Бронепоезд 'Гандзя'

      Теслер сидел весь красный - я никогда не видел его в таком гневе.
      Он опустил глаза, делая вид, что рассматривает карту. А когда заговорил опять, это был уже прежний Теслер - спокойный и невозмутимый.
      Без усилий он вскрыл замысел врага, разъясняя то, что многим из сидевших в зале было еще не понятно. Не Проскуров соблазнил петлюровцев! Империалисты желали получить Жмеринку, мощный железнодорожный узел, соединяющий крупнейшие города правобережья - Киев и Одессу, Соблазн велик! Короткий марш в сто - полтораста верст - и враг у цели.
      - Полагаю, - говорил комбриг, - что мне нет нужды разъяснять вам задачу бригады. Тем более что времени до столкновения с противником у нас остается очень немного.
      Комбриг посмотрел на стенные часы, и тут все, точно по команде, мигом повернулись туда же. А часы - это были старинные часы с кукушкой - не спеша продолжали отщелкивать свои секунды...
      - Поэтому, товарищи, перехожу прямо к диспозиции, - прервал Теслер молчание. Он сел и начал расчерчивать карту. Размашисто, крупными зигзагами он навел карандашом две синие черты и, пририсовав стрелочки, аккуратно загнул их к Проскурову. Потом он перевернул карандаш другим концом и, раздумывая, начал ставить вокруг города маленькие красные скобки, зубчики, кружки.
      - Первый полк, - сказал Теслер и, широко расставив пальцы руки, как пианист на клавиатуре, накрыл сразу три или четыре значка.
      К столу подошел командир первого полка. Склонился над картой, посмотрел на пальцы комбрига, выпрямился и молча козырнул.
      - Второй полк! От второго полка батальон в резерв.
      Козырнул командир второго полка.
      - Батарея!.. Вторая батарея! Кавэскадрон...
      Командиры один за другим подходили к столу, выслушивали приказания и, отходя, разглядывали свои карты и вполголоса совещались.
      Отдав приказания строевым командирам, Теслер подозвал начснаба и распорядился, чтобы в течение боя дважды был сварен и подан красноармейцам на позиции обед. Потом стал делать указания врачу. Бригадный врач, старичок, все время кивал головой и шаркал ногами. Но потом вдруг строго посмотрел на окружающих и отошел от стола военным шагом.
      А я бегал и разыскивал Ивава Лаврентьича. Ведь только что был в зале. Где же он? Я с ним столкнулся в коридоре. Он возвращался в зал. Вместе с ним вошел председатель ревкома - большой сутулый человек в пальто до колен, - и оба прошли прямо к Теслеру. Не успел я Ивану Лаврентьичу слово сказать, как все трое, заговорив между собой, отошли от стола в сторону.
      Прохаживаясь по залу, они стали о чем-то совещаться. Из отдельных слов я понял, что разговор идет о вооружении рабочих.
      - Начальника боепитания надо бы сюда, - сказал Иван Лаврентьич, останавливаясь.
      Он поглядел по сторонам и тут увидел меня:
      - А ты чего без дела околачиваешься?
      - Товарищ начальник, - выпалил я, - разрешите мне на позицию, в строй.
      - Хорошо. Разрешаю. Договоришься тут в штабе, - отрывисто ответил он. А сейчас звони-ка быстренько в театр.
      - В театр? - я посмотрел на часы. - Кому же там, Иван Лаврентьич... ночью?
      Часы показывали половину второго.
      - Какая тебе ночь!.. - нетерпеливо проворчал он, надевая фуражку. - Все профсоюзы там... Скажи, чтобы не расходились, - митинг будет! - крикнул он мне уже из дверей, пропуская впереди себя председателя ревкома.
      Оба ушли.
      Я бросился к телефону.
      Кручу, накручиваю что есть мочи рукоятку, аж визжит индуктор в аппарате.
      Ну, проснулись наконец, ответила станция!
      - Театр! - кричу. - Соединяйте с театром!
      Соединили - и сразу же забренчал ответный звонок. Я передал распоряжение и доложил об этом комбригу.
      Теслер подошел ко мне, перелистывая телефонный справочник.
      - Звоните теперь на заводы, в мастерские - всюду, куда успеете. Велите собирать рабочих по квартирам. Только чтоб не вздумали фабричных гудков подавать! Все сделать умно и без паники.
      - Есть, товарищ комбриг, будет исполнено!
      Ну уж не знаю, работал ли еще когда-нибудь так в штабах телефон! Телефонистка на станции едва успевала отвечать, а я ей номер за номером, номер за номером, с одной страницы справочника, с другой... Частных абонентов я тут же потребовал выключить. Не о чем им переговариваться, когда в городе боевая тревога.
      Уже через каких-нибудь полчаса в зале начали появляться рабочие. Они вбегали разгоряченные, в распахнутых пиджаках, с фуражками на затылке и тут же у порога торопливо справлялись: "Кто тут у вас?.. Где получить оружие?"
      - Документы есть? При себе документ? - спрашивал каждого часовой у двери и направлял рабочих к Теслеру.
      Перед столом комбрига в несколько минут образовалась очередь. А рабочие все шли и шли - одни принаряженные, из театра, другие заспанные, босые, едва, внакидку, одетые.
      Очередь быстро увеличивалась. Через зал к столу пробежали два штабных писаря с листками бумаги и чернилами. Туда же прошел начбоепитания.
      А я продолжал звонить. Народу все прибывало - и все веселее становилось! Звони, звони, телефон, буди, сзывай рабочих на подмогу!.. Неправда, отстоим Проскуров!
      В зал вбежало несколько железнодорожников. Один из них сунул мне под столик зажженный фонарь, другой туда же - брезентовые рукавицы, и все гурьбой двинулись вперед. Сняв фуражки и приглаживая волосы, они подошли к Теслеру.
      - В очередь! Эй, становись в очередь! - закричали на них со всех сторон.
      - В очередь? - Железнодорожники с усмешкой обернулись к толпе. - А если мы бронепоезд растапливаем, тоже, значит, в очередь?
      - Смотри, ребята, что говорят, - слыхали? Бронепоезд против желто-блакитных выставляют!
      В толпе одобрительно загудели. И сразу же посыпались расспросы:
      - Да откуда он у вас? Где взялся?
      В самом деле, откуда бронепоезд? Ведь это же, черт возьми, сила! Броневые башни, пушки, пулеметы... Уж не сбрехнули ли железнодорожники? Да нет... Вон Теслер их опрашивает и что-то помечает у себя на карте.
      Я отложил на минуту трубку, чтобы прислушаться к разговору. Тьфу, вот галдеж подняли!.. Ничего не разобрать! Это, наверное, из Киева бронепоезд, из штаба фронта... Ну и зададим мы теперь белым жару! Своих не узнают!
      Я опять взялся за трубку. Хотел продолжать звонить, но в это время рабочие гулко затопали. Построившись в ряды, они начали выходить из зала в широко распахнутые двери.
      Обгоняя рабочих, пробежал начальник боепитания со списками на оружие.
      - Кончай, хватит! - крикнул он мне на ходу.
      Я повесил трубку, переждал, пока в зале стало посвободнее, и подошел к Теслеру. Доложил, что его приказание выполнено.
      - Товарищ командир бригады, - сказал я, - разрешите и мне на позицию.
      Теслер собирал со стола свою карту. Он взглянул на меня, но ответил не сразу.
      - Вы ведь сапер? - сказал он наконец.
      - Сапер.
      - Куда же я вас? Саперного взвода нет... Что же вы сможете делать в одиночку?
      - Я не только сапер. Я и подрывник.
      - Ага! - Теслер потянул из кармана портсигар и закурил. - Тогда давайте подумаем.
      Тут неожиданно между нами втерся невысокого роста чернявый железнодорожник. Все железнодорожники стояли чуть поодаль и, видимо, услышали наш разговор.
      Чернявый козырнул левой рукой, но тут же поправился и козырнул правой.
      - Товарищ начальник!
      Теслер чуть усмехнулся.
      - Товарищ начальник, дозвольте! - Чернявый спрятал обе руки за спину. Дозвольте сказать... Вот вы, товарищ начальник, нам пулеметчиков даете. Восемь пулеметчиков - это, конечно, не рота или там... не батальон. Но все-таки нам поддержка.
      Чернявый крякнул и посмотрел на меня, потом на Теслера.
      - Мы вот сейчас между собой переговорили, и к вам наша просьба: откомандируйте на поезд и товарища Медникова для политработы.
      - А вы разве знакомы? - спросил Теслер.
      - Да знаем мы товарища Медникова! Газеты-то ведь он у нас, на станции, получает. Случалось, поможешь ему из вагона тюк выгрузить, а он газетку даст... Как же, знакомы. - Чернявый покосился на меня: - Может, товарищ Медников и не узнает, а только нам он человек известный... Не откажите в нашей просьбе!
      Тут я и сам стал проситься на бронепоезд, хотя совершенно не понимал, что смогу там делать. Но кто же откажется от такого случая - пойти в бой на бронепоезде!
      - Что же, это мысль, - вдруг сказал Теслер, вставая и передавая карту адъютанту. - У бронепоезда могут быть подрывные задачи и даже наверное будут... Отправляйтесь на бронепоезд.
      Я не мог опомниться от неожиданности: только-только приготовился уговаривать комбрига, а уже все готово! И дело мне на бронепоезде нашлось...
      - Есть! - козырнул я. - Приказано подрывником на бронепоезд!
      Железнодорожники сразу окружили меня, пожимая мне руки.
      - Слушай-ка, а кого командиром нам поставят? - заговорили они, отводя меня в сторону и косясь на Теслера. - Ваш начальник так и не ответил, говорит - еще подумает. Тут бы артиллериста надо, да покрепче - чтобы во!.. - Железнодорожники сжали кулаки.
      - А об этом не беспокойтесь, артиллеристы в бригаде найдутся, - сказал я, а сам тут же и подумал: "Кого же, в самом деле, назначит комбриг? Ведь некого послать!" Я перебрал в уме наших артиллерийских командиров. Совершенно некого послать. На батареях и без того некомплект...
      Однако пора было идти. Комбриг уже надел свой походный плащ и поглядывал на нас. Я живо выписал у коменданта штаба требование на огнесклад, и мы всей гурьбой двинулись через опустевший зал к выходу.
      Чернявый железнодорожник - он оказался смазчиком вагонов - прихватил из-под столика горевший фонарь, выгреб рукавицы и, похлопав ими, сунул их под мышку.
      Мы вышли на улицу.
      Город был в прозрачной синеве, синими казались заглохшие домики, синим был фасад гимназии, за плетнями и заборами синела неподвижная листва яблонь и груш, а над головой у нас простиралось глубокое синее небо.
      Уже поблекли звезды. Светало.
      Смазчик задул фонарь и опустил его на плиту тротуара.
      Мы постояли в тишине.
      Где-то далеко не очень ясно застучал пулемет. В разных концах города забрехали собаки.
      - Подходят, - шепотом проговорили железнодорожники.
      - Да, - также шепотом ответил я.
      И мы разошлись: железнодорожники зашагали к станции, а я - на огнесклад за подрывными припасами.
      Глава вторая
      Огнесклад бригады находился за городом, в поле, и был, как крепость, обнесен земляным валом и саженными кольями с колючей проволокой. Я зашел в караулку у ворот, предъявил коменданту требование, и мы в сопровождении часового пошли на склад. Это был деревянный домик, по самую крышу врытый в землю. Крыша у него земляная, обсеянная для прочности травой.
      Под навесом у двери висело несколько пар валенок.
      В склад нельзя входить в сапогах на железных гвоздях. Долго ли невзначай высечь искру. Поэтому, хотя и был летний день, мне пришлось переобуться в валенки. То же сделал и комендант.
      Мы спустились по земляным ступенькам вниз. Часовой с винтовкой остался снаружи.
      Вошли - и меня сразу обдало знакомым острым запахом, вышибающим слезу. Поглядел я кругом - всюду тесно наставлены ящики, белые липовые бочки, оцинкованные банки с яркими этикетками... Глаза разбежались - столько тут всякого добра!
      Хотелось и то посмотреть, и это, но нельзя задерживаться.
      Я набрал пуд пироксилина. Потом взял толовых шашек. Комендант насыпал из банки и отвесил аммоналу - взрывчатого порошка. С порошками мне еще не случалось работать. Но посмотрел я на этот порошок, а он искрится, играет, словно толченого серебра набираешь в пригоршню. Ну разве откажешься от такого вещества?
      Упаковал я все это в отдельные тючки, собрал их в мешок, положил туда же два круга бикфордова шнура и уже начал мешок увязывать.
      - А капсюли с гремучей ртутью? - напомнил комендант. И, усмехнувшись, добавил: - Или вам не нужны?
      В жар меня бросило. Впопыхах не поставил в "Требование" капсюлей. А без капсюля никакого взрыва не сделаешь!
      - Пожалуйста, - взмолился я, - хотя бы две коробочки...
      Комендант без слов выдал четыре по сто капсюлей.
      Затем предложил мне динамита. А у меня и мешок уже полон: тол, пироксилин - вещества тоже подходящие, да и аммонал еще... Ладно, обойдусь и без динамита!
      - А у меня динамит конфетками, - сказал комендант.
      Тут я, ни слова не говоря, распустил веревки на своем мешке: какой же подрывник устоит против таких конфеток? Динамит самого высшего сорта чистый, светлый, как янтарь. Стакан в патрончики по сто граммов, и каждый патрон в нарядной хрустящей бумажке.
      Ясно, пришлось взять и динамитных конфеток.
      Комендант склада предлагал еще пороху. Хороший показал он мне в бочке порох, крупный, как орехи. И не маркий. Я несколько раз пересыпал синеватые орешки с руки на руку, поглядел на ладонь - чистая. А это первый признак хорошего пороха.
      Но от пороха я отказался. Мало ли что еще есть на складе! Всего брать, так и не унесешь. И без того я едва взвалил свой мешок на плечи.
      Выхожу из-под земли, а у склада крестьянские подводы. На передней жердина с красным флажком. Это военный знак: "Опасный груз". Красный флажок обязателен при перевозке взрывчатых веществ. Однако подводы, гляжу, порожние.
      - Сейчас загрузим, - сказал комендант. - Приказано склад эвакуировать. А взрывчатки видели сколько?
      - Вот откуда ваша щедрость! - пошутил я. - Все равно вывозить.
      Но комендант не успел или не захотел мне ответить. С подвод сбежались красноармейцы, и он уже раздавал им валенки.
      Комендант нарядил со мной сопровождающего с винтовкой.
      Чтобы попасть со склада на станцию, надо было пройти через весь город. Небо на востоке уже начало светлеть, когда я зашагал по улицам.
      Ставни домов были наглухо закрыты, нигде не показывался ни один человек. Прошел квартал, еще квартал... Вот и наши казармы - тоже вдруг словно вымерли. Только над воротами полощется большой новый флаг с красным крестом, да в глубине двора струятся дымки наших походных кухонь: кашевары готовят обед для выступивших на позицию бойцов.
      Я шел быстро, прислоняясь временами мешком к заборам, чтобы отдышаться. Встану и прислушаюсь: как там, на позиции, не завязался ли уже бой? Но пока все было тихо. Щелкнет вдалеке винтовочный выстрел - и опять тишина. Разведка работает... Значит, не подобрались еще белые к городу. Прощупывают нас, остерегаются!
      Отдышавшись, я шел дальше.
      Но вот наконец и станция. Тусклые стрелочные огоньки на путях, которые забыли погасить. Непривычно тихо, пустынно. У пакгауза я увидел паровоз под парами. За ним - другой; оба сцеплены вместе. А потом - вагоны, вагоны, и не пересчитать сколько! Все чистенькие, вымытые. На дверях каждого вагона свинцовая пломба. "Наверное, хлеб нового урожая - в Москву", - догадался я, и при этой мысли в первый раз за эту несчастную ночь стало радостно на душе... Но где же бронепоезд? Что-то не видать... Ничего не поделаешь, придется прогуляться с мешком до пассажирского вокзала и навести справку у дежурного по станции. Красноармейца я даже близко к мешку с ВВ не подпускал. Посторонний. Не положено!
      Я перебросил мешок с плеча на плечо и зашагал по шпалам.
      Скоро из-за мрачных пакгаузов показалось белое здание вокзала.
      Эге, да вон и сами железнодорожники!
      Тут я отпустил сопровождавшего меня бойца и прибавил ходу.
      Чем же они занимаются. Вагон какой-то подогнали к вокзалу - черный, грязный... Толпятся в вагоне, хлопочут. Уголь, что ли, нагружают? Но какой же уголь на пассажирском вокзале?
      Подойдя поближе, я различил среди железнодорожников чернявого смазчика. Смазчик, низко перегнувшись через железный борт вагона, с кистью в одной руке, с банкой в другой, промазывал снаружи ржавые пятна. Так смазывают дегтем болячки у заезженных лошадей.
      Я вошел на перрон и опустил мешок, переводя дух.
      - Ну, кончайте свои дела, товарищи. Вы думаете, времени у нас много? Надо же еще приготовиться. Пошли!
      - А куда идти-то? - сказал смазчик, не отрываясь от дела.
      - Здравствуйте... Вы что же, может, и ехать раздумали? - Я вскинул мешок на плечо. - Где стоит бронепоезд? Я и сам дойду.
      Смазчик перестал водить кистью и поднял на меня глаза.
      - Гляньте-ка, ребята, - сказал он весело. - Стоит человек в воротах, а калитку спрашивает! - Смазчик протянул мне руки. - Давай багаж. Умаялся ты, я вижу, товарищ, если и бронепоезд не разглядишь...
      Я опешил:
      - Как? Это... бронепоезд?..
      Смазчик покатился со смеху.
      "Ах, - думаю, - ты так? Насмешечки... Хорошо же!"
      Я подал ему мешок.
      Он взял.
      - Динамит! - рявкнул я, отскакивая. - Пошевелись только. Мокрого места от тебя не останется!
      - Что ты!.. Что ты!.. - забормотал смазчик.
      - Струсил? То-то, брат. Ничего, подержи, подержи. Привыкай.
      Я расстегнул на себе гимнастерку и не торопясь вытер платком мокрую грудь, голову, шею. Смазчик кряхтел и вращал глазами, не зная, как отделаться от мешка.
      - Ну вот, - говорю, - спасибо, что подержал. А теперь бери мешок в вагон. Да бери, не бойся! Без капсюлей этот багаж не взрывается, а капсюли вот они, у меня в кармане. - И я показал ему блестящие медные, похожие на папиросы трубочки с гремучей ртутью.
      Смазчик недоверчиво поглядел на меня, но все-таки перетянул мешок через борт.
      - Вот черт какой! Вот дьявол! - захохотал он, освободившись и похлопывая ладонью об ладонь. - Тьфу тебя с твоими динамитами... Залезай сам-то!
      Он указал мне на железную лесенку, приклепанную к борту, и я, взобравшись по ступенькам, спрыгнул внутрь вагона.
      - А ты не обижайся на шутку, - сказал смазчик, поддержав меня под локоть. - Ишь, серьезный какой!
      - Ладно, квиты, - сказал я. - Давай показывай вашу жестянку.
      - Ну вот, гляди... - Смазчик обвел вагон рукой и посторонился. - А пушка-то у нас - видишь? - Он показал в конец вагона.
      Пушка была в чехлах - целая гора под брезентом; виднелись только колеса да хвост лафета с подбитыми под него бревнами.
      Я с любопытством осматривался. В железном вагоне было просторно, как на палубе. Откидные, коробчатого железа борта для разгрузки угля были наглухо сбиты по углам крюками и вполне сходили за перила - как раз под локоть высотой. По длине вагон был чуть разве поменьше пассажирского.
      В вагоне шла уборка. Человек пятнадцать железнодорожников чистили и выскребали лопатами ржавый пол, перебирали по углам вагона мусор, какие-то спутанные, порыжевшие пучки проводов, облезлые телефонные аппараты и оттаскивали в стороны, с прохода, ящики со снарядами. Ящики лежали в беспорядке, как разваленная поленница.
      - Орудие, запас снарядов... Да откуда же это у вас? - спросил я наконец смазчика.
      - Вот, будто и не знаешь! - Смазчик поглядел на меня искоса и хитро подмигнул. - Ваши же бойцы отбили у петлюровцев. И платформу эту, и пушку все чисто, со всей заправкой... Говорю тебе - бронепоезд! И часовые при нем от вас все лето стояли.
      - Вот оно что... Так пушка, значит, с весны здесь? Верно, верно, припоминаю, был весной такой случай... Петлюровцы хотели утащить свою пушку на этой площадке, а наши отбили. Это кавэскадрон наш тогда отличился... А где пулеметчики?
      - Подожди, увидишь... Пойдем пушку смотреть.
      Мы стали пробираться вперед. Железнодорожники сторонились с дороги и отпускали полотенца и веревки, которые они приспособили, чтобы перетаскивать ящики со снарядами.
      Да тут, гляжу, чуть ли не со всех служб собрался народ! И рабочие-путевики с выгоревшими добела зелеными кантами, и рабочие службы тяги - у этих кант синий, а движенцы - малиновый кант, и станционные грузчики в фартуках. А вон и телеграфист с кантами канареечного цвета и молниями в петлицах. Тоже прибился к артели. Пот с него градом, а не хочет отстать, ворочает ящики!
      У моего провожатого, смазчика, канта нельзя было разобрать. Тужурка на нем была замасленная, вся в заплатах, и кант на тужурке обвисал хвостиками копченого цвета.
      Но вот и пушка.
      Смазчик забежал вперед и, составив вместе каблуки, вытянулся у колеса пушки, как вытягиваются новобранцы под меркой.
      - Вот она, пушка, гляди!
      Колесо пушки своим ободом пришлось ему почти вровень с плечами.
      Вот так пушка!.. Колесо в человеческий рост! Да и толстое какое, с дверной косяк толщиной... Это, видно, не трехдюймовая, не то что у нас на батареях, - покрупнее калибром!
      Смазчик с важным видом повернулся ко мне. Отставил ногу и сплюнул:
      - Крепостная, брат, орудия. По крепостям бить. Видал такие?
      Признаться, этаких пушек я и не видывал.
      А смазчик, шельма, глядит на меня и в глаза смеется: вот, мол, теперь и ты, хоть и боец Красной Армии, а стоишь столбом. Ничего ведь не смыслишь в артиллерии!
      Я, не отвечая ему, достал табак и стал для виду крутить папиросу.
      "Надо, - думаю себе, - перевести разговор на что-нибудь другое, мне знакомое, например на динамит".
      Но тут кстати подошли несколько железнодорожников - они уже, видно, закончили приборку.
      - Ты что это опять брешешь, Васюк? - лениво сказал рослый железнодорожник с синим кантом на обшлагах. Он присел на лафет.
      - Заладила кукушка про ястреба - крепостная да крепостная... усмехнулся другой.
      - А если эта орудия осадного действия или, например, для дальнего боя? - сказал третий.
      Все подтрунивали над смазчиком. Разгорелся спор. И тут я увидел, что железнодорожники, да и сам смазчик, тоже ничего не понимают в пушке.
      "Вот так, - думаю, - бравый народ собрался! Кто же стрелять-то будет?"
      Я пошел от них в сторону и вдруг поскользнулся о что-то круглое, какой-то бочонок. Гляжу, а это снаряд. Возле борта, накрытые брезентом, лежат приготовленные снаряды.
      Я сразу присел, чтобы измерить снаряд.
      Ни аршина, ни фута у меня под руками не было, и я пустил в дело саперную мерку. Сапер весь из мерок состоит: руки, ноги, пальцы - у него не руки, не ноги, не пальцы, а меры длины. Ступня в красноармейском сапоге фут, шаг или вытянутая рука - аршин, а пальцы - дюймы и вершки. У сапера заранее все вымерено. Мало ли при постройке моста или блиндажа случится: сломаешь или обронишь раскладной аршин - не бежать же в обоз за новым!
      Я приложил к задку снаряда мизинец - средним суставом. Средний сустав мизинца - дюйм. Шесть суставов - шесть дюймов. Вот он какой калибр шестидюймовое орудие!
      - Ничего себе пушечка! - Я стал откатывать снаряд к борту. - Вот эта долбанет так долбанет!
      - Долбай, да только не по ногам, - вдруг услышал я над собой сипловатый голос.
      Я выпрямился. Прямо передо мной на борту сидел, свесив ногу, матрос. Обветренное, словно дубленой кожи, лицо, зеленоватые глаза, прищуренные щелочками. "Заветный", - машинально прочитал я надпись на бескозырке. Буква "ять" закрашена чернилами, как отмененная в новой советской азбуке. Так что в золотом ряду букв образовалась брешь, но все-таки можно было прочесть надпись.
      Я отступил, толкнув снаряд в сторону.
      - Вот мы и в кубрике, - сказал матрос и расстегнул бушлат. - Кажись, сюда попал. Здесь, что ли, собираются, которые из штаба?
      Он перетянул через борт корзину моченых яблок и спрыгнул с ней в вагон.
      - Закусывай, артиллерия, до обеда еще далеко, - сказал матрос, устанавливая корзину на лафете, и сам первый взял яблоко. - Вы уж, ребята, извиняйте, что я без винтовки. Проспал, пока выдавали. Сон мне, ребята, приснился...
      Матрос помолчал, почесывая за ухом и оглядывая исподтишка слушателей.
      Все с любопытством уставились на него.
      - Сон приснился, братишки... - Матрос сел на ящик. - Про моего шкуру-офицера сон, который от моей руки в Черном море утоп... В городе, слышу, тревога, и соседи уже повскакали, а я лежу, мне нельзя глаз раскрыть. Досмотреть хочу. Интересно, думаю себе, чем этот сон кончится. Все ли правильно будет? Так и проспал винтовку. А теперь вот - совестно сказать - с мочеными яблоками пришлось против петлюровского кулачья выйти. Уж извиняйте, товарищи...
      Железнодорожники, ухмыляясь, слушали беспечную болтовню матроса.
      - А вы часом не артиллерист? - осторожно справился смазчик. - А то вон - к пушке...
      - Мм... Нет... нет! - замотал матрос головой, жуя яблоко. - В рейс с вами схожу - дома-то скучно сидеть, когда вражья сила в город ломится, - а только не артиллерист, нет!
      Матрос доел яблоко и стрельнул огрызком через борт.
      - А у вас нехватка, что ли, в артиллеристах?
      Двое или трое железнодорожников шумно вздохнули:
      - Нехватка...
      - Ну, так в случае чего... Я ведь не пассажиром первого класса к вам сажусь, - сказал матрос. - Помогу, чем могу. Снаряд подать или что - на это-то у меня ума хватит.
      Железнодорожники потянулись к яблокам - и вдруг так и замерли с протянутыми руками... Из-за города докатился раскат орудийного выстрела.
      - Повесточка... - пробормотал матрос. - Начинается!
      Все бросились к винтовкам. Я перетащил свой мешок поближе к пушке, чтобы держать его на виду.
      Снова гул и грохот. Над вокзалом заметались в воздухе перепуганные птицы. Еще выстрел. Еще... И артиллерия стала бить уже не умолкая.
      Вот он, бой! Сколько уже раз я слышал на утренних зорях эти медлительно-торжественные, открывающие бой удары наших батарей, а всякий раз переживаешь их заново... В неясной тревоге замирает сердце. И вместе с тем неистребимая радость жизни, и задор, и острое желание сойтись грудью с врагом влекут вперед, туда, где завязалась схватка, и в нетерпении ждешь приказа...
      - Эх, братишка! - Я со всего маху хлопнул матроса по спине. - Будет дело!
      Он пошевелил под бушлатом лопатками и крякнул.
      - Наши бьют, - сказал он, - прежде тех начали...
      К матросу подскочил смазчик:
      - А откуда ты знаешь, что наши? Кто тебе сказал?
      И, не дожидаясь ответа, смазчик прислонил винтовку к колену и начал торопливо и неумело заталкивать патроны в магазин.
      - Да сам разве не видишь? - сказал матрос. - Разрывов-то нет, чисто над городом.
      Он взял из рук смазчика винтовку, зарядил, поставил на предохранитель и подал ему.
      Все кругом зарядили винтовки и стояли как в карауле, не зная, что делать дальше.
      Матрос потянулся и зевнул:
      - А кто у вас, ребята, обед варит? Кок есть?
      Я быстро взглянул на него, думая, что он это для шутки сказал. Но лицо у матроса было деловито-серьезное.
      Кока, понятно, не оказалось.
      - Э, братцы, без кока дело не пойдет, - сказал матрос. - Это вам не на берегу - воевать поплывем!
      Пошутили, посмеялись - и выбрали в коки смазчика.
      - Вот так и будет, - скрепил решение матрос, - ему это как раз с руки: и буксы помажет, и в кашу сальца положит. Только смотри, кок, не путай, какое сало в буксы, какое в кашу класть!
      Матрос пошарил по углам вагона, отыскал там в барахле два целых мешка, встряхнул их и взял под мышку.
      - Давай пойдем, кок, грузиться. Я при тебе баталером буду.
      Оба спрыгнули на перрон.
      - А вы не задерживайтесь в городе очень-то! - закричали им вслед железнодорожники. - Мало ли, приказание может выйти или еще что!
      - Успеем, - сказал матрос. - Паровоза вон даже нет, никуда вы без нас не уедете!
      И оба ушли через вокзальную дверь.
      Между тем артиллерийский гул все нарастал. Стекла в окнах выбивали дробь и жалобно пели.
      Над городом уже начали вспыхивать облачка неприятельских шрапнелей. Какой-то снаряд грохнул совсем близко между домами.
      В вокзале выпало стекло и разбилось.
      - Ведь вот что выделывает, окаянный! - Железнодорожники уставились на черную дыру в окне.
      "Что же это, - думаю, - командир-то? Пора бы ему".
      В эту минуту снаружи вагона послышался шорох.
      "Командир! Легок на помине..."
      Я подскочил к борту, чтобы показать командиру лесенку наверх, а навстречу мне над бортом поднялась крестьянская соломенная шляпа с широкими полями - капелюх. Из-под шляпы глянули темные настороженные глаза.
      Человек в шляпе постоял снаружи на лесенке, обвел всех глазами, потом показался уже до плеч.
      К нам в вагон забирался какой-то пожилой бородатый человек - борода у него была почти черная, а на бороду скобой свисали рыжие, словно медные, усы. Одет он был в домотканую рубаху из суровья, с украинской вышивкой.
      Я ждал, что будет дальше.
      А он уже проворно вскинул на борт ноги и спрыгнул в вагон, шлепнув подошвами о железный пол. Он был в калошах на босу ногу. В руках бородач держал кочергу.
      Вскочив в вагон, он сразу обернулся и крикнул еще кому-то за бортом:
      - Влазь!
      Через борт перевалился здоровенный парнище с круглой стриженой головой. На нем были порыжевшие сапоги и латаная розовая рубаха. Парень встал, глянул на людей, на пушку - и заробел, прижался к борту.
      - Не обидят, дура. Бачишь, тут свои, товарищи, - сказал бородатый и, переложив кочергу из правой руки в левую, стал обходить всех, здороваться.
      - А вы кто такие? - остановил я старика. - Чего тут надо? Документ!
      Старик, не говоря ни слова, закивал согласно головой, сразу сунул кочергу молодому и полез себе под рубаху. Долго рылся он в каком-то потайном кармашке на груди, наконец вытащил документ. Я расправил затертую бумажку. "Предъявник цього..." - стал я читать. В документе было сказано, что это селянин, из середняков, теперь погорелец. Хату и двор его со всем добром сожгли весной петлюровские банды.
      Я был смущен тем, что накричал на него.
      - Надо вам, товарищ, идти в ревком, - сказал я, стараясь загладить свою оплошность. - Сочувствуем. Рады бы и сами пособить, да видите - солдаты...
      - Та на що ж мени тое способие? Я вас молодых всих здоровше!
      Старик засмеялся, показав из-под усов крепкие зубы, и, вертя передо мной своими дюжими руками, пыльно-серыми на ладонях, сказал, что он каменотес, - ушел от своего погоревшего хозяйства и ломает камень в карьерах по реке Бугу. Молодого парня в розовой рубахе он назвал своим племянником.