Лайам Девлин (№1) - Орел приземлился

– Не очень хорошо себя чувствуете этим утром, мистер Девлин? – спросил Штайнер.

Девлин застонал:

– Вино насмехается, а крепкий напиток бушует.

– Значит, вы не хотите, – сказал Штайнер и вытащил бутылку. – Брандт нашел еще одну бутылку «Бушмилла».

Девлин мгновенно завладел бутылкой.

– Никогда не позволил бы этому виски сделать с кем-нибудь то, что оно сделало со мной. – Он пожал Штайнеру руку: – Будем надеяться, что, когда вы будете спускаться, я буду смотреть вверх. – С этими словами он перелез через поручни и сел на корме.

Радл пожал руку Нойхоффу, затем повернулся к Штайнеру:

– Вы вскоре получите от меня весть. Что касается другого дела, я сделаю все, что смогу.

Штайнер не ответил. Даже не сделал попытки пожать руку, и Радл, помедлив, перелез через поручни. Кениг четко командовал, высунувшись из открытого окна рубки. Концы были отданы, и торпедный катер скользнул в туман.

* * *

Катер обогнул волнорез и стал набирать скорость. Радл с интересом огляделся. У экипажа вид был грубый, половина носила бороды, и на всех были либо синие матросские шерстяные фуфайки с острова Гернси, либо толстые рыбацкие свитера, парусиновые брюки и морские сапоги. Сказать по правде, они вообще мало чем напоминали матросов ВМФ, а теперь, когда Радл разглядел хорошенько судно, увешанное странными антеннами, он увидел, что оно не походило ни на один из торпедных катеров, которые ему доводилось видеть.

Когда он взошел на мостик, Кениг склонился над столиком, где лежали лоции, а за штурвалом стоял высокий моряк с черной бородой в полинявшем бушлате со знаками отличия старшего унтер-офицера. В зубах у него была зажата сигара, еще одна деталь, которая, по взглядам Радла, не очень-то вязалась с военно-морской службой.

Кениг вполне прилично отдал честь:

– А, вот и вы, господин полковник. Все в порядке?

– Надеюсь. – Радл склонился над лоцией: – Нам далеко идти?

– Миль пятьдесят.

– Вы нас вовремя доставите?

Кениг посмотрел на свои часы:

– По моим расчетам, мы прибудем в Сент-Хельер незадолго до десяти, господин полковник, если, конечно, Королевский флот не помешает.

Радл выглянул в окно:

– Ваш экипаж, лейтенант, всегда одет, как рыбаки. Мне казалось, что торпедные катера – гордость ВМФ.

Кениг улыбнулся:

– Но это же не торпедный катер, господин полковник. Это судно приписано к классу торпедных катеров.

– Так что же это, черт возьми? – растерянно спросил Радл.

– Сказать по правде, мы и сами не очень-то знаем, а, Мюллер? – Унтер-офицер усмехнулся, и Кениг сказал: – Это канонерская лодка, как видите, господин полковник, построенная в Англии для турок и реквизированная английским ВМФ.

– Расскажите ее историю.

– Наскочила на песчаную банку во время отлива около Морле в Бретани. Капитан не смог ее снять, поэтому взорвал заряд, предназначенный для разрушения судна в случае необходимости, и экипаж покинул его.

– Ну?

– Заряд не взорвался, но прежде чем капитан смог вернуться на борт, чтобы выправить ошибку, подошел торпедный катер и захватил судно.

– Бедняга, – сказал Радл о капитане. – Мне его почти жаль.

– Но самое интересное впереди, господин полковник, – продолжал Кениг. – Поскольку последнее сообщение капитана было о том, что он покидает судно, взорвав его, английское адмиралтейство предположило, что все удалось.

– И это дает вам свободу передвижения между островами как настоящему судну английского ВМФ? Понятно.

– Точно. Вы, несомненно, удивились, увидев у нас белый вымпел английского ВМФ, который мы держим наготове.

– И были случаи, когда он вас спасал?

– Много раз. Мы поднимаем белый вымпел, сигнал приветствия, и идем дальше. Без неприятностей.

Радл почувствовал, что внутри его прошел холодок волнения.

– Расскажите мне о судне, – попросил он. – Какова его скорость?

– Максимальная скорость была первоначально двадцать пять узлов, но на верфи в Бресте техники хорошо поработали и довели ее до тридцати. Это, конечно, еще не торпедный катер, но ничего. Длина сто семьдесят футов, а вооружение – шестифунтовое и двухфунтовое орудия, два сдвоенных пулемета, сдвоенная двадцатимиллиметровая зенитная пушка.

– Прекрасно, – прервал его Радл. – Настоящая канонерская лодка. А каков радиус действия?

– При скорости двадцать один узел – тысяча миль. Разумеется, с глушителями судно сжигает гораздо больше топлива.

– А это что такое? – Радл указал на антенны, висевшие фестонами.

– Часть антенн – навигационные. Остальные – антенны радиотелефона. Это микроволновый приемник-передатчик для двухсторонних переговоров между движущимся судном и агентом на суше. Гораздо лучше, чем все остальное, что у нас было. По-видимому, им пользовались агенты для переговоров перед высадкой. Мне уже надоело петь ему дифирамбы в штабе ВМС на Джерси. Никто ничем ничуть не интересуется. Неудивительно, что мы...

Он вовремя замолчал. Радл посмотрел на него и спокойно спросил:

– На каком расстоянии функционирует это выдающееся устройство?

– В хороший день до пятнадцати миль, для надежности я бы говорил о половине этого расстояния, но слышимость на таком расстоянии такая же, как по телефону.

Радл довольно долго обдумывал сказанное, а затем резко кивнул:

– Благодарю, Кениг, – и вышел.

Он обнаружил Девлина в кабине Кенига, лежащего на спине закрытыми глазами, без подушки, обняв обеими руками бутылку ирландского виски. Радл нахмурился, в нем поднялось раздражение и даже тревога, однако он увидел, что печать на бутылке не сломана.

– Не беспокойтесь, дорогой полковник, – сказал Девлин, не открывая глаз. – Дьявол меня еще за ногу не ухватил.

– Вы взяли с собой мой портфель?

Девлин изогнулся и вытащил его из-под себя:

– Охраняю его своей жизнью.

– Хорошо. – Радл направился к двери. – Получена радиограмма, на которую хотелось бы, чтобы вы посмотрели.

– Радиограмма? – проворчал Девлин.

– Неважно, – сказал Радл. – Объясню позже.

Когда он вернулся на мостик, Кениг сидел на вращающемся стуле за штурманским столиком и пил из оловянной кружки кофе. Мюллер все еще стоял за штурвалом.

Кениг встал, явно удивленный, и Радл спросил:

– Как фамилия командующего военно-морскими силами в Джерси?

– Капитан первого ранга Ганс Ольбрихт.

– Понятно. Можете вы доставить нас на Сент-Хельер на полчаса раньше, чем вы рассчитывали?

Кениг с сомнением посмотрел на Мюллера:

– Не уверен, господин полковник. Можем попытаться. Это так важно?

– Очень. Я должен иметь время повидаться с Ольбрихтом по вопросу о вашем переводе.

Кениг удивленно посмотрел на него.

– Перевод, господин полковник? Под чье командование?

– Мое... – Радл вытащил из кармана конверт из манильской бумаги и извлек из него директиву фюрера. – Прочтите это.

Он нетерпеливо отвернулся и закурил. Когда он обернулся, глаза у Кенига были широко открыты.

– О господи! – прошептал он.

– Не думаю, чтобы он вникал в это дело. – Радл забрал у него письмо и положил в конверт. – Этому большому быку доверять можно? – спросил он, кивнув на Мюллера.

– До смерти, господин полковник.

– Хорошо, – сказал Радл. – День или два вы пробудете в Джерси, пока будет подготовлен приказ, затем я хочу, чтобы вы проехали вдоль берега в Булонь, где будете ждать моих инструкций. Есть какие-нибудь трудности?

Кениг покачал головой:

– По-моему, никаких. Достаточно легкий поход для такого судна, если держаться берега. – Он колебался. – А затем, господин полковник?

– О, куда-нибудь по побережью Северной Голландии около Ден-Хельдер. Я еще не нашел подходящего места. А вы не знаете?

На этот раз Мюллер прочистил горло и сказал:

– Прошу прощения у господина полковника, но я знаю этот берег как свои пять пальцев. Я когда-то был первым помощником на голландском спасательном буксире у Роттердама.

– Отлично. Отлично.

Радл прошел на нос судна и остановился около шестифунтового орудия, куря папиросу.

– Идет дело, – тихо сказал он. – Идет дело. – И от волнения у него подвело живот.

Глава 6

Незадолго до полудня в среду, 6 октября, Джоанна Грей взяла большой конверт, вложенный в «Таймс» и оставленный ее постоянным связным из испанского посольства на условленной скамейке в Грин Парке.

С пакетом она направилась на станцию Кинг-Кроса, села в первый же северный экспресс, в Питерборо пересела на местный поезд, идущий в Кингз-Линн, где она оставила свою машину, чтобы сэкономить бензин, который отпускался ей дополнительно для выполнения обязанностей члена женской добровольной службы.

Когда Джоанна свернула во двор за Парк-Коттеджем, было уже почти шесть часов, и она почувствовала, что устала как собака. Она вошла через кухню, где ее восторженно встретила Пэч, увязавшаяся следом за ней в гостиную, и налила себе большой бокал виски, которого благодаря сэру Генри Уиллафби в доме всегда было в избытке. Затем поднялась в маленький кабинет рядом со спальней.

Панельная обшивка стен была старинной. Невидимую дверь в углу, казавшуюся одной из панелей, встроила не Джоанна – это было обычным делом для тех времен. Висевшим на шейной цепочке ключом Джоанна отперла дверь. Небольшая деревянная лестница вела в уютное гнездышко под крышей. Здесь стояли приемник и передатчик. Джоанна села за старый сосновый стол, открыла ящик, сдвинула в сторону заряженный пистолет, нащупала карандаш, достала блокнот с кодом и приступила к работе.

Когда час спустя она откинулась на стуле, лицо ее от волнения пошло пятнами.

– Господи! – прошептала она по-бурски. – Они решились, они действительно решились.

Джоанна глубоко вздохнула, постаралась совладать с собой и спустилась вниз. Пэч терпеливо ждала ее у двери. Она пошла следом в гостиную, где Джоанна сняла трубку и набрала номер Стадли Грэнджа. Ответил сэр Генри Уиллафби.

Джоанна назвалась:

– Генри; это Джоанна Грей.

Голос его сразу потеплел:

– Привет, дорогая. Надеюсь, вы звоните не для того, чтобы сказать, что не придете играть в бридж или что-нибудь в этом роде. Вы не забыли? В восемь тридцать.

Она, конечно, забыла, но это было не важно. Она сказала:

– Конечно же нет, Генри. Просто дело в том, что я хочу попросить вас об одной услуге и хотела поговорить с вами наедине.

Голос его стал глубже:

– Говорите, милая. Все, что могу.

– Я получила письмо от друзей своего покойного мужа, ирландцев. Они просят меня сделать что-нибудь для их племянника и посылают его сюда. Он приедет через два дня.

– А что именно надо для него сделать?

– Его фамилия Девлин, Лайам Девлин, и дело в том, Генри, что бедняга был серьезно ранен на службе в английской армии во Франции. Он демобилизован по ранению и почти год лечился. Сейчас пришел в форму, окреп и готов работать, но работа ему нужна на воздухе.

– И вы считаете, что я могу его устроить, – весело сказал сэр Генри. – Без затруднений, милая. Вы же знаете, как трудно сейчас найти работников для поместья.

– На первых порах он будет не очень-то хорошим работником, – сказала она. – Я, по правде говоря, подумала о месте смотрителя на болоте в Хобс Энде. Оно ведь свободно, с тех пор как молодой Том Кинг два года назад ушел в армию? И дом стоит пустой. Хорошо бы, чтобы там кто-то жил. А то он разрушается.

– Я вам вот что скажу, Джоанна. По-моему, вы дело говорите. Мы все как следует обсудим. Нет смысла говорить об этом во время бриджа при всех. Вы завтра днем свободны?

– Конечно, – ответила она. – Вы так добры и так мне помогаете, Генри. Я в последнее время без конца беспокою вас своими делами.

– Чепуха, – твердо сказал он. – А для чего же я здесь? Женщине нужен мужчина, чтобы помочь ей преодолевать трудности. – Голос его слегка задрожал.

– Я, пожалуй, пойду. Скоро увидимся.

– До свидания, дорогая.

Джоанна положила трубку и погладила Пэч, которая пошла за ней по пятам наверх. Джоанна села за передатчик и подала самый короткий ответ на частоте голландского маяка для последующей передачи в Берлин – подтверждение, что благополучно получены инструкции и условленное кодовое слово и что о работе для Девлина она договорилась.

В Берлине шел дождь, мрачный, холодный. Его подгонял такой пронизывающий ветер, будто дул он с самого Урала. В приемной кабинета Гиммлера на Принц-Альбрехтштрассе вот уже больше часа сидели, глядя друг на друга, Макс Радл и Девлин.

– Что это, черт побери? – сказал Девлин. – Хочет он нас видеть или нет?

– А почему бы не постучать и не спросить? – предложил Радл.

В этот момент дверь в приемную открылась, и вошел Россман, стряхивая воду с опущенных полей своей шляпы. С пальто его текла вода. Он широко улыбнулся:

– Вы все еще здесь?

Девлин обратился к Радлу:

– Этот тип очень умен, правда?

Россман постучал в кабинет и вошел, не закрыв за собой дверь.

– Я прихватил его, господин рейхсфюрер, – раздался его голос.

– Хорошо, – ответил голос Гиммлера. – Теперь я приму Радла и этого ирландца.

– Что за дьявольщина, – пробормотал Девлин, – спектакль что ли?

– Держите язык за зубами, – сказал Радл, – говорить буду я.

Он вошел первым, следом Девлин, и Россман закрыл за ними дверь. Все было в точности так же, как и в первый вечер. Комната в полутьме, в камине потрескивал огонь. Гиммлер за столом.

Рейхсфюрер сказал:

– Вы поработали хорошо, Радл. Я более чем доволен тем, как идут дела. А это господин Девлин?

– Он самый, – весело сказал Девлин. – Бедный старый ирландский крестьянин, прямо из болота, это я и есть, ваша честь.

Гиммлер удивленно нахмурился.

– Что он несет, этот парень? – требовательно спросил он Радла.

– Ирландцы, господин рейхсфюрер, на других людей не похожи, – тихо ответил Радл.

– Это из-за дождя, – сказал ему Девлин.

Гиммлер в изумлении уставился на него, затем повернулся к Радлу:

– Вы уверены, что он подходящий человек для нашего дела?

– Абсолютно.

– Когда он едет?

– В воскресенье.

– А остальные ваши планы? Все идет удовлетворительно?

– Пока – да. Свою поездку в Олдерни я сочетал с заданием абвера в Париже, и у меня вполне законные основания поехать на следующей неделе в Амстердам. Адмирал ничего не знает. Он занят другими делами.

– Хорошо. – Гиммлер сидел, уставившись в пространство, видимо о чем-то думая.

– Еще что-нибудь, господин рейхсфюрер? – спросил Радл, видя, как Девлин нетерпеливо заерзал.

– Да. Я вызвал вас сюда сегодня по двум причинам. Во-первых, я хотел увидеть господина Девлина. А во-вторых, вопрос идет о составе боевой группы Штайнера.

– Может, мне выйти? – предложил Девлин.

– Чепуха, – бесцеремонно сказал Гиммлер. – Вы очень меня обяжете, если будете просто сидеть в углу и слушать. Или ирландцы на такой подвиг не способны?

– Почему же, бывает, – ответил Девлин, – но не часто. Он пересел к камину, достал сигарету и закурил.

Гиммлер метнул на него взгляд, хотел что-то сказать, но решил, что не стоит. Он повернулся к Радлу.

– Вы говорили, господин рейхсфюрер?.. – начал Радл.

– Да, мне кажется, что в составе группы Штайнера есть слабое звено. Четверо или пятеро немного говорят по-английски, и только один Штайнер может сойти за англичанина. Это нехорошо. По-моему, ему для поддержки нужен еще кто-нибудь с таким же знанием языка.

– Но людей с таким знанием на земле довольно мало.

– Думаю, я нашел выход, – сказал Гиммлер. – Есть человек по имени Эмери, Джон Эмери. Сын знаменитого английского политического деятеля. Он снабжал Франко оружием. Ненавидит большевиков. Он уже некоторое время работает на нас.

– Его можно использовать?

– Сомневаюсь, но он высказал мысль создать Британский легион Святого Георга. Набрать англичан из лагерей военнопленных в основном для боев на Восточном фронте.

– И нашел охотников?

– Несколько, не много, и большей частью уголовников. Теперь Эмери не имеет к этому делу никакого отношения. Некоторое время эта часть входила в вермахт, теперь же ею занимается СС.

– Сколько добровольцев?

– Я слышал, человек пятьдесят-шестьдесят. Их называют Британским свободным корпусом. – Гиммлер открыл лежалую перед ним папку и вынул карточку. – Такие люди иногда пригождаются. Вот, например, Гарви Престон. Когда его захватили в Бельгии, на нем была форма гвардейца Колдстрим гардс и поскольку голос и манеры у него английского аристократа, как мне сообщают, никто в этом некоторое время не сомневался.

– А он оказался не тем, за кого себя выдавал?

– Сами посудите.

Радл посмотрел на карточку. Гарви Престон родился в Харрогите, графство Йоркшир, в 1916 г., сын носильщика на вокзале. Ушел из дома четырнадцати лет и работал в бродячей труппе эстрадных актеров. В восемнадцать играл в театре в Саутпорте. В 1937 г. был приговорен к двум годам тюремного заключения по четырем обвинениям в мошенничестве.

Через месяц после освобождения, в январе 1939 г., снова был арестован и приговорен еще к девяти месяцам тюрьмы по обвинению в том, что под видом офицера ВВС получал деньги обманным путем. Приговор заменили условным, если Престон уйдет в армию. Его отправили во Францию дежурным писарем при транспортной роте. В плен он был захвачен в чине исполняющего обязанности капрала.

Его поведение в лагере военнопленных было плохим или хорошим в зависимости от того, с какой стороны смотреть: он донес не менее пяти раз на пленных за попытки к побегу. Последний донос стал известен его товарищам, и, не уйди он добровольцем в Свободный корпус, пришлось бы, чтобы сохранить ему жизнь, перевести его в другой лагерь.

Радл подошел к Девлину, дал ему карточку и повернулся к Гиммлеру:

– И вы хотите, чтобы Штайнер взял этого – этого...

– Уголовника, – подтвердил Гиммлер, – которого совершенно не жалко потерять, но который хорошо изображает английского аристократа. В нем, правда, что-то есть, Радл. Такому человеку полицейские сразу же отдают честь, как только он открывает рот. Я всегда считал, что английские рабочие с первого взгляда узнают офицера и джентльмена. Престон подойдет прекрасно.

– Но Штайнер и его люди, господин рейхсфюрер, – солдаты, настоящие солдаты. Вы же знаете их послужной список. Как такой человек подойдет им? Будет он слушаться приказов?

– Он будет делать все, что ему велят, – сказал Гиммлер. – Это само собой разумеется. Позовем его?

Он нажал кнопку, и через мгновение в дверях появился Россман.

– Приведите Престона. – Россман вышел, не закрывая двери, и в ту же минуту в комнату вошел Престон, закрыл за собой дверь и отдал нацистский салют.

Ему было двадцать семь лет. Высокий, красивый мужчина в великолепно сшитой серой полевой форме. Форма эта особенно привела в восхищение Радла. На фуражке кокарда СС «мертвая голова», на воротнике – три леопарда. На левом рукаве под орлом – щит с британским флагом, на черных с серебром обшлагах готическим шрифтом было написано: «Britisches Freikorps».[3]

– Очень мило, – сказал Девлин, но так тихо, что услышал только Радл.

Гиммлер представил их:

– Унтерштурмфюрер Престон – полковник Радл из абвера и господин Девлин. Вы познакомитесь с той ролью, которую каждый из этих джентльменов играет в нашем деле, по документам, данным вам несколько раньше.

Престон в пол-оборота к Радлу наклонил голову и щелкнул каблуками. Очень официально, очень по-военному, как актер, играющий в пьесе прусского офицера.

– Так, – сказал Гиммлер. – У вас была полная возможность обдумать предстоящее дело. Вы понимаете, что от вас требуется?

Престон осторожно спросил:

– Я правильно понял, что полковник Радл ищет добровольцев?

Немецкий его был хороший, хотя и слышался небольшой акцент.

Гиммлер снял пенсне, слегка потер указательным пальцем переносицу и снова тщательно надел его. Это был невероятно зловещий жест. Голос Гиммлера, когда он заговорил, напоминал шуршание сухих листьев на ветру:

– Что именно хотите вы сказать, унтерштурмфюрер?

– Просто я в затруднении. Как известно рейхсфюреру, членам Британского свободного корпуса было гарантировано, что они никогда не будут использованы в военных действиях против Англии и короны и не будут поддерживать какие-либо действия, причиняющие ущерб интересам английского народа.

Радл сказал:

– Господин рейхсфюрер, может, этот джентльмен с большим удовольствием послужит на Восточном фронте? В южной группе под командованием фельдмаршала фон Манштейна. Масса возможностей отличиться для тех, кто жаждет настоящих боев.

Престон понял, что совершил грубейшую ошибку, и попытался объясниться:

– Уверяю вас, господин рейхсфюрер, что...

Гиммлер перебил его:

– Вы говорите о добровольности там, где я вижу только акт священного долга. Возможность послужить фюреру и рейху.

Престон щелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно». Это было отличное представление, и Девлину оно доставило большое удовольствие.

– Конечно, господин рейхсфюрер. Это моя единственная цель.

– Я ведь прав, вы принесли соответствующую присягу? Священную присягу?

– Да, господин рейхсфюрер.

– Тогда говорить больше не о чем. С этого момента считайте себя под командованием полковника Радла.

– Как прикажете, господин рейхсфюрер.

– Полковник Радл, мне хотелось бы поговорить с вами наедине. – Гиммлер посмотрел на Девлина: – Господин Девлин, не будете ли вы так добры подождать в приемной с унтерштурмфюрером Престоном?

Престон четко салютовал:

– Хайль Гитлер! – повернулся на каблуках с таким искусством, что не посрамил бы и гренадера и вышел. За ним вышел Девлин, закрыв за собой дверь.

Россмана нигде не было видно. Престон яростно пнул кресло и бросил фуражку на стол. Он побледнел от гнева, и когда доставал серебряный портсигар и сигарету, руки его слегка дрожали.

Девлин подошел, взял сигарету, прежде чем Престон захлопнул портсигар, и ухмыльнулся:

– Ей-богу, старый педераст взял тебя за яйца.

Он говорил по-английски, и Престон, свирепо уставившись на него, ответил на том же языке:

– Что вы хотите сказать, черт побери?

– Послушай, сынок, – сказал Девлин. – Я слышал о таких, как ты, – легион Святого Георга, Британский свободный корпус. Как они тебя купили? Неограниченная выпивка и столько женщин, на сколько тебя хватит, если, конечно, будешь не слишком разборчив? Теперь за все надо платить.

Со своих шести футов одного дюйма роста Престон с некоторым презрением смотрел на ирландца. Левая ноздря его раздулась:

– О боже, с какими людьми приходится иметь дело, да еще, судя по запаху, прямо с болота. А теперь, будь умником, уходи и постарайся где-нибудь в другом месте разыгрывать противного ирландишку, а то мне придется тебя выпороть.

Девлин, не прекращая курить, поддал ему точно под коленную чашечку.

* * *

В кабинете Радл только что кончил докладывать о ходе дела.

– Отлично, – сказал Гиммлер, – ирландец едет в воскресенье?

– Самолетом «дорнье» с базы люфтваффе Лавилл около Бреста. Курс на северо-запад приведет его в Ирландию, минуя Англию. На высоте в основном двадцати пяти тысяч футов, я думаю, неприятностей не будет.

– А ирландские ВВС?

– Какие ВВС?

– Ясно, – Гиммлер закрыл папку. – Кажется, дело наконец сдвинулось. Я вами очень доволен, Радл. Держите меня в курсе.

Он взял ручку, дав понять, что разговор закончен, но Радл сказал:

– Есть еще одно дело.

Гиммлер поднял голову:

– Что?

– Генерал-майор Штайнер.

Гиммлер положил перо:

– А что с ним?

Радл не знал, как сказать, но ему необходимо было упомянуть об этом деле, выполнить свой долг перед Штайнером. На самом деле, если вдуматься, его самого удивляло, насколько сильно он хотел выполнить свое обещание.

– Рейхсфюрер сам предложил мне объяснить полковнику Штайнеру, что его поведение во время этого задания может сильно повлиять на дело его отца.

– Так, – сказал Гиммлер спокойно. – В чем же проблема?

– Я обещал полковнику Штайнеру, господин рейхсфюрер, – запинаясь, сказал Радл. – Уверил его, что... что...

– Никто вам этого не поручал, – сказал Гиммлер. – Тем не менее, при нынешних обстоятельствах вы можете уверить Штайнера от моего имени. – Он снова взялся за перо. – Можете идти и велите Престону остаться. Я хочу с ним поговорить. Он явится к вам завтра.

Когда Радл вышел в приемную, Девлин стоял у окна, вглядываясь в щелочку между шторами. Престон сидел в кресле.

– Льет как из ведра, – весело сказал Девлин. – Может, это помешает английским самолетам для разнообразия. Идем?

Радл кивнул и сказал Престону:

– Вы останьтесь, вы ему нужны. И не приходите завтра в штаб абвера. Я с вами свяжусь.

Престон вскочил на ноги, весь – выправка, рука вскинута:

– Очень хорошо, господин полковник. Хайль Гитлер!

Радл и Девлин направились к двери, и когда они выходили, ирландец, подняв большой палец, приветливо улыбнулся:

– За республику, сынок!

Престон опустил руку и грязно выругался.

Девлин прикрыл дверь и пошел за Радлом вниз по лестнице.

– У какого дьявола они его откопали? Гиммлер, должно быть, совсем спятил.

– Бог их знает, – сказал Радл, когда они остановились около эсэсовца в дверях, чтобы поднять воротники: дождь лил вовсю. – Что-то есть в том, чтобы был еще один офицер-англичанин, но этот Престон... – Он покачал головой. – Такой испорченный... Второсортный актер, мелкий жулик. Человек, большую часть жизни проживший в мире фантазии.

– И нам его навязали, – сказал Девлин. – Интересно, как поступит Штайнер?

Они пробежали под дождем к подъехавшей штабной машине Радла и уселись на заднем сиденье.

– Штайнер справится, – сказал Радл. – Такие люди, как Штайнер, всегда справляются. Теперь к делу. Завтра днем летим в Париж.

– Зачем?

– У меня важное дело в Голландии. Как я уже говорил вам, вся операция будет базироваться в Ландсвоорте, самом настоящем краю света. Во время операции я буду там, поэтому, мой друг, передавая сообщение, вы будете знать, кто на другом конце. Как я говорил, вас я оставлю в Париже, когда полечу в Амстердам. Вас, в свою очередь, переправят на аэродром Лавилл около Бреста. Вы снимаетесь в десять вечера в воскресенье.

– Вы будете там? – спросил Девлин.

– Постараюсь, но, может, и не смогу.

Через минуту они прибыли на Тирпиц-Уфер и бросились под дождем ко входу, как раз в тот момент, когда Хофер, в кепи и теплом пальто, выходил из здания. Он отдал честь, и Радл спросил:

– Сменяетесь, Карл? Мне что-нибудь есть?

– Да, господин полковник. Сообщение миссис Грей.

Радл почувствовал волнение:

– Что? Что она сообщает?

– Ваше сообщение принято и понято, господин полковник, место работы для господина Девлина обеспечено.

Радл радостно повернулся к Девлину:

– Ну, что скажете на это, мой друг?

– Да здравствует республика, – угрюмо ответил Девлин. – Виват! Это для вас достаточно патриотично? Если да, можно мне войти и выпить?

* * *

Когда раздался стук открываемой двери кабинета, Престон сидел в углу и читал «Сигнал» на английском языке. Он поднял голову и, увидев наблюдавшего за ним Гиммлера, вскочил:

– Прошу прощения, господин рейхсфюрер.

– За что? – спросил Гиммлер. – Идемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

Удивленный и слегка встревоженный, Престон пошел за ним вниз, затем по коридору первого этажа до железной двери, охраняемой двумя гестаповцами. Один из них отрыл дверь, оба вытянулись по стойке «смирно». Гиммлер кивнул и начал спускаться по лестнице.

В окрашенном белой краской коридоре было тихо, но вскоре Престон услышал глухие ритмичные удары, странно приглушенные, как будто шли они откуда-то издалека. Гиммлер остановился перед дверью камеры и открыл металлический щиток. За ним было небольшое окошко из пуленепробиваемого стекла.

Седой человек лет шестидесяти в разодранной рубахе и форменных брюках лежал на скамье. Двое мускулистых эсэсовцев методично били его резиновыми дубинками по спине и ягодицам. Рядом стоял Россман с засученными рукавами рубашки и сигаретой во рту.

– Ненавижу такое бессмысленное насилие, – сказал Гиммлер. – А вы, господин унтерштурмфюрер?

Во рту у Престона пересохло, он еле сдержал рвоту:

– Да, господин рейхсфюрер. Ужасно.

– Если бы только эти дураки слушались. Мерзость, но как иначе можно действовать в случае государственной измены? рейх и фюрер требуют абсолютной и безусловной преданности, а те, кто этого не понимает, должны принять на себя последствия. Вы меня поняли?

Престон понял очень хорошо. И когда рейхсфюрер повернулся и пошел назад вверх по лестнице, он заковылял за ним, держа у рта платок, чтобы сдержать рвоту.

В темной камере генерал-майор артиллерии Карл Штайнер отполз в угол и сжался там, охватив себя руками, будто боялся развалиться на части.

– Ни слова, – тихо шептал он распухшими тубами, – ни слова, клянусь.

* * *

Точно в два двадцать ночи в субботу, 9 октября, капитан Петер Герике, летчик 7-й группы ночных истребителей, базирующейся на голландском побережье в Гранейме, сбил свой 38-й самолет. Он летел на «Юнкерсе-88» в сплошных облаках. Его двухмоторный самолет был черного цвета, с виду громоздкий, увешанный странными радарными антеннами, которые оказались весьма действенными при атаках на английские бомбардировщики, совершавшие ночные рейды на Европу.

В эту ночь ему не везло. Забившаяся трубка питания в левом моторе тридцать минут держала его на земле, в то время как остальные самолеты напали на большое соединение английских бомбардировщиков, возвращавшихся над голландским побережьем после рейса на Ганновер.

К тому времени, когда Герике подлетел к району боев, большинство его товарищей уже вернулись на аэродром. Но ведь всегда были отставшие, поэтому он остался на некоторое время патрулировать участок. Герике тихо насвистывал первую часть Пасторальной симфонии.