Вайдекр (№1) - Вайдекр

Они были плохими парнями — по деревенскому суждению. Но в них не было унции порока или злобы. И любая девушка из деревни была бы счастлива отдать им свою руку, но им едва двадцать и они находились в той счастливой холостяцкой поре, когда молодые люди наслаждаются компанией друг друга и пинтой эля больше, чем самой прекрасной девушкой деревни. И хотя, случалось, они срывали и поцелуи за копной сена летом или под омелой зимой — они не думали о женитьбе.

Насколько я знала их — а я думала, что знала, — сломать наши заборы для них было своего рода игрой. Если этого не заметить, шутка потеряет свое очарование и больше не повторится. К тому же я верила, что они любят меня.

— Оставьте это, — опять повторила я. — И пусть они не знают, что вам известно о них.

Брайен кивнул, но по его глазам я поняла, что он считает мой поступок слабостью. Меня это не заботило. Его мнение не значило для меня ровным счетом ничего. Я была права больше, чем он — с его грошовой боязнью оказаться посмешищем для трех молодых парней.

Но прав оказался он. А я ошибалась.

В какой-то момент я потеряла свою связь с деревней и с землей. Я была уверена, что это только шутка и вызов высокомерию гордячки мисс Беатрис. Если я ничего не скажу и ничего не сделаю, а буду просто продолжать огораживание земель, то гордость с обеих сторон будет удовлетворена и работы пойдут дальше как ни в чем ни бывало.

Но на вторую ночь заборы опять оказались поломаны.

На третью ночь их не только поломали, но и сожгли.

Это был аккуратный костер, сложенный заботливыми крестьянскими руками, с растопкой, принесенной из леса. Они сожгли забор и предусмотрительно затоптали огонь.

— И после этого они говорят мне, что ничего не могли поделать, — в раздражении жаловался мне Брайен. — Они утверждают, что к тому времени, когда они принесли воду из реки, все уже сгорело.

— Можно было передавать воду по цепочке от ручья на общинной земле, — возразила я. — До него всего несколько ярдов.

— Но он находится внутри огороженной территории, — буркнул Брайен. — Они сказали, что вы велели им держаться подальше от этой земли. И они так и делали.

— В этом есть известная логика, — мрачно улыбнулась я, но моя улыбка мгновенно угасла.

— Этого я больше не потерплю, — жестко продолжала я. — Я дала им шанс, но они, похоже, не заметили его. Если они хотят напугать меня, то им придется все-таки узнать, кто здесь хозяин. Я отправляюсь в Чичестер за новыми заборами. И вернусь с парой солдат, которые станут охранять их, пока они не будут готовы. И если эти парни окажутся рядом, то их научат хорошим манерам. Я позволила им пошутить. Но сейчас игры уже закончены.

Брайен кивнул. Его глаза сверкали от радости.

— Вы можете даже арестовать их, если поймаете с поличным. Их наверняка повесят за это.

— Не стоит преувеличивать. Их следует просто наказать, — резко сказала я. — Я сейчас же еду в Чичестер.

Я задержалась только, чтобы найти Гарри, который оказался в детской с Джулией.

— Это очень плохо, Беатрис, — сказал он. — Они совсем не хотят понять ход событий.

— Отчего же не хотят, — иронично отозвалась я. — Просто они предпочитают сами устанавливать его.

— Ты смеешься, Беатрис, — серьезно заметил Гарри. — А каждому ясно, что пара сумасшедших деревенских парней не в состоянии изменить положение вещей.

— Я знаю, — ответила я. — Во время моего пребывания в городе я разузнаю законы от лорда де Курси. Если так будет продолжаться, нам придется схватить этих парней и отдать под суд.

— Совершенно необходимо, — Гарри внимательно созерцал блестящий верх своих ботинок. — И без всякой снисходительности.

Я кивнула и вышла из детской. Тон Гарри коробил меня своей напыщенностью и глупостью, но все в Чичестере, казалось, разделяли его мнение. Лорд де Курси воспринял происшедшее как вооруженный мятеж и сразу же повел меня в казармы. Я сопротивлялась, поскольку не хотела возвращаться в Вайдекр в сопровождении целого взвода конной гвардии, но принять помощь шести солдат и сержанта мне все-таки пришлось.

К сожалению, я не могла рассчитывать на помощь нашей прислуги. Все мы были очень маленькое сообщество, и я прекрасно знала, что хотя любовь и симпатии наших слуг пока принадлежат только мне, они не станут устраивать засаду на своих родственников ради моих дурацких затей.

Я вернулась домой в повозке, нагруженной досками. Позади шагали солдаты. В доме мы объявили, что это небольшие каникулы для рекрутов, но сами они были готовы по моему слову отправиться в засаду.

Мы устроили ее уже на следующую ночь. В течение всего дня Джон Брайен и его усмехающиеся подчиненные устанавливали заборы, для пущей безопасности зарывая столбы в землю. Едва стемнело, мы с Гарри встретили солдат на том берегу реки и, стараясь не шуметь, перешли ее вброд и затаились на одной тихой и темной улице Экра. Было совсем темно, луна еще не взошла, на небе виднелись только звезды.

Я оставалась на лошади и видела, как нервно прядет ушами Тобермори из-за этой поздней прогулки. Рядом со мной сидел Гарри, ерзая в седле и дуя в рукавицы, чтобы согреть пальцы. Стоял влажный, жестокий холод позднего зимнего вечера.

— Долго нам, интересно, ждать? — спросил мой брат. Он был взволнован как мальчишка, ему это казалось такой же игрой, как в школе, когда он сражался в банде своего героя Ставлен. Для Джона Брайена, который находился тут же, это было серьезнее. Несмотря на то, что его жена была родом из Экра, он ненавидел деревню и считал себя гораздо выше их. Он высоко ценил свой вертлявый городской ум и ни во что не ставил их медлительную деревенскую мудрость, и подобно всем, взбирающимся по шаткой и ненадежной лестнице снобизма, Брайен презирал тех людей, от которых пытался оторваться.

— Мы увидим их через час, — тихо сказала я. Я была встревожена и взбудоражена волнением засады, но какой-то уголок моего разума говорил мне: «Это твои люди, это же твои люди, а ты прячешься здесь с солдатами и двумя глупцами, которых сама презираешь».

Мне не верилось, что я утратила связь с Вайдекром, с землей, с людьми, что я прячусь в темноте, как шпион, чтобы напасть на них. Ах, если б не Ричард! Но место Ричарда в Вайдекре создало длинную цепочку событий, и теперь мой муж сидит в доме умалишенных, а пока я здесь уродую доброе, смеющееся лицо Вайдекра. Ах, если бы не Ричард! Но…

— Это они, — тихо сказал Брайен.

Вглядевшись, я увидела три фигуры, молчаливо идущие по тропинке. Я видела, как блеснули в свете звезд светлые волосы Джона Тайка, и мне показалось, что я узнала широкие плечи Сэма Фростерли. Джон Тайк что-то вполголоса сказал, и в ответ Нед Хантер тихо рассмеялся. Они были совершенно спокойны, потому что стояла ночь и они находились на своей земле, на которой родились и выросли.

Парни подошли к первому забору и приготовились свалить его. У одного из них была лопата, и он немного подкопал столб, а потом они втроем налегли на него, и забор дрогнул под их тяжестью.

— Сейчас? — тихо спросил меня Брайен.

— Сейчас! — мои губы были так холодны, что я едва могла говорить.

— Сейчас! — закричал Гарри и пришпорил лошадь. Солдаты тут же выросли из-за кустов и бросились к парням. Те вскочили на ноги и застыли, будто не верили своим глазам. Затем они бросились к Экру, как бежит испуганный олень, в глупой и смешной вере, что в своем логове он будет в безопасности.

Нед и Сэм, перепрыгнув через забор, бросились по тропинке, за ними гнались солдаты и Гарри. Но я увидела, как светлые волосы Джона Тайка мелькнули в другой стороне, и поняла, что он бежит в противоположном направлении, стремясь укрыться на берегу Фенни, а потом в безопасности проползти домой. Он не знал, что я здесь и что он бежит прямо на меня. Все его внимание бьшо поглощено ожидаемой погоней. Он почти наткнулся на меня и резко затормозил.

— Мисс Беатрис! — сказал он.

— Джон Тайк! — отозвалась я. Быстро пригнувшись, он нырнул в кусты и исчез.

— Вы не видели его, мэм? — спросил меня подбежавший сержант. Его солдаты уже вели схваченных на улице Сэма и Неда.

— Нет, — даже не успев подумать, ответила я быстро. Он был младший сын Тайка, а я любила старика. Он принадлежал к нашим крестьянам, а сержант был чужаком. Я почувствовала, что за людьми нельзя гоняться на лошади, как за дичью.

— Нет, мы упустили его, — повторила я.

Той же ночью солдаты увезли Сэма и Неда в Чичестер. Они должны были предстать перед судьей Броунингом на следующей сессии суда. Я не думала об этом. К тому времени, когда Экр проснулся, уже все бьшо кончено. Двух самых лучших парней Экра увезли в город, а молодому Джону Тайку, ничего не оставалось делать, кроме как сидеть перед маленьким камином своей матери, сжав голову руками от собственного бессилия.

Весь Экр понимал, что если Неда и Сэма схватили, то и Джон должен быть с ними. И Джон был не из тех парней, которые оставляют друзей в беде. Он размышлял целый день, пока восстанавливали забор и приступили, наконец, к рубке деревьев. Затем он признался старому Тайку.

А Гаффер Тайк пришел ко мне.

Я почти ожидала его. Гаффер вошел в комнату, когда у меня сидел Гарри, и если бы не это обстоятельство, если бы я догадалась выставить Гарри, то все далее происходящее не превратилось бы в трагедию. Но Страйд принес кофе для нас с Гарри, пока мы составляли свои планы, и Гарри был совершенно поглощен птифурами, стоящими перед ним, и не собирался уходить. Поэтому я оставила его жевать за столом, когда старый Тайк вошел и остановился у моего стола.

— Я пришел отдать себя в руки правосудия, мисс Беатрис, — просто сказал он.

— Что? — я ничего не понимала.

— Я пришел отдать себя в руки правосудия, — ровно повторил он. — Я привел тех двух парней в лес прошлой ночью и приказал им свалить забор. До этого я делал все один.

Я смотрела на него так, будто один из нас был сумасшедший, но потом до меня стало медленно доходить, что он задумал.

— Гаффер Тайк, в это все равно никто не поверит, — мягко обратилась я к нему. — Вы старый человек и вы просто не смогли бы это сделать. Я вижу, чего вы пытаетесь добиться, но этого не нужно делать.

Он смотрел сквозь меня. Он знал и любил меня с тех пор, сколько я могу припомнить. Он видел, как меня крестили, он видел мои первые прогулки верхом с папой. Но сейчас он смотрел сквозь меня так, будто я была грязью на окне.

— Мисс Беатрис, я прошу арестовать меня и отправить в Чичестер, — безразлично повторил он.

— Что такое? — Гарри с усилием оторвался от шоколадного пирожного. — Что я слышу? Это вы, Тайк, ломаете мои заборы?

— Да, — монотонно повторил старик.

— Нет! — я почти кричала от раздражения и внезапно возникшего страха. — Не верь этому, Гарри! Не будь таким глупым! Ты же видел того, кто убежал прошлой ночью. Это не был старик.

— Это был я, прошу прощения, — старый Тайк повторял это снова и снова. — И сейчас я пришел отдать себя в руки правосудия.

— Хорошо же, мы отдадим вас под суд, и приговор будет очень суровым, — угрожающе повторил Гарри.

— Я знаю, сквайр, — отозвался Тайк. Он знал это лучше любого из нас. Именно поэтому он и был здесь. Я протянула ему руку.

— Гаффер Тайк, я понимаю, чего вы хотите, — обратилась я к нему. — Я не собиралась заходить так далеко. Я могу еще остановить это. Не надо спасать их таким способом.

Он обернулся ко мне. Глаза его стали темными, как у пророка.

— Мисс Беатрис, если бы вы не собирались заходить так далеко, вы бы не стали и начинать. Вы сами сказали нам, что таков порядок. Вы принесли этот порядок к нам. И сейчас этот порядок означает для нас смерть. Вы принесли смерть в Вайдекр, мисс Беатрис. И пусть это лучше буду я, чем кто-нибудь другой.

Задохнувшись от ужаса, я откинулась на спинку стула, и тут вперед выступил Гарри со своей бульдожьей непонятливостью.

— Все, хватит болтать, — заговорил он. — Смотрите, вы расстроили мисс Беатрис. Придержите-ка язык.

Старый Тайк кивнул, и его глаза продолжали смотреть на меня с упреком, пока Гарри звонил, чтобы заказать экипаж в Чичестер.

— Гарри, — настойчиво сказала я. — Эту глупость следует прекратить.

Он заколебался было и обернулся к Тайку.

— Я пришел сдаться вам, — сказал старик. — Но я могу пойти к лорду Хаверингу. Я готов понести наказание.

— Это слишком серьезно, Беатрис, — сказал Гарри, его голос звучал сдержанно, но мальчишеское лицо светилось волнением от таких необычных, страшных событий. — Я сам сейчас же отвезу Тайка в Чичестер и сделаю заявление. Ну-ка, ступай, — грубо велел он Тайку и вывел того из комнаты.

Я смотрела из окна, как проехала мимо меня карета, и не видела, как можно остановить это. Я уже ничего не могла остановить. Я сидела, опустив голову на руки, в течение долгого, долгого часа. Затем я встала и пошла в детскую, к моему сыну, будущему сквайру.

Они повесили его.

Бедного, старого, храброго, глупого Гаффера Тайка.

Двое парней не соглашались признать, что это сделал старик, но суд был так рад, что нашел виновника, что не слушал их. Итак, они повесили его. Гаффер Тайк ровными шагами пошел на эшафот, и его старые плечи были гордо выпрямлены.

Хантер и Фростерли были приговорены к каторге. Хантер заразился лихорадкой и умер, не дождавшись отправки. Рассказывали, что Сэм был все время с ним и Нед умер у него на руках, тоскуя по дому и материнским глазам. Сэма Фростерли отправили на следующем корабле, а его семья получила от него письмо, правда, только одно. Он был сослан в Австралию, — тяжелая и горькая участь для мальчишки, который вырос в самом сердце Суссекса. Он, должно быть, сильно тосковал по зеленым холмам его родины. Говорили, что он умер от ностальгии, — не от жары, не от мух, не от ран, полученных в кровавой драке, — нет, он умер от ностальгии, не прожив и года на чужой земле. Если вам повезло родиться и вырасти в Вайдекре, вы не сможете жить больше нигде.

Я услышала вести об этих смертях с побелевшим лицом, сжатыми губами и с сухими глазами. После смерти Хантера Джон Тайк, баловень всей деревни, исчез. Некоторые утверждали, что он сбежал к контрабандистам, другие — что он повесился в Вайдекрском лесу и его обязательно найдут осенью, когда задуют ветры и сметут с деревьев листву. Как бы там ни было, он исчез. Никто из них никогда больше не будет безобразничать в Экре. А когда соберут урожай, Джон Тайк не закружит меня, как бывало, в огненной джиге, когда двое других хлопали в ладоши, пересмеивались и подталкивали друг друга локтями. И ни один из них не оставит больше следов на земле Вайдекра.

ГЛАВА 17

Вместе с ними что-то ушло от меня тоже.

Я не слышала больше биения сердца Вайдекра. Я не слышала пения птиц. Тепло пришло на нашу землю медленно, медленно, будто с трудом преодолевая холода, и мое сердце не согрелось. В лесах стал раздаваться зов кукушки, запели в небе жаворонки, но мое сердце не могло отогреться. Мое сердце не пело. Наступила весна, на проталинах появились первые даффодилы, на лугах зацвели цветы, деревья покрылись блестящей листвой, освободилась ото льда и зажурчала наша Фенни, в Вайдекр пришла весна, но я все не могла оттаять от зимнего холода.

Я не понимала, что происходит. Как будто я оглохла и ослепла. Ничто, ничто в моей жизни не казалось мне реальным, я смотрела на расцветающую и зеленеющую землю словно через призму толстого льда, отделившего меня от всего мира.

Я стала проводить много времени у окна, недоверчиво глядя на зеленеющий сад и леса, продолжавшие жить так, будто ничего не случилось, будто мое сердце билось в унисон со всей природой. Я не отваживалась выходить из дому. Я не могла скакать верхом, поскольку я была еще в трауре. Но мне даже не хотелось этого. Мне не хотелось пойти в поле. Отогревшаяся, влажная почва, казалось, налипала на мои подошвы и тянула меня вниз подобно стоячему болоту, а не нашей легкой, рассыпчатой земле. Когда же я выезжала в коляске, то мне стоило неимоверного труда развернуть лошадь, послать ее в галоп и заставить скакать прямо по дороге.

Весна не казалась мне такой прекрасной в этом году. Она была слишком яркой. Ее зелень до боли резала мне глаза, и я щурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь вдали. И солнечный свет проложил глубокие морщины у моего рта и на лбу.

Не знаю почему, мне больше не доставляло никакого удовольствия гулять по моей земле. Точно так же для меня не было удовольствием ездить в деревню. Крестьяне не пострадали из-за нехватки дров в эту зиму. Я очень хорошо рассчитала время для огораживания. Они не могли бы упрекнуть меня в этом. Никто не страдал от холода в этом году по моей вине. Не все я делала плохо.

Но они не верили мне. Подобно тому, как в год нашей любви с Ральфом все цвело, вызванное к жизни моей магией, каждый зеленый росток проклевывался силой моего благословения, так теперь, причина всех несчастий лежала у моего порога. У Соуверов умерла корова, — и это была моя вина, так как ее не пасли на хорошей общинной земле. Один из детей Холлзов заболел, — это тоже была моя вина, так как мой муж, доктор, был далеко, а они другого не могли себе позволить. Миссис Хантер сидела у погасшего очага и без слез плакала, потому что ее сын умер. Это была моя вина, сказали они. Это была моя вина.

И я сама знала это.

Когда мне приходилось проезжать через деревню, я держала голову высоко поднятой, и мои глаза смотрели с вызовом. Никто не осмеливался скрестить со мной взгляд. Но когда я увидела через окно неподвижно сидящую миссис Хантер и заметила, что над ее трубой не вьется дымок, мои плечи невольно опустились. Я не чувствовала себя готовой наглостью встретить несчастье на моей земле. Я почувствовала страх, беспокойство, холод. И однажды днем, отправившись к сапожнику, я высунулась в окошко и позвала миссис Мерри, которая стояла неподалеку в группе сплетничающих женщин. Все лица повернулись ко мне, замкнутые и настороженные, и я, не веря самой себе, вспомнила время, когда все женщины мгновенно, с улыбками и радостными восклицаниями, окружали мою коляску, спеша поделиться свежими новостями. А сейчас они стояли неподвижно, подобно строгим судьям, и смотрели на меня холодными глазами. Они расступились, чтобы пропустить ко мне миссис Мерри, и меня поразило, с какой неохотой она приближалась ко мне, не допустив на свое лицо ни тени улыбки.

— Что случилось с миссис Хантер? — спросила я, забирая поводья в одну руку. — Она заболела?

— Это не физическая болезнь, — ответила миссис Мерри, глядя мне прямо в глаза.

— Что ее беспокоит? — нетерпеливо продолжала я. — Ее очаг пуст. Я проезжаю здесь третий день подряд, и она все так же неподвижно сидит у холодной почерневшей плиты. Что с ней? Почему ее друзья не могут прийти к ней и приготовить для нее еду?

— Она не позволяет этого, — ответила миссис Мерри. — Она не хочет есть. Она не хочет ни с кем говорить. Она сидит так с прошлой недели, когда получила известие, что ее Нед умер. Я прочла ей это письмо, поскольку она неграмотная. Выслушав, она встала, взяла кувшин воды, залила огонь в очаге и села у почерневшей золы. Когда я вернулась утром, все оставалось так же. Я старалась сдержаться, но мои глаза метались в отчаянии.

— Она поправится, — сказала я. — Потерять сына — это для нее большой удар. Она — вдова, и это был ее единственный ребенок.

— Гм, — этот неопределенный ответ показался мне ударом. Эта женщина приняла моего ребенка, помогла мне в том пароксизме боли и страданий, она обещала мне хранить тайну и сдержала свое обещание. А еще она когда-то сказала мне, что я забочусь о своих людях, в точности, как это делал мой отец.

— Это не моя вина, — проговорила я с неожиданной страстью. — Я не ожидала, что так все повернется, я не планировала это. Я только хотела увеличить наши доходы. Я не ожидала, что парни станут ломать забор. Мне хотелось просто напугать их солдатами, чтобы они перестали дразнить меня. Я не думала, что их схватят. Я не ожидала, что Гаффер так поступит. Откуда я могла знать, что его повесят, Нед умрет, а Сэма сошлют так далеко. Я совсем не предполагала этого.

В глазах миссис Мерри не было сочувствия.

— Вы, как плуг, который не собирался убивать лягушку, — медленно заговорила она. — Вы, как коса, которая не собиралась калечить зайца. Вы идете напролом и при этом не собираетесь убивать тех, кто стоит перед вами. Поэтому они не могут обвинить вас, да, мисс Беатрис?

Я протянула к ней руку, к этой старой, мудрой женщине.

— Сейчас они во всем винят меня, — едва выговорила я. — Но мой сын, он восстановит их права. Передайте миссис Хантер, я попрошу вернуть тело ее сына, чтобы она могла похоронить его на кладбище нашей церкви.

Миссис Мерри покачала головой.

— Нет, мисс Беатрис, — твердо сказала она. — Я не стану передавать ваши слова миссис Хантер. Это оскорбит ее.

Я задохнулась от обиды и, судорожно дернув поводья, послала лошадь в галоп. Когда я поравнялась с группой стоявших женщин, я услышала, как что-то ударилось о край коляски.

Кто-то бросил камень.

Кто-то бросил в меня камень.

Итак, я не могла больше ходить в лес, гулять по полям или навещать Экр этой весной. Гарри ходил туда сколько хотел. Селия продолжала свои визиты, и это она устроила, чтобы тело Неда Хантера привезли из тюремного морга и похоронили на нашем кладбище. Она заплатила за похороны и за маленький крест на его могиле. Когда она или Гарри бывали в деревне, их встречали с прежним почтением. Но я не ходила туда. Только в воскресенье, отправляясь в церковь, я отваживалась проходить мимо коттеджей с мрачно глядящими окнами. Мимо погасшей трубы миссис Хантер. Мимо свежих могил на церковном кладбище, в которых лежали Гаффер Тайк и Нед Хантер. А потом я медленно шла вдоль прохода в церкви, мимо наших людей, взгляды которых были тяжелы, как кремень.

Моя работа в том году проходила в конторе. Джон Брайен приезжал каждое утро и получал приказания. Нашей землей, которая всегда чувствовала крепкую руку хозяина, теперь управлял человек, не имеющий отношения к фермерству, в прошлом городской управляющий. Он не был даже рожден в Вайдекре.

Со своими рабочими Брайен окончательно расчистил общинную землю и засадил ее пшеницей. Беспокойств в деревне больше не возникало. Он отдал под пахоту половину лугов, на которых раньше играли дети и где находились небольшие наделы наших крестьян. Мы посадили пшеницу везде, куда только мог проникнуть плуг. Но у нас все еще не было достаточно денег.

Я берегла состояние Джона для того, чтобы заплатить нашему кузену, и не хотела трогать его из-за судебных издержек. Но они все росли и росли. Мы взяли заем у мистера Левеллина, чтобы покрыть счета первых трех месяцев, но потом столкнулись с проблемой выплаты по займу. Денег не предвиделось, пока пшеница не созреет, а на полях еще даже не зазеленели ростки.

Ничто не шло мне в руки само. Я советовалась с Гарри, когда затевала это, но сейчас я не осмеливалась показать ему реальные цифры. Мы должны были выплачивать проценты по займу, судебные издержки, оплачивать медицинские счета Джона, платить жалованье рабочим, покупать инструменты и семена. Все это составляло суммы гораздо большие, чем мы ожидали, и нам уже пришлось затронуть основной капитал. Мы потратились так сильно, что я уже начала подсчитывать, через какое время папин, так долго и бережно собираемый капитал будет израсходован. Затем нам придется продавать землю.

Всего этого было достаточно, чтобы держать меня взаперти, даже когда прилетели ласточки и стали низко кружить над Фенни. В тревожной лихорадке я каждое утро ждала почтальона с письмом от доктора Роуза, которое вежливо, но неумолимо сообщило бы мне, что мой муж полностью здоров и собирает свои вещи к отъезду.

Каждый день я ждала письмо, объявляющее о возвращении Джона. И каждый день я молилась о письме, которое принесло бы мне согласие нашего кузена на компенсацию. Каждое утро я чувствовала, что эти два события надвигаются все ближе, принося мне либо победу, либо поражение.

Я победила.

Одним чудесным апрельским утром, когда даффодилы приветливо кивали золотыми головками под моим окном, а птицы торжествующей песней приветствовали солнечное утро, на мой стол легло письмо в кремовом конверте с печатью наших лондонских адвокатов и их адресом. Велеречивым цветистым слогом они сообщали, что наш кузен, Чарлз Лейси, принимает компенсацию и готов отказаться от своих прав на наследие. Я победила. Победил Ричард. Ужас и смятение последних месяцев схлынули и скоро будут забыты, будто их никогда не было. Ричард будет расти на этой земле, как ее будущий хозяин. Я научу его всему, что нужно знать будущему сквайру. Он женится на хорошенькой девушке, уроженке Суссекса, которую я сама выберу для него, и у них родятся дети, будущие наследники Вайдекра. Кость от моей кости, плоть от моей плоти. Так начнется новая линия владельцев Вайдекра. Она протянется сквозь века. И всего этого я добилась своим умом, хитростью и мужеством. Я сделала это, хотя я потеряла сердце Вайдекра и любовь его людей.

Я долго сидела в молчании, держа в руках письмо, и меня омывали потоки счастья, подобные солнечному свету. Я не двигалась долго, долго, наслаждаясь ощущением победы. Только я знала, чего это мне стоило, чего это стоило Вайдекру, чего это стоило людям Экра. Знала это одна я. Но было такое, чего не знала даже я. Я завоевала землю для Ричарда, но нынешняя весна была мертва для меня. И я не была уверена, что мои чувства могут вернуться ко мне когда-либо. Люди обернулись против меня, и даже зелень травы и песнь дрозда не могли пробить стену между миром и мной. Что ж, это цена, которую надо платить, чтобы мой сын мог сесть в это кресло. Я платила, платила и платила, и вот теперь награда уже была близка.

Я придвинула к себе лист бумаги и со вздохом написала нашим банкирам, веля реализовать состояние Мак Эндрю, продать его долю и перечислить всю сумму на банковский счет Чарлза Лейси. Для предупреждения возможных недоумений я вложила в конверт уведомление об учреждении опеки. Покончив с этим, я начала другое письмо, обращенное к нашим адвокатам, с приказом начать перевод майората на имя моего сына и Джулии как объединенных наследников.

После этого я позволила себе опять помедлить несколько минут, размышляя вновь и вновь о том, что же я делаю.

Сейчас я была так же нетерпелива, какой была в пятнадцать лет, сказав: «Сейчас». Эти шаги будут дорого стоить Ричарду и Джулии. Пускай. Все это в будущем. Я имею дело с «сейчас». Я закрыла глаза на ту цену, которую мы будем платить. На те закладные, которые я приняла. Я брала в долг у самой себя, у земли, даже, некоторым образом у моего отца и у тех многих Лейси, что жили на этой земле, ради того, чтобы посадить в кресло хозяина лучшего из наследников. Долги будут заплачены в будущем.

Сложив и запечатав письма, я начала писать еще одно. Мистеру Левеллину. Я предлагала ему еще одну закладную на Вайдекр, на те чудесные луга, лежащие рядом с землями Хаверингов, которые Селия принесла в приданое. Если все обернется к худшему и нам придется продавать землю, то я предпочту продать их. Я не могу расстаться с землей, по которой я ездила с моим отцом, даже ради его внука. Но мы нуждались в деньгах. Передача майората должна быть подписана в самой палате лордов, а это стоит очень и очень дорого. Зеленые ростки нашей пшеницы должны действительно стать золотыми в это лето, иначе мы будем разорены.

— Беатрис! Ты сегодня выглядишь много лучше! — воскликнула Селия, когда я присоединилась к ним с Гарри за завтраком.

— Я и чувствую себя много лучше, — ответила я, улыбаясь. На завтрак была подана ветчина, зажаренная в сахарном сиропе с абрикосами и обложенная пряными ломтиками говядины. — Что за чудо эта кухарка, миссис Гау. Мы не зря платим ей жалованье.

— Почему ты вдруг так сказала? — удивленно подняла брови Селия. — Все выученные в Лондоне повара стоят дорого. Я считаю, что мы ей и так мало платим.

— Не беспокойся, Селия, — я улыбнулась и пожала плечами. — Я не собираюсь ввести приходских рабочих в твою кухню. Просто я только что провела все утро за счетами и сейчас на все смотрю оценивающе.

— Они не слишком плохи, Беатрис, — Селии нельзя было отказать в наблюдательности. — Поскольку твои глаза сияют и ты кажешься очень счастливой. Ты получила хорошие известия?

— Да, — призналась я. — Я получила письмо, которое сделало меня очень счастливой.

Лицо Селии озарилось, будто освещенное светом тысячи свечей.

— Джон возвращается домой? — воскликнула она радостно.

— Нет, — раздраженно бросила я. — Джон не возвращается домой. Это письмо касалось дел, в которых ты ничего не понимаешь. Я не получала известий от доктора Роуза в этом месяце, но в своем последнем письме он предупреждал, что Джону надо добиться еще очень многих успехов, прежде чем он сможет вернуться домой.

Селия принялась тщательно изучать тарелку, и я догадалась, что в ее глазах стоят слезы. Когда она взглянула на меня, ее губы дрожали от разочарования и от крушения надежд.

— Извини, дорогая, — сказала она. — Я сказала это бестактно. Я так много думаю о Джоне и о том, как вы несчастны, живя врозь, что это было моей первой мыслью.

Я кивнула и занялась завтраком. Селия, как я заметила, ела очень мало и отказалась от фруктов.

— Ты не собираешься в Бристоль, навестить его? — испытующе спросила она. — Джон уже так долго в отъезде. Он оставил нас в первой неделе декабря, а сейчас уже середина апреля.

— Нет, — голос мой был тверд. — Думаю, мне следует придерживаться советов доктора Роуза. Едва ли Джону пойдет на пользу, если я приеду, когда он совершенно не будет готов к этому визиту.

— Как хочешь, дорогая, — мягко согласилась Селия. — Но если ты передумаешь, то я хотела предупредить тебя, что ты можешь спокойно оставить Ричарда со мной. С ним все будет в порядке.

— Я знаю, — кивнула я. — Спасибо, Селия.

Все шло своим чередом. На полях созревала наша пшеница, которая должна была оплатить наши расходы, адвокаты в Лондоне уже начали процесс в палате лордов. В банковских кругах возникло некоторое недоумение по поводу моего письма, но связанные доверенностью на учреждение опеки, они перечислили на счет нашего кузена двести тысяч фунтов. Целое состояние для любого человека, не оставившее и пенни мне и моему сыну.