Пани Юдита (№1) - Никогда в жизни!

Я была в шоке. Вела себя так, словно это была не я.

Молчала.

Затолкала в шкаф простыни, полотенца и блузку. Пошла в ванную, стерла крем, высушила волосы, натянула индийскую юбку и черную блузку. Я была полностью скомпрометирована. Минутку подумала, красить ли глаза, и отказалась от этой затеи, вспомнив, как мы разводились с Эксиком и у меня все размазалось.

Хотя такой обед ни к чему не обязывал и Адам был всего лишь — если так можно выразиться — коллегой по работе, да и в редакции мы виделись, кажется, пару раз, сердце все же было готово выскочить у меня из груди от стыда, но я решила взять себя в руки. Как хорошо, что нас ничто не связывало, потому что иначе в такой ситуации я бы непременно что-нибудь разбила!

* * *

Обед был классный.

Адам звонил каждый день. Я не воспринимала его как мужчину. Может быть, мы сумеем стать друзьями.

Уля сообщила, что подозреваемый Иероним был задержан и выпущен за неимением доказательств. Она прочитала об этом в газете. Я не читаю таких статей — мне это только действует на нервы. Сегодня одно, завтра другое. Не успеваешь следить. Уля вообще не понимает меня: да, я могу простить этому типу то, что он бандит, но как можно простить обман? Жену? О, только не это!

* * *

Сегодня Тося вернулась из школы в своей одежде. Уже в дверях заявила, что была там в последний раз. Она сказала директору, что переходит в другую школу. Или пойдет работать. Ее никто не понимает. В Испании она могла бы уже выйти замуж. Она ненавидит школу.

Я обмерла.

Тося бросила сумку у двери, взяла Сейчаса на руки и ушла к себе. Я позвонила Эксику, чтобы он с ней поговорил по-отечески. Тося настаивала на своем.

Я позвонила Адаму. Он как-никак социолог, а потому я рассказала ему про школу. Адам сказал, что девочку, дескать, надо оставить в покое, не принуждать, пусть сама разберется в себе. Надо сходить в школу и узнать, в чем дело. Не устраивать ей скандалов и насильно не заставлять ее ничего делать. Проявить максимум доброжелательности. Потом он спросил, может ли приехать. Приехал. Не обращал на меня вообще никакого внимания. Постучался к Тосе и беседовал с ней почти час. Не знаю даже о чем. Я как дура сидела за столом в саду, Уля мне помахала, чтобы я зашла. Я крикнула Адаму, что я у Ули. Я была вне себя от злости. Он может зайти к Уле как только захочет — тоже мне социолог.

Уля спокойно выслушала все, что накопилось у меня на тему этого мира, мужчин, отцов, посторонних мужчин, директоров, встревающих не в свое дело мужиков. Я пила чай и просто захлебывалась. Со мной Тося вообще говорить не стала! А с чужими, значит, можно?

Уля слушала-слушала, а потом сказала, что я все-таки какая-то странная и что Тосе, конечно, не следует ходить в школу, пока я не выясню, в чем дело, и чтобы я не приставала к дочери, потому что у нее тяжелое время, тот ее парень из Кракова уже даже не пишет, и вообще я должна ее понять — такое разочарование в таком возрасте и так далее. Почему мне ничего об этом не известно?

Потом пришел Адам. Он был мил и спокоен как ни в чем не бывало. Отвратительный тип. Непонятно, зачем приехал. Строит из себя умного. Даже не обратил внимания на то, что я подстриглась!

* * *

Тося не пошла в школу. Сказала, никогда не вернется в эту школу, не пойдет туда, хочет перевестись в другую. Я держала себя в руках, в руках, в руках. Адам сказал, что я просто гений самообладания.

Вчера приехала Тосина классная руководительница. Она сказала, что Тося должна вернуться, в жизни случаются разные вещи. Ее дочь тоже тяжело и болезненно переносила школу, ссоры и все остальные проблемы. Все Тосю ждали. Ни к чему обижаться на мир, коль в нем столько добрых людей. Она непременно со всем справится…

Господи, какой чудесный день! Как прекрасна жизнь! Как потрясающе хорош этот мир! Тося пошла в школу! Вернулась! И как поступил директор, который, по-видимому, принадлежит к вымирающей разновидности настоящих мужчин! Он взял мою дочь за руку, вошел вместе с ней в ее собственный класс и сказал:

— Хочу вам представить вашу новую одноклассницу, Тосю. Надеюсь, что вы ее хорошо примете. Она ведь решила прийти именно в нашу школу.

ОПОЗДАЮ НЕМНОГО

Адам собрался в гости к Уле и Кшисю, они пригласили его посидеть у костра. Этой Уле прямо с каждым надо сразу подружиться. Она ведь его совсем не знает! Да и вообще — это мой знакомый! Неделю назад она спросила, придем ли мы с Адамом. Что он мне — брат иль сват? Я буду ходить одна и туда, куда мне хочется! Это мужчина не моего романа. К чему делать вид, будто он меня интересует? Не желаю иметь ничего общего ни с одним мужчиной.

После этого разговора Уля пригласила его сама. Он приехал.

Припарковал старенький “опель” напротив их дома. Он сидел у них уже, наверное, целый час, так не мчаться же мне туда, как будто я только и делала, что сидела и ждала, когда он приедет. Опоздаю немного. У меня есть неотложные дела. Так, кое-что. Не знаю даже, идти мне уже или еще не пора. Потому что если пойти сразу, сию же минуту, то все-таки может показаться, что я его ждала. А я и не ждала, а только так спокойно… сама не знаю что. О! Вы-мою-ка я посуду. Или нет. Не стоит начинать. Работы там на полчаса. А кстати, почему Уля нисколько не беспокоится? Не поинтересуется даже, не случилось ли что со мной. Может, я умерла? Может быть, заболела? Может, лежу без памяти? Или сломала ногу и шагу ступить не могу? Видно, она просто обрадовалась, что у нее свои гости, а про меня забыла. Наверное, я все же пойду. Но через минуту. Пусть не думают, что мне больше делать нечего, как только тут же бежать. Надо полить огород. Уже дня два как не было дождя. Немного полью, дело — прежде всего.

Они уселись под дубом, и даже сюда долетал их смех. Идиоты. Расселись там и сидят, а я должна заботиться о бедных растеньицах. Они бы погибли. Если бы не я. Да, вы только гляньте, как они там веселятся.

Еще иву, еще маленький кустик, название у него какое-то вроде сардинеллы. Адам сидел рядом с Кшисиком. Ули не было. И еще какие-то незнакомые люди.

— Зачем ты льешь столько воды под эту вейгелу? Хочешь ее залить?

Как же я испугалась! Ну конечно, моя сардинелла на самом деле называется вейгелой. Все равно, запомнить этого я не в силах.

Уля стояла у забора.

— Ты разве забыла, на сколько мы договорились?

Я помнила, но мне надо было кое-что полить. А еще надо выключить компьютер, потому что я работала и вообще. Значит, буду не раньше чем через десять минут. Я возвращаюсь домой, компьютер давно уже выключен, ну и что, пусть они не думают!

Когда я уже собралась выходить, перед моей калиткой остановился “фиат”. Это была та самая знакомая, которая собиралась приехать, когда ее бросил муж, и которую я утешала некогда ночью, говорила, что все мужчины одинаковы! Как она выглядела! Превосходно! Как жаль, что она приехала именно сейчас! Мы тепло поздоровались, я ей сказала, что мне ужасно неудобно, но я как раз собралась уходить. А она — что всего на минутку, просто проезжала мимо.

Уже за один ее внешний вид мне бы следовало на нее обидеться. Она перестала краситься в платиновый цвет (что очень нравилось ее бывшему мужу) — это, к сожалению, пошло ей только на пользу. Вернулась недавно из Лондона с шестинедельных языковых курсов. Поменяла работу на более высокооплачиваемую и гораздо более интересную. Ей-богу, она совсем не была похожа на брошенную жену. Я бы охотно ее выслушала, но я и так уже опоздала к Уле. А кроме всего прочего: не слишком ли быстро она забыла о своей большой любви? От возмущения у меня подкашивались ноги. А она радостно бросилась мне на шею, мол, рада меня видеть и хорошо бы нам встретиться, она так соскучилась, но сейчас у нее буквально одна минута.

Я быстро приготовила чай. Смотрела на нее и не могла налюбоваться. Она улыбнулась. Спокойная. Ни капли отчаяния. Расцвела за эти несколько месяцев с тех пор, как превратилась в брошенную жену. Я ничего не понимала. Самое лучшее, что у нее случилось в жизни, — то, что муж ушел. Она не сознавала, в каком мире на самом деле живет. Не задумывалась на тем, что любит, чего хочет и чего ей недостает. Не видела ничего, кроме него.

Как же он все это терпел? — удивлялась моя давняя приятельница.

Минуточку, неужели она забыла, как он с ней поступил? Нет, не забыла. Он не вытерпел. Как можно жить с женщиной, которая утратила свое “я”? Которая не знала, что любит, потому что любила то же, что он, чтобы он полюбил ее еще больше?

— Я прекрасно его понимаю, — заключила моя знакомая, — теперь-то я все понимаю. Он взял в жены общительную шатенку, веселую и остроумную, у которой масса знакомых и свой круг интересов. А развелся с платиновой блондинкой, грустной, без друзей, зацикленной на его работе, его интересах, его жизни. Во что я превратилась? Если бы не он, если бы не его решение, я бы так никогда и не узнала, что значит по-настоящему жить!

Ну а затем она пустила в ход тяжелую артиллерию.

— Знаешь, — она процитировала “Танцующего с волками”, — что-то уходит, уступая место новому. Какое счастье, что он ушел, иначе я бы никогда не встретила Бартека. А Бартек… для меня далеко уже не весь мир. Наконец-то я могу быть такой, какая я есть. Разве это не замечательно? А как ты? Чудесно выглядишь, — удивленно заметила она.

Я-то? Ну да. С этими космами, которые невозможно уложить. В толстом свитере. В джинсах. Без макияжа. А кроме того, мне было уже просто необходимо идти к Уле, потому что неприлично так сильно опаздывать.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, не так ли?

С какой стати — мне-то не встретился никакой Бартек?!

Приятельница ослепительно мне улыбнулась.

— Я так рада, что и тебе повезло. Когда уходит он, это вовсе не значит, что жизнь кончается. Она только тогда и начинается. Сейчас мы уезжаем отдыхать, вернусь в конце месяца. Обязательно приезжай в гости! — Вскочила в свой “фиат”, и след ее простыл.

Мне кажется, что порой заявление о разводе лучше, чем заверения в любви. Да что там! Мне это известно по собственному опыту. Но увы, я не собиралась в отпуск. Все уезжают куда-то. Непременно на море или в горы. В худшем случае — в теплые края. Жаркие страны чрезвычайно хороши, но не тогда, когда вся Польша плавится от тридцатиградусной жары. Некоторые чувствуют себя несчастными оттого, что никуда не едут. Как, например, я. Мой удел — сидеть у себя в саду или пойти к Уле.

Я насыпала кошкам корм. И только потом заметила, что их нет дома. Пришлось снова выйти в сад. Там я услышала тихие возгласы:

— Ойой! Помощь!

Потому что Уля — по понятным причинам — не может громко созывать своих кошек. Тогда и я начала кликать своих:

— Сейчас! Потом!

Они расселись возле пионов и ухом не повели. Сейчас забрался на калитку, ведущую в сад подруги, а Уля меня окликнула:

— Немедленно приходи!

Вечер был теплый. Пахло левкоями. Тихо шелестели крушины.

Прокричал запоздалый фазан и, захлопав крыльями, куда-то полетел. Уля зажгла керосиновую лампу и поставила на столике под дубом чайник с горячим чаем. Из темноты на миг вынырнула фигура Кшисика. Никого не было, кроме нас. Те двое, что заливались смехом и которых я приняла за незнакомых людей, были Улины дочки, на минутку подсевшие к отцу.

Адам разводил костер возле старой сливы, не знаю даже, заметил ли он меня. Я тоже совершенно не обращала на него внимания. Пока он не положил мне на плечо руку. Ох и теплая же была у него ладонь — я даже вздрогнула.

— Это всего лишь я, — сказал он. — Я так рад, что ты пришла.

И мы вместе побрели к огню.

Кшисик принес гитару. И тихонько забренчал, чтобы не заглушать того, что происходило в нашей вселенной. Играет он так, что сам Клэптон мог бы ему позавидовать, если бы когда-нибудь добрался до нашей деревни. В пруду под дубом раздался плеск рыбы. Ойой вышел из-за юкки и сел возле нас. Сейчас запрыгнул мне на колени.

Вот и начался отпуск, которого у меня, казалось, нет. Я ощутила аромат звезд. Уля наливала чай, над нами сверкала Большая Медведица. Как правило, она находится над моим домом, но, когда я у Ули, она говорит, что ковш висит над их домом. Ну и пусть, если ей так хочется. От крушины долетал шелест, собака, растянувшись в ногах Улиного мужа, спала. Ойой забавно изогнул шею. Помощь на краю прудика то и дело засовывала лапу в воду, а затем ее стряхивала, надеясь, наверное, что какая-нибудь рыбешка по ошибке прилипнет к коготку. Над костром собиралась летающая ночная живность. Улин муж встал:

— За это надо выпить.

— За что? — удивилась я.

— Как за что? За это! — широким жестом обвел он деревья и звезды, траву и нас, животных и ночь. И откупорил вино. Начался праздник. Мы говорили мало — больше смотрели, слушали, дышали.

— Давайте выпьем за этот чудный вечер и за то, что мы здесь, — сказал Кшись тихо и снова взял в руки гитару.

И так мы сидели у огня, в тишине и спокойствии. Адам сидел передо мной, опершись на мои колени. Мы смотрели на огонь. Ночь цвела. Источала запахи.

Когда Адам провожал меня до дверей дома, перед нами как ни в чем не бывало проскакал заяц. Может, только припустил чуть быстрее, услышав позвякивание ключа. Адам спросил, не хочу ли я завтра сходить к его друзьям, потому что одному ему идти не хочется, раз уж мы подружились… Конечно, раз мы друзья, почему бы и нет? На прощание поцеловал меня в щеку, повернулся и ушел.

Мне сделалось жалко всех, кто куда-то уехал. И не мог видеть, как Помощь, сидя у пруда, с отвращением засовывала в воду лапу. Мочила ее и отряхивала. Они толком не видят звезд. Которые у нас гораздо ближе, чем где-либо еще. Они уезжают и уезжают, и никто их никуда назавтра не приглашает.

* * *

Были с Адамом у его друзей. Потрясающие люди! Однако это уже закономерность: за каждым необычным мужиком стоит какая-нибудь необычная женщина. А за каждой необычной женщиной стоит другая необычная женщина. Адам вел себя так, словно немного за мной волочился. Вся беда в том, что было это весьма приятно. Но я держалась молодцом. Устояла. Меня не проведешь подобными штучками. Дружба! И только дружба!

Мы ушли от них в десять. А после этого Адам пригласил меня в кафе: стены в нем были выложены настоящим кирпичом, пол глинобитный, посредине — огромный камин. Устроились мы с ним в уголке, а он посмотрел на меня внимательно и проговорил:

— Раз уж мы с тобой друзья, я должен тебе кое-что сказать.

О нет! Только через мой труп! Сейчас он спросит меня, что сделать, чтобы вернулась жена, или что-то в этом же роде! Знаю все эти трюки наизусть! Меня кондрашка хватит. Вечно одно и то же!

— Я хочу, чтобы ты знала, что я… пару месяцев назад…

— Это связано с женщиной? — прервала я его довольно резко.

— Отчасти… — он усмехнулся. — И со мной.

Я приняла твердое решение. Не слушать никаких откровений, никаких жизнеописаний, никаких исповедей. Нет!

— Послушай! — Я собрала все свое мужество. — Давай заключим с тобой договор о дружбе. Я не хочу ничего знать о том, каким ты был несколько месяцев назад. Друзьям не нужно друг перед другом отчитываться или оправдываться. Если мы хотим что-то строить, начинать надо прямо сейчас, идет?

Его лицо выражало растерянность.

— Пойми, я на самом деле не готова к откровениям, тем более мужчин. Мой Эксик изливал мне душу без устали. И о том, как он сильно любит другую женщину, и что он делал с ней, или какой же он дурак, или как ему жалко ребенка, или что… — Я явно наболтала лишнего.

— Я не твой экс-муж. Жаль, что ты все свалила в одну кучу, потому что…

— Если уж между нами дружба, то полагаю, что я тоже могу обратиться к тебе с просьбами. Одна из них следующая: никакого прошлого. У меня просто волосы встают дыбом, когда я слышу, что какой-то мужчина хочет мне что-то объяснить. — Я посмотрела Адаму прямо в глаза.

Он ответил мне грустным взглядом.

— Я понимаю, ты надломлена, и потому…

Ничего он не понял, этот чертов социолог. И почему мужчины ничего не понимают? И валят все с больной головы на здоровую! Вообще мне все это вдруг перестало нравиться. И захотелось оказаться дома. В напряжении мы посидели еще пятнадцать минут. А потом Адам отвез меня домой, хотя я его убеждала, что могу добраться и на электричке. В это время в поездах наверняка насилуют, убивают и грабят — ну и что?!

Он высадил меня возле дома. Я возилась с ключами от калитки. С тех пор как мне врезали замок в дверь, в связке ключей появился еще один ключ — маленький, серебристый и той же фирмы, что и от входной двери. Какой толк, даже если зубчики другие — они ведь такие маленькие? Каждый ключ должен иметь свой цвет! Или быть подписан!! Ключи, несомненно, делают мужчины — я на все сто уверена. Наконец мне удалось вытащить из замка калитки ключ от входной двери, предварительно достав ключ от чулана, и всунуть его в замок калитки. Адам вышел из машины.

И тут произошло нечто такое, чего я до сих пор не могу понять. Вместо того чтобы открыть проклятый замок, он просто начал меня целовать. От него божественно пахло, я чувствовала шероховатость щетины на его лице. И мы стояли так и стояли возле калитки — наверное, соседка, та, что приносит яйца, перестанет со мной здороваться, почтовый ящик больно врезался мне в спину, а Адам обнимал меня настойчиво. Уверенно. Самое ужасное то, что ничего приятнее в жизни я еще не испытывала.

Какое-то время спустя он открыл калитку, отдал мне ключи и сказал:

— Я позвоню завтра.

Я влетела в ванную как ураган. Дружба? И при этом так целоваться? И он непрестанно твердил о дружбе — это чтобы я не питала никаких иллюзий. О Господи! Я умылась холодной водой. Тяжело вздохнула. Я чувствовала себя так, будто вернулась с первого свидания. Только, Боже милостивый, тогда мне было пятнадцать лет и были родители, чье бдительное око могло обнаружить смертельный грех на моем лице — то есть что Кшисик поцеловал меня в щеку. А теперь? Теперь я повзрослела и знала, что поцелуи не оставляют следов.

Я вошла в кухню. В кухне сидела Тося и ела аппетитные бутерброды с творожком. Она что-то читала.

Я включила чайник. Тося подняла голову и сказала:

— Адам тебя подвез? О, да ты целовалась! Ну и ну.

Уму непостижимо. Когда-то я считала, что стоит женщине выйти замуж, никто контролировать ее не станет. И вот, прошу покорнейше! И когда же женщина, то есть я, сможет жить спокойно, если сначала у нее родители, потом муж, а потом ребенок?

СЛИШКОМ МНОГО ДУМАЮ

Вечером я пошла к Уле. Она взглянула и тут же меня грозно спросила, в чем дело. Уля дала мне прикурить! Наговорила — дескать, все-то я комбинирую, слишком много думаю, жизнь следует принимать такой, какова она есть, ведь я — женщина, повидавшая в жизни немало, и что это я из себя строю? Настоящий мужчина попадается один на миллион, а она знает толк в людях. К тому же он разведенный, значит, научился уже кое-чему в прошлом. Не станет, возможно, на мне экспериментировать. Да и вообще от одного поцелуя до серебряной свадьбы дорога далека, и у меня, видно, мозги набекрень. Уля не предполагала, что я такая наивная дуреха. Не думала, что я принадлежу к тем женщинам, которые смотрят порнографический фильм до конца и надеются, что все хорошо закончится, то есть что герои поженятся. Да разве я хоть слово проронила о золотой свадьбе?

* * *

Вчера встретила Язву. Мы с Адамом ужинали. Это, надо заметить, было не свидание, просто мы оба засиделись допоздна на работе перед сдачей номера, и вышло так, что очутились в кафе — забежали что-нибудь перекусить. Домой я не очень спешила, потому что Тося с отцом уехала на выходные. Похоже, Эксу было необходимо отдохнуть от Йоли и нового ребенка.

Там Язва нас и застукала. Она была с каким-то незнакомым толстяком. Можно ли за наш столик, а может, мы познакомимся с Иксом. Ах, дорогой, это мои друзья. Ах, дорогой, познакомься с ними. Это Юдита — она пишет. Это Адам. Адам работает с людьми. Ха-ха-ха. Вот забавно. Больших денег, наверное, на этом не сделаешь. Ха-ха-ха. Из людей нынче трудно вытянуть деньги. Ха!

Социолог явно не внушил им почтения, так что не успели мы и глазом моргнуть, как они расположились за нашим столиком и стали заказывать рульку с какой-то зеленью, крабов и бутылку вина. Адам подмигнул мне. Я поняла, что он хотел сказать. Съедаем что-нибудь по-быстрому и сматываемся. Два супа.

— Вы не пьете?

— Спасибо, я на машине, — ответил Адам.

— Мы тоже не пешком ходим! — расхохотался пузан в красном пиджаке и похлопал Язву по бедру. — К чему эти крайности, жить надо со вкусом!

Дожидаясь своего супчика, мы узнали, что муж у Язвы свалил, прежний приятель опомнился и вернулся к жене — пузан за это их любил, потому что Язва — отличная баба. Он купил ей машину ко дню рождения, в пятницу получают. Он собирался жениться на Язве, как только сам разведется.

— Вы работаете? — обратился он ко мне. — А моя Киска больше не будет работать. Я в состоянии обеспечить женщину, — заявил он, обращаясь к Адаму.

Я подумала, что нет справедливости в жизни. Казалось само собой разумеющимся, что Язва хоть самую малость должна пострадать. Но вопреки справедливости нахалка лихо разъезжала на машине, и радужное будущее маячило у нее впереди.

— Моя Киска хочет поехать на Бали в этом году, а вы куда собираетесь?

Адам улыбнулся мне, взял за руку и сообщил:

— Мы планировали на Фиджи, но в это время года там морозы. Подождем до января.

Язва, вся в фирменных шмотках из Вены, уставилась на Адама.

— Ты что с ним?.. — сценическим шепотом произнесла она, и наконец-то у нее в глазах мелькнула зависть.

Пузан в красном пиджаке, который не сходился на животе, опрокинул рюмку.

— Приятно встретить интеллигентных людей, от жизни надо брать все! Налей-ка, ведь живем-то один раз! — похлопал он свою Киску по спине.

Язва ядовито улыбнулась мне.

— Так и торчишь в своей дыре? Жизнь свою губишь, а жизнь-то у нас одна.

Мы торопливо доели свой суп и понеслись к машине. Чай пили уже у меня. Ночь была теплая. На террасе сидели соседи и потягивали вино. Уля позвала:

— Идите к нам!

У соседей с другой стороны приоткрылось окно наверху.

— Кто? Мы?

— Приходите тоже! — Кшись замахал как будто звездам.

Потом он разжег мангал, я достала из морозильника остатки рыбы. Кшись разложил на решетке своих карпов. В последнее время он повадился ходить на рыбалку с соседом. Заявил, что ему больше по душе, когда клюет рыба, чем баба, потому что женщин потом тяжело нести домой.

Уля несколько укоризненно посмотрела на мужа и спокойно заметила:

— Почему же? Если они выпотрошены…

Мы уселись под звездами. Короткий звонок в калитку, соседи, в халатах, присоединились к нам с бутылкой красного вина. Зажженная на столе свеча отражалась в наших бокалах. Ночь была тихая, спокойная. Около часа ночи наш сосед нерешительно бросил в темноту:

— Мы уже пойдем, наверное, завтра на работу…

— Останьтесь, красота-то какая, — возразил Кшись. — Надо уметь наслаждаться жизнью.

Мы наслаждались жизнью до трех. Вернее, мы с Адамом немножко дольше. Возле его машины, когда я провожала его до ворот.

Когда утром я распахнула настежь окно, Уля с Кшисиком уже завтракали на террасе.

— Можно не одеваться, главное — приходи. — Уля вскочила со стула. — Я сварю еще яйца. Иди, кофе уже готов!

Вообше-то я не пью кофе. Да что это я на самом деле. Ведь живем один-единственный раз!

* * *

Вчера битый час мы объясняли знакомому выдающемуся математику, что электронную почту ни с чем невозможно сравнить: отправляешь письмо, и на другом конце света через минуту его можно прочитать, конечно, при условии, что есть компьютер. Математик пожаловался, что письма к нему идут по полгода. Мы воскликнули: “Поставь себе электронную почту!” И тогда он заявил, что именно с тех пор, как у него появился электронный адрес, письма к нему стали идти так долго. Быть того не может! Все может быть. Оказалось, что он в свою почту заглядывает раз в шесть месяцев.

Я его хорошо понимала. Тут же призналась, что поступаю так же. И тут что-то произошло с Адамом. Он побледнел. Честное слово. Переспросил, регулярно ли я просматриваю свою почту. Уж не рылся ли он в моем компьютере?

— А откуда ты знаешь, что у меня есть компьютер?

— Трудно его не заметить.

Мне стало неловко, ведь действительно после той истории с мафиози Иреком я не просматривала почту. Да и зачем?

Адам как-то сник. Какое мне дело до настроения этого мужчины?! Птички так славно щебетали, и Уля через забор пыталась узнать, хотим ли мы вечером поехать к Маньке — у нее был день рождения. Математик ушел, а дискомфорт остался. Лично я не верила, что мужчины обладают дедукцией. Да, несомненно, аналитический ум у них есть, так написано в книжке “Пол мозга”, но дело в том, что написал эту книжку мужчина!

С чего бы это так вдруг, будто невзначай, разговор перешел на мой электронный почтовый ящик? Без повода. И Адам как-то странно смотрел на меня. С другой стороны, я не понимаю, почему все уверены, что это быстрая почта, ведь совершенно невозможно дозвониться, постоянно необходимо ждать связи, и появляется надпись “Линия занята”. Кроме того, в это время до меня невозможно дозвониться. И у меня самой затруднена связь с миром (по телефону). Потому что либо электронная почта, либо разговоры.

Через две недели нам обещали солнечное затмение. Разве это не потрясающая новость? Сначала комета, потом предсказания конца света, а теперь затмение. Это все хорошие приметы — значит, можно начать жизнь сначала. Все изменить. Ибо грядет непредвиденное, хорошее, новое. Я решила не переживать из-за Адама и электронной почты. Проверю ее при случае.

Вечером мы все вместе поехали к Маньке на стареньком “фольксвагене”-горбунке Кшися. Адам загнал свою машину ко мне во двор. Соседи подумают, что у меня появился мужчина. Ведь на машине нет никакой таблички типа: “Я только друг Юдиты”. Адам будет ночевать у меня, в комнате для гостей. Правда, она еще не закончена, но ничего не поделаешь.

До Маньки доехали полегоньку-потихоньку — а как же иначе по проселочной дороге. Тут-то все и началось. Заранее было известно, что Адам не сядет за руль, — он обычно не пьет, потому что всегда возвращается на машине к себе домой. А сегодня — на правах друга, разумеется, — он останется у меня, поэтому сразу же решил не отказывать себе в спиртном.

Уговора, кто поведет машину обратно, не было. Ясное дело, пили все, мужчины немного больше, чем дамы, а одна из дам немного меньше, чем другая. Поскольку мы люди взрослые, рассудительные и придерживающиеся рамок дозволенного, то приняли решение, что после алкоголя никто за руль не сядет. Машину можно было толкать — что там какие-то шесть километров! Мы выпихнули горбунка на шоссе. Адам с Кшисиком толкали, а женщины шли сзади. “Фольксваген”, конечно, машина небольшая, но очень неудобная в управлении снаружи. Маленькие окошки не приспособлены для того, чтобы делать резкий поворот рулем. У Адама с Кшисем возникла идея, чтобы все-таки Уля, которая выпила меньше всех, села в машину, но — упаси Боже — не вела, а только рулила.

Уля села, они толкали, я шагала рядом. Когда мы преодолели еще один километр, Адаму показалось несправедливым, что я иду пешком, ведь они могли толкать машину и со мной. Я села рядом с Улей. И нас двоих толкали. После третьего километра мужчины, с трудом переводя дыхание, робко предложили Уле включить первую скорость, пока они окончательно не выбились из сил.

Уля включила первую передачу. Мотор захрипел! Это стало раздражать Кшисика, как-никак машина портилась, и мужчины велели поддать газу. А сами запрыгнули сзади на бампер, чтобы — в случае чего — сделать вид, что они все время толкали автомобиль.

А потом прекрасная ночь сменилась слегка дождливой. С неба начало капать. Тогда те, на бампере, сообразили, что они полные идиоты: ведь если машина ехала, то можно было забраться внутрь и переждать дождь! Безопасности ради достаточно ехать очень медленно. И вот таким путем мы почти через час оказались перед моим домом.

А потом… То-то и оно… Стряслась беда. Дело было так: я постелила Адаму в комнате для гостей, и было абсолютно не важно, что мы поцеловались перед сном. Поначалу да. Но вскоре это стало очень, очень важно…

* * *

Я все прекрасно знала. Что не следовало ложиться в постель до первой брачной ночи. Размениваться по мелочам. Не уважать себя. Потому что если ты не уважаешь себя сам, то и никто другой уважать тебя не станет. Но ведь если бы я легла в постель с Эксиком до назначенного дня свадьбы, тогда точно не вышла бы за него замуж!

А за Адама — да. Он совершенно не такой, как все. Когда я проснулась, машины не было. На подушке записка: “Буду в семь. Нам надо поговорить. Целую”. О Господи, что я наделала? До семи я даже похудеть не успею, а было бы неплохо в этой ситуации похудеть килограмма на четыре. Нет, не получится. О чем это он собрался со мной поговорить? Ведь в конечном счете ничего не произошло. Мы же взрослые люди. Это вполне естественно — взрослые люди встречаются, иногда даже занимаются сексом. Некоторые, конечно.

О Боже, что мне делать?

* * *

Так вот, собственно говоря, абстрагируясь от секса, который был весьма и весьма приятным, кстати — почему это я, зная, что он может быть очень приятным, устроила себе почти двадцатилетний перерыв, — возвращаясь к истории с этой машиной: в какой момент мы нарушили чертовы дозволенные нормы? Пока мы ее толкали, все было законно? А когда Уля села за руль, с выключенной передачей, это уже было нарушением или нет? А когда она ехала на первой передаче? Зачем нам понадобилось портить так хорошо начавшуюся дружбу? И как я теперь посмотрю ему в глаза? Никогда в жизни мне не случалось пережить такой ночи!

Мамочка моя родная. И вообще все это неправда. Он совсем не хотел со мной дружить. Он просто хотел быть со мной. Так, по-нормальному. Впрочем, что значит нормально?

Лишь бы нам не упустить нашей любви. Кто здесь говорит о любви? Я, наверное, влюбилась. До смерти. Безумно. На всю жизнь…