Пани Иоанна (№16) - Золотая муха

Ида (так Драгоценный именовал идиотку Идусю) фигурировала в блокноте приблизительно со смерти Пупсика, явно как второстепенное лицо. Жена, и все. Разве что немного подозрительная жена, по причине внезапно обнаружившегося немалого состояния. Впоследствии о ней упоминалось чаще, Драгоценный даже запротоколировал посещение Идусей шлифовальной мастерской и основательно проверил её знакомых.

Со смертью Флориана Драгоценный связывал Терличака, и тут я и сама могла бы раздобыть эти сведения, ибо Драгоценный получал их разными хитрыми способами от Люлика, того рыбака со сломанной рукой. Сам Люлик был вне подозрений благодаря загипсованной руке, что полностью исключало активные физические упражнения. Эх, не уделила я этому Люлику должного внимания в должный момент, а вот Драгоценный не упустил своего шанса.

Где-то на полпути расшифровки блокнотных записей всплыло новое имя — некая Гражина Мисяк. Разные адреса были у этой Гражины — то в Гданьске, то в Пултуске, то в Варшаве, то опять в Гданьске. Причём рядом с последним фигурировал вопросительный знак. Должно быть, Драгоценный не был в нем уверен. Каким образом эта Гражина была связана с преступлением, я так и не поняла.

Страшно усталая физически и умственно, сидела я, согнувшись над блокнотом, когда зазвонил телефон. Погруженная в хаос новых фактов, трубку подняла автоматически, ещё не зная, что милосердное Провидение сжалилось над измученной идиоткой, потеряло терпение и ниспослало помощь в лице некой Дануси.

— Ах, как я рада, что застала тебя! — выкрикивал в трубке приятный женский голос. — Как страшно хочу с тобой увидеться! Сегодня прилетела и жутко хочу тебя видеть! У меня такие сложности, так что с тобой надо срочно увидеться! Слушай, могу я приехать к тебе? Прямо сейчас, я ведь остановилась у родных, а у них кошмарно тесно, а если бы остановилась в гостинице, они бы смертельно обиделись, хотя муж и велел в гостинице…

Долго не могла я сообразить, кто говорит. Потом дошло.

— Дануся, это ты? Езус-Мария, отпустили тебя! Господи, сколько же лет…

— Двадцать! — раздался в трубке счастливый вопль. — Двадцать лет, как мы не виделись. Я приезжала, да тебя не застала в Варшаве. Так можно, я к тебе…

— Конечно же! Можно! Немедленно приезжай! Хватай такси и приезжай! Правда, еды у меня нет, но есть вино, пиво и чай, так что…

— Нет, я с машиной! Сейчас приеду!

Положив трубку, я постаралась прийти в себя. Ещё бы, такая неожиданность! Двадцать лет назад восемнадиатилетняя в ту пору Дануся, курьерша в нашем проектном бюро, которое я как раз покидала навсегда, вышла замуж за араба. Толстенькая голубоглазая блондинка возбудила в арабе прямо-таки вулканическое извержение страстей, сама страстно влюбилась, и никому не удалось отговорить её, никто и опомниться не успел, как она уехала с мужем в его Аравию. Дальнейшая судьба Дануси была мне неизвестна, хотя я часто вспоминала милую девушку, к которой успела привязаться, и очень беспокоилась, как ей там, в мусульманском мире. Правда, она прислала мне вскоре три восторженных письма, после чего связь с ней оборвалась.

И вот теперь вдруг звонок. Я ждала приезда Дануси с таким нетерпением, что даже на балкон выскочила. Благодаря чему и удалось увидеть незабываемую картину.

На автостоянку у нашего дома вдруг подъехало нечто из голливудских фильмов — чудовищно длинное, с затемнёнными стёклами и, Богом клянусь, водителем в ливрее, который выскочил из машины и с поклоном открыл заднюю дверцу. То, что оттуда появилось, несомненно было Данусей, о чем убедительно свидетельствовала буйная грива светлых, золотом сиявших в солнечных лучах волос. Шофёр остался при машине.

Уже в дверях Дануся пала мне на грудь, заливаясь счастливыми слезами и что-то бессвязно выкрикивая о чае, ибо только его в её жизни и не хватает, а мой всегда был самым лучшим! Подобного ему не найдёшь нигде в мире! И вино тоже, и пиво с радостью, но прежде всего — чай!!!

В мгновение ока уставила я журнальный столик напитками, и мы наконец уселись.

Дануся выглядела прелестно, хотя все так же толстовато. Волосы у неё с тех пор отросли, теперь при желании она могла сидеть на них, а цвет лица посрамил бы самый лучший персик. За прошедшие двадцать лет Дануся отчаянно похорошела, что, несомненно, являлось лучшей аттестацией её мужу. Пока я накрывала на стол, она следовала за мной как приклеенная, а на вопросы принялась отвечать задолго до того, как я задала их.

— Ну что ты, я там — кумир и божество, он и сначала меня любил, а когда родила первого сына, полюбила даже свекровь! Трое их у меня, сыновей, старший сдаёт на магистра в Англии. Да нет, в Саудовской Аравии мы не всегда живём, у нас есть дома и в Штатах, и во Франции, там у Хамида бизнес, а в Аравии же сидим месяца четыре в году, но это неважно, ведь там условия, ты не представляешь! И климат как на Ривьере. Какая жара, что ты, везде кондишены, здесь, в Польше, летом жарче. А какой у нас сад! Да бог с тобой, никаких жён, я единственная, он до сих пор без ума от меня, а все из-за волос, видишь, как растут, он не разрешает ни сантиметра отстричь, а в остальном делаю что мне заблагорассудится. Разве могла я надеяться, что такой муж подвернётся! Прямо в рай ещё при жизни попала!

— Значит, ты исключение из всех идиоток, которые повыходили за арабов, — с искренней радостью констатировала я, опять откупоривая бутылку. — Значит, вино можешь пить? Разрешают тебе?

— Только не при людях, когда мы одни. Разве что в других странах.

— Теперь ты как раз в другой стране.

— Значит, могу. Оказалось, мой Хамид вовсе не миллионер, миллионы у него идут на мелкие расходы, он миллиардер. Конечно, ревнивый, но так приятно ревнует… Велел мне захватить с собой машину, а то, не дай бог, в общественном транспорте кто-то будет отираться рядом и ещё — кошмар! — смотреть на меня. Да, конечно, в Аравии я ношу на лице тряпку, все бабы носят, да мне это не очень мешает. Причём ношу только для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свёкор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашёл такую красавицу.

Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась её свёкру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!

Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.

— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы ещё больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.

— А! — вспомнила я. — На что-то такое ты намекала по телефону. Что же это за дело?

— Янтарь! — вздохнула Дануся. — Муж от кого-то узнал, что тут у вас появился какой-то совершенно необыкновенный янтарь, и хочет его купить. Янтарь там сейчас очень высоко ценится.

— Какой же янтарь? — холодно поинтересовалась я, помолчав.

— Хамид говорил — очень большой, а в серёдке как раз что-то совершенно необыкновенное. То ли бабочка, то ли муха. Скорее муха. Золотая. Я тут уже звонила его человеку. У моего Хамида везде есть свои люди.

— Тогда почему же этот человек не достанет ему муху, а посылают тебя?

Дануся вроде бы удивилась.

— Ты права. Слушай, действительно странно. Не знаю… Нет, знаю. Он говорит — существуют какие-то трудности, не вообще, а типично наши, фольклорные, что ли. А поскольку я тоже наша, вот и прислал меня, а мне и самой хотелось приехать. Велел покупать за любые деньги, но сначала надо эту муху найти. Оказывается, наш человек не знает, где она. Сказал — поищет.

Чтобы выиграть время, я предложила гостье ещё вина, вспомнила, что вроде бы где-то завалялись крекеры, и отправилась в кухню, по дороге лихорадочно размышляя. Что же мне делать в создавшейся ситуации? Рассказать о Франеке, чтобы облегчить им поиски, и тем самым получить подтверждение, что муха у него, или, наоборот, постараться все скрыть, ведь этот кошмарный Хамид может и миллион долларов предложить! Два миллиона! И тогда все пропало, Франек польстится, и золотая муха навсегда для нас потеряна. А это равносильно продаже «Битвы под Грюнвальдом» или алтаря в мариацком костёле, — правда, другой вид искусства, но тоже национальная святыня и гордость. Рассказать всю правду Данусе нельзя, она никогда не умела хранить тайны, вряд ли изменилась за утёкшие годы. Надо что-то придумать.

Ну вот, так и знала! Моё возвращение из кухни Дануся приветствовала словами:

— Ох, позабыла тебя предупредить, золотая муха — большой секрет, мне велели никому не говорить, можно только с тем нашим человеком, так что, пожалуйста, ты уж ни-ни, ладно?

— А кто он, собственно, такой, этот свой человек твоего мужа? Чем занимается? Что, у него общего с янтарём?

— С янтарём ничего. Он занимается здесь делами моего мужа.

Ещё раз все хорошенько взвесив, я пришла к нелёгкому решению.

— Слушай меня, Дануся. Я как раз кое-что о янтаре знаю. И мне известно, что есть такой, с большой золотой мухой в серёдке. Но вот какая сложность. Этот янтарь в своё время был украден, так что найти его будет неимоверно трудно. Владелец вряд ли признается, ему за эту муху тюрьма светит. Тебе и в самом деле надо соблюдать большую осторожность.

Данута перепугалась.

— Езус-Мария! Значит, какая-то афёра? Если дело нечисто, мне строго-настрого заказано вмешиваться. Так что, сказать нашему человеку, чтобы перестал искать?

И я опять заколебалась. В конце концов, у меня не было стопроцентной уверенности, что муха находится у Франека, а если даже и у него, то неизвестно, где он её прячет. Возможно, Данусин человек располагает возможностями все это разузнать.

— Нет, пусть поищет, — решила я. — Но вот ещё какой нюанс, дорогая. Тебе придётся считаться с патриотическими чувствами поляков. Ведь янтарь с мухой — вещь уникальная, и многим не хотелось бы, чтобы он был вывезен из Польши. Ему место в польском музее.

— А почему? Этот янтарь польский?

— Ну да, выловлен из моря на Вислинской косе. И так получилось, что я была случайным свидетелем этого выдающегося события. Послушай, а ты бы не могла как-то переубедить своего Хамида? Попросить его, чтобы не покупал? Ему можно это объяснить?

— Объяснить ему можно все. Но видишь ли… дело в том, что мне самой захотелось иметь этот янтарь. Ну хотя бы посмотреть на него. Ведь взглянуть на него не грех?

— Взглянуть — конечно, но не сейчас, говорю тебе, никто не знает, где он. А ты могла бы переключиться на другие, из тех, которые носят на себе. Среди них тоже встречаются поразительно красивые. Так, говоришь, он способен понять? В конце концов, это же твоя родина…

— Ясно, поймёт, он у меня умный и хороший, не какая-нибудь свинья. Очень порядочный человек, хоть и богатый.

— Тогда за здоровье твоего мужа!

* * *

Должно быть, человек Хамида отличался умом и сообразительностью, поручение он выполнил быстро. Едва я переговорила с Аней и Костиком, которых вызвала в пожарном порядке, как события начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.

Костика вызывать не требовалось, он сам пришёл, Аня же пожертвовала запланированной на вечер парикмахершей. Оба согласились с моими выводами, навеянными блокнотом Драгоценного, обоих встревожили арабские посягательства на польскую муху, и оба преисполнились неясными надеждами на её обнаружение. А на следующий день Дануся преподнесла нам новости.

— Оказывается, Зенобий, это человек Хамида, знаком с одним таким, который тоже нацелился этот янтарь купить, да ему продать не хотят. И наш Зенобий уже вышел на продавцов янтаря, вернее, на одного продавца, тот знает, где муха, но один решить не может, потому что муха принадлежит не только ему, но и его компаньонам, так что ему надо с ними переговорить. Сегодня вечером он даст ответ. А я в дурацком положении, потому как не знаю, что делать…

— Стоп! — перебила я Данусю. — Давай ещё раз, и не все сразу. Кто этот «один такой, который тоже нацелился, да ему продать не хотят»?

— Какой-то индус.

— А, индус… А тот, с компаньонами? Он кто?

— Не знаю. И вообще, наш Зенобий предупредил, что фамилиями тут никто губы вытирать не любит, так что и мне он фамилий не назовёт. Дескать, мне это знать ни к чему.

— Понятно. О компаньонах, значит, тоже напрасно спрашивать. А почему ты в глупом положении?

— Ну как же, — Дануся вздохнула в трубку с такой силой, что я чуть не оглохла, — ведь я сначала сказала, что Хамид готов купить этот янтарь за любые деньги, а теперь собираюсь сказать — раздумал, не покупает. А человек искал, старался. Ты мне велела сделать так, чтобы он не купил, а как я ему объясню по телефону, Хамиду то есть, лучше бы не по телефону. Не по телефону он сильнее меня любит. К тому же мне и самой очень хочется увидеть янтарь. Так что же мне делать?

Решение пришло мгновенно.

— Пока не говори, чтобы не покупал. Настаивай на том, чтобы сначала самой посмотреть, за такие деньги имеешь право, пусть покажут. А как только договоришься посмотреть, сразу же позвони и сообщи мне. Я тоже желаю при этом присутствовать.

— Да ведь я именно об этом и хотела тебя просить! — обрадовалась Дануся. — Ничего я в этой афёре не понимаю, мне тоже дело кажется подозрительным, побаиваюсь, честно говоря. С тобой не так страшно.

— Вот и хорошо. Жду звонка.

В ожидании вестей от Дануси я занялась самым любимым в последнее время делом — принялась вручную полировать свои янтарики. С работой можно было сидеть у окна и до упоения пялиться на виллу Орешника, хотя и без особой уверенности, что это что-нибудь даст.

Оказалось, дало.

Около пяти вечера к воротам виллы подъехал Франек. Я схватила предусмотрительно положенный под руку бинокль и проверила номер машины, тоже предусмотрительно переписанный из блокнота Драгоценного. Не успела я отложить оптику, как к вилле подкатила вторая машина, из которой вылез Валтасар. Вылез, осмотрелся, и я имела возможность увидеть его лицо. Он, без сомнения, он! Черт подери, Данусе удалось созвать съезд уголовников. Интересно, кто ещё явится?

Позвонил Костик с вопросом, не происходит ли случайно чего. С биноклем у глаз я описала ему происходящее, и он коротко бросил — сейчас приедет. Я обрадовалась, а ну как сумеет подкрасться под окно виллы и подслушать? Правда, дело это непростое, дом битком набит народом, в окне второго этажа я видела девочку, склонившуюся над тетрадкой. Наверное, дочка, делает уроки. Вот внизу мелькнула женщина — не иначе жена. Ну и теперь ещё гости явились, и это не считая хозяина. Перебор.

И тут подъехала ещё одна машина. Остановилась она немного поодаль, из неё вышла худощавая женщина. Я чуть было не позавидовала её фигуре, но не успела — женщина позвонила у калитки Орешника. Калитка автоматически открылась, и незнакомка тоже исчезла в доме. Интересно, кто такая, ни одна баба в мои расчёты не входила. Хотя, может, это Идуся? Или просто приятельница Орешниковой. Эх, растяпа, следовало расспросить Аню, как эта Идуся выглядит.

Незнакомая баба — это ещё что! Через минуту я была потрясена так, что просто глазам своим не поверила. Продолжая наблюдение за виллой Орешника-в бинокль мне были видны две трети дома и кусок ограды с калиткой и воротами, — я вдруг заметила на участке человеческую фигуру, неизвестно как туда проникшую. Пригляделась… Да это же Драгоценный! Вот это фокус!

Я сообразила, как он пробрался на территорию виллы, минуя калитку. Дело в том, что владения пана Люциана примыкали к дворику небольшой пекарни-кондитерской, ароматы которой мешали мне придерживаться диеты. Перелезть через невысокий заборчик на задах дворика — раз плюнуть, а Драгоценный всегда отличался завидной физ-подготовкой. Выходит, он продолжал своё следствие! С ума сойти. Откуда, интересно, узнал об их производственном совещании? Во всяком случае, приглашения явно не получил, но принять участие решил. Холера. Какая жалость, что возле дома Орешника вертится Драгоценный, а не Костик!

И тут Костик позвонил в дверь моей квартиры.

У Костика была одна замечательная черта: он сначала действовал, а уже потом задавал вопросы, это я успела заметить, несмотря на наше недолгое знакомство. Вот и теперь он поступил рационально. Обнаружив футляр со вторым биноклем — я предусмотрительно достала и его, — Костик сразу пустил оптику в ход, хотя ничего интересного не видел, поскольку Драгоценный успел скрыться в кустах, а что делалось внутри дома, ни в какой бинокль не разглядишь.

— Толпа растёт, — печально проинформировала я. — Приехала какая-то баба, может, посторонняя, а может, Идуся, а возле дома околачивается нежелательный свидетель. Кстати, владелец бесценного блокнота. Думаю, подслушивает.

— Значит, стоит подслушивать, уж он-то знает, что делает. Жаль… Я бы и сам попытался, да слишком там тесно. А может?

И он вопросительно поглядел на меня. Я покачала головой.

— Пожалуй, лучше не надо. Глядишь, нарвёшься на него. Нет, ножом не пырнёт, но твоё присутствие наверняка раскроет, он конкуренции не любит… Хотя… погоди… а что, если попробовать? Он наверняка спрячется от тебя, и тогда ты, возможно, что-то подслушаешь, а он останется с носом… Нет, такого он не вытерпит, пожалуй, и вправду сделает какую-нибудь пакость.

— Давай проверим. Давно уже они там?

— Баба появилась минут десять назад.

— Тогда иду, была не была…

Придержав любимого за рукав, я пальцем ткнула в окно:

— Вон там дворик кондитерской, на задах примыкает ко двору Орешника, заборчик низкий. Заходи со стороны помойки…

Глядя на крадущегося вдоль заборчика Костика, я запоздало спохватилась, не обрекаю ли человека на гибель. Окажется, бедняга, меж двух огней, во вражеском, стане, враги со всех сторон. Победили любопытство и надежда разузнать новости, я воздержалась от отчаянного крика с четвёртого этажа, призывающего Костика вернуться.

И опять схватилась за бинокль, время от времени одним глазом косясь на часы. Полчаса тянулись нестерпимо медленно, ничего не происходило, лишь к девочке на втором этаже поднялась женщина, должно быть родительница, и обе занялись какими-то тряпками. А через тридцать две минуты четвёртая машина попыталась втиснуться на ещё оставшийся незанятым кусок тротуара. Из машины вылез индус.

Нет, никаких тюрбанов и шаровар, одет нормально, но мой бинокль увеличивал восьмикратно, и я прекрасно разглядела — индус, ну просто вылитый. Правда, смуглым мог быть и араб, и даже итальянец, но итальянцев у нас пока не значилось, а прибытие Данусиного мужа я решительно исключила, так что замешанный в янтарную эпопею индус сам пришёл в голову. Господи, удастся ли Костику хоть что-нибудь подглядеть и подслушать? И вообще, останется ли жив?

Следующие полчаса тянулись уж совсем невыносимо, как на редкость ленивая и обожравшаяся корова по полю. Со, стиснутыми зубами, рискуя заработать косоглазие от постоянного перепрыгивания с окон виллы на окружающие её заросли в надежде хоть что-то разглядеть, мучаясь от угрызений совести, я с трудом дождалась момента, когда гости Орешника толпой высыпали из дома. Расселись по машинам и разъехались. Где же Костик? Я не сводила бинокля с садика при доме Орешника, но там ничего не происходило. Не выдержав, рванулась было туда, вниз, спасать любимого, как тренькнул звонок. Любимый стоял на пороге, живой и невредимый.

— Ну?! — только и смогла выдохнуть я.

Костик аккуратно вытер нош и снял куртку.

— Очень интересно, — заговорил он оживлённо, но не совсем твёрдо. — Ты уверена, что тот тип в кустах — твой… мой предшественник?

— Он тебе что-то сделал? — ужаснулась я. — Или сказал?

— Да нет. Видишь ли, так получилось, что я напоролся на него, подобравшись к окну. Он уже там подслушивал, причём во всеоружии, по-научному, пользуясь акустическими приборами. Я его сначала не заметил, чуть ли не на голову ему уселся. Он без претензий, отнёсся ко мне с пониманием, и мы вместе дружно принялись подслушивать. Он даже сообщил, что внутри замышляется преступление, вот он и должен знать, какое именно, чтобы противодействовать, а я по какой причине? Я, естественно, — тоже хочу противодействовать, хотя о готовящемся преступлении сведениями не располагаю, может, он поделится? Делиться не стал, а отпустил довольно туманное замечание: дескать, в опасные дела не след соваться кому ни попадя…

— Это он о тебе?

— У меня создалось впечатление — о тебе.

— А… очень может быть. И что дальше?

— Дальше вежливо, но решительно предупредил — если я передумал под окном сидеть, то ничего не выйдет, он вынужден будет меня удержать, возможно и силой, ибо не уверен, что я не захочу предупредить преступников внутри дома о подслушивании. А потом сколько угодно могу предупреждать, пожалуйста, когда он удалится, тогда это не имеет значения. Вообще напустил мраку и таинственности.

— Это он умеет.

— Думаешь, и в самом деле огрел бы меня?..

— Думаю, в самом деле. Он знает каратэ.

— Я тоже.

Тут я с восхищением воззрилась на Костика, ибо мне всегда импонировали люди, обладающие недоступными мне качествами. Если бы он похвастался умением виртуозно вышивать гладью или запекать баранью ногу, я бы не преисполнилась таким восхищением, даже прекрасный шофёр не вызвал бы у меня такого восторга, разве что лётчик или навигатор…

И я сочла своевременным вытащить бутылку вина, а также загодя приготовленное жаркое с грибками.

— Тогда уж вас наверняка заметила бы эта янтарная шайка, — язвительно прокомментировала я. — Хорошо, что ты не попытался спасаться бегством. Ты хоть что-то услышал?

— Он наверняка больше, — со вздохом признался Костик, берясь за штопор. — Я только фрагменты, но все-таки понял — речь шла об оценке янтаря с золотой мухой и возможности продажи всех трех диковинок чохом.

— Значит, они у них? Все три?

— Tax получается. Причём каждый спрятан где-то отдельно. Ну и, разумеется, обсуждали проблему дележа прибыли. Ведь их там было четверо — Франек, Люциан, Валтасар и этот мешок с костями…

— Какой мешок?

— Я имею в виду вашу Идусю. Форменный скелет. У меня создалось впечатление, что янтарь — коллективная собственность. Считаешь, такое возможно?

— Если Франек первым похитил янтарь — сейчас я не говорю об убийстве, — а его напустил Валтасар, то вот уже и двое. Сладкий пе… то есть Казик, впоследствии супруг Идуси, отнял у них янтарь и стал его хозяином, так что Идуся его наследница. Тут присоединился Орешник, не задаром же рыскал, вынюхивая потенциальных покупателей, наверняка ему обещали взять в долю. Как видишь, все они зажали в зубах свой кусок пирога и имеют право претендовать. Ну, юридически никаких прав не имеют, но своего не упустят, а поскольку зависят друг от друга, вынуждены держаться вместе. Хотят они этого или нет.

— Скорее нет, — не сомневался Костик. — Каждый с большим удовольствием утопил бы компаньона в ложке воды, да руки коротки. После бурной дискуссии вроде бы договорились прибыль поделить поровну, после чего занялись шейхом. Он ведь шейх, тот араб?

— Никакой он не шейх, просто нормальный нефтяной магнат. Мультимиллионер.

— Они его чуть ли не королём считают и решили запросить четыре миллиона, по миллиону на нос. Долго препирались, насколько опасно признаться в наличии подозрительного по происхождению янтаря, и тут явился индус.

— Я видела, когда он приехал. Тридцать две минуты прошло с начала совещания, на часы смотрела.

— Очень помешал компаньонам. Пришлось менять тему разговора, пани Идуся начала великосветскую беседу, так что индус наверняка непричастен к афёре, просто ему надо было переговорить, с Орешником с глазу на глаз, не думал не гадал; что окажется в таком обществе. И в результате все ушли. Я бы не удивился, если бы они вскоре опять подтянулись по одному. Ты не видела?

— Наблюдала, нет, не подтянулись. Хотя… Боже мой, мясо! Я же готовлю мясо! Погляди, не стоят ли машины?

Изучив обстановку у виллы Орешника, Костик меня успокоил:

— Никаких машин. Наверное, каждый подумал — нечего разводить конспирацию, остальные тоже не лыком шиты, заявятся. А я так и не знаю, у кого из них янтарь и где он. Возможно, по очереди передают его друг другу, Франек Орешнику и обратно… А пахнет как!

Воспользовавшись тем, что Костик занялся едой, я изложила свои соображения о человеке Данусиного мужа. Наверняка он вышел на Франека и ещё сегодня вечером получит от него ответ. Поскольку к делу подключена Дануся, появились шансы наконец увидеть янтарь.

— Не знаешь случайно, в каких отношениях между собой пребывают индусы и арабы? — спросила я. — Нет ли каких политических или религиозных распрей?

— А что? — вскинулся Костик. — Думаешь, индус и жена араба подерутся?

Не отвечая, я продолжала расспросы:

— Вспомни, ничего там не говорилось насчёт того, что индус претендует на янтарь с перламутровой дымкой?

Отрешённо уставившись на рюмки с вином, Костик задумался, потом тряхнул головой:

— Не знаю, я ведь не все слышал. Хотя два замечания могли относиться именно к нему. «И речи быть не может» и ещё «Потеря части значительно уменьшит прибыль». Не исключено, имелись в виду индийские погребальные обряды.

— Тогда не отдадут индусу на сожжение. И на том спасибо. А сейчас нам ничего не остаётся, как только ждать звонка Дануси. Когда мы узнаем, где находится янтарь, надо сообщить властям, чтобы конфисковали, как имущество, добытое преступным путём. Другой возможности спасти янтарь я не вижу, нет у нас четырех миллионов долларов…

* * *

Громко стуча зубами, с помертвевшим лицом, англоязычный индус все силы, душевные и телесные, тратил на то, чтобы не глядеть на труп посередине комнаты, так что дать объяснения он решительно не был в состоянии. Дануся, испустив дикий, но все-таки сдавленный крик ужаса, сбежала на лестницу. Поэтому все свалилось на меня одну, хотя мне тоже очень хотелось сбежать куда глаза глядят, пусть даже без всяких криков, но я смутно осознавала, что это может произвести плохое впечатление.

Короче, обстановка в доме Франека создалась дурацкая и ужасающая. Накануне поздно вечером, уже после одиннадцати, позвонила страшно взволнованная Дануся с сообщением, что человек её мужа договорился о встрече её, Дануси, завтра с золотой мухой. Сообщил фамилию и адрес контрагента и предупредил, что сам он придёт попозже, через часок, а сначала пусть они решает деликатный вопрос один на один с продавцом.

Один на один для Дануси значило — со мной. Я тоже разволновалась от перспективы встречи с Франеком. Правда, он мог меня и на порог не пустить, захлопнуть дверь перед носом, лицо ему моё знакомо, мог много чего наслышаться обо мне и от Валтасара, и от Терличака, но я заранее решила — силой прорвусь!

Прорываться не пришлось. Двери в квартиру Франека оказались распахнуты настежь, точнее, приотворены; когда же мы с Данусей из вежливости все же позвонили, изнутри донеслись непонятные звуки, вроде испуганного завывания. Звуки достаточно странные, чтобы заинтриговать человека даже и не в таких обстоятельствах. Толкнув дверь, я вошла первой, Данута боязливо держалась сзади. Небольшая прихожая, переходящая в комнату, а в комнате два человеческих существа, одно совсем мёртвое, а второе не совсем.

Не совсем мёртвым оказался индус. Скрючившись на диване, уперев локти в журнальный столик и сжав голову руками, он заунывно подвывал, то тише, то громче. Уже одного индуса было достаточно, чтобы любой испугался, ибо с его лица на.руки и одежду обильно текла кровь. Так нет, словно индуса мало, посередине комнаты лежал второй, причём за версту было понятно — труп. Поскольку труп лежал лицом вверх, я сразу признала в нем Франека, хотя он выглядел просто не дай бог. Врагу не пожелаю.

Итак, Дануся, испустив дикий крик ужаса, сбежала обратно на лестницу, а индус взвыл громче. Срочно надо было что-то делать. С трудом взяв себя в руки, я шагнула вперёд, вспомнила о следах, притормозила и по-английски о чем-то спросила индуса. Наверное, звонил ли он уже в полицию.

Индус, не меняя положения, заскулил громче. Я повторила вопрос. Тот же результат. Тогда я раздражённо потребовала, чтобы он хоть что-нибудь сказал. Индус качнулся взад-вперёд, набрал в лёгкие воздуха и взвыл во весь голос. Я пригрозила вызвать психиатричку, что не произвело на индуса ни малейшего впечатления. Стараясь не смотреть на труп, я огляделась, затем, махнув рукой на следы, протопала в кухню, отыскала стакан, налила в него воды из-под крана и, вернувшись, вылила её на голову индусу. Не до вежливости тут.

Это наконец произвело на индуса впечатление. Вздрогнув, он нормально вскрикнул, отряхнулся, как собака, отнял руки от лица и поспешил закрыть глаза. Я поняла — ему не нравится вид трупа. Сменив репертуар, я поинтересовалась, не он ли убил человека.

— Oh, no! — с ужасом простонал индус. — Это он!

Сурово и грамматически не правильно я спросила, что он.

— Kill mе, — чуть слышно прошептал в ответ индус, чрезвычайно тем меня озадачив.

Что он имеет в виду? Настоящее время отпадает, Франек в таком состоянии, что вряд ли может кого-то убивать, даже если бы и хотел. Интересно, это индус не в ладах с английским или я разучилась понимать? Надо кликнуть Данусю, она английский знает в совершенстве, да и полицию пора вызвать, а то потом и опомниться не успеешь, как задержка со звонком окажется отягчающим обстоятельством против меня… А может, скрыться, и делу конец?

Я ещё раз спросила индуса о полиции, он отрицательно покрутил головой. Огляделась, обнаружила телефон на полу, вернее, обнаружила то, что осталось от телефона, и только тут заметила беспорядок в комнате. Следами великой битвы это не назовёшь, так, последствия небольшой схватки. Кто с кем дрался? Франек с индусом? Убийца с Франеком?