– Нам надо поговорить, – сказал Грабянский.
– Не сейчас.
– А чем это время хуже другого? Она посмотрела на него.
– Ты уверен в этом?
– Ну, может быть, несколько погодя. – Он усмехнулся.
– Да, – прошептала Мария, коснувшись его и закрыв глаза.
Как он говорил матери и отцу и неоднократно повторял в период своего взросления, он не верил в Бога. Ни в какую его ипостась. Нет, объявил он, если только он не родится снова в Тупело, штат Миссисипи, в двухкомнатном летнем домике. Ему понравилось, как при этих его словах отвисла челюсть отца, а в глазах матери появилось выражение ужаса, как при сильной боли. Но теперь все так закрутилось, что Гарольда Роя можно было уговорить поверить в чудеса. Даже в Иисуса в ботинках из синей замши.
Во-первых, он не дал повода этому полицейскому схватить его за шиворот, во-вторых, закрыл Делевала в комнате с машинисткой и стопной бумаги, дав указание переписать части сценария, которые Гарольд вообще не намерен использовать. Затем он занялся главными вещами: костюмы и грим надо будет сменить, с этим согласны все; сделал необходимые замечания по звуковому оформлению; у тех артистов, которые забыли свой текст, заменил его другим, нисколько не хуже. Закончив с этим, отснял все запланированные сцены и еще одну, которая была оставлена в резерве. Кроме того, провел репетицию первой сцены из числа запланированных на следующий день.
Фриман Дэвис, загоревший после недельной съемки рекламного ролика какого-то шоколада в Марокко, был предельно любезен со всеми. Он продемонстрировал ряд прекрасно выполненных зубов, когда заявил, как он стремился воспользоваться шансом поработать с одним из настоящих «профи» в этом бизнесе. Гарольд пожал ему руку с таким же показным энтузиазмом, а затем Маккензи увел Фримана, чтобы тот взглянул на материал, который они уже отсняли.
«Поганый ублюдок»! – подумал Гарольд.
Он был в прекрасном настроении, когда вышел из студии. Впервые за многие годы он почувствовал себя окрыленным. И даже Мария не испортит ему настроения. После ужина они могут начать вторую бутылку вина, и он отыщет одну из тех видеокассет, которые купил на Хай-стрит.
Он был в таком хорошем настроении, что заметил Стаффорда, только когда избежать встречи было слишком поздно.
Засунув руки в карманы своей парки, скрестив ноги и балансируя на носках кроссовок, Алан Стаффорд стоял у фургона и ждал. Гарольд застыл, когда тот повернул голову, потом нагнулся и быстро проскочил между двумя «вольво», не будучи, однако, уверенным, что проделал это достаточно незаметно. Он собирался ждать, выглянуть из-за машины и проверить. Но вместо этого пошел быстрее, побежал, делая широкую дугу, между рядами припаркованных автомобилей и стремясь попасть к месту, где стоял его «ситроен». Торопливо оглядываясь через плечо, он убедился, что Стаффорд его не преследует. Может быть, его реакция была достаточно быстрой и Алан вообще его не заметил. Теперь уже темно и делается еще темнее, не было ничего, что выдало бы его, позволило опознать.
Неожиданно ему на память пришло недавнее событие: художник, с которым он работал над парой предыдущих лент, потянулся через стол за сигаретой и упал вниз лицом. Ему было сорок семь лет. Трагедия!
– Гарольд!
При звуке этого голоса у Роя раскрылся рот, зажмурились глаза, адреналин мощной струей хлынул в кровь. Алан Стаффорд выступил вперед, оторвавшись от крыла «ситроена». Тусклый оранжевый свет фонарей странным образом освещал его худое лицо, скрытое под капюшоном парки.
– В чем дело, Гарольд?
– Ничего, я…
– Вы не хотели встречаться со мной.
– Нет, я…
– Избегаете меня?
– Нет, Алан, я не знал, что вы… я не видел вас.
– Вы не видели меня?
– Нет.
– Вы пробежали пятьдесят метров, чтобы не столкнуться со мной.
– Откуда вы взяли!
– Вы всегда возвращаетесь к своей машине таким путем?
– Да. Но я…
– Делаете упражнения, Гарольд, бег трусцой. – Он вытянул руну и схватил Роя указательным и большим пальцами за рубашку, прихватив также и кожу. – Не перетрудитесь, Гарольд. Опасно носить на себе лишний вес человеку вашего возраста… – он сильно защемил его своими пальцами, – и с вашим аппетитом.
– Да, я… Я знаю, очень странно, я только что подумал…
– Что, Гарольд?
– То же самое. – Хм?
– То же, то же самое, о чем вы говорили. Я должен… делать… какие-то… упражнения.
Стаффорд сжал пальцы сильнее и больнее и только после этого отпустил его.
– Как наш секрет? – спросил Стаффорд, улыбаясь и придвинувшись к нему вплотную. Метрах в пяти от них прошли, оживленно беседуя, два человека. Гарольд чуть не окликнул их.
– Все в сохранности? Гарольд кивнул.
– В сохранности и безопасности?
– Конечно.
– В вашем сейфе?
– Да. Где же еще?..
– Ничего, ничего, Гарольд. Не беспокойтесь. Просто он мне понадобится.
– Скоро?
– Завтра. Послезавтра. Я еще точно не знаю, но скоро. Хорошие новости, а, Гарольд? Вы сможете получить вашу долю вклада. Пять процентов, об этом мы вроде?..
– Десять.
– О да! – Стаффорд засмеялся. – Конечно, десять. Десять процентов прибыли на одно кило, вы можете рассчитывать на тысячу двести фунтов, Гарольд. Это очень много денег, причем за что? Просто за хранение. Солидная прибыль, если даже вы возьмете натурой.
– Я знаю, – пробормотал Гарольд. У него во рту все пересохло. Он просил Бога, чтобы голос не выдал его состояния. С ним бывало такое и раньше, когда ему очень хотелось, чтобы он мог актерствовать с большей убедительностью.
– Достаточно хорошая для вас сделка, если не проявлять жадность.
– Разумеется.
– Хорошо, Гарольд.
Он был настолько близко, что Гарольд почувствовал его дыхание на своем лице, запах сыра, дешевого лосьона и джина. Что-то твердое и металлическое плотно прижалось к ноге Гарольда. Он хотел взглянуть вниз, но одернул себя и стал смотреть в лицо Стаффорда, пытаясь найти в нем причину или значение происходящего.
– Вчера вечером в баре, – спросил Стаффорд, – у вас была встреча? Ну, парень, с которыми вы пили у бара.
– Я ни с кем не пил. Просто поговорил с Маккензи несколько минут, и все.
– Сегодня он здесь снова. Вас видели вместо.
– Тот инспектор?..
– Резник.
– Я до сегодняшнего дня никогда не говорил с ним.
– Так это что, совпадение, что он был в том же баре и сидел через несколько стульев от вас?
– Должно быть. Я не знаю, не помню…
Острие лезвия стало давить еще сильнее, так что Гарольд с трудом сдержал крик. Вокруг них хлопали двери автомобилей, заводились моторы. Несколько раз фары на мгновение освещали их и отворачивали в сторону.
– Если я обнаружу, что вы меня подставляете…
– Какой смысл мне это делать? Алан, послушайте…
– Этого я еще не знаю. Но я не собираюсь рисковать.
– Алан, я уже говорил вам раньше. Это дело с полицией не имеет ничего общего с вами, с… вы знаете…
Мужчина в тяжелом синем суконном пальто остановился у машины слева от Стаффорда и поднял капот. Он насвистывал песню любви Баттерфляй из первого акта. Гарольд предпочел бы быть сейчас на каком-либо холме с видом на Нагасаки или в любом другом месте, только не здесь.
Повернувшись, человек поклонился Гарольду, который узнал его в лицо, но не мог вспомнить, как его зовут.
– Что-нибудь не так? – спросил человек.
– Нет, – отозвался Гарольд. – Все нормально.
– Угу. – Человек косо взглянул на Стаффорда, который попятился от него так, чтобы его не могла достать рука этого человека. – Я думал, что у вас села батарея или что-либо еще в этом роде.
Гарольд провел языком по нижней губе.
– Все в порядке. Машина на ходу.
– Хорошо. – Человек кивнул, повернулся и забрался в машину. Прежде чем он отъехал, в набирающем влагу воздухе разнеслись звуки увертюры к опере Пуччини.
– В восемь часов, Гарольд, я позвоню вам. Скажу, куда принести материал.
– Утра?
– Ясное дело. И, Гарольд… – Стаффорд похлопал по боковому карману своей парни —…если по какой-либо причине вы не появитесь с тем, что принадлежит мне, если что-нибудь будет не так, я надеюсь, мне нет необходимости объяснять, что тогда произойдет.
Когда позднее Гарольд Рой перебирал в памяти эти события, он ни разу не мог ясно вспомнить, как Алан Стаффорд уходил между стоявшими автомобилями. Зато он совершенно отчетливо чувствовал, как острое лезвие поднималось по внутренней стороне ноги и упиралось в пах.
– 13 —
Первой мыслью Грабянского было, что женщина на кровати была удивительно знакомой, вторая мысль подсказала ему, что это Мария. Третья мысль заставила его запаниковать так, что он почувствовал желчь на языке, – очевидно, в спальне Роя была скрытая камера.
– Ты посмотри на это! – Грайс развалился в кресле у телевизора с большим пакетом подсоленного арахиса, медовых кукурузных хлопьев и банной диетической пепси-колы.
– Где ты взял это?
– Эй, послушай, что с тобой?!
– Какого черта?..
– Грабянский, спокойнее!
Вскочивший Грайс смотрел, как его партнер перебирает кнопки управления. После третьей или четвертой попытки он нашел нужную кнопку, и три фигуры исчезли с экрана.
Грабянский уставился на него, стоя перед телевизором и видеоплейером. Грайс не часто задумывался над разницей в двадцать или немногим более фунтов, на которые Грабянский был тяжелее, над его более быстрой реакцией или скоростью. В этом не было необходимости.
– Посмотри… – начал Грайс.
– Нет!
– Посмотри…
– Нет. Это ты смотришь. Ты зритель. Ты – этот вонючий… как его?…да… соглядатай… человек, подглядывающий через щелку в чужие спальни. Неудивительно, что это место уже все пропахло дерьмом. Сидеть здесь целый день, набивая себя всей этой дрянью, дергаясь над…
Грабянский подошел ближе, с желанием ухватить Грайса за плечи и швырнуть его через всю комнату. Грайс почувствовал это. Но он знал также, что скоро этот порыв пройдет. Это было видно по тому, насколько быстро гнев исчезал из глаз партнера.
– Где ты достал это?
– Аппаратуру? Взял в аренду. Плату берут вместе за обе вещи. Не дороже, чем сходить в сортир!
– А пленка?
– Ты знаешь, где мы ее достали. Руки Грабянского повисли.
– Черт! – Он отвернулся и подошел к окну, постоял немного и направился к двери.
– Джерри, – предложил Грайс, следуя за ним, – давай я налью тебе выпить чего-либо. Посмотри сюда: пока ты был занят делом, я сделал некоторые запасы.
Посреди кухни стояли картонная коробка с полдюжиной бутылок спиртного, две упаковки пива, по четыре банки в каждой. На разделочном столике около газовой плиты лежали банки с супом, с сардинами, уже нарезанный хлеб.
Грайс наклонился к коробке.
– Шотландского виски? Водки? Я купил водку двух сортов. Я никак не могу запомнить, какая тебе больше нравится.
– Оставь.
– Я только что купил…
– Оставь.
– Хорошо.
Грайс пожал плечами, покачал головой. Он принес свое диетическое питье, вылил все, что оставалось в бутылке, в стакан и добавил немного виски.
– Эта пленка из сейфа, правильно? – решил уточнить Грабянский.
– Правильно.
– О Иисусе!
– Если это как-то тебя утешит, не видно, чтобы это ей доставляло особое удовольствие. «И в самом деле, – подумал Грайс, – она выглядела так, будто у нее мигрень». Однако он удержал эту мысль при себе, так как не считал, что в этот момент Грабянский оценит шутку.
– Послушай, Джерри, – спросил Грайс через пару минут, – как все прошло?
Грабянский застыл, уставившись на него.
– Нет. Я имею в виду – когда ты сделал ей наше предложение, как она восприняла его?
– О Ллойде Фоссее, сэр. – Миллингтон встретил Резника на маленькой площадке для парковки полицейских автомашин и пошел рядом с ним к участку. – Когда я его видел в последний раз, он жил в Саттоне в обшарпанном доме и ездил на старом фургоне, на борту которого было написано с ошибками его имя. Теперь он занимает отдельный дом и, по рассказам соседей, ездит на «ауди».
– Вышел в люди, – заметил Резник, поднимаясь по лестнице.
– Переехал девять месяцев назад. И заплатил без малого триста тысяч.
«Хотел бы я, чтобы кто-нибудь предложил столько за мой дом, – подумал Резник. – Да что там. Хотя бы половину этого. Хоть что-нибудь».
– Даже если дом кругом заложен, – Миллингтон распахнул дверь в кабинет и отступил в сторону, чтобы пропустить Резника, – ему все равно пришлось достать где-то огромную кучу денег.
– И вы не думаете, что он скопил их, обслуживая системы безопасности?
– Когда он въезжал, он представился как консультант по электронному наблюдению. Кажется, он использует свой дом для проведения демонстраций. Вытащите крокус из клумбы, и вы будете оглушены по самые уши сигналами тревоги.
– Крокус? – удивился инспектор.
«Правильно, – подумал он, – я тоже знал несколько таких штучек». В конце комнаты Патель перестал печатать докладную и старался поймать взгляд Резника. Дивайн раскачивался на задних ножках стула и со скучающим видом слушал кого-то по телефону.
– А сам Фоссей? – спросил Резник.
– Медовый месяц, сэр. Ожидается дома послезавтра.
– Канарские острова? – попробовал догадаться Резник. – Турция?
Миллингтон покачал головой.
– Бенидорм. Испания.
– По крайней мере, это не Скегнесс.
– Закройте глаза, сэр, и трудно будет отличить. Так они говорят.
Резник знал, что Миллингтон вывозил жену и детей каждое лето в Девон, а каждую осень на неделю к родителям жены куда-то к северу от Абердина. В прошлое Рождество жена побывала в России в туристической поездке с посещением трех городов. Сам Миллингтон оставался дома и наряжал елку.
– Сэр, – обратился к нему Патель.
– Минутку… – Резник поднял руку с широко растопыренными пальцами.
– Я связался с несколькими фирмами по безопасности, – продолжил Миллингтон, – чтобы выяснить, не знает ли кто-либо, чем занимается Фоссей. Получается вроде так, что он заводит разговоры с разными людьми, ходит по их домам, производит много шума, болтает о необходимости установки системы и в большинстве случаев приводит кого-то, чтобы наладить ее.
– И берет свои проценты со всей суммы.
– Естественно.
– Хорошая работенка, если ухитриться найти такую. А если система, которую вы рекомендовали, не предохраняет от воров, вы просто не получите в этом месте в следующий раз работы.
– Точно, – подтвердил Миллингтон. – Кстати, видимо, есть еще дома, которые он хорошо осмотрел и где его потом не взяли в качестве консультанта.
– Мы можем это проверить?
– Трудно, по крайней мере, пока я не смогу добраться до Фоссея и не найду возможности посмотреть его бумаги. При условии, конечно, что он ведет какие-то записи.
– Стоит проверить все фирмы по безопасности, выяснить, какие контакты он имел с ними.
Миллингтон кивнул.
– Я выделю человека, чтобы он занялся этим, сэр. Фирмы на 137–143 желтых страницах справочника. Может быть, Нейлора, когда он закончит проверять штат страховых компаний.
– А вы устроите встречу Фоссею по его возвращении?
– Рейс БА-435. Я его поприветствую при возвращении.
Миллингтон отошел. Патель все еще ждал. Резник повернулся к Дивайну, еще слушавшему в полуха затянувшийся телефонный вызов.
– Риз Стэнли?
– Тянет резину, сэр. Нет снега. Вернулся на два дня раньше, как мы и говорили.
Резник принял информацию к сведению, поманил Пателя.
– Я наткнулся на полицейского, который ходил в дом семьи Рой, сэр, того, который взял заявление от Марии Рой.
– Наткнулся на него?
– Я сделал так, чтобы было похоже на это, сэр. Я думал, что так будет лучше.
– И?..
– Он считает, что что-то было не тан. Пытался объяснить это инспектору Харрисону, но того это не заинтересовало. Сказал ему, чтобы он записал заявление миссис Рой и забыл об этом.
Грабянский достал из плейера пленку семьи Рой и убрал ее подальше от глаз Грайса. Не потому, что тот вздумает смотреть ее второй раз. Всем известно, что, когда речь идет о сексуальной привлекательности, плоть одного мужчины является ядом для другого, а Грайс видел достаточно, чтобы сделаться вегетарианцем.
Грабянский, вставший утром нормальным человеком с хорошим юмором, чувствовал себя отвратительно, как скучающий по любви теленок. Весь опустошенный. Слишком большая плата за обмен телесными жидкостями. Он всегда знал, что обрезание волос у Самсона было символом, обозначающим что-то другое.
– Что она сказала о нашей идее? Ты думаешь, она пойдет на это?
Грабянский действительно чувствовал себя неважно. Он уже несколько часов не открывал своей книги о птицах.
– Ты объяснил ей, насколько невыгодно не заплатить?
– Да, – промычал Грабянский неуверенно.
– Ты должен был делать что-либо, кроме… Хорошо, все в порядке, не обижайся. Нет необходимости ругаться из-за этого. Мне просто надо быть уверенным.
– Тан будь уверен. Я выложил ей все. – Грайс подавил в себе смешок. – Как мы планировали. Уличная стоимость кило кокаина двадцать четыре тысячи фунтов, и она все время поднимается. Возвращаем им в руки за двадцать – без лишних разговоров.
– Что она ответила?
– Я же сказал тебе.
– Повтори еще раз.
– У них хороший шанс получить двадцать тысяч в течение сорока восьми часов, поскольку Англия должна стать победителем на следующем мировом чемпионате по футболу.
– Она что, фанат?
– Хорошо, она не сказала этого, но смысл тот же.
– Скажи точно, что она говорила.
– То, что она сказала, звучит так: ад замерзнет, пока они смогут достать такую крупную сумму.
– И каким был твой ответ? Кроме того, что ты перекрестился.
– Я не крестился.
– Давай к делу.
– Она сказала, что, во-первых, ее муж был дураком, согласившись хранить эту штуку, что теперь он напуган до смерти, все время оборачивается, боясь, что хозяин товара подумает, что его обманывают, и расправится с ним. Ее Гарольд боится, что этот человек порежет ему лицо, переломает ноги и убьет.
– Как она относится к этому?
– Мария? Она думает, что это будет здорово. Особенно последнее.
– Она хочет, чтобы ее старика убили?
– Предпочтительно медленно, но она удовлетворится и пулей в затылок.
– Боже! Что он ей сделал?
– Не тан уж много.
– Здорово! Она хочет его смерти, чтобы ты и она могли вальсировать до захода солнца.
Грабянский поднялся, взял свой бинокль и пошел к окнам.
– Положи эту штуку и послушай меня. На улице темно. Все, что ты можешь увидеть, это уличные фонари и окна ванных. – Он дотронулся до руки Грабянского. – Так что? Полдня секса, и она укладывает чемодан. – Он ткнул пальцем в пах Грабянского. – Что там у тебя, кстати? Управляемая ракета?
– Дело не в том, что… – начал Грабянский.
– Я знаю, – не дал ему закончить Грайс. – Я могу обойтись без лекций об удовольствиях секса. Наибольшее удовольствие я получаю, когда ложусь на спину и все остальное доверяю массажной примочке номер девять. Как и массажистку, меня больше интересуют деньги.
– Она скажет ему и попытается добиться, чтобы он согласился. Она обещала мне это.
– Поспорю, что она поклялась, а сама надеется, что ее любимый Гарольд окажется покойником.
– Нет. Она скажет ему.
– Ты думаешь, он согласится?
– А ты бы не согласился?
– Я бы вначале предложил двенадцать тысяч, подождал, когда ты придешь и предложишь семнадцать с половиной, потом поторговались бы, и мы сошлись бы на пятнадцати. После чего начал бы думать, где раздобыть эту сумму.
– Он может продать машину, поговорить с управляющим своего банка, снять деньги со страховки – вот что он может сделать, – заявил Грабянский. – Думаю, он может найти пятнадцать тысяч.
– Надеюсь. Сидение здесь с килограммом какаина вредно сказывается на моих нервах.
– У тебя их нет вовсе.
– Поправка: не было.
– Не беспокойся. Если он даже наполовину тан напуган, как говорит она, он заплатит.
Желудок Грайса издал низкий шипящий звук, похожий на тот, который создает шар в кегельбане, медленно катясь по деревянному желобу.
– Мы собираемся есть? – Грабянский взглянул на суп и сардины.
– Позднее.
– А чем плохо это время?
– Дела не только у тебя. Я должен встретиться с одним человеком по поводу некоторой собственности.
– Арендовать или покупать?
– Грабить.
– Хочешь, чтобы с тобой пошел и я?
– Как хочешь.
– Оставлю это тебе. Приму ванну.
– Ладно. Почему бы тебе не встретить меня в баре «Олбани»? Мы сможем выпить по паре стаканчиков и пойти в «Карвери».
– Напитки есть и здесь. А поесть можно сходить и в другое местечко.
Грайс пожал плечами.
– Куда я действительно хотел бы, – мечтательно произнес Грабянский, – так это в хороший китайский ресторан.
– 14 —
По городу болтались двое бродяг. Оба были рослыми и воинственно настроенными. Вся их одежда состояла из лоскутков и заплаток. Когда они отпускали крепкие словечки, большинство людей отворачивалось в сторону, смеясь или возмущаясь. Редкими были дни дежурства Резника, когда бы он не встретил хотя бы одного из них. Они были настолько приметны, что легко можно было подумать, будто они являются единственными бродягами в городе. Если, конечно забыть про центры для бездомных, приюты, семьи, ютящиеся в грязных вонючих маленьких гостиницах, людей, прозябающих в наскоро сколоченных из неизвестно чего сарайчиках. И, несмотря на это, городской совет не планировал строить муниципальные дома и в предстоящем году. Резник пытался вспомнить, когда он впервые повстречал молодого человека, который протянул к нему руку за милостыней. В тот день в газете сообщалось о наличии 343 свободных рабочих мест. «Почему ты не почистишь немного себя, – подумал тогда Резник, – и не возьмешься за предлагаемую работу?» «Нет ли лишней монеты? – спросил молодой человек. – На чашечку чая?» Резник совершил ошибку, взглянув на его лицо, в глаза, – тому было лет восемнадцать. «Вот. Возьмите». – Он положил монету в один фунт в холодную ладонь молодого человека. Теперь их все больше и больше. А в газетах та же цифра о 343 вакансиях: для машинисток, специалистов по видеотехнике, операторов компьютеров, служащих контор, для лиц, умеющих работать на швейных машинках (работа неполный день).
Он включил указатель поворота, затормозил и поставил машину у обочины. О скольких фирмах по безопасности говорил Миллингтон? Кажется, достаточно, чтобы заполнить полдюжины желтых страниц. Огромное количество людей, огромное количество того, что требуется запирать, охранять. Каждый англичанин прав. Все должно находиться под запорами и охраной. Не так ли говорится в пословице? «Мой дом – моя крепость». Ллойд Фоссей с его электронными рвами и раздвижными мостами, телевизионным наблюдением, автономным управлением.
«Безопасно, как дома», – гласит другая пословица.
Он повернул ключ в замке, и у него сперло дыхание – кто-то уже был в доме.
Резник осторожно вошел в прихожую, прикрыл дверь, не захлопывая ее полностью, опустил ключи в боковой карман. Прислушиваясь, он старался понять, что насторожило его. Возможно, это воображение решило подшутить над ним. Нет, не то. На кухне вода капала в миску в раковине, которую он все собирается заменить. Нет, не это. Где коты, которые должны были прибежать приветствовать его, потереться о его ноги?
Все четверо были на кухне, опустив головы в миски. Коты ели. Что еще могло их так занять?
На Клер Миллиндер был другой свитер, серо-голубой с пушистой белой овечкой, пасущейся на груди, та же короткая юбочка поверх розовато-лиловых колготок, те же красные сапожки. Она стояла с консервным ножом в руне и смотрела на котов.
– Привет.
Она резко обернулась, нож выскользнул из ее пальцев, одна миска стукнулась о другую, молоко пролилось. Пеппер вскочил на ближайшую сковородку, Майлз зашипел и прыгнул на стул, Бад забился в угол, только Диззи невозмутимо доел свою порцию и принялся за чужую.
– Я не слышала, как вы вошли.
– Так и было задумано.
Клер смотрела на него, пережидая, когда дыхание войдет в норму.
– Вы думали, что я жулик? – спросила она.
– Я думал, что вы моя жена.
Резник уговорил Пеппера вылезти из укрытия, почесал за ушами худенького Бада (сердечко зверька все еще сильно стучало о его ребрышки) и только затем бросил в кофемолку несколько горстей блестящих темных зерен.
– Вы здесь неплохо управляетесь, не правда ли?
– В этом доме?
– На кухне.
Резник достал из пластикового пакета буханку ржаного хлеба, а из холодильника – маргарин.
– Как насчет бутерброда?
– Большинство мужчин, с которыми я сталкивалась, даже хорошие повара, кажется, никогда не чувствуют себя в своей тарелке, когда занимаются этим. Для них это борьба, состязание с невидимым противником, причем на его территории. Все, что идет в готовку, располагается в порядке использования. На плиту вешается реестр с указанием необходимого для варки-жарки времени, подобный тому, который вы получаете на организационно-методических семинарах. – Клер покачала головой, как бы извинительно. – Это неестественно.
– Бутерброд?
– Конечно.
Для Клер Миллиндер бутерброд означал два тоненьких ломтика хлеба с квадратными кусочками сыра или белого мяса индейки, листка безвкусного салата и мазка низкокалорийного майонеза. Для Резника же очень большое значение имела приправа, обязательно должны быть две контрастирующие, но совместимые составные части – острое и мягкое, сладкое и кислое, с добавлением горчицы или других специй. Все это создавало свой специфический вкус. И завершал бутерброд какой-либо фрукт или овощ – например, яблоко или помидор.
– Могу я позвонить по телефону?
– Вот сюда и налево, пожалуйста.
Она заканчивала разговор, когда в комнату вошел Резник, держа две кружки в одной руке и балансируя двумя тарелками в другой.
– Боже! Когда вы упомянули бутерброд, я не ожидала…
– Вот. Вы можете взять один из них?
– Хорошо, поставьте.
– Знаете, вы не обязаны съесть его целиком.
– Хорошо. Он выглядит великолепно. – Клер уселась в кресле поглубже. – Хорошо, что я только что отменила приглашение на обед.
Резник посмотрел на нее с любопытством. Горчица потекла с края тарелки. Автоматически он зацепил ее пальцем и отправил в рот.
– Антрекот или креветки с парнем из строительной компании. Все, что он хочет, это болтать о закладных и пытаться улыбками проложить себе дорогу в мои трусы. Я рада, что нашелся предлог отказаться от этого. Но не от еды.
«Вот что я представляю собой. Предлог,» – подумал Резник.
– Извините. – Она попробовала кофе. – Я не шокировала вас?
– Нет.
– Многие мужчины не любят, когда женщины слишком откровенны.
– Это те же мужчины, которые готовят по бумажке? Она тепло улыбнулась ему, показав неровные зубы.
– Очевидно, я вращаюсь среди не тех людей. Такая уж у меня работа. Каждый ожидает получить вознаграждение за все. Сплошная толкотня. Проценты, продажи.
Где-то на улице завыло сигнальное устройство автомобиля. Майлз пересек ковер, понюхал ножу сапог Клер Миллиндер, остался недоволен и пошел дальше. Резник помнил, что, когда здесь сидела Рашель, коты прыгали ей на колени и мурлыкали.
– Послушайте, а вы не возражаете? Это несколько нахально, я понимаю…
– Поскольку вы находились здесь…
– Речь идет не о том, что я вторглась в дом и кормила ваших котов. Я имею в виду, что я осталась здесь, когда пришли вы. Я должна была уйти вместе с моими клиентами, удостоверившись, что двери заперты. Она поставила тарелку на ручку кресла, закинула ногу за ногу. – Мне хотелось остаться одной. Я не знаю… я чувствовала себя здесь так хорошо, вроде как дома. Как это не похоже на то место, где я живу сейчас, в так называемой квартире-студии, где кровать убирается в стенной шкаф и нет места даже взмахнуть руками… вы понимаете, о чем я говорю. Здесь все по-другому, несколько запущенно, но просторно, обжито. Чувствуется, что здесь жизнь.
Наружной стороной ботинка он толкнул дверь в детскую. Что-то остановило ее, и она дальше не открывалась. Мешал труп.
– Вот именно, – повторила Клер, – обжито. Резник взглянул на телефон, желая, чтобы он зазвонил.
Половина бутерброда Клер оставалась недоеденной. Он встал и пошел к стопкам пластинок.
– Я поставлю музыку.
– Нет, не надо.
– Извините, я думал…
– Я предпочитаю поговорить.
Он посмотрел на нее: как она скрещивает ноги, как улыбается, теперь уже несколько неуверенно.
– Думаю, что действительно не стоит.
Клер слегка вздохнула, опустила голову. Некоторое время ни один из них не двигался. Затем с нервным смешном она встала.
– Странно, не правда ли?
– Странно?
– Странно, я так удобно чувствую себя здесь, мне удобно с вами. Хорошо, думала я, посижу здесь, поговорю, отдохну, узнаю вас лучше. – Она сжала ладони рук раз, два. – Это не то, что вы хотите.
– Простите.
– Да, хорошо… – Клер подняла тарелку и кружку и поставила их на стол. – Самое лучшее… – Она сунула руку в свою сумочку. – …Я должна отдать вам ваши ключи.
Резник покачал головой.
– Нет.
– Кто-нибудь другой из конторы…
