Крутые парни

Когда он вернулся домой, на него обрушилась еще одна неприятность. У Джеффа вечером была игра, а Бад обещал на нее прийти. Он опоздал, и Джен ушла одна, не дождавшись его. Он проглотил сандвич и собрался было позвонить Холли, благо дома никого не было, а она, скорее всего, тоже успела вернуться домой, но передумал и вместо этого помчался через весь город на стадион «Лотонская пума», где молодежная команда принимала гостей в товарищеском матче, как всегда по четвергам, в свете прожекторов.

На трибуне Бад обнаружил одиноко сидящую Джен.

— Привет, — буркнул он.

— Где ты пропадал? Звонил полковник, потом звонили из госпиталя, тебя все потеряли.

— Ну ты же понимаешь. Заехал к этому старому фермеру, пока посидели, поговорили, время прошло незаметно, ну, я и опоздал куда только мог.

Ее отчужденное, каменное молчание само по себе уже было упреком, по сгорбленной фигуре и замкнутому лицу он понял, что она разозлена и обижена.

— Не злись. Да, я опоздал. Но вот я здесь. Как дела у Джеффа? Он играет?

— Нет, он на скамейке запасных. Он никак не начнет играть. В этом году он так и не попадет в основной состав.

Бад присмотрелся и увидел в самом конце скамейки для запасных своего младшего сына. Он показался Баду маленьким и очень усталым. Он сидел один в ярком, феерическом свете стадионных прожекторов. Его не выпускали на поле, хотя он мог сказать наперед, как поведет себя мяч в каждую данную минуту, он мог бы разбиться в лепешку, если бы ему доверили отбить мяч, но это битье головой об стенку, видимо, было семейной трагедией. Все куда-то исчезло. Когда он начинал, его прочили в звезды; но теперь он играл уже второй год, и чем больше старался, тем хуже получалось. Начался спад. Этот спад высасывал из мальчишки все соки. Он прирос душой к своей команде, а его никак не хотели брать в основной состав.

Бад посмотрел на табло: семь — два в пользу «Альтусских Кардиналов», которые били «Пуму» по всем статьям, а «Пума» занимала первое место в своей четверке. Казалось, Джефф застыл на месте; он сидел, как зачарованный принц под стеклянным колпаком; рядом шла игра, мальчишки ходили, бегали, орали и улюлюкали, а Джефф выглядел замороженным. Словно он был погрузившимся в себя пришельцем из другого мира.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Неплохо, — ответил он. — Знаешь, к концу действия лекарства появляется сильная боль, а потом примешь таблетку — и вроде опять ничего. Как качели: вверх-вниз, вверх-вниз.

— Бад, прости меня, что я сорвалась. Я так перепугалась, когда мне сказали, что ты ранен. Столько лет все было хорошо — и вот на тебе. Я ожидала, что у тебя будут перепады настроения. И это чудо, что ты так оптимистично смотришь на мир.

В «Пуме» заменили второй и третий номера. Болельщики, а большинство из них были родители игроков, нестройно захлопали. Но мальчишка, вышедший под вторым номером, схитрил, и его удалили. Третий получил право на двойной удар.

— Джефф смог бы побить этого парня, — с горечью проговорил Бад, — я точно знаю,что смог бы.

— Ты так рассержен, Бад, — заметила Джен. — Я не осуждаю тебя, ты так много пережил: и смерть Теда, и сам едва избежал гибели. Но я не могу видеть, как это съедает тебя изнутри. Управление не может найти тебе психотерапевта?

— Перестань, — отрезал он. — Мне не нужны никакие консультации. Мне надо снова приступить к работе. Я почувствую себя намного лучше, когда мы сумеем запереть беглецов в ловушку. Дело в этом.

Тем временем «Пума» пропустила мяч, и в следующую секунду ее игрок сделал неверный бросок. Счет стал девять — два. Втайне Бад был доволен. У Джеффа появились шансы вступить в игру.

И в самом деле, после того как было потеряно два очка и ни одного не приобретено, на площадку вызвали Джеффа. Бад видел, как Джефф энергично поднялся со скамейки, несколько раз наклонился и размял затекшую шею, потянулся, прогнулся в пояснице, надел шлем и вышел на площадку.

Бад следил, как его сын шел с лицом, скрытым за прочной маской, как за забралом воинского шлема, его глаза сузились, он избавился от мнительности и самокопания, от всех своих сиюминутных ненужных проблем. Он вошел в сектор, трижды отрепетировал движение броска, поработал бедром и битой, словно он отлаживал машину, которая должна была безошибочно принять мяч.

В ярком пятнистом свете прожекторов Джефф выглядел высоким, сильным, стройным и совершенным. Бад понимал, что сердце у Джеффа сейчас трепещет, как кролик в силках, а колени поднашиваются и дрожат, но издали он был похож на Кола Рипкена или на Джорджа Бретта — великих бейсболистов.

"Пусть он достойно примет мяч, — молился про себя Бад. — Яви милость моему сыну. Пусть он все сделает хорошо или хоти бы не очень плохо. Не допусти его неудачи. Я сделал достаточно промахов за нас двоих, так яви ему свою милость".

Подающий, высокий и гибкий чернокожий парень, резко развернулся и подал мяч, и Джефф отразил удар. Мяч влетел в перчатку принимающего, как пушечное ядро. От удара поднялась пыль, как будто это был удар пули. На мгновение у Бада вновь возникло перед глазами видение: волосы Теда, взметнувшиеся от выстрела, удар пули и смерть Теда. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от непрошеных видений, и переключился на настоящее, чтобы увидеть, как Джефф отбивает второй мяч.

— Это должна быть его подача, — сказал он Джен. Подающий бросил, и Джефф перестарался, он слишком сильно прогнулся и не достал мяча. Вид у Джеффа был, как у подстреленного аиста, когда мяч укатился в третий сектор.

— Черт, ну этот-то мяч он должен был отразить. Про себя он подумал: "Я бы отдал жизнь, лишь бы у моего сына все получилось хорошо".

На пятой подаче Баду показалось, что подающий распрямился с особой силой и скоростью, как молниеносная пружина. Мяч высоко взлетел в свете прожекторов, и казалось, что ноги Джеффа вылетят сейчас из суставов, за ними последуют плечи, за плечами кисти рук и в последнюю очередь к небу взлетит бита. Все происходило, как в замедленной съемке, но, когда мяч соприкоснулся с битой, раздался такой треск, какого Бад в жизни своей не слышал. Даже выстрел Лэймара звучал тише. Мяч взлетел, вскочила публика, вскочил сам Бад с криком:

— Да, да, ДА!

Мяч вылетел с площадки.

— Лети, черт бы тебя побрал, ЛЕТИ! — Бад просто молил Бога, чтобы мяч улетел подальше. "О Боже, я прошу Тебя!"

Он увидел, нам левый игрок распластался у загородки, пытаясь накрыть улетевший мяч, и в какой-то момент Баду показалось, что это ему удастся, но броску не хватило ровно трех футов, и мяч улетел во тьму.

— О, Господи, — орал Бад, — он забил его, как к себе домой! Джефф, Джефф, ТАК ДЕРЖАТЬ!!!

Он захлебывался от восторга и плакал от радости, пока Джефф обходил сектора, застенчиво принимая поздравления от товарищей по команде.

— Бог ты мой, — сказал Бад Джен, — я чертовски счастлив.

— Господи, Бад, у тебя открылось кровотечение, — ответила Джен.

Глава 11

Оделл сидел, положив в подол платья АР-15. На голове у него был ярко-рыжий парик. Груди у него тоже были. Губы неумело накрашены помадой. На нем было надето отороченное сероватым мехом пальто, которое в 1958 году в универмаге Диллона в Оклахома-Сити папаша Руты Бет купил мамаше Руты Бет. Оделл не слишком походил на женщину. Если бы к нему пригляделись поближе, то, скорее, приняли бы его за гигантского роста трансвестита с орудием убийства на коленях.

Но кому надо было приглядываться?

Он спокойно и мирно сидел на заднем сиденье маленькой «тойоты» Руты Бет, стоящей в двенадцати милях от Ред-Ривер на окраине Уичито-Фоллс, что в штате Техас, прямо у поста на границе штатов, на дороге номер сорок четыре, на том ее плече, которое ведет к Оклахома-Сити. Рядом с ним сидел Ричард, тоже, пардон, с сиськами (с теннисными мячами, подложенными под рубашку), тоже в парике, правда в черном, и в красной шляпке с перышками, все это во времена оные принадлежало Бьюле Талл. Макияж наводила самолично Рута Бет, хотя Ричард отметил про себя, что она перебарщивает с красным цветом. В зеркале он, во всяком случае, выглядел как раскрашенный к похоронам труп. Если Оделлу было все равно, то Ричард испытывал чувство протеста, естественно, молчаливого.

Скрывая лицо под полями стетсоновской шляпы Билла Степфорда и спрятав туда же конский хвост, в джинсах и солнцезащитных очках, покусывая пшеничный колос, сидел сам Лэймар. Рядом с его правой ногой, скрытой от посторонних взглядов, приютился обрез «браунинг» двенадцатого калибра, заряженный на этот раз дробью номер восемь — на крупного зверя. На пояснице в кобуре висел «кольт» сорок пятого калибра. Рядом с Лэймаром, на месте водителя, помещалась Рута Бет, вооруженная «моссбергом» Бада. На ней тоже красовалась ковбойская шляпа.

— Ну вот, прибыли, — сказал Лэймар, — надо осмотреть это местечко. Какие бы билеты нам выбрать на завтрашнее представление?

Но Ричард не принял его игру.

— Я не вижу здесь ничего особенного, — заметил он.

— Напряги свое воображение, — посоветовал ему Лэймар.

Они остановились у ресторанчика Денни, непосредственно у заставы на границе штата. На указателе было написано, что ресторанчик стоит на Морин-стрит. Стоянка была запружена машинами, ресторанчик, господствуя над местностью, располагался на небольшом возвышении; через двойные стеклянные двери можно было видеть часть посетителей. Окна заведения были похожи на блестящее ожерелье, надетое на шею небольшого здания. У входа на стоянку высился огромный, выполненный в манере модерна, плакат в бирюзово-красных тонах, по ночам он светился призывным светом, подобно маяку.

— Я вижу вывеску... «Денни», — сказал Ричард.

— Энни, — как эхо повторил Оделл и захихикал.

— Какие проблемы, тетя Люси? — спросил Лэймар. — Тетя Люси, постарайся взять на себя командование. Подумай, что надо сделать?

— Но... может быть, лучше ограбить банк? Это выглядит более достойно.

— О-тойно, — проговорил Оделл, слегка покачиваясь.

— Теперь послушайте, объясняю для бестолковых, — начал Лэймар, — Надо идти в ногу со временем и прогрессом. Ограбление банка сейчас — это не то, чем было ограбление банка в старые времена. А: большие деньги держат в специальных хранилищах, а в кассе можно взять в лучшем случае сотню-другую баксов. Б: по всему банку понатыканы телекамеры. Тетя Люси, вы слушаете меня?

— Лэймар, я уверен, что ты на сто процентов прав.

— Кроме того, там есть скрытая сигнализация, могут оказаться мешки с деньгами, снабженные особым устройством, которое, взрываясь, обдаст тебя красной краской, и ты ее не смоешь неделю, там может быть секретная служба безопасности, наконец, банк могут охранять солдаты национальной гвардии. Так что банк способен оказаться ловушкой.

— Да, теперь я вижу.

— Давай посмотрим, что за заведение ресторанчик Денни? Представим себе это место вечером в воскресенье. Это забытый Богом у черта в заднице техасский городок. Сейчас я нарисую вам картину. Мы возьмем здесь деньги, которые заплатили за завтрак тысяча техасских баптистов. Они, баптисты то есть, очень любят молиться по утрам, а потом они стекаются сюда, позавтракать у Денни. За завтраком они мечут в себя домашнее жаркое, пирожки, яйца, бекон, сироп, соки, кофе. Короче, они жуют, жуют и жуют, как свиньи у кормушки. Потом они раздуваются от съеденного и, блаженно отвалившись, рыгают и ковыряются в зубах. Целыми семьями, чтоб им пусто было. От такой обжираловки они, должно быть, чувствуют себя ближе к Богу, почему, я не знаю и не спрашивайте, я все равно не смогу ответить. Таким образом, часам к четырем в сейфе хозяина накапливается десять — двенадцать тысяч долларов мелкими банкнотами. И никаких скрытых камер. Никакой национальной гвардии. Никаких героев. Никого там не будет, кроме работников на кухне, которые всей душой ненавидят свою работу и не собираются помирать за Денни, каким бы распрекрасным мужиком он ни был, мать его в печенку.

— Энни, — весело сказал Оделл.

— Папочка, я клянусь, ты знаешь все на свете, — воскликнула Рута Бет. — Вообще, ты просто чудо.

— Ну а теперь, тетя Люси, если вам угодно, то мы можем отпустить вас на все четыре стороны и можете отправляться брать банк, а мы тут спокойно ограбим этого техасца Денни.

— Нет, Лэймар, я останусь с вами.

— Спасибо, тетя Люси. Я знал, что могу рассчитывать на тебя, моя радость. Ну, дорогая, сейчас мы немного проедемся по окрестностям, а потом припаркуемся здесь и посмотрим, что к чему и как мы будем действовать здесь завтра, а наши леди пока посидят в машине.

— Хорошо, папочка, — ответила Рута Бет. Рута Бет тронула машину и повернула направо. Они поехали по прилегающим улицам. Вдоль этих улиц стояли маленькие белые домики с удивительно хорошо ухоженными зелеными лужайками. Кварталы перемежались полями, то тут, то там мелькали картинки быта: вот из шланга моют машину, вот трактор тащит по полю косилку, вот поле удобряют навозом.

Ричард смотрел на эти мирные картины и видел перед собой утраченный им мир. Когда-то он был полон презрения! Эти людишки! Дураки и сони, выскочки и филистеры, безмозглые создания, ни на что не годные, кроме всякой ерунды вроде бейсбола, семьи и работы. Теперь, однако, их тоскливое существование поразило его в самое сердце. Их жизнь показалась ему такой прекрасной и заманчивой...

— Сыми-ка это грустное выражение со своего личика, тетя Люси, — сказал Лэймар. — Если ты и дальше будешь грустить, то я могу подумать, что мы тебе надоели и ты хочешь от нас сбежать.

— Лэймар, я и не думал об этом.

— Да, это я уже слышал и раньше. Оделл, если он вздумает уйти, врежь ему как следует по носу.

В это время Рута Бет развернулась и въехала на стоянку ресторана Денни.

— Ну, ладно, девочки, оставайтесь тут и не скучайте, мы скоро. Оделл, спрячь эту штуку получше, чтобы ее никто не увидел. Мы пойдем посмотрим, что это за местечко.

Ричард посмотрел, как Лэймар вышел из машины, небрежно потянулся, одновременно прикрыв джинсовой курткой револьвер. Потом он обнял за плечи Руту Бет и они, как студенческая парочка на свидании, медленно направились в ресторан.

Ричард откинулся на спинку сиденья, стараясь расслабиться. Попытка бежать просто абсурдна — это он хорошо понимал. Нервы его были напряжены до предела. Он чувствовал себя совершенно измотанным. Но из машины он выйти не мог, потому что всем сразу бросилась бы в глаза опереточность его камуфляжа. Он посмотрел на Оделла, который улыбался ему счастливой, пустой, ничего не выражающей улыбкой. Оделлу нельзя было долго смотреть в глаза. От этого можно было сойти с ума: они, эти глаза, были простодушны и отчужденны, в них начисто отсутствовали такие понятия, как причина и следствие, добро и зло. Он был просто гигантским ребенком, которого надо было кормить и которому надо подтирать нос и попку. Лэймар каждый вечер чистил ему зубы и разговаривал с ним ласково и нараспев, подражая детскому лепету и смеху. Однако в Оделле поражал налет невинности. Он не был злым. Он совершенно не был способен сделать выбор в чем бы то ни было. Вероятно, ему было бы лучше остаться в тюрьме, где его боялись и, следовательно, уважали, а значит, оставляли в покое. Другим выходом для Оделла был бы специнтернат, где можно было бы изучить природу странных провалов в его сознании, не позволявших ему стать полноценным мыслящим человеком, но в то же время не мешавших овладению зрительно-моторными навыками, такими, как вождение машины и стрельба. Если же Оделла предоставить самому себе и не подвергать его насилию, то он, скорее всего, не обидит и муху.

Ричард отвернулся от Оделла, и первое, что он увидел, — это пустоту стекол солнцезащитных очков помощника шерифа.

* * *

Лэймар сидел за стойкой, потягивая кофе. Он выглядел как типичный средних лет пастух в техасском стиле. Из своего укрытия он внимательно рассматривал интерьер ресторана. Стены были расписаны зелеными и коричневыми извилистыми линиями, которые успокаивающе действуют на людей. Он изучающе посмотрел на вход. Главный вход располагался в переднем правом углу здания, в боковой стене был закрашенный и незаметный аварийный выход. Однако из окон можно было обозревать автомобильную стоянку. Он снова осмотрел прилавок. Окинул взглядом кассовый аппарат, похожий на компьютер. Когда он ходил в туалет, то внимательно присмотрелся к кассовому аппарату и проверил, не тянется ли от ящика кассы сигнальный провод, подобные штуки попадались редко, но не настолько, чтобы пренебрегать такой возможностью. Черт, однако под кассой могла быть спрятана автоматическая пила или стволы, которые могут выстрелить в момент открывания кассового ящика. В этом чертовом штате кругом одни стволы. Они помешаны на пистолетах. На стене было большое зеркало, вроде бы невинная вещь, но она тоже нуждается в проверке. Если к зеркалу приставить кончик карандаша и будет провал между ним и его отражением, значит, все в порядке. Но если они соприкасаются, то, значит, это зеркало прозрачно с одной стороны, то есть по ту сторону такого «зеркала» может находиться наблюдатель, а то, чего доброго, и стрелок.

Кухня, как это бывает обычно, располагалась в глубине, за баром. От стойки кухню отделяла стена, в которой было прорублено широкое голландское окно, через него из кухни подавали готовые блюда. Сейчас здесь было два повара, но в воскресенье их может быть и четыре, и даже шесть. Все повара черные. Будут ли они поднимать шум, чтобы сохранить своему хозяину его застрахованные деньги? Вероятно, нет. Но определенно это можно сказать только о стариках. А что можно сказать о том молодняке, который пасется во дворе, те ниггеры помоложе и могут сопротивляться, просто чтобы показать, какие они крутые. Н-да. Ну ладно, посмотрим по ходу дела.

Он слегка повернулся на стуле, чтобы посмотреть, как расположены столики. Обеденный зал только один. Это просто великолепно. Но что плохо, так это то, что была и ловушка. В коридоре холла эти прожорливые ублюдки понаставили тамбуров и дверей, ведущих в туалеты и в кабинет управляющего, а также в кабинет для некурящих. Одному человеку будет трудно держать под прицелом зал с пятьюдесятью столиками и коридор холла, который отходит от зала под углом девяносто градусов. С места кассира можно, однако, прострелять все это пространство. Если ему удастся затащить управляющего в его кабинет, то, возможно, он сможет контролировать ситуацию и в коридоре. Но куда ему определить своего хвостового стрелка? Лучшим местом для него будет амбразура окна в коридоре холла. Отсюда хвостовой стрелок сможет видеть героев в толпе, если таковые объявятся, и нейтрализует их. К тому же прикрывающий его человек сможет увидеть, когда и откуда появятся копы. На случай появления полиции очень кстати был аварийный выход. Лэймар не любил вступать в перестрелки. От них надо уходить и всячески уклоняться, обделывая дело без лишнего шума и стрельбы.

Была и еще одна головная боль — водитель. В его группе только четыре человека: один из них — тряпка и размазня, другой — просто дуболом. А зал велик. Лэймар не мог позволить себе роскошь оставить в машине человека. Тогда он не смог бы практически один управиться в зале. Значит, придется тащить всю команду, даже этого яйцеголового Ричарда, внутрь. Баду это совсем не нравилось. Надо будет остановить машину прямо у входа и быстро вбежать внутрь; но проезжающие по своим делам копы могут заметить машину с заведенным двигателем, открытыми дверями и пустую. Они, конечно, заинтересуются таким явлением и остановятся. Не хотелось бы нарываться на дорожный патруль. А часто ли проезжает тут по своим казенным надобностям Джонни Коп? Как это узнать? И до воскресенья остается только три дня. Лучше всего подождать до следующего воскресенья. Но Ричард того и гляди свихнется, Оделл уже изнывает от скуки, а это опасно, и кто знает, что может прийти в голову Руте Бет?

Он оглянулся к Руте. Она тоже посмотрела на него.

— Твою мать, — сказала она, — коп.

* * *

Помощник шерифа постучал в окно. Почти мальчик, в самом деле ему было чуть за двадцать, глаза его казались очень широко расставленными, так как он носил солнцезащитные очки-консервы. Волосы у него были цвета спелой кукурузы. Он выглядел излишне сурово и напускал на себя значительность. Смотрел он в упор на несчастного Ричарда и при этом энергично жестикулировал.

Ричард тупо глядел ему в лицо. Разум его помутился от панического страха. От этого страха он намочил в штаны. Теплая моча разливалась под одеждой. Из глаз потекли слезы. Ричард почувствовал, что за его спиной Оделл пошарил рукой под одеялом, в которое была завернута АР-15. Приклад винтовки был виден невооруженным глазом. Если бы коп внимательно посмотрел, что происходит в машине, и ему в голову пришла бы абсурдность положения, при котором в старой «тойоте» с двумя пожилыми женщинами обнаруживается автоматическая винтовка, если бы до полицейского это дошло, он бы взял их теплыми.

Ричард начал заикаться. Из его горла слышались странные прерывистые звуки. Губы пересохли. Чувство было такое, что у него во рту полно сухого песка. В нетерпении коп повторил свой странный жест и снова постучал в боковое стекло.

— Оути теко, — сказал Оделл.

Ричард стал заикаться еще сильнее. Потом до Ричарда чудесным образом дошло, что хотел сказать ему Оделл: опусти стекло.

Его трясущиеся пальцы метнулись к ручке и повернули ее. Ричард почувствовал, что на его лице появилась идиотская улыбка. Это была уже не паника, это было нечто большее, Ричард уже обитал в таком месте, где бабочки чистейшего страха невозбранно летали где им заблагорассудится.

— Привет вам, мэм, — проговорил молодой полицейский.

Разинув рот, Ричард, как идиот, закивал полицейскому.

— Сегодня очень жарко. Я просто забеспокоился, видя, что вы закупорились в машине, как в консервной банке. Через час такой жары в закрытой машине даже собаки не выдерживают и могут сдохнуть, да, честное слово, мэм, я сам это видел. Вам нужно хоть немного свежего воздуха.

Для Ричарда это прозвучало чистейшей бессмыслицей. Он что, не видит щетины на его висках, широких плеч, волос на руках, широких и мощных запястий? Или он специально не замечает приклада автоматической винтовки, который нагло высовывается из-под одеяла, лежащего между ним и Оделлом?

— Вы из города? Оклахомы? Приехали погостить?

Язык Ричарда прирос к небу. Казалось, он прочно отвык разговаривать.

— Тетя Люси! О, тетя Люси! Ты чем-то расстроена, с тобой ничего не случилось?

Он оглянулся и увидел, как по ступенькам крыльца буквально летит Рута Бет. За ней появился Лэймар, трезвым изучающим взглядом окидывающий местность.

Она подбежала к Ричарду и качала нежно гладить его по руке, обращаясь к полицейскому:

— Вы знаете, тетя Люси была очень бойкой, пока ее на хватил удар. Теперь она способна только на то, чтобы все время сидеть в кресле-качалке в компании миссис Джексон, и они все время качаются, качаются и качаются. По четвергам мы вывозим их на длительные прогулки. Это единственный день, когда они покидают ферму.

Юный коп отступил на шаг, переводя взгляд с Руты Бет на Ричарда и обратно. При этом он ухитрился не заметить Лэймара.

— По четвергам Билл дает себе день отдыха, — продолжала Рута Бет. — Он работает на заводе Чалмерса в Оклахоме. Мой Бог, это добрейшей души человек. Мой первый муж, Джек Уильямс-младший, был совсем не таким. Тот человек ничего не сделает, если ему не светит выгода. — Она обернулась к Лэймару с грацией провинциальной драматической актрисы: — Билл, солнышко мое, все в порядке. Можешь вернуться и принести мороженое.

Лэймар кивнул и направился в ресторан.

— Они обожают мороженое, — продолжала Рута Бет, обращаясь к молодому полицейскому. — Но Боже их упаси от захода внутрь заведения. Они становятся неуправляемыми, устраивают там черт знает что. Поэтому мы обычно оставляем их в машине, быстро перекусываем, а потом приносим им мороженое. Это самый лучший для нас день недели.

— Все хорошо, мэм, — ответил полицейский. — Но следите за ними. Наверное, эта старая леди случайно закрыла окно...

— Тетя Люси, какая ты нехорошая девочка!

— И я пытался объяснить им, как быстро они могут задохнуться в закрытой машине в такой жаркий день. С собаками это случается постоянно. Мама с двумя детишками однажды пошла в магазин, а собаку оставила в машине. Через час они вернулись, а собачка, бедняжка Фидо, к этому времени сдохла на заднем сиденье. Представляете, какой это был удар для малышей.

— Ладно, я поговорюс тетей Люси, и будьте уверены, сделаю ей внушение. Ей придется научиться вести себя правильно.

— Может быть, мы еще увидимся. Добро пожаловать в Уичито-Фоллс.

— Я тоже надеюсь, что мы побываем здесь еще раз. Полицейский прошел мимо Лэймара, спешившего к машине с двумя порциями мороженого в бумажных стаканчиках, и приподнял шляпу. Лэймар улыбнулся в ответ и, обойдя машину, открыл дверцу.

— Вот и я, тетя Люси, — громко сказал он и сделал вид, что протягивает стаканчик Ричарду. Но когда тот потянулся за мороженым, Лэймар отдернул руну.

— Ну-у-у, — разочарованно протянул Ричард.

— Безмозглая тварь, — прошипел Лэймар, проскользнув на переднее сиденье. — Черт тебя подери, ты что, не мог придумать ничеголучше, чем сидеть и смотреть на него, словно ты только что проглотил аршин?

— Я не актер, Лэймар.

— Нет, ты точно не актер. — Лэймар повернулся к Руте: — Сладкая моя, ты спасла наши окорока. Ты выступила просто великолепно. Я думаю, что у тебя великое будущее в нашем дерьмовом ремесле.

— Лэймар, — канючил Ричард, — можно я возьму мороженое?

— Нет, нельзя, — ответил Лэймар. — Одно мороженое получит Оделл, потому что сидел спокойный, как огурец, и улыбался, как я его и учил. Второе мороженое получит Рута Бет, потому что сумела, как никто, запудрить мозги этому копу. А ты, Ричард, ничего не получишь, потому что по твоей милости в следующую секунду мне пришлось бы застрелить этого мальчика, и снова началась бы погоня, и нам пришлось бы удирать из-за такой ерунды, просто потому что ты дурак и дерьмо.

Он поцеловал Руту Бет, и она тронула машину.

— Спасибо, папочка, — сказала она.

— Уи-чад уи-уи, — вдруг произнес Оделл.

— В чем дело, Оделл? — спросил Лэймар. — Радость моя, ты поняла, что он сказал?

— Он говорит, что Ричард сделал пипи, — ответила Рута Бет.

— Ах, тетя Люси, какой же ты, в сущности, еще ребенок!

Глава 12

Ничто так не пугает человека, как вид собственной крови, но когда Бад в тот вечер добрался до госпиталя, он уже начал догадываться, что от такого кровотечения он, пожалуй, не умрет. Так и случилось. Он не умер. Просто у него под мышкой разошлись швы, когда он бурно отреагировал на удачный бросок Джеффа. Кровопотеря оказалась незначительной, но молодой врач, дежуривший в отделении неотложной помощи, решил проявить бдительность и наотрез отказался отпустить Бада домой, предложив ему провести ночь в госпитале. На него не подействовали ни стоны, ни мольбы Бада по этому поводу.

— Вот так он и хнычет все время, — сказала Джен доктору. — Наверное, он находит в этом какое-то удовольствие.

Но на следующее утро в госпиталь явился самолично полковник Супенский. В глазах его был стальной блеск, и он не собирался, как в прошлый раз, по-приятельски болтать с Бадом.

— Я очень недоволен вами, сержант Пьюти.

— Виноват, сэр, — угрюмо буркнул Бад.

— Я хочу, чтобы вы расценивали рекомендации доктора как мои приказы. Вы не должны болтаться целыми днями непонятно где. Вы не в отпуске. Пока вы еще на службе, и ваша задача — выздоравливать, чтобы вернуться к работе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Бад.

— Бад, я по вашим глазам вижу, что у вас что-то неблагополучно. Когда в человека стреляют, он вспоминает о самом дорогом, что есть у него в жизни, и переоценивает ценности. Я хочу...

Бад в напряженном ожидании смотрел на полковника.

— Я слушаю вас, полковник.

— Мне надо поговорить с вами, Бад.

— Поговорить? О чем?

— Как я понимаю, чья-то жена видела вас в Эльджине, в местной закусочной в компании вдовы Теда. Это неприлично.

— Кому какое дело до этого?

— До этого никому не должно быть никакого дела, Бад. Но это бессмысленный разговор. «Должно» и «есть» отличаются между собой, мак день и ночь. Если говорить честно, то, если ты носишь кокарду и ходишь на службу, твое поведение не только должно бытьбезупречным, но и выглядетьбезупречным. Это неприятно, я даже считаю, что неправильно, но это жизнь и факт, и вы, точно так же, как и я, знаете об этом. Но сейчас единственное, чего я от вас хочу, — это скорейшего выздоровления. Вы меня поняли?

Бад глубоко вздохнул. За его долгую службу ему еще никогда не приходилось прекословить начальству. Это не его стиль. Если ты заставляешь других жить по правилам, то изволь и сам придерживаться этих правил — таково было его кредо. Но сегодня по непонятной причине он отступил от этого правила — возможно, было виновато его состояние, а может, просто он заглянул по ту сторону края вселенной, что изменило его умонастроение. Как бы то ни было, но он сказал то, что сказал.

— То, что происходит между миссис Пеппер и мной, касается только нас двоих, ну и, конечно, моей жены. Больше это не касается никого. Вот и все, что я могу сказать.

Полковник посмотрел на него тяжелым взглядом.

— Бад, скандал, р-раз-вод может очень дорого вам обойтись. Поверьте мне, уж я-то знаю. Я прошел через это, когда служил в морской авиации, четырнадцать лет назад. И мне потребовалась вечность, чтобы опять встать на ноги. От меня отвернулась моя средняя дочь, и я буду переживать это до самой смерти. Я все отдал женщине, которую, как мне тогда казалось, я любил и которая теперь замужем за генералом. Так что я все это испытал на своей шкуре. Кроме того, Бад, подумайте о службе. Если вы женитесь на вдове человека, с которым были вместе в перестрелке и он погиб там при непонятных обстоятельствах... Могут пойти разговоры. Потом существуют репортеры. А эти ребята падки на всякую грязь.