Мы обменялись рукопожатием. Улыбка у нее была искренней и радостной, голос - удивительно приятным, и мне пришло в голову, что Колем вновь доказал, что при всех своих странностях он человек очень здравый. И, выбирая жену, он нашел именно такую, чье лицо любой мужчина был бы рад увидеть, едва открыв утром глаза.
Если мы и рассчитывали быть гостями на пышной свадьбе, то наши надежды потерпели крах. Они - как я скоро понял, в типичной своей манере - тихо ускользнули в Килеровскую церковь, где и обвенчались.
Нигде в Британии я не видел ничего похожего на Килеровскую церковь - старинный, удивительно красивый храм, построенный нормандцами около 1100 года, в величавом одиночестве стоящий посреди лугов. Рядом есть ферма, но до ближайшей деревни - две мили. Церковь эта находится у границы нашей практики, и она хорошо видна с шоссе; всякий раз, проезжая мимо, я притормаживаю, чтобы лишний раз полюбоваться прекрасным творением рук человеческих на лугу, за которым уходит вверх склон холма. Для меня этот пейзаж исполнен удивительной романтичности.
Из века в век в церковь на службу сходились прихожане с ближайших ферм и деревень, а потому она сохранилась во всем своем величии. Но ее красота - это строгая красота массивной каменной кладки, что не имеет ничего общего с каменным кружевом и шпилями великолепной церкви Дарроуби, которая настолько знаменита, что ее нередко называют маленьким собором. Мы с Хелен венчались в ней и навсегда остались очарованными пышным убранством.
Однако Колем и Дейрдре предпочли Килеровскую церковь, одиноко стоящую в окружении дикой природы, и мне было понятно, чем она привлекла их. Затем коротенький медовый месяц, и все.
Всякий раз, когда я проезжаю мимо и вижу старинный храм, который уже девять столетий гордо высится среди пустынных лугов и уходящих вдаль холмов, я думаю, насколько он подходил для того, чтобы именно в нем Колем и Дейрдре принесли обеты, связавшие их на всю жизнь.
Я с радостью предвкушал, как женские руки Дейрдре придадут уютность квартире Колема, как она украсит комнаты своей мебелью и безделушками, но мои чаяния не сбылись. К этой стороне жизни Дейрдре относилась с таким же равнодушием, как и Колем. Как и у него, все ее интересы были связаны с миром дикой природы, со зверушками, растениями и цветами Северного Йоркшира.
Обстановка в квартире оставалась спартанской - ни красивых чехлов на стульях и креслах, ни другого убранства, - но Дейрдре казалась абсолютно довольной всем, когда возилась там (нередко в домашних брючках и босиком) в полной душевной гармонии со своим мужем.
Общее свободное время они проводили за наблюдениями в лесах и на холмах, а когда работа мешала Колему довершить какое-нибудь важное исследование в царстве дикой природы, Дейрдре с величайшей охотой его подменяла. В чем я убедился, когда в один прекрасный душистый летний вечер мне пришлось отправить молодого коллегу по вызову.
- Колем, - сказал я, - у лошади Стива Хоулдзуэрта колики, постарайтесь побыстрее, хорошо?
- Конечно, - ответил он. - Вот подсажу Дейрдре на дерево, и я там.
С появлением у Колема третьего барсука мной овладела фатальная покорность перед неизбежным.
Новый барсук звался Биллом, и Колем практически обошел молчанием его появление в доме. Мне он, правда, мимоходом упомянул про это, но благоразумно не стал откровенничать с Зигфридом. Кажется, он понял, что травмировать партнера еще больше незачем. Логика подсказывала, что Зигфрид несколько ошалел от толкущихся в доме разных тварей и не заметит, что их число пополнилось.
Стоя в дверях аптеки, я обсуждал с коллегами программу на день, как вдруг Зигфрид стремительно нагнулся.
- Что за черт?! - крикнул он, потому что над самыми нашими головами пронеслось нечто большое и пушистое.
- Да так, сова Колема, - ответил я. Зигфрид уставился на меня.
- Та сова? Но у меня было впечатление, что она больна. - Он обернулся к нашему помощнику. - Колем, что эта сова делает здесь? Вы притащили ее сюда Бог знает когда, и, видимо, она выздоровела, а потому отнесите ее туда, откуда взяли. Я люблю птиц, как вам известно, но это еще не значит, что им можно кружить по нашей приемной, точно бешеным орлам, и до смерти пугать клиентов.
- Да... да... - Молодой человек кивнул. - Она уже почти здорова, и я как раз собирался на днях отнести ее в лес. - Он сунул в карман список вызовов и исчез.
Я промолчал, но было ясно, что Колем, обзаведясь совой, так просто с ней не расстанется. Будущее, несомненно, сулило кое-какие неприятности.
- А чертовы лисята? - продолжал Зигфрид. - Нет, вы только послушайте эту какофонию! - Из недр дома неслось тявканье, перемежаясь с сердитым визгом и отрывистым лаем. Лисята, бесспорно, были голосистыми. - Для чего Колем притащил их сюда?
- Точно не знаю... Он что-то говорил, но я запамятовал...
- Ну что же! - буркнул Зигфрид. - Остается надеяться, что он их уберет, как только устранит причину.
В тот же день попозже, когда мы с Зигфридом накладывали гипс собаке со сломанной лучевой костью, в операционную вошел Колем. Как обычно, с его плеча свисала Мэрилин, но на этот раз не в гордом одиночестве - на сгибе локтя у него уютно пристроилась обезьянка.
Зигфрид поднял голову, размоченный бинт застыл в его руках, рот открылся.
- О Господи! Нет! Всему есть предел. Только чертовой мартышки не хватало! Мы словно в зверинце живем!
- Ну да, - ответил Колем, сияя улыбкой. - Его зовут Мортимер.
- Неважно, как его зовут, - пробурчал Зигфрид. - Какого черта он тут делает?
- Не тревожьтесь, он тут ненадолго и вообще - почти пациент.
- То есть как почти? - Глаза Зигфрида сузились. - Он болен или нет?
- Ну-у... не совсем. Дайана Терстон попросила присмотреть за ним, пока не вернется. Она поехала отдохнуть.
- А вы, разумеется, согласились! Сразу же! Ведь нам здесь не хватало только чертовой макаки!
Колем посмотрел на него с глубокой серьезностью.
- Но ведь я оказался в очень трудном положении. Полковник Терстон - человек очень милый и один из лучших наших клиентов: большая ферма, верховые лошади, тысячи собак. Я просто не мог отказать.
Мой партнер принялся накладывать повязку - гипс уже затвердевал, и я заметил, что он старается выиграть время на размышления.
- Ну, ваше положение мне понятно, - сказал он потом. - Отказать действительно было бы трудно. - Он прожег Колема взглядом. - Но только до возвращения Дайаны? Это твердо?
- Безусловно, даю вам слово. Она не надышится на малыша и заберет его, едва вернется.
- Ну в таком случае, пожалуй... - Зигфрид затравленно покосился на обезьянку, которая скалила зубы и что-то верещала, словно потешаясь над ним.
Мы сняли спящую собаку со стола и отнесли в вольер. Зигфрид был явно не расположен разговаривать, я тоже. Мне не хотелось обсуждать последнее приобретение Колема, поскольку я знал, что Дайана уехала не на две недели в Скарборо, а в Австралию, где собиралась пробыть полгода.
Вечером был срочный вызов, и я завернул в аптеку пополнить запас медикаментов. Едва я вошел в коридор, как из глубины дома послышались разнообразные загадочные звуки, и, отворив дверь задней комнаты, я увидел Колема в окружении его друзей. Три барсука чавкали над мисками с кормом, на высокой жердочке лениво хлопала крыльями сова. Внушительный дружелюбный Буран приветственно застучал хвостом, а доберманы смерили меня задумчивым взглядом. Обезьянка Мортимер, явно проникшаяся к Колему полным доверием, прыгнула со стола в его объятия и ухмыльнулась мне. В углу пронзительно тявкали и ворчали лисята... И тут я заметил две клетки с парочкой кроликов и зайцем - явных новичков.
Обводя взглядом всю эту живность, я понял, что Зигфрид с самого начала был абсолютно прав. В Скелдейл-Хаусе прочно утвердился зверинец. Вопросе заключался лишь в том, до каких пределов он разрастется.
Я уже вышел в коридор, но тут Колем, размешивавший в миске какой-то неведомый корм, окликнул меня:
- Погодите, Джим. У меня для вас есть потрясающая новость.
- А! Какая же?
Колем кивнул на доберманов.
- Анна через месяц ощенится!
Я вылез из машины, чтобы открыть ворота фермы, и с изумлением уставился на странное сооружение, примыкавшее к каменной стенке у дороги. Куски брезента, натянутые, по-видимому, на металлические дуги, образовывали подобие юрты. Но зачем тут юрта?
Пока я смотрел, мешки, занавешивавшие вход, разделились, и наружу выбрался высокий седобородый мужчина. Он выпрямился, огляделся, почистил ветхий сюртук и водрузил на голову головной убор, напоминавший высокие котелки, столь модные в викторианскую эпоху. Словно не замечая моего присутствия, он несколько секунд глубоко дышал, созерцая вересковый склон, уходивший далеко вниз к ручью. Затем обернулся и торжественно приподнял котелок.
- Желаю вам доброго утра, - произнес он голосом, который сделал бы честь и архиепископу.
- Доброго утра, - ответил я, скрывая изумление. - День обещает быть чудесным.
- О да! - Его благородные черты озарились улыбкой, а затем он нагнулся и раздвинул мешки. - Иди, иди, Эмили!
К вящему моему удивлению, из юрты грациозными шажками вышла кошечка, и, когда она с наслаждением потянулась, старик пристегнул поводок к ошейнику у нее на шее, а потом обернулся ко мне и снова приподнял шляпу:
- Желаю вам всего доброго!
После чего неторопливо зашагал рядом с кошечкой по дороге к деревне, чья колокольня вставала за деревьями милях в двух от места нашей встречи.
Я открывал ворота довольно долго, провожая недоуменным взглядом удаляющиеся фигуры. Возникло ощущение, что я брежу. Здешние места были мне мало знакомы, так как наш верный клиент Эдди Карлесс переехал на ферму почти в двадцати милях от Дарроуби, но сделал нам большой комплимент, попросив, чтобы мы остались его ветеринарами. И мы сразу же согласились, хотя такие далекие поездки нас не слишком прельщали - особенно глубокой ночью.
От ворот ферму отделяли два луга. Въезжая во двор, я увидел Эдди - он спускался по ступенькам амбара.
- Эдди! - сразу же начал я. - У меня была очень странная встреча... Он засмеялся.
- Понимаю! Вы видели Юджина.
- Юджина?
- Ну да. Это Юджин Айрсон. Он живет там.
- Что-о?
- Ага. Это его дом. Он сам его построил два года назад и поселился в нем. Вы же знаете, это ферма моего отца, и он мне про него много рассказывал. Явился неведомо откуда, соорудил себе этот шалаш и с тех пор так и живет в нем со своей кошкой.
- Да как же ему разрешили построить себе жилье на обочине?
- Не знаю, но только никто вроде бы не гнал его оттуда. И знаете, что еще? Он образованный человек и родной брат Корнелия Айрсона.
- Корнелия Айрсона? Промышленника?
- Вот-вот. Он мультимиллионер и живет в имении в пяти милях дальше по Бротонскому шоссе. Наверное, вы видели большую сторожку у ворот.
- Да... видел... Но как же?..
- Толком никто ничего не знает. Но как будто Корнелий унаследовал все семейное состояние, а его брат не получил ничего. Говорят, Юджин много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все-таки вернулся в Северный Йоркшир.
- Но почему он живет в этом нелепом сооружении?
- Никто не знает. Известно только, что он своего брата знать не желает, а тот - его, и вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.
- И всегда с кошкой?
- Ага! - Эдди засмеялся. - Обязательно с кошкой.
Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть, измерял и делал инъекцию, из памяти не шла эта странная парочка.
Когда три дня спустя я снова остановился у ворот фермы, куда направлялся узнать результаты туберкулинизации, мистер Айрсон сидел в плетеном кресле на солнышке и читал, а кошечка свернулась клубком у него на коленях. Когда я вылез из машины, он вновь вежливо приподнял котелок.
- Добрый день. Чудесная погода!
- Да, превосходная! - Услышав мой голос, Эмили соскочила на траву и подошла поздороваться со мной, я почесал ее под подбородком, и она, изогнувшись и мурлыча, потерлась о мои ноги.
- Какая прелесть! - сказал я.
К неизменной вежливости старика добавилась сердечная теплота.
- Вы любите кошек?
- Очень. И всегда любил. - Я несколько раз погладил Эмили по спине, а потом шутливо потянул ее за хвост. Она задрала симпатичную мордочку, и мурлыканье достигло крещендо.
- Ну, вы понравились Эмили до чрезвычайности. Впервые вижу, чтобы она так открыто ластилась к незнакомому человеку.
Я засмеялся.
- Она понимает, как я к ней отношусь. Кошки всегда это знают. Очень мудрые животные.
Мистер Айрсон улыбнулся и кивнул.
- Но, по-моему, я вас уже видел? Какое-нибудь дело к мистеру Карлессу?
- Да. Я его ветеринар.
- А-а-а... Вот, значит, что. Так вы ветеринар и одобряете мою Эмили?
- Ну а как же? Она настоящая красавица. Старик просто засветился от благодарной радости.
- Вы чрезвычайно добры! - Он замялся. - Может быть, мистер... э...
- Хэрриот.
- Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?
- С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.
- Превосходно, превосходно. Так я вас жду.
Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес "се данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.
- Что-то прохладно для чаепития под открытым небом, - сказал он. - Так милости прошу! - Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.
- Прошу, садитесь. - Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.
Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.
- Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? - Старик любезно наклонил голову. - Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.
Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен - все зачитанные до дыр.
- Вы любите стихи? - спросил я.
- О да! - Он улыбнулся. - Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. - Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: "Стихотворения Роберта У. Сервиса".
- Ваш любимый поэт?
- Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что-то очень глубокое. - Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие-то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где-то на Аляске, по диким берегам Юкона... И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что-нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.
- Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?
- Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?
- Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?
- Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.
- Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. - Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.
- Ну, это заметить нетрудно, - сказал я, и старик расплылся от удовольствия.
- Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь (он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка), то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда, будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.
- Она вас усыновила. - Я засмеялся. - С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.
- Да... да... Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?
Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.
Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:
- Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?
- Да нет... Раз уж вы об этом спросили, то последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.
- Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.
Он привскочил в кресле как ужаленный.
- Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость... Попробую ее одну не выпускать.
- Это сложно, - заметил я. - Надежнее было бы стерилизовать ее.
- А?
- Разрешите мне сделать гистерэктомию. Удалить матку и яичники. Тогда все будет в порядке. Ведь котята здесь вам ни к чему?
- Да... разумеется. Но операция... - Он бросил на меня испуганный взгляд. - Любое хирургическое вмешательство всегда чревато опасностью, не так ли?
- Нет-нет, - бодро ответил я. - Операция совсем простая. Мы делаем их сотнями.
Обычная его корректность вдруг исчезла. До этих пор он казался человеком, столько повидавшим в жизни, что его безмятежность ничто не могло нарушить, и вдруг он весь как-то съежился. Некоторое время продолжал поглаживать кошечку, по обыкновению свернувшуюся у него на коленях, а потом потянулся за кожаным, черным, с облупившимся золотым тиснением томом Шекспира, от которого его оторвал мой приход. Он заложил страницу ленточкой, закрыл книгу и аккуратно убрал ее на место.
- Право, не знаю, что и сказать, мистер Хэрриот. Я ободряюще ему улыбнулся.
- Вы напрасно тревожитесь. Я настоятельно рекомендую сделать это. Я опишу вам ход операции, и вы сразу успокоитесь. Ну прямо-таки микрохирургия. Делается крохотный разрез, извлекаются яичники и матка, перевязывается культя, а затем...
Я прикусил язык. Мистер Айрсон закрыл глаза и так сильно качнулся вбок, что чуть не вывалился из кресла. Впрочем, хирургические подробности не впервые произвели совсем не тот эффект, который был мне нужен, и я тут же прибегнул к другой тактике - громко засмеялся и потрепал его по колену.
Он открыл глаза и испустил долгий дрожащий вздох.
- Да... да... полагаю, вы совершенно правы. Но дайте время подумать. Я был совсем к этому не готов.
- Как угодно. Эдди Карлесс, конечно, позвонит мне, если вы ему скажете. Но не откладывайте решение надолго.
Звонка, однако, не последовало, и меня это не удивило. Слишком уж в большой ужас пришел старик от моего предложения. И миновало больше месяца, прежде чем мы снова увиделись.
Я просунул голову между мешками. Он сидел в плетеном кресле и чистил картошку.
- А, мистер Хэрриот! Входите! Входите! - Мистер Айрсон посмотрел с мрачной решимостью. - Садитесь, пожалуйста. Я очень рад, что вы заглянули. - Он вскинул голову и перевел дух. - Я намерен последовать вашему совету касательно Эмили. Сделайте ей операцию, когда вам будет удобно.
- Вот и чудесно! - ободряюще сказал я. - У меня в багажнике есть кошачья корзинка, так что я смогу забрать ее немедленно.
Кошечка прыгнула ко мне на колени, и я поторопился отвести глаза от расстроенного лица старика.
- Ну, Эмили, поедешь со мной... - начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись?
- Ну-ка, ну-ка, - бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили.
- Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна. Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:
- Но... но что же нам делать?
- Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! - Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.
- Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами... Она же такая маленькая!
- Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся - будет это примерно через месяц, - попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?
- Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что... что она так много для меня значит.
- Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре. Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.
В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.
Прошло недели две, и меня пригласили на ежегодный банкет местного Сельскохозяйственного общества. Обстановка была самой официальной. Присутствовали почтенные фермеры, крупные землевладельцы и чиновники Министерства сельского хозяйства. Мне дверь туда открыло только то, что я был вознесен в члены подкомиссии по молоку.
С предобеденной рюмкой в руке я беседовал со своим старым клиентом и внезапно поперхнулся виски.
- Боже великий! Мистер Айрсон! - вскричал я, указывая на высокую седобородую фигуру в дальнем конце зала, щеголявшую безупречным белым галстуком. Серебряная шевелюра, обычно растрепанная, была зализана к затылку и блестела над ушами. Прихлебывая из рюмки, он властно чеканил слова, а собравшиеся вокруг слушатели согласно кивали.
- Глазам своим не верю! - ахнул я еще раз.
- Да он это, он, - проворчал мой приятель. - Сквалыга чертов!
- Что?!
- Ну да. Первейший сукин сын. Родную мать обдерет до нитки.
- Странно! Я знаком с ним не очень давно, но он мне нравится. Очень нравится.
Фермер вздернул брови.
- Ну так вы один такой выискались, - пробурчал он кисло. - Эдакого другого прижимистого скупердяя не найти.
Я даже головой помотал.
- Не понимаю. А костюм? Где он его раздобыл? В его придорожной лачужке нет ничего, кроме самого необходимого.
- Э-эй! Погодите минутку! - Фермер расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь. - Это надо же! Вы ведь о его брате говорите, старике Юджине. А это Корнелий.
- Невероятно! Изумительное сходство. Они близнецы?
- Да нет. Корнелий на два года старше, но все равно похожи, как две горошины.
Словно почувствовав, что мы говорим о нем, седобородый старик обернулся к нам. Лицо было почти лицом Юджина, но вместо мягкости чувствовалась нахрапистость, вместо благожелательной безмятежности - свирепое высокомерие. Почти сразу же он снова принялся что-то вещать стоящим вокруг, а у меня по телу пробежала ледяная дрожь. Стало не на шутку страшно, но я продолжал смотреть в ту сторону как зачарованный, пока голос фермера не вывел меня из этого транса.
- Ошибку-то эту многие делали. Но они только с виду похожи. А характеры у них ну прямо противоположные. Юджин - старикан что надо, ну а этот сквалыга... Ни разу даже не улыбнулся, сколько его знаю.
- Ас Юджином вы знакомы?
- Да как все. Я ему почти ровесник, и ферма моя на айрсоновской земле. Когда их отец умер, все досталось Корнелию, да только, думается мне, Юджину текстильная фирма и поместье все равно были бы ни к чему. Он всегда был мечтатель и непоседа - добрый, открытый людям, но вроде бы не от мира сего. Ни деньги, ни положение в обществе его не интересовали. Поступил в Оксфорд, знаете ли, а потом словно сгинул. Много лет никто даже не знал, жив он или умер.
- И теперь вот живет в лачужке у дороги.
- Угу. Странно, а?
Куда страннее! Более необычную историю трудно было бы придумать, и ближайшие недели она не шла у меня из головы. Мои мысли постоянно возвращались к старику и его кошечке в придорожной юрте. А вдруг котята уже родились? Да нет, старик непременно дал бы знать.
В один ненастный вечер так и произошло.
- Мистер Хэрриот, я звоню вам с фермы. Эмили еще не... не разрешилась, но она... словно раздулась, весь день не вставала, дрожит и ничего не ест. Мне крайне неприятно беспокоить вас в такую отвратительную погоду, но я ничего в этих вещах не понимаю, а у нее вид... очень несчастный.
Мне все это не понравилось, но я постарался ответить небрежно:
- Пожалуй, я заскочу посмотреть ее, мистер Айрсон.
- Но все-таки... Вас это очень затруднит?
- Пустяки. Мне по дороге. Скоро буду у вас.
Когда сорок минут спустя я, спотыкаясь в темноте, добрался до юрты и раздвинул мешки, моего взору предстала почти фантасмагорическая сцена.
Брезентовые стенки содрогались и прогибались под ударами ветра и дождевых струй. Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы смутно ложился на Юджина в кресле. Он нежно поглаживал Эмили в корзинке на полу.
Бедная кошечка раздулась почти в шар. Ее трудно было узнать. Я опустился на колени и провел ладонью по выпуклому животу. Кожа казалась растянутой до предела. Эмили была битком набита котятами, но выглядела измученной, почти безжизненной. Тем не менее она тужилась и лизала влагалище.
Я посмотрел на старика.
- У вас не найдется горячей воды, мистер Айрсон?
- Конечно, конечно. Чайник только что вскипел.
Я намылил мизинец. Он только-только протиснулся в узенькое отверстие. Внутри я обнаружил, что шейка матки широко раскрыта, но до бесформенной массы за ней мизинец доставал с трудом. Только Богу было известно, сколько котят там застряло, но в одном сомневаться не приходилось: протиснуться наружу они никак не могли. Места для маневрирования не было вовсе. Помочь ей я не мог. Эмили повернула ко мне мордочку и жалобно мяукнула. Я с острой горечью осознал, что эта кошка - исключение и погибает от родов.
- Мистер Айрсон, - сказал я, - мне придется сейчас же ее увезти.
- Увезти? - повторил он растерянным шепотом.
- Да. Необходимо сделать кесарево сечение. Выйти нормальным путем котята не в состоянии.
Он выпрямился в кресле и кивнул - оглушенно, не слишком понимая, о чем идет речь. Я ухватил корзинку вместе с Эмили и отпрянул во тьму. Но тут вспомнился растерянный взгляд старика. Я же совсем забыл о своей обязанности поддерживать в клиенте бодрость духа! Я опять сунул голову между мешками.
- Не беспокойтесь, мистер Айрсон. Все будет отлично.
Не беспокойтесь! Пустое утешение. Поставив корзинку с Эмили на заднее сиденье, я стиснул зубы. Меня терзало беспокойство, и я проклинал насмешницу судьбу: после всех моих бодрых заверений, что для кошек роды - пустяк, именно эти роды могут завершиться трагически. Сколько времени Эмили оставалась в таком положении? Разрыв матки? Сепсис? В мозгу вихрем проносились самые мрачные прогнозы. И почему, почему именно этого одинокого старика поджидает такое горе?
В деревне я остановился у телефонной будки и позвонил Зигфриду.
- Я только что уехал от Юджина Айрсона. Вы не могли бы подъехать помочь? Кесарево сечение у кошки. И откладывать нельзя. Простите, что порчу вам свободный вечер.
- Ну что вы, Джеймс! Я ничем не занят. Так скоро увидимся, э? Когда я вошел, в операционную, автоклав уже исходил паром и Зигфрид приготовил все необходимое. Увидев меня, он распорядился:
- Ну, пациентка ваша, Джеймс, а я беру на себя анестезию.
Я выбрил оперируемый участок и уже занес скальпель над вздутым животом, когда Зигфрид присвистнул.
- Господи! Так и кажется, что вы вскрываете абсцесс.
Он был совершенно нрав. У меня возникло ощущение, что стоит сделать надрез, и в лицо ударит струя котят. И действительно, едва я осторожно прошел кожу и мышцы, как матка угрожающе выпятилась наружу.
- О черт! - прошептал я. - Сколько их там?
- Наверное, хватает, - отозвался мой партнер. - А она такая малютка!
Едва дыша, я рассек стенку, которая к великому моему облегчению выглядела чистой и здоровой. Вот-вот появится клубок головенок и лапок... С возрастающим недоумением я убеждался, что тяну разрез вдоль массивной угольно-черной спины, а когда, наконец, подцепил пальцем шею, вытащил котенка и положил его на стол, в матке не оказалось больше ничего!
- Всего один! - охнул я. - Просто не верится!
- Но зато какой! - засмеялся Зигфрид. - И жив к тому же. - Он взял котенка и осмотрел его. - Ну и здоровый же будет котище! Он уже величиной почти со свою мать!
