Задверье

Д'Верь даже не оглянулась на Ричарда, прежде чем исчезнуть внизу. Маркиз же почесал нос.

— Существует два Лондона, молодой человек, — сказал он. — Есть Над-Лондон, там ты жил, и есть Под-Лондон, Подмирье, населенное людьми, провалившимися в трещины мироздания. Теперь ты один из них. Доброй ночи.

И на том он начал спускаться по скобам в шахте под люком.

— Минутку! — воскликнул Ричард, схватился за крышку за мгновение до того, как она закрылась, и последовал за маркизом вниз.

Пахло как в водостоке. В канализации витал мертвый, мыльный капустный запах. Ричард решил, что, когда они спустятся ниже, вонь усилится, но она почему-то рассеялась, и довольно скоро. Внизу, по дну каменного туннеля, бежал серый поток, неглубокий, но быстрый. Ричард тут же намочил штанины. Ему были видны фонари ушедших вперед, и, расплескивая воду, он побежал, пока не нагнал их.

— Уходи, — приказал маркиз.

— Нет.

Д'Верь подняла на него глаза.

— Мне правда очень жаль, — повторила она.

С удивившей Ричарда ловкостью маркиз заступил между ними.

— Ты не можешь вернуться ни в свою старую квартиру, ни к своей прежней работе, ни к своей прежней жизни, — сказал он почти мягко. — Всего этого больше не существует. Там, наверху, тебя самого больше не существует.

Они вышли к перекрестку: округлой каморке, куда сходились три туннеля. Не оглядываясь, Охотник и д'Верь направились по одному из них, по тому, где не бежала вода. Маркиз же помедлил.

— Тебе просто придется устраиваться тут, внизу, как сможешь. В канализационных туннелях, среди магии и темноты. — Тут он вдруг широко улыбнулся, одарил Ричарда мимолетной, монументальной в своей яркости улыбкой. — Ну… рад был снова тебя повидать. Удачи. Если сумеешь выжить ближайшие день-два, — доверительно сообщил он, — протянешь, наверное, целый месяц.

С этими словами он повернулся и зашагал в туннель вслед за Охотником и д'Верью.

Прислонившись к стене, Ричард слушал, как удаляются шаги, как их разносит эхом, как мимо бежит, направляясь к насосным станциям Восточного Лондона, вода.

— Вот черт! — пробормотал он.

А потом, к своему собственному удивлению и впервые с тех пор, как умер его отец, Ричард Мейхью, оставшись один в темноте, заплакал.

На подземной платформе было совершенно пусто и совершенно темно. Варни шел по ней, держась поближе к стене и время от времени бросая нервные взгляды вперед, назад и по сторонам.

Станцию он выбрал наугад, добрался до нее по крышам, через темные закоулки, путал следы, чтобы стряхнуть возможный хвост. Он направлялся не в свою берлогу в глубинных туннелях под Кэмден-Тауном. Слишком рискованно. Были и другие места, где Варни припрятал оружие и еду. Он ненадолго заляжет на дно: пока буря не утихнет.

Застыв у билетного автомата, он прислушался к темноте: полнейшая тишина. Несколько успокоившись, что, кроме него, тут никого нет, он позволил себе расслабиться. Винтовая лестница уводила в темноту, и на верхней ее ступеньке он, остановившись, вдохнул полной грудью.

Из-за спины у него елейно-масляный голос дружелюбно произнес:

— Варни — лучший головорез и телохранитель всего Подмирья. Это всем известно. Сам мистер Варни нам это сказал.

А из-за другого его плеча безжизненно отозвался второй:

— Лгать нехорошо, мистер Круп.

В кромешной тьме мистер Круп с жаром взялся рассуждать на данную тему.

— Верно, мистер Вандермар. Должен сказать, что рассматриваю это как предательство лично меня и глубоко этим обижен. И разочарован. А когда у тебя нет искупающих черт характера, ты плохо умеешь мириться с разочарованием, как по-вашему, мистер Вандермар?

— Весьма плохо, мистер Круп.

Бросившись вперед, Варни опрометью затопотал по винтовой лестнице.

С верхней ступеньки ему вслед полетели слова мистера Крупа:

— Если придерживаться истины, это следует считать убийством из милосердия.

Топот сапог Варни эхом разносился по всей лестнице. Варни отдувался и пыхтел, обдирал о стены плечи, слепо несся в темноту. Он выскочил на площадку внизу, где табличка предупреждала пассажиров, что до верха ровно 259 ступеней и что подниматься по ней следует только людям крепкого здоровья. Всем остальным табличка предлагала воспользоваться лифтом.

«Лифтом?»

Что-то лязгнуло, двери лифта открылись с величественной медлительностью. Упавший из кабины свет залил коридор. Варни попытался нашарить нож и выругался, вспомнив, что он остался у этой суки, у Охотника. И потянулся за мачете в заплечных ножнах. Мачете на месте не было.

Услышав у себя за спиной вежливое покашливание, Варни обернулся.

На ступеньках внизу винтовой лестницы сидел мистер Вандермар.

И чистил ногти мачете Варни.

А потом на него бросился мистер Круп — сплошь зубы, когти и мелкие клинки: у Варни не было даже шанса вскрикнуть.

— Прощайте, — не отрываясь от своего занятия, бесстрастно сказал мистер Вандермар.

И тут потекла кровь. Горячая красная кровь в огромных количествах, ведь Варни был крупным мужчиной и всю ее держал в себе. Однако, когда господа Круп и Вандермар закончили, пришлось бы немало потрудиться, чтобы заметить крохотное пятнышко у подножия винтовой лестницы. В следующий же раз, когда мыли полы, и оно исчезло.

Охотник шла первой. Д'Верь — в середине. Маркиз прикрывал тылы. С тех пор, как они полчаса назад оставили Ричарда, никто не произнес не слова. Внезапно д'Верь остановилась.

— Мы не можем так поступить, — решительно сказала она. — Не можем его бросить.

— Конечно, можем, — возразил маркиз. — Уже бросили.

Она покачала головой. С той самой минуты, как увидела на испытаниях лежащего под Пагубой Подгузником Ричарда, она чувствовала себя виноватой и глупой. И устала от этого ощущения.

— Не глупи, — сказал маркиз.

— Он спас мне жизнь, — отрезала она. — Он мог бы оставить меня на тротуаре. Но не оставил.

Это все ее вина. Какие тут могут быть отговорки? Она открыла дверь к кому-то, кто мог бы ей помочь, и он ей помог. Он отнес ее в тепло, заботился о ней, привел ей на помощь других. И эта помощь, эта доброта выбросила его из его собственного мира в ее.

Глупо даже думать о том, чтобы взять его с собой. Они не могут себе этого позволить: она даже сомневалась, смогут ли они трое позаботиться о себе в предстоящем пути.

Тут ей пришло в голову, а просто ли это была открытая ею дверь? Позволила ли эта дверь ему заметить ее на тротуаре, или тут кроется нечто большее?

Маркиз поднял бровь: отстраненный, беспристрастный — воплощение иронии.

— Моя прекрасная леди, — сказал он. — В эту экспедицию мы пассажиров с собой не берем.

— Оставь покровительственный тон, де Карабас, — ощетинилась д'Верь, голос у нее звучал устало. — Думается, мне решать, кто пойдет с нами. Ты ведь работаешь на меня, так? Или мы поменялись местами? — Горе по родным и усталость истощили ее терпение. Она нуждается в де Карабасе, не может себе позволить с ним поссориться, но всему есть предел.

Он уставился на нее с ледяным гневом.

— Он с нами не пойдет, — бесстрастно заявил он. — Да и вообще он скорее всего уже мертв.

Ричард не был мертв. Он сидел в темноте на уступе, идущем вдоль канализационного канала, и размышлял, что ему делать, в насколько более безвыходную ситуацию он вообще способен попасть. До сего дня жизнь, решил он, прекрасно подготовила его для работы с ценными бумагами, покупок в супермаркете, просмотра послеобеденного футбольного матча в воскресенье, включения обогревателя, если похолодает. И замечательнейшим образом провалилась во всем, что касается подготовки его к жизни невидимки, обитающего на крышах и в канализации Лондона, к жизни в холоде, влажности и темноте.

Замерцал огонек. К нему приближались шаги. Если это банда убийц, каннибалов или монстров, он даже обороняться не станет. Пусть они за него все сделают; с него довольно. Он уставился в темноту, приблизительно туда, где полагалось быть его ногам. Шаги послышались еще ближе.

— Ричард? — позвал голос д'Вери.

Он даже подскочил на месте, а потом решил усердно не обращать на нее внимания. «Если бы не ты…» — подумал он.

— Ричард?

Он даже глаз не поднял.

— Что? — не выдержал он наконец.

— Послушай, — сказала она. — Если бы не я, ты ведь не попал бы в такой переплет. («Ох как верно!» — подумал он.) И правду сказать, сомневаюсь, что с нами ты будешь в большей безопасности. Но… Ну… — Она пожала плечами. Сделала глубокий вдох. — Извини. Честное слово. Ты идешь?

Он поглядел на нее: маленькое создание, с бледного личика сердечком напряженно смотрят огромные глаза. «Ладно, — сказал он самому себе, — пожалуй, прямо сейчас умереть я не готов».

— Что ж, ничем особенно важным я в данный момент не занят, — сказал он с напускным безразличием, граничащим с истерией. — Почему бы и нет.

Ее лицо преобразилось, бросившись ему на грудь, она крепко его обняла.

— Мы попытаемся вернуть тебя назад, — пообещала она. — Честное слово. Как только найдем то, что я ищу.

Он спросил себя, искренне ли она говорит, — ему впервые пришло в голову: а ведь то, что она предлагает, вероятно, невозможно. Но от этой мысли он отмахнулся. Они пошли по туннелю. Ричард смутно различал фигуры дожидающихся их у жерла туннеля Охотника и маркиза. Вид у маркиза был такой, будто его вынудили проглотить раздавленный лимон.

— А что, собственно, ты ищешь? — спросил Ричард, немного повеселев.

Д'Верь сделала глубокий вдох, потом, помолчав, все же ответила:

— Долго рассказывать. В настоящий момент мы ищем ангела по имени Ислингтон.

Ричард расхохотался. Просто не мог ничего с собой поделать. К смеху примешивалась истерика, но еще больше в нем было от смертельной усталости человека, которому загадочным образом удалось за последние двадцать четыре часа поверить в двенадцать невозможных вещей, так как следует и не позавтракав. Эхо разнесло его смех по туннелю.

— Ангела? — переспросил он, беспомощно хихикая. — По имени Ислингтон?

— Нам предстоит дальний путь, — ответила д'Верь. Чувствуя себя выжатым, опустошенным и измотанным, Ричард тряхнул головой.

— Ну надо же, ангел! — истерически прошептал он в темноту туннелей и повторил: — Ангел!

Свечи ждали по всему Великом залу. Свечи стояли у основания чугунных колонн, поддерживающих крышу. Свечи столпились у водопада, лившего струи по одной из стен в маленькое каменное озерцо. Свечи сгрудились у скальных выступов. Свечи жались к полу. Свечи белели в подсвечниках у огромной двери, возвышавшейся между двумя темными чугунными колоннами. Дверь была высечена из черного кремния и украшена серебряной окантовкой, которая за столетия потемнела и сама, в свой черед, стала почти черной. Свечи были не зажжены, но когда высокая фигура проходила мимо, вспыхивали язычками пламени. Никакая рука их не касалась, никакой огонь не лизал фитиля. Одеяние было простым и белым — или больше, чем белым. Скорее это было отсутствие всех цветов, оттенок столь яркий, что слепил глаза. Босые ноги ступали по холодному камню Великого зала. Лицо было бледным, мудрым и мягким и, быть может, чуть одиноким.

И очень красивым.

Вскоре горели все до единой свечи. Он помедлил у каменного озерца, опустился возле воды на колени и, сложив руки чашей, погрузил их в прозрачную воду, поднял, испил. Вода была холодной, но очень чистой. Допив ее, он на мгновение, будто благословляя, закрыл глаза. Потом встал и отправился той же дорогой, которой пришел, и когда его одеяние шелестело мимо них, свечи гасли, как делали это десятки тысяч лет. Крыльев у него не было, но все же это был, без сомнения, ангел.

Ислингтон покинул Великий зал, последняя свеча угасла, вернулась тьма.

Глава шестая

Ричард добавил новую запись в воображаемый дневник.

«Дорогой Дневник, — начал он. — В пятницу у меня были работа, невеста, дом и жизнь, которая имела какой-то смысл. (Ну, настолько, насколько в жизни вообще есть смысл.) Потом я нашел раненую девушку, которая истекала кровью на тротуаре, и попытался быть добрым самарянином. Теперь у меня нет невесты, нет дома, нет работы, и я иду в нескольких сотнях футов под улицами Лондона с такими же шансами на долгую жизнь, как у суицидной дрозофилы».

— Сюда, — сказал маркиз, указав вправо. Изящно встрепенулась грязная кружевная манжета.

— По мне, так все туннели одинаковы. Как ты отличаешь, какой из них какой? — поинтересовался Ричард, занося в память свою дневниковую запись.

— Никак, — скорбно ответил маркиз. — Мы безнадежно заблудились. Нас никто больше не увидит. Через несколько дней мы перебьем друг друга и съедим.

— Правда? — Уже открыв рот, Ричард возненавидел себя, что проглотил приманку.

— Нет.

Выражение у него на лице говорило, что мучить этого бедного глупца слишком уж просто, даже неинтересно. Ричард же обнаружил, что с течением времени ему все более становится все равно, что думают о нем эти люди. Кроме, быть может, д'Вери.

Ричард вернулся к своему воображаемому дневнику.

«В этом другом Лондоне живут сотни людей. А может быть, тысячи. Те, кто отсюда родом, и те, кто провалился в трещины реальности. Я путешествую с девушкой по имени д'Верь, ее телохранительницей и ее великим визирем-психопатом. Прошлую ночь мы провели в крохотном отростке туннеля, который, по словам д'Вери, раньше был одной из сточных канав эпохи Регентства. Когда я заснул, телохранительница не спала, и когда меня разбудили — тоже. По-моему, она вообще никогда не спит. На завтрак мы ели фруктовый пирог, огромный его кусок нашелся у маркиза в кармане. И зачем люди носят в кармане кусок пирога? Пока я спал, мои кроссовки почти высохли.

Я хочу домой».

Потом он трижды мысленно подчеркнул последнюю фразу, переписал ее огромными заглавными буквами красными чернилами, обвел в кружок и лишь после этого добавил дюжину восклицательных знаков на воображаемых полях.

Хорошо еще в туннеле, по которому они шли теперь, было сухо. Это был высокотехнологичный туннель: сплошь серебристые трубки и белые стены. Маркиз и д'Верь шли бок о бок впереди. Ричард обычно держался на пару шагов позади них, а Охотник постоянно перемещалась: кралась позади, то сбоку от одного или другого, то сливалась с тенями немного впереди. Когда она двигалась, не было слышно ни звука, что приводило Ричарда в некоторое замешательство.

Перед ними замаячила узенькая полоска света.

— Ну вот и пришли, — сказал маркиз. — Станция «Бэнк», самый центр Сити. Вполне подходящее место для начала поисков.

— Ты лишился рассудка, — возразил Ричард. Эта фраза ни для чьих ушей не предназначалась, но даже самый sotto voce [12] эхом отдавался в темноте.

— Правда? — осведомился маркиз.

Бетонные плиты у них под ногами завибрировали: где-то поблизости шел поезд метро.

— Хватит, Ричард, — предостерегающе сказала д'Верь. Но слова сами слетали у него с языка.

— Вы оба сдурели. Такой штуки, как ангелы, просто не существует.

— Ага, — протянул маркиз. — Теперь я тебя понял. Такой штуки, как ангелы, просто не существует. Как не существует Под-Лондона, крысословов и пастухов в Пастушьих Кустах.

— Никаких пастухов в районе Шепхердз-Буш, если ты о нем говоришь, не существует, — решительно отрезал Ричард. — Я там бывал. Там есть только дома, магистрали и Би-би-си-2. Ничего больше.

— Вот и нет, — ответила из темноты прямо над ухом Ричарда Охотник. — Молись, чтобы ты никогда их не встретил. — Ее предостережение прозвучало совершенно серьезно.

— И все равно, — упорствовал Ричард, — я не верю, что тут, внизу, обретаются стада ангелов.

— Не обретаются, — согласился маркиз. — Ангел здесь только один. — Они достигли конца туннеля и оказались перед запертой дверью. Маркиз отступил на шаг. — Миледи? — с поклоном обратился он к д'Вери.

Она на мгновение приложила ладонь к двери, и дверь беззвучно открылась.

— Наверное, мы говорим о разных вещах, — не унимался Ричард. — У тех, кого я имею в виду, есть крылья, нимбы, трубы и благая весть всему человечеству.

— Вот именно, — согласилась д'Верь. — Ты правильно понимаешь. Ангелы.

Они переступили порог.

Ричард невольно зажмурился. Столько света: он ударил ему в голову, точно вино или мигрень. Когда его глаза привыкли к свету, Ричард сообразил, что стоит в длинном пешеходном туннеле, соединяющем станции «Монумент» и «Бэнк». В обе стороны лениво тащились на пересадку пассажиры, не удостаивая четверку даже взглядом. Эхо разносило по туннелю дерзкое рыдание саксофона: кто-то вполне сносно играл «Я никогда больше не влюблюсь» Берта Барнаха и Хола Дэвидса. Ричард подавил в себе желание подпеть. Оглядевшись по сторонам, маркиз повел их к «Бэнк».

— Так кого же мы ищем? — более или менее невинным тоном спросил Ричард. — Архангела Гавриила? Архангела Михаила? Ангела Рафаила?

Они как раз проходили мимо схемы метро, по которой маркиз постучал костяшками пальцев у станции «Энджел».

— Ислингтона.

Ричард сотню раз проезжал станцию «Энджел». Она находилась в ультрамодном Ислингтоне, районе антикварных магазинов, ресторанчиков и кафе. Про ангелов он знал очень мало, но был уверен, что ислингтонская станция метро была названа в честь паба или какой-нибудь местной достопримечательности.

— Знаете, — решил сменить он тему, — когда я пару дней назад пытался сесть в поезд, он меня не пустил.

— Нужно просто показать им, кто здесь хозяин, — тихо сказала у него за спиной Охотник.

Д'Верь прикусила нижнюю губу.

— Этот нас впустит, — сказала она. — Если мы сумеем его найти.

Ее слова почти потерялись за льющейся откуда-то поблизости музыкой.

Что получаешь, если влюбляешься?

Достаточно микробов, чтобы подхватить пневмонию.

А когда влюбишься, она ни за что не позвонит…

Спустившись на десяток ступенек, они повернули за угол.

Пальто саксофониста было расстелено на полу перед ним. На подкладке лежали несколько монет, которые выглядели так, будто он сам их туда положил, чтобы убедить прохожих, что ему все подают. Никого он этим не обманул.

Саксофонист был на редкость высокого роста. Темные волосы падали ему на плечи, клочкастой бородой он зарос по самые глаза, а внизу она раздваивалась. Одет он был в потрепанную футболку и испачканные мазутом синие джинсы. Когда четверка поравнялась с ним, он перестал играть, вытряхнул из мундштука слюну и, вставив его на место, завел вступление к старой песне Джули Лондон «Наплачь мне реку».

Теперь ты говоришь «Прости».

К немалому своему удивлению Ричард обнаружил, что музыкант их видит — и изо всех сил старается этого не показывать. Тем не менее маркиз остановился прямо перед ним.

— Лир, не так ли? — вежливо спросил он. Музыкант настороженно кивнул. Его пальцы погладили клавиши саксофона.

— Мы ищем Эрлов двор, — продолжал маркиз. — При тебе случайно нет расписания?

Ричард стал кое-что схватывать. По всей видимости, упомянутый «Эрлов двор» — это не привычная станция «Эрлз-Корт», на которой он бессчетное количество раз ждал поезда, читая газету или просто витая в облаках. Музыкант по имени Лир облизнул губы кончиком на удивление розового языка.

— Нет ничего невозможного. А если есть, что я получу взамен?

Маркиз поглубже засунул руки в карманы пальто, а потом вдруг улыбнулся, как кошка, которой только что доверили ключи от приюта для своевольных, но упитанных канареек.

— Поговаривают, — протянул он лениво, точно попросту убивал время, — будто наставник Мерлина Блэз однажды сочинил хороводный мотивчик настолько завлекательный, что выманивал монеты из кармана любого, кто бы его ни услышал.

Лир прищурился.

— Такая мелодия стоила бы дороже расписания, — недоверчиво сказал он. — Если бы ты действительно ее знал.

Маркиз мастерски разыграл удивление человека, которого только что осенило: «Ну надо же, и правда дороже!», а потом великодушно сказал:

— Тогда, полагаю, ты оказался бы у меня в долгу, не так ли?

Музыкант неохотно кивнул, потом порылся по карманам и достал из заднего сложенный во много раз клочок бумаги, который поднял повыше, показывая маркизу.

Маркиз потянулся за листком, но Лир поспешно отдернул руку.

— Дай мне сначала услышать песенку, старый плут, — сказал он. — И лучше бы ей быть настоящей.

Маркиз вздернул бровь. Его рука на мгновение метнулась во внутренний карман пальто, потом появилась снова со свистулькой и маленьким прозрачным шариком. Поглядев в шарик, он протянул «М-м-м», что означало: «Ах вот как это играется», и снова убрал свой оракул. Размяв немного пальцы, он поднес свистульку к губам и начал играть. Странная, бесшабашная у него вышла мелодия, которая скакала, взмывала и кружилась. Ричарду почудилось, будто ему снова тринадцать лет и в большую перемену он слушает маленький радиоприемник приятеля, слушает Лучшую Двадцатку в том возрасте, когда поп-музыка значит столько, сколько может значить только для подростка: в ней было все, что ему когда-либо хотелось слышать в песне…

На пальто Лира со звоном упала пригоршня монет, брошенных прохожими, которые дальше шли пружинистым шагом и с улыбками до ушей.

Маркиз опустил свистульку.

— Выходит, я у тебя в долгу, старый плут, — кивнул Лир.

— Да, — веско подтвердил маркиз. — В долгу. — Взяв у Лира листок бумаги, он пробежал глазами расписание и кивнул. — Но позволь тебе кое-что посоветовать. Не слишком усердствуй. Даже малости может хватить очень намного.

И вчетвером они ушли по длинному коридору, залепленному плакатами с рекламой кинофильмов и нижнего белья, в которые изредка вклинивались официального вида объявления, запрещающие уличным музыкантам играть на станциях, и слушали рыдание саксофона и глухой перестук падающих на пальто монет.

Маркиз вывел их на платформу Центральной линии. Подойдя к самому краю, Ричард заглянул на рельсы и, как всегда, спросил себя, по которому из них идет ток, и, как всегда, решил, что это, наверное, самый дальний, а потом вдруг поймал себя на том, что невольно улыбается: в трех футах под ним храбро пробиралась по путям крохотная серая мышь в мышином походе за брошенными кусками сандвичей и пакетами недоеденных картофельных чипсов.

Из динамиков забубнил голос, официальный, бестелесный мужской голос, предупредивший:

— Осторожно, зазор.

Ему полагалось не дать зазевавшимся пассажирам поставить ногу в пустоту между платформой и вагоном. Как и большинство лондонцев, Ричард почти уже его не воспринимал — голос был все равно что аудиообои. Но внезапно на локоть ему легла рука Охотника.

— Осторожно, Зазор. Отойди от края платформы, — настоятельно предостерегла она. — Стань вон туда. К стене.

— Что? — переспросил Ричард.

— Я сказала, осторожно… — начала повторять Охотник. В этот момент из-за края платформы вырвалось нечто.

Это было прозрачное существо, какие обитают в кошмарных снах, создание, сотканное из черного дыма. Оно вздулось, точно шелк под водой, и хотя Ричарду показалось, что оно плывет, точно в замедленной съемке, двигалось оно с поразительной быстротой. И крепко обернулось вокруг Ричардова колена. Даже сквозь плотную ткань «ливайсов» Ричард почувствовал то ли укус, то ли ожог. Темное существо потащило его к краю платформы. Ричард пошатнулся.

Словно из далекого далека он видел, как, перехватив поудобнее посох, Охотница снова и снова колотит им щупальце.

Послышался отдаленный рев, тонкий и бессмысленный, будто у дебильного ребенка отобрали игрушку. Отпустив колено Ричарда, дымное щупальце скользнуло назад за край платформы и исчезло. Схватив Ричарда за загривок, Охотник оттащила его к задней стене, к которой он привалился без сил. Его била дрожь, мир вокруг вдруг показался совершенно нереальным. Там, где его джинсов коснулось существо, краска была высосана из ткани — как будто ее неумело прокрасили. Ричард оттянул штанину: на икре и щиколотке у него проступали крохотные пурпурные рубцы.

— Что… — попытался сказать он, но ничего не получилось. Сглотнув, он попробовал снова: — Что это было?

Охотник бесстрастно поглядела на него сверху вниз. Ее лицо казалось выточенным из бурого дерева.

— Сомневаюсь, что у него есть имя. Они живут в зазорах. Я же тебя предупредила.

— Я… я никогда ничего подобного раньше не видел.

— Раньше ты не принадлежал Подмирью, — ответила Охотник. — Просто подожди у стены. Тут безопаснее.

Маркиз посмотрел время на больших золотых часах, которые снова убрал в жилетный карман, справился с расписанием и удовлетворенно кивнул.

— Нам повезло, — объявил он. — Поезд Эрлова двора пройдет здесь примерно через полчаса.

— Станция «Эрлз-Корт», если ты ее имеешь в виду, совсем не на Центральной линии, — указал Ричард.

Маркиз, явно позабавленный, поглядел на него с улыбкой.

— Ваш ход мыслей — как глоток свежего воздуха, молодой человек, — сказал он, переходя на саркастическое «вы». — Ничто на свете не сравнится с полным невежеством, не правда ли?

Подул ветер. На станцию пришел поезд. Пассажиры выходили, пассажиры входили, шли по своим делам, жили каждый своей жизнью, а Ричард смотрел на них с завистью.

— Осторожно, Зазор. Отойдите от края платформы, — бубнила из динамиков запись. — Отойдите от края платформы. Осторожно, Зазор.

Д'Верь бросила искоса взгляд на Ричарда, потом, встревоженная увиденным, подошла и взяла его за руку. Он был очень бледен, дыхание вырывалось из его груди — частое и прерывистое.

— Осторожно, Зазор, — снова прогудел голос из динамика. — Отойдите от края платформы.

— Со мной все в порядке, — храбро солгал Ричард, ни к кому, в сущности, не обращаясь.

Центральный колодец больницы, где поселились господа Круп и Вандермар, был сырым и безрадостным местом. Ржавые каталки, резиновые шины и обломки мебели поросли кустиками травы. Создавалось такое впечатление, что десятилетие назад (со скуки, быть может, или от раздражения, а может, в знак протеста или в ходе хэппенинга) несколько человек повыбрасывали из окон содержимое своих офисов и оставили его гнить внизу.

Еще тут было битое стекло. Битое стекло в изобилии. И несколько матрасов. По труднообъяснимой причине парочку некогда подожгли. Никто не знал почему, никому не было дела. Между пружинами пробивалась трава.

Вокруг декоративного фонтана в центре колодца, который давно уже не был ни особенно декоративным, ни, собственно, фонтаном, сложилась целая экосистема. Растрескавшиеся и подтекающие трубы поблизости создали — при содействии дождевой воды — роддом, ясли и хоспис для нескольких лягушек, которые весело плескались в заводи, наслаждаясь свободой и не опасаясь никаких бескрылых естественных врагов. А вот вороны, дрозды и даже случайно залетавшие сюда чайки считали это место свободной от кошек закусочной, специализирующейся на лягушках.

Лениво ползали под пружинами горелых матрасов слизняки; улитки оставляли блестящие следы на битом стекле. Крупные черные жуки деловито сновали по разбитым серым пластмассовым телефонам и загадочно изувеченным куклам Барби.

Господа Круп и Вандермар поднялись сюда глотнуть свежего воздуха. Размалывая под ногами осколки стекла, они медленно совершали моцион по периметру колодца. В своих потертых черных костюмах они походили на тени. Мистер Круп пребывал в ледяной ярости. Он шел почти вдвое быстрее мистера Вандермара, кружил вокруг него, почти пританцовывая от гнева. Временами, не в силах сдержать злость, он бросался на стены больницы, в буквальном смысле атаковал их кулаками и башмаками, точно видел в них неудачную замену реальному лицу. А вот мистер Вандермар просто шел. Его поступь была слишком твердой, слишком мерной и непреклонной, чтобы ее можно было назвать прогулочной: смерть ходит так, как ходил мистер Вандермар. Еще мистер Вандермар бесстрастно наблюдал за тем, как мистер Круп пинает прислоненное к стене оконное стекло. Стекло с удовлетворительным звоном билось.

— Что до меня, мистер Вандермар, — сказал мистер Круп, обозревая дело своих ног, — что до меня, я претерпел почти все, что готов претерпеть. Почти. Сколько можно осторожничать, мелочиться, миндальничать, колебаться… Пустолицая, бескровная гадина… я готов большими пальцами выдавить ему глаза…

Мистер Вандермар покачал головой.

— Пока рано, — сказал он. — Он наш босс. Пока не выполним контракт. Но как только нам заплатят, мы, наверное, могли бы в свободное время поразвлечься.

Мистер Круп сплюнул.

— Он никчемный мягкотелый болван… Нам следовало бы зарезать эту дрянь. Аннулировать, вычеркнуть, закопать, загасить.

Громко и отчетливо зазвонил телефон. Господа Круп и Вандермар озадаченно огляделись по сторонам. Наконец мистер Вандермар отыскал источник звона — в горе щебня на осыпи залитых водой медицинских карт. За аппаратом волочились оборванные провода. Сняв трубку, он передал ее мистеру Крупу.

— Это вас, — сказал он. Мистер Вандермар не любил телефонов.

— Мистер Круп слушает, — сказал Круп. И тут же залебезил: — Ах это вы, сэр…

Возникла пауза.

— В настоящий момент, как вы и просили, она бродит тут внизу, свободная, как птица. Боюсь, ваша идея с телохранителем рухнула, как дохлый павиан… Варни? Да, он безоговорочно мертв.

Еще одна пауза.

— У меня начинают возникать некие концептуальные сомнения относительно той роли, сэр, какую мы с моим партнером играем в этом прискорбном предприятии. Сэр.

Третья пауза, за время которой мистер Круп побелел как полотно.

— Непрофессиональный подход? — мягко переспросил он. — У нас?

Его рука сжалась в кулак, которым он врезал — довольно сильно — в кирпичную стену. Его тон, однако, нисколько не изменился, когда он произнес:

— Со всем уважением к вам, сэр, позвольте напомнить, что мы с мистером Вандермаром сожгли древнюю Трою. Мы принесли во Фландрию Черную Смерть. Мы лишили жизни десяток королей, пяток пап, полсотни героев и двух уполномоченных божеств. Нашим последним заданием было замучить до смерти целый монастырь в Тоскане шестнадцатого века. Мы чрезвычайно профессиональны.