Воздушные разведчики

И снова – на боевой курс, заканчивать фотографирование канала. Этот маневр и новый порядок помогли рассредоточить огонь с кораблей. Разведчики задание выполнили полностью, вернулись на аэродром. Позже выяснилось, что из 18 «аэрокобр» две были сбиты. Фашисты потеряли четыре ФВ-190.

Сам «петляков» получил более 30 пробоин. От удара взрывной волны деформировало правый элерон. Однако главное – канал был сфотографирован полностью. Специалисты из отдельных снимков – ведь дважды пришлось сходить с боевого курса! – смонтировали фотосхему на всю длину канала, который имел большое значение для всей системы обороны города. До этого по нему гитлеровцы осуществляли все перевозки. Но к концу марта канал практически не действовал: наша артиллерия постоянно держала его под обстрелом.

Ранним утром 6 апреля 1945 года на наблюдательный пункт, оборудованный на высоте Фухсберг, прибыли командующий войсками 3-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза А. М. Василевский, генерал армии И. X. Баграмян, командующие родами войск, начальники служб. В соответствии с планом операции начало артиллерийской подготовки назначалось на 8.00. Но погода не благоприятствовала: густой туман окутал город, его окрестности, оборонительные сооружения. Пристрелянные артиллеристами цели тоже потонули в тумане. Правда, в течение четырех предшествовавших суток артиллеристы непрерывно днем и ночью рушили оборону города, нанося удары по фортам и другим долговременным сооружениям, расположенным по всем трем поясам обороны. Уже в первый день Кенигсберг заполыхал огнем. Но форты оказались живучими. Даже артиллерия большого калибра не могла пробить железобетон. Пришлось применить 1000-килограммовые бомбы.

Однако утром 6 апреля бомбить было нельзя.

– Как же мои пушкари будут вести огонь по невидимым целям? – спросил командующий артиллерией генерал Н. М. Хлебников.

– Бомбить сквозь туман можно. Но куда упадут бомбы? – заметил командующий 3-й воздушной армией генерал Н. Ф. Папивин.

А. М. Василевский приказал перенести начало артиллерийской и авиационной подготовки на 10.00.

Генералы и офицеры то и дело посматривали на часы – время тянулось медленно. Прошло более часа. Ветерок с Балтики начал рассеивать туман, и готические здания города вскоре обнажились. Стали появляться цели кенигсбергского укрепрайона – они были видны как на ладони.

В назначенное время земля задрожала от артиллерийской канонады, взрывов снарядов и мин. В артподготовке были задействованы 7000 орудий. Во второй половине дня в небе появились эскадрильи бомбардировщиков. Они сбрасывали на город-крепость тяжелые ФАБы – фугасные авиабомбы. Рушились здания, полыхали пожары. Штурм крепости продолжался 4 дня и 3 ночи.

Вечером 8 апреля комендант крепости Кенигсберга генерал Лаш принял ультиматум советского командования и приказал войскам прекратить сопротивление. Уцелевшие солдаты и офицеры выходили из укрытий, поднимали вверх лоскутки материи. Белые флаги развевались над развалинами оборонительных сооружений, на балконах полуразрушенных домов. Но отдельные очаги сопротивления оставались еще и на следующий день. В общей сложности более 90 тысяч солдат и офицеров фашистской армии сдались в плен. После падения Кенигсберга в руках гитлеровцев оставались еще Земландский полуостров, военно-морская база Пиллау и коса Фрише-Нерунг. А там, в Германии, во второй половине апреля началась Берлинская наступательная операция. Война приближалась к концу. Однако враг ожесточенно сопротивлялся.

Командование 3-го Белорусского фронта решило провести подготовку к окончательному разгрому восточно-прусской группировки. В этой подготовке участвовали и экипажи 11-го авиаполка. Перед ними стояла задача произвести плановое фотографирование всего Земландского полуострова с высоты 2500 метров. Командир полка решил выполнить эту задачу одновременным вылетом пяти экипажей разведчиков: капитанов Т. А. Саевича, М. М. Глебова, старших лейтенантов С. И. Мосиенко, Н. В. Георгиевского и Я. Н. Орлова. Каждому их них предстояло сфотографировать по два параллельных маршрута с заходом на боевой курс сначала с востока на запад, затем – с запада на восток.

Прикрывать воздушных разведчиков приказали двум полкам истребителей, которые тоже располагались на аэродромах Лабиау. До основного вылета истребители рано утром слетали на блокирование вражеских аэродромов Гросс-Диршкайн и Фишхаузен. Вернувшись, они успокоили разведчиков: дескать, на этих аэродромах не самолеты, а макеты. Глебов с сомнением спросил одного летчика:

– Почему вы так думаете?

– Мы стреляли по ним в течение десяти минут, и ни один не загорелся.

– А с какой высоты стреляли?

– С двух тысяч метров.

Глебов потому так расспрашивал об аэродромах врага, что его первый заход проходил точно над Гросс-Диршкайном. И, услышав ответ, пришел к выводу, что с такой большой высоты прицельный огонь вести невозможно. Стало быть, не исключено, что на аэродроме не макеты, а настоящие самолеты, которые потому и не загорелись, что в них не попадали. Значит, при проходе Гросс-Дирш-кайна необходима предельная бдительность.

Взлетели все 5 экипажей разведчиков, строго выдерживая указанные временные интервалы. Перед этим в небо ушел полк истребителей для того, чтобы очистить воздушное пространство от врага в районе фотографирования оборонительных рубежей противника. Вместе с экипажами Пе-2 поднялся и другой полк истребителей – для непосредственного прикрытия. К каждому самолету-разведчику пристроились по две пары истребителей, остальные шли несколько сзади и выше, составляя группу резерва. Картина получилась внушительная – боевую работу пяти экипажей разведчиков обеспечивали более 70 истребителей. Казалось бы, успех обеспечен. Однако недаром в народе говорят: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги».

«Петляковы» шли каждый по своему маршруту на параллельных курсах. Прошли линию фронта. Включили аэрофотоаппараты. Пока в небе и на земле все было спокойно. Видимость – отличная. На горизонте появилась береговая черта. Глебов увидел впереди, строго по курсу, вражеский аэродром Гросс-Диршкайн. Подойдя ближе, он обратил внимание на длинные струи пыли и понял: самолеты взлетают парами. Глебов не удержался и тут же поддел истребителей прикрытия:

– Внимание, «макеты» поднимаются в воздух!

Те поняли суть своей оплошности, и ведущий ответил:

– Видим, работайте спокойно. Прикроем!

Спокойной работы не получилось. Когда экипаж Глебова проходил над аэродромом Гросс-Диршкайн, в воздухе уже разгорался воздушный бой и «петляков» остался без прикрытия – истребители вынуждены были отбивать атаки гитлеровцев. При подходе к береговой черте старшина Василий Погорелов доложил:

– Нас догоняют истребители, но не пойму, чьи. Глебов решил не испытывать судьбу, дал полный газ и пошел в сторону моря. Сделал он правильно: вскоре выяснилось, что за ним гналась пара «фоккеров». Зная, что истребители боятся далеко уходить от берега из-за малого запаса бензина, Глебов на максимальной скорости ушел в сторону моря еще дальше. «Фоккеры» повернули назад. Развернул «пешку» на 180 градусов и Глебов – ведь предстояло сфотографировать еще один, самый северный маршрут. Он пошел немного с курсом 90 градусов, снова увидел всю карусель воздушного боя, в котором участвовали более 100 истребителей. Отдельные из них круто снижались, оставляя за собой борозды черного дыма. В воздухе покачивались парашюты. Шла смертельная схватка.

165У береговой черты Глебов вывел машину на боевой курс. Шаповалов включил фотоаппараты. И тут командир экипажа увидел, что справа в ого сторону направлялись две пары истребителей. Он развернул Пе-2 влево и на максимальной скорости снова стал уходить в сторону моря. Когда истребители отстали, повторил заход, и задание было выполнено.

И все-таки в целом задачу разведчики решили не полностью: не вернулся из полета экипаж старшего лейтенанта Николая Георгиевского. К вечеру стало известно, что его штурман и стрелок-радист погибли. Сам же Георгиевский выбросился из горящего Пе-2 и приземлился на парашюте на нейтральной полосе. Фашисты открыли по нему ружейно-пулеметный огонь, били даже из минометов. Используя складки местности, летчик добрался по-пластунски до траншеи наших войск, вернулся в полк и снова сел за штурвал «пешки».

Разбор полета был строгим. Особенно досталось истребителям, которые формально выполнили штурмовку вражеских аэродромов в предварительном вылете. К тому же фактически оставили воздушных разведчиков без прикрытия и кинулись в бой.

На следующий день задачу пришлось довыполнять.

Войска 3-го Белорусского фронта перешли в наступление.

Утром 25 апреля командир полка приказал экипажу капитана Глебова произвести разведку с плановым фотографированием с высоты 2500 метров обороны города и порта Пиллау, аэродрома Нойтиф и косы Фрише-Нерунг. Противодействия истребителей врага не ожидалось: к тому времени в распоряжении фашистов поблизости оставался лишь один аэродром – Нойтиф, располагавшийся в самом конце косы Фрише-Нерунг, напротив порта Пиллау. Там у них находилась авиация военно-морского флота, по, по данным разведки, она улетела на днях в Швецию.

Исходя из сложившейся обстановки, экипаж Глебова от истребителей прикрытия отказался, так как они часто преждевременно демаскировали разведчика, лишали его возможности скрытно подойти к цели. А без скрытного выхода на такой объект, как Пиллау, нечего было и думать об успешном выполнении задачи: порт плотно прикрыт зенитными средствами.

Экипаж вылетел на разведку. Было безоблачно, но дымка заметно снижала видимость. «Петляков» шел с набором высоты. Слева по курсу лежал в развалинах поверженный Кенигсберг. Он все еще дымился. На высоте 4500 метров Глебов перевел самолет в режим горизонтального полета. Слева просматривался залив, впереди – побережье Балтийского моря. В воздухе – полное спокойствие, не видно ни одного самолета.

Начали просматриваться порт Пиллау и коса. Глебов немного довернул влево и в расчетной точке убрал обороты моторов до минимальных, перевел Пе-2 в пологое снижение с таким расчетом, чтобы выйти на город с приглушенными моторами на заданной для фотографирования высоте. Штурман измерил силу ветра и убедился, что его направление способствовало еще более скрытному подходу к цели, так как незначительный шум моторов относило ветром в направление, противоположное курсу полета. Все складывалось в пользу разведчика.

«Петляков» вышел на боевой курс. До города оставалось не более двух километров, но его не видно, он весь в дыму. Высота подходила к заданной. Глебов увеличил обороты моторов. Экипаж ждал начала обстрела зенитками, но его не было.

Под самолетом – город Пиллау. Чуть впереди – порт с наполовину затонувшей большой баржей. В воздухе по-прежнему спокойно, не видно ни единого разрыва зенитного снаряда. Глебов, Шаповалов и Погорелов в недоумении – совершенно непривычная обстановка при фотографировании столь важного объекта.

Прошли порт. Впереди на косе показался аэродром Нойтиф, на котором полыхали очаги пожаров, но самолетов не видно. Затем экипаж сфотографировал всю косу Фрише-Нерунг, не встретив никакого противодействия.

Вернулись на аэродром. Командир полка майор Г. А. Мартьянов, лукаво улыбаясь, спросил командира экипажа.

– Ну как, здорово зенитки били?

– Ни одного выстрела за весь полет!

– Все понятно. Еще утром, незадолго до вашего вылета советские войска очистили от фашистов Пиллау и косу Фрише-Нерунг. Жаль, что в полк это сообщение пришло, когда вы были уже в районе цели. Считайте, что провели тренировочный полет.

В Лабиау переехал и штаб Земландской группы войск. По предложению политработников решили создать фронтовую выставку, которая способствовала бы обобщению боевой и партийно-политической работы в войсках. В центре города подобрали подходящее помещение со множеством комнат, которые распределили между отделами, управлениями, службами и родами войск. Закипела работа по подготовке материалов для стендов. Подняли архивные материалы за все годы войны, составили таблицы, диаграммы, схемы, справки, подобрали карты, фотографии наиболее отличившихся. Напряженно трудились чертежники, художники, машинистки. В короткий срок все комнаты были оборудованы стендами и обеспечены экспонатами. Фронтовую выставку открыли в торжественной обстановке.

Красочно были оформлены и комнаты, отведенные 11-му полку. На одной схеме показали боевой путь разведчиков. Карта-схема Германии была заштрихована. Это означало, что полк за годы войны сфотографировал площадь, равную территории всей Германии. Впечатляющими оказались фотосхемы важнейших объектов врага. На специальном стенде разместили фотографии лучших летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров, техников и механиков. Рядом находился стенд, на котором отражены награды, которых удостоены авиаторы полка. За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом мужество и отвагу 11 авиаторов были награждены орденом Ленина, многие – орденом Красного Знамени, причем отдельные удостоены этой награды дважды, трижды и даже четырежды. Всего в полку насчитывалось 132 ордена Красного Знамени. Орденами Отечественной войны 1-й степени награждены 32 воина, Отечественной войны 2-й степени – 3, Славы 3-й степени – 4 авиатора.

На выставку приезжали генералы и офицеры частей, соединений и армий 3-го Белорусского фронта и Земландской группы войск. Посетил ее и Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Он обошел все комнаты, внимательно ознакомился с экспонатами и дал высокую оценку фронтовой выставке.

Война завершалась. Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов окружили Берлин, вели бои на его улицах. Мы, фронтовики, уже давно знали, что окончание войны не за горами, но в то же время понимали: завершится она с последним выстрелом. А эти выстрелы еще гремели.

В начале мая 1945 года, когда Берлин был взят, часть освободившихся войск 8-го Белорусского фронта из Восточной Пруссии направили в Прибалтику для разгрома все еще сопротивлявшейся Курляндской группировки врага. Туда же отправили и 7 экипажей из 11-го полка: майоров Мартьянова, Володина, Леонова, капитанов Глебова, Саевича, старших лейтенантов Орлова, Мосиенко, Емелина. Группа приземлилась на аэродроме Ауце, что в 60 километрах северо-западнее Шяуляя. Фронт находился в 10–12 километрах. Наземные войска, в основном танки, непрерывным потоком двигались к линии фронта и сосредоточивались в исходных для наступления районах. Экипажи полка видели это с воздуха.

Советское командование предпринимало все возможное, чтобы избежать теперь уже бессмысленного кровопролития, не однажды предлагало гитлеровскому командованию сложить оружие. Фашисты, разумеется, понимали, что разгром неминуем, что погибнут многие тысячи людей, но с ответом медлили.

В течение 5, 6 и 7 мая экипажи 11-го полка вели разведку аэродромов противника на Курляндском полуострове, контролировали наземные перевозки. Но главная их задача состояла в том, чтобы путем аэрофотосъемок вскрыть систему обороны врага на полную глубину. 6 мая экипажи выполнили эту задачу. Во время вылетов они не встречали уже такого противодействия зенитной артиллерии и истребителей, каким оно было здесь осенью 1944 года. За эти дни полк не потерял ни одного «петлякова».

7 мая 1945 года экипажу капитана Глебова командир поставил задачу произвести разведку сосредоточения авиации противника на аэродромах Салдус, Колкасрагс (мыс на севере Курляндского полуострова) и на полевой «точке» в 20 километрах северо-западнее Тукумса. В районе Ауце стояла сплошная облачность с высотой нижнего края 2500 метров. А какая была погода в районе основных объектов, этого никто не знал. После взлета «петляков» некоторое время шел над нашей территорией вдоль линии фронта, под нижней кромкой облаков, затем нырнул все-таки в облака. Лишь после этого Глебов развернул Пе-2 вправо, взял курс в сторону аэродрома Салдус. Пролетев расчетное время, вышел из облаков для уточнения места нахождения. Линия фронта осталась позади. Местность экипажу была знакома, хорошо изучена в боевых вылетах осенью 1944 года.

Экипаж и дальше летел в основном в облаках, периодически выскакивал из них для уточнения ориентировки. Такую погоду фронтовики называли «мечтой воздушного разведчика»: она способствовала скрытному подходу к цели.

Видимость под облаками была отличная. Экипаж преднамеренно оставил Салдус слева в 5–6 километрах. Выйдя на ориентир, выбранный еще на земле, Глебов прошел в облаках минуту и развернул самолет в сторону аэродрома. По истечении расчетного времени снизился с приглушенными моторами. Аэродром появился чуть впереди, он уходил под нос самолета. Глебов оторвался от нижней кромки облаков метров на 150 и, когда аэродром оказался под самолетом, а Петр Шаповалов включил фотоаппараты, дал моторам полные обороты. Позади «пешки» появились разрывы зенитных снарядов. И так – в течение всего времени нахождения экипажа на боевом курсе. Дело в том, что зенитчики всегда знали высоту нижней кромки облаков и заранее пристреливались по ней. Следовательно, если над объектом врага, прикрытым зенитными средствами, идти строго под нижней кромкой облаков, самолет может быть поражен с первого залпа. Однако и отрываться далеко от облаков также было опасно, так как истребители фашистов, маскируясь в них, могли внезапно атаковать воздушного разведчика.

После окончания фотографирования аэродрома Глебов взял штурвал на себя, Пе-2 быстро скрылся в облаках. Курс – на аэродром Колкасрагс. К нему также шли в облаках, лишь изредка выходя из них для ведения детальной ориентировки. Где-то на середине пути Глебов заметил, что нижний край облаков постепенно снижался и видимость под ней ухудшалась. Пришлось снизиться сначала до высоты 200, затем и до 100 метров. Впереди – сплошная пелена. Больше снижаться Глебов не рискнул – можно столкнуться с наземными препятствиями. Вскоре земля совсем исчезла. Глебов набрал высоту 200 метров. Самолет шел словно в молоке. По расчетам Шаповалова внизу уже должен быть аэродром Колкасрагс, но земли не видно. Глебов развернул Пе-2 вправо с набором высоты и взял курс на Тукумс. Шли на высоте 600 метров. Мало-помалу начала просматриваться земля. Слева показалась береговая черта Рижского залива. Штурман Шаповалов определил место нахождения. По его указанию летчик довернул вправо, набрал высоту около 2500 метров. Для скрытого подхода к аэродрому снова вошел в облака, но вырвался из них рановато. Увидел, как с вражеского аэродрома, на встречных курсах, парами взлетали «фоккеры». Увеличил обороты моторов до максимальных и повел самолет под облаками, так как знал, что в подобной обстановке зенитки противника не будут стрелять, опасаясь поразить своих. Так и произошло. Глебов и Шаповалов были уверены: пока истребители фашистов взлетят, пока развернутся в сторону разведчика и наберут высоту, фотографирование аэродрома будет закончено. Расчет подтвердился. Когда «фоккеры» начали строить заход для атаки, экипаж «петлякова» уже выполнил задачу. Глебов повел машину в облака, ставшими спасением, и взял курс к линии фронта. Через некоторое время Пе-2 вышел из облаков, и старшина Погорелов доложил:

– «Фоккеры» по-прежнему идут нашим курсом.

До линии фронта оставалось не более 5 километров, но Глебов на всякий случай снова повел машину в облака. По истечении расчетного времени перевел самолет на снижение. Уже над своей территорией едва не столкнулся с ведомым пары истребителей Ла-5, который проскочил перед носом «петлякова». «Этого еще не хватало под конец войны!» – подумал командир экипажа.

Возвратились на аэродром Ауце. Это был 172-й успешный боевой вылет, совершенный Михаилом Глебовым за годы Великой Отечественной войны. Ни он, ни Петр Шаповалов и Василий Погорелов еще не знали, что это их последний боевой вылет. На следующий день они получили задание на разведку и фотографирование порта Либава, подготовились к вылету и заняли свои места в кабинах «петлякова». Михаил Глебов уже запустил моторы, когда подъехавший на «виллисе» командующий 3-й воздушной армией генерал-полковник авиации Н. Ф. Папивин дал команду выключить моторы и сообщить майору Г. А. Мартьянову, что боевые вылеты закончились – Земландская группировка врага капитулировала.

Долго шли фронтовики к этому дню, дорогой ценой заплатили за Победу. И вот наступил первый мирный день, а летчики, штурманы и стрелки-радисты, инженеры, техники и механики все еще никак не могли поверить, что эта кровопролитная, унесшая миллионы человеческих жизней война наконец-то завершилась.

– Победа! – звенели голоса авиаторов.

Первый день мира после 1418 суток жесточайшей борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, закончившейся сокрушительным разгромом гитлеровской Германии, стал для воинов-фронтовиков, для всех советских людей самым счастливым днем.

В тот день в Лабиау стояла тихая, солнечная погода. С моря тянуло прохладой. Майор Г. А. Мартьянов приказал одеться по-парадному, с орденами и медалями. Когда все собрались, построил полк в колонну по четыре и привел его на центральную площадь города. Там уже стояли колонны фронтовиков всех родов войск. Отдельно, справа от трибуны, выстроились 3 батальона автоматчиков. На трибуну поднялись генералы и офицеры. Генерал армии И. X. Баграмян окинул взглядом площадь и, когда все затихли, сказал:

– Дорогие товарищи солдаты, сержанты, офицеры и генералы! Вы прошли тяжелыми фронтовыми дорогами от русского города Калинина до прусского города Кенигсберга. На своем боевом пути вы громили оккупантов, приближая День Победы. Этот долгожданный день наступил: гитлеровская армия разгромлена, фашистская Германия капитулировала. Поздравляю вас с Великой Победой, в достижение которой и вы внесли свою лепту ратного труда. Ура, товарищи!

Над площадью прогремело троекратное «ура!». Автоматчики вскинули вверх стволы, раздался мощный залп. Это был салют Победы, который навсегда остался в памяти фронтовиков, прошедших через горнило Великой Отечественной, в том числе и воинов 11-го отдельного разведывательного авиационного полка.

На аэродроме было непривычно тихо. На зеленом поле стояли с зачехленными моторами Пе-2. Они выстроились на одной линии, словно солдаты. На их крыльях и фюзеляжах видны были заплаты. Они – будто шрамы на телах фронтовиков. На правом фланге стояли самолеты с именами на фюзеляжах – «Михаил Батовский» и «Николай Солдаткин». Рядом с ними – Пе-2 с надписью: «Построен на средства экипажа Янкова, Мартусова, Кожевникова». Эти боевые машины стали символом отваги, мужества и патриотизма советских воздушных разведчиков в годы Великой Отечественной войны.

И эти крылатые машины стояли в звенящей тишине аэродрома, с которого еще недавно, все предшествовавшие нашей большой Победе дни, летчики, штурманы, воздушные стрелки-радисты, поднимаясь в бушевавшее разрывами снарядов небо, уходили на смертный бой с врагом. Здесь, в Восточной Пруссии, война уже завершилась, а там, у берегов Эльбы, еще гремели залпы артиллерийских батарей, еще шли схватки в воздухе над поверженным Берлином. Здесь же была тишина, и фронтовики никак не могли привыкнуть к мирному небу. Им все еще казалось, что в их предельно напряженной боевой работе наступил перерыв, который может вот-вот кончиться. Они, конечно же, готовы были в любое время лететь туда, где враг еще не сложил оружия. Но этого не требовалось. Война завершалась, шли ее последние дни. Наша Победа была близка.

В то время воздушные бойцы глубоко осознавали силу и величие нашей Коммунистической партии и нашего народа, которые выстояли и победили коварнейшего из врагов человечества – германский фашизм. Пришел и на нашу улицу праздник. Вся наша страна, все честные люди на земле восторженно отмечали День Победы, тот самый День, который герои войны, фронтовики, все советские люди «приближали как могли».

В один из теплых летних вечеров 1945 года в комнату, где жил летчик-фронтовик Михаил Глебов, постучали. Он быстро открыл дверь и увидел на пороге своих соседей. Оказалось, они только сейчас услышали по радио, что Михаилу Максимовичу Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Советского Союза. Радуясь этому событию, они и пришли за тем, чтобы сердечно поздравить воздушного разведчика с высокой наградой Родины. Потом они уселись за стол, вспоминали те огненные маршруты, по которым ходили над занятой врагом территорией.

В тот памятный вечер, высказав своим друзьям и товарищам сердечное спасибо за поздравления, Михаил Максимович со всей откровенностью заявил, что никак не может свыкнуться с мыслью, что он – деревенский парень, сын простого крестьянина – удостоен такой награды.

По мнению Глебова, участники войны, в их числе летчики, штурманы и воздушные стрелки, в то суровое время не думали ни о подвигах, ни о наградах. Судьба Советской Родины, ее честь, свобода и независимость были для них превыше всего. Ради этого, ради жизни на земле миллионы фронтовиков и партизан, миллионы рабочих и колхозников, проявляя отвагу и мужество, массовый патриотизм, ковали нашу Победу на фронтах войны и в тылу.

Орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» Михаилу Глебову вручили в Кремле в конце 1945 года. Потом вместе со своим братом Александром Максимовичем, который продолжал еще свою армейскую службу, он поехал в родные края.

Это была приятная, памятная поездка. На станцию Вязники они прибыли утром и тотчас же отправились к товарищу детства Алексею Григорьевичу Орлову, который жил неподалеку от вокзала. Попросили подвезти домой. Тот выполнил их просьбу с готовностью. Через час трое саней въехали в небольшую деревеньку под названием Тополевка.

Приезд Михаила Глебова домой на этот раз оказался совсем не таким, каким он был в тот далекий военный день. Гармонист играл лихо, с душой, и сидевшие на санях друзья детства и юности всю дорогу пели фронтовые песни. Через пять минут жители всей Тополевки уже знали о возвращении фронтовика-односельчанина домой.

Встреча получилась торжественной и радостной для всех. Только мама Михаила время от времени смахивала с глаз своих непрошеную слезу. Наверное, вспоминала о том первом приезде сына. Потом и она счастливо улыбалась, радуясь приезду сыновей своих, всем гостям.

Односельчане гордились тем, что в их деревне есть Герой Советского Союза. Позднее Михаил Максимович узнал, что Вязниковский район дал стране немало летчиков, удостоенных высшей награды Родины. В один из послевоенных годов в Вязниках встретились летчики-земляки Герои Советского Союза подполковник И. Зудилов, майоры М. Глебов, А. Лукин, гвардии капитан А. Рыбаков и подполковник А. Хвастунов. Однако случилось так, что в сорок пятом, вскоре после войны, Глебов первым навестил родные края. Правление колхоза организовало официальную и в то же время очень теплую встречу со своим отважным земляком. На нее пришли жители не только Тополевки, но и соседних деревень. Михаилу пришлось выступить от имени всех фронтовиков. Рассказывал он не столько о себе, сколько о товарищах, о жесточайших боях наших наземных войск, которые он видел в каждом боевом полете с высоты и в интересах которых выполнял задания в небе войны.

На этой памятной встрече произошло еще одно важное личное событие, на которое тогда, вероятно, никто не обратил особого внимания. Михаилу Глебову приглянулась девушка из деревни Данилково Аня Лукина. Сидя рядом, они вспоминали своих учителей и одноклассников по Песковской школе. Многие из них остались на огненных рубежах и дорогах войны.

Беседуя, Михаил вспомнил, что виделся с Аней и во время своего приезда домой в сорок четвертом году. Тогда, однако, все мысли, все заботы его были сосредоточены на другом – на делах военных, полковых. Теперь же Михаил договорился с Аней встретить Новый, 1946 год в Вантинской школе, где она работала учительницей. И зачастил бывший фронтовик Глебов в Данилково, приходил туда чуть ли не каждый день.

Отпуск пролетел незаметно. Михаил Максимович вернулся к месту своей службы, обратился к командиру с просьбой о предоставлении краткосрочного отпуска «по неотложным семейным обстоятельствам». Тот сразу догадался, что это за обстоятельства, охотно удовлетворил просьбу молодого офицера. Глебов снова вернулся в родные края. Сыграли с Аней скромную свадьбу, к месту службы вернулись вдвоем. Несмотря на понятные трудности армейской службы, семья Глебовых жила дружно, счастливо. Такой ее жизнь остается и в настоящее время.

Сразу же после завершения Великой Отечественной каждый из ее участников, думая о своей дальнейшей судьбе, намечал жизненные планы. Многие герои боев ушли в запас, включились в восстановление разрушенного войной народного хозяйства страны. Мог уйти в запас и капитан Глебов. Однако, поразмыслив, решил остаться в армии. Послевоенная международная обстановка обязывала Советский Союз держать порох сухим. И Михаил Максимович, которого направили в Прибалтийский военный округ, щедро передавал богатый фронтовой опыт молодым летчикам одной из авиационных частей.

Всякое случалось в совместных с ними учебно-тренировочных полетах. Хотя летчики, как правило, заранее, еще на земле готовятся к возможным осложнениям воздушной обстановки, тем не менее предвидеть все практически было невозможно. Случилось такое и в одном из вылетов Михаила Глебова в конце июля 1946 года.

Задание у экипажа было обычное: полеты на учебно-тренировочном самолете по кругу в качестве инструктора с молодым выпускником учебного авиационного заведения. На третьем развороте быстрокрылую машину, пилотируемую лейтенантом, потянуло в левый штопор.

– Беру управление на себя! – принял решение Глебов.

С большим трудом ему удалось удержать самолет от дальнейшего сваливания в штопор, но это стоило потери высоты. Боевая машина была уже почти у самой земли. О посадке на своем аэродроме нечего было и думать. Между тем высота падала, Нужно было немедля идти на вынужденную посадку. Поле под крылом было холмистое, неровное. Глебов увидел заболоченную площадку севернее небольшой деревеньки и решил садиться. Шасси при этом необходимо было убрать, иначе самолет мог скапотировать, разбиться вместе с экипажем.

Рукоятка уборки шасси находилась в кабине обучаемого, и Глебов дал ему команду:

– Убрать шасси!

Молодой лейтенант так растерялся, что ничего не понял или не расслышал, и команда осталась невыполненной.

Убедившись в том, что по самолетно-переговорному устройству договориться с обучаемым не удастся, Глебов пригнулся, увидел через небольшую форточку штурмана лейтенанта Петра Блажевича и жестом показал, что надо убрать шасси. Тот успел сделать все, что требовалось.