Крысы - Волшебный дом

Я решил не вмешиваться, хотя и беспокоился, что Мидж распознает его проделки. За последнюю неделю мне с лихвой досталось от нее за наркотики, и совершенно несправедливо. К счастью, она вроде бы ничего не заметила, возможно отнеся развязность Боба на счет хорошего вина, вкусной еды и доброй компании.

Уже было довольно поздно, когда мы наконец закрыли кухонную дверь от прохладного ночного воздуха и поднялись наверх. Мидж осталась внизу приготовить кофе. В тот день я нелегально купил в деревне хорошего бренди и налил Вэл, Бобу и себе. Я не смог сделать для Киви «Малибу», так что ее напитком стала водка «и много-много лимонаду».

Я преодолел желание принести гитару, зная, что если мы с Бобом начнем, то будем играть всю ночь, пока все вокруг не рухнут без чувств; вместо этого я включил магнитофон и убавил звук, чтобы музыка не заглушала наши голоса.

Даже Вэл как будто смягчилась и стала очаровательнее, чем я когда-либо ее видел, так что мы добродушно поспорили на тему: агент — паразит или благодетель? Мне показалось, что она находилась в более продвинутой стадии, и я не осудил ее.

Первые зевки начались около часа ночи — тут виноват чистый деревенский воздух, — хотя Боб был готов болтать ночь напролет, а Мидж, как всегда как стеклышко, сообщила гостям, кто где спит, предлагая разумную очередность для посещения ванной Бобу и Киви выделили в круглой комнате диван, который раздвигался, а Вэл поместили в гостевую комнату рядом с нашей, на раскладушке — мы и на прежней квартире всегда держали раскладушку именно на такой случай.

Мы с Мидж спустились в кухню помыть посуду, а остальные стали готовиться ко сну. Я хмыкнул, услышав через потолок, как Боб выражает свое впечатление от попыток Майкла Джексона подражать мужскому голосу.

Мы провели некоторое время, постояв на крылечке, глядя на звезды, которые сквозь незагрязненный воздух казались нереальными, и их было больше, чем в любом фильме про космические приключения. Мы также потратили время на ласки и поцелуи, как подростки на свидании. Я был рад, что некуда спешить.

Когда мы снова взглянули вверх, почти все звезды исчезли за черными дождевыми тучами. Как будто небо обесточили.

Понятия не имею, в котором часу нас разбудил крик.

Мы оба вскочили на кровати, словно нас толкнула одна и та же пружина Было достаточно светло, чтобы различить силуэт Мидж, и я почувствовал, как ее руки в испуге вцепились в меня.

— Боже, Майк, что это было?

— Не знаю...

Крик донесся снова, визгливый и страшный, и было невозможно понять, мужчина это кричит или женщина. Я пошарил рядом в поисках выключателя лампы и чуть не перевернул ее, пока включил. Мы оба были голые, и Мидж скорее натянула ночную рубашку, а я взял свой халат. Мы вместе подошли к двери.

Признаюсь: прежде чем открыть ее, я поколебался. Крики прошли по мне леденящим холодом и, спустившись к паху, заморозили мое мужество. Я превратил свою дрожь в действие и повернул ручку.

Когда барьера не осталось, звуки стали еще сильнее, еще страшнее.

В круглой комнате горела лампа, рядом с ней на коленях стояла Киви и полным ужаса взглядом смотрела на скорчившуюся у дальней стены фигуру. Этой скорченной фигурой оказался Боб, на его лице был еще больший ужас — безобразное, перекошенное, оно напоминало те каменные горгульи, которые можно увидеть на выступах церковных крыш. И самым страшным была белизна этого лица. Да, да, совершенная белизна Боб был белым от лица до груди, до живота допояса его пижамных штанов. И руки. Они были не просто бледные, а белые.

Вытаращив глаза шире, чем это возможно, он смотрел на ведущую к лестнице открытую дверь. Его челюсть отвисла почти до шеи, рот напоминал зияющую дыру, и теперь крики превратились просто в сухой хрип.

Я подбежал к нему и окликнул, словно это могло вывести его из безумия, которое ясно читалось в глазах. Я опустился на колени рядом, а Боб прижимал одеревеневшие, как клешни, руки к лицу, чтобы не видеть чего-то кошмарного, но все равно глаза безумно смотрели сквозь скрюченные пальцы. Он весь трясся, и его тело казалось хрупким.

— Боб, в чем дело? Успокойся и расскажи, что стряслось?

Но он как будто не слышал и пытался вдавиться в изогнутую стену, босые ноги скребли по ковру. Я схватил его за запястье, но его руки походили на трясущиеся стальные прутья и не двигались. Откуда-то позади я услышал громкие рыдания и с надеждой подумал, что Мидж возьмет на себя подругу Боба — у меня хватало забот и без этого.

— Боб, ради Бога, успокойся!

Я тряс его за плечи, хотя самому было страшно прикасаться к этой молочной белизне, и он неистово рванулся. Но я не отставал, преодолевая его силу. На этот раз я схватил его за кисти рук и рванул вниз, держа голову так, что ему пришлось взглянуть мне в лицо.

Наверное, тогда я понял, что часть проблемы заключалась в этом, потому что, несмотря на полумрак в комнате, его зрачки были маленькими, сжавшимися, словно он смотрел на яркий свет. И взгляд словно остекленел, сохраняя отражающийся в глазах ужас; я встречал такой же отрешенный взгляд у некоторых моих знакомых под воздействием гашиша.

Но атмосфера была слишком напряженной, пуще заряженной, чтобы я смог распознать это сразу. Стараясь говорить спокойно и контролировать свой голос, я попытался привести Боба в чувство.

— С тобой ничего не случилось, Боб, все в порядке. Тебе приснился страшный сон, вот и все. Или ты услышал что-то, что тебя напугало. Летучие мыши? Мы тебе не говорили, что они живут у нас на чердаке, нет? Когда-то и меня они напугали до чертиков, а теперь я привык. Опомнись, Боб, мы все с тобой, и никто тебя не тронет!

Я чувствовал себя глуповато, так уговаривая его, но он в самом деле был как испуганный ребенок у меня на руках.

На краткое мгновение его глаза сфокусировались на моих, и это как будто немного помогло. Он перестал вырываться и попытался что-то сказать, но по-прежнему из его горла вырывались лишь хриплые бессвязные звуки. Он не мог закрыть рот, чтобы выговорить хоть слово.

Я на секунду оглянулся посмотреть, как там остальные, но лучше бы я этого не делал. Круглая комната была какой-то не такой. О, все было на месте, мебель не изменилась, ковер сохранил свой цвет, и шторы тоже. И вместе с тем я находился где-то в другом месте. Все было холодным — не прикасаясь, я знал, что все охватил могильный холод, — и везде были тени, где их не должно быть. И вернулся затхлый, сырой запах. Мне показалось, что на изогнутых стенах вырастает плесень, но тени были слишком глубокими, слишком темными, чтобы рассмотреть. И комната становилась все меньше, стены сжимались, но медленно, так что я не был уверен даже моргнув и взглянув снова, я не был уверен, что их размеры изменяются. Это сжатие должно было казаться, должно! Духота заложила мне горло, мешала дышать.

Киви выла, Мидж опустилась на колени рядом с ней, обняв рукой за плечи, стараясь успокоить, — и примерно с тем же успехом, с каким я успокаивал Боба Киви силилась что-то сказать, но я смог разобрать лишь несколько сдавленных фраз:

— Пить... он... спустился по лестнице... о Боже, я услышала его крик... он там кого-то увидел... там...

Этого оказалось более чем достаточно, чтобы по моей спине пробежал холодок и, освеженные им, поползли мурашки. Каким-то образом я понял, с кем Боб столкнулся в кухне.

Скребущие по моей груди ногти вернули мое внимание к лежащему у стены товарищу, и я схватил его за запястье, чтобы прекратить это царапанье. Голова Боба тряслась, как у парализованного, а другая рука указывала куда-то в сторону открытой двери — я сказал «куда-то в сторону», потому что она дико раскачивалась, не в состоянии остановиться на каком-либо определенном направлении.

Но я, загипнотизированный застывшим в глазах безумием, проследил не за рукой, а за его взглядом; это было как продлить пунктирную линию на картинке — от глаза до объекта.

В прихожей было темно, но из-за поворота лестницы, из самой кухни, проникало какое-то бледное свечение. Наверное, Боб включил там свет.

Краем глаза я заметил, что комната становится все меньше, а тени гуще, словно и та и другие сговорились раздавить всех, кто внутри. Здравый смысл сообщил мне, что весь этот эффект создается лишь игрой воображения, моим собственным страхом, но это мимолетное объяснение принесло мало утешения. Я все еще сжимал запястье Боба, но теперь сам трясся так же, как он. И когда я взглянул через открытую дверь, моя челюсть тоже отвисла.

По лестнице поднималась чья-то тень. Массивная фигура, смутная, чернильно-темная. Поднималась из кухни.

Вот она возникает, Сзади падает тусклый свет, фигура поднялась выше и теперь уже почти в полной темноте огибает поворот лестницы.

И медленно выходит в мягкий свет круглой комнаты.

Дурной кайф

Я чуть не рухнул от облегчения, когда в двери показалась Вэл.

— Вэл, ты что делаешь! — заорал я, отчаянно колотя кулаком по столу. — Ведь мы же тут все чуть не обделались со страху!

Она искренне удивилась.

— Господи Иисусе, почему? Я просто спустилась выяснить, из-за чего это наш болтливый друг поднял такой шум.

Вэл потянулась к выключателю у двери и зажгла верхний свет. Стены тут же встали на место, тени почти исчезли. Она решительно прошла через комнату, широкая фланелевая ночная рубашка, надетая с полным презрением ко времени года на дворе, развевалась сзади. Никогда еще Вэл не выглядела так грозно. Так успокоительно.

— Там, внизу, ничего нет, Боб, совсем ничего, — проговорила она, взирая на нас сверху. — Так из-за чего весь этот кавардак?

Я запахнул халат, чувствуя себя как-то не совсем одетым, и поднялся на ноги. Мы вместе посмотрели на Боба, и я с радостью заметил, что на его лицо возвращается цвет. Впрочем, здоровым Боб все равно не выглядел, совсем не выглядел.

— Помоги-ка мне, — обратился я к Вэл, и мы вместе, взяв его под мышки, подняли на ноги.

У него не осталось сил сопротивляться, и жизни тоже почти не осталось, так что мы прямо-таки заволокли его на диван.

— Когда я зашла сюда, он ползал по комнате, — объяснила Вэл, когда мы осторожно уложили тело, — выкрикивал грязные ругательства и указывал на лестницу. Я подумала, что, наверное, забрался вор, и сразу поспешила вниз.

Я всегда знал, что это мужественная женщина, но не думал, что до такой степени.

— Я проверила дверь и окна, но никаких признаков взлома. Наверное, нашего дорогого Боба разбудил какой-то страшный кошмар.

Киви все еще всхлипывала, но сумела выговорить:

— Нет, нет, он не спал. Ему захотелось пить. И он спустился.

Я был слишком потрясен, чтобы обратить внимание на ее голые бедра под короткой тонкой ночной рубашкой.

— Ты включала свет на кухне? — спросил я Вэл.

— Нет, он и так горел. И Боб прекрасно видел путь вниз. Только не могу представить, что вызвало у него всю эту истерику.

Мы с Мидж помогли Киви сесть на край дивана-кровати, Боб лежал на спине, глядя в потолок и что-то бормоча.

Согнутым пальцем я приподнял Киви подбородок и взглянул в лицо.

— Что Боб принимал вечером? Я знаю, он весь вечер был под действием гашиша, но когда все разошлись, он принял что-то посильнее, правда? — Чувствуя на себе взгляд Мидж, я рискнул оглянуться к ней и покачал головой, всеми силами оправдываясь. — Скажи, Киви, нам нужно знать, — настаивал я.

— Он... он принял немного «чайниза»[6].

Я закрыл глаза и про себя выругался. Гаррик. Героин. Дешевый коричневый порошок со всевозможными примесями, часто со стрихнином и прочими ядами. Чертов идиот!

— Не... немного, — быстро добавила Киви. — Он только нюхнул. Хотел, чтобы и я попробовала, но меня тошнит от этого. И нос раздражает.

Боб громко застонал и скорчился на диване. Потом вдруг сел и медленно осмотрелся. Бледность еще оставалась, но это была уже не та жуткая белизна, и он уже не так судорожно трясся, как раньше, а просто дрожал.

— Это... Где я?.. — выговорил Боб.

Мидж подошла и нежно положила руку ему на затылок.

— Боб, тут нет ничего страшного, — сказала она, и ее голос был так же нежен, как и ее прикосновение.

Потребовалось время, чтобы глаза Боба сфокусировались на Мидж, и тогда его грудь вдруг расслабилась и опустилась, словно в изнеможении. Когда Боб заговорил, в его голосе слышались слезы:

— Чертово место". Нужно бежать отсюда!

— Успокойся, — сказала Мидж, и я заметил, что ее рука прижалась к затылку Боба крепче. — Здесь нечего бояться.

Что касается меня, то я злился на Боба, я был готов его вышвырнуть. Он не имел права приносить эту дрянь в наш дом, никакого права, особенно зная отношение Мидж к любым наркотикам, сильным или слабым. Мне стоило усилий, чтобы не задушить его.

— Заткнись, Боб, — сурово сказал я. — Ты нанюхался какого-то дерьма, и вот результат.

Но мне вспомнилось, что когда-то перенес я сам.

Боб вроде бы немного пришел в себя, и, видимо, тут большую роль сыграла Мидж. Она продолжала говорить, ее тон успокаивал, руки непрерывно и мягко массировали одеревеневшие мышцы его шеи и плеч.

Когда Боб снова заговорил, то уже совладал с истерикой — впрочем, еле-еле.

— Там, в кухне, было что-то...

— В коттедже, кроме нас, никого нет, — заверил его я.

— Не кто-то, а что-то! Оно поджидало меня в темноте, сидя за... Боже, эта вонь! Я до сих пор ее чую. А вы разве нет? Там что-то страшное! — Его голос снова сорвался на визг.

— Нет, Боб, — спокойно ответила Мидж. — Грэмери — это доброе место, здесь нет ничего плохого.

— Ошибаетесь. Что-то есть... что-то...

Его рот разинулся, и Боб больше не мог выговорить ни слова.

Киви снова зарыдала, и он обернулся к ней, потом ко мне, почти в отчаянии.

— Майк, я не могу, не могу здесь оставаться...

— Успокойся, — сказал я. — У тебя просто дурной кайф. Это пройдет, просто успокойся.

— Нет, никак... Эта комната... Эти стены...

Я знал, что он имеет в виду. Разве сам я не был уверен, что стены сжимаются, что в тени на них вырастает плесень? Или его галлюцинации, его сумасшествие проникли в мой разум? В этом коттедже я ни в чем не мог быть уверен.

— Нельзя же уехать среди ночи, — сказал я со всей заботливостью, которой вовсе не испытывал. — Во-первых, ты не можешь сесть за руль в таком состоянии, а во-вторых, тебе нужно успокоиться и поспать.

— Поспать? Ты что, совсем рехнулся? Поспать здесь! — Он снова начал дико озираться.

— Три часа ночи, — вмешалась нависшая над нами Вэл. — Поздновато для поездок. Мы посидим с тобой до рассвета, а потом, если захочешь, можешь уехать.

Мы все подскочили, когда Боб завопил:

— Сейчас! Я хочу сейчас!

Он задрыгал ногами, как капризный ребенок, которому не позволяют делать, что он хочет. Я схватил его и не дал слезть с дивана, положив на лопатки и навалившись всем весом. Меня встревожила пена в уголках его рта.

— Оставь его! — закричала Киви и вцепилась мне в руку. — Я сяду за руль и отвезу его домой!

— Он не в состоянии...

— Я думаю, так будет лучше всего, Майк.

Я в удивлении оглянулся на Мидж:

— Это опасно для обоих, когда Боб в таком состоянии.

— Ему станет лучше, когда он выйдет отсюда, — ответила она.

— Кто знает.

— Опаснее оставить его здесь.

В замешательстве я снова посмотрел на Боба. Теперь по его лицу текли слезы, капая на подушку.

— Пожалуй, она права, — сказала Вэл. — Я бы отправила его, Майк.

Я неуверенно ослабил хватку, но не отпустил совсем.

— Боб, выслушай меня. — Я взял его за подбородок, чтобы он смотрел на меня. — Можешь одеться, и мы посадим тебя в машину. Киви сядет за руль, хорошо? Ты меня понимаешь?

— Конечно, черт возьми, я тебя понимаю. Только дай мне встать. О Боже, я... — И снова он не смог закончить фразу.

Я слез с него и с дивана Боб сел, и Киви протиснулась мимо меня, чтобы обнять его.

— Помоги ему одеться, — сказал я ей. — Мы подождем внизу.

Мы втроем подождали, чтобы убедиться, что Боб более или менее пришел в себя, и хотя его движения оставались некоординированными и его трясло, как в ознобе, он как будто начал что-то соображать. Но мы видели, что он все еще очень испуган.

— Я сварю кофе, — тихо сказала Мидж, и они с Вэл направились к лестнице.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в спальню и надеть джинсы и кеды, оставив халат. Я снова взглянул на Боба, прежде чем спуститься. Киви уже оделась и швыряла в дорожную сумку тряпки, а Боб медленно застегивал рубашку, его глаза испуганно шарили по комнате в опасении, что стены снова начнут сжиматься.

Мне было и жалко его, и разбирало зло. И конечно, я волновался за него. Но также здорово испугался и за нас с Мидж.

Киви помогла Бобу натянуть куртку, а я наблюдал, готовый подскочить и утихомирить его, если он вдруг снова впадет в панику: я видел, что он на грани истерики и с трудом сдерживает себя.

— Боб, — сказал я, — мне было бы спокойнее, если бы вы остались...

Он посмотрел на меня, словно это мне, а не ему, требовалось лечение, и неистовое выражение на его лице не совсем совпадало с обычным видом тех, кто находится под воздействием героина: несомненно, он смотрел на меня как во сне, но во сне кошмарном.

Внезапно Боб схватил меня за руки и через силу невнятно проговорил:

— Что это... за место?

И все.

Он так же внезапно отпустил меня, схватил Киви и потащил к двери. Впрочем, перед прихожей Боб остановился, и его подруге пришлось поддержать его, потому что он пошатнулся. Боб непрерывно качал головой, и на мгновение мне показалось, что сейчас он упадет в обморок.

— Он не хочет снова туда спускаться, — крикнула мне Киви. — Давай, выйдем там, Майк, скорее.

Я протиснулся мимо них и отпер дверь в прихожую над лестницей. Они ринулись туда, прежде чем я успел их остановить.

— Эй, там темно! Дайте мне пройти вперед — на лестнице опасно.

Но единственным ответом было лишь уханье совы откуда-то из леса.

Они были уже на верхней каменной ступеньке. Киви, закинув руку Боба себе на шею, свободной рукой опиралась о стену, а в другой держала сумку. Они шатались, рискуя упасть, и я поспешил к ним, пока они не свалились.

Взяв у Киви Боба, я закинул его руку себе на шею, крепко сжав запястье, а другой рукой обхватил за талию, и мы начали неловко спускаться. Я радовался, что счистил со ступеней мох, но все равно камень под ногами казался скользким.

Когда мои пальцы нащупали кирпичную стену самого коттеджа, она тоже показалась шелковисто-влажной.

Дважды я поскальзывался на гладких ступенях, но оба раза умудрился сохранить равновесие, прислоняя Боба к стене. Оказавшись в саду, я вздохнул с облегчением.

Когда мы проходили мимо передней двери, она открылась, осветив нам путь, и оттуда вышла Вэл, чтобы подхватить Боба с другого бока. Она помогла мне провести его по дорожке, а Киви убежала вперед, чтобы открыть машину. У калитки я обернулся и взглянул на коттедж.

В дверях виднелся черный силуэт Мидж, такой неподвижный, словно она стала частью строения. Это было странное мимолетное мгновение.

Мы свалили свою ношу в машину, Киви быстро забралась на переднее сиденье, и теперь Боб закрыл глаза. Я запихал его ноги внутрь, но, прежде чем успел выпрямиться, его глаза снова открылись и уставились прямо в мои. Досих пор мороз по коже когда я вспоминаю этот взгляд (хотя самые страшные и запоминающиеся события были у меня еще впереди), потому что я увидел в нем не только страх, но напряжение и полное отчаяние. Смотреть в эти глаза было все равно что заглядывать в глубокий темный колодец, на дне которого во мраке шевелится и извивается что-то непонятное, и тянется вверх в мольбе. Принятый в ту ночь наркотик захлопнул в его сознании какую-то дверь — что и является истинным эффектом от наркотика, — но открыл какую-то другую, ведущую к иным, более глубоким ощущениям. Что бы он ни увидел, что бы ни вообразил там, на кухне в Грэмери, это было извлечено из его собственных темных мыслей.

Я вылез и быстро захлопнул дверь, свет в салоне автоматически погас и скрыл взгляд Боба.

Я услышал, как Вэл советует Киви быть «как можно осторожнее», затем машина отъехала от обочины и быстро набрала скорость.

Я без сожаления смотрел, как красные задние огни исчезли за поворотом.

Трещина

Не думаю, что кто-либо из нас хорошо спал в ту ночь.

Мы еще немного посидели, выпили кофе, но, наверное, были слишком потрясены, чтобы обсуждать истерику Боба. Когда Вэл обрушилась на порочность и непредсказуемые результаты применения наркотиков, Мидж хранила полное молчание. Не скажу, что и я здорово поддерживал беседу — в голове у меня гудело от других мыслей.

Второй раз за ночь мы легли спать, и, оказавшись в постели, я обнял Мидж и крепко прижал к себе, но она не отвечала, словно в поведении Боба отчасти был виновен и я (и втайне я сам чувствовал себя дураком, потому что не сумел тактично предупредить его, как только до меня дошло, что происходит, хотя тогда это и был всего лишь гашиш). Но Мидж, по крайней мере, так не перепугалась, как я.

Мне было нужно прийти в себя, прежде чем рассказать ей, что, по-моему, Боб увидел в кухне, и хотелось, чтобы она была в более восприимчивом настроении — к тому времени я уже знал, что, когда дело касается Грэмери, кое-чего Мидж не желает видеть. Было тяжело долго лежать в темноте с закрытыми глазами, однако в конце концов, наверное я отключился, хотя в последующие часы раз или два просыпался, но не вставал, пока не почувствовал шевеление рядом Мидж встала, и я обрадовался утреннему свету. Мы вместе спустились по лестнице.

Вскоре появилась и одетая по-деловому Вэл, событий прошедшей ночи она не вспоминала. Она же и организовала завтрак, и я с удивлением обнаружил, что чертовски голоден, хотя Мидж к еде даже не притронулась. Завтрак прошел в гнетущей обстановке, хотя Вэл, да благословит ее Бог, старалась завести беседу на разные темы, не имеющие касательства к занимавшему всех эпизоду.

Мидж оживилась, лишь когда в открытых дверях появился Румбо, а за ним начали собираться птички, нетерпеливым щебетом требуя завтрака. Их появление ободрило ее.

Вэл с удивленной улыбкой смотрела, как Мидж раскрошила хлеб и разбросала крошки, а широкие щеки Румбо пробудили в мощной груди агента гулкий смех. Румбо вскочил на стол, сгреб с моей тарелки кожуру от ветчины и тут же принялся грызть ее, лишь временами останавливаясь, чтобы поверещать на нас. Наверное, так он пытался объяснить нам свои планы на день.

Я легонько ткнул его пальцем.

— Вчера ты не познакомился с нашими гостями. Румбо, это Вэл. Вэл, это Румбо. Он любит поесть.

— Не верится, что зверек такой ручной! — воскликнула Вэл.

— Ш-ш-ш! — предупредил я. — Не называй Румбо «зверек» — он легко обижается.

С его появления начался подъем нашего поникшего духа.

— Как же вам удалось так с ним подружиться? — Вэл положила руки на колени и покачала головой.

— Нам и стараться не пришлось, — объяснила из дверей Мидж. — Он поверил нам с самого начала. Тут все звери дружелюбны. Флора Калдиан, женщина, что владела Грэмери до нас, завоевала их доверие.

— Наверное, это была достойная женщина.

— Да.

Мидж сказала это с такой убежденностью, что я обернулся к ней.

— Расскажите мне о Флоре Калдиан, — попросила Вэл, собирая чашки и тарелки.

Румбо отскочил на другой край стола и прижал к грудке недогрызенную кожуру.

— Мы сами не много знаем, — сказал я, допивая кофе. — Знаем лишь, что она была очень старой, когда умерла, что большую часть жизни прожила в Грэмери и что слыла здесь целительницей. Нам говорили, что она умела лечить животных и людей.

— Лечить?

— Ну, я полагаю, легкие недомогания. Очевидно, она пользовалась снадобьями и внушением — не думаю, что она делала хирургические операции.

— И она жила здесь одна?

Я кивнул:

— Ее муж умер вскоре после женитьбы, погиб в последнюю мировую войну.

Вэл отнесла посуду в другую половину кухни и свалила в раковину. Я прошел за ней со своей чашкой.

— Я помою, — сказала Мидж, догнав нас и открывая кран с горячей водой.

— Хорошо, а я буду вытирать. — Вэл встала рядом и обратилась ко мне: — А ты бы позвонил Бобу и узнал, как он там.

Я посмотрел на часы и мрачно усмехнулся.

— Сейчас лишь начало десятого — для окружающего мира он еще мертв. Но мне доставит удовольствие нарушить его сон.

Только когда я взобрался по лестнице в прихожую, где висел телефон, до меня дошло, что Вэл хотелось побыть с Мидж вдвоем. Мидж почти не участвовала в нашем разговоре о Флоре, и, возможно, Вэл подумала, что она станет более общительной наедине. Несмотря на то что Вэл после подъема сияла, как солнышко (а точнее, гремела, как весенний гром), я уловил, как она раз или два бросила на Мидж хмурый взгляд. Если чего-то этой женщине и недоставало, то только не проницательности.

Я набрал номер Боба. Честно скажу, я в самом деле беспокоился, мне действительно хотелось узнать, все ли с ним хорошо.

Телефон звонил долго, прежде чем послышался голос Киви:

— Кто это? — спросила она, не скрывая раздражения.

— Это Майк. Как добрались?

— В конце концов добрались. Мой штурман проспал всю дорогу, так что я несколько раз не туда сворачивала.

— И как он?

— Поговори с ним самим.

Тут же на другом конце послышался голос Боба.

— Прости, друг, — преодолевая неловкость, сказал он.

— Ну и гад же ты!

— Да, знаю. Сам не пойму, Майк, что произошло. Я ведь немного и принял-то.

— Да еще выпил. Странно, что можешь так нормально говорить.

— А что, ночью я был совсем плох?

— Да. Разве Киви тебе не рассказала?

— Она сказала, что у меня была небольшая истерика.

— Я бы сказал иначе. Ты совершенно спятил!

— Какой-то кошмарный сон.

— Какой там сон! Ты что, совсем ничего не помнишь?

— Не много. Слегка перепугался, да?

— Ты увидел что-то внизу, на кухне. Хоть это-то помнишь?

Возникла пауза.

— Слушай, Майк, я был в бреду. Не знаю, что я там увидел, даже не помню, что спускался.

— Киви сказала, что спускался.

— Ладно, ладно, может быть. Все это, знаешь... немного туманно. Я действительно очень сожалею, что всех так переполошил. А как, м-м-м... как Мидж все это восприняла?

— О, ей это показалось чертовски весело.

— Извинись за меня, а?

— Это не сработает. — Я в отчаянии покачал головой. — Только вспомни, Боб! Как ты лежал у стены, а я сидел над тобой — помнишь, что случилось со стенами? Всю эту... чертовщину.

— Ты с ума сошел? Стены остались в порядке. Я здорово перебрал, вот и все, так что не надо преувеличивать, Майк. Мне и так плохо.

— Это не просто дурной кайф. Ты увидел на кухне что-то такое, что напугало тебя, а когда поднялся наверх, то почувствовал, что стены сжимаются.

— Ну и что? В этом ничего необычного. Я хочу сказать, всякая ерунда, вылезающая из стен, летающие в темноте чудовища — это довольно обычно, когда накачаешься гарриком.

— Ты сам сказал, что не так много принял.

— Достаточно, чтобы уловить дурные флюиды.

— Что?

Снова пауза, на этот раз долгая.

— Мне нужно лечь, — наконец проговорил Боб. — Я не так хорошо себя чувствую, как может показаться по телефону. Я позвоню тебе на неделе, Майк, чтобы лично извиниться перед Мидж. Будь здоров.

— Погоди...

Но в трубке раздавались короткие гудки. Я покрутил в голове идею позвонить ему снова, но что-то настроение пропало. Возможно, больше не хотелось давить на него. Я вернулся в кухню.

Мидж и Вэл сидели бок о бок на крылечке. Мидж положила голову на поднятые колени, руками придерживая обернутую вокруг ног ночную рубашку. Вэл прислонилась к столбу, вытянув мощные ноги на дорожку. Птички, не обращая внимания на ее грубые башмаки, клевали хлебные крошки. Услышав мои шаги, женщины прервали разговор и обернулись ко мне.

— Ну, как он? — спросила Мидж, она и в самом деле выглядела встревоженной.

— Ты бы поверила, что он ничего не помнит?

— Вполне, в это я верю, — сухо прокомментировала Вэл. — Он был ночью совершенно не в себе, так что все возможно.

— Может быть, он не хочет помнить, — предположил я.

Она насмешливо посмотрела на меня, но я больше ничего не сказал.

Мидж встала.

— Мне нужно одеться и привести себя в порядок.

— Я помогу тебе наверху, — вызвался я.

— Нет, поболтай пока с Вэл. Я скоро.

Но я схватил ее за руку, когда она проходила мимо:

— Боб просит прощения.

Мидж выдавила постную улыбку.

— Я рада, что он в порядке, Майк, но больше не хочу, чтобы он приезжал. Ты знаешь почему.

Я обнял ее, ничуть не смущаясь присутствием Вэл, и прошептал:

— Я тоже прошу прощения.

Мидж тоже обняла меня, но тут же отпустила, и в ее усилии была какая-то слабость.

— Не надо извиняться, — сказала она. — Я не виню тебя, Майк.

Но все равно ее глаза не сияли, как обычно. Мидж повернулась и скрылась на лестнице, оставив меня стоять и смотреть на пустое место.

— У тебя неприятность.

В дверях, заслоняя свет, стояла Вэл и стряхивала с юбки пыль.

Я приподнял брови, не зная, как много Мидж рассказала ей.

Вэл шагнула внутрь, башмаки скрипнули по плиткам.

— Вон там, — кивнула она головой.

— А?

— Не заметил? А я заметила, когда ваша белка прыгнула на плиту. Пока она с волос, но может расшириться.

— О чем ты?..

— Трещина над плитой. Понимаю, ее не сразу заметишь.

Я прошел прямо к плите, не обращая внимания на Румбо, который шнырял среди горшков и кастрюль в неосмотрительно оставленном открытым стенном шкафу.

Наверху в самом деле была трещина, она шла сверху донизу по балке над плитой. Я быстро пощупал, балка казалась довольно прочной, и я в недоверии качал головой. Сзади надо мной нависла тень.