– Нет. – Его рука легла на ее руку, на ключи. – Вам нравится дом, вы тан сказали. Вы сможете продать его.
– Вы уверены?
– Да.
Когда он отнял свою руку, на суставе ее мизинца осталось желтое пятно – горчица.
– Знаете, – сказала она, стоя у двери, – вы можете не послушать меня, но есть вещи, которые вы в силах сделать, чтобы место вашего обитания выглядело более заманчивой покупкой. – Резник ждал. – Прежде всего поверните регулятор вашего отопителя, истратьте немного денег, пусть он остается включенным весь день. Люди приходят в дом вроде этого, и, как только они обращают внимание на его размеры, перед их глазами начинают возникать громадные счета за газ, электроэнергию, занавеси, двойные рамы. Они полагают, что будет трудно натопить такое помещение, чувствуют, что здесь холодно. Удивите их.
– Второе?
– Более дорогое, я боюсь. Загляните в «Бритиш хоум сторз» и потратьтесь на еще несколько ламп. Это поможет помещению выглядеть и более теплым, и более светлым.
– Есть еще что-нибудь?
– Найдите хорошего человека для уборки помещения. Профессионала. Я не говорю – постоянно. Хотя бы на день, два.
– Я подумаю об этом.
– Обо всем этом?
Резник подержал дверь, пока она выходила на дорожку. Уличные фонари отбрасывали длинные тени на неподстриженную траву. Продолжало подвывать через равные промежутки, но уже другим тоном, сигнальное устройство.
– Если я буду показывать это место, я обязательно вначале позвоню.
– Оставьте сообщение для меня в участке.
– Конечно.
Теперь, когда она была за порогом дома, никто из них в действительности не хотел, чтобы она уходила.
– Вы на самом деле думаете, что я должен снизить цену?
– Может быть, и нет. Пока, во всяком случае.
– Хорошо. Доброй ночи.
– Доброй ночи. И извините…
– Нет, все в порядке.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Он слышал, как шагала Клер Миллиндер, как открылась и захлопнулась дверца ее «морриса-минора». Все еще гудело сигнальное устройство автомобиля, и Резнику было интересно, сколько времени еще пройдет до того, как владелец или проезжающий полицейский выключат его. Фары автомобиля Клер прочертили дугу на противоположной стене, и он успел заметить ее лицо, прежде чем машина скрылась из виду.
Вернувшись в гостиную, он стал свидетелем того, как Диззи и Пеппер с жадностью пожирают остатки ее бутерброда. Резник посмотрел на свои пластинки, подумал о Лестере Янге, о Джонни Ходжесе, но не смог ни на ком остановиться. Он прошел на кухню, открыл ящик и вытащил нераспечатанное письмо своей бывшей жены. Затем взял миску из мойки, повернулся к плите и зажег газ. Пламя лизнуло край бумаги, потом охватило весь конверт. Когда огонь разгорелся по-настоящему, Резник бросил письмо в мойку и ворошил его концом ножа, пока не убедился, что все полностью сгорело.
Оставшийся пепел он спустил вместе с водой, чтобы не оставалось ничего.
– 15 —
– Гарольд! – Голос был такой приторный, что напоминал соус для спагетти, который делала мама. – Фриман и я сидим в «Ройяле», в верхнем баре. Было бы здорово, если бы вы присоединились к нам и выпили пару стаканчиков. Расслабьтесь. Давайте обговорим все вместе.
– Пошли вы… – ответил Гарольд самым серьезным тоном.
– Кто это был? – крикнула Мария от лестницы. Ее ноги, влажные после ванны, белели под халатом. «Если считать время, которое она проводит в этой хламиде, – подумал Гарольд, – все остальное из ее гардероба можно было бы просто выбросить».
– Никто.
– Но ведь кто-то звонил!
Гарольд оставил жену с ее собственными догадками и пошел искать себе утешение. Все, что он мог сейчас сделать, это взять кока-колы и вообразить, что он хозяин в доме. Он открыл бутылку виски.
Он посмотрел, сколько спиртного осталось в его стакане, и решил удвоить порцию.
– Гарольд! Налей мне выпить и принеси сюда наверх. Он подошел к двери и закрыл ее, чтобы не слышать ее крика.
– Иди ты, – проговорил он тихо и осторожно, боясь, что она услышит и подумает, что он на самом деле зовет ее к себе.
– Посмотри на это, вон туда. Посмотри на них. Грабянский посмотрел в сторону громадного растения в горшке, на декоративную колонну.
– Где?
– Там. Иисусе, как ты можешь не видеть их? Стол в углу, за пианино.
Грабянский увидел двух женщин в возрасте примерно двадцати пяти лет, в черных платьях с глубоким вырезом, с золотыми украшениями.
– Ну и что?
– Пойдем туда.
– Зачем?
– Присоединимся к ним.
– К чему нам это?
– Джерри, ты не думаешь о деле?
– Просто я голоден.
– И ты предпочтешь пищу?
– Несомненно.
Грайс покачал головой почти в отчаянии.
– Кроме того, – заявил Грабянский, – они, вероятно, ждут кого-то.
– Конечно. Первого человека, который потрясет перед ними ключом от двери и попросит их пощупать его бумажник.
– У нас нет ключа от двери.
– У нас есть нечто лучшее – пять минут, чтобы смотаться.
Грабянский встал.
– Так-то лучше, – сказал Грайс. – Только моя – слева, хорошо?
Грабянскому было все равно.
– Я иду не туда.
– Тебе надо еще раз пописать?
– Иду есть. Ты оставайся здесь и подхвати что-нибудь… знаешь, многие болезни передаются через секс.
Грайс ухватил Грабянского за пиджак. Оба были в своих лучших костюмах, тех, которые надевали, когда грабили дома Роя и Стэнли. Это была идея Грабянского. Он вырос на историях о грабителе-джентльмене Раффлзе. Его любимым фильмом был «Держи вора» Хичкока. Всякий раз, когда Джерри смотрелся в зеркало, он испытывал разочарование, не видя в нем Кэри Гранта.
– Мы уже опоздали, – заявил Грайс раздраженно.
– Поесть?
– Да посмотри ты!
Двое мужчин уже подсели к столику женщин и дружески болтали. Они вытягивали шеи, чтобы лучше рассмотреть то, что открывали вырезы их платьев, и наверняка придумывали, что будут говорить своим женам.
– Пошли, – бросил Грабянский.
– В китайский?
– Китайский.
Мария Рой три раза переодевалась, прежде чем спустилась вниз. Ей было бы легче подобрать платье и все остальное, если бы она была в состоянии вспомнить, к какому из ее нарядов Гарольд проявил интерес или хотя бы заметил его. Наконец она остановилась на блузке из шелка с высоким воротом и широких брюках. Она капнула духами на запястья, за ушами и совсем чуть-чуть между грудями, прежде чем поднять молнию на жакете.
Когда Мария спустилась в гостиную, Гарольд уже так наприкладывался к бутылке, что вместо долгих приготовлений она могла бы с таким же успехом завернуться в пакет из мусорного ведра.
Он лежал, развалившись на диванчике и спустив одну ногу на пол, где были расставлены в ряд три стакана с разным количеством спиртного в каждом.
– Это был Маккензи, – пояснил он. – Звонил по телефону. Это дерьмо хотело, чтобы я пошел и измазался о тухлую задницу этого вонючего Фримана Дэвиса, чтоб ему провалиться.
«Кому? – подумала Мария. – Маккензи или Дэвису? И кто этот Дэвис?»
– Вышвырнуть меня – вот чего они хотят. Полегоньку, понемножку, шаг за шагом. Знаешь, как говорит Маккензи: «Фриман может это сделать, почему бы тебе не позволить Фриману позаботиться об этом? Расслабься, Гарольд, научись что-то отпускать от себя. Сосредоточься на общем руководстве, пусть повседневными делами занимается Фриман». Все этот вонючий Фриман.
Он приподнялся и потянулся за стаканами, но не смог ухватить ни одного.
– А, черт! Черт их всех побери! Единственное, зачем я понадобился им в этом чертовом баре в «Пентхаузе», – это поставить меня около окна и вытолкнуть из него.
Гарольд слишком сильно наклонился и медленно скатился с дивана на ковер, где и остался спокойно лежать.
– Пошли они, – пробормотал он.
Между секциями ресторана были панели из цветного стекла и экран, на котором рельефно изобразили такую большую креветку, каких Грабянскому в жизни не приходилось видеть.
– Представь ее с чесноком! – восхитился Джерри.
Они прошли через зал. На низких черных столиках лежали толстые папки с меню. Четыре человека стоя пили джин с тоником, перед тем как занять свой столик. Высокий китаец в смокинге спросил, не желают ли они что-либо выпить. Они прошли мимо, поднялись на две ступеньки и очутились в главном зале ресторана. К ним с самоуверенным видом подошла официантка на высоких каблуках, в обтягивающей бедра юбке, с разрезом, уходящим далеко выше колена.
– Сюда, пожалуйста, джентльмены. – Ее произношение было почти как у Сюзи Вонг с небольшим акцентом уроженки Ноттингема или Дербишира.
Грайс чуть не споткнулся, уставившись на ее ногу.
– Это место подойдет?
– Похоже, да, – ответил Грабянский.
– В любом случае, – заметил Грайс, осматриваясь, – мы будем платить за все это.
Грабянский не переставал удивляться тому, что человек, который выбрасывает сорок фунтов на пятнадцатиминутный массаж, может без конца ворчать по поводу еды, стоимость которой несравнимо меньше.
– Могу я принести джентльменам что-либо выпить?
– Пива, – ответил Грайс, – пинту.
– Извините, сэр, мы не подаем пинтами.
– Нет пива?
– У нас порции по половине пинты.
– Принесите мне две. Хорошо?
– Конечно, сэр. – Она устало улыбнулась Грабянскому. – Для вас, сэр?
– Чай, пожалуйста.
– Китайский чай?
– Да.
Она ловко убрала со стола винные рюмки на длинных ножнах, развернула перед каждым из них меню и направилась к бару.
– Ну что, закажем дежурное меню на двоих? – Грайс захлопнул меню.
Грабянский покачал головой.
– Ты знаешь, в чем твое несчастье? – обратился к нему Грайс.
– Думаю, ты просветишь меня.
– Раньше все, чего ты хотел от жизни – это вычеркнуть из своей книжицы о птицах еще один экземпляр и забраться на новую гору. Теперь – это сутенерские рестораны и чужие жены.
– Я думаю, – произнес ровным голосом Грабянский, – я возьму цыпленка, орехи кешью, шипящую на сковородне рыбу с зеленым луком и солодковым корнем. Да, еще «Овощи монаха» и специально поджаренный рис. Что ты думаешь по этому поводу?
Пришла официантка с двумя стаканами пива, чаем для Грабянского и декоративной чашей с золотым ободком.
– Могу я сейчас принять ваш заказ?
Грайс водил пальцем по меню и заказывал блюда по номерам. Официантка, казалось, записывала его заказ, даже не дожидаясь, когда он назовет что-либо. Грабянский не только назвал все блюда по-китайски, но еще и улыбнулся ей.
– И принесите мне нож и вилку, – добавил Грайс вслед удалявшейся официантке.
Мария Рой округлила рот и выдохнула почти идеальное кольцо дыма. На другом конце комнаты Гарольд вскарабкался обратно на диван и слегка похрапывал. Телевизор работал, но звук приглушен почти до шепота. Мария сидела в глубоком кресле, поджав под себя ноги. Она читала, а на подлокотниках стояли стакан и пепельница. Особенность книг о женской любви и сексе в том, что достаточно прочитать хотя бы одну из них, и вы будете читать их все. Она не верила женщинам, которые утверждают, что могут достичь оргазма от прикосновения пуговицы или получить удовольствие от орального секса в служебном лифте на пути с первого до двенадцатого этажа и сразу пойти на общее заседание правления, промокнув губы ароматизированной салфеткой.
Но даже и при этом чтение любовного романа вызывало в ней зуд, воскрешало ощущение больших пальцев Джерри Грабянского на ее груди, тяжесть его тела, страсть, с которой он любил ее.
Гарольд подскочил во сне, выбросил в сторону руку и громко захрапел.
– Господи, Гарольд! – воскликнула Мария. – Лучше бы ты умер!
Шестьсот сорок восемь страниц книги об исполнении заветных желаний пролетели всего на расстоянии нескольких дюймов от головы Гарольда. «Почему мне не промолчать о предложении Джерри? – думала Мария. – Пусть он думает, что кокаин пропал навсегда, и ждет, когда его разрежут на четырехдюймовые кусочки. Он этого заслуживает, ублюдок несчастный!»
Мария затушила наполовину сгоревшую сигарету и закурила новую. Она прожила с Гарольдом более двадцати лет. Теперь она видела пучки волос, торчащие из его ушей и ставшие уже белыми, морщины, разбегающиеся от уголков рта, подрагивающие веки. У него тяжелое время: из-под его карьеры выдернули ковер, хотя он и не виноват в этом. И, вполне вероятно, его жизнь находится в опасности.
И все же она его ненавидела.
– Как твоя свинина?
– Все в порядке.
– Лучше, чем всегда?
– В порядке.
– Если она почти так же хороша, как этот цыпленок…
– Джерри!
– Да.
– Свинина есть свинина, правильно?
– Мм.
– Мы можем вернуться к делу?
– Давай.
– Еще два места – и мы исчезаем.
– Исчезаем?
– Как начали, так и закончим.
Грабянский захватил палочками кусочек зеленого перца, окунул его в соус и стал сосредоточенно жевать.
– Что тебя волнует?
– Информаторы, – сказал Грайс.
Грабянский посмотрел на его пиалу – вся еда оставалась на подогреваемых блюдах.
– Почему ты не ешь?
– Отвлекись от своего желудка хотя бы на минуту. До сих пор они были… как ты называешь это?
– Непогрешимыми.
– Теперь я не так в этом уверен. Думаю, самое большее их хватит еще на пару мест.
От круглого стола почти в центре комнаты донесся смех, резкий и грубый. На него откликнулся смех с другого стола. Стали громче голоса, загремела посуда, кто-то нетерпеливо застучал по столу. Краем глаза Грабянский заметил, что в дальнем конце зала появился управляющий.
– А потом?
– О чем ты говоришь? Как всегда, будем воровать. Грабянский пил маленькими глоточками жасминовый чай.
– Как в отношении той женщины? Ты не говорил ей, что ждать мы не будем?
– Я сказал ей то, что она хотела услышать.
Вошла чернокожая женщина в сопровождении белого. Официантка повела их к столику. Из центра зала раздался характерный вопль британского футбольного болельщика, повторяющийся крик шимпанзе.
– Жареных бананов для вон той!
Смех был хриплым и резким. Пара сделала вид, что ничего не слышит.
– Ты знаешь мое мнение о ненужном риске, – заявил Грайс. – Мы всегда помнили об этом. Именно поэтому мы не попадались.
– Я знаю, – пожал плечами Грабянский. Он думал о том, что прошептала ему Мария, проводя кончиком языка по шее: «Джерри, если бы я могла загадать желание, то я пожелала бы делать это с тобой всегда». Грабянский не верил во «всегда», не верил в «вечную радость секса», его веры могло хватить месяцев на восемь-девять, в лучшем случае, на год.
– О чем ты думаешь? – продолжал приставать Грайс.
– Ни о чем.
Они оба знали, что это не тан.
Самый здоровенный из сидящих за средним столом встал на ноги. Как и все они, он был белым, но старше остальных, ему явно перевалило за сорок. Другие – мальчишки, сопляки.
– Время кормежки, – провозгласил вставший из-за стола человек. У него была короткая квадратная стрижка, черная летная куртка с красными и зелеными лентами на рукавах. Он взял одно из блюд, стоявших перед ним на столе, и бросил все содержимое в сторону недавно вошедшей пары.
– Пожалуйста… – направился к ним управляющий в смокинге.
Черная женщина стирала рис со своих плеч, с рукава своего платья. Ее партнер застыл на месте. Казалось, вся кровь отхлынула от его лица.
– Пойдем отсюда, солнышко!
– В чем дело, любитель ниггеров? Вам не нравится обслуживание?
Официантка подошла к трясущемуся посетителю, положила обе руки ему на грудь.
– Садитесь, сэр, не обращайте внимания. Содержимое еще одного блюда ударило ее в спину, застряло в волосах.
– Пожалуйста… – уговаривал управляющий.
Один из парней взмахнул кулаком прямо с места и нанес ему удар в низ живота. Застонав, управляющий опустился на колени.
– Вызовите полицию, – закричал один из посетителей.
– Заткни свою поганую пасть!
Два, затем три китайца в коротких курточках и белых фартуках появились из кухни. В руке одного из них был большой разделочный нож, у другого – палка от щетки.
Грайс наблюдал, каким напряженным становился Грабянский, как его руки сжимают край стола.
– Джерри, не вмешивайся.
Официантка побежала через зал. Может быть, она направлялась к телефону, а скорее всего, просто хотела спрятаться подальше. Кто-то подставил ей ножку, она потеряла равновесие, не смогла ни за что ухватиться руками и наскочила на металлический край стеклянной перегородки, упала. Кровь хлестала из пореза над ее глазом.
– Джерри!
Вожак этой банды наклонился и достал из спортивной сумки у своих ног топор.
– Не связывайся, – прошипел Грайс.
Грабянский не обернулся, он следил за лезвием топора.
– Ну и что? – произнес он.
Человек с топором поднял его высоко над головой и нанес сокрушительный удар по столу. Трое его приятелей схватили управляющего за руки и ноги и бросили его головой вперед через стеклянную перегородку.
Грабянский повесил пиджак на спинку стула, снял с руки часы, положил их между палочками для еды и чашкой с жасминовым чаем.
Парень, который зацепил ногой официантку, закрутил ей руку за спину и пытался разорвать платье. Грабянский стал пробираться к ним, зажав три монеты между сжатыми в кулак пальцами.
Гарольд Рой ухватился руками за края унитаза и медленно опускал в него лоб, пока не уперся в прохладный фаянс. Как могут они говорить что-либо плохое о кокаине? Разве его можно сравнить с виски. После спиртного такое ужасное похмелье. Причем всегда знаешь, что придет утро и будешь себя чувствовать, как при смерти.
Мария толкнула дверь в ванную, заглянула внутрь, издала звук, похожий на позыв к рвоте, и удалилась. Жизнь без Гарольда – она искренне желала этого. Нервно смеясь, она вошла в спальню. В памяти всплыл театр «Честер Плейхаус» – или это был «Солсбери»? – и ее одна и единственная Офелия. Откровенно говоря, она была запасной актрисой, дублирующей как Офелию, так и королеву. Только дважды ей приходилось петь детские песенки и появляться на сцене с искусственными цветами в волосах. Это были дневные спектакли со школьниками, швыряющими друг в друга земляными орехами и дешевыми конфетами и создававшими такой шум, что для спектакля было бы безразлично, забудь она все слова.
Остальное время она помогала портнихе, передвигала декорации, следила, чтобы шпаги для дуэлей были на месте, и разучивала роли.
«Сколько людей, – размышляла Мария, – обеспокоят себя присутствием на похоронах Гарольда? Вероятно, Маккензи напишет пару фраз для «Стейдж».
Похороны… как они проходят?
– Дам-ди-дам, сладкое и вкусное вам дам – вот и свадебный пир.
Джерри Грабянский. Джерри.
Гарольд подошел к двери и прислонился к ней, покачиваясь. Его глаза отыскали Марию и пытались сфокусироваться на ней. «Ублюдок! – думала она. – Я тебя не пожалею. Будь я проклята, если это не так!»
Он проковылял три шага в ванную и остановился.
– Гарольд, – окликнула она мужа.
– Хмм?
– Мне нужно сказать тебе кое-что.
– 16 —
Резник толкнул дверь. Что-то остановило ее, и она дальше не открывалась. Он пытался заснуть уже дважды: внизу на диване и на своей двуспальной кровати. Не помогли, а только освежили голову все обычные приемы: виски и молоко, музыка и тишина. Освободиться от навязчивых мыслей и воспоминаний было равносильно тому, чтобы пытаться стереть следы крови с пропитавшихся ею досок. Войдя в комнату, он коснулся стен. Обои отслаивались кусок за куском. Если долго стоять там, то можно уловить тот запах, упорный, как от чего-то, попавшего под ноготь. Он посмотрел на свои руки. Во время его семейной жизни эта комната предназначалась для предполагаемых детей. Позднее, когда его отношения с Рашель прекратились, здесь случилось совсем другое.
«Почему ты хочешь выехать?»
О Боже!
Резник закрыл за собой дверь. Там был замок, ему был нужен ключ. Рашель. Что она сказала ему в тот последний день? «Держись», «отступись», «прощай»? Это была действительно банальная история: убийца пришел в его дом. Зачем? Исповедоваться? Получить отпущение грехов? «Аве Мария» на устах, а за пазухой – смертоносный клинок с зазубринами на лезвии. Резник хорошо знал, что жизнь – лишь цепь маленьких неуверенных шажков.
Джен Скелтон взял чашку и вытянул ноги. Когда они переехали в этот дом в пригороде, им нравилось, что он такой большой. Удобно. Он и жена сложили доходы – его жалование суперинтенданта, поступления на их доли в строительной компании. Все тщательно посчитали и решили, что это будет их последний переезд. Даже после того, как дети покинут дом, им все равно потребуется значительное помещение, когда они будут приезжать со своими мужьями, женами, внучатами.
Над широким камином между фотографиями в рамках стояли часы. Двадцать минут второго. Алиса уже один раз спускалась и просила его вернуться в постель. «Ей нечего будет сказать, когда она придет». Скелтон тогда перестал ходить взад-вперед по комнате, служившей и гостиной и столовой и имеющей форму буквы «Г». Он посмотрел на жену и поднял брови. От этой дурной привычки он пытался избавиться еще в юности, но безуспешно. Затем кивнул жене и пообещал: «Скоро приду».
Алиса повернулась и поднялась в их спальню в одиночестве.
Скелтон прошел мимо обеденного стола через раздвигающуюся дверь на кухню, потрогал рукой чайник – еще теплый. Растворимый кофе стоял в банке в специальном углублении у камина. Трамваи уже не ходили, и он думал о том, как будет добираться до дома его дочь. Он даже не допускал и мысли, что она может вообще не вернуться домой в эту ночь.
«Кейт».
Скелтон проснулся при звуке поворачиваемого в замке ключа. Он заснул в кресле, и в его затуманенном мозгу еще слышался звук подъезжающего и отъезжающего автомобиля.
– Кэти?
Она повернулась к нему от подножия лестницы. Ее волосы, коротко подстриженные еще несколько месяцев назад, сегодня были замаслены и торчали, как клинья или сосульки. У нее было бледное лицо, на котором резко выделялись накрашенные черным губы. Одета она была в черные туго обтягивающие ноги брючки, черную незаправленную водолазку, а также черную кожаную куртку, обвешанную крестами и готическими знаками. Пустая пулеметная лента свисала с пояса на одной стороне, белые носки опускались в черные с отворотами ботинки, которые уже начали покрываться трещинами.
Одна нога на нижней ступеньке лестницы, руна опирается на перила, голова вздернута вверх. Она смотрела на него, «крутая» девчонка.
– Я уснул, – сказал Скелтон.
– Прямо здесь?
– Я дожидался…
– Я знаю, что ты делал.
– Я беспокоился.
– Ага.
– Мы беспокоились, твоя мать…
– Не надо.
– Не надо что?
– Не говори того, что ты собираешься сказать.
– Ты несправедлива…
– Ей до меня, как до лампочки, так что не надо делать вид, что это не так.
– Кэти!
Он кинулся к ней, подняв руку: ударить ее или прижать к себе?
Девушка сузила глаза и взглядом заставила его опустить руну. Ей было всего шестнадцать лет и два месяца.
– Кофе? – сказал Скелтон, отступив назад.
– Что?
– Кофе. Я могу приготовить кофе.
Она посмотрела на него скептически и рассмеялась.
– Мы могли бы поговорить. Кейт покачала головой.
– Хорошо, тогда просто посидим.
– Поздновато для этого? – фыркнула она с горькой усмешкой.
– Ну и что?
– Да нет, поздно.
Скелтон вздохнул и повернулся, чтобы идти, но теперь она не хотела отпускать его.
– Этот комитет по встрече, – она усмехнулась. – Многострадальные взгляды. То, как ты тан противно осторожничаешь, чтобы не спросить у меня, знаю ли я, который теперь час.
Он не знал, как ему отнестись к ее враждебности: замять, уклониться, но нельзя игнорировать ее. В ушах у нее были серебряные кольца, которые блестели даже при тусклом освещении. Он не видел смысла в проявлении гнева, которого не было в его мыслях о ней. Сентиментальность. Да, Кейт назвала бы его сентиментальным старым дураком.
– В любом случае я приготовлю себе кофе, – сказал он.
Когда она вошла на кухню, он сидел на табурете с чашкой кофе в руке. Она вытащила другую табуретку, но не села на нее, а осталась стоять в некотором напряжении, уставившись в пол.
– Ты действительно не хочешь кофе? Кейт покачала головой.
Скелтон не хотел думать ни как полицейский, ни как отец. В кухне повисла неловкая тишина. Кейт не проявляла желания уйти. «Заткнись, – сказал себе Скелтон, – заткнись и жди».
– Как ты?.. – начал он.
– Меня подвезли.
– Кто и откуда? – вопрос выскочил сам по себе.
– Я их не знаю.
Он недоуменно посмотрел на нее, не зная, правда это, или же она сказала так, чтобы шокировать отца, сделать больно. Ее ответ был таким же автоматическим, как и его вопрос.
– Я стояла на дороге и подняла большой палец вверх. Подъехали два эти типа. Я не знаю, кто они такие.
– Ты могла бы позвонить.
– Да? Куда?
– Сюда. Позвонила бы мне. Я бы…
– Пошел бы встречать меня? «Познакомьтесь, мой отец – полицейский». Нет уж, спасибо.
– Тогда ты должна была уйти раньше.
– Я не могла.
– Взяла бы такси.
– На что?
– На деньги. У тебя были деньги.
– Я их истратила.
– Кэти. – Скелтон повернулся к ней вместе со стулом, протянул к ней руки. – Не делай этого.
– Чего этого?
Он встал и опустил руки.
– Послушай, – произнес он, – если ты уходишь вечером и думаешь, что вернешься так поздно, скажи мне.
– И ты скажешь: не ходи.
– Я дам тебе денег на такси.
– Каждый раз?
– Да, каждый раз.
– Нет, – заявила она.
– Почему нет?
– Потому что они будут истрачены прежде, чем наступит время возвращаться домой.
Она прошла через раздвижную дверь, оставив его слушать, как стучат ее каблучки по лестнице прямо над его головой. Утром она спустится вниз совершенно другой: с чисто промытыми волосами, в скромных сережках, никакой краски на лице, в блузке, джемпере, юбке. Полдюжины невнятных слов – и ее уже нет.
«Кэти».
Когда зазвонил телефон, ноты всполошились раньше, чем Резник. Он только недавно заснул, положив подушку на голову и вытянув руки и ноги.
– Алло, – буркнул он, подняв трубку и уронив ее снова. – Алло, кто это?
– Сэр? Извините за беспокойство, сэр. Это Миллингтон. Что-то похожее на войны династии Тан, сэр. Я подумал, что, может быть, вы захотите приехать.
Резник протер глаза и промычал:
– Через десять минут, Грэхем.
– Откуда, черт возьми, – проговорил он, обращаясь к трем котам, которые обнюхивали его брюки, – Миллингтону известно о войнах династии Тан? – Он влез в одну брючину, затем ухитрился попасть и в другую. – Должно быть, его жена посетила еще одну вечернюю лекцию.
– 17 —
– Кевин, – позвал Резник через всю комнату.
– Да, сэр. – Нейлор оторвался от своих дел и взглянул вверх. Он осторожно наматывал выскочившую ленту обратно в видеокассету, просунув карандаш в отверстие в центре. «Какой смысл записывать показания, если тебя подводит техника?»
– Закончили проверять страховые компании?
– Сэр, я уже все напечатал. Я их… – Он положил кассету и карандаш и начал рыться в бумагах, которыми был завален стол. За его спиной зазвонил телефон. Нейлор инстинктивно повернулся к нему, подождал и вернулся к своим поискам.
– После, Кевин, после. Просто скажите мне – есть что-либо стоящее? Какие-нибудь явные связи?
– Пять различных компаний, четыре из них общенациональные. – Нейлор покачал головой. Звонок телефона резко оборвался, затем затрезвонил снова прямо в середине его фразы. – Не более двух домов застраховано одним и тем же человеком.
Резник отошел. Чувство разочарования выдавали его плотно сжатые губы.
– Но, сэр… – вскочил на ноги Нейлор. Заинтересованные Патель и Дивайн подошли к нему. – Двое из них пользовались услугами одного и того же агента… Может быть, что-то в этом есть, сэр?
– Проверьте, – приказал Резник без энтузиазма.
– Кроме того, сэр…
– Продолжайте.
– Когда люди из страховой компании проводили расследование, они хотели, чтобы была обеспечена полная безопасность домов, и агент рекомендовал Фоссея.
В это утро было мало такого, что могло бы вызвать улыбку у Резника, но это маленькое замечание подняло его настроение.
– Тем более следует скорее увидеться с этим агентом.
– Сразу же, как только разберусь с этим, сэр.
– Хорошо, – кивнул Резник.
– Сэр, – Дивайн прикрыл ладонью трубку телефона, – что-то о подглядывающем в щелку извращенце.
– Вниз. Полицейским.
– Это они перевели телефонный звонок сюда, сэр.
– Переведите его снова вниз.
Дивайн пожал плечами и сделал, как ему было сказано.
Прежде чем Резник укрылся в своем кабинете, вошел Миллингтон. Через края полистироловой чашки холодный кофе проливался прямо на его руки, а мешки под глазами напоминали выстиранное белье, оставленное под дождем.
– Кевин, кажется, раскопал что-то новенькое на нашего приятеля Фоссея, – обратился к нему Резник.
Однако сейчас не это интересовало сержанта. Единственное, что ему было нужно, это изменение расписания дежурств таким образом, чтобы у него оказались свободными сорок восемь часов и прямо сейчас. Он грезил о пуховой перине и матрасах, в которых не только утопаешь, но в которых как бы паришь в небесах. И еще он мечтал о репатриации всех граждан китайского происхождения и о горячем кофе в настоящей чашке.
– Думал, что это вас заинтересует, – добавил Резник.
– В данный момент… – начал Миллингтон, но вовремя одумался. – Половина посетителей этого китайского ресторанчика разбираются в боксе, другие же слишком неповоротливы и не стоят даже лопаты конского навоза!
