Ариэль

Харри Нюкянен

Ариэль

Harri Nykanen

ARIEL

Издательство благодарит Информационный центр по финской литературе (FILI) за поддержку в издании этой книги

Глава 1

Человек рождается, живет и умирает. Немногие оставляют по себе заметный след. Память о большинстве хранит лишь старый пыльный семейный альбом на нижней полке книжного шкафа. В жизни некоторых невозможно даже при большом желании отыскать хоть какой-нибудь смысл.

Пехконен относился к числу последних.

Будь я человеком дотошным, то наверняка внимательнее присмотрелся бы к его жизни, кажущейся совершенно никчемной. Одному Богу известно, где и зачем этот неряха болтался по миру от рождения до смерти, то есть на протяжении примерно пятидесяти лет. Я знал о нем очень мало, и как полицейского меня интересовал ответ всего на один вопрос: кто его убил?

Труп Пехконена лежал в ящике на вчерашних газетах, которые он использовал еще и в качестве одеяла. Ранняя осень, ночь была холодной, около пяти градусов. Покрывало из газет, за неимением лучшего, хоть как-то согревало.

На голове покойника была необычная шапка из искусственной кожи, скорее напоминавшая раздавленную на шоссе енотовидную собаку, чем головной убор. Шею с въевшейся в кожу грязью обвивал темно-коричневый шерстяной шарф, до того износившийся, что походил на веревку.

На виске зияла глубокая рана, а у головы валялся выковырянный из мостовой булыжник не меньше пяти килограммов весом. Газеты, подсунутые под голову вместо подушки, впитали кровь, вытекшую из раны. От ящика несло типографской краской и мочой. На прощание Пехконен наделал в штаны.

При виде трупа меня сразу посетила мысль, что на следующее утро там же окажется газета, сообщающая об обнаружении тела мужчины в ящике для газет[1].

Смерть Пехконена была столь же бессмысленна и незначительна, как и его жизнь, если не считать достижением короткую заметку, укрывшуюся на внутренней полосе официальной газеты, да пару колонок в желтой газетенке. Я был уверен, что уже в тот же день на ближайшем углу обнаружится приятель Пехконена, прикончивший его подвернувшимся под руку куском брусчатки – просто по пьянке или чтобы присвоить бутылку с выпивкой, с которой нянчился покойный. Расследование и медицинское вскрытие обещали стать рутиной в самом буквальном значении слова. Кремация, урна, оплаченная социальной службой, закопали – и дело с концом. Дальнейшая судьба Пехконена уже не касалось комиссара Отдела по борьбе с преступлениями против личности криминальной полиции Хельсинки.

Дежурный позвонил мне, чтобы сообщить о теле, обнаруженном разносчиком газет, поскольку знал, что я живу совсем рядом с этим местом. Звонок разбудил меня в половине пятого. Уходя, я не успел выпить свой утренний кофе и вернулся домой. В восемь часов пешком отправился в сторону центра. Я всегда хожу одной и той же дорогой. По улице Фредрикинкату на Исо Рообертинкату, за станцией метро Эроттая я прошел мимо Шведского театра по Кескускату на улицу Алекси, где запрыгнул в трамвай.

Обычно мне удается спокойно дойти до работы, но в этот раз меня остановили уже на Фредрикинкату.

Не знаю, откуда взялся раввин. Внезапно он появился прямо передо мной.

– Шалом, Ариэль!

– Шалом, рабби Либштейн, – сказал я и чуть отступил назад.

Я быстро осмотрелся и понял, что появление раввина – не такое уж чудо.

У края тротуара стоял микроавтобус, его задние двери были распахнуты. Машина еврейской общины. Мне следовало заметить и узнать ее сразу же, а не теперь, когда уже слишком поздно. Через стекло на меня глядел Рони Кордиенский – завхоз, слесарь и водитель общины в одном лице. Либштейн и Кордиенский загружали в автомобиль богато украшенный старинный шкаф из антикварного магазина по соседству, и именно в этот момент у меня зазвонил мобильник, что и повлекло потерю бдительности.

– Красивый шкаф.

– Мы получили его в подарок для нашей общины.

– Простите, – сказал я и, сохраняя виноватую позу, поднес телефон к уху.

– Кафка.

Звонил мой непосредственный начальник из Отдела по борьбе с преступлениями против личности, старший комиссар Хуовинен.

– Неудобно разговаривать?

Я глянул в выжидающие глаза Либштейна.

– Немного.

– У меня к тебе срочное дело.

– Говори.

– В районе Линнунлаулу два трупа. Один из них непосредственно на железной дороге. Перекрыто два пути, стоят поезда. Покойники, похоже, иностранцы.

– Кто-нибудь туда уже выехал?

– Симолин отправился четверть часа назад… и полицейский патруль оцепил территорию. Видимо, и техника уже на месте.

– Немедленно еду.

– Позвони с дороги, может, появится дополнительная информация.

Либштейн не походил на раввина – по крайней мере, одеждой. На нем были черное стильное свободного кроя шерстяное пальто, почти богемно завязанный виннокрасный шелковый шарф и сверкающие черные ботинки. Но еврей сразу распознал бы в нем иудея. У него был высокий, прорезанный глубокими морщинами лоб мудреца, и нетрудно было представить, как он читает Тору в синагоге или молится в шабат. Тяжелая дужка пенсне оставила на переносице красный след. Добродушная неуклюжесть Либштейна была иллюзией и не застала меня врасплох. Раввин вцеплялся в жертву с неумолимостью судебного исполнителя.

Я ничего не имел против него, симпатичный и умный человек. Однако сейчас я не был расположен к приятной интеллектуальной беседе.

– Как дела в общине?

Благодаря хорошему зрению и быстрой реакции мне уже на протяжении полугода удавалось обходить Либштейна стороной. Сейчас требовалась вежливая решительность. Я знал, что, даже не заметив этого, наобещаю ему того, чего вовсе не собирался обещать.

– Ариэль-Исаак Кафка, – повторил раввин, на этот раз с ударением на каждом из имен. – Если бы ты почаще заходил помолиться в синагогу, то знал бы, как дела в общине. Скажи, отчего ты так редко радуешь своим обществом меня и других? Как раз вчера я встретил твоего дядю, и мы говорили об этом.

Либштейн изъяснялся на диалекте, который трудно идентифицировать. Меня это не удивляло, так как я знал его историю. Он родился в Германии, спасаясь от нацистов, сбежал оттуда в Швецию, а в пятидесятых годах переехал в Данию.

– Ну, работа в полиции… все время спешка. Сейчас вот тоже вызвали на место преступления. Два трупа.

Раввин кивнул с понимающим видом:

– Вижу, Ариэль. Не думай, что я не понимаю, хотя и родился в более спокойные времена. Сейчас все спешат. Весь мир как часы, в которых слишком туго затянули пружину. Боюсь, скоро их шестеренки начнут летать.

Телефон зазвонил снова, на этот раз у меня в кармане. Я нащупал его и заткнул.

– И вот мобильный телефон. Ему назначено быть слугой, а он стал хозяином. Полновластным хозяином. Он отдает приказы, и слуга ему подчиняется, бегает и бегает до изнеможения, пока не окажется в земле…

– Это по работе…

Рабби поднес указательный палец к губам.

– Понимаю, понимаю, – продолжил он. – У тебя важная работа. Все мы в общине гордимся тобой. И хотели бы почаще иметь возможность говорить тебе, как сильно мы тобой гордимся.

Он положил руки мне на плечи. Я ощутил тяжесть и даже осуждение, хотя выражение на лице раввина оставалось по-прежнему приветливым.

– Я видел твою фотографию в газете на прошлой неделе и сказал твоему дяде, что ты раскрыл еще одно запутанное преступление. Мы считаем тебя благословением нашей общины и нашего многострадального народа.

Либштейн преувеличивал. Запутанное преступление было на самом деле обычной дракой со смертельным исходом, и виновника задержали благодаря публикации в газете его, а вовсе не моей фотографии с камеры наружного наблюдения.

Раввин улыбнулся и поправил пенсне. След на переносице чесался, и он помассировал его большим и указательным пальцами.

– Твой дядя рассказывал, что ты хотел стать полицейским еще до бар-мицвы[2]. Это правда?

Я пожал плечами. Раввину не обязательно знать все.

Он наклонился ко мне и прошептал, как будто сообщал какой-то секрет:

– Мне всегда нравились детективные романы. – Я инстинктивно поморщился. – Ты полицейский, и сатана заботится о том, чтобы у тебя не перевелась работа. Зло все время рядом с тобой. Именно поэтому я и жду, что ты зайдешь к нам, чтобы успокоиться и на мгновение отвлечься от всего темного, что постоянно сопровождает твою работу. Душа ищет покоя, без него человек становится непрочным, как пепел от сожженной папиросной бумаги, и в конце концов рассыпается на мельчайшие пылинки.

– Постараюсь прийти… приду, как только смогу.

– Мы уже три дня не можем собрать миньян[3]. Вчера утром в синагогу пришло всего два человека.

Я кивнул. Для миньяна требуется десять мужчин, которым уже исполнилось тринадцать лет. Женщины для этого не подходят, но я не хотел углубляться в тему. Со своей стороны я бы посоветовал самое лучшее и простое решение проблемы: разрешить в Финляндии учитывать в миньяне женщин.

Я уже высматривал путь к бегству и сделал первые робкие шаги.

– Рабби Либштейн, – сказал мастер на все руки Кордиенский извиняющимся тоном. – Вас ждут.

Рабби не ответил, только посмотрел на меня. Мой мобильник опять принялся звонить. Либштейн кивнул и улыбнулся, хоть и слабо:

– Опять надо иди, спешка, спешка, спешка… в какой-то момент пружина лопнет, мелкие шестеренки и винтики рассыплются, и люди сойдут с ума и начнут убивать друг друга… ямим нораим[4]. Не забудь про Йом Кипур[5], Ариэль…

Либштейн был прав: мне следовало помнить. Еврейство по рождению накладывает определенные обязательства – и не только не есть свинину. Празднование еврейского Нового года почти невозможно пропустить полностью. Новый год начинается с десяти дней покаяния, из которых последний, Йом Кипур, является самым важным. В этот день члены общины участвуют в общем богослужении, вымаливая прощение за все мыслимые грехи – от мастурбации до злословия и поношения ближнего.

Раввин распростер руки, будто бросая во Вселенную все вращающиеся шестеренки, пружины и маховики, и направился за мастером на все руки Кордиенским в антикварный магазин.

Я вздохнул с облегчением и, обходя микроавтобус, увидел свое отражение в его затемненном боковом окне. Короткие, несколько поредевшие на макушке волосы, бачки, свисающие до середины ушей, узкое лицо замкнутого человека и выпуклый высокий лоб.

Я поднял воротник своей шкиперской куртки с латунными пуговицами, сделал несколько торопливых шагов и только тогда позвонил Хуовинену.

– Ты где, Ари?

– В центре, направляюсь в Линнунлаулу.

– Ты на машине?

– Нет, но на трамвае больше времени не займет.

– Знаешь мост через железную дорогу?

Я подтвердил, что знаю.

– Ты найдешь там два абсолютно бездыханных трупа. Случай несколько необычный, сам увидишь. Одно из тел на железной дороге под мостом. Приступай к работе и сразу докладывай мне, если что-то накопаешь. Можешь не сомневаться, этим заинтересуются журналисты… Тебе неудобно разговаривать? Это не ваш там какой-нибудь праздник, куда нас, арийцев, не пускают?

Я сказал, что обследовал труп, обнаруженный в газетном ящике.

– Им займется кто-нибудь другой. Шалом! – сказал Хуовинен и нажал на отбой.

Я слишком хорошо знал Хуовинена, чтобы обижаться. Мы учились с ним на одном курсе. Он закончил училище первым номером в нашем потоке, я – четвертым на курсе, что очень удивило моих родственников. Все помнили, что мой брат Эли был главным отличником в классе и с первой попытки поступил на юридический, а у сестры Ханны оказался лучший аттестат за всю историю школы.

Тогда-то я и почувствовал всю тяжесть ноши, оставленной Эйнштейном и Оппенгеймером менее одаренным евреям, подобным мне.

Вход на мост был перетянут полицейской маркировочной лентой. Сотрудники из управления охраны общественного порядка, дежурившие тут со своими шипящими рациями, узнали меня и пропустили дальше.

Я остановился посредине моста и взглянул на город.

Железнодорожные пути внизу прорезали скалу, после которой начинались настоящие джунгли из рельсов и шпал. Они походили на разбросанные лестницы, которые упирались в стену из стекла и камня, образованную вокзалом и несколькими примыкающими к нему зданиями. Над рельсами проходила запутанная контактная сеть, предназначенная для электропоездов, тут и там горели ярко-красные предупредительные сигналы.

На самом краю высоченной скалы бесстрашно примостилась украшенная резьбой деревянная вилла, выкрашенная в белый цвет.

Со стороны центра города проследовал поезд дальнего следования с двухэтажными вагонами, крыши которых скользили буквально в паре метров под моими ногами. Я чувствовал, как содрогается мост. За перилами располагался защитный козырек из гофрированного железа метров двух шириной с желтыми табличками, предупреждающими об опасности. Я перегнулся через перила и увидел на путях нескольких полицейских в форме. На насыпи установили палатку, чтобы пассажиры проходящих поездов с утра пораньше не портили себе настроение созерцанием трупа.

– Каф… Ари! – Старший констебль Мика Симолин направлялся к месту преступления со стороны вилл Линнунлахти. – Я ходил посмотреть внизу.

Симолин был десятью годами моложе меня. В Отделе по расследованию преступлений против личности он прослужил всего полгода и относился ко мне с робким почтением.

– Застрелили его тут, – сказал Симолин и показал на лужицу крови на земле. – После этого убийца сбросил труп со склона, спрыгнул или упал с моста на крышу поезда и мгновенно погиб. Я имею в виду – предполагаемый убийца, – поправился Мика.

Труп лежал на склоне, начинавшемся сразу от края моста, почти вплотную к стальной сетке, ограждавшей пути. На забор повесили зеленое покрывало, чтобы закрыть тело от посторонних взглядов. Рядом с покойником стоял одетый в белый комбинезон криминалист Маннер.

– Туда уже можно? – спросил я.

Маннер глянул наверх:

– Ну проходи, раз уж ты здесь.

Я спустился, Симолин за мной, и в довольно неудобном положении устроился у ограды. Труп лежал на спине, частично скрытый в траве. С минуту я пытался сообразить, что же с ним произошло. Мужчина выглядел так, будто стал жертвой какого-то языческого ритуала: нос и уши отрезаны, лицо залито кровью.

Глава 2

Когда я начал работать полицейским, то сразу стал готовиться к первой встрече с трупом. Я учился смотреть, обходя взглядом самые страшные детали. Старался дышать через рот. Эти уловки помогали мне при посещении патологоанатомического отделения и ужасной галереи в музее криминалистики.

Знакомство с первым покойником прошло легко. Вечером под Новый год было очень холодно, но к ночи мороз стал отпускать, и посыпал снежок. Какой-то поздний гуляка наткнулся на труп, и дежурный отправил меня с напарником на место происшествия.

Покойник, сорокалетний мужчина, лежал под большим дубом, присыпанный снежной крупой, как будто натянул на себя чистейшее белое одеяло, и спал под шум ветра в ветвях. Ресницы и волосы были припудрены снегом.

Это выглядело почти красиво.

Позже мне пришлось встречаться с гораздо более страшными трупами, но я научился воспринимать смерть как часть своей работы и насилие как часть смерти.

Хотя лицо лежавшего на железнодорожной насыпи покойника и было обезображено, не вызывало сомнений, что передо мной молодой мужчина, иностранец. На нем были черные джинсы, серые кроссовки и черное кожаное полупальто. Шапочка «Адидас» сползла на затылок, во лбу на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга виднелись три небольших отверстия, дорожки вытекшей из них крови соединялись с кровавыми сгустками на лице.

Симолин натянул одноразовые перчатки, присел на корточки рядом с телом и направил указательный палец на пулевые отверстия:

– Двадцать второй?

– Похоже на то, – кивнул Маннер. – А это?

Он отвернул края куртки и показал на две колотые раны в груди.

– И еще одно пулевое отверстие в груди. Кто-то перестраховался.

Я подумал о том же.

– Когда поступило сообщение?

– В восемь пятнадцать, – ответил Симолин. – Сначала сказали о прыгнувшем под поезд мужчине, и это посчитали обычным самоубийством. Потом поступила информация о второй жертве. Между сообщениями прошло всего минут пять. Первой позвонила женщина, которая выгуливала собаку и обнаружила у нее в пасти человеческое ухо. Почти одновременно тело заметили из проходившего мимо поезда.

– Ты осмотрел карманы? – спросил я у Маннера.

– Да, ничего нет.

– Посмотри еще раз.

Маннер обследовал передние карманы тесных джинсов покойника, заглянул в задние. В кожаном полупальто были карманы по бокам и два внутренних.

В них тоже оказалось пусто.

– Ничего, кроме воздуха, – сказал Маннер.

– Должны были лежать хотя бы ключи.

– Ну это, во всяком случае, не ограбление.

– У каждого при себе хоть что-нибудь да есть… ключ, мобильник, билет, деньги.

– Когда трижды стреляют в голову и дважды бьют ножом в грудь, это явно указывает на намерение убить. Для ограбления достаточно угроз и удара палкой.

– А какой смысл отрезать нос и уши? – заметил я и вопросительно посмотрел на Симолина.

Я был совершенно уверен, что у Симолина уже есть готовая версия, как и у меня. Нужно только вытянуть ее из Симолина. Кроме того, умный начальник всегда сначала выслушает подчиненного.

– Это сделано, чтобы затруднить опознание. «Парк Горького»[6], – предположил он. – Лицо жертвы изуродовали, чтобы ее не опознали.

– Довольно рискованно начинать кромсать труп в таком месте, – сказал я.

– Тогда еще не рассвело, – напомнил Маннер. – И вообще на это ушло всего несколько секунд… нос и уши отрезаны острым ножом или хозяйственными ножницами.

– Второе ухо и нос нашли?

– Пока нет.

– Но одно ухо осталось наверху, почему?

– Убийца мог занервничать и уронить его. В это время еще довольно темно, да и вообще в такой ситуации преступник не очень расположен искать ухо, хотя он, похоже, довольно хладнокровный тип. Нервы как у коровы, сказал бы мой тесть.

– Тогда где гильзы? Вряд ли он успел их собрать.

– Возможно, убийца использовал револьвер. Или их пока просто не нашли. И пули еще не обнаружены, грудь не успели обследовать металлоискателем. Гильзы двадцать второго калибра трудно найти в такой местности.

Бело-красный «Пендолино»[7] прошел под мостом на север. По соседнему пути навстречу проскользнула пригородная электричка. Я подождал, пока шум затих.

– Что еще известно?

Маннер оглянулся через плечо:

– Убитый пришел со стороны Тёёлёнлахти, то есть направлялся в сторону Каллио.

– Откуда ты знаешь? – спросил Симолин. Он был любознателен и всегда выспрашивал все до мелочей.

– На подошвах кроссовок жертвы нет песка. Дорожка в парке со стороны Каллио посыпана гранитной крошкой, перемешанной с песком, а с этой стороны от моста дорога заасфальтирована. Если ты пришел со стороны Каллио, то можешь посмотреть на свои ботинки. Мужчина, попавший под поезд, пришел с противоположной стороны. На подошвах его обуви остались и щебенка, и песок с дорожки парка.

– Откуда ты знаешь? – снова спросил Симолин.

– Может, ты не в курсе, но уже изобрели мобильный телефон. Сиймес осматривает труп с поезда. Мы только что переговорили друг с другом. Техника – великое дело, тебе не кажется?

– А второй труп опознан?

– Нет, у него тоже нет никаких документов, только карта Хельсинки и мобильник.

Я согнул правую ногу, чтобы осмотреть подошву ботинка.

Маннер был прав. К поверхности пристал песок. В рисунке на подметке застряло несколько камешков покрупнее.

– Есть какие-то признаки присутствия третьего?

– Пока вроде бы нет, но мост и дорогу в парке еще не осматривали. Поглядим, что там отыщется. Это непросто, придется потрудиться. Тут в день проходят сотни людей.

– Но почему все-таки здесь? – задал я мучивший меня вопрос. – Если собирались убить именно этого человека, то могли бы найти место получше.

– Возможно, это вообще разборка двух педиков на почве ревности, – предположил Маннер. – Такие дела иногда заканчиваются большой кровью, хотя умом этого не понять. И самоубийство, кстати, вписывается в эту картину.

– Обезображивание не вписывается.

Маннер на минуту задумался.

– Ну, может быть, это какая-то ритуальная месть, чтобы опозорить тело бывшего любовника… или соперника. А тут как раз замешаны иностранцы. С другой стороны, за тридцать лет я усвоил, что сумасшедших никогда не понять, мотив бывает каким угодно, воля Божья или приказ от инопланетян с летающей тарелки… Я на всякий случай вызвал судмедэксперта. Дай-ка эту сумку, – обратился Маннер к Симолину.

Я попытался найти более устойчивое положение для своей левой ноги.

– Поскорее пошли отпечатки пальцев на идентификацию. Пойду гляну, что там внизу.

Я оставил Маннера осматривать тело и отправился искать удобный спуск. Симолин с минуту понаблюдал за работой Маннера, а затем последовал за мной. Я остановился на мосту подождать его.

– Вызови сюда столько полицейских, сколько нужно, чтобы как следует прочесать территорию по обеим сторонам моста. Железнодорожное полотно тоже надо осмотреть. Кроме того, что-то могло зацепиться за поезд. Я позвоню Стенман и Оксанену.

Судмедэксперт Вуорио взобрался на горку, немного запыхавшись. Как человеку тучному, это упражнение далось ему нелегко. Он кивнул мне, но проигнорировал Симолина.

– Возможно, последние покойнички этой осенью. Послезавтра отбываю на учебу в Канаду.

Вуорио был фанатичным рыболовом и охотником, настолько увлеченным, что даже ездил в Африку охотиться на крупную дичь. Он и мечтать не мог о лучшем месте для учебной поездки.

– Поздравляю.

– Там, что ли? – спросил Вуорио и посмотрел вниз.

– Там.

– Куда только не гоняют пожилого человека.

Он покачал головой, но стал спускаться, внимательно глядя под ноги и что-то бормоча.

Я позвонил и вызвал на место происшествия двух своих людей. Симолин тоже говорил по телефону, стоя у перил и оглядывая окрестности.

Покончив со своими делами, он подошел ко мне.

– Обещали для начала три дополнительных наряда полиции…

Симолин выглядел очень возбужденным, и я спросил:

– О чем думаешь?

– О том, почему убийца выбрал для нападения это место. Что, если ему было необходимо сделать свое дело именно здесь? – Мой интерес подстегнул Симолина продолжить. – Жертва направлялась куда-то, чтобы совершить то, чему убийца хотел воспрепятствовать, – хотел заявить о чем-то в полицию или встретиться с кем-то. Если убитый шел в сторону Каллио, то это последнее место, где его можно было остановить без особого риска и…

– Возможно, все так и было.

Версия Симолина относилась к разряду тех, от которых на данном этапе не было никакого толку. В начале расследования глупо тратить время на множество равновероятных предположений. Стоит дождаться, когда какое-то обстоятельство потянет дело за собой. Симолин понял это сам и умолк.

Я взглядом искал место, где бы поудобней сойти вниз на пути.

– Ты как спускался?

– Через диспетчерский пост – вон то здание в форме кубика со стеклянными стенками. Там есть ворота.

– Сходи пока что поговори с жителями соседних домов. Стенман и Оксанена, когда они приедут, я пошлю следом. Кто-то должен был слышать выстрелы, если убийца не использовал оружие с глушителем.

Похоже, Симолин хотел еще что-то сказать, но, видимо, не очень важное, потому что он повернулся и пошел выполнять приказ.

Чтобы попасть на пути, следовало пройти метров триста по дорожке на берегу залива, а затем пересечь двор центра управления движением поездов. Кроме техника-криминалиста на путях было трое патрульных полицейских и несколько работников железной дороги в форменных комбинезонах. Я подошел к ближайшему полицейскому и узнал, что ничего существенного обнаружить не удалось.

Упавший или спрыгнувший с моста мужчина непосредственно после столкновения с поездом выжил, отделавшись на удивление легкими травмами. Кровоподтеки оказались только на лице у покойника, что существенно затрудняло опознание. Тем не менее было ясно, что это брюнет лет сорока, мужчина арабской внешности, одетый в короткую черную кожаную куртку и серые брюки. На ногах – черные полуботинки без шнурков. Из-под куртки виднелись черная рубашка и серебристо-серый галстук, на руках – черные кожаные перчатки.

С севера приближался поезд, и Сиймес накрыл труп одноразовой простыней.

– Что нашли? – спросил я, хоть и знал, что основные результаты технических экспертиз получают лишь после многочисленных исследований и экспериментов. Но Сиймес понимал, чего от него ждут.

– Ничего особенного. Парень угодил на крышу поезда «А»[8], следовавшего из Леппяваара, и слетел оттуда на землю головой вперед. Не нужно быть врачом, чтобы диагностировать перелом основания черепа. Другие травмы в общем мелкие, поскольку поезда тут начинают притормаживать и скорость состава не превышала километров пятьдесят в час. У погибшего не было при себе документов, да ты и сам видишь то же, что и я. Он, похоже, иностранец. Вот что нашли в кармане куртки.

Сиймес протянул мне два полиэтиленовых пакета. В одном лежал мобильный телефон, в другом – сложенная карта Хельсинки с логотипом компании по прокату автомобилей «Хертц».

– Возможно, у него была машина, арендованная в «Хертце». Они вместе с автомобилем выдают карту, и она, кстати, совсем новая. Никаких пометок на ней нет.

– А оружие?

– Не нашел ни пистолета, ни ножа, но парень мог их выкинуть, или они уехали вместе с поездом. Сразу после высадки пассажиров состав направлялся в депо Илмала, и его тоже нужно осмотреть. Я, разумеется, взял пробы на пороховые газы на тот случай, если стрелял этот тип.

– А что-то указывает, что стрелял не он?

– Ничего, если не считать, что у него не нашли ни оружия, ни недостающего уха и носа. На руках кровь, и в крови испачкана нижняя часть куртки.

Я показал на мобильник:

– Можно в нем поковыряться?

– Валяй.

Телефон был выключен. Я нажал на кнопку включения, но ничего не произошло. Я снял аккумулятор, вынул SIM-карту, протер контакты собственной манжетой и снова вставил все на место. Телефон включился и запросил PIN-код. Я чертыхнулся, и Сиймес посмотрел на меня.

– Просит PIN-код.

– Попробуй один-два-три-четыре.

Я набрал код, но безрезультатно. Ввел тот же набор цифр еще раз, только в обратном порядке.

– Не катит.

– Тогда попробуй четыре нуля.

Я набрал четыре нуля и четыре единицы. Это тоже ни к чему не привело.

На этом моя скромная фантазия была исчерпана. Вообще техника – не мой конек, хотя отец у меня был инженером. Ко мне подошел один из железнодорожников в комбинезоне:

– Вы руководите расследованием?

Я ответил утвердительно.

– Начальник службы безопасности Репо спрашивает, когда вы сможете допросить машиниста поезда, с которым это все случилось. Он наверняка хочет поскорее добраться до дома и отдохнуть. Поэтому, если можно…

– Где он?

– В депо Илмала. Там подскажут.

– Можете сообщить, что скоро буду.

– А скоро – это когда?

– Через десять минут.

Я сказал Сиймесу:

– Если наши приедут – я опрашиваю машиниста. Подъедут еще три наряда полиции, чтобы помочь прочесывать территорию. Как осмотрите место преступления, сразу собирайте вещички. Необходимо как можно скорее полностью восстановить движение поездов.

– Будет сделано.

Порыв воздуха от проходящего мимо поезда сорвал с трупа легкую одноразовую простыню.

В тот момент, как я снова взобрался на мост, на горку въехал белый «форд мондео». За рулем я заметил Стенман, Оксанен сидел рядом.

Несмотря на мужскую фамилию старший констебль Стенман – это женщина по имени Арья. Старший констебль Яри Оксанен – ровесник своей напарницы, надежда и опора полицейского кружка раллийных гонщиков. Именно поэтому Стенман не пускает его за руль.

Я кратко изложил им то, что знал.

– Симолин опрашивает жителей соседних домов. Обойдите остальные дома поблизости. С другой стороны от моста расположена площадка для выгула собак. Поговорите со всеми, кто мог что-нибудь видеть. Выясните, есть ли поблизости камеры наружного наблюдения, и проведите выемку записей. Скоро сюда прибудут три полицейских наряда. Направьте их прочесывать насыпь и окрестности. Недостает, как минимум, пистолета, носа и второго уха.

– Носа и уха? – переспросила Стенман.

– У трупа отрезаны нос и уши.

Я протянул руку:

– Ключи, я беру вашу машину. Съезжу в Илмалу поговорить с машинистом.

Стенман положила мне в ладонь ключи.

Судмедэксперт Вуорио закончил свою работу и взобрался к нам. Я подождал, пока он справится с одышкой.

– Должен констатировать, что вам достался интересный случай. Тут и старику не скучно.

Я дал ему возможность спокойно продолжить. По опыту знал, что торопить его бесполезно.

– Два орудия совершения преступления. Осмелюсь предположить, что преступников было двое. Сначала один из них нанес два удара ножом в грудь, оба, похоже, оказались смертельными. Затем три выстрела в голову и два – в грудь.

– В него стреляли пять раз?

– Да. Одна пуля попала так хитро в рану от ножа, что входное отверстие трудно заметить. Исходя из этого можно сделать вывод, что сначала использовали нож и лишь затем пистолет. Мужчина был убит продуманно и весьма основательно.

Мгновение я осмысливал слова Вуорио.

– Наличие двух исполнителей объясняет, почему не найдены ни оружие, ни отрезанные у жертвы нос и второе ухо. Что-то еще?

– Нос и уши отрезаны ножом довольно ловко, – продолжил Вуорио.

– Что значит «ловко»?