Голгофа

«Ох, не будет толку!» — подумал Герасим н еще быстрее принялся таскать колоды. Но от них поднимался чад и пар, и они гасли. Ветер свистел, метался по полю в безумном танце. Герасим оставил работу, завернулся в кожух и ушел на хутор. Во дворе его встретил брат Семеон.

— Ну что, разжег?

— Разжег, но гореть не будет при такой погоде! Света божьего не видать, так метет.

Брат Семеон покачал головой и направился к Иннокентию за советом. Иннокентий что-то писал. На скрип двери он недовольно поднял голову и еще более недовольно спросил:

— Что тебя принесло, брат? Разве не знаешь, я готовлюсь к завтрашнему дню? Не можешь ли ты не отвлекать меня разговорами? Да уж и пора знать, что они мне надоели, вы только говорите, говорите и совещаетесь без конца…

— И чего это ты на меня напустился? Купель замерзла, отогреть не можем, не горит.

— Не горит, говоришь? Что же, по-твоему, я лягу на огонь? Герасим пусть ложится, пусть раздувает.

Он выглянул в окно и, видно, понял, что не только Герасим, но и все раяне не сумеют остановить бешеной метели, разгулявшейся в степи. Лицо его омрачилось, и он, видно, не знал, на что решиться.

— Скажи Герасиму и Семену Бостанику, — сурово заговорил он через минуту, — пусть соберут всех апостолов и ночью вырубят лед. Одни пусть рубят и выбрасывают, а другие нальют свежей воды. До утра надо подливать воду и взбалтывать ее, чтобы не замерзла.

Брат Семеон вышел и передал апостолам приказ Иннокентия. Но тут же вернулся и смущенно стал перед Иннокентием.

— Ах, черт вас возьми. Зачем ты снова здесь? Ну когда же я получу покой?

— Там какая-то подвода прибилась ко двору… с учеными. Какой-то профессор и с ним еще люди. Пять человек… Очень хотят тебя видеть.

— Профессор? Какой профессор и что ему нужно?

— Да, говорят, они ездят собирают молдавские песни, молдавские обычаи, изучают веру… Из Одессы они сами… хотят с тобой поговорить.

Иннокентий задумался. Ему давно хотелось поговорить с профессором такой специальности, он мечтал попасть а историю своего края как основатель новой веры, как глава церкви. Но все не было случая. И вдруг… Есть возможность увидеть свой портрет в книге ученого профессора, и о нем, об Иннокентии, будут говорить всюду, читать о его делах, его вере, его власти над Бессарабией.

А что если это ловушка? Если это разведка новой власти? Высмотрят все, разнюхают, а потом пришлют полицию с красными лентами на рукавах? Тогда что? Где тогда власть, митра, почет? А впрочем, разве он, Иннокентий, сумевший обвести вокруг пальца и Синод, и синодальную комиссию, и полицию, не сможет вывернуться? К тому же он им всего не покажет, не поведет в пещеры, не назовет количества людей в подземных кельях. Он только поверхностно ознакомит их с тем, что не опасно. Ведь теперь правительство провозгласило свободу веры, свободу совести. Так чего ж ему бояться? Теперь все секты свободно творят молитвы.

Иннокентий велел пригласить профессора и его сослуживцев к себе в келью. Вскоре перед ним предстали пятеро хорошо одетых людей. Они выглядели чрезвычайно импозантно и благородно, в руках у них были саквояжи из красной кожи.

Самый старший из них, высокий седой человек в дорогих мехах и золотых очках, поздоровался за всех и любезно спросил:

— Это вы — знаменитый создатель новой секты православной церкви отец Иннокентий?

Иннокентий пытливо осмотрел его. Но вид у пожилого мужа науки был такой кроткий, а седые волосы так безукоризненно причесаны, что Иннокентий успокоился и любезно ответил:

— Да, господин, это я Только основатель не секты, а молдавской церкви — иеромонах Иннокентий. А вы кто будете, простите за вопрос?

— Вы правы… вы правы. Ворваться в келью занятого делами церкви монаха и спрашивать, кто он, может только тот, кто не стыдится своего имени. Я профессор этнографии Смеречинский, а это мой коллега — профессор истории господин Егоров. Это наши два ассистента, а это, —

он указал рукой на представительного человека с широкой рыжей бородой и такими же рыжими волосами, — это наш носильщик и камердинер Степан Луценко.

Степан Луценко повернулся на свое имя и подставил левое ухо.

— Что говорите?

— Он у нас на одно ухо глухой, — объяснил профессор Смеречинский. — Ничего, ничего, Степан, — громче ответил ему профессор. — Это мы так, рекомендуемся святому отцу.

Степан снова стал у двери и одним глазом уставился на Иннокентия. Второй глаз был закрыт черной повязкой, и от этого лицо его казалось звериным. Иннокентий любезно выслушал профессора Смеречинского и предложил раздеться и перекусить.

— Весьма благодарен. Но вы уж позвольте не нарушать нашего обычая и оставить при себе нашего камердинера. Он у нас на правах товарища, заслуженный человек, на войне глаз и ухо потерял.

Иннокентий еще раз предложил раздеться. Он распорядился накрыть стол, а затем начал расспрашивать гостей, что слышно в Одессе насчет нового правительства, как будут жить без царя. На эти вопросы профессор Смеречинский махнул рукой.

— Отче Иннокентий, не трогайте нас с политикой. Мы, люди науки, мало понимаем в этих делах, и они нас не касаются. Лучше вы нам расскажите о себе, чтобы мы недолго отвлекали ваше внимание, а сегодня же и уехали.

Иннокентий запротестовал, услышав эти слова, и с искренним гостеприимством ответил:

— Э-э-э, нет, пан профессор, нет! От нас так быстро не выберетесь. Мы не любим скоро отпускать гостей. А особенно таких важных ученых. Простите нас, но мы вас заставим погостить и познакомиться с нами, чтобы вы там, в своем ученом обществе, если и станете рассказывать, так чтоб уж рассказывали правду. Да, кстати, ни сегодня, ни завтра я вам ничего не расскажу, потому что у нас большой праздник… Только после праздника.

Профессор и его компания согласились и подсели к столу. Иннокентий налил им по стакану вина. Профессор Смеречинский вежливо попросил разрешения послушать службу. Поколебавшись, Иннокентий согласился пустить его одного. Они оделись и вышли с профессором во двор. Там он подозвал к себе брата Семеона.

— Химу посади над люком, пусть послушает, о чем они будут говорить. Слышал? В случае чего — передашь мне.

Они спустились в подземную церковь «рая». Профессор Смеречинский почувствовал себя неспокойно в этом лабиринте коридоров, но переборол страх. Чем дальше они двигались, тем неувереннее чувствовал он себя. Наконец они спустились в подземную церковь, и профессор Смеречинский остолбенел, глядя на массу людей, что покорно молилась. Он не осмеливался о чем-то спрашивать Иннокентия, а встал в стороне и простоял всю службу. Господин профессор мог воочию убедиться, как глубоко одурманены эти забитые люди. На их лицах были словно написаны тупость и покорность. Каждый старательно бил поклоны перед Иннокентием. И что больше всего поразило профессора — это портреты Иннокентия, изображенного с шестью крыльями и с мечом в руке, которые висели на каждой стене и занимали всю ее от пола до потолка.

— Братья мои! Сегодня мы собрались, чтобы помолиться святому Феодосию. А завтра мы исполнимся благодати божьей. Вы погрязаете в грехах, вы утопаете в скверне, гаснет вера в единого бога и святого духа — Иннокентия. Господь велит мне испытать завтра вашу веру и крестить вас, чтобы восприняли вы благодать мою. И только крещеные войдут в рай, мною основанный, туда я поведу вас этой же весной, когда стану господарем всей Молдавии. Готовьтесь, братья мои. Готовьтесь к великому таинству божьему, и со смиренным сердцем пусть каждый придет ко мне креститься, как ходил сын божий к Иоанну Крестителю в пустыню. Аминь! — закончил он короткую проповедь.

Иннокентий сам себе не решался сказать, что он намеревается осуществить завтра. Он не осмеливался признаться самому себе в своих страшных замыслах, чтобы не выдать их, не изменить решения, укрытого глубоко в его сердце. Торопливо переоделся и вышел к профессору. Осведомился, не затянул ли службу. Но профессор был очень заинтересован и ничуть не устал, а мог бы простоять еще одну такую службу. Только он никак не мог понять, о каком крещении шла речь. Он немного понимал молдавский язык, схватил главное, но не знал, о каком крещении…

Иннокентия это несколько обеспокоило. Он торопливо ответил, что так велит закон его веры, что завтра должны быть крещены те люди, которые хотят спасти свои души. На этом он оборвал разговор и быстро направился в свою подземную келью.

Гостям отвели комнату, в которой постелили свежего сена, накрыли его коврами и дали подушки. Видно, гости очень устали, потому что сразу уснули. Об этом сообщила мироносица Хима. Она не стала больше подслушивать возле люка, ушла к Иннокентию.

В келье у Иннокентия были Хима и Семеон. К ним он и обратился:

— Ну, завтра… Все… Вы помогите мне, если хотите усидеть на месте. Нам некуда принимать новых, кельи переполнены, они сожрут нас и все, если не выйдут. Так вот, слушайте… Завтра я должен их крестить в силоамской купели… Завтра. Завтра они голые войдут в воду, и кто

выдержит, будет наш, а нет…

Он не договорил. Брат Семеон и Хима отшатнулись от него, в их широко открытых глазах был нескрываемый ужас.

— Как?.. Как ты сказал, голые?

— Да, голые… Этого хочет бог, церковь наша, вера наша… Этого требует обитель. Понимаете? Кто не пойдет — не наш, он уступит место новым, которых некуда уже принимать.

Иннокентий залпом выпил большой бокал вина.

— Хватит. Идите и готовьте людей к завтрашнему.

Он выпустил Семеона и Химу, а сам, не раздеваясь, лег в постель. Однако не спал до самого утра, вставал, ходил и пил вино. И только солнце на мгновение проглянуло сквозь лохматые тучи, как он велел ударить в колокол. Колокол загудел, и вся масса богомольцев вылезла из пещер. Иннокентий вышел в облачении и стал торопливо читать молитвы. Когда закончил, первым направился к бассейну, даже не оглядываясь, не зная, идут ли за ним. Но чувствовал, что толпа двинулась. Он был уверен, что она пойдет до конца. Он не ошибся — за ним ползло все это черно-серое море людей. Иннокентий остановился у бассейна, освятил воду, указал на нее рукой и громко выкрикнул:

— Креститесь все, кто верит в меня, кто хочет спасти свою душу! — Толпа дрогнула, но никто не сдвинулся. И вот в момент, когда никто не пошевелился, Иннокентий заколебался. Он ощутил большую опасность и понял, что это последняя ставка, что она может сорваться и

тогда…

Но что это? Старый Григорий Григориан раздевается первым. Он весь съежился, сбросил рубаху, потом постоял голый на краю бассейна и… прыгнул в воду. Стал в воде, скрестил руки на груди.

— Крестится раб божий Григорий во имя божье и во спасение души… — проговорил Иннокентий и брызнул на него водой.

А потом повернулся к толпе, поднял крест и громовым голосом выкрикнул:

— Кто же не хочет креститься, пусть будет проклят отныне и навеки.

Он занес крест над головами, словно собирался им побить всех. Толпа зашевелилась, застонала.

— Не проклинай нас, мы крестимся! Преотул чел маре, не проклинай нас, детей твоих!

И все шесть тысяч торопливо начали раздеваться и один за другим входить в бассейн. Проходили бассейн, на миг останавливались и принимали крещение. А Иннокентий стоял, кропил их водой, произносил молитвы. Он сам ужаснулся такой покорности. Дрожал всем телом, а длинная очередь быстро уменьшалась, один за другим отбегали одетые и влезали новые. И пока окончилось крещение, многие из них уже не могли влезть в бассейн, а корчились на снегу или лежали посиневшие, мертвые.

— Мир вам, братья мои, вы недостойны принять святых благ от господа! — перекрестил умерших Иннокентий и ушел к себе в келью.

Он приказал брату проследить за похоронами и возвратился к гостям. Вошел бледный и застал гостей такими же бледными и притихшими. Они ни о чем не спрашивали.

Иннокентий сел к столу и взволнованно приказал слуге:

— Обед, вина.

Его приказ мигом выполнили. На столе дымился обед. Иннокентий пригласил гостей, они рассаживались. Затем он благословил трапезу, налил всем вина.

— Вечная память умершим и долгих лет живым. За ваше здоровье! — Он поднял бокал.

Выпили. Иннокентий снова налил. Он будто заливал вином, подавлял какие-то чувства в себе и одновременна старался, чтобы гости не уяснили событий. И когда в головах немного зашумело, профессор Смеречинский любезно предложил:

— Отче, все же ваше вино, не в обиду, вам будь сказано, хотя и прекрасное, но легкое. Разрешите угостить вас, да и самим выпить настоящего шустовского коньяку.

Иннокентий весело согласился.

— А вы возите с собой?

— Да так, знаете, холодно теперь, погреться иногда…

Профессор Смеречинский раскупорил четыре бутылки и налил рюмки. Все выпили огненную жидкость и крякнули. Иннокентий оскалил зубы.

— А вы, скромный муж науки, знаете толк в вине. Добрая штука!

— На здоровье!

Профессор оживился, раскраснелся и весело приглашал пить еще.

Все заметно пьянели. Вскоре за столом начали петь. Иннокентий затянул какую-то непристойную песню и предложил компании позабавиться женщинами. По его приказу вошли мироносицы, и над трупами только что замученных людей рекой полилось вино, послышались веселые анекдоты, песни. Иннокентий совсем разошелся, он обнял Химу и притянул к себе. Вскоре она уже совершенно нагая стояла перед компанией. Иннокентий велел принести лохань и налить в нее вина. Так и сделали. Хима растянулась в лохани, а Иннокентий брал вино и кропил им ее.

— Во Иордане крещающейся тебе, господи, — затянул он.

Профессор Смеречинский весело хохотал, предлагал испробовать шампанского, которое он тоже привез. И вскоре под низким потолком Иннокентиевой кельи взлетела пробка от шампанского. Оно заискрилось в бокалах. Профессор просил Иннокентия благословить этот нектар — выпить первым.

Иннокентий встал, поднял бокал и выпил.

Еще не проглотил он всего, еще не успел и выплюнуть невыпитого, как вздрогнул вскрикнул и сел. Лицо искривилось, язык высунулся, он крикнул что-то непонятное. Все бросились к нему, но тут… погас свет, и комнату наполнил мрак. Только слышно было, как кто-то выскочил за дверь и крикнул:

— Коней!

Послышался топот четырех пар лошадей, кто-то закричал:

— Свет! Врача! Свет!

Зажгли свет. Иннокентий лежал посреди комнаты. Он уже не дышал, лицо было синее. Над ним стоял камердинер профессора Смеречинского и, подняв голову, дико хохотал, выкрикивая:

— Вот когда, вот когда я наступил тебе на грудь, проклятый! Смерть! Смерть!

Все, словно окаменевшие, смотрели на камердинера. А он постоял так и, даже не одеваясь, вышел во двор и побежал в поле. За ним не гнались. Не посмотрели даже, куда пошел этот странный человек. Только слышно было, как стонал, свистел в поле его голос. А может быть, и не голос, а дикий шальной северо-восточный ветер. «Рай» загудел. Из пещер на двор вылезли раяне, тревожно суетились, как пчелы в улье, когда гибнет матка. Мардарь и Бостанику сели на коней, умчались в степь догонять преступников. Но вскоре оба возвратились.

— Не догнали…

«Рай» собирался над трупом пророка…

* * *

Весной, обрабатывая виноградник, нашли труп камердинера профессора Смеречинского. Мардарь узнал в нем Василия Синику. Борода его выцвела под снегом, краска сошла, повязки не было. Василий лежал как живой. А еще через некоторое время прибрела и Соломония. Она села на могилу Синики и так просидела до утра следующего дня. Снова сидела до вечера, и только поздно ночью раяне согнали ее с могилы. Соломония встала, посмотрела безжизненным взглядом на гурьбу раян и, что-то тихо нашептывая, пошла степью.

И еще долго после того видели ее в селах: она ходила босая и оборванная и просила каждого вытащить из головы гвоздь. Она искала своего Синику и расспрашивала, как найти дорогу к нему.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Похоронив Иннокентия там же, в пещерах, раяне не разошлись, не прекратили своей деятельности. Апостолы объявили Иннокентия святым, а его место занял Семеон. «Рай» еще шире развернул свою деятельность; приходили новые люди, заселяли страшные пещеры и умирали после крещения от туберкулеза, воспаления легких…

1918 год. «Рай» стал на службу румынским оккупантам и гетманской реакции. Там скрывались шпионы «великой» Румынии, Петлюры, гетманские разведчики и польские офицеры.

1919 год. «Рай» — пристанице и убежище для бандитов, петлюровских шпионов и разведчиков.

1920-1921 годы. Расцвела полным цветом контрреволюционная деятельность монахов, которые превратили пещеру в убежище антисоветских элементов, арсенал оружия, подготавливаемого для борьбы с Советской властью. И только благодаря ЧК-ГПУ эту свору разогнали. Часть их выслали за границы УССР, часть расстреляли, некоторые остались на прежнем месте и вошли в коммуну «От тьмы к свету», организованную липецкой беднотой на бывшем подворье «рая». Впрочем, еще в 1925 году раяне, основавшие «новый рай» под руководством Василия Панаиты, осадили было коммуну, пытались уничтожить коммунаров и захватить усадьбу, но получили сокрушительный отпор со стороны бедноты — теперешних хозяев усадьбы — коммунаров. Бандитов снова уничтожили силами ГПУ, и на этом активная деятельность раян против коммуны закончилась. Но вплоть до 1930 года среди членов коммуны действовали бывшие активные сотрудники Иннокентия — его апостолы Герасим Мардарь и Семен Бостанику.

Последний отряд иннокентьевцев был ликвидирован в 1929 году, в этой операции принимал участие и автор книги. Эта небольшая, но мощная контрреволюционная банда существовала под прикрытием сельскохозяйственной артели в окрестностях Балты.

К роману «ГОЛГОФА»

Роман Л.Гомина (Александра Дмитриевича Королевича) «Голгофа» рассказывает о возникновении на территории Молдавии секты иннокентьевцев и о ее чудовищных преступлениях.

Роман написан более четверти столетия назад. Отдельные его части печатались в 30-х годах в литературно-художественном журнале «Металевi днi» (Одесса); в 1934 году книга была подготовлена к изданию, но впервые полностью издана только в 1959 году на Украине.

Лесь Гомин родился в 1900 году в г.Черкассы в бедной рабочей семье. Писать он начал давно. Его стихи, фельетоны и рассказы, публицистические статьи появляются в периодической печати уже в годы гражданской войны. С 1924 года Л.Гомин — член Союза писателей. Он активно сотрудничает во многих журналах, газетах. В 1928-1929 гг. Лесь Гомин работает в Тирасполе, и его статьи часто появляются в газете «Плугарул Рошу» («Красный пахарь»). Умер Лесь Гомин в 1958 году.

* * *

События, описываемые в романе «Голгофа», тесно связаны с теми социально-политическими явлениями, которые имели место в России накануне революции 1905-1907 годов, в период наступления реакции. Царское правительство, напуганное ростом революционного движения в стране, принимало все меры к тому, чтобы задушить в зародыше борьбу рабочих и крестьян против помещиков и капиталистов. В этих условиях, наряду с кнутом и виселицей, царизм широко использует религию, церковь. Стараясь отвлечь трудящихся от революционной борьбы, господствующие классы стремятся насаждать среди них религиозные верования. Для этого используются самые различные формы пропаганды. В канун революционных событий 1905 года на заводах и фабриках под контролем царской охранки создаются фальшивые рабочие организации, возглавляемые, как правило, духовенством («зубатовщина»). В то же время с благословения церкви разжигается национальная рознь, одни народы натравливаются на другие; по стране организуются кровавые еврейские погромы, в Закавказье — армяно-татарская резня.

В годы революционного подъема, предшествовавшего революции 1905 года, а также в период господства реакции духовенство проявляет большую активность в организации «нетленных мощей», в объявлении «чудотворных икон» и «святых мест». Повсеместно подвизаются пророки и пророчицы, провидцы и прорицатели, которые на все лады гнусавят о скором конце мира, угрожают карами господними, призывают молиться, чтобы обеспечить себе вечное блаженство в загробном мире. На этом фоне возникла зловещая фигура Иоанна Кронштадтского, развернулась деятельность, в прошлом конокрада, «провидца» Григория Распутина, в Бессарабии — иеромонаха Иннокентия, чудотворца из Косоуц, о чудовищных преступлениях которого рассказывает роман «Голгофа».

В годы реакции церковники развернули активную деятельность. Они принимают участие в создании черносотенных организаций типа «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела», «Русская монархическая партия», призванных по указке правящей верхушки стоять на страже престола, искоренять «крамолу».

Банды черносотенцев, во главе которых стояли крупнейшие, князья церкви — митрополит Владимир, архиепископ Тихон, в будущем патриарх русской православной церкви, епископы Гермоген, Никон, Серафим, мракобес Иоанн Кронштадтский и др., разгоняли демонстрации, нападали на рабочие собрания, избивали бастующих, организовывали террористические акты против революционных, прогрессивных деятелей.

Духовенство рука об руку с карателями чинило кровавую расправу над революционным народом. Местные пастыри «заботливо» составляли списки «виновных» и передавали их в руки палачей. Отправляя царские войска на расправу, попы служили молебны о победе над «внутренними врагами», окропляли пулеметы святой водой. Некоторые органы печати русского духовенства, как, например, «Почаевские известия», открыто призывали к массовому черному террору. Проповедники тьмы и мракобесия, как никогда раньше, в годы реакции получают большие полномочия… Клерикалы наводняют Государственную думу и играют крупную роль в политической жизни.

В статье «Духовенство на выборах и выборы духовенства», посвященной избирательной кампании в IV Государственную думу, В.И.Ленин указывает, что в 46 губерниях Европейской России было выбрано 7990 уполномоченных, из них 6516 священников. Последние составили 82 процента.

Реакция в этот период стремится проникнуть во все поры жизни, убить все передовое. Чтобы отвлечь массы от революционной борьбы, внушить им реакционные идеи, делаются нападки на революционную теорию марксизма-ленинизма, попытки исказить, опошлить великое учение пролетариата. В это время среди буржуазной интеллигенции создаются различного рода религиозно-философские общества, в литературе проповедуются мистика, пессимизм, пошлость и разврат.

Широкое распространение в буржуазной среде, особенно в интеллигентских кругах, получили течения «богоискательство» и «богостроительство».

В обстановке упадка общественного движения пропаганда религии, рост религиозных настроений представляли серьезную опасность для дела революции. Учитывая это, Владимир Ильич Ленин в период революционных событий и в годы реакции выступает с целым рядом статей, в которых раскрывает социальные корни религии, ее роль в классовом обществе, несовместимость религиозных взглядов с партийным, марксистским мировоззрением. В декабре 1905 года появляется статья В.И.Ленина «Социализм и религия», в 1909 году — «Об отношении рабочей партии к религии», «Классы и партии в их отношении к религии и церкви».

Сокрушительный удар по идеализму, поповщине, мракобесию был нанесен появлением выдающегося труда В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».

В условиях господства реакции, разгула черносотенных банд в России, активизации клерикализма зародилась в Молдавии секта иннокентьевцев, развернулась тлетворная деятельность крупного афериста в рясе — иеромонаха Иннокентия.

* * *

Книга «Голгофа» до последнего времени не была известна массовому молдавскому читателю, хотя события, описываемые в романе, развертывались главным образом на территории Бессарабии.

В романе автор без прикрас рассказывает о чудовищных преступлениях, совершенных проходимцем и жуликом иеромонахом Иннокентием с позволения и при прямом участии высших духовных и светских властей.

Сюжетная канва книги основана на достоверных фактах, взятых из жизни молдавских монастырей в период между революцией 1905-1907 гг. и Великой Октябрьской социалистической революцией.

Многие действующие лица выведены под своими собственными именами. Некоторые из них еще живы и с ужасом вспоминают свои прежние заблуждения, раскаиваются в них и жалеют о содеянном.

Центральной фигурой романа является пройдоха и жулик Иван Левизор (в монашестве — иеромонах Иннокентий), уроженец села Косоуцы ныне Сорокского района Молдавской ССР.

В Косоуцах и сейчас еще живет немало людей, которые помнят хулиганские проделки и пьяные выходки Ивана Левизора. Уличенный в краже, боясь ответственности, Иван Левизор бежит из села и укрывается в Добруджском монастыре (село Добруджа, Резинский район, МССР), став послушником. Через два года он был изгнан из монастыря за распутный образ жизни. Иван попытался снова вернуться в отчий дом, но его отец наотрез отказался принять под свой кров сына-забулдыгу. Вскоре после этого Иван Левизор появился на одесских рынках. Он промышлял игрой на шарманке, а также покупкой и перепродажей краденого. В это время его знают все притоны Одессы, он здесь свой человек.

Жизнь одесского базара, полная опасностей и тревог, скоро, однако, наскучила Левизору. Его снова потянуло в тихую обитель — в монастырь. Перекочевывая из одного монастыря в другой, которых было в избытке в царской России, Иван проходит школу мошенничества. В начале 1908 года он поступает в Балтский монастырь, и отсюда начинается его карьера.

Монастырское начальство заметило ловкого и на редкость угодливого, расторопного инока. Инок был обласкан отцом Амвросием, настоятелем Балтского монастыря, и вскоре его постригли в иеродиаконы. Ивана нарекли новым именем, именем Иннокентия. Прошло совсем немного времени, и иеродиакон Иннокентий уже посвящен в сан иеромонаха.

Была к другая причина быстрого продвижения инока по иерархической монастырской лестнице. Отец Амвросий в лице афериста и жулика Ивана Левизора увидел своего собрата.

О настоятеле Балтского монастыря ходили слухи как о человеке с «запутанным прошлым», пришедшим в монастырь, чтобы под черной рясой скрыть свои не менее черные поступки в миру.

Архиепископ Амвросий, сын крупного дворянина, в студенческие годы был замешан в нашумевшем деле по изнасилованию дочери богатого помещика, покончившей самоубийством.

Только благодаря связям родителей ему удалось избежать каторги, но зато пришлось распроститься со «светом» и очутиться в глухой провинции в роли учителя гимназии. Но и отсюда его изгнали в связи с очередным скандалом с ученицей. Сколько еще было совершено им грязных дел до появления в сане епископа в Балтской обители — мало кому известно. Поэтому для викария Амвросия авантюрист Иван Левизор был сущей находкой. Они нашли общий язык.

Чтобы приумножить доходы Балтского монастыря, Иннокентий предлагает сотворить «чудо» — объявить давно умершего бывшего настоятеля монастыря Феодосия Левицкого «святым», а его мощи — «нетленными». Эту авантюру охотно поддержал каменец-подольский архиерей Чичагов, друг и собутыльник настоятеля Балтского монастыря.

В грязной истории с «нетленными мощами» были замешаны не только отцы церкви, но и светские власти и даже полицейские чины. В типографии Фесенко в г.Одессе были тайно отпечатаны тысячи открыток-портретов Феодосия Левицкого, и черная братия Балтского монастыря расползлась по всей Бессарабии и югу Украины, извещая народ о необычайном событии, происшедшем в стенах Балтского монастыря. Они раздавали открытки, призывали верующих поклониться нетленным мощам праведника и исцелителя отца Феодосия и послушать проповеди «провидца» Иннокентия.

Пышно и торжественно было организовано в мае 1908 года перенесение «нетленных» мощей отца Феодосия с Никольского кладбища г.Балты в один из храмов монастыря. Во время этой церемонии пройдохой Иннокентием были ловко разыграны чудеса «исцеления». С этого времени монастырь в Балте стал центром паломничества темного люда. Сюда начали стекаться тысячи обманутых молдаван и украинцев, чтобы послушать проповедь иеромонаха Иннокентия, найти утешение в горе, «исцеление» от недугов. Имя новоявленного пророка не сходит с уст верующих. О нем говорит вся Бессарабия, сочиняют замысловатые истории.

Из села в село, из дома в дом ходили пилигримы из Балтского монастыря, а также мироносицы отца Иннокентия и рассказывали о «великих чудесах». Они призывали во имя спасения, искупления от грехов бросать все и следовать за пророком.

«Бросайте дом, ибо он не нужен, бросайте жену, ибо она стелет вам путь к дьяволу, бросайте детей, ибо дети — забота для головы и погибель для сердца; готовьтесь к встрече с богом!» — таков был лейтмотив проповеди Иннокентия и его приверженцев.

В условиях жесточайшего экономического гнета, политического бесправия, безысходной нужды, темноты и забитости крестьянского люда эта подлая пропаганда находила себе питательную почву. Немало людей попалось на удочку сектантов. Одни — одурманенные проповедями иннокентьевцев, другие — под действием шантажа и угроз — продавали за бесценок свое имущество, а вырученные деньги жертвовали на монастырь «святого духа». Крестьяне оставляли семьи и пополняли армию бродячих проповедников, призывающих совершить поход из ада в рай.

Молва о «нетленных мощах» и провидце Иннокентии далеко шагнула за пределы Украины и Молдавии. Богатства текли золотым ручьем в Балтскую обитель, духовенство ликовало.

Светские власти закрывали глаза на чудовищные преступления, которые совершались проходимцем и жуликом иеромонахом Иннокентием. Сквозь пальцы смотрели на это и духовные власти. Те и другие прекрасно понимали, что рост религиозных настроений среди населения был одним из спасительных средств от распространения революционных идей, которые все глубже проникали в сознание трудящихся Бессарабии, особенно под влиянием революционных событий 1905-1907 гг. Однако вся история с «нетленными» мощами в Балтском монастыре, действия новоявленного пророка начали принимать скандальный характер. Некоторые ревнители православия из числа князей церкви были возмущены грубой работой своих духовных коллег. Они понимали, что фарс с открытием мощей может быть широко использован для разоблачения темных сторон деятельности церкви.