Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

Алик сжал ноги вместе и сгруппировался внутренне, чтобы избежать травм при приземлении. Ему предстоял марш-бросок до стойбища, а с поломанными ногами скорость, конечно, была бы уже не та.

Встреча с землей затянулась из-за двух парашютов. Несколько раз, попадая в восходящие потоки, Алик начинал подниматься. Такой поворот событий его не устраивал. Но поделать ничего было нельзя. Десантника качало долго. До тошноты и головокружения. Наконец стыковка Альберта Потрошилова и тундры состоялась. Оба вели себя тактично. Он — перекатился мягким кульком, почти не помяв мха. Она — спружинила, почти не отбив десантнику ноги.

Алик отстегнул парашюты. Вспомнив фильмы про шпионов, он сгреб купола в кучу и спрятал под камень. Пора было, согласно плану, брать якутов в клещи. Диверсант Потрошилов свирепо достал очки, начиная ориентировку на местности.

Компас на руке показывал на север. Недолго. Секунд пять. Потом ровно столько же стрелка смотрела в противоположную сторону. После чего закрутилась, тыкая наугад на запад, восток и другие промежуточные деления. Кого-нибудь другого отказ прибора мог бы привести в отчаяние. Но только не Потрошилова.

— Магнитный полюс, — невозмутимо констатировал Альберт Степанович, как матерый путешественник.

Он сунул компас в карман, чтобы не отвлекаться по мелочам. Опыт подсказывал ему, что мох и муравейники намного надежнее. Оставалось только их отыскать, и дело в шляпе. Алик протер очки, свысока изучая окрестности. Поляна, на которую он приземлился, оказалась тундрой. Ни конца, ни кольца… в смысле — края у нее не просматривалось.

Мха в тундре было завались. С муравейниками дело обстояло хуже. Может, они и были, но Альберт Степанович не нашел ни одного. Растерянность попыталась овладеть душой отважного капитана. Но не успела.. Он сам напрягся и овладел растерянностью.

Зоркий взгляд, усиленный линзами в восемь диоптрий, засек главный ориентир. То, что поначалу можно было принять за мелкий куст, оказалось карликовой березой. То есть деревом. Потрошилов наклонился, с надеждой разглядывая мохнатую поросль на стволе. Береза коварно заросла мхом по всему периметру. Очевидно, с целью затруднить Альберту Степановичу ориентировку на местности. Он плюнул с досады. Другие методы выбора направления в его арсенале отсутствовали.

Пришлось без научного обоснования взять курс на увиденные сверху домики. Алик мысленно начертил прямую линию в нужном направлении и начал марш-бросок к маме. Рюкзак со снаряжением, ради экономии времени, в план поиска не вошел. Чтобы не сбиться с пути, он, как положено, обходил одно дерево слева и два справа. Это было очень неудобно. Но Алик старался. Он не имел права на промах.

Тундра была пустынна. На сотню квадратных километров приходился один якут и три оленя. По статистике. Согласно данным прошлого века. Позже население Индигирской низменности считать перестали. Впрочем, учетное поголовье с тех пор резко сократилось. Так что реальных шансов на встречу со случайным прохожим у Потрошилова не было.

Он брел под чужим небом, по чужой земле, большим зигзагом обходя березы то слева, то справа. Деревья встречались раз в час. Искать их было трудно. Но Алик боялся сбиться. Поэтому упрямо лавировал, пока березы не кончились совсем. Мох тоже поредел. Земля сделалась черной и вязкой. Кое-где стали попадаться большие белые кости. Даже воздух приобрел неживой привкус. Бесстрашному освободителю мамы начала мерещиться опасность.

Это была Черная Земля. Сюда племя Белого Оленя не ходило. Место навевало на аборигенов жуть. Здесь пропадали олени и собаки. И изредка — якуты. Хотя в родной тундре их боялись даже песцы.

Альберт Степанович местных легенд не знал. Ему надо было к маме. По его расчетам, до логова врага оставалось совсем немного. Но ни врагов, ни друзей на Черной Земле не было. Только кости и небольшие пригорки. К прочим неприятностям добавилось нарастающее похмелье.

Потрошилов забрался на один из пригорков и тоскливо завопил:

— Товарищи-и! Ау-у!!!

* * *

Он блудил по Черной Земле три дня. От тоски, похмелья и голода Алик тихо подвывал и периодически падал. С каждым часом вой становился все громче, а падения чаще. Первое время его гнала вперед ненависть к якутам. К исходу второго дня он стал мечтать о встрече хоть с кем-нибудь. Третий рассвет разбудил Альберта Степановича холодной розовой дымкой и горячей любовью ко всему человечеству.

Алик был готов расцеловать последнего бомжа с Московского вокзала, не говоря уже о якутах. Для Потрошилова встреча с туземцем могла означать спасение и жизни, и рассудка. Впрочем, он об этом не думал. Он просто не думал. А шагал по кругу, с усилием отрывая ноги от Черной Земли. Падал, поднимался и снова обходил по периметру злополучный участок радиусом в три километра. Напрямую до стойбища Белого Оленя было полдня пути. Но Альберт Степанович заблудился. А значит, шансов выйти к назначенной планом Клима точке у него не было.

Вечером третьего дня Потрошилов оступился на очередном пригорке. Ноги его подломились. Полет вышел недолгим, но сокрушительным. Чавкнула Черная Земля, принимая копчик Альберта Степановича. Лязгнула захлопнувшаяся челюсть. Руки провалились по локоть. Это был конец. Алик понял, что тундра поймала его в свои холодные недружелюбные объятия.

Он сидел и отрешенно смотрел перед собой. В голове шумело. От неприятного запаха свербело в носу. Алик нехотя вытащил руку из грязи. По черным пальцам стекала вязкая маслянистая жидкость. «Нефть», — вяло подумал он. Открытие месторождения ничего не значило. Нефть никак не могла считаться средством от голода. Алик вспомнил о маме и из последних сил поднялся. Качаясь, он сделал несколько шагов вперед. Из дырки, оставленной копчиком Потрошилова, вверх ударил черный фонтанчик.

Следующее падение прошло не так гладко. Алик рухнул головой вперед и поцарапал лоб. Когда он открыл глаза, перед ним оказался булыжник. Несколько необычного вида. Абсолютно желтого цвета. Рядом валялись россыпью камешки помельче. Раньше золотые самородки Потрошилову как-то не попадались. Поэтому он узнал их не сразу. Где-то через час пристального изучения. «Золото», — понял Алик, покусав булыжник. Тот был мягким, но жевать его было невозможно. Обычно металл в желудке не переваривается. Значит, его не едят. От голода логическая цепочка получилась короткой. Альберт Степанович встал на четвереньки и пополз мимо, по дороге сунув в карман немного желтых камешков.

Он был потомственным интеллигентом в седьмом поколении. То есть не мог сгинуть без следа ни при каких обстоятельствах. Только изрядно наследив! Голод и страх отступали в ужасе перед его способностью к выживанию. Траектория трудного пути Алика к маме выровнялась. Линия пятипалых и круглых вмятин на Черной Земле устремилась в сторону стойбища Белого Оленя.

* * *

Над тундрой навис Праздник. Его корни уходили глубоко под слой вечной мерзлоты. Настолько глубоко, что даже древнее якутское название стерлось из памяти гордого северного народа. Но традиции оставались незыблемы. В честь приезда дорогих гостей положено пить, плясать и веселиться. И другого выхода у племени Белого Оленя не было. Гости прибыли. Племя дружно село за стол.

Собственно, пили здесь постоянно. А как не пить, когда финансовый кризис целенаправленно стремится к абсолютному нулю? Закусывали олениной. Остальные продукты Потрошиловым были не по карману. Хорошо хоть, племенной самогонный аппарат, изобретенный папой, работал на ягеле. Иначе можно было бы топиться всей семьей. Только негде.

Нищета разрушала тела и души. Лишь врожденная интеллигентность держалась, как маяк культуры посреди полярной ночи. Огромное племя Потрошиловых отличалось начитанностью и эрудицией. Спасибо папе. Оборотной стороной высокого уровня интеллекта и была бедность. Спасибо ему же. Очевидно, колхоз-миллионер с тридцатью главными агрономами все же — утопия.

Итак, Потрошиловы пили. От большого ума и от нищеты. От меланхолии и от безысходности. Как говорится, во многих знаниях — многие печали. Или, перефразируя религиозный постулат, больше знаешь — больше пьешь. Спасибо папе. В отличие от соседних племен, алкоголя в Белых Оленей влезало изрядно. И опять ему спасибо.

В этот Праздник наступил апогей. Апогеистей не придумаешь. Гостей было много. Естественно, и выпили интеллигентные якуты пропорционально. Поздним вечером стойбище Белого Оленя перестало существовать как социум. Коллективный разум уснул. Единичные элементы еще шатались между домов поселка без цели и смысла, мутно рассуждая о физиологии и дословно цитируя Хайяма. Омара Хайяма. Но основная масса выпала в мутный осадок по месту отключки.

Два потомственных оленевода — Прометей и Герострат Потрошиловы — держались до последнего. Гены требовали еще по сто капель огненной воды. Папа больше не наливал. В роковом несовпадении желаний и возможностей крылась трагедия. Средство от ее лечения находилось в старых рассохшихся нартах на окраине стойбища. Предания гласили, что папу Потрошилова нашли именно под ними. Обычно святыню вне праздников никто не беспокоил. Поэтому заначка должна была сохраниться в неприкосновенности. Неугомонные братья добрались до окраины, размашисто качаясь,

Ничто не предвещало беды. Наступала полночь — час смерти прошлого дня. Луна навевала пугающие мистические страхи и желание выпить. Вдали жалобно плакали полярные волки. Духи предков покинули могилы и что-то невнятно шептали во мраке, предрекая грядущее. По всем приметам надвигался глобальный кирдык отжившей эпохе.

Электронные часы с оторванным ремешком пронзительно пискнули в кармане Прометея Степановича. Грянул новый день — понедельник, тринадцатое сентября. Пришла новая эра.

Ее встречали делегаты местной интеллигенции. В лице двух якутов, пьяных в хлам. Твердо стоять на своей земле они не могли. Поэтому мелко мигрировали в рамках узкой дорожки, держась за руки, чтобы де упасть.

Их обнаженные тонкие души синхронно метались в тесноте стойбища. Они чувствовали сбой реальности. Привычный мир рушился в пропасть уходящей недели. И причина была рядом. Потрошиловы ощущали это генетически закоренелыми инстинктами предков.

— Во, бля! — традиционно сказал Герострат, увидев нарты. — Посвети.

Спичек ему в руки не давали с детства. На всякий случай.

— Да, бля! — продолжил ритуальную фразу Прометей, чиркая одной из своих лучших зажигалок.

Слова, за давностью лет, утратили смысл. Но их было принято произносить в знак уважения к прошлому, приближаясь к священному месту.

Нарты давно рассохлись. На них никто не ездил. Они стояли на месте долгие годы. Может, культовое средство передвижения и пустили бы на дрова, но это был памятник. Здесь в незапамятные времена нашли папу.

В неверном свете настоящего «Зиппо», сделанного в Хандыге, тускло блеснула алюминиевая мемориальная доска, прибитая к правому полозу. На ней был нарисован Степан Степанович Потрошилов. Правда, не весь. Только самая выдающаяся деталь папиного организма. В натуральную величину. Надпись под рисунком могла служить образцом лаконизма и точности.

Братья, подавив благоговение, устремились к спрятанной бутылке. Ночь сгустилась, предвещая приближение чего-то неведомого. Глухо ухнула полярная сова. Холодок прошелся по спинам, отгоняя хмель. Между Потрошиловыми и заначкой внезапно возникла преграда.

Они споткнулись одновременно, И застыли, объятые недоумением. Под фамильно-кривоватыми ногами обнаружилась куча непонятного происхождения. От нее нестерпимо воняло бензином.

— Артефакт? — дрожащим шепотом поинтересовался Прометей.

— Конгломерат! — ответил Герострат, ткнув плотную кучу носкому унта.

Неожиданное препятствие на пути к заветной дозе повергло их в тягостные размышления о перекрестках бытия. Катастрофически хотелось выпить. Однако игнорировать предостережения неумолимого рока было опрометчиво.

— Предлагаю исследовать феномен детально, — решительно икая, шепнул Герострат.

— Совершенно с вами согласен, — изрек Прометей, нагибаясь ниже.

Анализ не характерного для местных реалий явления мог затянуться до утра. Но тут произошло невероятное.

— Товарищи-и-и! — членораздельно произнесла грязная куча и пошевелилась.

Тундра завибрировала в припадке изумления. Воплощение легенды потрясло Потрошиловых буквальностью воспроизведения.

— Па-па!? — испуганно воскликнул Герострат.

— Феноменально! — восхитился Прометей.

Из кучи высунулся нос в очках, испачканный чем-то черным. Смутная догадка зашевелилась под толстым слоем алкогольного тумана в мозгах якутов.

— А не об этом ли?.. — осторожно, боясь спугнуть озарение, заикнулся Герострат.

— Абсолютно с вами согласен! — с полуслова понял его Прометей.

Братья обогнули нарты и извлекли заначку. Эпохальную находку следовало отметить немедленно. После двух праздничных глотков рекордного размера они нашли в куче ноги. За них и ухватились. Транспортировка ценного груза проходила под дебаты о размерах поощрения от папы. Такие мелочи, как цепляющийся за кочки подбородок и мычание за спиной, высокоинтеллектуальные якуты просто не заметили.

* * *

Альберта Степановича доставили в ярангу тойона. Там еще не спали. Вместе с вождем племени сидели почетные гости. Или лежали. В зависимости от степени восприятия обильного угощения.

— Мы тут нашли…— невнятно пробормотал Герострат, нервно вытирая черные руки.

— Он? — конкретно спросил Прометей, с трудом фокусируя взгляд.

Праздничное застолье зашевелилось. Вокруг черного тела образовался круг. Первым подошел тойон Потрошилов. Следом за ним подтянулись гости.

— Однако, точно он! — обрадовался Сократ.

— Нашелся! — поддержал его Диоген.

Прометей и Герострат чуть отошли назад и прикончили бутылку, извлеченную из-под культовых нарт. Клим Распутин радостно всхрапнул, не открывая глаз. Рядом со старым шаманом ему было тепло и уютно.

Алика попытались привести в чувство. При энергичном потряхивании голова его безжизненно моталась по сторонам. Из карманов что-то сыпалось.

— И это — новый тойон? — презрительно скривился Аристотель, не оставивший надежды стать вождем. — Ну, с ним-то уж точно заживем лучше прежнего!

Степан Степанович задумчиво обмакнул палец в натекшую на пол черную лужицу и кратко констатировал результаты глубокомысленного обнюхивания:

— Нефть!

После этого он подобрал желтоватый камешек, выпавший из кармана старшего сына, и уронил в почтительную тишину одно слово:

— Золото!

Только Альберт Степанович мог улететь на двух парашютах в сторону от расчетной точки и упасть на Черную Землю. Только он мог рухнуть копчиком в нефть и открыть месторождение. И лишь ему могла попасться на глаза золотая жила. Словно судьба решила разом компенсировать все жизненные неурядицы прошлых лет.

Племя Белого Оленя в один миг обрело несметное богатство. Всеобщему восторгу не давало разразиться исключительно бессознательное состояние благодетеля. Попытки вернуть в грязное тело искру разума потерпели неудачу. Не помогли смачные хлопки по щекам и обливание холодной водой. Он не реагировал на крики и щекотку. Жизнь покидала измученное тундрой тело прямо на глазах потрясенных зрителей.

В критический момент проснулся новый шаман племени. Шум и суета ему не понравились. Великие Северные Духи не одобряли ночной паники. Игорь Николаевич Рыжов приподнялся на локтях и выдал четкую рекомендацию, основанную на вековом опыте народной медицины:

— Дайте ему водки!

Глава 29

ВОЛШЕБНАЯ СИЛА КАПУСТЫ

Самый Главный канал Центрального телевидения часто выполняет просьбы. Он делает это с удовольствием и за большие деньги. А что? Чем серьезнее услуга, тем богаче канал. Но есть такие пожелания, которые высказываются намеками. И оплачиваются почти анонимно. А отказать людям невозможно. Хорошие же ребята. Опять-таки, всенародно избранные.

На этот раз просьба пришла совсем сверху. В отличие от заползающих откуда-то сбоку, она была бесплатна. То есть невыполнение ее грозило неожиданными демократическими перевыборами руководства Самого Главного канала. Причина ненавязчивого вмешательства в телевизионные планы была проста. Страну обидели от пупа власти до копчика электората.

Отличился, конечно же, лучший якут современности — Исаак Ходорович. Очевидно, отморозив мозги на своей третьей Родине, он дорого продал вторую и уехал в Нигерию. И все бы ничего. Не он первый, не он последний. Ну поискала бы его прокуратура, объявив всероссийский розыск. Ну отказали бы в выдаче несчастного беженца жалостливые… нигерцы…

Так нет! Приспичило негодяю купить на последние четыре мешка денег местный хоккейный клуб. Наприглашал туда, гад, канадцев и заявил, что выиграет Кубок Африки по хоккею с шайбой! Мировая общественность ахнула. Глобус замер в ожидании ответного хода Москвы, Кремля и Мавзолея.

Такой наглости никто от Исаака не ожидал. Где-то в Думе вожди почесали органы мысли и решили доказать всему миру, что якут он был никудышный! Развалил, мол, сволочь, всю Саху и сбежал. Так сказать, протрубить на весь мир о разрушениях в якутской экономике. Чтобы честно предостеречь чернокожих братьев. Мол, не вернете нам Изю — песец вашему оленеводству и хоккею!

На Самом Главном канале к патриотизму отнеслись с пониманием. И сразу согласились стать рупором Заполярья. Тем более никто из правительственных Пупов мнения телепупиков и не спрашивал. В далекую Саху помчались съемочные бригады от каждой программы. Вплоть до передачи «В мире животных». Об…личать Исаака Ходоровича с точки зрения забитых оленей и похудевших песцов.

Для нагнетания черноты в образ предателя возникла необходимость репортажа о разрухе якутской глубинки. Сюжет планировался для уважаемой программы «Темя». Как решающий гвоздь в крышку политического гроба. В съемочную бригаду вошли опытные асы. Для них реалии далекой Сахи были открытой книгой. В качестве последнего напутствия ответственный редактор информационного вещания прогудел в густую бороду:

— Дадите нищих туземцев! И того драного олигарха не забудьте. Главное, без фокусов. Если запорете тему, как прошлый раз, порву на кадры!

Режиссер был настоящим профессионалом. В его обязанности входило помнить даже то, что очень хотелось забыть навсегда. При воспоминании о прошлом визите в гостеприимный Глухоманский край творца заказной правды пробирала дрожь. Но есть на телевидении такая профессия — обувать Родину. К тому же теперь предстояло просто запечатлеть реальность. Тупо, без прикрас. В натуральную величину.

Телевизионщики без задержек отправились в знакомые края. Худшей дыры, чем стойбище Белого Оленя, все равно было не найти. Туда и вылетели. Их было четверо. И они боялись. Несмотря на ужасающие дозы джина без тоника и виски без содовой. Память настырно подсовывала мрачные картинки прошлой командировки. Возвращаться в край нефти, алмазов и нищеты жутко не хотелось. Но программа «Темя» жаждала компромата.

Глухоманский вертолет спикировал из облаков, тяжело рухнув на землю. Ржавый железный монстр сплюнул на откидной трап изрядно пожеванные болтанкой полумертвые тела столичных гостей. Следом выкатилась аппаратура. Владельцам тел и видеокамер было невыносимо плохо. На бетон аэродрома хлынуло четыре потока импортных напитков. В смеси с вареной курицей «Аэрофлота». Парни из телевизора изливались мучительно и обильно.

Первым вернулся к осмысленной жизни режиссер. Он поднял голову, ошалел от пейзажа и тихонько взвыл:

— Куда-а?!

Репортер разгибаться не стал. Даже в спазмах он задавал вопросы, красиво строя фразу. Из-под трапа донесся булькающий закадровый текст:

— В чем причина неадекватной реакции на окружающее?

— Куда-а?! — Снова завыл режиссер. — Куда? Мы? Попали-и?!

Бригада приостановила желудочное извержение. Профессиональное любопытство оказалось сильнее физиологии. Осмысление поползло от удивленных глаз к закипающим мозгам. Под ногами вместо ягеля был бетон! Дальнейший осмотр окрестностей ошеломил телевизионщиков окончательно. Прямо перед ними словно парило в воздухе здание аэропорта. Суперсовременное сооружение из стекла и бетона украшало светящееся табло с надписью: «Аэропорт С. С. Потрошилова».

К тоскливому вою режиссера присоединились еще три голоса. До самого горизонта вздымались в небо нефтяные вышки. Вопли стали громче. В поле зрения нахально влезли многоэтажные здания и объекты индустриального пейзажа. Плач съемочной группы приобрел тональность реквиема и оборвался.

Вокруг столичных гостей полукругом стояли якуты. Туземцы были одеты с аристократической небрежностью. Строгие безупречные костюмы оригинально гармонировали с унтами. Оленьи полушубки от Гуччи были оторочены песцом. Большинство аборигенов рассматривало помятых москвичей сквозь очки в изящных золотых оправах.

Режиссер прикинул, во сколько ему обойдется общение с новыми якутами, и вполголоса застонал.

— К тойону проводить? — дружелюбно спросил невысокий толстяк, стоящий ближе всех к вертолету.

— А может, мы сами? — жалобно прошептал старший группы.

Остальные члены бригады быстро кивнули в поддержку мудрого решения.

— Сами заблудитесь, — спокойно возразил якут, — а так, за штуку евро, даже вещи довезем.

Весь бюджет ролика, за вычетом дорожных расходов, составлял семьсот долларов. На заднем плане натужно закряхтел оператор. Репортер простонал:

— Сдаем билеты. Будем коллективным политическим беженцем. Все равно снимать здесь нечего. А без ролика можно не возвращаться!

— Ладно, — усмехнулся пухлый якут, — я пошутил. Поехали, выпьем?

Телевизионщики стремительно полезли обратно под трап, освобождая желудки от остатков джина и виски.

Дорога к головному офису фирмы «Белый Олень — Безлимитид» заняла около получаса. Она пролегала мимо золотого прииска, буровых вышек, нефтеперерабатывающего завода и местного зоопарка с живыми оленями. Аборигены были вежливы и гостеприимны, автострада безупречна, а микроавтобус фирмы «Мерседес» пах свежим ягелем. Москвичи оторопело пялились на якутскую антиутопию, страдальчески постанывая.

Наконец моральные и физические муки съемочной группы оборвались на ковровой дорожке. Она шла от зеркально гладкого асфальта к одинокой белой яранге. Это была резиденция тойона. К ней бежали провода от высоковольтной линии передач. А на крыше торчала тарелка спутниковой антенны.

— Пленку в клочья! — прохрипел оператор. — Хоть тут ничего не изменилось! Может, вытащим сюжет?

Из яранги вышел невысокий полноватый человек в расшитой бисером рубахе. Светлые волосы, будто облитые лаком, идеально лежали в безукоризненной прическе. Под ней блестели очки безумно стильного дизайна и слегка топорщились абсолютно славянские уши. Он небрежно помахал гостям рукой. Пальцы с великолепным маникюром украшал старинный перстень с монограммой.

— Ух ты-ы! — восторженно среагировал ассистент. — А здесь по-прежнему наши!

— Разрешите поприветствовать вас от лица Центрального телевидения! — попытался светски улыбнуться режиссер, исправляя впечатление от беспардонной наглости коллеги. — Нам поручены съемки вашей нищеты…

Его хриплый голос дрожал от волнения, плохо всосавшегося джина и предвкушения межнационального конфликта.

— Вы что, с бодуна? — участливо спросил тойон богатейшего в тундре племени.

Режиссер обреченно кивнул, с ужасом чувствуя, что вот-вот начнет икать посреди высочайшей аудиенции.

— У нас на сухую разговоры не ведутся, — строго сказал вождь Белых Оленей. — Проходите!

Съемочная группа, как зомби, шагнула к яранге. Четыре пары глаз заворожено проползли по лужайке с ягелем, выстриженном в виде буквы «П», задержались на рассохшихся нартах, стоящих рядом с джипами фирмы «Лексус» и прилипли к темному провалу входа. Идти было трудно. Похмелье терзало тела, а предчувствия — душу. Они вошли.

В неярком свете утопленных в меховой потолок светильников виднелось лежащее на полу тело. Оно валялось прямо посередине ковра из волчьих шкур. Лицо закрывал древний, местами латаный, бубен из кожи. Многочисленные ленточки, торчащие в волосах, и замысловатые рисунки на одежде подсказывали, что тело принадлежит местному шаману.

— Вам надо выпить, — радушно предложил хозяин тундры.

Ассистент тоскливо замычал. Оператор с репортером судорожно сглотнули рвотные позывы. От необычных звуков шаман очнулся и сел, стряхнув с лица бубен. Тот зловеще звякнул в тишине. Покамлав на скорую руку, одними бровями, Игорь Николаевич Рыжов вынес приговор гостям:

— Духи говорят, дайте им водки-и!!!

Заунывный стон съемочной бригады пронесся над индустриальным ландшафтом, потонув в реве грузовиков с золотоносной породой и гудении нефтяных насосов…

* * *

Ответственный редактор программы «Темя» уже давно сам не встречал самолеты. Рейс из Якутска был редким исключением. Конечно, можно было послать кого-нибудь из подчиненных. Но какое-то нехорошее предчувствие вытолкнуло зад пятьдесят шестого размера из офисного кресла за два часа до приземления авиалайнера со съемочной группой.

Он вклинился в толпу встречающих, воинственно размахивая бородой. Из дверей терминала навстречу двигались пассажиры в дубленках и шубах. Мобильный телефон в кармане, несмолкая, гудел свихнувшимся вибратором. Звонили изо всех подряд органов власти. Вечером в эфир должен был выйти ролик о бедственном положении якутского народа. Или сам ответственный мог выйти в тираж.

Съемочная группа замыкала пассажиропоток. Она шла кучно, напоминая обалдевшую сороконожку. В роли передних лап смертельно пьяного чудовища выступал оператор. Сложное амплуа задницы досталось режиссеру. Как в анатомическом плане, так и по сути прибытия из ответственной командировки.

Огромный опыт богемной жизни не оставил редактору шансов хотя бы на несколько блаженных секунд заблуждения. Он понял все и сразу. Масштабы катастрофы были грандиозны. Из волосатых глубин бороды на просторы летного поля вывалился страдальческий рык:

— Опя-ять!

Темперамент творческой личности взорвался чистой энергией совсем не мирного атома. Узконаправленный бородатый снаряд расчленил сороконожку на полупьяные члены и поддатенькие членики. В мясистых руках ответственного очутился обвисший телом и духом режиссер.

— Говори мне!!! — страшно заорал бородатый редактор, встряхивая жертву якутского гостеприимства. —Сня-ял?!!

— Ик-ты ик-кто? — деловито спросил тот, нервно икая. — Я тебя ик-знаю?

Драгоценную жизнь режиссера спас ассистент. Он мужественно упал на широкую спину ответственного редактора. Скорее всего, падение вышло случайным. Правда, впоследствии сам герой это скромно отрицал. От толчка нарушилось хрупкое равновесие оживленно трясущейся пары. Турецкая куртка треснула на груди режиссера. Из рваной кожаной раны выпала видеокассета.

— Она?! — шепотом спросил ответственный редактор.

— Нет, он! — издевательски хихикнул виновник всех бед, совершенно не соображая о чем речь.

* * *

От просмотра привезенного из нищей Сахи материала содрогнулась Останкинская телебашня. Край нефти и алмазов потрясал изобилием, словно какой-нибудь Кувейт. Ответственный редактор ревел, как олень ищущий самку. Он бегал по коридорам в поисках всей съемочной бригады, явно собираясь создать на ее базе гарем однополой ненависти. Не нашел. Бог бережет пьяниц.

Время безжалостно капало на розовую от ярости макушку редактора. До выхода ролика в эфир оставался час. Отдел компьютерной графики был поставлен на уши. В похожей позе забились монтажеры. Ответственный метался, выдирая из бороды волосы, и орал:

— Монтируйте откуда хотите! Но чтобы все было — голодные дети, дохлые олени и бывший олигарх с протянутой рукой!!! Не сделаем ролика, будет у нас не «Темя», а «Вымя»!

Материал посмотрели еще раз. Ваятели лажи и рыцари развесистой клюквы с жалостью покосились на несчастного редактора. Право озвучивать правду отвели ветерану канала. Древний звукооператор ласково взял бородатого неврастеника под локоть и убил:

— Слушай, голубь, ни хрена с этой кассетой не сделаешь. Легче новую в павильоне склепать.

Двадцать минут из оставшегося часа пролетели в уточнении подробностей краха. Времени могло хватить только на запись закадрового текста. Ни о какой новой съемке говорить не приходилось.

Ответственный редактор покрутил в руках злополучную кассету. Ему стало стыдно за самого себя. Нормальные люди не наступают два раза на одни и те же грабли. А он повторно поручил алкоголикам однажды проваленное задание. Как и в прошлом году, они приперли не то. Тогда вместо олигарха — голодранца. Теперь… Теперь… Мысль, порожденная отчаянием, вылезла наружу. Она чуть не сокрушила расшатанную нервную систему творческой личности редактора.

— Я в архив!!! — заорал он, срываясь с места. — Готовьте текст! Запись будет!

* * *

На Самом Главном канале дилетантов не держали. Работу завершили качественно, в сжатые сроки. Удар Ходоровичу был нанесен мастерски. Вечерний эфир украсил душераздирающий ролик про несчастных якутов.

На фоне ржавого вертолета одиноко торчала рваная яранга. Возле нее, не до конца протянув к экрану копыта, валялся полудохлый олень. У рассохшихся нарт копошились тощие ребятишки, похожие на замерзших пигмеев Зимбабве в отбеленном варианте.

— Наша программа уже рассказывала о жизни в далекой Республике Саха, — загробным голосом произнес диктор. — В то время некий депутат Ходорович смог создать видимость экономического подъема в якутской глубинке! Каково же теперь положение дел в этом, некогда богатейшем, крае?

Собственные корреспонденты «Темени» побывали в Глухоманском районе и встретились с бывшим олигархом — Степаном Степановичем Потрошиловым. Нам посчастливилось узнать из первых уст историю краха налаженной как часы империи Потрошиловых.

В кадре появился лопоухий очкарик в потертом кожаном пиджаке, с тусклыми побрякушками на груди.

— Когда-то здесь все было иначе, — сказал он, — сначала у меня потерялись друзья…

— Да! — перекрыл печальную исповедь приятный баритон диктора. — До вмешательства Исаака Ходоровича в экономику края у семьи Потрошиловых было все, чтобы ни о чем не беспокоиться! Нынешний житель Нигерии считался другом якутов. И вот что мы видим!