Сага о Форсайдах

      - Но ведь это... - начал было Сомс, но вовремя остановился и добавил: - Так вы хотите сказать, что мы должны это проглотить?
      - Боюсь, что так, и заесть сахаром.
      - У Флер завтра вечер?
      - Да.
      - Я приду и буду наблюдать.
      Майкл мысленно представил себе своего тестя в виде субъекта в штатском, поставленного на страже у стола со свадебными подарками.
      Но, несмотря на напускное равнодушие, Майкл был задет. Он знал, что его жене нравится коллекционировать знаменитостей, что она порхает и своими чарами старается привлечь нужных ей людей. Раньше он только снисходительно ей удивлялся, но сейчас почувствовал в этом нечто большее, чем невинную забаву. Быстрота, с которой загоралась и гасла ее улыбка, словно под стрижеными волосами был скрыт выключатель; живые повороты прелестной открытой шеи; искусно, если и недостаточно искусно скрытая игра красивых глаз; томность и дрожание белых век; выразительные руки, которыми она легко и изящно лепила себе карьеру, - от всего этого Майклу вдруг стало больно. Правда, она это делает для него и для Кита! Говорят, француженки помогают своим мужьям делать карьеру. В ней есть французская кровь. А может быть, это стремление к идеалу, желание иметь все самое лучшее и быть лучше тех, кто ее окружает? Так размышлял Майкл. Но в среду вечером он тревожно всматривался в лица гостей, стараясь поймать иронические взгляды.
      Сомс следовал иному методу. У него в сознании все решалось проще, чем у человека, который критикует днем, а ночью обнимает. Он не видел оснований, почему Флер не собирать у себя аристократов, лейбористских членов палаты, художников, послов, всяких молодых идиотов и даже писателей, если эти люди ее интересуют. Он несколько наивно рассуждал, что чем выше они стоят, тем меньше шансов впутаться из-за них в какую-нибудь неприятную историю; и, пожалуй, денег взаймы они не попросят. Его дочь не хуже, если не лучше, всех этих людей. Он был глубоко оскорблен тем, что кто-то считает, будто она всеми силами старается привлечь их к себе. Нет, не она за ними охотится, а они за ней. Он стоял у стены, под картиной Фрагонара, которую он подарил Флер. Седой, с аккуратно подстриженными волосами и энергичным подбородком, он обводил глазами комнату, ни на ком не задерживаясь взглядом, как человек, который видел в жизни много, но интересного нашел мало. Его можно было принять за какого-нибудь посланника.
      Перед ним, повернувшись к нему спиной, остановилась молодая женщина с короткими золотисто-рыжими волосами; она разговаривала с глуповатым на вид человеком, который все время потирал руки. Сомсу слышно было каждое слово.
      - Не правда ли, эта маленькая Монт ужасно забавна? Посмотрите на нее, она разговаривает с "доном Фернандо"; можно подумать, что он для нее все. А, вот Бэшли! Как она к нему разлетелась! Прирожденная выскочка! Но она ошибается - таким путем "салона" не создашь. Создать "салон" может человек умный, с ярко выраженной индивидуальностью; человек, презирающий общественное мнение. Она для этой роли не годится. Да и кто она, в сущности, такая?
      - Деньги? - подсказал собеседник.
      - Не так уж много. А Майкл так в нее влюблен, что даже поглупел. Впрочем, и парламент на него действует. Вы слышали их разговоры об этом фотгартизме? Продукты питания, дети, будущее - невероятная скука!
      - Новизна, - промурлыкал глуповатый человек, - вот мания нашего века.
      - Досадно, когда такое ничтожество старается выдвинуться и пускает в ход такую чепуху, как этот фоггартизм. Вы читали книгу Фоггарта?
      - Нет. А вы?
      - Конечно нет! Мне жаль Майкла. Эта маленькая выскочка его эксплуатирует.
      Сомс, очутившись словно в западне, не выдержал и засопел. Почувствовав, быть может, ветерок, молодая женщина оглянулась и увидела такие холодные серые глаза и такое хмурое лицо, что поспешила отойти.
      - Кто этот мрачный старик? - спросила она своего собеседника. - Я даже испугалась.
      Глуповатый джентльмен предположил, что это бедный родственник: видимо, он здесь ни с кем не знаком.
      А Сомс направился прямо к Майклу.
      - Кто эта молодая женщина с рыжими волосами?
      - Марджори Феррар.
      - Она предательница. Выгоните ее!
      Майкл опешил.
      - Но мы ее очень хорошо знаем. Она - дочь лорда Чарлза Феррара и...
      - Выгоните ее! - повторил Сомс.
      - Откуда вы знаете, сэр, что она предательница?
      - Я только что слышал, как она повторила то, что было в заметке, и прибавила еще кое-что похуже.
      - Но она у нас в гостях.
      - Недурна гостья! - сквозь зубы проворчал Сомс.
      - Нельзя выгонять гостей. А кроме того, она внучка маркиза. Скандал будет грандиозный.
      - Ну, так устройте скандал!
      - Приглашать мы ее больше не будем, но, право же, это все, что можно сделать.
      - Вот как? - сказал Сомс и, отойдя от зятя, направился к той, на которую только что донес. Майкл, взволнованный, последовал за ним. Ему еще не приходилось видеть тестя приготовившимся к прыжку. Подойдя, он услышал, как Сомс сказал негромко, но очень внятно:
      - Сударыня, вы были так любезны, что назвали мою дочь выскочкой назвали в ее же доме.
      Майкл видел, как молодая женщина оглянулась и с видом обиженным и наглым широко раскрыла свои холодные голубые глаза. Потом она засмеялась, а Сомс сказал:
      - Вы предательница. Будьте добры удалиться.
      Вокруг стояло человек шесть, и все они слышали! Проклятье! А он Майкл - хозяин дома! Выступив вперед, он взял под руку Сомса и спокойно сказал:
      - Довольно, сэр! Ведь мы не на мирной конференции.
      Все притихли; никто не шелохнулся. Только глуповатый джентльмен потирал свои белые руки.
      Марджори Феррар сделала шаг по направлению к двери.
      - Я не знаю, кто этот человек, - сказала она, - но он - лжец!
      - Неправда!
      Бросил это слово смуглый молодой человек. Он смотрел на Марджори Феррар; их взгляды встретились.
      И вдруг Майкл увидел Флер. Очень бледная, она стояла за его спиной. Конечно, слышала все! Она улыбнулась, подняла руку и сказала:
      - Сейчас будет играть мадам Карелли.
      Марджори Феррар направилась к двери; глуповатый джентльмен следовал за ней, все еще потирая руки, словно снимая с себя ответственность за инцидент. Сомс, как собака, для верности шел за ними; за Сомсом шагал Майкл. Донеслись слова: "Как забавно!" Послышался заглушенный смех. Парадная дверь захлопнулась. Инцидент был исчерпан.
      Майкл вытер пот со лба. Он восхищался своим тестем и в то же время досадовал: "Заварил старик кашу!" Он вернулся в гостиную. Флер стояла у клавикордов с таким видом, словно ничего не случилось. Но Майкл заметил, что ее пальцы вцепились в платье, и сердце у него заныло. Волнуясь, он ждал последней ноты.
      Сомс поднялся наверх и там, в кабинете Майкла, перед "Белой обезьяной", проанализировал свой поступок. Он ни о чем не жалел. Рыжая кошка! "Прирожденная выскочка"! "Деньги?" - "Не так уж много". Ха! "Это ничтожество"! Так она - внучка маркиза? Ну что ж, он указал нахалке на дверь. Все, что было в нем сильного и смелого, все, что восставало против покровительства и привилегий, - дух, унаследованный от предков, все возмутилось в нем. Кто они - эти аристократы? Какое право имеют напускать на себя важность? Нахалы! Многие из них - потомки тех, кто поднялся на высоту только благодаря грабежам и маклерству! И кто-то осмелился назвать его дочь - его дочь - выскочкой! Да он пальцем не шевельнет, шагу лишнего не ступит, хоть бы ему предстояло встретиться с самим королем! Если Флер нравится окружать себя этими людьми, то почему бы ей этого не делать? Неожиданно у него замерло сердце. А вдруг она скажет, что он погубил ее "салон"? Ну что ж! Ничего не поделаешь. Лучше было сразу покончить с этой мерзавкой и уяснить себе положение. "Я не буду ждать Флер, - подумал он. - Буря в стакане воды!"
      Когда он поднимался по лестнице в свою комнату, до него донеслись звуки клавикордов. Он подумал, не просыпается ли от этой музыки его внук. Вдруг послышалось ворчание, и Сомс подскочил. Ах, эта собака лежит у двери, ведущей в комнату бэби! Жаль, что Дэнди не было внизу, уж он бы прокусил чулки этой рыжей кошке! Сомс поднялся наверх и посмотрел на дверь комнаты Фрэнсиса Уилмота, находившейся как раз против его комнаты.
      Очевидно, молодой американец тоже кое-что подслушал; но с ним говорить об этом нельзя - ронять свое достоинство! И, захлопнув свою дверь, чтобы звуки клавикордов не долетали до него. Сомс крепко закрыл глаза.
      VII
      ЗВУКИ В НОЧИ
      Майкл никогда не видел Флер плачущей, и сейчас, когда она лежала ничком на кровати и, уткнувшись в одеяло, старалась заглушить рыдания, он почувствовал чуть ли не панический страх. Когда он коснулся ее волос, она затихла.
      - Не падай духом, любимая, - сказал он ласково. - Не все ли равно, что говорят, если это неправда.
      Она приподнялась и села, скрестив ноги. Волосы у нее были растрепаны, заплаканное лицо раскраснелось.
      - Кому какое дело - правда это или неправда! Важно то, что меня заклеймили.
      - Ну что же, и мы ее заклеймили кличкой "предательница".
      - Как будто этим поможешь делу! За спиной все мы говорим друг о друге. На это никто не обращает внимания. Но как я покажусь теперь в обществе, когда все хихикают и считают меня выскочкой? В отместку она оповестит весь Лондон. Разве я могу теперь устраивать вечера?
      Оплакивает ли она свою карьеру, или его? Майкл подошел к ней сзади и обнял ее.
      - Мало ли что думают люди, моя детка. Рано или поздно это нужно понять.
      - Ты сам не желаешь этого понять. Если обо мне думают плохо, я не могу быть хорошей.
      - Считаться надо только с теми, кто тебя действительно знает.
      - Никто никого не знает, - упрямо сказала Флер. - Чем лучше люди относятся, тем меньше они знают; и никакого значения не имеет, что они, в сущности, думают.
      Майкл опустил руки. Флер молчала так долго, что он опять обошел кровать и заглянул ей в лицо, хмурившееся над подпиравшими его ладонями. Столько грации было в ее позе, что ему стало больно от любви к ней. И оттого, что ласки только раздражали ее, ему было еще больнее.
      - Я ее ненавижу! - сказала она наконец. - Если я смогу ей повредить, я это сделаю.
      Он тоже непрочь был отомстить "Гордости гедонистов", но ему не хотелось, чтобы Флер думала о мести. У нее это было серьезнее, чем у него, потому что он, в сущности, был неспособен причинять людям зло.
      - Ну, дорогая моя, может быть, мы ляжем спать?
      - Я сказала, что не буду устраивать вечера. Нет, буду!
      - Отлично, - сказал Майкл. - Вот и молодец.
      Она засмеялась. Это был странный смех, резко прозвучавший в ночи. Майкла он не успокоил.
      В ту ночь все бодрствовали в доме. Сомса мучили ночные страхи, которые за последнее время улеглись было под влиянием сигар и пребывания на свежем воздухе во время игры в гольф. И мешали эти проклятые часы, неуклонно отбивавшие время, а между тремя и четырьмя послышался шорох, словно кто-то бродил по дому.
      То был Фрэнсис Уилмот. Молодой человек пребывал в странном состоянии с той самой минуты, как снял с Сомса обвинение во лжи. Сомс не ошибся: Фрэнсис Уилмот тоже слышал, как Марджорп Феррар чернила хозяйку дома, но в тот самый момент, когда он выступил с протестом, на него нашло ослепление. Эти голубые глаза, смотревшие на него вызывающе, казалось, говорили: "Молодой человек, вы мне нравитесь!" И теперь этот взгляд его преследовал. Стройная нимфа с белой кожей и золотисто-рыжими волосами, дерзкие голубые глаза, веселые красные губы и белая шея, душистая, как сосновое дерево, нагретое солнцем, - забыть он ее не мог. Весь вечер он следил за ней, но было что-то жуткое в том, какое неизгладимое впечатление она произвела на него в тот последний момент. Теперь он не мог заснуть. Хоть он и не был ей представлен, но знал, что ее зовут Марджори Феррар, и это имя ему нравилось. Он вырос вдали от городов, мало знал женщин, и она казалась ему совсем особенной, необыкновенной. А он изобличил ее во лжи! Волнение его было так велико, что он выпил всю воду из графина, оделся и потихоньку стал спускаться с лестницы. Когда он проходил мимо Дэнди, собака заворочалась, словно хотела сказать: "Странно, но эти ноги мне знакомы!" Он спустился в холл. Молочный свет лился в полукруглое окно над дверью. Закурив папиросу, Фрэнсис Уилмот присел на мраморный ларь-саркофаг. Это настолько его освежило, что он встал, повернул выключатель, взял телефонную книжку и машинально отыскал букву "Ф". Вот ее адрес: "Феррар, Марджори. Ривер Студиос, Рэн-стрит, З".
      Погасив свет, он осторожно снял дверную цепочку и вышел на улицу. Он знал, как пройти к реке, и направился туда.
      Был тот час, когда звуки, утомленные, засыпают, и можно услышать, как летит мотылек. Воздух был чистый, не отравленный дымом; Лондон спал в лучах луны. Мосты, башни, вода - все серебрилось и казалось отрезанным от людей. Даже дома и деревья отдыхали, убаюканные луной, и словно повторяли вслед за Фрэнсисом Уилмотом строфу из "Старого моряка" [4].
      О милый сон, по всей земле
      И всем отраден он!
      Марии вечная хвала!
      Она душе моей дала
      Небесный милый сон.
      Он свернул наудачу вправо и пошел вдоль реки. Никогда еще не приходилось ему бродить по большому городу в этот мертвый час. Замерли страсти, затихла мысль о наживе; уснула спешка, сном забылись страхи; кое-где ворочается человек на кровати; кто-нибудь испускает последний вздох. Внизу на воде темными призраками казались лихтеры и баржи, красные огоньки светились на них; фонари вдоль набережной горели впустую, словно вырвались на свободу. Человек притаился, исчез. Во всем городе бодрствовал он один и делал - что? От природы находчивый и сообразительный, молодой человек был неспособен поставить диагноз и уж во всяком случае не видел ничего смешного в том, что бесцельно бродит ночью по городу. Вдруг он почувствовал, что сможет вернуться домой и заснуть, если ему удастся взглянуть на ее окна. Проходя мимо галереи Тэйта, он увидел человека; пуговицы его блестели в лучах луны.
      - Скажите, полисмен, где Рэн-стрит?
      - Прямо, пятая улица направо.
      Фрэнсис Уилмот снова зашагал. Луна опускалась за дома, ярче сверкали звезды, дрожь пробежала по деревьям. Он свернул в пятую улицу направо, прошел квартал, но дома не нашел. Было слишком темно, чтобы различить номера. Снова повстречался ему человек с блестящими пуговицами.
      - Скажите, полисмен, где Ривер Студиос?
      - Вы прошли мимо; последний дом по правой стороне.
      Фрэнсис Уилмот повернул назад. Вот он - этот дом! Молодой человек остановился и посмотрел на темные окна. За одним из этих окон - она! Поднялся ветер, и Фрэнсис Уилмот повернулся и пошел домой. Осторожно, стараясь не шуметь, поднялся он по лестнице мимо Дэнди, который снова приподнял голову и проворчал: "Еще более странно, но это те же самые ноги!" - потом вошел в свою комнату, лег и заснул сладким сном.
      VIII
      ВОКРУГ ДА ОКОЛО
      За завтраком все обходили молчанием инцидент, происшедший накануне, но это не удивило Сомса: естественно, что в присутствии молодого американца говорить не следует; однако Сомс заметил, что Флер бледна. Ночью, когда он не мог заснуть, в нем зародились опасения юридического порядка. Можно ли в присутствии шести человек безнаказанно назвать "предательницей" даже эту рыжую кошку? После завтрака он отправился к своей сестре Уинифрид и рассказал ей всю историю.
      - Прекрасно, мой милый, - одобрила она. - Мне говорили, что эта молодая особа очень бойка. Знаешь ли, у ее отца была лошадь, которую побила французская лошадь - не помню ее клички - на этих скачках в... ах, боже мой, как называются эти скачки?
      - Понятия не имею о скачках, - сказал Сомс.
      Но к вечеру, когда он сидел о "Клубе знатоков", ему подали визитную карточку:
      Лорд Чарльз Феррар Хай Маршес
      У него задрожали было колени, но на выручку ему пришло слово "выскочка", и он сухо сказал:
      - Проводите его в приемную.
      Он не намерен был спешить из-за этого субъекта и спокойно допил чай, прежде чем направиться в этот малоуютный уголок клуба.
      Посреди маленькой комнаты стоял высокий худощавый джентльмен с закрученными кверху усами и моноклем, словно вросшим в орбиту правого глаза. Морщины пролегли на его худых увядших щеках, в густых волосах пробивалась у висков седина. Сомсу нетрудно было с первого же взгляда почувствовать к нему антипатию.
      - Если не ошибаюсь, мистер Форсайт?
      Сомс наклонил голову.
      - Вчера вечером, в присутствии нескольких человек, вы бросили моей дочери в лицо оскорбление.
      - Да. Оно было вполне заслужено.
      - Значит, вы не были пьяны?
      - Ничуть.
      Его сухие, сдержанные ответы, казалось, привели посетителя в замешательство. Он закрутил усы, нахмурился, отчего монокль глубже врезался в орбиту, и сказал:
      - У меня записаны фамилии тех, кто при этом присутствовал. Будьте добры написать каждому из них в отдельности, что вы отказываетесь от этих слов.
      - И не подумаю.
      С минуту длилось молчание.
      - Вы, кажется, стряпчий?
      - Адвокат.
      - Значит, вам известно, каковы могут быть последствия вашего отказа.
      - Если ваша дочь пожелает подать в суд, я буду рад встретиться с ней там.
      - Вы отказываетесь взять свои слова обратно?
      - Категорически.
      - В таком случае, до свидания!
      - До свидания!
      Сомс был бы рад поколотить посетителя, но вместо этого он отступил на шаг, чтобы дать ему пройти. Вот наглец! Ему ясно вспомнился голос старого дяди Джолиона, когда он еще в восьмидесятых годах говорил о ком-то: "кляузный человечишка, стряпчий". И он почувствовал потребность отвести душу. Конечно, "Старый Монт" знает этого субъекта; нужно повидаться с ним и расспросить.
      В клубе "Аэроплан" он застал не только сэра Лоренса Монта, казавшегося необычайно серьезным, но и Майкла, который, видимо, рассказал отцу о вчерашнем инциденте. Сомс почувствовал облегчение: ему тяжело было бы говорить об оскорблении, нанесенном его дочери. Сообщив о визите лорда Феррара, он спросил:
      - Этот... Феррар - каково его положение?
      - Чарли Феррар? Он кругом в долгах; у него есть несколько хороших лошадей, и он - прекрасный стрелок.
      - На меня он не произвел впечатления джентльмена, - сказал Сомс.
      Сэр Лоренс поднял брови, словно размышляя о том, что ответить на это замечание, высказанное о человеке с родословной человеком, таковой не имеющим.
      - А его дочь отнюдь не леди, - добавил Сомс.
      Сэр Лоренс покачал головой.
      - Сильно сказано, Форсайт, сильно сказано! Но вы правы - есть у них какая-то примесь в крови. Шропшир - славный старик, его поколение не пострадало. Его тетка была...
      - Он назвал меня стряпчим, - мрачно усмехнувшись, сказал Сомс, - а она назвала меня лжецом. Не знаю, что хуже.
      Сэр Лоренс встал и посмотрел в окно на Сент-Джемс" стрит. У Сомса зародилось ощущение, что эта узкая голова, высоко посаженная над тонкой прямой спиной, в данном случае окажется ценнее его собственной. Тут приходилось иметь дело с людьми, которые всю жизнь говорили и делали, что им вздумается, и нисколько не заботились о последствиях; этот баронет и сам так воспитан - ему лучше знать, что может прийти им в голову.
      - Она может обратиться в суд, Форсайт. Ведь это было на людях. Какие вы можете привести доказательства?
      - Я своими ушами слышал.
      Сэр Лоренс посмотрел на уши Сомса, словно измеряя их длину.
      - Гм! А еще что?
      - Эта заметка в газете.
      - С газетой она договорится. Еще?
      - Ее собеседник может подтвердить.
      - Филип Куинси? - вмешался Майкл. - На него не рассчитывайте.
      - Что еще?
      - Видите ли, - сказал Сомс, - ведь этот молодой американец тоже кое-что слышал.
      - А, - протянул сэр Лоренс. - Берегитесь, как бы она им тоже не завладела. И это все?
      Сомс кивнул. Как подумаешь - маловато!
      - Вы говорите, что она назвала вас лжецом. Вы тоже можете подать на нее в суд.
      Последовало молчание; наконец Сомс сказал:
      - Нет! Она - женщина.
      - Правильно, Форсайт! У них еще сохранились привилегии. Теперь остается только выжидать. Посмотрим, как повернутся события. "Предательница"! Должно быть, БЫ себе не представляете, во сколько вам может влететь это слово?
      - Деньги - вздор! - сказал Сомс. - Огласка - вот что плохо!
      Фантазия у него разыгралась: он уже видел себя в суде. Вот он оглашает злобные слова этой нахалки, бросает публике и репортерам слово "выскочка", сказанное об его дочери. Это единственный способ защитить себя. Тяжело!
      - Что говорит Флер? - неожиданно обратился он к Майклу.
      - Война во что бы то ни стало.
      Сомс подпрыгнул на стуле.
      - Как это по-женски! Женщины лишены воображения.
      - Сначала я тоже так думал, сэр, но теперь сомневаюсь. Флер рассуждает так: если не схватить Марджори Феррар за волосы, она будет болтать направо и налево; если же предать дело огласке, она не сможет причинить вреда.
      - Пожалуй, я зайду к старику Шропшир, - сказал сэр Лоренс. - Наши отцы вместе стреляли вальдшнепов в Албании в пятьдесят четвертом году.
      Сомс не понимал, какое это может иметь отношение к делу, но возражать не стал. Маркиз - это, как-никак, почти герцог; быть может, даже в наш демократический век он пользуется влиянием.
      - Ему восемьдесят лет, - продолжал сэр Лоренс, - страдает подагрой, но все еще трудолюбив как пчела, Сомс не мог решить, хорошо это или плохо.
      - Откладывать не стоит, пойду к нему сейчас.
      На улице они расстались; сэр Лоренс повернул на север, по направлению к Мейферу.
      Маркиз Шропшир диктовал своему секретарю письмо в Совет графства, настаивая на одном из пунктов своей обширной программы всеобщей электрификации. Один из первых встал он на защиту электричества и всю жизнь был ему верен. Это был невысокий, похожий на птицу старик с розовыми щеками и аккуратно подстриженной белой бородкой. Одетый в мохнатый суконный костюм с синим вязаным галстуком, продетым в кольцо, он стоял в своей любимой позе: одну ногу поставил на стул, локтем оперся о колено и подпер подбородок рукой.
      - А, молодой Монт! - сказал он. - Садитесь.
      Сэр Лоренс сел и положил ногу на ногу. Ему приятно было слышать, что в шестьдесят шесть лет его называют "молодым Монтом".
      - Вы мне опять принесли одну из ваших чудесных новых книг?
      - Нет, маркиз, я пришел за советом.
      - А! Мистер Мэрси, продолжайте: "Таким путем, джентльмены, вы добьетесь для наших налогоплательщиков экономии по меньшей мере в три тысячи ежегодно; облагодетельствуете всю округу, избавив ее от дыма четырех грязных труб, и вам будет признателен ваш покорный слуга Шропшир".
      - Вот и все, мистер Мэрси; благодарю вас. Итак, дорогой мой Монт?
      Проводив глазами спину секретаря и поймав на себе блестящие глаза старого лорда, глядевшие с таким выражением, точно он намерен каждый день видеть и узнавать что-нибудь новое, сэр Лоренс вынул монокль и сказал:
      - Ваша внучка, сэр, и моя невестка хотят затеять свару.
      - Марджори? - спросил старик, по-птичьи склонив голову набок. - Это меня не касается. Очаровательная молодая женщина; приятно на нее смотреть, но это меня не касается. Что она еще натворила?
      - Назвала мою невестку выскочкой, сказала, что она гоняется за знаменитостями. А отец моей невестки назвал вашу внучку в лицо предательницей.
      - Смелый человек, - сказал маркиз. - Смелый. Кто он такой?
      - Его фамилия Форсайт.
      - Форсайт? - повторил старый пэр. - Форсайт? Фамилия знакомая. Ах, да! "Форсайт и Трефри" - крупные чаеторговцы. Мой отец покупал у них чай. Нет теперь такого чая. Это тот самый?
      - Быть может, родственник. Этот Форсайт - адвокат, сейчас практикой не занимается. Все знают его коллекцию картин. Он человек стойкий и честный.
      - Вот как! А его дочь действительно гоняется за знаменитостями?
      Сэр Лоренс улыбнулся.
      - Ей нравится быть окруженной людьми. Очень хорошенькая. Прекрасная мать. В ней есть французская кровь.
      - А! - сказал маркиз. - Француженка! Они сложены лучше, чем наши женщины. Чего вы от меня хотите?
      - Поговорите с вашим сыном Чарльзом.
      Маркиз снял ногу со стула и выпрямился. Голова его заходила из стороны в сторону.
      - С Чарли я не говорю, - серьезно сказал он. - Мы уже шесть лет как не разговариваем.
      - Простите, сэр. Не знал. Жалею, что побеспокоил вас.
      - Нет, нет! Я очень рад вас видеть. Если я увижу Марджори... я подумаю, подумаю. Но, дорогой мой Монт, что поделаешь с этими молодыми женщинами? Чувства долга у них нет, постоянства нет, волос нет, фигуры тоже. Кстати, вы знаете этот проект гидростанции на Северне? - Он взял со стола брошюру. - Я уже столько лет приставал к ним, чтобы начинали. Будь у нас электричество, даже мои угольные копи могли бы дать доход; но они там все раскачиваются. Американцев бы нам сюда.
      Видя, что у старика чувство долга заслонило все остальные помыслы, сэр Лоренс встал и протянул руку.
      - До свидания, маркиз. Очень рад, что нашел вас в добром здоровье.
      - До свидания, дорогой Монт. Я всегда к вашим услугам. И не забудьте, пришлите мне еще что-нибудь из ваших книг.
      Они пожали друг другу руку. Оглянувшись в дверях, сэр Лоренс увидел, что маркиз принял прежнюю позу: поставил ногу на стул, подбородком оперся на руку и уже погрузился в чтение брошюры. "Вот это да", как сказал бы Майкл, - подумал он. - Но что мог сделать Чарли Феррар? Почему старик шесть лет с ним не разговаривает? Может быть, "Старый Форсайт" знает..."
      В это время "Старый Форсайт" и Майкл шли домой через Сент-Джемс-парк.
      - Этот молодой американец, - начал Сомс. - Как вы думаете, что побудило его вмешаться?
      - Не знаю, сэр. А спрашивать не хочу.
      - Правильно - мрачно отозвался Сомс: ему самому неприятно было бы обсуждать с американцем вопросы личного достоинства.
      - Слово "выскочка" что-нибудь значит в Америке?
      - Не уверен; но коллекционировать таланты - это в Штатах особый вид идеализма. Они желают общаться с теми, кого считают выше себя. Это даже трогательно.
      Сомс держался другого мнения: почему, он затруднился бы объяснить. До сих пор его руководящим принципом было никого не считать выше самого себя и своей дочери, а говорить о руководящих принципах не принято. К тому же, этот принцип так глубоко затаился в нем, что он и сам не знал о его существовании.
      - Я буду молчать, - сказал он, - если он сам не заговорит. Что еще может сделать эта особа? Она, вероятно, член какой-нибудь группы?
      - Неогедонисты.
      - Гедонисты?
      - Да, сэр. Их цель - любой ценой получать как можно больше удовольствий. Никакого значения они не имеют. Но Марджори Феррар у всех на виду. Она немножко рисует, имеет какое-то отношение к прессе, танцует, охотится, играет на сцене; на воскресенье всегда уезжает в гости. Это хуже всего - ведь в гостях делать нечего, вот они и болтают. Вы когда-нибудь бывали на воскресном сборище, сэр?
      - Я? - сказал Сомс. - Ну что вы!
      Майкл улыбнулся - действительно, величины несовместимые.
      - Надо как-нибудь затащить вас в Липпингхолл.
      - Ну нет, благодарю.
      - Вы правы, сэр. Скука смертная. Но это кулисы политики. Флер считает, что это мне на пользу. А Марджори Феррар знает всех, кого мы знаем, знает и тех, кого мы не знаем. Положение очень неловкое.
      - Я бы держал себя так, словно ничего не случилось, - сказал Сомс. Но как быть с газетой? Следует их предостеречь, что эта женщина - предательница.
      Майкл с улыбкой посмотрел на своего тестя.
      В холле их встретил лакей.
      - К вам пришел какой-то человек, сэр. Его фамилия - Бегфилл.
      - А, да! Куда вы его провели, Кскер?
      - Я не знал, что мне с ним делать, сэр: он весь трясется. Я его оставил в головой.
      - Вы меня простите, сэр, - сказал Майкл.
      Сомс прошел в гостиную, где застал свою дочь и Фрэнсиса Уилмота.
      - Мистер Уилмот уезжает, папа. Ты пришел, как раз вовремя, чтобы попрощаться.
      Если он испытывал когда-нибудь чувство благожелательности к посторонним людям, то именно в такие минуты. Против молодого человека он ничего не имел, пожалуй даже ему симпатизировал, но чем меньше около тебя людей, тем лучше. Кроме того, перед Сомсом стоял вопрос: что подслушал американец? Трудно было устоять перед компромиссом с самим собой и не задать ему этого вопроса.
      - До свидания, мистер Уилмот, - сказал он. - Если вы интересуетесь картинами... - он приостановился и добавил: - Вам следует заглянуть в Британский музей.
      Фрэнсис Уилмот почтительно пожал протянутую руку.
      - Загляну. Счастлив, что познакомился с вами, сэр.
      Пока Сомс недоумевал, почему он счастлив, молодой человек повернулся к Флер.
      - Из Парижа я напишу Джону и передам ему ваш привет. Вы были удивительно добры ко мне. Я буду рад, если вы с Майклом поедете в Штаты и навестите меня. А если вы привезете с собой вашу собачку, я с удовольствием разрешу ей еще раз меня укусить.
      Он поцеловал руку Флер и вышел, а Сомс задумчиво уставился в затылок дочери.
      - Несколько неожиданно, - сказал он, когда дверь закрылась. - Что-нибудь с ним случилось?
      Она повернулась к нему и холодно спросила:
      - Папа, зачем ты устроил вчера этот скандал? Несправедливость обвинения бросалась в глаза, и Сомс молча закусил ус. Словно он мог промолчать, когда ее оскорбили в его присутствии!
      - Как, по-твоему, какую пользу ты этим принес? Сомс не пытался дать объяснение, но ее слова причинили ему боль.
      - Ты сделал так, что теперь мне трудно смотреть людям в глаза. И все-таки скрываться я не буду. Если я - выскочка, не пренебрегающая никакими средствами, чтобы создать "салон", я свою роль проведу до конца. Но ты, пожалуйста, впредь не думай, что я ребенок, который не может постоять за себя.
      Снова Сомс промолчал, оскорбленный до глубины души.
      Флер быстро взглянула на него и сказала: