Русская драматургия XVIII – XIX вв. (Сборник)

       Агафья ТихоновнаКак же сегодня? Душа моя Фекла Ивановна, я боюсь.
       Фекла. И, не пугайся, мать моя! дело житейское. Приедут, посмотрят, больше ничего. И ты посмотришь их: не пондравятся – ну и уедут.
       Арина Пантелеймоновна. Ну уж, чай, хороших приманила!
       Агафья Тихоновна. А сколько их? много?
       Фекла. Да человек шесть есть.
       Агафья Тихоновна( вскрикивает). Ух!
       Фекла. Ну что ж ты, мать моя, так вспорхнулась? Лучше выбирать: один не придется, другой придется.
       Агафья Тихоновна. Что ж они: дворяне?
       Фекла. Все как на подбор. Уж такие дворяне, что еще и не было таких.
       Агафья Тихоновна. Ну, какие же, какие?
       Фекла. А славные все такие, хорошие, аккуратные. Первый Балтазар Балтазарович Жевакин, такой славный, во флоте служил, – как раз по тебе придется. Говорит, что ему нужно, чтобы невеста была в теле, а поджаристых совсем не любит. А Иван-то Павлович, что служит езекухтором, такой важный, что и приступу нет. Такой видный из себя, толстый; как закричит на меня: «Ты мне не толкуй пустяков, что невеста такая и эдакая! ты скажи напрямик, сколько за ней движимого и недвижимого?» – «Столько-то и столько-то, отец мой!» – «Ты врешь, собачья дочь!» Да еще, мать моя, вклеил такое словцо, что и неприлично тебе сказать. Я так вмиг и спознала: э, да это должен быть важный господин.
       Агафья Тихоновна. Ну, а еще кто?
       Фекла. А еще Никанор Иванович Анучкин. Это уж такой великатный! а губы, мать моя, – малина, совсем малина! такой славный. «Мне, – говорит, – нужно, чтобы невеста была хороша собой, воспитанная, чтобы и по-французскому умела говорить». Да, тонкого поведенья человек, немецкая штука! А сам-то такой субтильный, и ножки узенькие, тоненькие.
       Агафья Тихоновна. Нет, мне эти субтильные как-то не того… не знаю… Я ничего не вижу в них…
       Фекла. А коли хочешь поплотнее, так возьми Ивана Павловича. Уж лучше нельзя выбрать никого. Уж тот, неча сказать, барин так барин: мало в эти двери не войдет, – такой славный.
       Агафья Тихоновна. А сколько лет ему?
       Фекла. А человек еще молодой: лет пятьдесят, да и пятидесяти еще нет.
       Агафья Тихоновна. А фамилия как?
       Фекла. А фамилия Иван Павлович Яичница.
       Агафья Тихоновна. Это такая фамилия?
       Фекла. Фамилия.
       Агафья Тихоновна. Ах Боже мой, какая фамилия! Послушай, Феклуша, как же это, если я выйду за него замуж и вдруг буду называться Агафья Тихоновна Яичница? Бог знает что такое!
       Фекла. И, мать моя, да на Руси есть такие прозвища, что только плюнешь да перекрестишься, коли услышишь. А пожалуй, коли не нравится прозвище, то возьми Балтазара Балтазаровича Жевакина – славный жених.
       Агафья Тихоновна. А какие у него волосы?
       Фекла. Хорошие волосы.
       Агафья Тихоновна. А нос?
       Фекла. Э… и нос хороший. Всё на своем месте. И сам такой славный. Только не погневайся: уж на квартире одна только трубка и стоит, больше ничего нет – никакой мебели.
       Агафья Тихоновна. А еще кто?
       Фекла. Акинф Степанович Пантелеев, чиновник, титулярный советник, немножко заикается только, зато уж такой скромный.
       Арина Пантелеймоновна. Ну что ты все: чиновник, чиновник! А не любит ли он выпить, вот, мол, что скажи.
       Фекла. А пьет, не прекословлю, пьет. Что ж делать, уж он титулярный советник; зато такой тихий, как шелк.
       Агафья Тихоновна. Ну нет, я не хочу, чтобы муж у меня был пьяница.
       Фекла. Твоя воля, мать моя! Не хочешь одного, возьми другого. Впрочем, что ж такого, что иной раз выпьет лишнее, – ведь не всю же неделю бывает пьян: иной день выберется и трезвый.
       Агафья Тихоновна. Ну, а еще кто?
       Фекла. Да есть еще один, да тот только такой… Бог с ним! Эти будут почище.
       Агафья Тихоновна. Ну, да кто же он?
       Фекла. А не хотелось бы и говорить про него. Он-то, пожалуй, надворный советник и петлицу носит, да уж на подъем куды тяжел, не выманишь из дому.
       Агафья Тихоновна. Ну, а еще кто? Ведь тут только всего пять, а ты говорила шесть.
       Фекла. Да неужто тебе еще мало? Смотри ты, как тебя вдруг поразобрало, а ведь давича было испугалась.
       Арина Пантелеймоновна. Да что с них, с дворян-то твоих? Хоть их у тебя и шестеро, а, право, купец один станет за всех.
       Фекла. А нет, Арина Пантелеймоновна. Дворянин будет почтенней.
       Арина Пантелеймоновна. Да что в почтенье-та? А вот Алексей Дмитриевич да в собольей шапке, в санках-то как прокатится…
       Фекла. А дворянин-то с аполетой пройдет навстречу, скажет: «Что ты, купчишка? свороти с дороги!» Или: «Покажи, купчишка, бархату самого лучшего!» А купец: «Извольте, батюшка!» – «А сними-ка, невежа, шляпу!» – вот что скажет дворянин.
       Арина Пантелеймоновна. А купец, если захочет, не даст сукна; а вот дворянин-то и голенькой, и не в чем ходить дворянину!
       Фекла. А дворянин зарубит купца.
       Арина Пантелеймоновна. А купец пойдет жаловаться в полицию.
       Фекла. А дворянин пойдет на купца к сенахтору.
       Арина Пантелеймоновна. А купец к губернахтору.
       Фекла. А дворянин…
       Арина Пантелеймоновна. Врешь, врешь: дворянин… Губернахтор больше сенахтора! Разносилась с дворянином! а дворянин при случае так же гнет шапку…

В дверях слышен звонок.

      Никак, звонит кто-то.
       Фекла. Ахти, это они!
       Арина Пантелеймоновна. Кто они?
       Фекла. Они… кто-нибудь из женихов.
       Агафья Тихоновна( вскрикивает). Ух!
       Арина Пантелеймоновна. Святые, помилуйте нас, грешных! В комнате совсем не прибрано. ( Схватывает все, что ни есть на столе, и бегает по комнате.) Да салфетка-то, салфетка на столе совсем черная. Дуняшка, Дуняшка!

Дуняшкаявляется.

      Скорее чистую салфетку! ( Стаскивает салфетку и мечется по комнате.)
       Агафья Тихоновна. Ах, тетушка, как мне быть? Я чуть не в рубашке!
       Арина Пантелеймоновна. Ах, мать моя, беги скорей одеваться! ( Мечется по комнате.)

Дуняшка приносит салфетку, в дверях звонят.

      Беги скажи: «сейчас»!

Дуняшка кричит издалека: «Сейчас!»

       Агафья Тихоновна. Тетушка, да ведь платье не выглажено.
       Арина Пантелеймоновна. Ах, Господи милосердный, не погуби! Надень другое.
       Фекла( вбегая). Что ж вы нейдете? Агафья Тихоновна, поскорей, мать моя!

Слышен звонок.

      Ахти, а ведь он все дожидается!
       Арина Пантелеймоновна. Дуняшка, введи его и проси обождать.

Дуняшка бежит в сени и отворяет дверь. Слышны голоса: – «Дома?» – «Дома, пожалуйте в комнату». Все с любопытством стараются рассмотреть в замочную скважину.

       Агафья Тихоновна( вскрикивает). Ах, какой толстый!
       Фекла. Идет, идет!

Все бегут опрометью.

Явление XIV

Иван Павлович Яичница и девчонка.

       Девчонка. Погодите здесь. ( Уходит.)
       Яичница. Пожалуй, пождать – пождем, как бы только не замешкаться. Отлучился ведь только на минутку из департамента. Вдруг вздумает генерал: «А где экзекутор?» – «Невесту пошел выглядывать». Чтоб не задал он такой невесты… А однако ж, рассмотреть еще раз роспись. ( Читает.) «Каменный двухэтажный дом…» ( Подымает глаза вверх и обсматривает комнату.) Есть! ( Продолжает читать.) «Флигеля два: флигель на каменном фундаменте, флигель деревянный…» Ну, деревянный плоховат. «Дрожки, сани парные с резьбой, под большой ковер и под малый…» Может быть, такие, что в лом годятся? Старуха, однако ж, уверяет, что первый сорт; хорошо, пусть первый сорт. «Две дюжины серебряных ложек…» Конечно, для дома нужны серебряные ложки. «Две лисьих шубы…» Гм… «Четыре больших пуховика и два малых. ( Значительно сжимает губы.) Шесть пар шелковых и шесть пар ситцевых платьев, два ночных капота, два…» Ну, это статья пустая! «Белье, салфетки…» Это пусть будет, как ей хочется. Впрочем, нужно все это поверить на деле. Теперь, пожалуй, обещают и домы, и экипажи, а как женишься – только и найдешь, что пуховики да перины.

Слышен звонок. Дуняшкабежит впопыхах через комнату отворять дверь. Слышны голоса: «Дома?» – «Дома».

Явление XV

Иван Павлович и Анучкин.

       Дуняшка. Погодите тут. Они выдут. ( Уходит.)

Анучкин раскланивается с Яичницей.

       Яичница. Мое почтение!
       Анучкин. Не с папенькой ли прелестной хозяйки дома имею честь говорить?
       Яичница. Никак нет, вовсе не с папенькой. Я даже еще не имею детей.
       Анучкин. Ах, извините! извините!
       Яичница( в сторону). Физиогномия этого человека мне что-то подозрительна: чуть ли он не за тем же сюда пришел, за чем и я. ( Вслух.) Вы, верно, имеете какую-нибудь надобность к хозяйке дома?
       Анучкин. Нет, что ж… надобности никакой нет, а так, зашел с прогулки.
       Яичница( в сторону). Врет, врет, с прогулки! Жениться, подлец, хочет!

Слышен звонок. Дуняшка бежит через комнату отворять дверь. В сенях голоса: «Дома?» – «Дома».

Явление XVI

Те же и Жевакин, в сопровождении девчонки.

       Жевакин( девчонке). Пожалуйста, душенька, почисть меня… Пыли-то, знаешь, на улице попристало немало. Вон там, пожалуйста, сними пушинку. ( Поворачивается.) Так! спасибо, душенька. Вот еще, посмотри, там как будто паучок лазит! а на подборах-то сзади ничего нет? Спасибо, родимая! Вон тут еще, кажется. ( Гладит рукою рукав фрака и поглядывает на Анучкина и Ивана Павловича.) Суконцо-то ведь аглицкое! Ведь каково носится! В девяносто пятом году, когда была эскадра наша в Сицилии, купил я его еще мичманом и сшил с него мундир; в восемьсот первом, при Павле Петровиче, я был сделан лейтенантом, – сукно было совсем новешенькое; в восемьсот четырнадцатом сделал экспедицию вокруг света, и вот только по швам немного поистерлось; в восемьсот пятнадцатом вышел в отставку, только перелицевал: уж десять лет ношу – до сих пор почти что новый. Благодарю, душенька, м… раскрасоточка! ( Делает ей ручку и, подходя к зеркалу, слегка взъерошивает волосы.)
       Анучкин. А как, позвольте узнать, Сицилия… вот вы изволили сказать: Сицилия, – хорошая это земля Сицилия?
       Жевакин. А, прекрасная! Мы тридцать четыре дня там пробыли; вид, я вам доложу, восхитительный! Эдакие горы, эдак деревцо какое-нибудь гранатное, и везде италианочки, такие розанчики, так вот и хочется поцеловать.
       Анучкин. И хорошо образованны?
       Жевакин. Превосходным образом! Так образованные, как вот у нас только графини разве. Бывало, пойдешь по улице – ну, русский лейтенант… Натурально, здесь эполеты ( показывает на плеча), золотое шитье… и эдак красоточки черномазенькие, – у них ведь возле каждого дома балкончики, и крыши, вот как этот пол, совершенно плоски. Бывало, эдак смотришь, и сидит эдакой розанчик… Ну, натурально, чтобы не ударить лицом в грязь… ( Кланяется и размахивает рукою.) И она эдак только. ( Делает рукою движение.) Натурально, одета: здесь у ней какая-нибудь тафтица, шнуровочка, дамские разные сережки… ну, словом, такой лакомый кусочек…
       Анучкин. А как, позвольте еще вам сделать вопрос, – на каком языке изъясняются в Сицилии?
       Жевакин. А натурально, все на французском.
       Анучкин. А все барышни решительно говорят по-французски?
      Жевакин. Все-с решительно. Вы даже, может быть, не поверите тому, что я вам доложу: мы жили тридцать четыре дня, и во все это время ни одного слова я не слыхал от них по-русски.
       Анучкин. Ни одного слова?
       Жевакин. Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно простого тамошнего мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», – не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino!» – поймет, и побежит, и точно принесет.
       Иван Павлович. А любопытная, однако ж, как я вижу, должна быть земля эта Сицилия. Вот вы сказали – мужик: что мужик, как он? так ли совершенно, как и русский мужик, широк в плечах и землю пашет, или нет?
       Жевакин. Не могу вам сказать: не заметил, пашут или нет, а вот насчет нюханья табаку, так я вам доложу, что все не только нюхают, а даже за губу-с кладут. Перевозка тоже очень дешева; там все почти вода и везде гондолы… Натурально, сидит эдакая италианочка, такой розанчик, одета: манишечка, платочек… С нами были и аглицкие офицеры; ну, народ, так же как и наши, – моряки; и сначала, точно, было очень странно: не понимаешь друг друга, – но потом, как хорошо обознакомились, начали свободно понимать: покажешь, бывало, эдак на бутылку или стакан – ну, тотчас и знает, что это значит выпить; приставишь эдак кулак ко рту и скажешь только губами: паф-паф – знает: трубку выкурить. Вообще, я вам доложу, язык довольно легкий, наши матросы в три дни каких-нибудь стали совершенно понимать друг друга.
       Иван Павлович. А преинтересная, как вижу, жизнь в чужих краях. Мне очень приятно сойтись с человеком бывалым. Позвольте узнать: с кем имею честь говорить?
       Жевакин. Жевакин-с, лейтенант в отставке. Позвольте с своей стороны тоже спросить: с кем-с имею счастье изъясняться?
       Иван Павлович. В должности экзекутора, Иван Павлович Яичница.
       Жевакин( недослышав). Да, я тоже перекусил. Дороги-то, знаю, впереди будет довольно, а время холодновато: селедочку съел с хлебцем.
       Иван Павлович. Нет, кажется, вы не так поняли: это фамилия моя – Яичница.
       Жевакин( кланяясь). Ах, извините! я немножко туговат на ухо. Я, право, думал, что вы изволили сказать, что покушали яичницу.
       Иван Павлович. Да что делать? я хотел было уже просить генерала, чтобы позволил называться мне Яичницын, да свои отговорили: говорят, будет похоже на «собачий сын».
       Жевакин. А это, однако ж, бывает. У нас вся третья эскадра, все офицеры и матросы, – все были с престранными фамилиями: Помойкин, Ярыжкин, Перепреев, лейтенант. А один мичман, и даже хороший мичман, был по фамилии просто Дырка. И капитан, бывало: «Эй ты, Дырка, поди сюда!» И, бывало, над ним всегда пошутишь. «Эх ты, дырка эдакой!» – говоришь, бывало, ему.

Слышен в сенях звонок. Феклабежит через комнату отворять.

       Яичница. А, здравствуй, матушка!
       Жевакин. Здравствуй; как живешь, душа моя?
       Анучкин. Здравствуйте, матушка Фекла Ивановна.
       Фекла( бежит впопыхах). Спасибо, отцы мои! Здорова, здорова. ( Отворяет дверь.)

В сенях раздаются голоса: «Дома?» – «Дома». Потом несколько почти неслышных слов, на которые Фекла отвечает с досадою: «Смотри ты какой!»

Явление XVII

Те же, Кочкарев, Подколесин и Фекла.

       Кочкарев( Подколесину). Ты помни, только кураж, и больше ничего. ( Оглядывается и раскланивается с некоторым изумлением; про себя.) Фу-ты, какая куча народу! Это что значит? Уж не женихи ли? ( Толкает Феклу и говорит ей тихо.) С которых сторон понабрала ворон, а?
       Фекла( вполголоса). Тут тебе ворон нет, всё честные люди.
       Кочкарев( ей). Гости-то несчитанные, кафтаны общипанные.
       Фекла. Гляди налёт на свой полёт, а и похвастаться нечем: шапка в рубль, а щи без круп.
       Кочкарев. Небось твои разживные, по дыре в кармане. ( Вслух.) Да что она делает теперь? Ведь эта дверь, верно, к ней в спальню? ( Подходит к двери.)
       Фекла. Бесстыдник! говорят тебе, еще одевается.
       Кочкарев. Эка беда! что ж тут такого? Ведь только посмотрю, и больше ничего. ( Смотрит в замочную скважину.)
       Жевакин. А позвольте мне полюбопытствовать тоже.
       Яичница. Позвольте взглянуть мне только один разочек.
       Кочкарев( продолжая смотреть). Да ничего не видно, господа. И распознать нельзя, что такое белеет: женщина или подушка.

Все, однако ж, обступают дверь и продираются взглянуть.

      Чш… кто-то идет!

Все отскакивают прочь.

Явление XVIII

Те же, Арина Пантелеймоновна и Агафья Тихоновна. Все раскланиваются.

       Арина Пантелеймоновна. А по какой причине изволили одолжить посещением?
       Яичница. А по газетам узнал я, что желаете вступить в подряды насчет поставки лесу и дров, и потому, находясь в должности экзекутора при казенном месте, я пришел узнать, какого роду лес, в каком количестве и к какому времени можете его поставить.
       Арина Пантелеймоновна. Хоть подрядов никаких не берем, а приходу рады. А как по фамилии?
       Яичница. Коллежский асессор Иван Павлович Яичница.
       Арина Пантелеймоновна. Прошу покорнейше садиться. ( Обращается к Жевакину и смотрит на него.) А позвольте узнать…
       Жевакин. Я тоже, в газетах вижу объявляют о чем-то: дай-ка, думаю себе, пойду. Погода же показалась хорошею, по дороге везде травка…
       Арина Пантелеимоновна. А как-с по фамилии?
       Жевакин. А лейтенант морской службы в отставке, Балтазар Балтазаров Жевакин-второй. Был у нас еще другой Жевакин, да тот еще прежде моего вышел в отставку: был ранен, матушка, под коленком, и пуля так странно прошла, что коленка-то самого не тронула, а по жиле прохватила – как иголкой сшило, так что, когда, бывало, стоишь с ним, все кажется, что он хочет тебя коленком сзади ударить.
       Арина Пантелеймоновна. А прошу покорнейше садиться. ( Обращаясь к Анучкину.) А позвольте узнать, по какой причине?..
       Анучкин. По соседству-с. Находясь довольно в близком соседстве…
       Арина Пантелеймоновна. Не в доме ли купеческой жены Тулубовой, что насупротив, изволите жить?
       Анучкин. Нет, я покамест живу еще на Песках, но имею, однако же, намерение со временем перебраться сюда-с в соседство, в эту часть города.
       Арина Пантелеймоновна. А прошу покорнейше садиться. ( Обращаясь к Кочкареву.) А позвольте узнать…
       Кочкарев. Да неужели вы меня не узнаете? ( Обращаясь к Агафье Тихоновне.) И вы также, сударыня?
       Агафья Тихоновна. Сколько мне кажется, совсем не видала вас.
       Кочкарев. Однако ж припомните. Вы меня, верно, где-нибудь видели.
       Агафья Тихоновна. Право, не знаю. Уж разве не у Бирюшкиных ли?
       Кочкарев. Именно, у Бирюшкиных.
       Агафья Тихоновна. Ах, ведь вы не знаете, с ней ведь история случилась.
       Кочкарев. Как же, вышла замуж.
       Агафья Тихоновна. Нет, это бы еще хорошо, а то переломила ногу.
       Арина Пантелеймоновна. И сильно переломила. Возвращалась довольно поздно домой на дрожках, а кучер-то был пьян и вывалил с дрожек.
       Кочкарев. Да то-то я помню, что-то было: или вышла замуж, или переломила ногу.
       Арина Пантелеймоновна. А как по фамилии?
       Кочкарев. Как же, Илья Фомич Кочкарев, в родстве ведь мы. Жена моя беспрестанно говорит о том… Позвольте, позвольте ( берет за руку Подколесина и подводит его), приятель мой, Подколесин Иван Кузьмич, надворный советник; служит экспедитором, один все дела делает, усовершенствовал отличнейше свою часть.
       Арина Пантелеймоновна. А как по фамилии?
       Кочкарев. Подколесин Иван Кузьмич, Подколесин. Директор так только, для чина поставлен, а все дела он делает, Иван Кузьмич Подколесин.
       Арина Пантелеймоновна. Так-с. Прошу покорнейше садиться.

Явление XIX

Те же и Стариков.

       Стариков( кланяясь живо и скоро, по-купечески, и слегка берясь в бока). Здравствуйте, матушка Арина Пантелеевна. Ребята на Гостином дворе сказывали, что продаете шерсть, матушка!
       Агафья Тихоновна( отворачиваясь с пренебрежением, вполголоса, но так, что он слышит). Здесь не купеческая лавка.
       Стариков. Вона! Аль невпопад пришли? Аль и без нас дело сварили?
       Арина Пантелеймоновна. Прошу, прошу, Алексей Дмитриевич; хоть шерсти не продаем, а приходу рады. Прошу покорно садиться.

Все уселись. Молчание.

       Яичница. Странная погода нынче: поутру совершенно было похоже на дождик, а теперь как будто и прошло.
       Агафья Тихоновна. Да-с, уж эта погода ни на что не похожа: иногда ясно, а в другое время совершенно дождливая. Очень большая неприятность.
       Жевакин. Вот в Сицилии, матушка, мы были с эскадрой в весеннее время, – если пригонять, так выйдет к нашему февралю, – выйдешь, бывало, из дому: день солнечный, а потом эдак дождик; и смотришь, точно, как будто дождик.
       Яичница. Неприятнее всего, когда в такую погоду сидишь один. Женатому человеку совсем другое дело – не скучно; а если в одиночестве – так это просто…
       Жевакин. О, смерть, совершенная смерть!..
       Анучкин. Да-с, это можно сказать…
       Кочкарев. Какое! Просто терзанье! жизни не будешь рад; не приведи Бог испытать такое положение.
       Яичница. А как, сударыня, если бы пришлось вам избрать предмет? Позвольте узнать ваш вкус. Извините, что я так прямо. В какой службе, вы полагаете, быть приличнее мужу?
       Жевакин. Хотели ли бы вы, сударыня, иметь мужем человека, знакомого с морскими бурями?
       Кочкарев. Нет, нет. Лучший, по моему мнению, муж есть человек, который один почти управляет всем департаментом.
       Анучкин. Почему же предубеждение? Зачем вы хотите оказать пренебрежение к человеку, который хотя, конечно, служил в пехотной службе, но умеет, однако ж, ценить обхождение высшего общества.
       Яичница. Сударыня, разрешите вы!

Агафья Тихоновна молчит.

       Фекла. Отвечай же, мать моя. Скажи им что-нибудь.
       Яичница. Как же, матушка?..
       Кочкарев. Как же ваше мнение, Агафья Тихоновна?
       Фекла( тихо ей). Скажи же, скажи: благодарствую, мол, с моим удовольствием. Не хорошо же так сидеть.
       Агафья Тихоновна( тихо). Мне стыдно, право стыдно, я уйду, право уйду. Тетушка, посидите за меня.
       Фекла. Ах, не делай этого сраму, не уходи; совсем острамишься. Они невесть что подумают.
       Агафья Тихоновна( так же). Нет, право уйду. Уйду, уйду! ( Убегает.)

Фекла и Арина Пантелеймоновна уходят вслед за нею.

Явление XX

Те же, кроме ушедших.

       Яичница. Вот тебе на, и ушли все! Это что значит?
       Кочкарев. Что-нибудь, верно, случилось.
       Жевакин. Как-нибудь насчет дамского туалетца… Эдак поправить что-нибудь… манишечку… пришпилить.

Феклавходит. Все к ней навстречу с вопросами: «Что, что такое»?

       Кочкарев. Что-нибудь случилось?
       Фекла. Как можно, чтобы случилось. Ей-богу, ничего не случилось.
       Кочкарев. Да зачем же она вышла?
       Фекла. Да пристыдили, потому и вышла; совсем исконфузили, так что не высидела на месте. Просит извинить: ввечеру-де на чашку чаю чтобы пожаловали. ( Уходит.)
       Яичница( в сторону). Ох уж эта мне чашка чаю! Вот за что не люблю сватаний – пойдет возня: сегодня нельзя, да пожалуйте завтра, да еще послезавтра на чашку, да нужно еще подумать. А ведь дело дрянь, ничуть не головоломное. Черт побери, я человек должностной, мне некогда.
       Кочкарев( Подколесину). А ведь хозяйка недурна, а?
       Подколесин. Да, недурна.
       Жевакин. А ведь хозяечка-то хороша.
       Кочкарев( в сторону). Вот черт побери! Этот дурак влюбится. Еще будет мешать, пожалуй. ( Вслух.) Совсем нехороша, совсем нехороша.
       Яичница. Нос велик.
       Жевакин. Ну, нет, носа я не заметил. Она… эдакой розанчик.
       Анучкин. Я сам тоже их мнения. Нет, не то, не то… Я даже думаю, что вряд ли она знакома с обхождением высшего общества. Да и знает ли она еще по-французски?
       Жевакин. Да что ж вы, смею спросить, не попробовали, не поговорили с ней по-французски? Может быть, и знает.
       Анучкин. Вы думаете, я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда еще ребенком, меня легко было приучить – стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал.
       Жевакин. Ну, да теперь же, когда вы не знаете, что ж вам за прибыль, если она…
       Анучкин. А нет, нет. Женщина совсем другое дело. Нужно, чтобы она непременно знала, а без того у ней и то, и это… ( показывает жестами) – все уж будет не то.
       Яичница( в сторону). Ну, об этом заботься кто другой. А я пойду да обсмотрю со двора дом и флигеля: если только все как следует, так сего же вечера добьюсь дела. Эти женишки мне не опасны – народ что-то больно жиденький. Таких невесты не любят.
       Жевакин. Пойти выкурить трубочку. А что, не по дороге ли нам? Вы где, позвольте спросить, живете?
       Анучкин. А на Песках, в Петровском переулке.
       Жевакин. Да-с, будет круг: я на острову, в Восемнадцатой линии; а впрочем, все-таки я вас попровожу.
       Стариков. Нет, тут что-то спесьевато. Ай припомните потом, Агафья Тихоновна, и нас. С моим почтением, господа! ( Кланяется и уходит.)

Явление XXI

Подколесин и Кочкарев.

       Подколесин. А что ж, пойдем и мы.
       Кочкарев. Ну что, ведь правда, хозяйка мила?
       Подколесин. Да что! мне, признаюсь, она не нравится.
       Кочкарев. Вот на! это что? Да ведь ты сам согласился, что она хороша.
       Подколесин. Да так, как-то не того: и нос длинный, и по-французски не знает.
       Кочкарев. Это еще что? тебе на что по-французски?
       Подколесин. Ну, все-таки невеста должна знать по-французски.
       Кочкарев. Почему ж?
       Подколесин. Да потому что… уж я не знаю почему, а все уж будет у ней не то.
       Кочкарев. Ну вот, дурак сейчас один сказал, а он и уши развесил. Она красавица, просто красавица; такой девицы не сыщешь нигде.
       Подколесин. Да мне самому сначала она было приглянулась, да после, как начали говорить: длинный нос, длинный нос, – ну, я рассмотрел, и вижу сам, что длинный нос.
       Кочкарев. Эх ты, пирей, не нашел дверей! Они нарочно толкуют, чтобы тебя отвадить; и я тоже не хвалил, – так уж делается. Это, брат, такая девица! Ты рассмотри только глаза ее: ведь это черт знает что за глаза; говорят, дышат! А нос – я не знаю, что за нос! белизна – алебастр! Да и алебастр не всякий сравнится. Ты рассмотри сам хорошенько.
       Подколесин( улыбаясь). Да теперь-то я опять вижу, что она как будто хороша.
       Кочкарев. Разумеется, хороша! Послушай, теперь, так как они все ушли, пойдем к ней, изъяснимся – и всё кончим!
       Подколесин. Ну, этого я не сделаю.
       Кочкарев. Отчего ж?
       Подколесин. Да что ж за нахальство? Нас много, пусть она сама выберет.
       Кочкарев. Ну да что тебе смотреть на них: боишься соперничества, что ли? Хочешь, я их всех в одну минуту спроважу.
       Подколесин. Да как же ты их спровадишь?
       Кочкарев. Ну, уж это мое дело. Дай мне только слово, что потом не будешь отнекиваться.
       Подколесин. Почему ж не дать? изволь. Я не отпираюсь: я хочу жениться.
       Кочкарев. Руку!
       Подколесин. ( подавая). Возьми!
       Кочкарев. Ну, этого только мне и нужно.

Оба уходят.

Действие второе

       Комната в доме Агафьи Тихоновны.

Явление I

Агафья Тихоновна одна, потом Кочкарев.

      Агафья Тихоновна. Право, такое затруднение – выбор! Если бы еще один, два человека, а то четыре. Как хочешь, так и выбирай. Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если сказать правду, Иван Павлович тоже хоть и толст, а ведь очень видный мужчина. Прошу покорно, как тут быть? Балтазар Балтазарович опять мужчина с достоинствами. Уж как трудно решиться, так просто рассказать нельзя, как трудно!