Воздушные разведчики

– Давайте уходить отсюда побыстрее, а не то как бы фашисты лес не прочесали.

– Они сюда носа не сунут, – успокоил его Паяльников.

– Здесь партизанская зона, – пояснил Пучков.

– Да, вот сейчас бы встретиться нам с партизанами в самый раз! – заметил Паяльников.

И тут же, словно в сказке, из зарослей вышла девушка.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравствуй! Ты что же так лихо подходишь к нам? А вдруг бы стрельбу мы открыли?

– Я так подумала: если в воздухе кое-что соображаете, то на земле и подавно, – без тени смущения ответила девушка и деловито добавила: – Вы тут полежите спокойненько, сейчас наши ребята с носилками придут. Не вздумайте пальбу открывать.

– А если фашисты появятся? – спросил Насоловец.

– Фашисты?! – иронически улыбнулась девушка. – Да их сейчас сюда и шнапсом не заманишь. Здесь, в этой зоне, – наша, советская территория!

Из груди Павла Пучкова вырвался стон. Девушка скрылась в лесу. Вскоре к авиаторам подошли четверо парней с носилками, уложили на них летчика и штурмана и понесли в расположение партизанского отряда. Насоловец, прихрамывая (он ушиб ногу в момент приземления) пошел за ними, забрав парашюты, документацию и кассету с фотопленкой. Партизанский врач осмотрел авиаторов, оказал им медицинскую помощь. Через три дня их переправили через линию фронта, госпитализировали. У Пучкова рана оказалась сравнительно легкой. Насоловца выписали через неделю, А Паяльникова оставили на лечение. Командир экипажа не выдержал и сбежал в полк.

– Тут, среди боевых товарищей, я быстрее выздоровею, – объяснил он командиру свой поступок.

Так случалось уже не однажды: недолечившиеся летчики, штурманы и стрелки-радисты возвращались в полк и действительно выздоравливали быстрее, чем в госпитале, хотя там уход и лечение были гораздо квалифицированнее. Этому способствовали, видимо, царившая в полку атмосфера боевой работы, крепкая дружба. Экипажи совершали в день по нескольку вылетов на разведку вражеских войск. Правда, летали в основном «старики», а молодежь вводилась в строй осторожно. Командир полка, штаб стремились максимально сократить потери. В части существовало правило – новичкам вначале поручать более простые боевые задания, затем постепенно усложнять их.

У командного пункта колыхалось на ветру Боевое Знамя полка, и каждый – молодой он или бывалый, проходя мимо этой святыни после получения задания, мысленно клялся во что бы то ни стало выполнить приказ командира наилучшим образом.

Задания подчас были такие, что даже самым опытным экипажам давались с большим трудом. Воздушную разведку летчики, штурманы и стрелки-радисты производили исключительно в дневное время. И не потому, что экипажи не были подготовлены к ночным полетам. Дело в том, что Пе-2 практически не рассчитаны на пилотирование и посадку в ночной темноте. Да и соответствующего оборудования не было ни на земле, ни на пикировщике.

Тем не менее обстановка иногда вынуждала экипажи выполнять и ночные полеты. На исходе дня в конце июля 1944 года командующий 1-м Прибалтийским фронтом генерал И. X. Баграмян поставил перед майором Г. А. Мартьяновым задачу: «Немедленно произвести воздушную разведку передвижения войск и техники противника по шоссейной дороге от Тильзита до Шяуляя».

Командир полка посоветовался с подполковником В. Л. Дробышевым и поручил выполнение этого задания экипажу старшего лейтенанта Михаила Глебова (штурман капитан Петр Шаповалов, стрелок-радист старшина Василий Погорелов). «Петляков» взлетел, когда солнце клонилось к горизонту, а при подходе экипажа к заданному району оно начало уже скрываться. Летчик и штурман обнаружил сплошное движение вражеских войск и техники в направлении Шяуляя на участке дороги от Таураге до Кельме. Стрелок-радист немедленно передал данные на КП фронта.

В районе Скаудвиле появилась пара «фоккеров». Глебову пришлось отойти от дороги на запад, в сторону заходившего солнца. Истребители потеряли разведчика из виду и прекратили преследование. Однако маневр пикировщика увеличил пребывание экипажа в воздухе еще на 10–15 минут. Когда «петляков» снова появился над шоссе для продолжения разведки, солнце полностью скрылось за горизонт. Передав последние данные на КП фронта, экипаж взял курс на свой аэродром. До него было более 300 километров, значит, летного времени не менее 40 минут. А сумерки уже наступили. Сгущались они довольно быстро, потому что «петляков» летел не на запад а на восток, где уже наступила ночь.

До этого полета Михаил Глебов никогда не пилотировал «петляков» ночью. Летчикам известно, что особой сложности это не представляет, если есть опыт полетов по приборам в облаках. А у Глебова он уже был достаточно большой. Но как в темноте посадить машину, да еще такую строгую, как «пешка»? Это волновало командира экипажа особенно.

Свой аэродром экипаж обнаружил по вспышкам зеленых ракет, которые пускали с земли. Командир полка майор Г. А. Мартьянов, сам имевший опыт ночных полетов на других типах самолетов, сделал все возможное, чтобы облегчить старшему лейтенанту Глебову посадку. Он распорядился обозначить кострами направление захода на посадку. Но и это не снимало всех вопросов. Как определить высоту выравнивания «петлякова» в полной темноте, чтобы не врезаться в землю с углом снижения? Для этого существовал единственный способ: по сокращению расстояния между огнями, выложенными в одну линию, по мере снижения и подхода к земле. При достижении высоты начала выравнивания (8—10 метров) расстояние между кострами, находящимися впереди и несколько слева, сокращается до минимума. Когда же оно исчезнет и в поле зрения летчика появится одна световая чуть удлиненная точка, самолет должен находиться в посадочном, трехточечном положении. Но при этом возникает и другая опасность: летчик, остерегаясь касания колес шасси о землю с углом планирования, как правило, преждевременно выбирает штурвал на себя. Это приводит к высокому выравниванию, потере скорости и сваливанию машины на крыло. Такая особенность характерна для Пе-2. Ошибка здесь кончалась в лучшем случае поломкой самолета.

При подходе к аэродрому Глебов детально обдумал все особенности ночной посадки. Шасси выпустил до четвертого разворота. После выхода на посадочный курс, на глиссаду планирования, все внимание сосредоточил на кострах. Заранее дал Петру Шаповалову команду готовить ракетницу и несколько белых ракет, чтобы тот по сигналу летчика начал стрелять при подходе к точке выравнивания, то есть с высоты 15–20 метров. Эти ракеты с достаточной ясностью осветили землю, взлетно-посадочную полосу.

Летчику довольно трудно сажать боевую машину, когда плохо видна земля. Однако это четкое взаимодействие экипажа и наземных специалистов помогло Глебову благополучно произвести посадку, хотя и с порядочным «козлом». Когда командир экипажа зарулил «пешку» на стоянку, выключил моторы и вылез из кабины, его окружила почти вся эскадрилья. Товарищи начали качать летчика, но тут подъехали командир полка майор Мартьянов и командир эскадрильи майор А. Н. Леонов. Глебов собрался доложить Мартьянову о выполнении задания, но тот махнул рукой – все, дескать, и так понятно, подошел к летчику, крепко обнял его, сказал:

– Спасибо.

На следующий день этот полет тщательно проанализировали со всеми воздушными разведчиками. На разборе Глебов подробно рассказал о деталях полета, о своих действиях. В тот же день старшему лейтенанту пришлось повторить свой рассказ – в полк прилетел командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации И. Ф. Папивин. Ему хотелось лично изучить случай ночной посадки пикировщика Пе-2. Выслушав Глебова, генерал спросил:

– Как вы считаете, все ли воздушные бойцы сумеют летать на «петлякове» ночью?

Подумав, Глебов ответил:

– Ночью на нашей «пешке» смогут летать практически все те экипажи, у которых есть достаточный опыт пилотирования по приборам в облаках. А вот посадка… На мой взгляд, она тоже не представляла бы особой сложности, если в месте, где мы начинаем выравнивание, установить хоть один прожектор, который освещал бы место приземления.

В настоящее время даже самый молодой летчик знает эти, казалось бы, прописные истины. Тогда же одиночный ночной полет представлял огромный интерес и для экипажей Пе-2, и для командования ВВС. Ведь именно в то военное время начинался новый этап в боевой подготовке экипажей самолета Пе-2. Генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин объявил старшему лейтенанту М. М. Глебову благодарность и наградил карманными часами.

Затем экипаж попал под «обстрел» корреспондента авиационной газеты. Дотошный журналист долго беседовал с командиром экипажа, штурманом и стрелком-радистом. Вскоре в газете появился большой материал с детальным описанием ночного полета экипажа М. М. Глебова на Пе-2. Майор А. П. Леонов, прочитав эту обширную корреспонденцию, с улыбкой сказал:

– Прямо хоть сейчас нашего Михаила к званию Героя Советского Союза представляй. И текст представления составлять не потребуется. Вот он, в готовом виде!

Глебов почему-то не понял юмора командира эскадрильи, начал возмущаться:

– Понапишут тут всякое. Пусть он только попадется мне, этот писака!

– Ишь, какой скорый на расправу! – повертел головой Алексей Николаевич. – Нет, ты лучше подумай о другом: всем нашим летчикам нужен этот материал. Вот они почитают о тебе и скажут: «Давай-ка и мы попробуем фашисту ночью покоя не давать». Смекаешь? То-то и оно. А корреспондент – спасибо ему – сделал нужное дело. Если бы тебе попалась газета с описанием облета самолета в полевых условиях, ты бы ее на память, как стихотворение, выучил. И корреспондента за благодетеля посчитал бы.

Глебову нечего было сказать – командир прав. А намекал он на такой случай. Осенью 1943 года при выполнении боевого задания один молодой, еще необстрелянный экипаж потерял ориентировку. После безуспешных попыток восстановить ее взял курс на восток и летел до тех пор, пока из-за полной выработки бензина не остановились оба мотора. Экипаж считал, что все еще находился над территорией, занятой врагом, хотя летел уже в районе Волоколамска. Летчик произвел вынужденную посадку в поле с убранным шасси. Экипаж отделался травмами. С самолетом дела обстояли хуже – он был сильно поврежден.

На место вынужденной посадки командир полка направил группу инженерно-технического состава. Но отремонтировать самолет не удалось. А он нужен был полку непременно: ведь на его борту оставалась надпись: «Михаил Батовский». Самолет разобрали и переправили на ближайший аэродром по частям.

Решить эту задачу оказалось не просто, так как там располагались истребители и разжиться запчастями у них не удалось. Сделать же предстояло многое: заменить оба мотора, хвостовое оперение, мотогондолы, шасси. Фактически самолет собрали из частей, которые доставлялись с авиазавода, а также с соседних аэродромов.

Для облета и перегона «пешки» вызвали экипаж Михаила Глебова. Задание было обычное, но экипаж смущало то, что проверить нивелировку самолета оказалось невозможно. А дело это нужное, сложное, тонкое. Если нивелировка нарушена, то после отрыва «пешки» от земли самолет мог свалиться на крыло, слишком задрать нос или, напротив, опустить его. Однако командир был уверен, что специалисты сделали все на совесть, и решил облетать машину без проверки нивелировки. В этой уверенности укрепил его и техник самолета Михаил Поляков.

Глебов понимал, что без риска здесь не обойтись, и решил облетать машину без экипажа, а для сохранения центровки в кабине стрелка-радиста закрепить груз, равный весу среднего человека. Однако штурман Герой Советского Союза Юрий Бахвалов и стрелок-радист Василий Погорелов не согласились с ним.

– Это как же получается, командир, – сказал Погорелов, – вы техникам доверяете, а мы – нет?

– Правильно, – поддержал его Бахвалов, – если облетывать машину, то всем экипажем, как и положено!

Последнюю точку поставил техник Михаил Поляков:

– Вместо штурмана должен лететь я. Глебов не возражал против такого варианта.

В день облета погода выдалась как по заказу. Было солнечно, безветренно. После запуска моторов и опробования их на всех режимах Глебов вырулил Пе-2 на взлетную полосу. Выполнил несколько разбегов. Заметных отклонений в поведении самолета не было. А каково будет в воздухе?

Глебов повел машину на взлет.

– Шасси не убирайте, – предложил Поляков. Выполнили пару кругов над аэродромом. Рулей Пе-2 слушался, на всех режимах вел себя устойчиво. Приземлились. Выполнили послеполетный осмотр. Все было в норме, за исключением одного: в тех условиях невозможно оказалось проверить уборку и выпуск шасси на земле, а без этого убирать их в воздухе запрещалось категорически.

– Пойдем с выпущенными шасси, – принял решение Глебов. – Ничего особенного. Топлива у нас достаточно.

На следующий день экипаж Глебова благополучно произвел посадку на своем аэродроме. Однако будь тогда у экипажа газета с описанием подобного случая, он действовал бы куда увереннее…

Оперативная обстановка на фронте к концу июля – началу августа сложилась для советских войск благоприятно. За два месяца они окружили и уничтожили витебскую, бобруйскую и минскую группировки гитлеровских войск. Группа армий «Центр» практически оказалась разгромленной. Цель стратегической операции «Багратион» была достигнута: Белоруссия освобождена от немецко-фашистских захватчиков, советские войска начали освобождение Литвы, Латвии, Полыни, подошли к границе Восточной Пруссии. В достижении этой блестящей победы большую роль сыграла фронтовая разведка, в том числе и воздушная. Экипажи Пе-2 многократно фотографировали вражескую оборону, особенно па направлениях главных ударов. Полученные фотопланшеты с обозначением оборонительных сооружений, огневых позиций артиллерии и минометов являлись достоверными документальными данными, благодаря которым были выявлены наиболее слабые места в системе обороны гитлеровских войск.

Командующий фронтом генерал И. X. Баграмян высоко оценил действия разведки в освобождении Белоруссии, особенно в Витебско-Оршанской операции. Войсковые разведчики, в том числе и воздушные, особо отличившиеся в боях, отмечены наградами Родины.

Над землей Прибалтики

Август 1944 года выдался в Прибалтике жарким, душным. Войска 1-го Прибалтийского фронта вели ожесточенные бои на подступах к Риге, Шяуляю и Каунасу.

Однако и на войне были не одни бои, случались и праздники. 1 августа 11-й отдельный разведывательный авиаполк отмечал двойной праздник: вторую годовщину со дня формирования и присвоение ему наименования «Витебский». Правда, первая половина дня прошла по-фронтовому буднично: экипажи выполняли боевые вылеты на разведку войск противника. После обеда в полку состоялось торжественное построение, на котором присутствовали представители 3-й воздушной армии во главе с начальником штаба генералом Н П. Дагаевым, 1-го Прибалтийского фронта. Построением командовал уже не подполковник В. Л. Дробышев, который убыл к новому месту службы на должность заместителя начальника штаба бомбардировочной дивизии, а бывший начальник разведки полка майор Юрий Михайлович Рязанов. Как только показались знаменосцы со взводом сопровождения, он подал команду:

– Полк, равняйсь! Смирно! Равнение – на Знамя!

Обветренные, мужественные лица воздушных разведчиков и наземных специалистов дружно повернулись в сторону развевавшегося Боевого Знамени. Его нес на вытянутых руках Герой Советского Союза капитан Владимир Свирчевский в сопровождении двух ассистентов с обнаженными клинками. Четко печатая шаг, знаменосцы прошли вдоль строя и остановились у трибуны. Генерал

Дагаев торжественно зачитал приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении полку наименования «Витебский», поздравил авиаторов с обоими полковыми праздниками и пожелал новых боевых успехов в разгроме немецко-фашистских захватчиков. Затем он вручил ордена и медали многим летчикам, штурманам, стрелкам-радистам, инженерам, техникам, механикам, штабным работникам, отличившимся при освобождении Белоруссии.

Вечером состоялся большой концерт. Выступали артисты фронтового ансамбля песни и пляски. Струнный оркестр под управлением штурмана старшего лейтенанта С. Ногорожина исполнил русские народные и советские мелодии. Под аккомпанемент этого оркестра пели так, что порой заглушалась музыка. Авиаторы под руководством Мартьянова (и после назначения на должность командира полка он остался на «посту» хормейстера) тоже исполнили несколько песен. Особенно дружно воины аплодировали Дмитрию Лапсину, Якову Орлову и самому Георгию Мартьянову. Они веселились бы до утра. Но командир полка приказал:

– Товарищи, пора отдыхать. Завтра – полеты.

Оперативная обстановка па правом крыле фронта осложнилась: фашистское командование бросало против наших наступавших дивизий на юго-восточных подступах к Риге все новые силы, стремясь не допустить советские войска к этому важному стратегическому пункту. Командующий фронтом генерал армии И. X. Баграмян решил отрезать пути отхода вражеских войск на Курляндский полуостров. Он приказал командиру 3-го механизированного корпуса генералу В. Т. Обухову нанести стремительный удар в направлении Тукумса, выйти к Рижскому заливу и отрезать пути отхода группе армий «Север».

Глубокий прорыв войск 1-го Прибалтийского фронта на шяуляйском направлении нарушил взаимодействие групп армий «Центр» и «Север». Гитлеровское командование стремилось во что бы то ни стало восстановить это взаимодействие. Оно начало спешно перебрасывать на Курляндский полуостров танковые дивизии, снимая их с южных направлений. Перед воздушными разведчиками встала задача повседневно с предельным вниманием следить за дорогами, идущими из Восточной Пруссии.

10 августа экипажи капитана Владимира Свирчевского и старшего лейтенанта Михаила Глебова обнаружили выдвижение танков, орудий и автомашин с территории Восточной Пруссии. Колонны фашистских войск переправились через Неман и выдвигались в северном направлении. Несмотря на то что эти войска прикрывались истребителями, экипажам удалось сфотографировать их. Фотопланшеты срочно доставили в разведотдел штаба фронта. Стало ясно, что противник выдвигал танковую дивизию. Через двое суток радиоразведчики засекли работу радиостанции уже знакомой им гитлеровской танковой дивизии «Великая Германия».

Однако этих данных было недостаточно, чтобы сделать определенные выводы. Требовался «язык». Эту задачу решила – и довольно успешно – разведгруппа, которая действовала в тылу врага. На одной из дорог группа устроила засаду. На нее нарвались два фашистских бронетранспортера. Подпустив их на близкое расстояние, разведчики забросали врага противотанковыми гранатами. Бронетранспортеры загорелись. Гитлеровцы выскочили из них, бросились наутек, но разведчики схватили их. На допросе пленные показали, что они служат в разведотряде танковой дивизии «Великая Германия», которая получила задачу взять город Шяуляй.

На следующий день разведчики, действовавшие в тылу противника, захватили в плен военнослужащих из 5-й и 14-й танковых дивизий гитлеровцев. Радиоразведчики засекли работу радиостанции корпусного типа – она поддерживала постоянную связь со штабами трех танковых дивизий.

Теперь уже не было сомнения, что противник перебросил на это направление танковый корпус с задачей захватить Шяуляй, а затем ударом на Елгаву восстановить взаимодействие групп армий «Центр» и «Север». В этой обстановке воздушные разведчики получили задачу буквально не спускать глаз с шяуляйского направления.

Ранним утром 16 августа загремела артиллерийская канонада. Танки и мотопехота противника при поддержке авиации перешли в наступление. Находившийся в воздухе экипаж Михаила Глебова обнаружил, что танки и автомашины гитлеровцев выдвигаются на Куршенай. Офицеры разведотдела фронта, получив эти данные, сделали вывод, что враг намерен нанести в направлении Шяуляя два удара: один из района Кельмы, другой от Куршеная. Об этом немедленно сообщили в штаб 2-й гвардейской армии, сражавшейся на предполагаемых направлениях ударов противника. Командующий армией усилил их противотанковыми средствами, а командующий фронтом направил на угрожаемые направления две истребительно-противотанковые бригады.

Разгорелись тяжелые бои. Фашисты несли большие потери в танках и живой силе, их наступление вскоре захлебнулось. Однако враг не отказался от своего замысла и продолжал бросать в бой танки числом по 40–50 машин, пытаясь все-таки прорваться в Шяуляй. О подходе этих сил информировал командование армии и фронта находившийся в воздухе на высоте 5000 метров экипаж лейтенанта Николая Георгиевского (штурман лейтенант Николай Тюрин, стрелок-радист старшина Виктор Глотов). Но на «петлякова» напали два «Фокке-Вульфа-190». Экипаж вынужден был принять воздушный бой, продолжая передавать на землю развединформацию. Штурман и стрелок-радист обрушили на стервятников шквал пулеметного огня, сбили оба фашистских истребителя. Они рухнули на землю на глазах у сражавшихся воинов 2-й гвардейской армии, которые тут же сообщили об этом в штаб 3-й воздушной армии. За этот подвиг все члены экипажа лейтенанта Георгиевского награждены орденами.

В середине августа полк майора Г. А. Мартьянова, не прекращая боевой работы, перелетел на аэродром Паневежис. Экипажи видели с воздуха литовскую землю – перелески, зеленые поляны, удивительные зеркальные озера, тихие полноводные реки с небольшими хуторами на берегах. Над всей землей стлался горький дым войны. Видели авиаторы с высоты и хмурые воды Балтийского моря.

В разгар сражения на Курляндском полуострове возвратился из госпиталя старший лейтенант Сергей Мосиенко. Он тут же попросился на задание. Майор Г. А. Мартьянов разрешил, поставив экипажу задачу разведать дороги в тылу противника.

19 августа экипаж старшего лейтенанта Мосиенко обнаружил выдвижение до 100 фашистских танков и 40 орудий от Салдуса к Ауце, а в районе населенного пункта Круоняй – сосредоточение до 60 танков и 30 автомашин с пехотой, по дороге, что тянулась от Тельшяя до Тришкяя – 40 танков и 240 автомашин. Эти данные командир экипажа передал по радио в штаб полка. Встал резонный вопрос: что задумал враг?

Радиоразведчики доложили командованию о перемещении на север радиостанций фашистских танковых дивизий, которые действовали на шяуляйском направлении.

В штабе фронта пришли к выводу: в связи с неудавшимся наступлением в районе Шяуляя гитлеровцы перегруппировали танковые дивизии, которые двинулись к северу, очевидно для нанесения удара в районе Жагаре, Ауце, Добеле.

На следующий день экипаж старшего лейтенанта С. Мосиенко (штурман лейтенант Крутофал, стрелок-радист старший сержант Козлов) вылетел на разведку в район Ауце с задачей сфотографировать этот населенный пункт. До намеченной цели «петляков» дошел благополучно, встал на боевой курс. Когда же лейтенант Крутофал включил фотоаппараты, 10 истребителей «Фокке-Вульф-190» попытались атаковать разведчика. Однако наши «яки» связали фашистов боем. В воздухе завертелась карусель. Полет Пе-2 шел строго по заданному курсу.

Паре «фоккеров» удалось все-таки прорваться к нему и пробить бензобак. «Петляков» загорелся в самом конце боевого курса, когда фотографирование было уже закончено. Сергей Мосиенко бросил машину в скольжение. Пламя исчезло. Но едва командир экипажа перевел «пешку» в горизонтальный полет, прижатый было воздушной струей огонь забушевал снова. Мосиенко еще раз ввел пикировщик в скольжение и увидел, что пламя сбито, не стало и дыма. Летчик взял курс на свою «точку». Тут-то Мосиенко и заметил, что левый мотор вышел из строя. Весь маршрут пришлось тянуть на одном правом. Трудно было летчику. Тем не менее он благополучно довел израненную машину до своего аэродрома и доставил командованию ценную фотопленку.

Основываясь на данных разведки, командующий фронтом И. X. Баграмян своевременно перебросил на угрожаемое направление противотанковые средства.

21 августа танковые и моторизованные войска врага перешли в наступление. Фашисты стремились прорваться к Елгаве. Разведка установила, что на этом направлении действовали части 4, 7, 12-й танковых дивизий и одной танковой бригады СЕ «Гросс». Все они входили в состав гитлеровского 39-го танкового корпуса. Благодаря своевременно принятым командованием 1-го Прибалтийского фронта мерам наступление 39-го танкового корпуса было отражено. Противнику так и не удалось прорваться к Елгаве, восстановить взаимодействие своих групп армий. К концу августа активные боевые действия на Курляндском полуострове прекратились.

Однако на рижском направлении бои по-прежнему не угасали. Фашистское командование перебросило сюда новые силы из состава войск группы армий «Север», чтобы прикрыть юго-восточные подступы к Риге. Одновременно противник нанес удар вдоль южного побережья Рижского залива, начал теснить части 3-го механизированного корпуса к югу. Понимая недолговременность этого успеха и опасаясь окружения, вражеское командование начало отводить войска группы «Север» на Курляндский полуостров. Воздушные разведчики ежедневно отмечали передвижение гитлеровских войск из района Риги через Тукумс к Кулдиге.

Командующий фронтом генерал И. X. Баграмян отдал приказ провести тщательную воздушную разведку районов Сигулда, Цесис, Вамиера, Айнажи, непременно сфотографировать реку Западная Двина на участке Яунелгава – Огре. На выполнение последней задачи вылетели 5 экипажей. Два из них не вернулись, а три не смогли произвести разведку из-за сильного огня зенитной артиллерии.

Командир полка майор Г. А. Мартьянов поставил эту же задачу перед экипажем старшего лейтенанта А. И. Янкова.

После взлета командир экипажа немедля набрал высоту более 7000 метров, и линию фронта ему удалось пересечь незамеченным для противника. При подходе к реке Алексей Янков резко уменьшил высоту полета и увеличил скорость до максимально допустимой. Когда самолет подошел к контрольному ориентиру – началу боевого пути, штурман лейтенант В. Просвиров включил фотоаппараты. Чтобы не было разрывов между кадрами, он установил минимальный интервал перемотки. Начались томительные 6 минут боевого курса. В памяти Янкова всплыли лица товарищей, погибших над этой рекой. «Мы сделаем то, что не удалось вам, ребята!» – подумал Алексей, продолжая четко выдерживать заданный режим полета. А вражеские зенитки, как ни странно, молчали. Видимо, не оповещенные о приближении советского разведчика, гитлеровцы посчитали, что летел свой Ме-110.

Янков даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос штурмана Просвирова.

– Фотографирование закончено.

Летчик развернул машину в сторону своего аэродрома, снова дал моторам максимальные обороты и со снижением, на большой скорости пересек линию фронта. Стрелок-радист доложил о появлении на горизонте фашистских истребителей, но те уже не смогли догнать воздушного разведчика. Специалисты тотчас же проявили фотопленку и в срочном порядке доставили ее в штаб фронта.

Конец войны был не за горами, но враг ожесточенно сопротивлялся как на земле, так и в воздухе. Радость побед экипажей разведчиков часто еще омрачалась потерями боевых друзей. Особенно тяжелым оказался в полку день 3 сентября 1944 года.

С утра и почти до полудня над аэродромом стоял густой туман. Он начал рассеиваться лишь после 13.00. Вскоре появилось солнце. Экипажи начали готовиться к вылету. В те дни перед полком стояла важная задача – вести наблюдение за работой военно-морской базы Либава и морскими коммуникациями.

В 14.00 на разведку базы ушел экипаж старшего лейтенанта Александра Ракова. Прошло около двух часов, но экипаж не возвращался и не подавал о себе никаких вестей.

Вторым поднялся в небо экипаж старшего лейтенанта Анатолия Шкуто. Задача прежняя: визуальная разведка и фотографирование военно-морской базы Либава с высоты 5000 метров. Однако и этот экипаж не вернулся, как не вернулся и третий – лейтенанта Степановича из 1-й эскадрильи.

А командованию фронта крайне нужны были сведения о Либаве. Это понимали летчики, Штурманы и Стрелки-радисты, но им хотелось хоть что-то узнать о причинах гибели товарищей, чтобы не столько избежать опасности быть сбитым – эта опасность существовала в каждом боевом вылете, сколько добиться выполнения задания. Но о причинах, почему не возвратились экипажи, в полку узнали лишь после войны.

… Экипаж старшего лейтенанта Александра Ракова вышел к Либаве со стороны солнца и с ходу сфотографировал объекты. При выходе с боевого курса «петлякова» атаковали «мессеры». Раков вошел в облака, пробил их в районе города Скрунда Литовской ССР. Пе-2 подходил уже к линии фронта, когда штурман лейтенант Николай Блищавенко обнаружил на опушке леса скопление вражеских танков. Самое верное здесь – передать радиограмму на КП армии и фронта, а самим везти драгоценную фотопленку на аэродром. Но летчик и штурман, вероятно, рассудили иначе: вдруг, мол, фашисты накапливают силы для неожиданного контрудара? И решили фотографировать. Вышли на боевой курс на высоте 1700 метров, под самой кромкой облаков включили фотоаппараты. И тут попали под ураганный огонь зенитной артиллерии. Двумя снарядами самолет был подбит и загорелся. Сбить пламя Ракову не удалось – мало было высоты. Потом машина и вовсе вышла из повиновения, упала в расположении обороны врага. Раков пришел в сознание уже в грузовике и увидел двух гитлеровцев с автоматами. Пистолета, летного планшета и часов у него уже не было – их забрали фашисты. Не было и штурмана со стрелком-радистом, они, видимо, погибли во время падения самолета. В либавском лагере военнопленных, куда доставили летчика, начались допросы. Но ни избиения, ни пытки не дали фашистам ничего – Александр молчал. Через четверо суток его вместе с другими военнопленными отправили в Данциг, потом – в Лекшенштадт, в трудовой лагерь, дали номер 18521. Гоняли на тяжелые работы, кормили баландой, гнилыми овощами.

8 апреля 1945 года Ракова перевели в город Кореосбат, где сформировали колонну из 1800 человек и погнали на юг через города Мариенбат и План.