Брат-чародей

      Впервые в жизни игра захватила Гилла целиком и полностью. Он будто вошёл в неё, в её хитросплетения и едва уловимую стороннему наблюдателю стратегию. Две армии схватились не на жизнь, а на смерть в ожесточённой и упорной битве. Всё новые и новые фигуры с тихим стуком исчезали с доски. Светлая армия в отчаянном порыве бросила в пекло схватки советника; ещё бы немного удачи — и он бы спас своих теснимых по всем фронтам товарищей. Но маленький зевок — и вместе с высокой фигурой погибли все шансы светлых на победу.
      Местаниец, проигравший второй раз подряд, крякнул, смёл фигуры с доски и пробурчал: "Ладно, давай уже спать".
      — Хороша игра, правда? — поделился своей радостью с Гиллом его более удачливый товарищ.
      — Да, точно. Хороша… Только ведь и всадники, и советники, и короли… Они ведь тоже пешки? — медленно поднял на него широко раскрытые глаза Гилл.
      — Ты чего, пацан? Вина перепил? Или мухоморов объелся?
      Не отвечая ни слова, Гилл чётко повернулся и замаршировал прочь, как тогда капитан.
      Ать-два, ать-два! ЗдорСво, братцы пешки! Ура-а-а! Здравия желаем… кому?
       Кто?
      Он зашагал к повозке. Кастема ещё не спал. Без лишних предисловий и очень сжато Гилл рассказал ему о том, как тогда выскочил со двора, и бежал, не зная куда; о том, как непонятно почему бросил ту реплику. Не останавливаясь, тут же напомнил о невероятном совпадении, которое спасло их тогда от разбой…
      — Хорошо, — Кастема оборвал бурный поток его воспоминаний. — Это всё так. И что из этого?
      — Это я тебя хочу спросить… — завелся Гилл и вдруг почему-то сбился.
      — Вот именно: что ты этим хочешь сказать? Или спросить? Это ведь одно и то же.
      Гилл задумался. Его подозрения и догадки, оказывается, были туманны, и резонная просьба чётко сформулировать их привела его в замешательство.
      Он напрягся, несколько раз попытался что-то произнести — и, в конце концов, головой в прорубь честно признался:
      — Не знаю.
      Чародей одобрительно кивнул и, не спеша, сосредоточенно, начал:
      — Вернёмся на постоялый двор. Ты уснул. Потом что-то тебя разбудило. Так?
      — Так.
      — Ты не увидел меня и удивился. Да?
      — Да. И даже испугался.
      Кастема кивнул.
      — Но ты всё равно мог решить дождаться меня там. Так?
      — Так, но что-то толкнуло меня…
      — Не спеши. Хотя, пускай. Тебя что-тотолкнуло. И что-тоуказывало тебе путь. Да?
      — Да! Да!
      — А было тогда же ещё что-тотакое же? Что вело тебя? Или заставляло действовать против твоей воли?
      Гилл задумался и, наконец, произнёс:
      — Нет. Тогда — только это.
      — Значит, когда ты решил броситься нам на помощь, хотя тебя могли и убить в схватке, — это было твое решение?
      — А?… Д-да, моё! Я увидел тебя и что-то заставило меня… То есть, это не то что-то;это… Ну сам я так захотел. Правда! — Гилл чему-то повеселел.
      — Я верю тебе. И дальше, решение пойти с нами в миссию, быть полезным (несмотря на то, что это могло стать небезопасным для тебя), оно тоже было только твоим?
      — Моим! Да я б тебя не простил, если бы после всего… после того, как мы стояли меч к мечу, ты бы вдруг ушёл без меня! — Гилл рубанул воздух рукой.
      Кастема облегчённо вздохнул.
      — Это и есть то, что важно, — помолчал. — Остальное… мы ли приходим на перекрёстки судьбы, или нас туда приводят… это неважно. Главное — это решения, которые мы принимаем. Самипринимаем.
      Гилл покраснел, по-детски улыбнулся, вскинул голову, заливисто рассмеялся… А когда Кастема присоединился к его счастливому смеху, захохотал во всё горло. На него, впрочем, тут же сердито зашикали с разных сторон, но это совсем не испортило ему нежданную радость…
      Много позже, лежа в коконе одеял и разглядывая мерцающие звёзды, он вдруг вскинулся:
      — Кастем, а Кастем! А ты что, вдруг решил пойти не туда, куда тебя ведут?
      Но лишь тишина была ему ответом.
      Наверное, чародей уже спал…

* * *

      Королевский чародей Кастема протянул руку и взял стоявший на столике у изголовья кровати хрустальный стакан с водой. Им всё равно не залить внутренний огонь, но хоть на мгновение придёт облегчение.
      Наконец-то он дома. Он даже не стал заезжать в башню, это сырую каменную махину с крохотными окнами-бойницами. Ни одна стена не защитит его сейчас от выбравшей его напасти, но дома всё же легче.
      Он выпил воду, откинулся на белоснежную подушку и провёл рукой по шёлковой поверхности одеяла. Насколько Кастема был неприхотлив в путешествиях и походных условиях, настолько он любил тёплый уют в своём доме. Собственно, дом не совсем его: он уже давно арендовал его у одного богатого горожанина, и только выросшая с годами легкомысленность не давала ему совсем выкупить его. Хотя, может, это и к лучшему…
      Из-за полуприкрытой двери раздался шум чьих-то шагов. Кастема насторожился: его новая служанка владела профессионально-неслышной походкой. Значит, гости. Но кто бы к нему мог сейчас прийти? Прошло слишком мало времени после его возвращения. Впрочем, один человек способен услышать эхо его шагов в лёгком ветерке. Кастема улыбнулся — за открывающейся дверью он уже уловил знакомый силуэт Кемеши. Круглым бочоночком вкатилась она в его комнату и нарочито весело затараторила:
      — Э, брат, что это ты надумал, а? С чего это ты решил болеть? Поваляться в кровати, чай, захотелось? И то дело: вечно с седла не слазишь, столько дорог исходил… Не грех и отдохнуть.
      — Да уж, Кемешь. От тебя ничего не скроешь. И сам не спрячешься!
      — И даже не сбежишь! — ухватилась она за его слова. — Я так редко вижу тебя, что намерена провести ближайшие дни почти безвылазно в твоём доме. Скажу чуть больше — даже рядом с твоей кроватью, если понадобится.
      — А что скажет Чень! — делано испугался Кастема. — Вдруг приревнует тебя ко мне, придёт разбираться?
      — Придёт, придёт. Только завтра. Сегодня я его отговорила.
      — Э-э, вы это что! — всерьёз обеспокоился чародей. — Я отдохнуть хочу. Сам. Один.
      — Угу. Ты и будешь отдыхать. Больше скажу: ты будешь и лечиться. Ты забыл, что до того, как войти в Круг, я была лекарем?
      — Ты хочешь сказать — училась на лекаря? — ехидно уточнил Кастема.
      — Не надо! — чародейка гордо вскинула голову. — Я успела и попрактиковаться. Недолго, правда…
      — Недели три было?… - не унимался Кастема
      — Отстань, надоеда!
      Она взмахнула руками в отталкивающем движении и неожиданно заговорила совсем о другом.
      — Взбунтовался?
      Кастема взглянул в ставший жёстким прищур её глаз — и кивнул в ответ.
      — Ох, и неймётся же тебе… — тяжело вздохнула она. — Но хоть есть за что?
      — Слишком много знаков… И они всё ложатся в один узор, в одну мозаику…
      — И это… так серьезно?
      — Да.
      Они оба замолчали. Потом Кастема, не глядя на друга, произнёс:
      — Там готовится война.
      — Опять?
      — Нашему хозяину всё мало. Он уже слопал Светень и Вешкерию, а сейчас, похоже, настал черёд Местании.
      — Замолчи! — испугалась чародейка. — Не говори так!
      Наступила неловкая тишина. Потом Кемешь снова заговорила.
      — Извини. Но я не хочу это слышать!
      — Это ты меня извини. Но раз уже такое дело… Дай-ка я дам распоряжение, чтобы тебе приготовили комнату.
      — Не надо, — Кемешь скромно опустила глаза, — я уже сама обо всем договорилась с твоей новой служанкой… как её, Фаюнг? Кстати, что стало с Лисси?
      — Она вышла замуж и уехала с мужем в деревню.
      — Да она же старше меня!
      — А тебе-то кто мешает? — улыбнулся Кастема. — Или Чень не хочет?
      — Да мы-то с радостью — но кто же поднимается через три ступеньки? После тебя, Кастема, только после тебя! — она засмеялась и ушла хлопотать о чём-то женском по хозяйству.
      Кастема прикрыл глаза. Хотя разговор немного утомил его, но — странное дело! — сейчас он чувствовал себя намного лучше и чище. Огонь внутри поутих. Кемеши и вправду не было нужды возиться с микстурами и мазями: она способна снимать боль одним свои присутствием. "Хороший дар для чародея" — пробормотал Кастема и провалился в сон…
      Когда начало смеркаться, Кемешь разбудила его.
      — Сейчас не надо спать. А то, что ты ночью будешь делать? Кроме того… к тебе, кажется, скоро будут гости.
      Кастема кивнул, с трудом поднялся и привёл себя в порядок. Чтобы не было видно и следа немощи.
      — Есть будешь? — поинтересовалась Кемешь.
      — Да. Причём много и с удовольствием.
      — Тогда подожди немного. Фаюнг подаст вам всем.
      Он не стал уже уточнять, кому это «всем». Тем более, что скоро само выяснилось: Кастеме и лорду Станцелю.
      Мажордом пришёл в хорошем расположении духа. Он не стал слишком затягивать неизбежный церемониал светской беседы и довольно быстро перешёл к тому, зачем явился.
      — Мой внук только и говорит, что о тебе и о ваших подвигах. Впрочем, вести о них дошли сюда уже давно. Мы получили твои письма. Дело, право, хоть и неприятное, но не сложное.
      — Вы, кстати, не отослали моего нарочного обратно?
      — Нет, как ты и просил. Его отправили служить в одну из северных провинций.
      — И, наверное, в самый-самый медвежий угол?
      — А иначе и нельзя: служебная этика! — мажордом казался огорчённым. — А что будет с самим виновником… э-э… неприятностей, ты не спрашиваешь?
      Кастема пожал плечами.
      — Лишат права занимать Королевские места. Может, вернут из его состояния часть награбленного.
      — Браво! Ты прекрасно разбираешься в дворцовых интригах, — лорд Станцель с шутливым почтением склонил перед чародеем голову. — У него есть влиятельные родственники. Но его тоже отправят в ссылку. Впрочем, все будут только рады, если он вдруг уедет за пределы Рении, да и решит остаться там навсегда!…
      — Благоговею перед королевской справедливостью! — во взгляде Кастемы не было видно ничего, кроме верноподданности, но старый лорд Станцель и не вздумал пойматься на этот крючок. Он нахмурился и продолжил:
      — Ты поступил правильно. Но кое-кто всё же недоволен тобой.
      — Эти его влиятельные родственники?
      — Нет, — мажордом помолчал. — Им самим костью в горле такой член семьи — казнокрад и грабитель с большой дороги. Нас никто не слышит? — он понизил голос.
      — Фаюнг, принеси ещё вина! — громко приказал чародей. Когда никто не откликнулся, он повернулся к гостю. — Она нас не слышит.
      — Всё это может быть только моими домыслами, — преддверил свой рассказ мажордом присказкой, способной дать ему возможность в любой момент отказаться от своих слов. — Но мне показалось, что Ригеру был неприятен этот… инцидент.
      Неприятен — пожалуй, он выбрал слишком мягкое слово. Неприятно было вспоминать сцену, которую устроил обычно невозмутимый король, понося всяких выскочек, сующих носы не в свои дела.
      — Ты не думай, он полностью признал справедливость твоих действий, но сделал это, кажется, с нелёгким сердцем.
      Так как Кастема молчал, он снова заговорил.
      — Он высоко ценит тебя и весь Круг чародеев, но всё ж… боюсь, ему не даёт покоя то, что свою корону он получил из ваших рук.
      Чародей продолжал молчать. Лорд Станцель нахмурился: он совсем не обязан рассказывать чародею об этом — или о любом другом — эпизоде с монархом. Особенно если такие важные вести принимаются от него с равнодушием. Но тут он вспомнил радостную встречу с внуком и решился всё же договорить.
      — Право, я благодарен тебе, что ты взял в свою поездку Гилла. Кажется, она пошла весьма ему на пользу: он так повзрослел за эти недели! Даже невероятно! И я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за опасений Ригера, что вы опять встрянете в престолонаследные дела.
      О том, что тот ещё и боится потерять свою корону (кто легко дал — так же легко сможет и забрать), говорить всё же не стал.
      Кастема наконец прервал своё молчание.
      — Гилл хороший юноша. И многого сможет добиться.
      Лорд Станцель недоумённо посмотрел на хозяина и на неожиданный поворот темы.
      — Прости, если я спрошу о том, о чём не должен: ты хочешь, чтобы он пошёл по твоим стопам? И так же, как ты, стал королевским советником?
      — Да, я бы только рад этому, — признался гость. — Право, у него есть всё для этого. Ну разве что ему немного мешает… витание в облаках фантазий.
      — И ты для этого отправил его в путешествие, чтобы он спустился вниз? — улыбнулся Кастема. — Он очень умный и живой юноша. Но, поверь мне, старику: он скорее затянет на свои облака других, чем сам спустится оттуда, — и продолжил без паузы. — Я очень благодарен тебе за предупреждение. Но мы должны служить Королевству при любых обстоятельствах. Королевская немилость тоже не должна хоть на мгновение поколебать нас в нашей службе.
      Пустые слова преданности короне и монарху, которые дюжинами падают на паркет в приёмные дни. Но вот тон, какими они были сказаны — спокойный и немного обречённый… Многоопытный мажордом опустил глаза: ему почему-то не захотелось верить, что это сказано искренне. Да и тему пора уже сменить.
      — Да какие мы с тобой старики? Мы ж ещё и иных молодых можем легко обойти!
      Кастема согласно улыбнулся: хорошие слова для завершения неприятного разговора. И беседа плавно потекла в русле легкого обмена комплиментами и ничего не значащими словами…
      …Когда гость ушёл, в гостиную вернулась Кемешь.
      — Он приходил поговорить о внуке?
      Кастема кивнул.
      — Я заметила: он принёс сюда что-то ещё. Важное. Но ушёл, оставив не всё. Что-то он так и не открыл.
      — Да, похоже. Ничего, поживём — увидим…
      …В комнате тихо появилась служанка, стала аккуратно убирать со стола, и в её ладных движениях чародей вдруг увидел, как тает и сегодняшний день, и дорога с мальчишкой, зацепившим его за душу, и яркие впечатления последних недель.
      Собрана грязная посуда, стол снова чист и готов принять новых гостей и новую пищу.
      Нет, не совсем так — он почтичист. Что-то же всегда остаётся.
      Остались отголоски боли. Ничего, всё утрясётся — хотя и вряд ли до конца забудется.
      Остались огненные сполохи в чистой воде ручья. Ему приходилось видеть, как горят города.
      Там, далеко, над влажными, зарастающими новой травой полями, остались стаи воронов. Неужели они заранее могут предчувствовать богатую добычу?
      Дорога осталась и в памяти мальчишки. Он видел, как тот часами неслышно шевелил губами и невидяще смотрел сквозь голые кроны деревьев. Чем она прорастёт в его сердце?…
      — Хватит уже на сегодня. Так?
      Чародей посмотрел на чародея и ответил:
      — Так.

Глава 4. Притяжение неизбежности

      Король Ригер, семнадцатый ренийский король династии Аллегов, приподнял правую бровь, и от этого движения на его и так неровном лбу выделилась особая морщина, которую лорд Станцель давно окрестил "дипломатическим вензелем". Мажордом вздохнул про себя (появление этого «вензеля» означало, что в ближайшем будущем ему в очередной раз придется применять свой опыт грациозного обхода острых углов и деликатно решать чьи-то проблемы) — и сделал вид, что полностью ушел в перетряхивание и приведение в порядок стопки свежеподписанных королём бумаг. Он терпеливо ожидал, когда Ригер решится. Когда перестук пальцев по столу закончится резкой паузой и небрежно брошенным "И вот что ещё, Станцель…"
      — И вот что ещё, дружище, мне нужен твой совет.
      Старик, не сдержавшись, негромко крякнул. Раз уж дело дошло до «дружище», значит, оно к тому же ещё и личного свойства. И что за новая беда на его седую голову?
      — Да дело-то так, пустяк, — впервые за всё время аудиенции Ригер посмотрел прямо в глаза своему советнику. — Да только оно выходит за рамки принятых обычаев… И хоть обычай — не закон, но он фундамент для него. Именно поэтому к обычаям надо относиться не менее почтительно, чем к законам.
      Человек, говорящий банальности, либо не умён, либо находится в замешательстве, либо же хочет спрятать за ними свои настоящие мысли и намерения. В этом случае Станцель, не колеблясь, поставил бы медяк против золотого на последнее.
      — И ещё обычай тем выгоднее отличается от закона, мой король, что его сложнее отменить. Или изменить, — вежливо внёс мажордом свою лепту банальностей.
      Ригер принялся было снова барабанить пальцами, но быстро перестал.
      — Как ты думаешь, стоит ли разрешать ей идти в учёбу к чародеям?
      Подробности (то есть, кто это "она") были опущены намеренно. Используя подобный приём, Ригер хотел проверить своё предположение насчёт того, что эта идея была вложена в ум Легины Станцелем. Вряд ли его старшая дочь смогла бы сама додуматься до этого… Но то искреннее напряжённое обдумывание, отразившееся на челе его советника (пытавшегося одновременно сообразить, о ком здесь говорится, каким образом желание стать чародеем может противоречить ренийским обычаям — и, главное, как всё это связано с появлением "дипломатического вензеля"), не дало ему никакой питательной почвы для этих подозрений.
      — Мой стариковский опыт всегда к услугам моего короля. Особенно, если он сочтёт возможным поставить меня в известность о деталях этого недоразумения, — в голосе лорда Станцеля прозвучали искренние обиженные нотки.
      — Не бурчи, старик, — откинулся на спинку кресла Ригер. Подозрения пока не подтвердились и он мог позволить себе расслабиться. — Твоя любимица крепко вбила себе в башку… Вот уж придумала!
      А, Легина… Ну да, кто же ещё!… Лорд Станцель почти не удивился тому, что она оказалась способна на такое решение. Скорее стоило удивляться реакции её отца: уж если ты назвал своего первенца именем своей царственной прабабки, то будь уж готов к тому, что он пойдёт в неё — в дерзкую, упрямую и непредсказуемую королеву.
      Он вспомнил дни своей юности… когда два лета подряд был неурожай и цены на хлеб начали подниматься до небес. Королева собрала самых богатых торговцев зерном в Рении и пригрозила им, что если в стране начнётся голодный бунт, она всех их повесит. Как непосредственных его зачинщиков…
      А как лихо она однажды обвела вокруг пальца послов Жервадина!…
      После того, как прилив ностальгической гордости миновал, мажордом крепко (и теперь уже бесстрастно) задумался о возможных последствиях подобного желания принцессы. Одновременно он принялся вслух анализировать юридические казусы и прецеденты отношений между особами королевской крови и членами Круга: методично и не спеша осветил отсутствие в истории цивилизованных государств как фактических случаев, когда первые становились вторыми, так и формальных запретов на это; напомнил древний обычай, согласно которому чародеи никому неподотчётны в выборе своих учеников; процитировал статью ренийского закона, гласящую, что если в Круг входит человек из благородного сословия, то он теряет все права на родовые титулы и наследование семейного имущества. Ригер внимательно слушал, почти не перебивая.
      Когда рассказ дошёл до И-Лауна, полулегендарного первого короля Астарении (который, согласно преданию, в юности был чародеем), раздумья Станцеля переросли в твёрдую уверенность: что бы Легина ни задумала, её цель вовсе не состоит в том, чтобы войти в ренийский Круг.
      Значит, прежде надо будет выяснить, что она на самом деле хочет. А пока это не известно, лучше никаких серьёзных действий не предпринимать… И мажордом свернул свой доклад, подбив его ни к чему не обязывающими выводами. Желание Легины не противоречит ни законам, ни традициям Рении. Хотя, в то же время, и не одобряется ими. Решение — за королём, и Легина обязана будет подчиниться его воле — воле монарха и отца одновременно. Но прежде чем принимать окончательное решение, нужно тщательно…
      — Хорошо, хорошо… — Ригер, наконец, остановил разговорившегося советника. Лорд Станцель склонился в излишне глубоком и долгом поклоне, словно искупая этим своё многословие. Но, выпрямившись, снова заговорил.
      — Я бы хотел поговорить об этом с принцессой, если мой король не будет против. Мне не понятны причины этого её… странного желания.
      — Делай, как сочтёшь нужным. Я больше не хочу слышать об этом… Завтра жду тебя с докладом о земельном споре в Рине, — и лёгким кивком головы показал, что аудиенция закончена.
      Лорд Станцель возвращался в свой кабинет с неприятным осадком на душе: не то он только что по ошибке подал королю на подпись неправильно составленный документ, не то что-то глупо напутал в именах участников той затянувшейся тяжбы о спорных землях…

* * *

      Разобравшись с мелкими текущими делами, лорд Станцель задумался о предстоящем разговоре с Легиной. И пока он раздумывал, что же ему выбрать — ожидать, когда она, как обычно, заглянет к нему (рискуя затянуть со встречей, потому что в последнее время она всё реже делала это) или послать к ней слугу с приглашением (и, соответственно, рискуя придать этим беседе официальный вид) — поток событий распорядился иначе. Вечером того же дня последний занёс к нему маэстро Теведдина, одного из учителей старших принцесс, который в очередной раз пришёл жаловаться на недостаток учебного рвения у своих учениц — в первую очередь, конечно же, у Легины. Лорд Станцель обрадовался плывущему ему в руки поводу вызвать её к себе. Полностью разделив негодование маэстро Теведдина всеми расписанными им случаями её лени, невнимательности и шалостей — несомненно, приносить собаку на урок, это уже слишком! — мажордом подвел итог — так больше продолжаться не может! — и велел учителю передать Легине его настоятельную просьбу незамедлительно явиться к нему для серьезного разговора.
      Маэстро, воодушевлённый мажордомом, ушёл выполнять данное ему поручение. И сделал это как следует: уже на следующее утро Легина, насупленная в ожидании неминуемого выговора, стояла в дверях кабинета лорда Станцеля.
      Старик глянул на переминающуюся с ноги на ногу принцессу и удовлетворённо улыбнулся: трудно было бы подготовить лучшую почву для задуманного им разговора — ибо мало что так лишает человека охоты запираться, как осознание чудесного избавления от заслуженной им головомойки. А в последнее время он слишком часто чувствовал, как Легина почему-то пытается отгородиться от него, своего старого друга…
      — Ну проходи же… Чего ты там застряла? Заходи! — широко улыбнувшийся лорд Станцель гостеприимным жестом напомнил ей о её любимом кресле. — Заходи же!
      Замершая в непонимании девочка, наконец, неловко сдвинулась с места, не сводя удивленно-настороженных глаз с лорда Станцеля — и, похоже, не замечая больше ничего вокруг. В результате, подходя к креслу, она неуклюже зацепилась своим чересчур взрослым платьем за его деревянный подлокотник и лишь чудом приземлилась на сиденье, а не мимо него.
      — Да что с тобой сегодня?
      — Я думала… — потирая ушибленное запястье, начала Легина — и замолчала, опустив глаза.
      — Ты думала, что я буду тебя ругать, да? — и, не ожидая ответа от опять начавшей насупливаться девочки, лорд Станцель тут же продолжил. — Нет. Не буду… Когда поживёшь с моё, то начинаешь понимать… Всему в жизни должно найтись место — и шалостям, и безделью. И трудолюбие — которым мы, ренийцы, по праву гордимся — наше трудолюбие вовсе не означает пытаться переделать всё, до чего только могут дотянуться руки… Я хотел поговорить с тобой о другом. (Принцесса, наконец, расслабилась и отпустила ушибленную руку.) Ты мне лучше расскажи, зачем тебе сдались чародеи?… Э-э, королевишна, вот эту свою невинную рожицу ты прибереги для маэстро Теведдина, когда он опять обнаружит Рыжика у тебя под партой.
      Легина прыснула в ладошку. Лёд был сломлен…
      …Захлопотанный секретарь несколько раз заглядывал в кабинет, пытаясь напомнить своему хозяину, что его ждут неотложные дела и важные посетители, но тот только отмахивался от его неуёмной деловитости. Старик и девочка уже давно так хорошо не проводили вместе время. Разобравшись с причинами неожиданного интереса Легины к чародеям — она, видишь ли, решила, что полученные у них знания и умения помогут ей стать великой королевой (лорд Станцель одобряюще кивал её доводам, оставив при себе соображение, что эта мысль пришла к ней в голову после чтения сказок о И-Лауне и что главной её целью было всё же не позволить отцу лишить её короны) — они незаметно для себя перешли к обсуждению подвигов королей-охотников, даже поспорив о том, кто из них был самым смелым; потом лорд Станцель рассказал девочке о своём скромном участии в военно-морской экспедиции, ещё во времена его далёкой молодости, и даже сумел вспомнить (а может, и придумать) несколько доселе неизвестных его собеседнице деталей. Та в ответ похвасталась настоящей коровой, которую ей удалось прошлым летом покормить хлебом с руки — у неё был такой огромный и шершавый язык, честно! — а также выбитым у Ригера разрешением учиться верховой езде. Лорд Станцель насторожился, услышав слово «выбила», и мягко порасспросил её о деталях этого увенчавшегося успехом процесса. Пока она с невинной гордостью делилась ими, он пару раз обречённо вздохнул — а потом ещё более мягко попросил её не беспокоить сейчас отца просьбами об ученичестве у чародеев. Эта её новая идея очень хороша, но лучше он сам поговорит об этом с королём.
      Легина легко согласилась…

* * *

      Лорд Станцель выполнил данное принцессе обещание. И дело было даже не в том, что он дал ей слово; дело было в том, что чем больше он раздумывал над её желанием, показавшимся ему сначала нелепым, тем более стоящим и разумным оно ему казалось.
      Круг ренийских чародеев испокон веков был государством в государстве. Нет, конечно, нельзя было сказать, что они не подчинялись законам страны и воле монарха. Скорее, они были им просто не подвластны. Вмешательство чародеев в принятие политических решений было редким и практически всегда незначительным — но когда они сказали отцу Ригера передать корону сыну, он беспрекословно подчинился их воле… Лорд Станцель в стотысячный раз попытался представить себе, что именно тогда сказали чародеи властолюбивому и неглупому, как и почти все в его роду, Стиппину, что он так легко отдал трон, перешедший ему по полному и неоспоримому праву Первой Королевской Крови…
      Поймав себя на этих бесплодных фантазиях, мажордом вернулся к главной нити размышлений.
      У чародеев была сила. Непонятная, непредсказуемая, необычная. Они всегда знали, засушливый предстоит год или дождливый. Те гвардейцы, которых они, походя, рекомендовали произвести в капитаны, через десяток лет заслуженно становились генералами, почти не имевшими в своём послужном списке боевых поражений. Они обладали фантастическим даром оказываться в нужное время в нужном месте. Они… Так почему бы одному из ренийских монархов не заполучить такие возможностив своё распоряжение? Ведь совсем не исключено, что Ригеру-таки придётся передать право наследства на трон Легине. Или…
      Тут мажордому пришлось приложить почти физическое усилие, чтобы не продолжить размышление в направлении " или она его сама возьмёт". Не дело ему, помощнику и правой руке трёх ренийских монархов, думать такие неверноподданнические мысли. Он нарочито вздохнул. Эх, Легина, Легина…
      А что, если она окажется неспособной к чародейству?…
      Что ж, это не исключено… Но даже и так её затея будет иметь смысл. Даже если чародеи не передадут ей свои силы и знания, она хотя бы разберётся, в чём они состоят. И не будет чувствовать себя такой беспомощной и беззащитной перед Кругом, как её отец.
      Несколько дней лорд Станцель раздумывал над тем, в какую форму облачить предстоящую с королём беседу. То, что она будет весьма непростой, старик и не сомневался. И чтобы упрочить свои позиции в ней, он решил основательно подготовиться к разговору, выяснив всё, что касалось условий нынешнего ученичества у чародеев.
      И вот, в первый по-настоящему тёплый и солнечный весенний день мажордом без особой помпы подъехал к университетским воротам, где его уже ждал декан. Старики сдержанно поприветствовали друг друга: трещина, возникшая между ними во время того разговора, так и не затянулась. Лорд Станцель сразу приступил к делу, без недомолвок объяснил Хартвалю цель своего появления здесь, попросил ему показать классы, в которых занимаются ученики чародеев, их самих, а также рассказать о них всё, что он знает.
      Если декан и удивился тому, что особа чистой королевской крови возжелала присоединиться к разношёрстной компании учеников чародеев, то на его умении быстро ориентироваться в ситуации это никак не повлияло.
      — Я так понимаю, в твои намерения не входит привлекать внимание к себе и своей миссии? — отрывисто уточнил он у мажордома сразу после того, как тот лаконично ввел его в курс дела.
      — Да, так было бы лучше.
      — Тогда идём, — не дожидаясь ответа, он целеустремлённо зашагал куда-то вглубь территории. Безлюдными тропинками старики дошли до стоявшего на отшибе приземистого здания с обветшалыми стенами цвета отвалившейся побелки, зашли в затхлое помещёние и скрипучей деревянной лестницей поднялись на второй этаж.
      — Здесь, — декан толкнул дощатую дверь и ввёл своего спутника с просторную комнату. Мебели (по крайней мере, целой), в ней почти не было, а воздух был ещё более спёртым.
      — Э-э… — растерянно протянул мажордом.
      Впервые за всё время их встречи Хартваль улыбнулся.
      — И вовсе не «э-э». Они не учатся в этих классах. Здесь вообще никто не учится. Так, старое, почти заброшенное здание… Вот куда я тебя привёл, — он указал взглядом в сторону узких окон. — Они при первой же возможности переносят свои занятия под открытое небо. И идут либо в парк, либо сюда. (Хартваль ткнул пальцем в сторону каменистой площадки за окном). Сегодня тепло. А земля ещё не просохла. Скорее всего, они появятся здесь.
      Лорд Станцель задумчиво кивнул и стал бесцельно-внимательно разглядывать пустынный пейзаж за коричневыми от грязи стёклами.
      — Впрочем, если ты хочешь, мы можем пойти ко мне. И я вызову их всех, по отдельности или всем скопом.
      — Нет, право, не стоит. Давай лучше подождём.
      Не говоря ни слова, декан вышел из комнаты, но вскоре вернулся, волоча за собой две табуретки. Лорд Станцель поспешил к нему. И пока они сбивчиво препирались, позволительно ли гостю помогать хозяину таскать тяжести, а также расставляли колченогих инвалидов, с улицы послышался смех и тот особый шум, который бывает только от компании молодых, хорошо знающих друг друга людей. Старики как по команде подняли головы.