Палачи и жертвы

      - Нет сынок, я еще не великий. Я пытаюсь им стать.
      - А не поздно ль?
      - Человек всю свою жизнь говорит только две вещи: то мне рано, то поздно. То он ничего не делает, считая, что еще рано начинать, еще примеряется, рассчитывает, вычисляет, еще мол, все впереди, то опускает руки, считая, что уже поздно, машет рукой своей птичке. И все, так вот жизнь заканчивается. Это сам Бог судья, поздно иль нет?
      - Книги надо вам читать отец, книги, а не языком болтать.
      - А ты много читал - то?
      - Много.
      - И поэтому тебя в этот космос послали?
      -...Нет... постой отец, выходит так, что ты уж теперь не умрешь что ли?
      - А смерть и жизнь, это одно и тоже.
      - Так почему же ты не умираешь (улыбаясь)?
      - Да потому что, это одно и тоже.
      Гагарину стало не по себе. Он вдруг почему-то опять вспомнил свой сон. В сердце будто наступила ночь, и он тут же вспотел так, что по спине побежала струйка пота. На него нахлынула мертвецкая скука, даже хандра, закружилась голова.
      - Макар, пойдем выпьем.
      - Без проблем.
      Они направились в избу. Макар заранее предвидел это, поэтому был предусмотрителен. В грязной до мерзости избе запахло щами: тушеной капустой, мясом, лавровым листом. На липком столе красовалась водка и черный хлеб. Как говорится, каков стол, таков и стул.
      - Да Макар, ну и дела тут.
      - Да это еще шо, это ничо. Щас вот мы погуляем малость, а потом опять погуляем. И так до конца.
      - Нет Макар! В Москву хочу. Надоело все!
      Гагарину вдруг нестерпимо захотелось в Москву. Мокрый снег, грязь, допотопная психология местных людей, все это еще больше усиливала его тоску. Жители Летово часто открывали рот от восхищения, и закрывали его зевая. Это не интересно.
      - Нет и нет, все, в Москву, в Москву хочу.
      - Хорошо, Юр, в Москву так в Москву.
      Когда в городе становиться скучно и тоскливо, необходимо обязательно на пару дней поехать в село, деревню, аул, кишлак, чтобы понять, как раньше тебе было хорошо.
      Выпив водки граммов 200, Гагарин вышел на улицу. Водка тоже не пьется почему то. В голове промелькнул стишок:
      ''Я предан сокрушению
      Не пьется мне друзья,
      Мир ближе к разрушению,
      К могиле ближе я''.
      Снег кажется прекратился, но опять везде эта грязь. Он прошелся по протоптанной тропинке, и внезапно увидел перед собой женщину. Она появилась неожиданно, резко, он остановился. Женщина на вид не русская, такая черненькая кавказочка, лет 35-ти. Кто же она, грузинка, осетинка что ли? Женщина смело подошла к нему.
      - Здравствуй, Юрий Гагарин.
      - ...Простите, а вы меня знаете?
      - Обижаете, конечно. Кто же не знает первого в мире космонавта?
      - Но здесь меня не узнали, здесь даже многие не знают про Советскую власть. А ты кто?
      - Меня зовут Амалия. Я азербайджанка, из Баку.
      - А как ты сюда попала, что ты здесь делаешь?
      - Эх Юра, Юра (вздохнула)... В бегах я от закона. С колонии сбежала. Сидела в Пензе, за убийство, которого не совершила, вот и отсиживаюсь здесь. Жду, пока все утихнет. Кто сунется сюда, в такую глухомань?
      - Значит из Пензы говоришь удрала?
      - Ну да.
      - С пензюками и пензячками значит общалась там (с иронией)?
      - ... Нет, с пензятами (улыбаясь).
      - ...И давно скрываешься?
      - Уже скоро год.
      - А ты не боишься мне это рассказывать, Амалия? Ведь я же близкий к правительству человек. Как мне это все понимать?
      - А что ты скажешь, что? У тебя же у самого проблем по горло. Я что не вижу, что ли.
      - А что ты видишь?
      - Я вижу твой сон, который тебя мучает уже неделю. Ты испугался, не знаешь что делать. Разве нет?
      Гагарин опешил. "Ведьма, мигера, что это ... наваждение...нет, я кажется с ума схожу''.
      Амалия угадала его мысли.
      - Нет Юра, у тебя с головой все в порядке. Просто это очень плохой сон, очень.
      - ...И что он означает (еле вымолвил)?
      - О, это сразу не скажешь. Но это плохой сон. Дальше говорить?
      - И все же Амалия, скажите, что это за сон.
      Он приблизившись к ней, тронул ее за руку.
      - Это плохой сон, товарищ Юрий Гагарин.
      - Нельзя ли конкретнее?
      - А вы не испугаетесь?
      - Говорите!
      - Когда человек во сне видит себя мертвым ребенком, которого оплакивают родители, это не к добру. Да и шрам у тебя на лбу, тоже не хороший знак. Тем более, что это случилось, когда ты отдыхал с девками в Ялте, правильно? Шах, товарищ космонавт! Теперь ваш ход.
      Гагарин ее испугался, он сделал от нее шаг в сторону и замер. "Откуда она знает про мой шрам. Ведь это даже в газетах не писали. Даже дома не знают про историю этого шрама. Кто она?''
      - Ты кто, гадалка?
      - Нет (улыбаясь), не гадалка. Я умею многое видеть, и научилась этому вот здесь, в Летово.
      - Здесь, в этом убожестве?
      - Товарищ космонавт. А вы знаете, что вы ничем не отличаетесь от этих доярок и конюхов. Ну чем ты отличаешься от них, чем, скажи? Тем, что ты полетел в космос. Да господи, кто-то же должен был полететь, вот ты и полетел. Не ты, так другой. Какая разница? Выбор пал на тебя, как и сейчас он пал на твою жизнь. Скоро за тобой придут. Оттуда.
      Она указала на небо.
      - Я скоро умру?
      - Мой тебе совет: не летай больше. Даже на самолетах. Тем более, что ты как летчик не набрался необходимого опыта, у тебя всего 200-250 часов полета. Ты не можешь летать. Тебя даже когда-то исключили с 3-го курса летного училища. Ты уже исчерпал себя, полетев в космос. Что тебе еще нужно от неба? Что? Не летай больше! Небо тебя не любит. Ты может и взлетел на небо, но не поднялся в глазах Бога. Ты понял это?
      ''Боже, боже, откуда она все это знает, откуда, а? Действительно, у меня всего около 200 часов полета, но об этом в стране не распространялись. Это же не выгодно. Гагарин, и неопытный пилот. Там, блин, есть пилоты, у которых более 2000 часов полета, но их никто не знает. Ведь мне же до них далеко. И про отчисление с училища... Ведь это было так давно. Но откуда она знает это все? Откуда?!!!''
      - Не летай больше, ты уже исчерпал себя на небе. И тем более, что (приблизилась к нему вплотную и тихо сказала) никакого космоса и не было. Разве нет?
      Гагарин опешил, как будто увидел говорящую змею. Он попытался улыбнуться, но получилось что-то непонятное. Он еле вымолвил:
      - Что?...
      - А что, Юра, ведь это знает только узкий круг партийных людей. Но от меня этого не скроешь. Ты же ведь не летал в космос, и я это знаю. Стране надо было выдумать космонавта, и она его выдумала. Вот и все. А снимки вы сделали с космодрома, там просто имитировали первый полет в космос. Вот так вот, товарищ герой.
      Гагарин закрыл лицо руками, и сквозь пальцы взглянул по сторонам.
      - Да ты не бойся, я не скажу никому. Но не летай больше. Небо на тебя обиделось. Ты сломал и перепутал всю астрологическую картину мира. У тебя на земле дел по горло. Не летай, Юра...
      - Но...это...ж...
      - Это Юра, как у Блока, не читал? Примерно звучит так:
      И будет миг, когда ты сгинешь
      Еще в иные небеса
      И в новых небесах увидишь
      Лишь две звезды - мои глаза.
      - Не обгоняй бегущего впереди, Юра, слышишь? А вдруг он бежит не в ту сторону!
      И почаще улыбайся, это всех раздражает (помахала ему рукой).
      Гагарин ехал в Москву. Стихи и последние слова Амалии врезались в память. ''Не летай, не летай, а что делать - то? Нет, это не женщина, это мутант, откуда она знает про этот великий обман, про эту дикую мистификацию. Ведь она права, космоса ж ведь не было... Нет, все, я герой, герой! И все, бля! ''
      27-го марта 1968-го года Юрий Гагарин во время тренировочного полета на двух-местном истребителе МИГ-15, не сумев справиться с управлением врезался в землю. Самолет взорвался. Рядом с ним находился инструктор по полету, полковник Серегин. Последнюю ночь они с Серегиным остались вместе. Прямо перед вылетом Серегин успел сообщить товарищам, что Гагарин ночью бредил, кричал одно и тоже:
      - Амалия, я твою маму..., ты была права, сучка, они зовут меня в небо,... не знаю, ...у меня сердце болит...они зовут и зовут, я их вижу, но Луна, Луна,... она прекрасна...Амалия...
      ГЛАВА 12
      1975-й год. Эдвард Герек
      Каждую неделю, а иногда два раза в неделю, на мою электронную почту поступает текст такого содержания: ''Как настроение, шеф? Есть информация для тебя!'' Я сам создал такую систему, при которой вся нужная и полезная информация стекается, идет ко мне как медведь на желудь.
      Нижеследующий материал я изложу в том виде, в каком слышал его от одного человека, приславшего его на мой интернетовский адрес. А он, по его словам, слышал это от своего друга, который узнал подробности от своего отца. Ну и так далее. Это исторический факт, а не вымысел, уверяю вас.
      Ну, привет Варшава!
      Утром воскресного дня Еже Машталер проснулся в подъезде дома от головной боли. Он был бомж, нищий, оборванец. Но когда - то Еже работал на хорошей должности, имел положение в обществе. А сейчас у него не было даже своего дома, своей крыши над головой. Спал и ел, где попало. Вчера он нашел банкноту в 1000 злотых (а может и украл), и напился страшно, дым коромыслом шел. Кое - как дополз до ближайшего подъезда и заснул. Естественно, сегодня надо похмеляться, иначе он не выдержит, он сам себе этого не простит. Как же без этого - то? Ему в этот момент казалось, что голова его приобрела яйцеобразную форму, или напоминала мяч от регби. Бум - бум - бум, шумела голова. Лицо было помятое, даже утюг не помог бы ему, чтобы погладить щеки и лоб. Пока Еже спускался вниз, на уже ярко освященную солнцем улицу, трижды чуть не вырвал. В общем, он пошел пить. Не знал он бедный, что эта утренняя прогулка закончится для него плачевно.
      В то же утро глава Польской Народной республики Эдвард Герек проснулся с каким-то странным ощущением. Ночью он видел сон, где его покойная мать пророчила ему встречу с каким-то типом, от которого якобы он услышит добрый, полезный совет. Он сейчас нуждался в совете, поддержке. Он вспомнил все неприятности, случившиеся с ним за все годы правления страной.
      ''Да, мои грехи даже смерть не смоет. Нехорошо. Развалил экономику Польши, пляшу под советскую дудочку, хотя плясать под их дудку тоже не удается. То музыка не та, то исполнители. Нет, я торможу развитие своего народа. Мерзко, страшно''. Он почувствовал себя очень жутко, неуютно. Надо бы в церковь сходить, вспомнить Бога. Причем сделать это надо не официально, без шума. Ему захотелось ощутить себя в новой личине, в качестве простого гражданина.
      Переодевшись в обычного пана Эдвард Герек вышел на улицы Варшавы. И он не знал, что утренний обход по Варшаве завершится для него не совсем обычно (мягко говоря).
      Бомж и король, нищий и царь, гуляючи по городу направлялись навстречу друг другу. Невероятно! Но они шли будто на свидание, на давно запланированную встречу.
      И вот случилось то, чего меньше всего ожидаешь. Это был непонятный каприз судьбы.
      Было воскресное утро, потому и народу было мало. Благо, погода была приятная. Май месяц, сады цветут, пахнут. Зацвела черемуха и ягода, поспел картофель. Сзади и сбоку от Герека, в метрах 30, шла целая ватага (человек 7-8) сотрудников его охраны. Простым польским прохожим даже в голову не приходило, что мимо них проходит сам Эдвард Герек, 1-й секретарь Польской коммунистической партии. Герек со многими кланялся, снимая шляпу, и те отвечали взаимностью, хотя и не узнавали его. Лишь однажды двое граждан, один из которых был будущий Президент Польши Войцех Ярузельский, раскланявшись с Гереком, пройдя метров 20, обернулись и посмотрели ему вслед.
      - Слышь, Войцех, этот пан смахивает на Герека, нет?
      - Мне тоже так показалось. Но нет, не может быть. Он сейчас сидит у себя во дворце, и думает, как еще пососать у народа кровь. До чего он довел Польшу.
      А Герек улыбаясь и наслаждаясь весенним воздухом, продолжал гулять, потом спустился к набережной, к реке Висла. Он посмотрел на неспешно бегущую воду. ''Вот бы потопить Варшаву, и потом смотреть на эти дома под водой, любоваться ими. Было бы интересно', думал Герек. И вдруг он натолкнулся на нищего. Это был грязный оборванец, весь в лохмотьях, с седой бородой. У него тряслись руки, глаза были отчаянные.
      - Панове, подайте бывшему дворянину на хлеб.
      Герек протянул ему 50 злотых. Тот с изумлением взглянул на деньги, потом на отходившего Герека, и заорал:
      - Сволочь, гад! Держите его, люди добрые, ловите. Вор он, вор!
      Герек опешил. Ему впервые стало страшно. ''Как? Ведь он сделал доброе дело, а его позорят''. От криков нищего прохожие стали озираться на Герека, который заспешил побыстрее ретироваться от этого места. В жизни все имеет свою цену, даже подачка. Дача взяток без умысла - оскорбление.
      - Ловите, ловите его! Это гад, гад! Держи его!
      Почти вся улица косо поглядывала на Герека. Он был страшно разгневан, ему даже показалось, что некоторые прохожие узнали его. Они оживленно шушукались между собой, показывая рукой на него. Герек так быстро удалялся по улице, что его охрана еле поспевала за ним. Среди мелькавших мимо людей Герек узнал одну особу. Это была его старая знакомая, пани Кречковская. Она тоже узнала его. Она даже узнала бы его в Африке, среди туземцев. Они встретились взглядами буквально секунду, может две. Он быстро прошел дальше, а пани остановившись, обернулась вслед, прошептав про себя тихо: "Господи, Эдвард? Что с ним?'' Ее раздумья оборвал неугомонный крик нищего?
      - Сволочь, гад!!!
      Пани Кречковская перевела взгляд на нищего, потом опять на убегающего Герека, и опять ничего не поняла. '' Что происходит?''
      Наконец-то Герек успел оторваться от этого проклятого проходимца, который спутал его с кем-то, обознался, а может нет. А может он узнал его, Эдварда Герека. Боже, неужели он в таком плачевном состоянии.
      В таких горьких раздумьях он подошел к городской католической церкви. Хоть коммунисты были атеистами, все же в подсознании своем был верующим. Его встретил священник в длинной черной сутане.
      - Панове, прошу сюда. Вы хотите исповедаться?
      - Если можно.
      Герек воротником прикрывал подбородок и туго натянул на голову серую шляпу, чтоб его не узнали.
      - Панове, что вас беспокоит?
      - Падре, может выйдемте на террасу. Там тихо, никого нет.
      - Как пожелаете. Я - отец Кадзимеж.
      Они вышли в фасад, что находился во дворе церкви, с ее задней стороны. Это был действительно божеский уголок. Церковь утопала в зелено-коричневом лесу. В шагах 50 от них пробегали олени, а на дереве после ливня пел счастливый соловей. Воздух был свежий, бархатный, в траве прыгали кузнечики. Гереку стало хорошо, легко. После этого проклятого нищего, который в течении почти пяти минут преследовал его и орал вслед, надо было отдохнуть. И сейчас он отдыхал от шума и нервов. Он сидел на каменной тумбе и слушал пение птиц. У птиц есть крылышки, а у человека ресницы. Не одно и то же ли это? Старый священник строго посмотрел на Герека.
      - А я вас узнал, пан Герек.
      - Тсс, падре, тсс. Цыц. Никто не знает, что я здесь.
      - Они с вами?
      Он показал в сторону четырех мужчин в черных костюмах.
      - Я так и понял.
      - Падре, мне больно.
      - Зачем?
      - Понимаете, иногда даже совестно. Я верить хочу, верить! Верните мне веру. Верните!!! Мне с верой легче будет подойти к палачу.
      - .... (удивленно) Вы это серьезно?
      - Да! Отдайте Бога мне (красноречиво).
      - А Бога не смутит ваш партийный стаж (съязвил)?
      - Не смейтесь, мне веровать стало все трудней.
      - Неужели?
      - Вы издеваетесь надо мной?
      - А вы же не верующий, пан Герек. Вы же коммунист, атеист (с ехидцей).
      - Заладили, атеист, атеист. А может Бог сам выбрал меня атеистом? Атеист-это тоже Бог, играющий с собой в прятки, а верующие, типа вас, увидев тень Бога, ухватываются за нее. Так что, одному Богу известно, верующий я, или нет.
      - Ах так? Да уж, печально. Так знайте, что многие карабкаются к Богу по трупам ближних...
      - Вы что-то хотите мне сказать? Хорошо, говорите. Не молчите, говорите!
      - Хорошо. Как изволите (перекрестился). Пан Герек, вы уже столько лет правите Польшей, вы довели ее до могилы. Вы ведете себя низко по отношению к своему народу, беспрекословно слушая только русских. Иногда вы из себя воображаете благотворителя, устраиваете всякие торжества, веселья. Окружение пешек создало иллюзию, что вы король. Я понимаю, нельзя поставить на колени народ, привыкший ползать. Сдирая шкуру с овцы, волк тоже часто ее уверяет, что она будет жить. Если захочет. Но спрашивается, зачем вы сюда пришли, зачем? Каким путем и методом вы собираетесь замаливать свои грехи? Не знаю, пан Герек, не знаю.
      - Странно. Вы падре, любите Бога, но не в силах полюбить свой народ или человека, т.е. меня. Тогда, собственно, кого вы любите?
      - Я люблю свой народ. Ну, а если бы человека создал человек, то ему было бы стыдно.
      - А я особый заказ, партийный так сказать.
      - Не фамильярничайте! Стыдитесь пан, стыдитесь! ... И все же Богу верить надо, пан Герек, так как жизнь уже дорожает.
      - Перестаньте, отец Кадзимеж. Надоели уже. Вы знаете, что сказала одна копия другой? Она сказала: - Вы не оригинальны!
      - Пан Герек, если так дальше будет продолжаться, то экономика Польши рухнет, и здесь произойдет переворот. Вот увидите, не улыбайтесь. Я слышу об этом оттуда.
      Он показал рукой на небо.
      - Нужно иметь пустое сердце, чтобы многое туда поместить.
      - Эх, падре, падре! Деньги пахнут тем, что на них куплено.
      - Это советское мышление, именно советское!!!
      Священник после этих последних слов как бы выпустил пар. Но потом испугался, обернулся по сторонам.
      - Извините меня, старого дурака, пан Герек. Простите, ради Иисуса. Если честно, то я боюсь ангелов. Они так добры, что согласятся быть и демонами. Я старый идиот!
      - На счет ангелов согласен. Но старости бояться не надо, падре, она проходит.
      Отец Кадзимеж перекрестился и ушел. Герек опять остался один. Вновь кругом стало тихо, спокойно, мирно и гладко. "Ах, как хорошо. Неужели во сне мать именно его имела ввиду. По моему нет''.
      Он еще около часа побродил по пустынной аллее церковного двора. Все стало на свои места. Запел одинокий соловей, с церкви доносилось хороводное пение.
      Он вышел из церкви с заднего двора, охрана четко обеспечила ему спокойное шествие. Но прямо перед выходом его ждал отец Кадзимеж.
      - Товарищ Герек, простите меня, дурака. У меня маленькие и больные внуки, не трогайте меня. Я просто не выдержал (заискивающе улыбаясь). Простите, помилуйте. Не слушайте меня.
      - Хорошо, падре. Ступай, не бойся.
      Эдвард Герек вышел на улицу Варшавы. Он улыбался. Как ему было хорошо. ''Нет, он неплохой правитель. Иначе такой святой человек как отец Кадзимеж, не извинялся бы перед ним. Чего ему бояться? Значит он неплохой руководитель''.
      Герек со своей идущей чуть сзади свитой шел по каменистым улицам польской столицы. А отец Кадзимеж после непростой беседы с ним, дабы успокоиться, вошел к себе в церковный кабинет. Там на столе его ждала дежурная водка, налитая в фужер. Рядом, как часовой, стояла молодая красивая монашка, ей было не больше 16 лет. Отец Кадзимеж осторожно сел в кресло, устало выпил водку, закусил черным хлебом и салом, и тихо зевнув, сказал своей монашке: "Ани, раздевайся быстрее, сегодня у меня мало времени''. Ани, сжимая губы в ниточку, стала через голову снимать платье.
      А Герек, улыбаясь и вдыхая чистый воскресный воздух, шагал по тихим улицам. Впереди, за углом красовался ресторан "Польша". О, какой это раньше был ресторан. Старое заведение, куда он сам ходил очень давно, еще до войны. Правда, потом ресторанчик переделали, перестроили. И все же это была известная точка на всю Варшаву. "Зайду - ка я туда, выпью по бокалу пива. А что, нельзя что ли?''
      Он вошел в почти пустой зал ресторана. Никого не было. Только в темном углу сидел бородатый мужчина неопрятного вида лет 50-ти и пил водку. Герек уселся у окна, охрана рассыпалась по залу. Он заказал кроме пива жареную селедку с луком, квашеную капусту и, конечно же, выборную водку. Выпив граммов 200, закусив рыбой, а сверху еще добавив пивка, Герек развеселел. Ему стало приятно. ''Нет, я еще поживу на этом свете''. Он повернулся в сторону зала, где сидела его охрана и пила кофе. Его от них тошнило. Вдруг он заметил того бородатого клиента, который расплатившись собирался покинуть ресторан. Это был Еже Машталер. Он был изрядно пьян, шатался, "бил восьмерку''. Даже столкнулся со столом, где сидели двое сотрудников охранки Герека. С близи борода его оказалась рыжей, а ростом он был высоким, одет был в какое-то барахло. Одним словом, нищий. Герек захотел с ним пообщаться, потешиться, так сказать, поиграться.
      - Уважаемый пан, не изволили бы вы присесть и выпить со мной водки? Прошу вас (с иронией).
      Бородач искоса и недовольно посмотрел на Герека.
      - Ну, если только по чуть-чуть...
      - Пожалуйста, присаживайтесь. Так. Как вас звать?
      - Еже, пан, просто Еже. А вас?
      - А меня Герек, Эдвард Герек! Собственной персоной, к вашим услугам, пан Еже. Хм...
      Еже, прищурившись, посмотрел на него, потом обернувшись оглядел охранку Герека, и понял что перед ним действительно сидит глава государства.
      Судьба не могла ошибиться в выборе встречи этих двух людей.
      - Я Президент Польши, сам Герек. Как вам это? Ну? Что скажете?
      - Скажу, что так вам и надо. Я пью за вас, вы царь, а значит человек (выпил чарку водки). Вы раб мольбы, сомнений и страстей.
      - Хм... Да, интересный ответ. Вовсе не дурно. Хотя извилин не видно, но все же когда их нет, это очень заметно.
      - Да что вы говорите? (уже разошелся) Вы хотите, чтобы перед вами снимали шляпу? Ну тогда идите работать в гардероб. Только туда, пан Герек, туда! Ха - ха!
      Еже Машталер уже не контролировал себя, он был заново пьян.
      - Да уж, пан Еже, родились бы вы до Шекспира, то Шекспиром были бы вы, а не сам Шекспир.
      - (Опять выпил водки) Уф! Какая разница, кем быть, ослом или бараном. Важно быть, а не казаться.
      - Неплохо сказано, молодец. Не ожидал. Но жаловаться на жизнь поздно, если ты уже родился.
      - А я не жалуюсь. Я сижу и пью с самим царем. Это ж событие! Хотя мне по одному месту с кем сидеть.
      - Ах, вон оно как! Да... Все карлики считают, что нет незаменимых великанов. Разве нет?
      - Это как сказать?
      - Так, послушайте, а вы давно в Варшаве или как? Что-то я не разберу. У вас акцент чувствуется
      - Да, я недавно приехал из России. Только в отчем доме можно стать блудным сыном.
      - И что же ты там увидел, в России то своей? Может, расскажешь.
      - Умом Россию не понять (закурил сигарету).
      - Умом? Россию? Да ты с ума сошел!!! Братство кончается там, где уже нечего брать. Россия нам не брат. На весь мир Ильича не напечешь.
      - Пан Эдвард, я понял одно, что бояться вам надо маленьких людей, от них все беды, больших людей вам нечего бояться. Но и последних нельзя упускать из виду. Сила единиц в поддержке нолей. Это мое мнение.
      - Охо! Это интересно. Давай, продолжай, у тебя умные мысли, товарищ.
      - Я вам расскажу один случай, из моей практики. Это было давно, когда мы охотились на кабана в лесах Катовице (опять выпил рюмку водки и закусил). Хотите послушать?
      - Конечно, говори.
      - Дело было зимой (задумался, отпил пива, затянулся сигаретой). Так вот, во время охоты, один из наших товарищей с открытым ртом засмотрелся на красивый удивительный пейзаж, на заснеженные горы, и потерял бдительность. Этим воспользовался медведь, который внезапно напал на него сзади и разорвал на куски. Мы с ужасом смотрели на это, оцепенев от страха. Потом мы отогнав медведя, тащили труп нашего товарища на спине километров 30, не меньше. И на всю жизнь простудили свои почки. Пришли домой злые и несчастные.
      - ...Да, печально. И что же?
      - Мораль рассказа такова, что умейте в жизни не упускать из виду ничего. И любоваться красивой панорамой, и охотиться, и не болеть.
      - Однако ж толково сказано, пан Еже. Мои аплодисменты (тихо зааплодировал).
      - Какое счастье, когда тебя понимают.
      - Вы это серьезно? Н-да, но хуже всего, когда тебя понимают до конца.
      - Не знаю, не знаю. Если вы не можете жить, то займитесь чем - то другим.
      - Зачем, я еще поживу на этом свете. Ведь жизнь, пан Еже, это рай для грешников. А грешны мы все, и даже вы.
      - Вы за кого меня, дурака, принимаете (улыбаясь)?
      - Это ты в России научился так острить? Может, ты там окончил конно-партийную школу? А?
      - Может быть.
      - Тебе случайно череп не жмет?
      - Если бы вы знали, как отвратительно в России по утрам. Я имею в виду похмелье.
      - Товарищ, а вы на дне, даже в бездне. И куда вы катитесь, а?
      - Даже не знаю, пан Герек. Мутно там.
      - Хотя да, дна нет. Просто глубже уже вас не пускают, и не пустят.
      - Хм...Это как сказать! Вы знаете, сколько яблок промахнулось, упав не на ту голову.
      Эта последняя фраза задела Герека. Он демонстративно, с улыбкой на устах плюнул в бокал Еже и заставил его выпить это. "Пей!, приказал Герек. Тот выпил, потом его передернуло, а еще через секунду этот мерзкий бородач обеими руками схватился за край стола, чтобы не упасть, и вырвал, "блеванул" на голову и пиджак Герека все съеденное и выпитое доселе. Он вспыхнул, накалился как провод. Телохранители Герека не успели предотвратить это отвратное зрелище. Герек оказался в блевотине, он не понял, что произошло. Он сидел в страшном мерзком состоянии и представил себя на месте унитаза. Все разом смолкли, разговоры прекратились. Вся его голова, светло коричневый костюм, галстук утопали в гадкой слизи, желудочной грязи. Ну и видок у него! Гереку стало плохо, у него заболело сердце. Это как же бывает? Не успел он выйти на улицу в виде обычного такого пана, как его ругают, отчитывают, блюют, вырывают на него. Это что же такое получается? Это же полная беззащитность! Он сидел в страшном виде. Даже сотрудники охраны испугались, не решались что-то делать. Они топтались около его стола, брезгая подойти к нему. У них хватило смекалки только увезти, вывести этого бородача из ресторана. Того бородача больше никто не видел. Его звали Еже Машталер, его видели много лет спустя в варшавской психушке. Так говорили, но это неважно. Герек осторожно, очень осторожно, как в замедленном кадре, повернулся в сторону своей охраны, неподвижными губами произнес очень тихо:
      - В баню хочу.
      Как он доехал до бани, неизвестно. Кажется он сам затруднился бы ответить на этот вопрос. Одно ясно, что получасовая дорога в баню показалась Гереку вечностью. В бане он часа три, если не больше мылился и принимал горячий, даже кипящий, душ.
      На следующий день, в понедельник, Эдвард Герек был злой. Сидя у себя в кабинете рассматривал официальные бумаги, и тут же издал указ об аресте одного местного писателя по фамилии Дубовски. Писатель был родом из Кракова, писал антисоциалистические и антиправительственные романы. Указом Герека его засадили в тюрьму на 4 года.
      ''Вот так им, сволочам. А то совсем уже я раскис. Не успел выйти на улицу, как на меня наезжают, вырывают. Хватит, все!'' Далее он издал указ о повышении цен на продукты, сказав, что "у меня все по желудкам рассчитано и забронировано, все, до последнего рта''. Польский народ попал под горячую руку Герека. ''Как бы внедрить в сознание людей мысль о восьмичасовом рабочем времени?''. В дальнейшем это привело к массовым протестам. Режим Герека зверел на глазах. Эдвард Герек боялся возможного разноса, нагоняя из Москвы, которого в этом случае трудно миновать.
      А ночью ему опять снился сон. Точнее сказать, это было продолжение сна, которое он видел накануне. Ему опять приснилась мать. Лицо у нее было красивое, белое. Мать сказала Гереку:
      "Эдвард, возлюби ближнего своего. Пусть даже он будет грязный оборванец. Он тоже божий посланник, как и все мы. Поэтому, не брезгай их, подари им свою душу, хотя бы свое внимание. Почаще беседуй, дискуссируй с Богом. Это помогает''.
      Эдвард Герек проснулся утром в бодром настроении. Ему было хорошо. Он сделал зарядку, выпил яблочный сок, а потом поехал к себе в резиденцию. В тот день он подписал указы на аресты трех польских диссидентов, которые писали антисоветские стихи. Потом он еще раз повысил цены на продукты. Весь этот произвол со стороны Герека привел к тому, что в 1980-м году его отстранили от поста главы Польши.
      И почти в тот же период ему опять приснилась мать, где она вновь посоветовала: "люби всех, даже бездомного оборванца. Хотя бы сейчас послушайся''.
      И Герек послушался, вроде бы. Переехав в Катовице, он полностью отошел от политической деятельности и начал писать мемуары. Причем писал он постоянно, даже когда чувствовал свой конец, так сказать, писал наперегонки со смертью. Время-это деньги, скопленные на последний час. Эдвард Герек выращивал розы и писал книги. Он написал - таки свою лебединую песню, пусть даже осталось найти ее достойного исполнителя. Эдвард Герек наверстал упущенное, он был человеком начитанным. Читал много и многое, ему есть что перенять. Кто-то хорошо сказал, что любой урод в жизни обязательно найдет своего единомышленника, так же и в литературе: любая книга в конце концов найдет своего читателя. Следы многих в литературе даже собака не берет.
      Умер Герек от силикоза (по официальной версии) в 2001-м году. И вот что случилось в конце его жизни. За пару дней до кончины Герек сидел на веранде под осиной и читал Конфуция. В этот момент в калитку постучались. Садовник стоял вдалеке, потому Герек, изможденный и уставший, сам направился узнать кто этот посетитель. Открыв калитку, Герек увидел перед собой нищего, он просил денег. Герек полез в карман достать мелочь, как вдруг нищий ему сказал, ''это вы?', на что Герек удивленно ответил, ''да, а что''. И!!! Все! Внимание! Герек узнал его. Это же Еже Машталер, тот самый, с бородой, который много лет назад на него блеванул. Оба остановились и молча смотрели друг другу в глаза. Молчание прервал Герек: