Муха с капризами (с илл.)

      «Тузик! Хватит! Большие новости!»
      «Я тебе покажу новости!»
      «Бричка у ворот!»
      «Я тебе покажу бричку!» — рычал Тузик не останавливаясь.
      «И хозяин и Крися уже сидят!»
      «Я тебе покажу сидят! Стой!»
      Рыжик, может быть, и остановился бы, но не мог. Он с разгона подкатился под ноги какой-то даме и чуть не сбил её с ног; отскочив, налетел на прохожего, который ел вишни. Пакет выпал из рук, вишни рассыпались, человек кинулся за палкой… А Рыжик, толкнув лоток торговки и чудом увернувшись от колеса телеги, очутился на противоположном тротуаре. Оттуда он снова крикнул:
      «Тузик, торопись, — уезжают!»
      Тут Тузик поверил, что Рыжик говорит правду. И помчался за ним.
      По дороге получил по голове зонтиком от дамы, палкой — от человека с вишнями, гнилым помидором — от торговки.
      Ошеломлённый, он присел на тротуаре. Осмотрелся. Рыжий уже исчез.
      Побежал к дому. Смотрит — и у ворот пусто. Что делать?
      Тут где-то в самом конце улицы замаячило что-то. Как будто Рыжий.
      «Ой-ой-ой!» — взвизгнул Тузик и понёсся бешеным карьером. Уши у него так и прыгали.
      Наконец вот она, бричка. Тузик, вывалив язык до самой земли и пыхтя, немного сбавил аллюр.
      «Ну что? Не говорил я тебе? — спросил Рыжик. — А то бы ты опоздал!»
      Тузик ответил ему признательным взглядом:
      «Мир, мир! Дружба до гроба!»
      Им встретилась Сплетня — противная собачонка.
      «Сюда, сюда! — залаяла она. — Кролики в саду!»
      «Не морочь нам голову! Ты что, не видишь — мы с хозяином едем?»
      И морды у обоих были такие гордые и важные, словно они и впрямь ехали.

Глава третья

 

 
      Бричка остановилась перед вокзалом. Там было уже полно народу. Поезд из Варшавы ожидался с минуты на минуту.
      Тузик, пёс бывалый, который часто ходил на станцию, шепнул Рыжему:
      «Ты только берегись вон того, что стоит в дверях. Ужасный грубиян!»
      Рыжик подошёл к двери. Улучив момент, когда контролёр, отбирая билеты, отвернулся, он прошмыгнул у него между ног.
      — Куда? Вон отсюда, паршивец! — закричал на него контролёр.
      Но Рыжика это уже мало трогало. Отскочив на несколько шагов, он посмотрел на контролёра с презрением и тявкнул:
      «Очень я испугался! Не видишь, что я иду с хозяевами?»
      Поскрёб задними лапами землю и вприпрыжку двинулся вперёд.
      Исполненный важности, он и не заметил, что как раз подходил поезд.
      Что-то загудело, застучало прямо у него над головой, паровоз пронзительно засвистел. Бедный Рыжик присел, распластался на земле.
      «Спасите!» — завопил он не своим голосом. Поджал хвост — и ходу!
      Как сумасшедший нёсся он по платформе. Ничего не видел, ничего не слышал. Треснулся головой о какую-то тумбу, отлетел, свалился в канаву и исчез в траве.
      «Так я и знал! Этот Рыжий всегда ведёт себя как щенок!» — поморщился Тузик, свысока наблюдавший недостойное поведение Рыжего.
      Тем временем из вагонов начали выходить пассажиры. Тузик внимательно принюхивался к каждому выходящему.
      «Одни чужие, — удивлялся он. — Ага, понятно, это мясник. От этой бабы пахнет молоком. А что, интересно, у этой в корзинке? — заинтересовался он и побежал за женщиной, у которой на каждом плече было по огромной корзине. — А, ясно: масло, масло! — проворчал он успокоенно. Внезапно он повёл носом и зафыркал. — Что это такое? — произнёс он. — Это же тот самый мерзкий запах, каким несёт из шкафа, в котором тётка Катерина прячет на зиму мех!»
      Полный любопытства, он уставился туда, откуда доносился удивительный запах.
      Из дверей вагона выехал сначала маленький саквояж. За ним чемодан побольше. Потом ещё больший. Крися принимала один чемодан за другим у кого-то невидимого и ставила их возле себя, на землю. После чемоданов пришёл черёд корзинам, корзинкам, корзиночкам, баулам, узлам, свёрткам. Образовалась целая гора всякого добра.
      Тузик так и сел от изумления. Но по-настоящему изумился он тогда, когда вслед за баулами показалась длинная, сухая, костлявая фигура, с носом, напоминающим кочергу. На кочерге сидели очки размером с тарелку.
      «Кто это? — поражался Тузик. — Тётка Катерина, только ещё похуже? Мало одной, решили вторую завести, что ли?»
      У костлявой дамы в руках были две корзиночки. Она подала их Крисе и сказала скрипучим и слащавым голосом:
      — Только осторожно, деточка, только осторожно — Микадочка спит! Спит… — повторила она озабоченно. — А Сандик всю дорогу очень нервничал. Боюсь за него — он такой нежный. И так привязан ко мне!
      Крися взяла в руки обе корзиночки. Тузик втягивал в себя запах.
      «Ай, ай! Не может быть!..» — подумал он. Подпрыгнул, стараясь дотянуться до корзинки.
      Дама это заметила.
      — Вон! Вон отсюда! — закричала она и попыталась оттолкнуть Тузика от корзины, в которых хранились её сокровища.
      — Это наш Тузик! — представила Крися.
      — Ваша собака? — переспросила дама. — Надеюсь, она хорошо воспитана и не обидит моих сокровищ?
      — Тузик? Обидит? Что вы, никогда в жизни! Тузик, поздоровайся с тётей!
      Тузик был хорошо воспитанным псом и умел держаться в обществе.
      Вежливо, хотя и без особой охоты (незнакомка ему не слишком приглянулась) он подбежал к ней и принялся тявкать, прыгать ей на грудь, ласкаться.
      — Боже, какой несносный барбос! — отмахивалась дама. — Не люблю таких нежностей! Смотрите, какие у него грязные лапы. Кристинка, ты когда-нибудь купаешь своих собак?
      Тузик был умный пёс и сразу почувствовал, что приезжая дама тоже не испытывает к нему симпатии. Он отскочил в сторону. Хотел было сказать: «Милая дама, я сам купаюсь — лишь бы была вода! Никогда не был неряхой, не беспокойтесь!», но, подумав, промолчал и побежал к Рыжему, который наконец решился показаться на платформе.
      «Видал? — шепнул он ему. — Милая дама, нечего сказать! А знаешь, что в этих корзинках?»
      «Ну?»
      «Собаки!»
      «Собаки?» — ахнул Рыжий.
      «Да, собаки. И должен я тебе сказать, что в жизни ещё не видел собаки, которая бы так пахла, как они. Что будет, если они покажутся на рынке? Срамота!»
      «И все будут знать, что они из нашего дома!» — помертвел Рыжик.
      «Как мы знакомым на глаза покажемся?»
      «Да ты гляди, гляди!» — завопил Рыжий и даже чихнул от изумления, а глаза у него сделались большие, как плошки. Да и каждый бы удивился, не только собака.
      Приезжая дама вынула из корзинки Сандика. На нём была попонка, вроде фрака, в зелёную и красную клетку!
      «Стыд и позор! — решительно заявил Тузик. — Идём отсюда!»
      Оба помчались без оглядки.

Глава четвёртая

      Вернувшись на рынок, друзья застали общество в полном сборе. Куцый остановил игру. Старательно обнюхал обоих, вежливо осведомился:
      «Как пообедали? Что слышно нового?»
      Рыжик уже открыл пасть и хотел что-то ляпнуть о приезжих, но Тузик немедленно осадил его:
      «Молчи! Успеем ещё осрамиться!»
      «Поиграем?» — сказал он Куцему. И согласился на первую же игру, которую Куцый предложил, хотя это было против его правил.
      Прошло некоторое время. Игра была в разгаре. Вдруг Рыжий — он совершенно не умел терпеть голода — остановил Тузика:
      «Тузик, довольно баловаться! Пошли ужинать!»
      Тузик смерил его взглядом. Поморщился:
      «Ты что? Не знаешь, что, когда гости, ужин всегда опаздывает? Можешь сколько угодно скулить — не получишь ни крошки!»
      «О господи!» — простонал Рыжик в ответ. Он и не подумал о том, какие невзгоды принесли с собой непрошеные гости. Но Тузик не мог ошибаться. Тузик знал жизнь, знал и тётку Катерину…
      Спешить домой было незачем. Друзья пытались продолжать развлекаться. Но какая игра на пустой желудок!
      Рыжий бегал всё тише, лаял неохотно, вяло. Наконец он крикнул Тузику:
      «Будь что будет, а я иду домой!»
      И помчался. Тузик — за ним. Влетели во двор. Рыжий опрометью понёсся прямо на кухню. Заперто!
      «Что же это такое!» — крикнул он в полном отчаянии.
      «Гости, вот что! — проворчал Тузик. — Да, начнутся у нас теперь фокусы-покусы! Я уже учёный! Научишься и ты».
      «Фокусы? Какие там ещё фокусы? Не буду я учиться фокусам!» — капризничал Рыжий.
      Надо вам знать, что Рыжик был ужасно неспособным, даже, откровенно говоря, тупым учеником. А вернее — лентяем. Ничему не желал он учиться. Даже самым простым вещам.
      В углу за буфетом у нас была собачья школа. Все наши псы по очереди ходили туда. И почти все охотно учились.
      Были среди них даже и выдающиеся учёные. Тузик, например, умел не только служить и ходить на задних лапах. Стоило лишь сказать «Тузик, танцуй!» и засвистать какой-нибудь мотив, как он подымался, становился в позицию и отплясывал такой собачий краковяк, что приятно было смотреть.
      Умел он ещё подавать лапу, по приказу открывать дверь, прыгая на задвижку. Словом, это был действительно учёный пёс. Пёс-артист.
      Ещё он умел умываться. Надо было только упрекнуть его:
      — Тузик, фу, какие у тебя грязные ушки!
      И Тузик тут же садился на задние лапки, а передними протирал себе уши. С таким пылом, что казалось — он вот-вот их оторвёт.
      Умел он и речи произносить. Причём публично. Делал такие доклады, что моё почтение!
      Во время обеда или ужина Тузик обычно сидел на кресле, возле стола и не спускал взгляда со скатерти. Время от времени заглядывал нам в глаза, ожидая приказа:
      — Ну, Тузик, скажи нам речь!
      Тогда он вскакивал, опирался передними лапками на стол и начинал тявкать с серьёзным видом, словно что-то рассказывал. Кто-нибудь говорил:
      — Неужели так было, Тузик? Подумать только! Бедный пёсик!
      Сочувствие воодушевляло Тузика. Речь его становилась всё жалобнее.
      Правда, он немедленно обрывал рассказ, когда получал что-нибудь съестное.
      Схватив подачку, он бежал в угол, где лежала газета. Это была собачья скатерть. Все наши собаки ели в комнате только на скатерти.
      Вот какие светила науки ходили по нашему дому! А Рыжий? Рыжий был сущим выродком. Ходил и он, правда, в школу, в угол за буфетом. Но это было не ученье, а мученье!
      До хрипоты можно было ему повторять: «Служи, служи», показывать, как надо ходить на задних лапах, соблазняя его колбасой, которую он обожал. Толку не было никакого.
 

 
      Рыжик делал вид, что никак не может устоять в углу. Как колода валился на пол.
      И всегда ухитрялся упасть поближе к колбасе, чтобы её можно было ненароком схватить зубами.
      Крися с ним мучилась, и я с ним бился, и даже тётка Катерина, которая пыталась убедить его и добрым словом и розгой.
      И всё зря: Рыжик не поддавался. «Напрасно беспокоитесь! — говорил он нам. — Не на того напали! Раньше вам надоест, чем мне!»
      И одолел. В конце концов мы сдались. Никто уже не пытался сделать из Рыжика учёную собаку. Остался он на всю жизнь неучем. Обычной дворняжкой, которая даже служить не умеет.
      Теперь вам понятно, почему при одном упоминании о фокусах Рыжик расстроился не на шутку. И расплакался.
      Тузик с презрением слушал его сетования. А Рыжий всё скулил. Наконец Тузик не выдержал:
      «Рыжий, молчи! Влетит тебе от тётки, смотри!» — предупредил он.
      Он как в воду смотрел!
      Дверь кухни открылась. Рыжий проскользнул туда. И в ту же секунду раздался жалобный визг, мелькнула рука тётки Катерины, и Рыжий полетел по воздуху на середину двора.
      «Ой, ой, ой!» — рыдал Рыжик.
      «Вот видишь! — проворчал Тузик. — Не говорил я, что будут фокусы? Вот тебе и первый фокус!»
      Рыжик, немного придя в себя после падения, отправился на поиски пищи.
      Первым делом вылизал дочиста свою миску, отчаянно ею громыхая.
      Увы, там почти ничего не было: жалкая морковь и петрушка. Обычно он и смотреть на них не хотел и вытаскивал их из похлёбки, с отвращением придерживая кончиками зубов.
      Съел. Они только раздразнили аппетит.
      Пёс решил заглянуть в миску Тузика. Но едва он сунул в неё нос, как Тузик вскочил и рявкнул:
      «Ты куда полез? Воровать?»
      И ухватил преступника за шиворот.
      «Тузинька, прости! — взвизгнул Рыжик. — Там же ничего нет!»
      Тузик отпустил Рыжего. Заглянул в свою миску. Там действительно ничего не было. Для порядка, однако, вылизал миску дочиста. И тявкнул:
      «Знаешь, как говорят приличные собаки? „Что не доем, то досплю!“»
      Что оставалось делать бедным псинам? Пошли спать. Улеглись они, однако, так, чтобы даже во сне не терять из виду кухонную дверь. И улицу тоже.
      Проспали они порядочно. Неожиданно Тузик поднял голову и насторожил уши. Рыжик тихонько спросил его:
      «Что там?»
      «Тихо! — шепнул Тузик. — В кусты!»
      Собаки залезли под куст жасмина.
      «Ничего не вижу!» — пожаловался Рыжик.
      «Вот тяпну тебя, тогда увидишь! Гляди!»
      По улице не спеша, осторожно бежал Лорд-бульдог. В зубах он что-то нёс. Какую-то большую вещь. Пёс беспокойно оглядывался по сторонам. Смотрел, не следит ли кто за ним.
      «Вперёд! — скомандовал Тузик. — Только ни гугу!»
      Друзья выбежали на улицу и, прячась под забором, поспешили за бульдогом.
      Бульдог добежал до конца улицы и повернул направо. Там, сразу за домами, начиналось вспаханное поле.
      Лорд ещё раз оглянулся. Не заметил ничего подозрительного. Быстро выкопал в мягкой земле яму, бросил туда то, что принёс, снова осмотрелся и тщательно засыпал яму землёй.
      Закончив работу, оглянулся кругом ещё раз.
      Как раз в эту минуту Рыжий вылез из-под забора. Тузик тут же кинулся на него. Оба клубком покатились по земле.
      Лорд искоса кровавыми глазами поглядел на собак. Собирался уже броситься на них, но потом передумал.
      «Грызутся? Ну и хорошо! Они не видели, где я закопал своё добро», — подумал он и спокойно побежал назад.
      Едва только Лорд скрылся из виду, как Тузик отпустил Рыжего.
      «Ещё не так получишь, если не будешь слушаться! — строго сказал он. — А теперь пошли!»
      Собаки подбежали к тому месту, где копал яму Лорд. Тузик немедленно выкопал клад.
      «Печёнка! Целая печёнка!» — захлебнулся он от восторга.
      Это действительно была бычья печёнка, которую Лорд где-то раздобыл. Для бульдога, большого и сильного, эта ноша была пустяком. Но Тузик и Рыжик немало попотели, пока дотащили свою добычу в наш сад.
      Тут они спокойно сели рядком и принялись за еду.
      Ели, ели и ели.
      Остаток зарыли.
      И пошли спать в конуру.
      Когда тётка Катерина налила им супу в миски, они уже видели десятый сон. Тузик едва соизволил приоткрыть глаза. Но Рыжик не утерпел: вскочил и подбежал к своей миске.
      Зато и привередничал он за едой! Выбрал из миски мясо, кашу едва удостоил своим вниманием, а на морковку, петрушку и картошку даже не посмотрел.

Глава пятая

 

 
      Тем временем в доме происходили необыкновенные события. Хозяйка Сандика и Микадо… назовём её панной Агатой, ладно? Собакам же оставим их настоящие имена.
      Микадо назывался так потому, что, как утверждала его хозяйка, он был японской породы. А как вы знаете, микадо — это титул японского императора.
      А Сандик получил такое имя за то, что панна Агата приобрела его в воскресенье. Так как он якобы был английской породы, и притом очень редкой, то и назывался он по-английски — Санди, что значит воскресенье. (Пишется это совершенно иначе, но произносится приблизительно так.)
      Странное имя, правда? Но раз у Робинзона мог быть свой Пятница, то и у панны Агаты могло быть своё Воскресенье.
      Словом, как бы то ни было, гости у наших собак были, как видите, не простые, а породистые. Собачьи аристократы!
      Не такие дворняги, как Тузик и Рыжий, которые вроде обещали когда-то стать фоксами, но, едва немного подросли, оказались чистокровными шавками.
      Итак, оба эти перла — Микадо и Сандик — были в своих корзинках погружены на бричку. Всю дорогу панна Агата дрожала от беспокойства, как бы езда по тряской мостовой не повредила её сокровищам. Ехать пришлось еле-еле, словно мы везли треснутые горшки.
      Едва бричка остановилась у ворот — начались новые треволнения. Легко ли Микадик привыкнет к новой квартире? Понравятся ли Сандику котлетки из печёнки?
      Можете себе представить, как обрадовалась тётка Катерина, когда узнала, что английскому франту надо три раза в день жарить рубленые котлетки на свежем масле и из свежайшей телячьей печёнки! Огонь пробежал по её лицу. Я видел, что на языке у неё вертится какое-то неосторожное слово. А тётка была весьма остра на язык, особенно когда злилась.
      Едва удалось мне её умиротворить. Но к собачонкам она не желала и притронуться.
      Крися вынула дорогих гостей из брички и внесла их прямо в корзиночках в дом. Она было хотела поместить их на кухне.
      Панна Агата, возмущённая до глубины души, вырвала у неё корзинки из рук.
      — Санди только что после простуды. Он не выносит сквозняков! Его надо устроить в теплом месте! — закричала она.
      И началась беготня по всему дому в поисках комфортабельного помещения для Сандика. Наконец его поместили под столом в столовой.
      Микадо со своей корзинкой отправился за шкаф, поближе к печке. Почему? Вероятно, потому, что он происходил из жарких стран. Хотя, правду говоря, на дворе было лето, солнце палило нещадно, а значит, было достаточно тепло даже для японского аристократа. Зато печь была холодная, как ледник.
      Сандик, едва его уложили на место, поднялся со своей подушки, громко зевнул, сморщился, словно у него был во рту лимон, и презрительно обвёл всё вокруг своими вытаращенными глазами.
      «Мне тут вовсе не нравится! Что это за дом? Что за люди? Ходят и ходят! А бедная больная собака не знает покоя!» — жаловался он.
      Но, видимо, всё же решил ближе познакомиться с нашим домом — вылез из корзины. Боже, какие длинные были у этой собачонки ноги! Казалось, что он стоит на ходулях.
      На ходу он так высоко поднимал ноги, словно из грязи их вытаскивал. Весь он был какой-то изломанный, нескладный… И злой! По глазам видно было, что он с большим удовольствием укусил бы каждого из нас в отдельности и всех вместе своими жёлтыми зубами.
      Может, этот Сандик и был там каким-то особенно породистым, но красотой он не отличался, это факт.
      Он обошёл своей нескладной трусцой всю столовую, заглянул даже в коридор, который вёл в кухню.
 

 
      И там наткнулся прямо на кошку Имку, которая, соскочив со шкафа, шла на прогулку.
      При виде пса во фраке кошка остолбенела. Сначала она припала к земле, потом вдруг как выгнется дугой, как фыркнет, как закричит:
      «Прочь, прочь, прочь!»
      И хлоп по морде — раз, два!
      Он заскулил, запищал, завизжал и кинулся к своей хозяйке.
      Скандал!
      — Как можно держать в доме такую бешеную тварь! Мой Сандик такой нервный. О, как у него сердечко бьётся! Искалечила его эта бешеная кошка! А может, она и вправду бешеная?
      Тут уж тётка Катерина не выдержала:
      — Может, ваш пёс и нервный, но чтобы наша кошка была бешеная или сумасшедшая — прошу прощения!
      И ушла на кухню, с треском захлопнув за собой дверь.
      Несмотря на это, не желая быть негостеприимной, тётка всё же выставила Имку во двор и заперла дверь на замок.
      Потому-то собаки и не могли попасть на кухню. Сандик в утешение получил котлетку.
      Он был так снисходителен, что съел её. А котлета была, увы, хоть и рубленная, но из обычной телятины: вечером печёнки достать не удалось.
      Микадо… О, Микадо был совсем иной. Он не капризничал, не ломался.
      Вышел из корзинки, обошёл и старательно обнюхал все углы в доме. Делал он это не спеша, тщательно. Осмотрел всех нас по очереди.
      Если бы не то, что он был такой маленький, меньше нашего Тузика — то есть не доставал мне даже до колена, — можно было бы сказать, что он смотрел на нас свысока.
      «Что вы за публика?» — спрашивал он взглядом.
      Крися попробовала его погладить. Пёсик оскалил зубки.
      «Прошу без фамильярностей!» — коротко сообщил он.
      — Микадик, золотко, душечка! — пыталась умилостивить его панна Агата.
      Она взяла пса на руки. Микадо, однако, явно не любил нежностей. Он вырвался из рук хозяйки и вскочил на кресло. Посмотрел на нас с таким высокомерным видом, что без палки и не подходи!
 

 
      — Вы видите, видите? Какой царственный вид, какое величие! Микадо, настоящий микадо! — восторгалась панна Агата поведением японской собачки, которая действительно восседала на кресле словно на золотом троне.
      Во время обеда Сандик — скажу это сразу и без обиняков — был невыносим, поистине невыносим. В жизни не видал такой надоедливой собачонки!
      Он забрался к Крисе на колени. Но вовсе не затем, чтобы лежать там спокойно. Он пытался оттуда вскочить на стол.
      Не хватало нам ещё, чтобы собаки гуляли по скатерти между тарелками! У нас этого не водилось!
      Крися крепко держала сокровище панны Агаты. Санди бесился: как это ему осмеливаются противоречить? Он ворчал, фыркал, визжал, норовил укусить Крисю за руку.
      Надо признать, что злился он так забавно, был такой смешной в своём раздражении, что хотелось ещё немного подразнить этого барина, который ни на минуту не переставал гневаться.
      Зато Микадо не соизволил даже оглянуться, когда накрыли на стол.
      Когда его позвали, подошёл, обошёл вокруг стола, присмотрелся ко всем сидевшим и наконец прыгнул на колени ко мне. Посмотрел на стол, а потом укоризненно взглянул мне в глаза:
      «Ты разве не знаешь, что я вечером пью сладкий, очень сладкий чай с булочкой?»
      Налили ему блюдечко чаю, накрошили булки. Он всё съел. Ел так аккуратно, так изящно, что, пожалуй, кое-кто из людей мог бы у Микадо поучиться, как надо вести себя за столом.
      Потом тщательно облизал свою косматую мордочку и немедленно соскочил на пол.
      Залез на своё кресло и улёгся, одним глазком снисходительно наблюдая за всем окружающим.
      Тут со двора донёсся лай Рыжика. Вернее — вопль.
      Лаял он всегда так, как будто кто-то пел и одновременно икал.
      Мы с Крисей переглянулись. Оба подумали: «Что-то будет завтра!.. Как наши домашние сокровища встретят гостей?»

Глава шестая

      На дворе у нас стояла всего одна собачья конура. Зато двухэтажная.
      Второй этаж образовался сам собой. Как-то зимой тётка Катерина устроила в конуре потолок из циновки, чтобы собакам было теплее. Но Рыжику эта идея почему-то не понравилась.
      Он до тех пор трудился, теребил зубами циновку, пока не порвал её с одного бока. Так между оторванным потолком и крышей конуры образовался второй этаж, или чердак. Он пригодился. Вскоре на втором этаже появился жилец — Европа. Так и повелось: на первом этаже конуры спали собаки, а на чердаке — кошки. Теперь там была спальня Имки.
      С самого утра, как только тётка Катерина скрипнула дверями сеней, в собачьей будке началось движение. Первым выкатился наружу Рыжий. Его вытолкнул Тузик.
      Тузик, как всегда, вышел из конуры не спеша. Вытянул одну заднюю лапу, потом другую. Отряхнулся. Посмотрел на Рыжего и строго сказал:
      «Рыжий, проснись! Пора уже! Понял или нет?»
      Рыжий был соня из сонь. Он стоял перед конурой и качался как пьяный.
      «Рыжий! — крикнул на него Тузик. — Просыпайся, слышишь!»
      Рыжий открыл один глаз — мутный и сонный. Ничего не ответил. Сел на собственный хвост. Разинул пасть и начал зевать. Но как! Его так и шатало!
      Далее он отчаянно чихнул. Раз, другой. Оглянулся и вдруг кинулся в конуру.
      «Ты куда?» — спрашивает его Тузик.
      «Дай мне выспаться», — умолял Рыжинька.
      «Ты что, не знаешь, что тётка Катерина через минуту выйдет во двор?»
      «Всё равно мне!» — пробормотал Рыжий и полез было в конуру.
      Но оттуда лёгкой походкой, потягиваясь и выгибаясь, выходила Имка. У неё не было ни малейшего желания уступать дорогу Рыжему.
      «А ну не вертись под ногами, ты, соня несчастный!» — крикнула она на него.
      Рыжий, не отвечая, продолжал протискиваться в конуру. Тогда кошка раза два смазала его по заспанной морде. Рыжий завопил:
      «Да что же это такое! Что за порядки!» — и удрал под курятник.
      Надо вам знать, что Имка держала собак в строгости. Она обычно сидела где-нибудь на возвышении и поглядывала сверху на играющих щенят. Водила за ними своими янтарными глазами. Следила, как они себя ведут.
      Стоило только собачонкам чересчур разыграться, поднять крик на дворе или в комнате — беда!
      Как молния с ясного неба, обрушивалась Имка на собак.
      И получали они нахлобучку, и притом солидную, ибо кошка шутить не любила.
      Тузик и Рыжик, когда были маленькими, смертельно боялись Имки. Побаивались они её и сейчас, хотя и подросли. Спали с ней вместе, не раз вместе играли, но относились к ней с почтением.
      Потому-то Рыжий скромненько отступил, когда кошка приказала ему убираться. Он устроился возле курятника и начал свой утренний туалет. Водил мордой по всему телу, не исключая хвоста. Яростно щёлкал зубами.
      Что он делал? Легко догадаться: сражался с блохами. Как вы знаете. Рыжий боялся воды как огня, а потому война с многочисленным неприятелем была нелёгкая и продолжительная.
      Открылась дверь. Показалась тётка Катерина. Она несла в миске корм для птицы.
      Тузик взглянул на неё, но не пошевелился. Зато Рыжий сорвался с места и кинулся следом. Шёл за ней по пятам, задрав нос.
      «Рыжий, на место! — крикнул на него Тузик. — Как тебе не стыдно! Разве ты не знаешь, что тётка Катерина не любит, когда суют нос в куриную еду?»
      Рыжий сделал вид, что не слышит. Прячась за широкой тёткиной юбкой, он проскользнул за решётку и притаился.
      Тузик молча одним глазком следил за махинациями Рыжего.
      Катерина засыпала курам корм. Положила уткам толчёной картошки с отрубями. Налила воды в корытца, в поилки и ушла. Дверца за ней захлопнулась.
      «Ну, попался ты, брат! — сказал Тузик. — Интересно, как ты оттуда теперь выберешься?»
      Рыжий, однако, не обратил никакого внимания на слова друга. Он набросился на утиный корм. И стал лопать картошку с отрубями, забыв обо всем на свете.
      И кто же это так уписывал утиный корм? Рыжий! Тот самый привередник, которому морковь и петрушка в супе не лезли в глотку! Тот, кто воротил нос, если ему предлагали кусок хлеба!
      Кашперек и Меланка стояли поодаль, поглядывая на обжору то одним, то другим глазом.
      «Меланьюшка, если не ошибаюсь, корм, который пожирает этот пёс, предназначен для нас, уток», — прокрякал Кашперек.
      «Ты не ошибаешься, Кашперек, — ответила всегда согласная с мужем Меланка. — Это наш корм».
      «Кто рано встаёт, тому голод жить не даёт! — сказал Кашперек, который очень любил утиные поговорки. — Я опасаюсь, что, если этот пёс не перестанет лопать, вскоре нам нечего будет даже попробовать!»
      Меланка промолчала. Широко разинув клюв, она как зачарованная смотрела на корыто.
      «Меланьюшка, я уже напоминал тебе, что не следует так широко разевать клюв. Я как раз хотел тебе сказать, что я намерен…» — начал Кашперек и запнулся.
      Ибо Меланка, не ожидая указаний супруга, сама догадалась, что делать. Она недолго думая набросилась на еду, стараясь лишь держаться подальше от собаки. Утка так торопливо глотала корм, что едва поспевала разевать клюв, горло у неё раздулось, как тыква. Дрожа от жадности, Кашперек немедленно последовал её примеру.
      Тут Рыжий заметил утиный маневр.
      «Вон отсюда, крякушки!» — рявкнул он и подскочил к Кашпереку.
      «Караул, караул, караул!» — заорал Кашперек не своим голосом и кинулся бежать.
      Меланка, на которую Рыжий бросился в свой черёд, завопила ещё отчаяннее и шариком покатилась по земле.
      С разгона Меланка налетела на Беляша, Беляш — на Лысуху. Лысуха отлетела от Кашперека и наскочила на Чернушку.
      Вопли, крики, шум! Но всё перекрыл голос Тузика:
      «Рыжий, — тётка Катерина!»
      Увы, это было правдой.
      Привлечённая шумом, тётка Катерина выбежала на улицу. В ярости она схватила резиновый шланг для поливки огорода, отвинтила кран и пустила струю воды в курятник.
      Куры вскочили на насест. Утки спрятались в свои ящички. На месте остался только Рыжий.
      Вы, вероятно, не забыли, что Рыжий отчаянно боялся воды. Так представьте же себе, как ему было приятно, когда тётка Катерина обдала его ледяной струёй…
      Он извивался вьюном, визжал, метался как ошалелый. А дверца закрыта! Тётка поливает и приговаривает:
      — Будешь лазить в курятник? Будешь уток объедать?
      «Ой, не буду, не буду!» — визжал Рыжий, стараясь ускользнуть от водяной струи.
      Наконец тётка Катерина угомонилась, завернула кран и отворила дверцу.
      Рыжий вылетел во двор. Единым духом очутился на улице и испарился.
      Тузик, проводив его презрительным взглядом, с достоинством подошёл к тётке, вильнул несколько раз хвостом и сказал ей вежливо:
      «Вот я никогда не вхожу в курятник».
      И подсунул свою голову под руку Катерине, ожидая, что она его погладит.
      Но Катерина была не расположена к нежностям, а потому отпихнула собаку и ушла на кухню.
      Она забыла закрыть за собой дверь. И, улучив минуту, когда она отвернулась, Тузик осторожненько пробрался в сени. Вошёл в кухню.
      Старательно вылизал там всё, что можно было лизать. Заглянул в комнату. Тишина. Вошёл. И сразу ему ударил в нос изумительнейший запах.
      «Что это такое? — подумал он. — Мясо?»
      Пошёл на запах. В углу около буфета — там, где помещалась собачья школа, — стоял столик. Обыкновенно на этом столике не было ничего интересного. Ну чашка или там кринка из-под молока — не стоило обращать внимания. Но сегодня! Сегодня там стояла тарелка, а на этой тарелке — о чудо! — котлеты!