Небо под потолком

      Из прихожей широкий коридор уходил в глубь квартиры, и там беззвучно двигались человеческие фигуры. О семье Серетина Никита не имел ни малейшего представления. Как и о его реальной жизни и работе. Знал лишь, что был тот каким-то начальником в местном спорткомитете, что скорее всего, как и у Л.М., служило просто "крышей"
      Попав в квартиру, Никита в очередной раз пожалел, что пришел. И что вообще знаком с Л. М. - Носорогом. Однако отступать было уже поздно. К нему, бесшумно ступая, приблизился молодой человек с бледным лицом и траурной повязкой на рукаве; Негромко осведомившись об имени-отчестве гостя, он предложил пройти в залу, чтобы проститься с Дмитрием Илларионовичем и выразить соболезнования его родным и близким.
      В комнате, размерами своими позволявшей устроить в ней теннисный корт, стоял гроб. Мебели не было, кроме нескольких стульев, а гроб поместили прямо на полу, чуть приподняв изголовье. Митька, в прошлой жизни своей шумный и хамовитый, лежал, благостно сложив руки на толстом животе. Отверстие от пули, попавшей в лоб чуть выше переносицы, было аккуратно загримировано. И само лицо тщательно подкрасили, что несколько молодило его. С губ покойника тем не менее не удалось убрать высокомерный и капризный излом. Баловал себя Митька не только гурманской кухней и изысканными женщинами, но и перспективным спортивным мальчикам находил место в душе. Эту слабость ему прощали, как и все прочие. Времена теперь такие...
      С очередным фаворитом и застал его киллер, всадивший целую обойму в дряблое, расплывающееся тело спортивного бонзы. Выстрел в лоб, как полагается, был контрольным. Свидетеля без штанов киллер тем не менее не тронул. Юный спортсмен в ужасе забился под кровать, только ноги торчали. Полагалось, конечно, всех присутствовавших при убийстве тоже убирать. Но то ли патроны в пистолете кончились, то ли убийца имел на сей счет особые указания - оставить свидетеля в живых, - пацана он не пристрелил, бросил новенький "Макаров" на тело Митьки и удалился. Произошло это, как говорили в городе, на спортивно-тренировочной базе у Стопудова озера, которая в тот вечер практически пустовала. Предыдущие сборы уже закончились, а новые "олимпийские надежды" еще не заехали. Митька, не особенно стеснявшийся своего окружения и развлекавшийся подобно римским цезарям с кем угодно и когда душа пожелает, приехал на базу днем в рассуждении расслабиться со свеженьким мальчиком. Обычно осторожный, даже чрезмерно, он в этот раз почему-то не почуял опасности и двух своих постоянных бодигардов на базу не взял.
      Киллер определенно об этом знал. Как рассказал сопливый, икающий от пережитого ужаса фаворит, заслышав рокот подъезжающего мотоцикла, наставник спортсменов схватился было за телефон, даже успел набрать несколько цифр, но убцйца, действовавший на удивление споро, ногой вышиб дверь и прямо с порога открыл огонь. Работал профессионал, знакомый с расположением помещений на базе, и ошибок он не допускал. Впрочем, почти не ошибались и другие киллеры. Месяца, а то и недели не проходило, чтобы кого-нибудь не застрелили или не взорвали. Взлетали на воздух автомобили, подкладывались бомбы под двери квартир, гремели выстрелы в подъездах. В городе, как и во всей стране, шла нормальная криминальная война. И милиция (и другие, как их называют, компетентные органы) не могла, а скорее всего не хотела ее прекратить. Милиционеры - тоже люди, и ничто человеческое им соответственно не чуждо.
      Обо всем этом думал Никита, глядя на окруженный корзинами цветов роскошный гроб мафиози. Вот еще веяние времени. Гробы раньше у всех были одинаковые, обтянутые кумачом. Что у слесаря, что у первого секретаря крайкома. Разве только слесарям они надобились чаще - их больше было, и жили они меньше секретарей.
      У слесарей гробы и остались прежними. А вот других (и прежних секретарей тоже) принялись хоронить в настоящих произведениях искусства. Откуда только появились эти полированные, совершенных форм, с вычурными ручками, сделанные из немыслимых пород дерева, даже не гробы, а настоящие саркофаги, оставалось только гадать. Нашлись ведь и умельцы, изготовлявшие их на заказ в срочном порядке. Конечно, стоили эти "деревянные костюмы" баснословно, но зато наверняка потом лежали в земле десятилетиями безо всяких повреждений. А зачем, спрашивается?
      Людей в зале было не много. Человек десять стояли у стен, скрестив ниже живота ладони, изредка перебрасываясь вполголоса короткими фразами. Время от времени появлялся кто-нибудь новый. Он подходил к гробу, горестно смотрел на покойного, говорил что-то вроде: "Как же ты, Дмитрий Илларионович. Не уберегся...", пару минут стоял молча и отходил к стене. В это время один-два человека из пришедших ранее незаметно исчезали из комнаты. Так что общее число находившихся утроба оставалось примерно постоянным.
      Кое-кого из присутствующих Никита знал в лицо, но накоротке знаком не был. Он пытался определить, кто же из них "родные и близкие", однако не мог. Были здесь в основном люди с печатью значимости и солидности на .лице, разного возраста, необязательно пожилые. Видимо, собрались на похороны не только мафиози, но и люди, каким-то образом с ними связанные, хотя бы и косвенно. Вроде Никиты.
      К гробу он приближаться не стал и прочувствованных слов не говорил. С Серетиным встречался всего пару раз на каких-то общих заседаниях в администрации города и даже не разговаривал с ним. Теперь он скромно постоял у стены, скрестив, как и все, ладони, чуть склонив голову, словно бы в печали.
      Но пора было отметиться у Л.М. и осторожно удалиться. Никита вообще не любил угнетенную атмосферу, всегда сопутствующую похоронам, старался бывать на скорбных церемониях как можно реже. А с этого мероприятия совсем не грех было сбежать. Он дождался, когда очередной визитер подошел к покойному и взоры всех обратились на него, и выскользнул в дверь.
      Комнат в квартире хватало, и везде были люди. Они сидели в креслах, вели неспешные разговоры, курили и выпивали. Никита тыкался во все двери, разыскивая Л.М., но старался разговорам не мешать и вообще оставаться по возможности незамеченным.
      Одну странность он заметил. Здесь практически не было женщин. Ладно, может быть, семьи Митька не имел благодаря своей, не совсем традиционной, сексуальной ориентации. Но ведь кто-то должен был обслуживать эту громадную квартиру, убирать, готовить? Какие-нибудь кухарки, горничные. Да и пришедших на похороны нужно было обслужить, подать напитки и закуски.
      Но мысль эта прошла у Никиты как бы вторым планом, поскольку он наконец обнаружил Л.М. В небольшой, неуютно обставленной антикварной резной мебелью комнатке тот беседовал с... начальником городского УВД Шариповым. Был главный городской милиционер в штатском сером костюме, словно подчеркивал, что визит его носит совсем неофициальный характер. Лица собеседников были серьезны, и на них читалось некоторое уважение друг к другу. На столике между ними стояли почти пустая бутылка коньяка, две рюмки и блюдце с нарезанным лимоном.
      Никита остановился на пороге. Л.М. с Шариповым, увлеченные своим разговором, внимания на него не обратили. Тогда он негромка кашлянул. Носорог повернул голову, слегка прищурился, недовольный вторжением постороннего, потом узнал.
      – А, это ты. Пришел, молодец. - Приподнял бутылку, встряхнул и велел: - Сходи на кухню, принеси еще коньячку. И рюмку себе.
      Никита не обиделся. Здесь были свои законы и свои хозяева.
      Кухня, размерами своими чуть уступающая зале и снабженная всеми возможными чудесами соответствующей техники и электроники, оказалась в конце коридора. На ней орудовали два серьезных молодых человека. Мастерили бутерброды, нарезали лимоны и откупоривали бутылки. Однако на слуг, постоянно работающих здесь, они никак не походили. Слишком умные лица. Время от времени кто-нибудь из них с подносом, на котором стояли бутылки и закуски, несся бесшумными шагами из кухни.
      К просьбе Никиты отнеслись со вниманием и тут же вручили стандартный поднос с бутылкой тираспольского "Белого аиста" и блюдом, наполненным маленькими бутербродами с черной и красной икрой. Никита невольно сглотнул слюну. Пообедать он сегодня не успел.
      Дверь в комнату была закрыта неплотно, и он расслышал последние слова Шарипова:
      – Лаврентий Михайлович, пойми меня правильно. Если что-то начнется, мои люди тебя прикрыть не смогут.
      На что прозвучал решительный ответ:
      – Ну, не смогут, так мои люди порядок наведут.
      Не прощаясь, начальник УВД вышел из комнаты, едва не выбив поднос из рук Никиты. Тот еле увернулся. Шарипов мазнул по лицу Никиты  острым внимательным взглядом, словно сфотографировал. У Никиты от этого взгляда холодная искра проскочила по позвоночнику; Он даже поежился, но восстановил равновесие и с независимым видом шагнул в комнату.
      Л.М., опершись локтем о колено и устроив на кулаке челюсть, задумчиво глядел в пространство. Никита поставил поднос на столик и застыл, не решаясь присесть. И знал он Л.М. давно, а вс„ же робел в его присутствии. Это был не совсем страх, хотя бояться Носорога стоило. Это было ощущение уверенной силы, исходящей от него. Есть в подобных людях какая-то скрытая пружина, заставляющая окружающих относиться к ним с уважением и опаской. А вдруг пружина развернется и ударит приблизившегося к ней? Можно, конечно, назвать это и харизмой, не будь деятельность таких людей по большей части криминальной.
      И вместе с тем нельзя было назвать Л.М. физически значимой личностью. Если бы Никита давал клички, он прозвал бы его не Носорогом, а скорее Бульдогом, поскольку единственной заметной чертой на лице Л.М. была тяжелая квадратная челюсть. Во всем же остальном выглядел он средним человеком: средний рост, средний вес, средняя ширина плеч. А вот имелось в нем что-то такое, из-за чего проходящие мимо женщины непременно оглянутся и посмотрят вслед, а партнер по бизнесу пять раз подумает, прежде чем обмануть.
      Л. М. оторвался от своих дум, поднял глаза на Никиту.
      – Ну, чего торчишь? Садись!
      Никита присел на краешек кресла. Л.М. подхватил бутылку, щедро плеснул в рюмки.
      – Давай за Митьку, чтоб ему на том свете было легче, чем нам здесь!
      Только теперь Никита обнаружил, что Носорог сильно на взводе. Зная его железное здоровье и способность поглощать хорошие коньяки в безмерных количествах, трудно было представить, сколько он в себя уже влил. Возможно, начал пить еще в день убийства Серегина. А может, и раньше. Не верилось, что в такое состояние его ввергла гибель соратника. Причина должна была быть серьезнее.
      Л.М. одним движением опрокинул в горло рюмку, проглотил не поморщившись. Потом кивнул на дверь.
      – Хоть и мент, а уважаю я его. Правильный мент.
      Никита промолчал. Что такое "правильный мент" по мнению Носорога, он представлял себе смутно. То ли такой, что ворам спуску не дает, то ли и сам живет, и другим жить дает.
      Количеством выпитого коньяка, видимо, объяснялось приглашение Никиты на похороны. Да ничем иным и объяснить это было нельзя. Кто Никита для Л.М.? Так, воспоминание юности.
      О юности и шел у них разговор в доме покой ного Митьки. Точнее, говорил один Л.М., ударившийся спьяну в почти слезливые монологи-воспоминания о школьных, годах и прежних временах, когда все было распрекрасно!
      Такие случаи бывали раньше, но сегодня уж чересчур Носорог разнюнился. Может, действительно тосковал по чистой и глупой молодости?
      Хотя и пьян он был, но ограничивался только воспоминаниями. О сегодняшнем дне не было сказано ни слова. Никита хотел было навести разговор на смерть Серетина, однако передумал. Ну их, эти разборки, что-нибудь ляпнешь не так, потом хлопот не оберешься. И он сидел, слушал несвязные речи Л.М., изредка поддакивай и налегал на бутерброды с икрой, пользуясь моментом. Один только раз решился встрять и поинтересовался: а что это женщин в квартире не видно? Л.М. мотнул головой.
      – Не хрена им здесь делать. Всех прогнали.
      Колонне автомобилей, тянувшейся к кладбищу, гаишники дали "зеленую улицу". Все остальное движение замерло, только лимузины медленно и без сигналов двигались к выезду из города. Никите уклониться от поездки не удалось. Носорог, налитый коньяком по самые уши, вцепился в него намертво и поволок за собой в машину. Пришлось томиться на заднем сиденье черного "Линкольна" меж двух телохранителей. Кстати, телохранители Л.М. совсем не походили на обычных мордоворотов в кожанках. Стройные ребята в отличных костюмах и с отблесками интеллекта на лице вроде тех, на кухне. Только под мышками чуть топорщились кобуры с пистолетами, напоминая об их профессии.
      Самому же Л.M. спьяну взбрело в голову ехать на переднем сиденье, где он благополучно и задремал, уткнувшись виском в боковое стекло.
      Однако, когда добрались до места последнего упокоения Серетина, Л.М. неожиданно проснулся и выглядел практически трезвым. Принадлежал он к тому типу людей, которые в нужный момент могут собраться и выгнать хмель из организма, сколько бы перед этим ни выпили.
      Он отдал своим людям короткие команды и пошел в голову колонны. На Никиту внимания не обращал, словно того и не было. Вот тут и подворачивался случай скромно удалиться, но в кошельке была только жалкая пятирублевая бумажка, а с такими деньгами никакой попутки не поймаешь.
      Лишенный могущественного покровительства Никита, на отпевание в кладбищенскую церковь не попал, отирался неподалеку, мучаясь неопределенностью своего положения и наблюдая, как каткие-то уверенные в себе ребята прохаживались у скопившихся машин и даже, почти не скрываясь, снимали собравшихся портативными видеокамерами. Наверное, это были сотрудники тех самых "компетентных органов". Их не трогали, только деликатно отгоняли, когда слишком близко подходили к церкви. На отпевании должны были присутствовать только свои.
      Гроб перенесли на руках к могиле, и Никита оказался на периферии стоявшей вокруг толпы.
      Поэтому ему без труда удалось укрыться за чьим-то обширным памятником, когда сквозь звуки оркестра, грянувшего траурную мелодию? вдруг пробились частые, резкие щелчки выстрелов.
      И это не было прощальным салютом. Случилось то, о чем предупреждал Носорога Шарипов. Бандиты и на кладбище не удержались от разборок. Дико взвыв, смолкли трубы, закричали люди, толпа заколыхалась, расползаясь. А у могилы уже шел самый настоящий бой. Разве что гранаты не рвались.
      Сидя за памятником, Никита проклинал себя за то, что по малодушию согласился пойти на эти проклятые похороны. Ну что бы сказаться больным! А теперь можно и пулю ни за что схлопотать.
      Однако надо было выбираться. Плита закрывала только с одной стороны. А еще могли быть и рикошеты. На корточках, иногда даже на четвереньках, он стал перебегать от могилы к могиле, стараясь, чтобы памятники все время закрывали его от эпицентра перестрелки.
      Там палить стали реже, шел уже прицельный огонь, когда каждый патрон на счету. Приостановившись, Никита осторожно выглянул из-за мраморного монумента, стараясь разглядеть, что же происходит у могилы Митьки. Но увидеть ничего не успел, потому что в соседний надгробный памятник известного в прошлом хирурга звонко ударила пуля, рассыпав вокруг гранитную крошку. Никита мгновенно нырнул назад. Снайпер, что ли, за ним охотится? Впору каску на штык нацепить и высунутый окопа, проверить. Но ни каски, ни штыка, ни даже окопа у него не было. Краем глаза в десятке метров от себя он заметил шевеление. Испуганно вгляделся и увидел укрывшуюся, как и он, за могильной плитой женщину. Была она в черном обтягивающем платье и в черном же платке, полностью закрывавшем волосы. Никита только успел подумать, что это первая женщина, которую он видит на сегодняшних похоронах, как словно из ниоткуда возник плечистый парень в джинсовой куртке. В глаза сразу бросился пистолет с толстым стволом, который парень держал перед собой на американский манер: обеими руками, дулом вверх. Никита затаил дыхание. Парень его не замечал. Пригнувшись, он всматривался туда, где пряталась женщина. Потом кинул взгляд в сторону, где все еще раздавались выстрелы, и плавно стал опускать ствол пистолета, ловя на мушку черное платье.
      Тут в мозгу Никиты словно щелчок раздался, как будто оружие сняли с предохранителя. Он пригнулся еще ниже, выскользнул из-за плиты и оказался за спиной у парня. Выстрелить в женщину тот не успел, потому что ему, не мудрствуя лукаво, изо всех сил влепили ботинком сзади между ног, стараясь, чтобы носок достал куда нужно. Джинсовый убийца взвыл и сел на землю, зажав руками мошонку. Пистолет, правда, не выпустил, но это было уже не важно. Для порядка Никита ухватил его за воротник куртки и как следует приложил головой о мрамор. На этом парень и кончился. Оружие выпало из ослабевших пальцев, убийца лег на землю, будто наконец нашел долгожданное место, где можно отдохнуть от трудов праведных.
      Пистолет, наверное, нужно было подобрать. Мало ли что может в нынешней жизни пригодиться! И Никита совсем было собрался нагнуться, но в этот момент тонкие женские пальцы подхватили смертоносную машинку, и она скрылась в элегантной кожаной сумочке. Спасенная от смерти незнакомка носком туфельки тронула щеку несостоявшегося убийцы.
      – А-а, Пелевин, - протянула она. Голосу незнакомки был низкий, чуть с хрипотцой. И очень волнующий, отметил про себя Никита. Парня в джинсовой куртке она явно знала.
      Женщина повернулась к Никите. И вовсе она была не женщина в возрастном смысле этого слова, а девушка лет двадцати. Может быть, с маленьким хвостиком - год-два.
      – Надо уезжать, - сказала незнакомка. - Они нескоро разбираться закончат. Может появиться еще кто-нибудь.
      Не говоря больше ни слова, не пригласив Никиту следовать за собой, словно это и так разумелось, она пошла к выходу с кладбища. Адреналиновая буря в крови спасителя стихала, но гул в ушах все не проходил. Тем не менее Никита заметил, что шла незнакомка очень осторожно, прикрываясь памятниками от возможной шальной пули. Или не шальной? Он хмыкнул про себя, подивившись сегодняшним играм судьбы, и пошел вслед за девушкой, также, как и она, стараясь, чтобы между ним и могилой Серетина постоянно была гранитная или мраморная плита.

Глава 2

      Назавтра в городе только и было разговоров, что о вчерашней перестрелке. Люди уже почти привыкли к тому, что на улицах стреляют. Но до пальбы на кладбище дело пока не доходило. Основная местная газета "Наша правда" отделалась короткой заметкой "По сводкам УВД", из которой ничего конкретного понять было нельзя. Издания попроще, вплоть до откровенно "желтых", в один голос намекали, что уж им-то известно многое, если не все, и оттого сразу становилось ясно, что ни черта они не знают, пользуются слухами и теми же сводками МИЛИЦИИ.
      Никита с опаской ждал звонка от Носорога, но тому, очевидно, было сейчас не до него. В то, что Л.M. могли ранить или даже убить, Никита не верил. Не такой тот был человек, чтобы подставляться под пулю. Да и вообще это только в кино в подобных ситуациях трупы валятся пачками. В реальных перестрелках бывает двое, от силы - трое убитых и вдвое больше раненых.
      Так что, не дождавшись с утра звонка и успокоившись, Никита отправился на службу. Вчерашнее приключение закончилось, и как только он переступил порог конторы, навалилась прежняя тоска. В этот день вся мелочность его положения выплывала на поверхность необыкновенно часто. С почтой пришла куча идиотских указаний и требований, телефонные звонки были один тупее другого. Конторские девицы смотрели на своего начальника не просто как на пустое место, а даже сквозь него. Он ожидал, что с минуты на минуту кто-нибудь попытается пройти через то пространство, которое занимало его тело.
      А тут еще мухи, которых в этом году было особенно много, досаждали. Ну просто совсем обнаглели и не желали считаться с присутствием человека. Противно жужжа, они проносились мимо лица, едва не задевая кончик носа, ползали по столу и норовили сесть на голову. Никита поначалу дернулся, схватился за свернутую в трубку газету, но взял себя в руки и постарался чем-нибудь отвлечься.
      Он стал думать о вчерашнем. Конечно, попасть в перестрелку даже в сегодняшние разгульно-бандитские времена не каждому случается. Малоприятное ощущение, что ни говори. Впрочем, для кого как. Есть ведь люди, которых хлебом не корми, а дай услышать свист пуль над головой и визг рикошетов. Никита к числу любителей таких острых забав не относился. Мирный человек, в оружии не разбирается, из автомата стрелял только два раза - в армии проходил курс молодого бойца, положено было отстреляться.
      И все же, все же... Любой мужчина, если он не совеем уж тряпка, время от времени представляет себя настоящим, в смысле - человеком, который пулям не кланяется, сам стреляет отменно с обеих рук, толстого живота не имеет и любого противника может положить голыми руками. В каждом из нас сидит пацан, мечтающий о подвигах. А для этого нужно только оказаться в правильное время в правильном месте. Ну и немного решимости. Вот последнего как раз и не хватает. Очутился ты где-то в тот момент, когда должно сделать один быстрый шаг, короткий резкий удар или хотя бы сказать веское слово. Ну и что? Сделаешь, ударишь, скажешь? Все мы уверены, что да. Такое приятное заблуждение. Вы мне только время и место дайте. А там...
      А там не находится этой решимости. И в утешение остается рассуждение, что, мол, не так уж и важен был момент, не таким значимым было место, и вообще все еще впереди. Слабое утешение.
      Размышления его прервал звонок телефона.
      Это была жена.
      – Что же ты мне ничего не рассказал?! - Голос ее дрожал от возмущения.
      – О чем? - поразился этому возмущению Никита.
      – О том, что вчера на кладбище случилось. Ты ведь там был?
      – Ну, был...
      – А почему не рассказываешь?
      – Погоди, но я ведь пытался рассказать...
      Это было правдой. Он начал рассказывать, но жена, обнаружив, что у него испачканы брюки на коленях - на кладбище измазался, - устроила скандал. Вспомнила все случаи его неряшливости и даже пару таких, о которых он сам не помнил. В результате оглушенный и униженный Никита отправился в ванную чистить брюки.
      – Ничего ты не пытался! - В голосе жены послышался металл безапелляционности.
      По опыту Никита знал, что, когда этот металл появляется, спорить дальше бесполезно, а порой просто опасно. Он покорно вздохнул.
      – Ну, слушай. Помнишь, на днях этого убили, Серетина?
      – Это который мальчиков трахал?
      – Он самый. Большой шишкой у бандитов оказался. Или, как это они говорят, - бугром. Все собрались его хоронить.
      – Кто - все?
      – Мафия, главные в ней! Ты бы видела его квартиру. Заблудиться можно.
      – Да дальше ты, дальше!
      – А что дальше? Разборки у них какие-то. Поехали на кладбище, а там не удержались, стали стрелять друг в друга. Я - за памятники и ходу. Вот тогда брюки испачкал. А ты на меня накричала. Я, можно сказать, от смерти чудом спасся.
      О незнакомке в черном платье Никита благоразумно умолчал.
      – Да погоди ты со своими брюками идиотскими! Как ты в них не навалил еще со страху... Кого убили?
      Этот совершенно дамский выпад Никиту обидел. Он поджал губы.
      – А я почем знаю? Что я там - осмотр места происшествия проводил? Хорошо хоть самого не пристрелили.
      – Нет, ну вы посмотрите на него! - закричала жена. - Самого интересного он не знает. Да любая бабка на рынке больше тебя рассказать может. Тоже мне, очевидец!
      Сарказм ее совсем расстроил Никиту. Он-то уже удивился и обрадовался, решив, что жена обеспокоилась его здоровьем. А ей, оказывается, трупы подавай!
      – А этот твой приятель школьный там тоже был? Как его.." Лаврентий? - вдруг утихли на другом конце провода.
      – Ну, был, - буркнул Никита.
      – Его не убили?
      – Да нет, вряд ли. Таких запросто не убивают. Но я точно не знаю, может, и зацепило. Там сильно стреляли.
      – Так, ладно, дома все расскажешь подробно. А то мне бежать надо. - И она бросила трубку.
      Никита положил свою. Вот же стерва все-таки! Форменный допрос устроила. Странно только, почему не спросила, как он сам попал на эти злосчастные похороны. И Носорогом интересовалась...
      Он примерился и хлопнул по столу газетной трубкой. Муха, нагло прогуливавшаяся по бумагам, с восторженным жужжанием увернулась и взмыла вверх прямо перед его носом. Он яростно стал размахивать газетой, стараясь сбить ее в воздухе, но муха, совершая элегантные и быстрые виражи, с легкостью уходила от смертоносного средства массовой информации. Калибр у "Нашей правды" явно был не тот. Разозлившись всерьез, Никита вскочил с кресла так, что оно с грохотом отлетело на пол, и кинулся за крылатой мерзавкой. Муха маневрировала чрезвычайно умело, оставаясь неуязвимой и причиняя противнику максимальный урон, поскольку Никита в пылу погони то и дело налетал на мебель, больно ушибаясь. Шум от сражения стоял жуткий, словно по кабинету метался разъяренный вепрь.
      Наконец, прощально качнув крыльями, муха нырнула в открытую форточку и растворилась в синеве летнего неба. Никита наткнулся на подоконник и чуть не вышиб лбом стекло. Он остановился, судорожно дыша, с налитыми кровью глазами. Пиджак расстегнулся, узел галстука сбился на сторону.
      – С-сука! - прошипел неудачливый охотник сквозь стиснутые зубы. Швырнул газету на подоконник, повернулся... и ему стало плохо. Дверь в кабинет была открыта. Привлеченные шумом, в проеме стояли все конторские. Лица девиц выражали полный восторг. Еще бы! Зрелище для избранных! Зевс, разящий молниями!
      Сзади всех маячил расстроенный Василий Александрович. Шефа своего он тоже не уважал, как доподлинно тому было известно, но субординацию надо соблюдать. И если начальник теряет лицо, то во имя святой субординации приходится это лицо спасать. Василий Александрович протиснулся вперед и. повернувшись,к зрителям, раскинул руки, словно собираясь их обнять.
      – Все, все, занялись делом, до перерыва еще далеко. Давайте, девочки, давайте... - Он вытеснил девиц из кабинета, прикрыл дверь. Потом обернулся к Никите,
      – С вами все в порядке? Помощь нужна?
      Никита, сгорая от стыда, молча покачал головой. Говорить ему не хотелось. Он не мог даже поднять глаза от пола. Василий Александрович тихо вышел.
      Никита неверными шагами прошел за свой стол, поднял кресло и сел. Руки его противно дрожали. Чтобы унять эту дрожь, он крепко сцепил в замок пальцы.
      Боже, какой позор! Какое же он ничтожество! Неудивительно, что жена относится к нему как к мебели, а подчиненные вообще как к пустому месту! Застрелиться, что ли?..
      Он глубоко вздохнул, провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой. И непонятно было, то ли это пот от беготни по кабинету, то ли слезы, появившиеся на глазах.
      Никита поправил галстук, опять тяжело вздохнул. Дверь в кабинет была закрыта не полностью. Он встал, собираясь прикрыть ее, и замер. Девицы в соседней комнате возбужденно разговаривали, и один голос отчетливо произнес: "Мухобой!"
      Остальные захихикали.
      Никита внутренне взвыл. Ему захотелось садануть себя кулаком по лбу. Ну вот, уже кличку придумали! А как прикажете вас называть? Не Носорогом же! Да такой паршивый мухобоишка, никудышный...
      Вдруг показалось, что он сходит с ума. И не случится даже буйного помешательства, чтобы все вокруг пришли в ужас от того, что он натворил, свихнувшись. Однажды приедет "скорая помощь", и санитары, взяв его, хихикающего и отмахивающегося от несуществующих мух, отвезут в палату к таким же придуркам, безобидным и гадящим под себя.
      В дверь тихо постучали. Никита не отозвался.
      Не хотелось ему сейчас никого видеть. Он сидел и упивался своим горем. Очень опасное состояние, между прочим. Позже человек начинает получать удовольствие, а потом и наслаждение от своего унижения.
      В дверь постучали еще раз, уже настойчивее. Ну что же, жизнь продолжалась. Никита достал носовой платок, вытер лицо, застегнул пиджак и только после этого сказал:
      – Войдите!
      Голос его прозвучал так хрипло, что пришлось откашляться и уже тверже повторить:
      – Войдите!
      В кабинете возник человек, которому впору было играть центровым на баскетбольной площадке. Он едва не царапнул макушкой о притолоку. Сделав два нерешительных шага, посетитель остановился и вопросительно посмотрел на Никиту, словно был хозяином этого кабинета и ждал от гостя объяснений по поводу его визита. Никита ответил ему таким же взглядом. Тогда посетитель спохватился, поздоровался неожиданно густым басом и протянул какую-то бумагу, требующую визы.
      Не приглашая садиться, в надежде, что незваный гость тут же уберется, Никита глянул на документ, ничего не понял, расписался и вернул листок.
      В посетителе роста было явно за два метра. При этом чувствовалась не обычная для высоких людей угловатость, а скорее гибкость акробата или мастера кун-фу. Гибкость эта проявилась, когда он отодвинул стул и вдруг оказался сидящим на нем, замысловато заплетя ноги.
      – Простите, - сказал он, внимательно изучив подпись Никиты. - Тут нужна резолюция.
      Пришлось Никите читать бумагу еще раз. Но и теперь он мало что понял, на всякий случай надписав повыше своего росчерка "В приказ!".
      Посетитель глянул, вздохнул, отложил документ в сторону, сцепив на колене тонкие пальцы, в упор вставился на Никиту.
      – Мне кажется, - наконец сказал он, - что у вас большие неприятности. Не поделитесь?
      Никита собрался было возмутиться такой бесцеремонностью, но в этот момент сразу две мухи пронеслись мимо его головы и спланировали на стол. Рука Никиты непроизвольно потянулась за газетой и тут же отдернулась, словно обжегшись.
      – Так что все-таки случилось? - настаивал незнакомец.
      И Никиту прорвало. Сбиваясь и захлебываясь словами, стараясь поскорее выговориться, он стал рассказывать обо всех своих неудачах и сомнениях, о своей никчемности, о горьких мыслях, о том, что и завтрашний день, и последующие не принесут ничего хорошего, не изменят его жизни. Особенно жаловался он на мух, словно они были первопричиной того, что творила с ним судьба.