Спящий в песках

Смех фараона умер на его устах.

– Могу, – прошептал Аменхотеп. – Могу и скрою. Ибо то, о чем ты спрашиваешь, наполняет меня таким ужасом, что мне страшно даже думать об этом, не то что говорить.

После этого признания царь отстранил Тии и надолго умолк. Она же почувствовала, как ею начинает овладевать паника.

Когда Аменхотеп удалился, царица, прислушиваясь к его стихающим шагам, снова коснулась браслета, рассмотрела его, сдвинув брови, а потом перевела взгляд на своих львов. Подойдя к хищникам, Тии погладила их густые гривы (это частенько помогало ей справиться с огорчением или гневом), присела рядом и снова присмотрелась к изображению на браслете. Если ранее ее и посещала мысль о том, чтобы расстаться с этим украшением, то теперь она даже думать не хотела о подобной нелепице. В конце концов, изображение на плакетке, возможно, являлось единственным ключом к тайнам ее происхождения и предназначения.

Но что в таком случае заставило фараона Аменхотепа разразиться хохотом при виде жены в образе хищной львицы? Этого Тии, сколько ни ломала голову, понять так и не смогла.

* * *

Тут, однако, Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных, – сказал он халифу, – если ты вернешься сюда вечером, я поведаю тебе о том, что тревожило царицу Тии и что ей удалось узнать.

Халиф поступил так, как предложил Гарун аль-Вакиль: на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

* * *

Шли недели, месяцы, за ними годы, а великая царица Тии все это время хранила браслет, подаренный отцом. Она видела в нем и священный амулет, и залог того, что рано или поздно перед ней раскроются тайны храма Амона. Тот факт, что муж уже был посвящен в них, раздражал ее, во-первых, по причине зависти, а во-вторых, потому, что со времени посещения храма ее власть над супругом стала ослабевать. У нее даже появилось опасение утратить эту власть окончательно.

Царь Аменхотеп часто посещал храм Амона, но, как и раньше, хранил молчание обо всем, что там видел или слышал. Тем не менее от наблюдательной супруги не укрылось воздействие, которое оказывал на него каждый визит в храм.

Первое время по возвращении оттуда лень и апатия покидали его, а сладострастие возрастало в такой мере, что ей приходилось удовлетворять похоть супруга не только ночи, но и дни напролет.

В других случаях он удалялся в пустыню, где устраивал грандиозную охоту, и возвращался лишь после того, как из трупов убитых им животным можно было соорудить перед дворцом настоящую пирамиду.

Царице вид окровавленных туш с вьющимися над ними мухами внушал отвращение, и пока ее муж ликовал, радуясь богатой добыче, она искала успокоение в обществе любимых львов или, спасаясь от зловония, покидала дворец на своей ладье и, качаясь на волнах, вдыхала чистый речной воздух, напоенный ароматом лилий. Эти радости были для нее тем драгоценнее, что она сознавала вполне реальную возможность их лишиться. По мере того как Аменхотеп все больше времени проводил в отлучках, он постепенно отдалялся и ускользал из-под ее влияния. Мрачная перспектива возвращения на женскую половину безмерно пугала царицу.

Но острее всего она ощутила угрозу, когда фараон объявил о намерении возглавить армию, выступавшую в поход против диких азиатских племен. Выручить ее в сложившейся ситуации могло бы рождение сына, однако царь, поглощенный подготовкой к войне, слишком редко разделял с ней ложе, и когда он покинул Фивы, царица знала, что забеременеть ей, увы, не удалось. Между тем разлука с мужем затянулась надолго, и это усугубляло ее тревогу. Время от времени фараон присылал письма, в которых самыми восторженными словами описывал свои героические подвиги, грозное величие и истребление бесчисленных врагов, но вот о любви или о тоске по супруге в его посланиях, как правило, не говорилось ни слова.

Тем с большей опаской встретила она прибывшую наконец в Фивы весть о скором возвращении царя-триумфатора. Доставил ее Эйэ, ставший к тому времени прославленным полководцем и посланный во главе отряда колесничих, чтобы доставить в столицу добытые на войне сокровища и подготовить торжественную встречу царя и его победоносного войска.

Эйэ поведал сестре, что никаких героических подвигов царь не совершал, ибо настоящей войны, по существу, и не было. Азиатские племена были слишком разрозненными и малочисленными, чтобы оказать серьезное сопротивление, поэтому войско Аменхотепа в основном занималось грабежом. Иногда царь, чтобы развлечься, устраивал массовую резню, а большое количество пленных обратил в рабов. Ничто, кроме добычи, его не интересовало.

– А я? – осмелилась наконец поинтересоваться Тии. – Неужели за все это время он даже не вспомнил про меня?

Эйэ улыбнулся и взял сестру за руки.

– Ты должна подарить ему сына.

– Без тебя знаю! – раздраженно откликнулась она.

– А в чем затруднение? – осведомился брат.

– Понятия не имею! – воскликнула Тии, но тут же всхлипнула и зарылась лицом в широкую грудь воина.

Он дал ей выплакаться, а когда рыдания стихли и слезы высохли, сказал:

– Тебе надо поговорить с моей женой, госпожой Тей.

– Зачем? – не поняла царица.

– Она весьма сведуща в разного рода искусствах.

– Искусствах? Каких именно?

– В священных и тайных. Для тебя ведь не секрет, что моя супруга является верховной жрицей Исиды.

– И что с того?

– Исида обладает великими магическими силами.

Тии недоверчиво вздохнула, а потом нахмурилась и покачала головой.

– Магия! Опять магия! Сначала Инен, а теперь и ты заводишь речь о богах и их чудесах. Что скажет на это наш отец, чтящий Бога единого?

Эйэ пожал плечами.

– А нужно ли ему знать, что да как? По-моему, так совсем не обязательно рассказывать ему обо всем.

– Нет! – Тии покачала головой. – Нет, я не могу.

Эйэ снова пожал плечами.

– Как тебе угодно. Но если передумаешь, знай: моя жена будет рада тебе помочь. Только решай быстрее, о сестра моя, ибо фараон прибудет сюда к завтрашней ночи.

Он поцеловал Тии и ушел, оставив ее одну. Весь день и вечер она вновь и вновь вспоминала слова брата. Поначалу ей и думать не хотелось о возможности обмануть отцовское доверие и изменить единому и единственному, но потом, проходя мимо озера и взирая на свою ладью, царица поняла, что не сможет жить, лишившись привычной роскоши, великолепия и всеобщего почитания. А взглянув на свое отражение, Тии ужаснулась тому, как увяла ее красота. Она исхудала и выглядела далеко не так соблазнительно, как раньше.

– Я высохла как старуха, – подумала царица.

Поддавшись импульсу, она потребовала плащ и, завернувшись в него, направилась к ширме, отделявшей покои царственной четы от садов женской половины. Оттуда можно было наблюдать за обитательницами гарема, оставаясь незамеченной. Только сейчас Тии обратила внимание на то, что многие женщины, в том числе и бывшая великая царица, носят парики в нубийском стиле, явно подражая ее прическе. А ведь в свое время они жестоко насмехались над ее волосами, называя их похожими на шерсть. Правда, это было давно, и теперь к торжеству Тии примешивалась горечь. Она-то и заставила царицу отбросить последние колебания. Тии повернулась и поспешила в ночь.

Но и приняв решение, Тии не могла избавиться от страха, ибо по мере приближения к дому брата вспоминала все, что рассказывали об Исиде и ее верховной жрице Тей – "Владычице Чар". Неизвестно, решилась ли бы она войти, но жрица Тей, словно зная заранее о визите царицы, неожиданно объявилась на пороге. Молча взяв гостью за руку, она провела ее в прохладное убежище обнесенного высокой стеной и укрытого от посторонних взоров сада. Тем не менее Тии продолжали мучить сомнения, и она нервно озиралась по сторонам.

– Мой отец... Он не должен узнать о моем приходе сюда, – прошептала она.

Тей улыбнулась и покачала головой, а потом устремила взгляд к высоким небесам.

– Но разве не рассказывал он, как его бог сотворил небо и звезды?

Тии кивнула.

– Да, рассказывал.

– А если это творения Бога, то что дурного, если мы прочитаем по звездам волю небес?

Тии невольно подняла очи к небу.

– Ты правда понимаешь, что они возвещают?

Тей кивнула и очень тихо, с нежностью в голосе пояснила:

– Наши секретные манускрипты повествуют о том, что владычица Исида знала все, что таят звезды, ибо ей были ведомы тайное имя Амона и вся мощь, в нем сокрытая.

– И что ты можешь прочесть по звездам сейчас?

Тей улыбнулась и, наклонившись к Тии, шепнула ей на ухо:

– Завтра. Все случится завтра, как только фараон вернется.

Тии вздохнула с облегчением.

– Неужели все так просто? Мне только и нужно, что провести с ним завтрашнюю ночь?

– Тебе обязательно будет дарован ребенок, ибо я прочла твой гороскоп и не могу ошибиться. Однако остается одно затруднение. Расположение звезд сулит рождение девочки.

– Нет! – вскричала Тии, почувствовав, как ею вновь овладевает отчаяние. – У меня должен родиться сын!

Тей подняла руку.

– Не все потеряно.

– Что я должна сделать?

– Читая твой гороскоп, я заодно прочла и свой собственный. Если завтра я разделю ложе со своим мужем, мне обещан сын. Получается, что наши с тобой судьбы связаны, тесно переплетены. Они так близки, что их можно поменять.

– Это действительно возможно?

– Возможно. С помощью магической силы той, кому я служу.

С этими словами Тей подняла и бережно положила на колени стоявшую у ее ног шкатулку.

– То, что ты сейчас узришь, – прошептала она, – было явлено лишь немногим, ибо сие есть истинный облик Изначальной Владычицы, Обитавшей за Звездами. Не предай моего доверия, о царица, ибо, открывая тебе столь великую тайну, я иду на большой риск.

– Клянусь Богом отца моего, что никогда не пророню об этом ни слова! – воскликнула Тии.

Тей подняла крышку и показала две крохотные статуэтки.

– Кто это? – воскликнула Тии, взяв одну из них и внимательно рассматривая.

Еще никогда в жизни не доводилось ей видеть что-либо столь же ошеломляющее. То было изображение женщины в короне и регалиях Владычицы Исиды, но с длинными тонкими ногами, вспухшим словно волдырь животом и огромным раздутым черепом. Вздрогнув от отвращения, царица подняла глаза на Тей.

– Почему вы изображаете свою богиню в таком виде?

– Потому, что именно так она выглядела, когда спустилась со звезд. Она, Осирис и их брат Сет. Память об этом хранят в храмах с Изначальных Времен, когда боги научили человечество искусствам и ремеслам.

– А что, эти изображения тоже наделены магической силой?

– Так принято считать, – с улыбкой отвечала Тей. – В самых древних и сокровенных наших текстах сказано, что первый человек был слеплен из крови и глины, после чего оживлен Исидой, произнесшей тайное имя Амона. Раз так... – Она потянулась к золоченому ножу. – Нам надлежит верить, что древняя магия не утратила силу и поныне. Дай мне твое запястье, о могущественная царица.

Тии повиновалась, и жрица, сделав тонкий разрез, омочила кровью одну из фигур. Другую она, сделав такой же разрез на своей руке, омочила собственной кровью. Липкая красная жидкость запятнала странные куполообразные черепа и тут же начала быстро впитываться в глину. Тей высоко подняла обе фигурки и подставила их лунному свету.

– Кровь обратится в кровь, прах обратится в прах, – прошептала она и с силой бросила статуэтки на землю.

Они разлетелись вдребезги, но жрица на этом не успокоилась и носком обутой ноги растерла крохотные глиняные осколки в порошок.

– О Исида, услышь мольбу служанки твоей! – шепотом обратилась к своей повелительнице Тей и с этими словами, зачерпнув горсть глиняного порошка, развеяла его по ветру. Потом она повернулась к царице, взяла ее за руки и, крепко сжав их, с улыбкой промолвила: – Теперь ты знаешь, что делать. Завтра ночью, о царица. Это должно случиться завтра ночью.

К следующему дню Тии готовилась с величайшим умением и старанием. Она долго плескалась в ванне, а потом приказала натереть ее тело маслами и благовониями. Пока служанки умащивали ее плоть, Тии не переставала удивляться тому, как странно истончились ее руки и ноги, но в конце концов сумела выбросить из головы все невеселые мысли.

Удовлетворившись наконец тем, как ухожено ее тело, Тии приказала подать наилучший наряд и самые драгоценные украшения, а потом велела любимой служанке уложить волосы. Девушка принялась за дело, в то время как Тии, глядясь в ручное зеркальце, придирчиво рассматривала свое лицо. Увы, увиденное ее не порадовало: лицо сильно исхудало и высокие скулы стали особенно заметными. "Совсем как у статуэток Исиды", – подумала царица, и эта мысль заставила ее содрогнуться. Но она тут же принялась внушать себе, что ничего подобного просто не может быть. Однако статуэтки продолжали маячить перед ее мысленным взором.

Услышав за спиной изумленное восклицание, Тии обернулась и увидела на лице причесывавшей ее служанки плохо скрываемые ужас и отвращение.

– В чем дело? – спросила царица.

Служанка побледнела.

– Не бойся. Говори.

– О моя госпожа, – с дрожью в голосе прошептала девушка, – я прошу прощения, я умоляю...

– Не надо извиняться и не надо меня умолять. Просто скажи, что тебя испугало?

– Госпожа, твоя голова... Твоя голова...

Тии подняла зеркальце, склонила голову вперед и... Зеркальце, выскользнув из ее рук, упало на пол и разбилось. В тот же миг царица вскочила на ноги и, призвав носильщиков, приказала отнести ее в храм Амона.

По прибытии туда она увидела, что наружные ворота закрыты, однако ее приказа оказалось достаточно для того, чтобы их отворили. Получив доступ в храм, она устремилась вперед, проходя одни двери за другими, пока не оказалась перед последней, металлической, возле которой не было привратников. Тии попыталась открыть ее сама, но успеха не добилась.

В гневе и нетерпении царица принялась молотить кулаками по металлическим створкам, громогласно призывая Инена. Наконец дверь отворилась и жрец Амона предстал перед своей сестрой.

– Посмотри! – вскричала она, сорвав с головы парик. – Видишь, как раздулась моя голова? Объясни, что происходит? И не вздумай лукавить или отмалчиваться – я уже видела образы богов Изначальных Времен!

Некоторое время Инен стоял неподвижно, а потом неожиданно расцеловал сестру в обе щеки.

– Ты права, – прошептал он. – Действительно, пора тебе узнать...

Он повернулся и ступил в проем между раздвинутыми металлическими створками.

Последовав за ним, Тии оказалась в длинном узком и темном помещении, наполненном клубящимся дымом. Вдоль одной стены тянулся желоб водовода – такой же, как тот, что в ее покоях вел в ванную. Присмотревшись, Тии сквозь дымку курящихся благовоний разглядела круглый, не заполненный водой бассейн, по другую сторону которого угадывались очертания человеческой фигуры и массивного алтаря. Что все это значит, ей оставалось только гадать.

– Подожди здесь, – велел ей Инен, когда они дошли до бассейна.

Тии остановилась, тогда как ее брат, обогнув углубление, подошел к стоявшему по ту сторону человеку и принялся шептать ему что-то на ухо, время от времени оборачиваясь и указывая рукой в сторону царицы.

Сквозь курящийся фимиам Тии с трудом разглядела собеседника Инена – мужчину с наголо выбритым черепом, одетого так же, как и ее брат. Конечно же, это мог быть только верховный жрец Амона Присматриваясь к нему, Тии поняла, почему ее муж так боялся этого служителя божества. В облике верховного жреца присутствовало нечто нечеловеческое – некая холодная, хищная злоба, заставлявшая вспомнить о смертельно опасных кобрах, которых порой обнаруживали в темных уголках дворцового комплекса. Подумав о змеях, Тии тут же отметила и еще одну черту, роднившую с ними жреца: так же как и они, он был напрочь лишен внешних признаков возраста. Он не сутулился, не выглядел чрезмерно высохшим или изможденным, а на гладком лице не было ни единой морщинки. Его, пожалуй, можно было бы принять за ровесника Инена, хотя царица не сомневалась, что этот человек неимоверно стар.

Когда он в обход бассейна направился к ней, Тии невольно содрогнулась, и жрец, заметив это, оскалил зубы в улыбке, показавшейся ей насмешливой и жестокой. Впрочем, приблизившись к царице, он коснулся ее руки успокаивающим жестом.

– Вижу, ты боишься, – негромко промолвил верховный жрец. – Что ж, в этом нет ничего удивительного. Никто не может без трепета убедиться в своем божественном происхождении и осознать его значение.

– О чем ты?

Верховный жрец крепко сжал руку Тии и повел ее к стене за бассейном, покрытой высеченными на камне рельефными изображениями существ с тонкими конечностями, круглыми животами и гигантскими, раздувшимися черепами.

– Это Исида, – прошептала Тии, указывая на изображение, запомнившееся ей с прошлого вечера.

– Верно. А рядом с ней Осирис и Сет. Боги Изначальных Времен. Боги, сотворившие человека.

– А Амон?

– Что – Амон?

– Разве это не его храм?

– Ею. – Жрец глубоко вздохнул. – Разумеется, это его храм.

– Но изображений Амона в храме нет?

– Нет.

Последнее слово жрец произнес с неожиданной силой.

– Нет, ибо он есть бог, присутствующий здесь незримо, бог неосязаемый, имя коего суть источник высшей силы нашего мира.

– Что это за сила?

– Это сила, позволившая богам сотворить человека из праха земного. Это сила божественной крови, текущей в их жилах. А следовательно, о великая царица... – Он сделал паузу, вперил в нее внимательный взгляд и наконец закончил: – И в твоих жилах тоже.

В тот миг, когда он произнес эти слова, взор его заблистал столь ярко и грозно, что Тии непроизвольно отступила на шаг и коснулась рукой затылка.

– Значит, во мне таится божественная сила? – тихим голосом вопросила царица. – Как же мне ее распознать?

– Способов много, – с улыбкой ответил жрец, – ибо тебе и твоим кровным родичам даровано многое из того, что недоступно простым смертным.

– Скажи мне, – прошептала Тии, – кто же я на самом деле?

Верховный жрец покосился на Инена и снова улыбнулся.

– После того как боги создали человека и оживили его силой тайного имени Амона, они делили ложе с прекраснейшими из своих творений, и их дети, о царица, стали основателями твоего рода. Сами боги давно покинули Египет, но их потомки до сих пор восседают на престоле обоих царств. А мы... – Он указал на себя и Инена. – Мы наследники и преемники тех, кто первым взялся оберегать непрерывность божественной династии и передавать из поколения в поколение восходящую к началу времен священную тайну.

– Значит, – помолвила Тии, переводя взгляд с одного жреца на другого, – вы не позволяли мне стать великой царицей, пока сомневались в моем божественном происхождении?

Верховный жрец кивнул.

– Именно. Лишь чистота божественной крови дает право на трон Египта.

– Но, – подхватил Инен, – когда ты, о сестра моя, упав с высоты, осталась жива, мы поняли, что в твоих жилах течет священная кровь. Ибо таково ее свойство. Потомки богов выживают там, где обычных людей ждет неминуемая смерть.

– И все же, – Тии нахмурилась, и глаза ее сузились, – в тот день, когда все обнаружилось и фараон объявил меня великой царицей, ты, Инен, пришел ко мне и сказал, что предпочел бы иной ход событий. Ведь так все было, о брат мой? Разве нет?

Инен взглянул на верховного жреца, потом взял сестру за руки.

– Да, сестра моя, – шепотом заговорил он. – Дело в том, что сила Амона, заключенная в твоих жилах, ниспослана небесами и далекими звездами и потому не принадлежит нашему бренному миру. А кроме того, в своем внешнем проявлении она способна повергнуть в ужас простых смертных.

– Что ты имеешь в виду? – осведомилась Тии, и голос ее охрип от пугающей, действительно страшной догадки.

Инен снова покосился на верховного жреца, а потом перевел взгляд на покрывавшие стены рельефы с образами богов.

– Ты удивляешься тому, Тии, что мы сохраняем в секрете истинный облик наших творцов и вместо того обычно изображаем их во всем подобными людям, но лишь превосходящими их красой и величием? Но разве сама ты, имея такой облик, захочешь явить его всем своим подданным?

– Уж не хочешь ли ты сказать?.. Нет, это невозможно... Не могу же я стать такой же уродливой, как эти боги!

– Не только можешь, но и непременно станешь... Если не примешь меры предосторожности.

– Меры предосторожности? – прошептала Тии. – А какие именно?

Инен уже в который раз повернулся к стоявшему молча верховному жрецу, и тот медленно кивнул. Потом – от Тии не укрылось и это – брат покосился в сторону подведенного к бассейну желоба и боковой двери, откуда выходил водовод. Потом брат взял сестру за руку, увлек за собой к пустому бассейну и совершенно невозмутимо предложил ей раздеться донага.

– Перед тобой? – Тии воззрилась на него в ужасе. – Да ни за что на свете!

– Придется. Не бойся, я отвернусь.

– Я не могу.

– Делотвое. – Инен пожал плечами. – Но тогда не сетуй на свое обличье, ибо ты знаешь, каким оно вскоре будет.

Тии зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Инен мимолетно встретился с ней взглядом и тут же отвел его. Царица глубоко вздохнула и неохотно сняла с себя все до последней нитки.

– Я готова, – сказала она наконец.

– Спустись в бассейн, – велел Инен, по-прежнему не глядя в ее сторону.

Тии, ссутулив плечи и прикрывая грудь руками, ступила на липкие влажные камни. Под ноги она не смотрела, ибо боялась увидеть нечто ужасное.

– Ох, Инен, – прошептала она, – мне так страшно.

– Ничего удивительного, – успокаивающим тоном промолвил брат. – То, что сейчас произойдет, воистину поразительно, а потому и ужасно.

– Но что же все-таки будет? Что должно произойти? – пролепетала она.

– Божественная суть питает себя смертной плотью, поглощая ее так же, как растения впитывают воду. Вот почему, сестра, плоть твоя иссыхает. Ты должна приготовиться к тому, чтобы, подобно растению, увлажнить ее заново.

– Нет! – вскричала Тии.

Но тут из сумрака донее донеслись странные звуки. Повернувшись, она увидела, что верховный жрец ушел, а спустя миг заметила, как по водоводу к бассейну устремился поток жидкости. Царица оцепенела, а жидкость тем временем излилась в бассейн.

– Нет! – снова вскричала Тии, догадавшись наконец, что это такое.

Она бросилась к краю бассейна, намереваясь выбраться из него, но Инен, присевший рядом на корточки, покачал головой.

– Я не вынесу этого! – крикнула его сестра.

– Ты должна, – настаивал жрец. – Это необходимо!

– Нет... – бормотала она, сотрясаясь от рыданий. – Нет, нет, нет...

Спустя какое-то время Тии снова подняла взгляд, и брат поднес к ее лицу зеркальце. Царица боялась посмотреть в него, но когда пересилила страх, то ахнула от изумления.

Она была перепачкана в густой, липкой крови, но взволновало ее вовсе не это. Тии с удивлением обнаружила, что ее плоть, недавно иссохшая и вялая, стала свежей и упругой, щеки округлились, а руки и ноги уже не кажутся непропорционально тонкими.

– Какое чудо! – прошептала она. – Неужели ко мне и впрямь возвращается былая краса?

– Да, сестра моя, – улыбнулся Инен. – Та самая краса, благодаря которой фараон Аменхотеп сделал тебя великой царицей.

Тии смотрела на него молча.

– Омойся в бассейне, – прошептал он. – Ты знаешь, что должна сделать это. У тебя нет выбора.

Еще несколько мгновений она стояла неподвижно, глядя на брата, а потом опустилась на колени и склонила голову. Кровь, струившаяся из желоба, уже наполняла бассейн, и царица принялась омываться ею, словно водой. Жидкость растекалась по ее животу и груди, наполняя все тело нежным, как любовное томление, золотистым теплом. Ощущение это оказалось столь чарующим, что она совершенно потеряла представление о времени и, растворившись в наслаждении, не заметила, как поток крови стал истончаться и бассейн наполнился прозрачной, очищающей водой. Лишь после того, как она, смыв последние кровавые пятна, вновь облачилась в свои одежды, колдовское очарование наконец спало. Тии мимолетно улыбнулась, любуясь своим отражением в снова поднесенном братом зеркале, но потом, вспомнив все случившееся, повернулась и поспешила к выходу из святилища.

В помещении, скрывавшимся за магической железной дверью, у едва освещенной слабым сиянием свечей боковой стены стоял верховный жрец. Завидев ее, он улыбнулся и исчез в тенях. Тии побежала. Услышав за спиной приближающийся топот ног, она оглянулась и увидела догоняющего ее Инена, однако не замедлила бег, ибо теперь стыдилась случившегося и не хотела чувствовать себя соучастницей страшной мистерии. Брат, однако, схватил ее за плечо, и ей пришлось остановиться.

– Пусти меня! – прошипела Тии.

– У тебя не было выбора, – шепнул в ответ на это Инен.

Тии неистово замотала головой.

– Ты сама знаешь, что выбора действительно не было, – повторил Инен. – Если, конечно, у тебя не появилось желания вернуться на женскую половину. Так что, о возлюбленная моя сестра, тебе не в чем меня винить. Ты явилась сюда по доброй воле – и получила то, за чем пришла.

– А как же кровь? – пошептала она. – Ведь она была еще теплой. Сколько же рабов, несчастных пленников, присланных в Фивы фараоном, пришлось умертвить, чтобы вернуть мне былую красоту?

Инен мрачно улыбнулся.

– Скоро ты перестанешь беспокоиться о таких мелочах.

– Никогда!

– Не зарекайся.

Тии посмотрела на брата с ненавистью, а потом неожиданно вывернулась из его хватки и снова бросилась бежать.

– Постой!

Царица невольно замерла, ибо услышала в голосе Инена такую запредельную скорбь, что не смогла поступить иначе.

Она обернулась, и Инен, приблизившись, шепнул ей в самое ухо:

– Я уже говорил, что все, что я делаю, делается ради тебя.

Он глубоко вздохнул, огляделся по сторонам и добавил:

– И в знак этого... вот, возьми.

Он протянул Тии флакончик, и та машинально взяла его из рук брата.

– Пожалуйста, храни его в тайном месте и никому не показывай. Мне запрещено делать подобные подарки.

– Что это?

– Снадобье. Такое же, как то, которым я врачевал твои ссадины, ушибы и раны.

– Но зачем мне это снадобье сейчас?

Инен улыбнулся.

– Пригодится. Добавляй его в вино – и твоя красота долго не померкнет.

Он торопливо поцеловал сестру, мимолетно скользнув губами по ее губам, и зашагал обратно в храм.

Тии проводила его взглядом, а потом, коснувшись спрятанной в складки роскошного одеяния склянки, ощутила прилив радости и неистового возбуждения.

В ту ночь, когда фараон Аменхотеп вернулся во дворец, Тии встретила его во всеоружии красоты и очарования. Царь, увидевший жену такой же, как в тот день, когда она впервые пленила его своей прелестью, совершенно потерял голову. Ночь прошла бурно, а по прошествии девяти месяцев царица родила сына – предсказание звезд сбылось.

Но в этот миг Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных, – молвил он, – если ты придешь ко мне вечером, я поведаю тебе историю сына царицы Тии, царевича Аменхотепа.

Халиф поступил так, как было предложено: отбыл во дворец, а к закату вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

* * *

Первым воспоминанием царевича Аменхотепа были мягкие губы целующей его матери, а вторым – шершавые языки вылизывающих его львов. В то время, конечно, он еще не знал, что эти четвероногие называются львами, но впоследствии боявшаяся их пуще смерти няня прожужжала ему все уши историями о том, как страшные хищные львы терзают и едят маленьких детей. Впрочем, маленького царевича это ничуть не устрашило: похоже, он сам поначалу воспринимал себя скорее как львенка, да и львы, кажется, относились к нему как к своему. И не только к нему: точно так же звери заботились и о его маленькой подружке Киа, дочери дядюшки Эйэ, родившейся в один день с ним и – на сей счет у царевича не было ни малейших сомнений – специально для него. Когда детишки шли вместе на прогулку, львы следовали за ними, лениво порыкивая на всякого, дерзнувшего подойти слишком близко, а по ночам хищники заключали две детские кроватки в кольцо из меха, грив и подергивающихся хвостов. Трудно было бы подыскать более надежную стражу.

Не удивительно, что очень скоро по городу поползли слухи о том, что мальчик и девочка чудесным образом отмечены судьбой и что их оберегают могущественные и грозные чары. Косвенным подтверждением тому служила и необычайная, как говорили, "вдохновляющая соловьев на пение" красота этих детей. Красота особенная, даже пугающая, ибо создавалось впечатление, что они светятся, словно само солнце или лик божества.

Многим из тех, кому случалось видеть царевича скакавшим верхом на льве, как на лошади, или прелестную Киа, бегавшую наперегонки со львами у озера, казалось, будто судьба свела их с богами. Все попытки рассеять это заблуждение оканчивались ничем. Правда, иные стали указывать евнуху, смотрителю женской половины, на то, что девочке в возрасте Киа не пристало бегать где вздумается, и в конце концов ей запретили покидать пределы гарема. Узнав об этом, царевич впал в такое отчаяние, что явившаяся проведать его мать застала сына плачущим навзрыд. Нежно поцеловав мальчика и утерев его слезы своими волосами, она поинтересовалась, чем так огорчен ее сыночек, а услышав ответ, загадочно улыбнулась и пообещала, что скоро запрет будет снят. Так и произошло: в тот же самый день дети снова отправились на прогулку вместе.

С того дня юный царевич пребывал в уверенности, что его матушке подвластно все и нет на свете ничего такого, чего бы она не могла добиться. Создавалось впечатление, будто ей подчиняется даже само время, ибо в отличие от прочих женщин ее красота не увядала с годами. Однако, когда он с удивлением спрашивал мать, в чем состоит секрет ее вечной молодости, та лишь прикладывала палец к губам и задумчиво улыбалась.