Магомед, Мамед, Мамиш

      - А кто тебе сказал, что мы так называем его?!
      - Проще простого догадаться!
      Кукарекал, будто соревновался с моллой. "Грех так говорить!" - это бабушка Мелек-ханум. А если бы это-го Святого петуха увидала?
      Петух впал в такой грех, добром не кончит, это уж точно. "А ты сразу грех!" Молла пел-заливался вдо-хновенно. Достоин был похвалы и рыжий петух не щадил себя.
      А что до чая во дворе мечети Тазапир, то цены ему не было: под цвет гребня петуха, ароматный. Домой воз-вращаться не хотелось.
      - Может, заночуешь? - спросил Расим.- А то на ночь глядя, чего доброго, синяков прибавишь. Расим поверил. Раз человек говорит, что поскользнул-ся, так оно и есть, как же иначе?
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ - рассказ о том, как дяди связали руки-ноги Мамишу, а в рот запихали платок, чтоб и слышать никто не слышал, и знать никто не знал. Окна и двери квартиры Хуснийэ-ханум закрыты наглу-хо, а во дворе тишина такая, что слышно, как капает из крана вода. Хуснийэ утром человека следом за Мамишем послала, а тот, проводив его до Сабунчинского вокзала и посадив на электричку, вернулся. По логике Хуснийэ выходило, что Мамиш ни о чем не помышля-ет. "Какого-то Дашдемира спросил, а мальчик ему: "Вам Гая нужен?" Что за бред? А я у мальчика потом спрашиваю: "Кто такой Гая?"А тот дикий какой-то, ни слова не сказал, отбежал за угол". Стала Хуснийэ на-бирать номер телефона, чтоб у Хасая спросить: "Что за Гая?" Две цифры набрала и вспомнила, Гюльбала по-койный рассказывал, это же мастер Мамиша!.. Хус-нийэ застыла, стоит, трубку даже положить на рычаг забыла. Что же ты, Гюльбала, со мной сделал? И слезы катятся, катятся. На кого ты меня оставил? И зачем мне жить без тебя на свете? Встать бы тебе из могилы, от-ветить Мамишу!.. Как он твоим именем, подлый, спе-кулирует!.. В окно ворвался крик с улицы, и она, будто одряхлев сразу, усталая, опустилась на стул, положила трубку и еще долго сидела, старея и кляня судьбу, пока тот же назойливый крик с улицы не поднял ее и не подвел к окну: кому там не терпится, будто режут кого там? Улица жила обычной летней жизнью, а кри-чавший как сквозь землю провалился. Слезы унесли, смыли горечь, и она уступила свои владения злобе. До чего обнаглел Мамиш! Вчера ночью она подняла но тре-воге одного из своих доверенных, и утром чуть свет тот увязался за Мамишем. Затем после стольких лет ссоры пошла к Are домой. Ее приход всполошил всю семью. Чернобровая жена Аги -"Ух какая, не стареет!"за-волновалась, растерянно забегала по квартире, не зная, куда усадить Хуснийэ-ханум, чем угостить. И в душе благодарна ей: "Очень хорошо, спасибо ей, сидит у нас на шее этот Али, избавимся от его присутствия!" А Хуснийэ, наполнив комнату жаром своих слов и наэлектри-зовав сыновей Аги, которые как стояли у окна, так и застыли, что-то шепнула на ухо Аге и тут же выскочи-ла, не дав опомниться ни жене, а она уже мыла рис, чтобы ставить на плиту плов, ни самому Are. Потом, схватив машину, помчалась к Гейбату, и у него в доме повторилось в точности то же, что произошло несколько минут назад у Аги, за исключением того разве, что же-на Гейбата кормила пузатого младенца, пятого их сы-на, Ширбалу, и тот ни с того ни с сего вдруг разорался так неистово на весь квартал, будто его в розовую мя-коть щеки оса укусила или вместо молока из материн-ской груди пошла одна горечь.
      А наутро, как только Мамиш вышел, спеша в Бузовны к Гая, Гейбат преградил ему дорогу. А как же? Вдруг задумал неладное.
      - Куда ты собрался? - спросил Гейбат, деланно зе-вая.
      - На шашлык!
      - Почему так дерзко? - Это Ага появился.- Мы же твои родные дяди. Зачем это все тебе?- Ага говорил миролюбиво.
      - Как шпики!
      - Хочешь, чтоб твоему дяде было плохо? Чем он те-бя обидел?- Ага будто не слышал того, что сказал Ма-миш.- Может, нам чего не известно? Можешь на ухо мне шепнуть. Мамиш попытался пройти.
      - Сиди дома,-сказал Гейбат.-Когда раскаешься, скажешь, что выдумал все, попросишь прощения, поса-дим тебя в такси и отвезем куда твоей душе угодно! Хоть в Москву!.. Куда лезешь? Я же тебе сказал! Какой непонятливый!
      - Пропусти.
      Ага бросил сигарету под ноги и зло растер.
      - Не выводи нас из себя, мы же контуженые, ты знаешь! Сказал тебе Гейбат сиди дома! Значит, сиди!
      - По-доброму говорю, отойдите, не то худо вам бу-дет.
      - Еще грозишь! Быстро же забыл наш хлеб! Только хотел легонько оттолкнуть Агу, как Гейбат под-сунул под ноги Мамишу свою палку, тот споткнулся и плашмя на асфальт. Ага навис над Мамишем, Гейбат подскочил и в подбородок племяннику кулаком. За-тащили Мамиша в комнату, связали.
      - Мы тебя отлупим и Тукезбан нам спасибо скажет! Мамиш вырывался, пришлось Гейбату удар почувстви-тельнее нанести, заткнуть его кричащий и грозящий рот ("Здесь же нет глухих!") платком, пусть остынет, уго-монится. Тогда прижмут, как дитятю, к груди, не бро-сят же его, сына родной сестры, какой бы непутевой она ни была. А пока пусть полежит, кровать-то своя! Уже десять утра.
      Пускай Мамиш лежит-полеживает, а я расскажу о станции Бузовны, где по уговору должны были встре-титься всей бригадой и идти к Гая. Собрались, а Мами-ша нет. Сначала Расим пришел, нет чтобы ему за Ма-мишем зайти, но зять спешил на работу и Расим пошел с ним, тем более по пути им; потом Арам, за ним Сергей и Селим. Собрались, ждут Мамиша, а его нет и быть не может. У Гая костер вовсю полыхает, горящие угли накаливает, мясо почти все на вертела нанизано. Где же они? Пошел к ним навстречу Гая. А уже около один-надцати. А вид у него, думает Гая, какой был! И при-шел вчера непонятно зачем! Определенно избили, а он -"споткнулся". И поняли друзья, что беда с Мами-шем, и понять это нетрудно; что делать, тоже яснее яс-ного - конечно же, поскорее к нему домой! И пошли. Вернее, поехали. Тут не до шашлыка, если даже мясо нанизано и угли полыхают. Вот он, угловой дом.
      Вошли во двор, на второй этаж. Что здесь вообще тво-рится?!
      Это ты, Мамиш?! А эти кто? Ах, это же дяди! Вместе пировали, обнимались, тосты говорили!.. Давайте еще раз знакомиться!.. Они с миром, а тех будто подмени-ли - в темном переулке лучше не попадаться! Гая про-тянул руку, чтобы вытащить кляп изо рта Мамиша, но Гейбат не позволил: не лезь, мол! Нас пятеро, а вас двое, не боитесь разве?! Гая не сказал этого, и без слов ясно. Но кому ясно, а кому и нет. Гейбата не напугаешь, мо-жет и с тремя справиться.
      - Слушай, ты! Великий представитель! Шашлык мой уплетал? Люля-кебаб мой ел? Ах ты умник! А как я вас хвалил? А какие я песни вам пел?.. Но вы все такие, еще ни одного порядочного среди вас не встретил!
      - Да вы еще и отсталый элемент! Ай-ай-ай! - Это Арам, щупленький холмик перед высоченной горой; Гейбат пока соображал, что ответить, как Ага Араму:
      - И ты нас учить будешь?! То-то мне приснилось, что я алфавит твой учу!..
      А когда Гая снова полез кляп вытаскивать, Гейбат дал волю рукам. Такой большой дядя, а сдержаться не мо-жет! Да разве можно на Гая руку поднимать?! Это все равно что по скале дубасить: ударишь - само-му больно станет. Гейбат это понял, смекнул, что голы-ми руками здесь никого не возьмешь, поднял над голо-вой палку, и все отскочили назад. Комната не очень большая, но дом родной и стены раздвинутся, если на-до. Тут-то и началось!..
      В сутолоке Гая вытащил-таки кляп, но трудно было разобрать слова Мамиша, потому что говорили и крича-ли все, кого вместила комната; не слыхали никогда эти стены такой многоголосицы, а когда строили, и в голову мастерам не могло прийти, что настанет день, когда столько мужчин и столько слов, внятных и невнятных, вберет в себя комната объемом 5Х 5Х 5; Расим в центре этого куба был, решил уладить миром спор, но Ага - когда дерутся, не лезь в середку - со всего размаху ударил его. Откуда было знать Are, что Расим спорт-смен-боксер, разряд имеет? А у Расима до сего дня, бы-вает же такое на Кавказе, дела складывались так, что ни разу он не воспользовался своим искусством ни до, ни после получения разряда и рад был безмерно этому, гены генами, традиции традициями, а не пришлось. Ах, как жаль, что вынудили его нарушить закон "гостеприходства" и показать кое-какие боксерские штучки из самых элементарных: он, кажется, не дотронулся даже до Аги, а тот, будто мячик, отлетел и на Гейбата, чуть с ног его не свалил. Дядьев двое, это известно, а их пя-теро; отняли у Гейбата палку. И сами кулаки их попро-бовали, и дядьев угостили, даже помощи Арама не по-надобилось.
      Но пусть они дерутся, а я расскажу вам... О ком? О Хус-нийэ-ханум, конечно.
      Когда Гая с товарищами поднимался по лестнице, сна-чала не разглядела, кто идет, очки надела. Это же друзья Мамиша!
      И, учуяв, поняла, что драка будет, потому что Мамиш лежит со связанными руками и ногами, а Гейбат не лю-бит, когда кто-нибудь в его дела нос сует, палки ему в колеса вставляет.
      И, как только до ее слуха донеслись ругань и удары ку-лаков, а может быть, и чуть раньше, она подняла крик, хотя никто ее услышать не мог, и тотчас позвонила в милицию: "Спасайте!- Вот еще, не узнали ее.- Как кто?! Это Хуснийэ-ханум! Да, да! Бахтиярова! Немед-ленно выезжайте!" А чего выезжать, когда рядом? Ее первейший долг - сигнализировать: "Кровь, понимае-те, кровь льется!" И вскоре прибыли три милиционера, подоспели причем в тот момент, когда Ага на полу сидит, у Гейбата шишка над глазом, Гая в разорванной рубаш-ке, у Сергея и Селима лица в царапинах - комната не очень большая, даже если только размахивать руками, непременно попадешь. Лишь Расим и Арам выглядели более или менее нормально, хотя глаза Расима излу-чали недоумение, но это всегдашнее их выражение, а Арам побелел, как полотно. На кровати Мамиш, руки и ноги связаны, и это на пользу им, друзьям Мамиша: пусть видят!
      Хуснийэ-ханум как взорвалась!.. И не нашлось никого, чтоб перекричать ее. И так набросилась, на кого бы вы думали - на Гейбата и Агу!..
      - Какой позор! Кто дал вам право бесчинствовать? Варварство! Бескультурье! Как можно измываться над родным племянником?! Дикость какая! Произвол! Мамиш так и лежал с открытым ртом - то ли думал, что кляп еще не вынули, то ли от удивления разинул.
      - Вы ответите за это беззаконие!..
      Хуснийэ-ханум распалялась, подогревала себя, и гнев ее - хотите, верьте, хотите, нет - был естественным, и возмущение, с места не сойти, искренним. Недобрым словом и Хасая вскользь помянула, а потом дошла оче-редь и до "шайки Мамиша".
      - Хулиганы! Стыд какой! Вместо того чтобы обра-зумить и усовестить, вы, молодые ребята, деретесь с ин-валидами войны! У Гейбата нет ноги, Ага весь в следах от пуль! Вас пятеро, а их двое!
      Никого не пощадила, всем грозила расправой по закону, хотя Мамиш тут ни при чем, его-то за что? Говорила и развязывала петли на руках и ногах, даже потерла их, чтоб следы разгладить.
      Много разговоров вызвало на улице странное шест-вие - колонна людей, занявшая все неширокое про-странство от тротуара до тротуара, причем людей из-битых, с синяками-шишками и кровавыми подтеками на лицах. Впереди милиционер с Хуснийэ-ханум, сле-дом Расим и Арам, за ними дяди, еще милиционер, и после Гая, Мамиша и толпы ротозеев замыкающий милиционер. Неясно, кто бил, а кто бит; и не только глазеющие не могли это определить над этим лома-ли головы и в отделении милиции, составляя про-токол:
      "В четверг, 29 июня с. г. по неотложному сигналу, теле-фонному звонку, общественницы нашего района Хус-нийэ-ханум Бахтияровой оперативная группа сержанта милиции Агаева, милиционеров Бабаева и Вагабова (А, Б, В...) в 11 ч. 30 м. срочно направилась в дом 59/15 по улице..."
      И в это время в милицию нагрянул Хасай. Когда Хуснийэ-ханум сообщила в милицию о драке, она позвонила тут же Хасаю на работу, пожалев при этом, что у нее нет прямой телесвязи с ним или хотя бы на-строенных на одну волну с ним карманных приемни-ков. Хасая на месте не оказалось; позвонила в микро-район, но трубку подняла - да провалиться ей в преис-поднюю - Рена! По пути в милицию Хуснийэ-ханум попросила соседского парня немедленно разыскать Ха-сая и сообщить о случившемся. И деньги ему дала, чтоб машину взял и мчался к Хасаю на работу или домой, пусть предупредят его - станет она произносить вслух имя этой Рены,- пусть он скачет в милицию выручать братьев. Вот и нагрянул и тут же с ходу, будто догова-ривался с Хуснийэ, обрушился на них:
      - Как вы смели?!
      А потом на Мамиша глянул.
      - Ты тоже хорош!
      Парни подобрались, насторожились: что будет дальше,; Мамиш с трудом узнал дядю: за одни лишь сутки, про-шедшие после их разговора, во взгляде Хасая затаилась боль. Глаза усталые, и в них мука. Съедает и съедает себя. И лишь одна дума: Октай! "Что же ты, смерти моей хочешь?" Внутри Мамиша что-то дрогнуло. Весь мир подарил бы Хасай Мамишу, если бы тот сказал: "Все я выдумал, соврал, из-за Р это, я же, знаешь, ни-как не могу свыкнуться с мыслью, оттого и не же-нюсь!.." И сейчас еще не поздно раскаяться. И Ха-сай понял бы Мамиша, как не понять? Ведь увел из-под самого носа! Хотя и не хотел, видит бог! Она сама. Он наклонился к Мамишу, тесно здесь, а сказать надо так, чтоб никто не услышал, не понял:
      - Скажи, что оговорился, растопчу обидчиков! Шепнул или нет, но Мамиш расслышал, и даже больше того, что он сказал. Но Мамиш, упрямец, молчит, а гла-за говорят: "Нет! Все правда!" Лицо Хасая сделалось серым.
      - Тогда пеняй на себя! - И к заместителю началь-ника:- Вот что! Надо наказать всех! И на работу сооб-щить, чтоб меры приняли! Всех наказали чтоб! И бра-тьев моих, и этих молодцов, присвоивших себе звание образцовой бригады! Я сам тоже позвоню их начальни-ку! Распустились! Стыд и срам!
      А что? Правильно говорит! До запятой все верно. Братья молчали: Хасаю виднее, как поступать и что говорить; раз решил, что надо всех наказать, так тому и быть. Допрос уперся в тупик. Хасай, которого заместитель на-чальника Гумматов (А, Б, В, Г".), конечно, знал хорошо, сказал свое слово и ушел; слово справедливое, но не протокольное; Хуснийэ-ханум толком ничего путного сообщить не могла и тоже покинула милицию вслед за Хасаем - не переносит запаха сургуча и свежей крас-ки, хотя ремонт здесь был весной; она свое дело сдела-ла, сообщила, предотвратила и ушла. С чего все нача-лось? Значит, так: Мамиш оттолкнул своего дядю Агу; нет, еще раньше племянник оскорбил старшего дядю. А за что и по какому праву? Ах, и вчера его били, Ма-миша!.. За что все-таки? А? Гая переглянулся с Расимом: вот тебе и поскользнулся! Гумматов держит перо, чернила высыхают, и бумаге не терпится. А Мамиш молчит.
      - взяточник мой дядя!
      - ай-ай-ай!.. такого человека!..
      - бабник!
      Смешок А, смех Б, хохот В. Ухмыльнулся и Гумматов.
      - а доказательства есть?
      Какие тут доказательства?
      - разве не видите,- переминается Гейбат, а потом садится на скамейку, раз не догадыва-ются предложить ему сесть,- разве не види-те, что конь копытом по голове его стукнул?
      - а вас не спрашивают,- это А.
      - и садиться вам не положено,- это Б.
      - не мешайте составлять протокол,- это В.
      И А, и Б, и В заручились одобрительным кивком Гумматова, а он с таким запутанным делом встречается впервые; ясно, что и ребята эти отличные, работяги, по глазам видно, все как на подбор, как же друга своего не защитить? Мамиш молчит.
      - Так за что же вас? - окунул еще раз перо в черни-ла, и Ага ему сует шариковую ручку; на ракету похожа; Ага без подарков не может, а Гумматов простой ручкой любит писать, макает и пишет. И Гая Мамишу:
      - Говори, чего молчишь?
      - Не бойся! - Сергей ему. Голос будто сверху, с вышки: "Эй, чего раззевался?!"
      чего пристали?
      И Арам:
      - Что же ты?!
      не твоего ума дело!
      У Расима удивленные глаза.
      - Не дрейфь!
      катитесь вы все!..
      - Ну вот что,- заговорил Гумматов.- Хасай Гюльбалаевич, в общем-то, прав! Двустороннее (чуть не ска-зал "воспаление"!) хулиганство! Кто кому и что ска-зал - разбирать нам некогда, у милиции есть дела пова-жнее! Это дяди, а это их племянник, пусть разбираются в своих семейных делах сами! Но драка!покачал голо-вой.- Но оскорбления!- еще раз покачал головой.- Этого, ясное дело, мы не позволим. Особенно теперь! Газеты читаете? (Все слушают, никто не отвечает.) То-то!
      Не станет же Гумматов рассказывать им о недав-нем совещании в министерстве, где, кстати, его включили в группу по составлению резолюции и одна его фраза даже попала в газету. - Не позволим никому!
      "Ай да Мамиш!- мигает Гейбат Are.- Ай да племян-ник!.." И Гюльбала будто смотрит на Мамиша: "Что же ты?"- И далекое-далекое:- "Чего же ты молчал, там бы и сказал!"
      с бритвой осторожнее, не задень тела!
      Одной рукой Гюльбала тянет шелковую рубашку, а другой держит бритву, разрезает полосками шелк. Ма-миш затаил дыхание.
      осторожно бритвой води!
      А Гюльбала не спешит, молча наблюдает за его движе-ниями Мамиш.
      хватит, что ли? пока кровь не пролил!
      Но Гюльбала повернул того к стенке и разрезает ру-башку со спины, с лопаток; лишь раз то ли вздрогнул тот, то ли мурашки по спине пошли.
      задел, что ли, что за человек ты? оставь хоть спину!
      И спина исполосована и шелковая рубашка полосками треплется на ветру, как ленты бескозырки. Гумматов молча закончил составление протокола, пре-рванное приходом Хасая:
      "...Братья Ага и Гейбат Бахтияровы учинили противо-законную расправу над племянником, сыном своей се-стры Магомедом Байрамовым, а последний, в свою оче-редь, позвал на помощь дружков из бригады, которые, а именно: Дашдемир Гамбар-оглы, Арам Аллахвер-дян, Сергей Анисимов, Расим Гамзаев и Селим Ажда-ров, учинили недозволенный дебош, избили инвалидов войны, вышеупомянутых брйтьев Бахтияровых..." Ми-лиция просила, в частности, нефтепромысловое управле-ние "принять меры общественного воздействия на чле-нов бригады образцового труда вплоть до лише-ния их (хотел премии, да раздумал) в порядке на-казания этого высокого звания". Прочел, подумал и между "порядком" и "наказанием" вставил еще слово: "временного"; еще раз перечитал и остался доволен протоколом - и палочка, как говорится, цела, и шаш-лык не сгорел.
      Дядей отпустили. Куда идти? Ясно, куда, на работу. Дня два не будут людям на глаза показываться, помощ-ники и у того, и у другого есть. Потом, задержав немно-го, выпустили Мамиша и его товарищей.
      И тут вдруг Саттар.
      - Арам?!
      Смотрит, а рядом Мамиш.
      - А, и вы здесь...
      Мамиш удивлен: откуда Саттар Арама знает? Арам мнется, неудобно, дойдет до Христофора, невесте по-том объясняй.
      - Да вот дрались... Сам узнаешь!..- и быстро уводит ребят, а Мамиш уходить не хочет. Стоят, смот-рят друг на друга.
      - Ну вот, мы еще раз с вами встретились. Не рады? - Какая уж, к черту, радость? Но почему-то по-веяло на Мамиша таким теплом, будто знает он Саттара давным-давно.
      - Мамиш, чего ж ты? - нетерпеливо зовет его Се-лим.
      - Надо идти.
      А Саттар Мамиша не задерживает. Только руку ему
      крепко-крепко жмет.
      - Я думаю, это у нас не последняя встреча... Нет, нет, я вовсе не о деле!
      непременно!
      Ребята ушли, а Саттар - в милицию; он уходил по за-данию и снова что-то важное мимо прошло. Читает про-токол, другим следователем составленный, и ничего по-нять не может: за что они Мамиша? Поди свяжи то и это дело; случайность? "Мамиш, Мамиш..." У Саттара последнее время часто так, с опозданием; глядишь, и жизнь пройдет, ничего толком не сделаешь. Арам торопит ребят. А куда им спешить?.. Да и Гая не может идти так по улице, тенниска разорвана; он оде-вает рубашку Расима, Расим остается в шелковой май-ке, которая вполне может сойти за безрукавку. Что же дальше? Ребята молчат.
      - Так нам и надо, дуракам!- Это только Гая мог за всех.- Хорошо ты нам отплатил, молодец!
      покричи, покричи, полегчает.
      - Вы меня спасли, не будь вас... Не надо сердиться, Гая.
      - Ну и учудил ты, Мамиш! - Такой поворот, чисто сергеевский, Мамиш приемлет.
      много чего ты понимаешь.
      - Чего-чего, а этого,- Арам не может успокоиться, давно не был в такой передряге, да еще в милицию по-пал,- я от тебя не ожидал!
      а чего ожидал, и сам не знаешь.
      - Я и сам не пойму, как вышло.
      - Ах дураки!
      - Что, сами теперь будем драться? Тут поблизости, во дворе мечети, можем побоксовать!
      - Да, а как шашлык?- решил Селим их как-то от-влечь.
      - Без меня!- отрезал Арам.
      - И без меня!- сказал Сергей.
      - Тогда и я.- Расим.
      - Ну нет! Чтоб еще и шашлык пропадал!..- та же злость в глазах, но сдерживается Гая, и не поймешь, в гости зовет или задание какое дает. А в Бузовнах второй костер прогорел и Полад дважды бегал на станцию. Третий разожгли. Как все мясо упря-чешь в холодильник? Из того, что не вошло в холо-дильник, можно по шампуру на каждого, вот и стали жарить. Ждали пятерых, а их шестеро на микроавтобу-се прикатило. И пришлось остывший костер снова раз-жигать, Полад это любит.
      Шестым был Али-Алик, а с ним и НОВАЯ ГЛАВА - рассказ о том, как Мамиш и его товарищи ловят маши-ну, чтоб поехать в Бузовны, и встречают на углу Ком-мунистической и Полухина только что возвратившегося из далекой поездки Али, который уже побывал в угловом доме, но ни Мамиша, ни Хуснийэ-ханум не застал, не торчать же у ворот, зашагал к центру, и навстречу Мамиш; бросился на него, обнял, не отпускает, о Гюль-бале думает; и кажется ему, что и Мамиш осиротел, они же всегда вместе, и братья, и друзья. Невозможно поверить, что нет Гюльбалы. Чего он только не переви-дел, не перечувствовал за это время; оба взволнованы, замерли, единые в своем горе. Об Али знал лишь Гая, как-то Мамиш ему рассказал. И Гая, и ребята смотрят, терпеливо ждут.
      "Вот письмо тебе от матери". До письма ли Мамишу? Сложил и в карман. У Али какое-то лицо незнакомое. Али не Али, другой человек словно. "Ну?" Молчит, гла-за подернуты влагой. "Говори же!"
      - Нашел.
      - Быть не может! Как это нашел!
      - Вот так и нашел! До самого Оймякона доехал!
      - А где это?- спросил Расим.
      - На Индигирке.
      - Полюс холода.- Арам все знает.
      - Рассказывай.
      У Али глаза были раньше какие-то вялые, а теперь
      внутри что-то вспыхивает.
      - Говори же!
      - Вернулся, чтобы переехать. Навсегда.
      - А как же мы?! -"Бегут, бегут из углового дома... Не-когда мощный корабль!.. И Гюльбала, и Тукезбан, и Али..."- Разбегаетесь?
      - Что это ты?- не понял Али.
      с тонущего корабля?!
      Притормозил микроавтобус: "Подвезти?" А потом, ког-да влезли, говорит им:
      - Вижу, все такси мимо - компания большая, а ехать вам куда-то надо, вот и развернулся, думаю, всех возьму.
      - Говори же!
      - Сразу узнала меня. Столпились вокруг муж ее, дети, это же мои братья, сестра, представляешь себе! В микроавтобусе трясло, шофер гнал, чтоб успеть и по своим делам.
      - Если бы не Хуснийэ!..
      - Ну да, что-что, а это она очень даже умеет!- согла-шается Мамиш.
      а Гюльбала? а моя мать? что же ты о них не скажешь?
      - И к матери во мне что-то проснулось будто. Не ска-зал никто, а я почувствовал, что это она. Только с язы-ком будет трудно.
      - Что ты выдумываешь?- возмутился Сергей.- По-живешь там, быстро научишься.
      - Вовремя ты нам встретился, твоя помощь во как понадобится.
      - Моя?- удивился Али.
      - Именно твоя!
      Гая смотрит на Мамиша: "Дошло?" И только тут Али замечает: избитые же они! Ну да, ему же сказали, толь-ко переступил порог. И Мелахет была очень раздраже-на, хотя с чего бы? Ей, как уедет Али, забот станет меньше. И смысл сказанного Мамишем, когда садились в автобус, прояснился: "Если твои узнают, что ты с на-ми, несдобровать тебе!"
      Мать боялась, не отпускала его: "А вдруг снова обма-нут!?" Пусть только посмеют! Неплохо бы попортить кровь кое-кому здесь.
      А Гая с Мамиша глаз не сводит: "Понял?" Мамиш от-вернулся.
      тебе что? и вам всем тоже!
      Из-под колес клубится серо-белая пыль, не успевает влететь в машину.
      Уговорить шофера отведать шашлык не удалось - спе-шил, а тут еще ждать надо, когда угли раскраснеются; легче зажечь новый костер, чем разжечь старый. "О чем это Гая с Арамом? Одного моего слова доста-точно! В горкоме...- услышал Мамиш.- При чем тут горком?" И Гая, и Арам смотрят на Мамиша, недоуме-вают.
      - Не в микроавтобус лезть,- говорит Арам,- а туда идти надо было. В горком!..
      Ну да, ведь совсем рядом были, когда встретили Али, сто шагов ходу.
      идут, идут, так быстро, что Али еле поспевает.
      - твоя помощь нам понадобится,- говорит Али Гая и смотрит на Мамиша. мол, дошло или нет?
      - ты Али в это дело не впутывай!
      - но ведь такой факт!
      - без него! ему ехать надо! я сам скажу! с удостоверением Морского тут же выписали пропуска.
      - а он со мной,- говорит Гая милиционеру, показывая на Али, что за вид у них, удивля-ется милиционер, но вопросов не задает - ведь они с Морского, секретарь горкома, смуглая, в круглых очках, внимательно слу-шает Гая.
      Как и тогда слушала, а Гая рассказывал. "Молодцы, что пришли!"-хвалила она за наклонное бурение.
      Гая рассказывает... но почему она улыбает-ся, как и тогда?
      - молодцы, что пришли!- восклицает по-азербайджански.
      Тогда она тоже сначала по-азербайджански, а потом пе-решла на русский, чтобы всем понятно было.
      Мамиш хочет прервать Гая: "постой, ты не о том!.." а секретарь уже помощника вызы-вает, от улыбки ни следа, и помощнику:
      - секретаря парткома! И Хасая Бахтиярова!
      - не надо, я сам! постойте!
      Гая возмущен, Арам удивлен, ребята изумлены, Али побледнел, слова сказать не мо-жет.
      - ну уж нет!- говорит секретарь.- завтра с утра чтоб явились! и Хуснийэ-ханум Бах-тиярову тоже!
      - ее не надо!- просит Али.- она помогла мне!
      секретарь смотрит на Гая:
      .- вы что, не понимаете, куда пришли?!
      и уже не остановить, помощнику:
      - вот ее телефон.
      А в первый раз, когда встали, чтобы прощаться, под-нялась, жмет им руки поочередно. Зазвонил телефон.
      - Одну минутку!.. Да, да, у меня... Да, да, Дашдемир Гамбар-оглы будет выступать!- И смотрит на Гая, шепчет, прикрыв рукой трубку:- Это первый!..Вся сосредоточена.- Да, да, непременно!..- положила трубку.- Ну вот, вы слышали... Непременно скажете, товарищ Дашдемир, о том, какую борьбу мы ведем в рес-публике! И первый об этом просил, чтоб сказали!
      - Обязательно скажу!
      И пригласила всех на торжественное собрание - шутка ли! Миллиард тонн нефти дала родная земля Мамиша с того времени, как здесь вырыли первый нефтяной ко-лодец!.. Миллиард тонн!
      Ликуют, радуются, их Гая на трибуне! И на него смот-рит весь огромный зал, смотрят, повернув головы, боль-шие люди, старые потомственные рабочие, гвардия отцов и дедов, седоусые, в орденах... И Мамиш с ребятами впились в него глазами. А как интересно рассказы-вает Гая!.. Мамиш вспоминает Морское, первое свое ра-бочее утро. Он проснулся, когда солнце еще было на той половине земного шара. Над морем стоял туман, серый, редкий, охлаждающий горло; туман быстро исчезал: море будто глотало его. Горизонт алел. Из-за моря вы-полз красный ломоть солнца, на водную гладь про-лилось пламя. Солнце медленно, уверенно поднималось, росло, округлилось, и вот уже трудно смотреть на не-го оно больно слепит глаза. Умылось в море и, чистое, глянуло на буровые. Петляя и разворачиваясь, раски-нула эстакада далеко-далеко свои ветви-рукава. И на отдельных мощных основаниях, будто стражи моря, ве-личаво возвышались стальные вышки... А вечером, когда возвращался после первого своего ра-бочего дня, помнит, никогда не забудет: слева - заходящее солнце, красноводое море, черные на фоне солнца буровые; справа - гигантские серебристые резервуары-нефтехранилища, островерхие вышки, темнеющее, чернеющее море; над головой - прозрачное, беззвезд-ное пока небо и движущийся вместе с грузовиком, на-чинающий уже желтеть полумесяц. Ликуют ребята, горд Мамиш, что и его доля в этом миллиарде. А во втором отделении - квартет "Гая". Чуть ли не по заказу Гая!
      Гая и Арам смотрят на Мамиша:
      - Ну, что ты нам скажешь?! И все затаили дыхание.
      - Тяжело мне, Гая.
      - Ему бы там, в милиции ответить! Мамиш молчит. А что он им скажет?
      - -Пойми, Гая!
      - А мне понимать нечего! Ты обязан! Селим головой качает, тоскливо на душе, надо бы ра-зозлиться на Мамиша, да не может. Ветер принес слад-коватый запах нефти. Жарко. За холмом голубеет мо-ре. Искупаться бы...
      - Избить, что ли, и нам Мамиша?- говорит Селим.- А может, пойдем купнемся?
      И на чай не остались, и на море не пошли. Тошно на Мамиша смотреть. В электричке Алл об Индигирке рас-сказывает, а Мамиш о письме вспомнил, развернул его. "Как же вы, а? Не удержали Гюльбалу?"-писала мать... Мамиш посылал ей телеграмму. "Знаю, тяжело тебе, Мамиш, один ты там, но ты меня поймешь и не осудишь".
      может, Р права? улыбка твоя не мне, а дру-гому?
      "Весной будущего года приеду, пора оформлять пен-сию".
      это Р со зла, в отместку мне!
      "Рано или поздно должна была прийти беда, нелепо у вас!"
      "у вас!.." конечно, бегут, бегут!..
      "На дереве яблоко..." Забыла дописать или некогда бы-ло. Может, смысл какой? Фраза эта напоминала строку старинной песни: "На дереве яблоко соком налилось, сорву, унесу в дар любимому..." Спрятал письмо. За окном сиреневое небо.
      - Ну вот и доехали!
      Расстались молча, Арам направо, Сергей с Селимом на-лево, а Расиму с Мамишем и Али по пути - прямо. Вот и угловой дом. Всю дорогу молчали, а тут Расим только рукой махнул. - Эх ты!..
      И снова расстались: Расиму вверх, Али налево, Мами-шу - за железные ворота.
      А о драке, пока они у Гая были, уже говорят, ведь лю-ди-то все видят, не скроешь. Милиционер - жене, она - соседке, та еще кому-то; а тут еще и Б, и В, и Г... И до Джафара-муэллима дошло, и до Амираслана. Кто о чем думает, не наша с вами забота, а вот Амираслан даже схему разговора с Мамишем в уме прочертил. Особенно ему нравилась в будущем диалоге первая фра-за, которой он сразит Мамиша: "Странная ситуация по-лучается - чужой защищает дядю от его же собственно-го племянника! Ты что же, хочешь выставить себя на посмешище?