Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

Тем временем Моченый принялся ходить по туалету взад-вперед.

— Где же этот потрох тухлый? — сам себя спросил он. И сам себе громко ответил: — Знатно зашхерился! Не отрыть. Может, через толчок ушел? Как дерьмо? Нет. Вряд ли. Столько дерьма туда не пролезет. Как же я такое жрать-то буду? Придется просто замочить урода.

Он медленно подошел к шкафу и потянул на себя дверную ручку. Дверь не поддалась. Моченый дернул сильнее. Она шевельнулась и, как на пружине, снова вернулась в исходное положение. Зэк посмотрел на дверь, покачал головой, как бы удивляясь, а затем резким движением воткнул в тонкую створку остро заточенный ноготь. Вид ногтя, протыкающего насквозь сантиметровую фанеру, поверг Кнабауха в панику. Это было ненормально. В конце концов, негигиенично! Пожалуй, он испугался бы меньше, если бы это был нож или даже топор. Но ноготь! Было в этом что-то противоестественное.

Артур Александрович выскочил из шкафа. Он размахивал руками во все стороны, имитируя боксерские выпады Коли-Коли. Получалось слабовато. Теоретически он, конечно, был подкован за три года наблюдения за сумасшедшим боксером. А вот на практике выходило неважно.

— Хук! Хук! — выкрикивал Мозг, но удары от этого сильнее не становились, а вот дыхание сбилось напрочь. Он быстро устал. Моченый стоял в стороне и с любопытством наблюдал, как Мозг с закрытыми глазами, перемещается по туалету приставным шагом, стуча друг о друга лодыжками. Все закончилось быстро. Кнабаух прекратил свои «грязные танцы» рядом с последней кабинкой у окна. Он остановился и опустил руки.

— Тебе похлопать? — Моченый снова плюнул на пол и растер плевок.

— В каком смысле? — Кнабаух лихорадочно представил, как этот зэк будет его «хлопать».

— В смысле за концерт. Напоследок.

— Не надо.

— Ну, как хочешь. Молиться будешь?

Молиться Артур Александрович не умел, но не задумываясь, уверенно ответил:

— Буду!

— Валяй, — Моченый привалился спиной к стене и замер.

Артур Александрович принялся беседовать со Всевышним. Как мог. Он посмотрел в грязное окошко туалета, глубоко вдохнул целительного больничного воздуха и зашептал:

— Помоги, Господи, умори эту сволочь. Дай мне выйти отсюда живым. Или пошли мне пистолет, Боже. Я все сам сделаю. Я ему сначала последнюю ногу прострелю, потом… Ой! Прости Господи. Что я говорю! Сделай же что-нибудь, пожалуйста. Обещаю. Каждое воскресенье буду в церковь ходить! Свечки ставить! На все деньги, — он подумал и быстро поправился: — что в кармане будут. Спаси меня, Господи. Если надо, я могу и в монастырь. Даже в мужской.

Тусклый свет из окна падал ему на лицо. Утреннее солнце заволокло тучами. Кнабаух протянул руки к потолку и завопил:

— Спаси и сохрани, Боженька! Один ты у меня остался! Ты моя последняя надежда!

— Ну все, хорош! Помолился.

Моченый двинулся к Мозгу, почти не хромая. Он расставил в стороны руки и пригнулся, вжав голову в плечи. Ленивый бесплатный больничный стоматолог не спешил, а потому зубов во рту старого зэка не прибавилось. То есть не было. Лишь кое-где торчали штифты, намекая на нечеловеческое происхождение этого существа.

Кнабаух завыл в полный голос:

— За что ты посылаешь мне этих людей, Господи!? Сделай же что-нибудь! Пожалуйста! То Паук! Теперь это…

Внезапно в окно брызнуло солнце. Свет становился все ярче и ярче. Жар от него был просто нестерпим. Моченый остановился, не дойдя до жертвы двух шагов. Словно споткнулся о солнце. Свет ослепил единственный глаз, и он принялся тереть его рукавом.

— Ты сказал Паук, фраер?

— Да. Это мой друг, — быстро соврал Кнабаух, продолжая мысленно креститься и славить Господа.

— У Паука корешей нет, — значительно произнес Моченый и изучающе уставился одним глазом на Кнабауха.

— Наверное, — не стал спорить тот.

— Так ты знаешь Паука?

— Знаю. Это я помог ему за границу уехать.

Моченый еще раз недоверчиво посмотрел на мутного фраера:

— Ты о каком Пауке-то базлаешь?

— О том самом. Можете не сомневаться. Теньков Владимир Борисович. Мы с ним долго работали вместе. Я — Мозг. Слыхал…и?

— Нет, — честно признался Моченый. — Давай побазарим, коли так.

Они вышли из туалета ровно через час. В дверях их ждали начальник отделения, два милиционера и медсестра с одним комплектом одежды. Вещи были Моченого.

— Живой? — увидев Кнабауха, несколько удивленно произнес доктор и с укоризной посмотрел на стоящих в стороне больных: — Сестра, принесите и его вещи тоже.

— Тогда мы пойдем? — спросили расстроенные милиционеры. — А то и так целый час у двери просидели.

— Да, да, товарищи. Конечно, идите. А вы, — невропатолог нервно дернул головой, показал зубы, икнул и моргнул в сторону Моченого с Мозгом, — на выписку. И без разговоров.

Глава 27

ПОСЛЕДНИЙ УКУС МОЧЕНОГО

Туристический бизнес города лихорадила паника. Американские старушки и респектабельные европейские джентльмены эвакуировались из Северной Пальмиры косяками. Им было страшно. Невесть откуда набежавший криминал наводил на интуристов ужас. Опустел Петергоф. В музеях стало просторно. Путаны перешли на неполный рабочий день.

Зато в лучших отелях города появились экзотические делегации. По элитным кабакам рассыпались дико волосатые колумбийцы, до пяток зататуированные китайцы, наглые итальянцы, похожие на роскошно одетых армян, и куча разномастных негров. Не хватало только якудзы. Японская мафия, подтвердив свое участие, с прибытием пока не спешила.

Компенсируя нехватку самураев, слив отечественного общества хлынул в город тугой струей беззакония. Улицы заполнились цыганами и бандами малолетних преступников. От лиц южной национальности стало тесно даже на рынках. Кривая правонарушений полезла вверх, изгадив отчетность. Отечественный пипл на такую чепуху равнодушно плевал. Небольшой всплеск беспредела после бурной эпохи девяностых никого не пугал. Обычные жители, не имеющие собак или «крыши», всего лишь перестали гулять поздними вечерами.

* * *

Бурков Андрей Яковлевич, ответственный за прибытие якудзы, сбился с ног. После двух недружелюбных встреч японская мафия растаяла в питерских туманах без следа. Ее не было в «Паласе» и в «Астории». Она игнорировала ресторан суши. Не явилась даже на презентацию нового салона «Тойота» в Коломягах. Хотя, например, тамбовская братва пришла в полном составе.

Бай нервничал. Он пребывал в лихорадочном поиске, не отвечая на звонки шефа, потому что боялся услышать свой приговор. Выход у него был только один — доставить проклятую якудзу в срок на заседание саммита. Иначе можно было смело заказывать себе абонемент на дайвинг. То есть глубоководное погружение. В Ладожское озеро. Без акваланга. За компанию с мешком цемента.

Спасительный звонок раздался утром накануне саммита. На связь вышел регулярно и хорошо оплачиваемый информатор из 108-го отделения милиции.

— Андрей Яковлевич, вы просили сообщить…

— Короче, болельщик! — раздраженно рявкнул Бай.

— Похоже, интересующие вас люди следят за нашим сотрудником…

— Знаю. Дальше!

— Хотелось бы уточнить сумму…

Торги прошли в ускоренном темпе. Нечистая честь серого мундира ушла за тысячу общеевропейских денег.

— Ну? — нетерпеливо спросил Бай.

— Пишите адрес, — обрадовал его собеседник.

* * *

Артур Александрович Кнабаух и Моченый с Гнидой вышли из-за угла и остановились. Перекрывая дорогу к стойлу «коровьего» сына, у дома номер тринадцать стоял серебристый «лексус». В открытое окошко машины курила крепкая башка типичного бандита.

Пахан застыл. Звериное чутье проснулось, предупреждая об очередной опасности. В глазнице образовалось жжение, во рту появился привкус колотой эмали, а правая нога заранее подогнулась.

— Сявки дешевые! Опять мы не в законе! — злобно пробормотал Моченый.

Гнида понимающе зашипел, массируя больное сердце и грея в кармане заточку. Кнабаух тоже почувстровал неладное. Он решительно сделал шаг назад. В воздухе явственно запахло физическим противостоянием. Мордобой не имел ни малейшего отношения к интеллектуальной деятельности. Следовательно, и к Артуру Александровичу.

Бай кожей ощутил посторонний недобрый взгляд. Будто к мощному, коротко стриженому затылку приложили тяжелый, быстро нагревающийся утюг. Где-то между ягодицами оживленно засвербело шестое чувство. Ахмет, глазевший в окно, вдруг смачно выругался:

— Вот… падшая женщина! Снова эти урки!

Голова Бая повернулась, как башня танка. Неподалеку от «лексуса» стояли трое. Лица их были явно знакомы. Ахмет не ошибся. Те же самые уголовные рожи мелькали и у отделения милиции. Тренированный для решения совсем других задач спортивно развитый интеллект напрягся. Выводы, выдавленные стремительной мозговой атакой, полезли у господина Буркова горлом. Он воинственно зарычал:

— За нашей якудзой приперлись, суки!

Возможно, неделей раньше конфликт разрешился бы мирным путем. Ссориться с ворами было хлопотно. Их просто старались избегать. Но до саммита оставался один день. Вода в Ладоге остыла до критической точки замерзания. Баю не хотелось плавать в озере с цементом потверже. А хотелось плавать в теплом бассейне с девочкой помягче. «Хрен вам, дедушки!» — изрек он, вылезая из машины.

Рядом тут же возникли Краб и Ахмет.

Моченый понял — план провалился. «Телка» охраняли. А его собирались бить. По закону это было крупное западло. По жизни — очень больно.

— Хрен вам, бакланы! — пробормотал авторитет.

На этот раз он твердо решил увернуться от попадания в больницу. «У Хозяина и то кайфовей», — решил Моченый и скрылся в ближайших кустах.

Участники событий с обеих сторон замерли. Ход получился нестандартным. Смысл его был загадочен. Мозг отступил еще на шаг. Гнида потянул из кармана заточку. Дверцы «лексуса» мягко щелкли. Троица крупногабаритных молодых людей, вежливо улыбалась, разглядывая плюгавого старичка и щуплого интеллигента.

Кусты затрещали, и Моченый вернулся. Губы его были плотно сжаты. До впадины под носом. На глазу появилась черная пиратская повязка. Правая нога перестала сгибаться. Пахан оценил расстановку сил и двинулся вперед. За ним, как рыба-прилипала за акулой, тут же пристроился Гнида.

— Куда разогнались, ветераны? — увесисто спросил Бай, нахально щерясь в лицо Моченому.

Тот хмыкнул и повел бровью в сторону Гниды. Шестерка смело пролез у пахана под мышкой и прохрипел:

— Слышь, бык немытый, припухни!

Самому авторитету разводить базары с шелупонью было не по рангу. Он просто шагнул вперед, намереваясь обойти фраеров, как грязную лужу на дороге. Бай озверел сразу. И от пренебрежительного тона, и от беспардонного поведения наглых стариканов. Стартовая отмашка со свистом разрубила наэлектризованный воздух. Негромкая, но резкая команда ворвалась в образовавшийся вакуум:

— Краб, сделай их!

Конфликт перешел в фазу неопровержимых аргументов. Стремительный удар Краба был неотразим. Уклониться от него не смог бы даже профессиональный боксер. Моченый не стал и пытаться. Крепкий кулак угодил ему прямо в приоткрывшийся рот. Обычно следом за прямым попаданием следовал хруст сломанных и выбитых зубов. Осколки жевательного аппарата разлетались белыми или желтыми брызгами. Противник падал и обливался кровью пополам с жалостью к себе.

На этот раз ничего подобного не произошло. Послышался негромкий хлюпающий звук. Рука бьющего внезапно провалилась куда-то в середину головы старого зэка. Краб изумленно распахнул глаза. Беззубые челюсти чавкнули, всасывая его кулак, и задвигались, подбираясь к запястью.

Браток офонарел до состояния панического ужаса. Жуткое зрелище и ощущения от впивающихся в кожу беззубых десен произвели настолько сильное впечатление на Краба, что стокилограммовый бугай завизжал носом, как истеричный слон, и потерял сознание, закатив глаза. Последнее, что он увидел перед обмороком, было равнодушное лицо Моченого с проглоченным кулаком во рту.

Краб беспомощно завалился набок, делая паузу в своем социально бесполезном существовании.

— Тьфу! — сказал пахан, выплевывая чужую безжизненную руку.

Ахмет сути произошедшего не видел из-за широкой спины приятеля. Он просто уловил какую-то заминку и решил присоединиться к потехе. В этот момент Краб начал перемещаться в сторону. В поле зрения показалась выставленная вперед нога урки. Грамотно проведенный удар должен был раздробить голень…

Но не раздробил. С тем же успехом можно пинать фонарный столб. С таким же металлическим лязгом при соприкосновении. Ахмет взвыл, хватаясь за разбитые пальцы ноги. Широкая спина Краба, маячившая перед ним, вдруг упала. Вместо нее открылась панорама двора с двумя зловещими рожами по центру. Кулак Гниды вошел ему между ног, прерывая нелепые прыжки на месте и бессмысленный крик. Ахмет рухнул подстреленным кенгуру. Онемевшим в полете. Уже не самцом, но пока и не самкой.

Господин Бурков, президент туристического концерна «Буллит», не отличался повышенной впечатлительностью. Скорбная утрата соратников не повергла его в обморочное состояние. Он принадлежал к людям действия. Чисто конкретного и реального. Философские раздумья не мешали его активной жизненной позиции. В связи с атрофией мыслительных способностей до уровня четвертого класса спортшколы олимпийского резерва.

Андрей Яковлевич перешагнул через смиренно булькающего Краба. Пудовый кулак врезался в склоненный над Ахметом затылок Гниды. Древняя плешь ткнулась в зеленую траву газона. Сырая земля сладострастно чмокнула. Как любовница, встретившая долгожданного спонсора.

Бай и Моченый остались один на один. Не считая Кнабауха, робко отступающего пятками вперед. Дверь потрошиловского подъезда хлопнула, выпуская наружуАлика и Распутина. Друзья спешили в Якутию, сгибаясь под тяжестью сумок. Поэтому внимания на сражение не обратили.

В окно квартиры пенсионера Кузькина осторожно высунулась Валентина Петровна. Она-то как раз ничего не упускала из вида. За ее спиной маячили Сократ и Диоген.

— Телефон! — не оборачиваясь, скомандовала мама Алика.

Якуты метнулись за аппаратом. Право женщины отдавать приказы не обсуждалось. Как-никак она была матерью будущего тойона. Валентина Петровна недрогнувшей рукой набрала «02».

Появление сына ненавистной «коровы» отвлекло Моченого. Он непроизвольно дернулся, реагируя на запах говядины. Ненависть спасла ему здоровый глаз. Бай промазал. Его палец коварно нацеленный на полное ослепление противника, вмял пиратскую повязку и застрял в пустой глазнице.

Моченый распахнул беззубую пасть, словно собираясь высосать дешевую жизнь мелкого фраера, и резко кивнул. Хруст выломанного сустава и вопль господина Буркова слились, сотрясая стекла тринадцатого дома, стены яранг и покой якутского стойбища.

Потрошилов и Клим не обернулись. Им было не до чьих-то криков. Они спешили освобождать маму. Мозг растерянно посмотрел вслед уходящей надежде. Упускать добычу не хотелось. Но без поддержки уголовников все хитроумные планы теряли смысл.

Валентина Петровна высунулась в окно соседской квартиры почти по пояс. Она внимательно проследила за убытием родного сына. После чего снова взялась за телефон и набрала «03». Как биолог и натуралист она контролировала процесс борьбы видов.

Тем временем битва титанов шла к развязке. Моченый планомерно душил Бая. Тот лягался ногами и истошно хрипел. Трещали кости и хрящи. Мелькали руки, ноги и головы.

Милицейский «уазик» вывернул из-за угла с натужной неохотой ветерана МВД. К месту побоища он подкатил, тускло сверкая проблесковым маячком уныло синего цвета. Сирена не работала хронически. За нее старался пожилой двигатель, оглашая окрестности ревом и скрежетом.

Группа захвата состояла из младшего сержанта Мудрого и рядового милиция Толика. Водитель в счет не шел. Как боевая единица он не годился ни к черту. Потому что из машины никогда не вылезал принципиально.

— Всем на землю! — истошно заорал Мудрый.

— Руки за голову! Лицом к стене! — поддержал егоТолик.

Бай суетливо дернулся в крепких руках Моченого. Опыт прошлых, совсем не романтических, встреч с людьми в серой форме подсказывал стратегию безропотного подчинения. Он перестал лягаться и огляделся в поисках стенки, чтобы встать к ней лицом. Не вышло. Ничего похожего на стену рядом не наблюдалось.

Моченый обрадовано сомкнул захват на его горле. Пока группа захвата оцепляла место происшествия, он успел качественно придавить оппонента. Бай обмяк, синея губами. Мозг залег моментально, выражая готовность к сотрудничеству с органами правопорядка. Руки он дисциплинированно держал на затылке. С зажатой в них справкой из больницы Скворцова-Степанова.

Передвижная милицейская группа из 108-го отделения милиции трусцой замкнула кольцо вокруг Моченого. Их было больше. У них были автоматы и дубинки. И они охраняли доверенную государством территорию. То есть имели полное право на все.

У Моченого была одна нога, один глаз, годы зоны за спиной и море нерастраченной ненависти. Следовательно, наблюдалось примерное равенство сил. Пахан зарычал, отбрасывая бездыханное тело Бая. Менты выставили вперед дубинки, рассчитывай на победу малой кровью.

Захват рецидивиста и грабителя прошел спонтанно. На тычки резиновыми палками он не реагировал. Сдаваться пахан не желал. Грозный рык из беззубой ротовой впадины заставлял стражей порядка осторожничать. Они кружили в смертельно опасном поединке, топчась по распростертым телам. Наконец, Толик дождался, когда товарищ младший сержант отвлечет внимание преступника тактическим падением в лужу, и нанес разящий удар.

Дубинка сочно шмякнула Моченого по темени, даря третье за неделю сотрясение головного мозга и спасительное забытье. Операция прошла успешно, не считая оторванного погона и грязных штанов Мудрого.

* * *

За рулем машины «скорой помощи» сидел Семеныч. Его пышные усы шевелились в такт колдобинам и выбоинам. Синхронно звучал незамысловатый шоферский мат. Рядом восседал фельдшер Дима, равнодушно взирая на питерские пейзажи начала двадцать первого века. Людская суета, мнение Семеныча о качестве дороги и медицинская помощь населению носили для него одинаково глубокий фиолетовый оттенок.

В мире вообще не было ничего значимого, кроме бумажек с водяными знаками. Все остальное можно было либо приобрести в обмен на них, либо за них же продать. Исходя из этой глобальной мудрости, выезд на драку Димон воспринял с олимпийским спокойствием. Там денег не предвиделось. Мордобой, по его святому убеждению, был уделом пролетариата.

«Скорая» въехала во двор и остановилась. Возле роскошной серебристой иномарки лежали тела.

— Жуть, — равнодушно прокомментировал Семеныч.

— Не скажи, — быстро соображая, ответил фельдшер.

По его мнению, нищие люди возле ТАКИХ машин валяться не могли. В стылом осеннем воздухе повеяло теплым сквозняком легких денег. Димон оживился. Он выпрыгнул из машины, сразу беря курс на милицию. Все равно пронести халяву мимо представитеяей власти было невозможно. Даже теоретически.

* * *

Андрей Яковлевич Бурков очнулся в скверном расположении духа. Сильно гудела голова. Нестерпимо болел палец. Мокрые штаны холодили филейную часть тела. Он осмотрелся. Самочувствие не улучшилось. Рядом без сознания лежали Краб и Ахмет, не внушая оптимизма. Чуть поодаль стояли менты, усугубляя пейзаж и отвратительное настроение.

Бай вытащил из кармана мобильный телефон, стараясь не привлекать к себе внимания. Ои набрал номер и шепнул, с трудом продавливая слова сквозь помятую гортань:

— Я насчет япошек…

Собеседник не дал ему договорить. Он был конкретен и зол:

— Мудак! Где ты лазишь? Они уже час как прилетели! В Пулково ждут! Я тебе пять раз сообщение скидывал!

— Час? — недоуменно переспросил Бай.

В один миг у него в гудящей голове сложились унты, полушубки, безупречный северный выговор «якудзы» и собственный непроходимый идиотизм.

— Ты что, совсем опупел?! — собеседник сорвался на крик.

— Да…— честно ответил Бай и отключился.

* * *

Димон повертел в руках справку о психическом заболевании на имя А. А. Кнабауха. Тут все было ясно. Он вернул ее с невинной физиономией мифического честного налогоплательщика.

— Вызывайте спецбригаду. Этого — в дурдом.

Спихнуть хотя бы часть работы на коллег — тоже маленькое профессиональное счастье. Проведя подготовку, он направился к жертвам конфликта. Первым лежал одноглазый старик. Фельдшер тихонько присвистнул:

— О! Постоянный клиент! А где запчасти, дед?

Вопреки ожиданиям, ни зубов, ни глаза в поле зрения не обнаружилось. Димон удивился. В рамках обследования он заглянул под пиратскую повязку. Там было пусто. Группа захвата дышала жрецу красного креста и такого же полумесяца в затылок. Он это чувствовал и играл на публику. Движением индийского факира фельдшер задрал штанину на правой ноге пациента. Вдоль ноги и протеза бельевой веревкой был примотан ржавый металлический уголок.

— Техника безопасности! — невозмутимо пояснил Димон. — Чтобы не отломали.

Осмотр невзначай захватил карманы. На мокрую траву упали ключи. Рядом лег узелок из носового платка. Внутри оказался комплект вставных челюстей и стеклянный глаз.

— Ух, ты-ы! — изумленно протянул Мудрый.

— И чтобы не вывалилось, — продолжил Димон.

Моченый глухо застонал и открыл здоровый глаз. При виде милицейских ботинок у самого лица он сделал движение губами. Будто готовясь укусить. Потом, очевидно, вспомнил, что нечем, и затих.

— Волчара! — негромко приклеил ярлык Мудрый.

— Завидую я вам, деды, — хохотнул Димон, переводя взгляд на Гниду, — какая интересная у вас старость!.

Моченый протянул дрожащую руку и забрал узелок. Челюсти чмокнули и встали на место.

— Здорово! — фельдшер изобразил аплодисменты. — У тебя раньше вроде другие зубы были?

— Эти вставлять дешевле, — шепотом пояснил пахан, — поменял.

— Ловко! — усмехнулся Димон. — Ну, поехали в больницу, отец?

— Голый Вассер! — неожиданно отчетливо сказал постоянный клиент «скорой помощи». — Кантуй сразу на кичу. Там и оклемаемся.

Гнида, словно почувствовав грядущее возвращение в родной дом, протяжно заскулил. Передвижная милицейская группа дружно обалдела. Столь явное предпочтение тюрьме перед лечебным учреждением им встретилось впервые.

— А что? — пожал плечами.Димон. — Люди пожилые. На нашу больницу здоровья не хватает. Обычное дело.

* * *

Судьба очередной раз заложила крутой вираж, возвращая все на свои места. Гениальный Мозг поехал в дурдом. Его долго не пускали, отказывая в госпитализации. Артур Александрович плакал и упорно доказывал свое право на бесплатный аминазин, кусая ногти. В конце концов в приемное отделение спустилась доктор Грудаченко, и Скворцов со Степановым распахнули двери.

Моченый и Гнида за нанесение телесных повреждений мирным гражданам отправились к Хозяину. Там авторитетов не били. Там никого не били без причины. Особенно пожилых. Там регулярно кормили и лечили бесплатно. И все было просто и понятно.

Господин Бурков и сопровождающие его лица до Всех Святых не доехали. Как-то потерялись, что ли. В результате чего Димон с Семенычем стали счастливей на шестьсот долларов.

Глава 28

НЕФТЯНОЙ ТЕЛЕНОК

Рейс Санкт-Петербург — Якутск задержали по уважительной причине. Два пассажира, агрессивно излучая вокруг волны перегара и решимости, собирались сесть в самолет со своими парашютами. Сдавать их в багаж они решительно отказывались. По Пулково-2 гуляла тихая паника. «Аэрофлот» терпел убытки.

Стоило слуху о парашютистах пройтись по залу регистрации, как остальные пассажиры выстроились в очередь к кассе возврата билетов. Персонал тоже немного нервничал. Редко кто высказывает недоверие к отечественной авиации настолько открыто. Все же дурная примета, то, се… Как-то внезапно заболели борттехник и руководитель полетов. Куда-то пропал второй пилот. Стюардессы рассосались по аэропорту, делая вид, что не имеют ни малейшего отношения к рейсу на Якутск.

Служба безопасности всполошилась. В эпоху демократии запретить человеку и гражданину летать самолетами «Аэрофлота» со своим парашютом было невозможно. Но и полет с потенциальными дезертирами на борту почему-то никого не вдохновлял. По «Ил-86» прошлись с собаками. Бомбы не нашлось. Сумки возмутителей спокойствия проверили трижды. Кроме снаряжения полярных исследователей» там не было ни шиша. В конце концов руководство компании и командир экипажа упали на колени перед десантниками и попросили сдать парашюты в багаж.

Клим Распутин сверился с картой. От Якутска до Индигирской низменности было еще сантиметров семь. По глобусу выходило и того меньше. Получалось, что прыжок откладывался.

— Будем прыгать с местного рейса, — шепнул он Потрошилову.

Алик бесшабашно кивнул, в последний момент поймав слетающие очки на самом кончике носа. Ему было все равно. Если для спасения мамы понадобилось бы десантироваться из космоса, он без колебаний полез бы в скафандр. Хотя доехать, например, на электричке было бы спокойнее. Но электрички в стойбище Белого Оленя не ходили.

Парашюты отправились в полет отдельно от хозяев. Персонал вновь приобрел вид коренных небожителей, нацепив на лица невозмутимость камикадзе. Сами собой отыскались и выздоровели члены экипажа вместе с руководителем полетов. Сдача билетов прекратилась Пассажиры полезли в автобус, изображая бодрых фаталистов.

Взвыли турбины. Перекрестился диспетчер. Белоснежный авиалайнер ушел в серое небо, нагадив в питерском воздухе выхлопом реактивных турбин.

С пандуса аэропорта Пулково ему вослед помахала Валентина Петровна. Отправлять сына в край вечной мерзлоты было морально тяжело. Но по другую сторону балюстрады размахивала платочком заплаканная Галя Булкина в мини-юбке. Роскошный бюст, ну очень декольте, колыхался в такт взмахам. Мамино сердце билось твердо и ритмично, дробя остатки сомнений в правильности выбора. Якутия отсюда, с Пулковских высот, смотрелась безопаснее.

Чуть поодаль на чемодане сидели Сократ и Диоген. Они улетали следующим рейсом. За их спиной подпрыгивал Игорь Николаевич Рыжов с бубном, камлая на летную погоду. На чемодане в стиле «ню» было написано: «Дом номер тринадцать и племя Белого Оленя — стойбища побратимы!»

* * *

Раздолбанный «Ан-26» махал крыльями над бескрайней тундрой. Альберт Степанович смотрел в иллюминатор и боялся. От встречного ветра крылья самолета раскачивались с огромной амплитудой, явно собираясь оторваться. Страх приходил волнами, в промежутках между тостами. Распутин подливал понемногу, контролируя панику дозировкой коньяка.

Они сидели на парашютах и готовились к освободительной войне с аборигенами. На местном рейсе из Якутска в Среднеколымск против такой «ручной клади» никто не возражал. Здесь каждый мог бояться, как ему заблагорассудится.

Клим внимательно изучал карту, сверяясь с компасом. Им предстояло воплотить в жизнь экстремальный план спасения Валентины Петровны. План был прост, а значит — гениален. Стойбище Белого Оленя предстояло взять в клещи.

— Прыгаешь первым, — в сотый раз уточнил Распутин.

— Почему? — в сотый раз спросил Алик.

Клим был терпелив. Лишние повторы только закрепляли детали операции.

— Во-первых, без меня тебя не выпустят. Во-вторых, ты можешь не прыгнуть. В-третьих, с запада легче подход к цели.

Альберт Степанович в очередной раз кивнул:

— Вот и прыгай первым. Моя мама, мне и рисковать.

В качестве контраргумента из объемистой сумки возникла очередная бутылка водки. Вдали от родного города считалось хорошим тоном употребление исключительно марки «Санкт-Петербург». Сто пятьдесят грамм под бутерброд с вареной колбасой — аргумент довольно убедительный. Потрошилов едва успел снова согласиться с мудростью друга, как Клим поднялся с места.

— Пора, — шепнул он и сложил карту.

Остальные пассажиры мирно дремали. Никто не обратил внимания на крадущуюся по проходу пару парашютистов. Впрочем, парашюты лежали в сумках. Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа и давки на выходе. В служебном отсеке возле люка их ждал стюард. Литр «Санкт-Петербурга» перешел из рук в руки. Хитроватое широкоскулое лицо расплылось в довольной улыбке. После пяти минут толкотни и путаницы Потрошилов приобрел вид полярного десантника.

Люк распахнулся, впуская внутрь ледяной ветер. Рюкзак со снаряжением канул в сером тумане облаков. Алик посмотрел вниз, вспомнил, что парашюты раскрываются не всегда, и отшатнулся назад.

— Не хочу-у!!!

— Не ори!!! — строго сказал Распутин. — Держи на посошок.

Стакан водки Алик принял, занюхав сквозняком. Ноздри его раздулись, на щеках полыхнул румянец. В глазах загорелся яростный огонь сыновней любви.

— Ну, прыжочек за маму, — подбодрил его Клим, пристегивая вытяжной фал, — прыжочек за папу…

— А-А-А!!! — страшно завопил Альберт Степанович и выбросился в бездну.

Где-то в бескрайней тундре северная мафия держала в плену Валентину Петровну. У нее не было надежд на спасение. Только единственный сын. Алик не стал дожидаться милости от фортуны. Она от самого его рождения в этом смысле не горячилась. Он сразу рванул кольцо запасного парашюта и заорал изо всех сил:

— Отче наш, иже еси…

Проверенный практикой метод сработал безотказно. Да и вытяжной фал оказался короче. Алика почти мгновенно рвануло вверх. Раздались два громких хлопка, и он повис в неподвижности. Над ним белело сразу два купола.

Гул самолета, изрыгнувшего Алика из своих недр, удалялся. Внизу простиралась бескрайняя тундра с жидкими вкраплениями леса. Полярное лето заканчивалось. Ягель серел и желтел под ногами Потрошилова пестрым ковром грустной расцветки. Ветер высвистывал в ушах Альберта Степановича прохладный мотив заполярной осени. Далеко на горизонте чернели силуэты приземистых строений. Там была мама.