[Голово]ломка

В таком случае то, что помещалось за столиком рядом, не было настоящими современными телохранителями. Вообще не было телохранителями. Оно не предназначалось для предотвращения потенциально опасных ситуаций. Самим фактом возможности существования подобных объектов в природе и, более того, в непосредственной близости от клиента оно априори исключало малейшую вероятность зарождения в чьей бы то ни было голове тени мысли о допустимости прямого или косвенного участия в создании потенциально опасной ситуации. За крайним столиком совершенно безлюдного аэропортовского кафеюшника с видом на летное поле осуществляли жизнедеятельность двое охуеннейших жлобяр размеров совершенно невротъебических и наружности абсолютно деморализующей. Причем один из них был бритый наголо беспросветный негрила. Второй — традиционный европеоид блондинистого окраса, но оба — за два метра и за полтора центнера. На столике перед ними стояла 1 (в скобках прописью: одна) крохотная зеленая баночка спрайта. Помимо деморализующей парочки в кафе была только стриженая креветка за игровым монитором. В огнестрельной чехарде на экране Вадиму почудилось знакомое. Он приблизился — негрила добросовестно выдвинулся из-за стола и навис подбородком над его макушкой. Вадимова физиология даже подала панический сигнал: ее физиологическое воображение предметно нарисовало фатальные последствия того, что телохранитель сейчас на Вадима… упадет. «Когда Вэ Аплетаева извлекли из-под негра, он был такой же плоский, как его шутки в лучшие времена».

— Кстати, — дружелюбно сказала вдруг Смилла Павович по-русски: с незначительным акцентом, но вполне правильно, — автографов я не даю.

— Any problem? — донеслось сверху. Вадим ощутил себя персонажем седобородого анекдота: «Ой, говорящая!…».

— It's okay, Tony, — Смилла заколебалась, не зная, штурмовать ей следующий уровень или ретироваться из игры.

— А вообще фуфло все эти стрелялки, — пренебрежительно сообщил Вадим. — И «Ломка» эта фуфло. И фильм твой будет фуфло полное. Зря ты контракт свой подписывала.

Суперзвезда обернулась, посмотрела на Вадима уже с персонифицированным интересом. И кивнула гребенчатой головой джойстика иконке Quit.

…Запарыш более всего смахивал на молодого университетского профессора-гуманитара. Худой, бледный, с очень плотно прилегающими к продолговатому черепу не по возрасту редкими черными прядями, в удобных брюках «хакиз» и джемпере с капюшоном поверх джемпера без капюшона. В узких очочках. И дико запаренный. Он принесся стремительно, заложил вираж вокруг телохранителей, без перехода, не снижая темпа и не реагируя на Вадима, пошел вываливать на их со Смиллой столик рыхлые ворохи невнятного Вадиму american english. Длинный палец запарыша нервически полосовал таблецо электронного блокнота «ньютон». Смилла отвечала так же нервно и непонятно. Они полаялись примерно с минуту, по истечении коей запарыш унесся, оставив на поле боя «ньютон», а Смилла, теперь запаренная не менее, раздраженно хлопнула сразу полстакана своего оранджуса.

— Cool! — она звучно припечатала стакан к столешнице. — Кажется, Новый год я встречу в этом fuckin' снэкбаре… Что ты за гадость куришь? — Смилла сварливо отогнала ладонью дым от лица. Вадим галантно затушил «кэптенблечину» в блюдце.

— Слушай, — хлюпнул он горячим айришкаффе. — Каким макаром тебя вообще сюда занесло?

— Fuckin' promotion. Fuckin' tour. Fuckin' Europe, — на Вадима она не смотрела. — Fuckin' Russia. Fuckin' Cohen, — последнее было сказано с особенной ненавистью, и Вадим предположил, что подразумевается мистер запарыш. — Fuckin' party. How d'you say in russian? Уломал, да? — Вадим кивнул. — Я не хотела. Он уломал. Реклама, нужные люди. Fuckin' bizz, — она подтянула к себе «ньютон», начала совать пальцем в экран. — Fuckin' Михалков — кто это? Клуб «Обломов». Fuckin'. Новый год по-русски, fuckin' caviar. I fuck this родина предков! Fuckin' погода, — пояснила она, отрываясь от экранчика. — В Шереметьево метель. Эта задница Коэн боится садиться, cocksuccer. Сели в первом попавшемся порту. И вот — пожалуйста, — она развела руками, будто презентуя кому-то неутешительный факинг снэкбар. — Новый год по-русски. Они помолчали.

— И вообще, — не добившись ничего от «ньютона», Смилла отпихнула блокнот к краю. — Теперь весь график fails.

— График?

— Первого Москва. Второго Лондон, — Смилла перечисляла с нарочитой монотонностью персонального органайзера. — Интервью. Би-би-си. Четвертого Лос-Анджелес. Переговоры с продюсером. Бонусы к контракту. Двенадцатого Сидней. Андрэ там играет.

— Андрэ?

— Мой boyfriend, — судя по тону, бойфренда Андрэ нежная Смилла с удовольствием утопила бы в параше. — Теннис. Пятая ракетка. После двадцать пятого съемки. И мне еще надо освоить кунфу — Коэн нанял какого-то китайца… мистер Лю? мистер Ши?… У него десятый дан, — добавила она, заметив, что Вадим ухмыляется.

— Ну и нафига тебе все это? — Вадим, наклонив чашку, полюбовался золотым песком гущи.

— Что — это?

— Вся эта псевдожизнь… (Смилла посмотрела непонимающе.)… Bullshit. Бня. Тебе что, бабок не хватает? Чего ты маешься этим дерьмом? Мотаешься по всему миру как сраный веник. В фильмах играешь идиотских. Козлы какие-то покоя не дают. Тебе что это — нравится?

— Это моя работа, — непонимание во взгляде перешло в иную качественную категорию: она никак не могла определиться с линией поведения.

— Херово тебе, — пожал плечами Вадим.

— Мне херово?… — суперстарлетку все-таки проняло: темные брови уползли вверх (а глаза у нее действительно — почти ирреальные…). — Это ТЫ МНЕ будешь говорить, что мне херово?!

— Конечно я, — спокойно подтвердил Вадим. — Мне зашибись. Я чего хочу, то и делаю. А ты, по-моему, вообще не знаешь, чего хочешь. Занимаешься полной ерундой, никому не нужной — кроме тех денег, которые за твой счет воспроизводятся. Я бы с тобой не поменялся.

Смилла Павович даже не нашлась, что ответить.

— Ладно, дело твое, — Вадим посмотрел на часы: пора было встречать Ладу. — Мне вообще-то по барабану, — он встал. — Бывай. Хэппи нью йер.

Ну вот и все. Прощай, оружие. Вадим заперся на защелку. Осторожно снял с бачка фаянсовую крышку, осторожно пристроил на край унитаза. Повертел в руках последнюю, невостребованную, волыну — никелированную, киногеничную. Все. Теперь уже действительно — все. «Дипбагаж» — два нехилых и нелегких места (как только Лада их одна ворочала? — впрочем, ТАКАЯ ноша не тянет), — минуя всякие рентгены, отправился в багажный отсек. Кроме лунинского наследства они вообще ничего с собой не взяли. Посадка объявлена. Лада ждет у турникетов. Он положил пистолет в воду. Пристроил крышку бачка на место. Рейс на Сингапур. Вылет — в 23.10. Две пересадки. В Сингапуре пересядем на Сидней. И оттуда уже — по прямой. И привет Гогену. Он щелкнул запором, вышел, автоматически посторонился, пропуская какого-то торопливого мужика, которому, видать, приспичило именно в покидаемую Вадимом кабинку. При том, что туалет был совершенно пуст (не считая, разве, второго кента — у раковин)… Странность эту Вадим еще и не воспринял-то толком — когда проходящий вплотную мужик несильно шевельнул левым плечом, и он вдруг перестал дышать. И сейчас же мужик, коротко и точно пробивший Вадиму в «солнышко», ловко захватил его локтем за шею, впихнул обратно в кабинку. Вадима развернуло, белая, почти чистая фанерная перегородка — словно сама была створкой на петлях, запахиваемой резким толчком — крутнулась сбоку и с маху ударила в морду. Почернела враз, отскочила обратно — и косо повисла, покачиваясь, в изрядном отдалении: сортирным потолком. Потолок замывало маревом — слезы хлестали. Носоглотку залило, переполнило: все это густо-соленое, едко-теплое текло соплями на лицо, скапливалось в горле, — Вадим спазматически сглатывал, а снизу встречными спазмами поднималась тошнота. Вся голова стала резервуаром боли. Она лежала в щели между перегородкой и унитазом, затылком в мокро-холодном, щекой прижимаясь к холодному же фаянсу. В мареве возникла темная фигура — и из совсем другой точки тела пришла совсем другая боль, стократ более дикая, отменяющая вообще все, кроме себя. Ему дали по яйцам. Вадим с всхрапывающим хлюпаньем скорчился, подтягивая ноги, заваливаясь набок, сворачиваясь вокруг толчка. Бьющий добавил еще по жопе, трамбуя. Захлопнулась дверца. В пах словно воткнули и крутанули пару раз мясорубочный винт. Но фаршем стало все тело. Упираясь лбом в фаянс, Вадим выплевывал и никак не мог выплюнуть кровь. Вместе с жидкостью вышло твердое — зуб? зуб, — язык нашарил брешь в верхних передних.

— Где бабки, мудак?

Он не понимал.

— Где бабки? — его еще раз пнули — не сильно, стремясь уже не причинить боль — обратить внимание.

— Что?

Его опять перевернули на спину. Рукой — Вадим увидел нагнувшегося над ним мужика.

— Где наши бабки, пидор?! — мужик терял терпение. — Ну!

— В… багаже.

— Где?!

— В багаже… Два чемодана…

— Каких чемодана?!

— Ко… ричневые. С печатями. Дипбагаж.

— Рейс! Рейс, бля!

— Сингапурский… Сейчас вылетает.

Спрашивавший, распрямившись, быстро выскочил из кабинки. «Я в багажную, давай, вали его, и за мной!…» — отрывисто бросил на ходу. В проеме появился второй — наверное, тот, что был у раковин. Небрежно прикрыл дверцу. Глянул на Вадима без выражения, достал из-за пазухи пистолет. Попетляв зигзагами по Риге, вадимова траектория отрикошетила в аэропорт — и, ударившись о сортирную стенку, оборвалась на зассанном кафельном полу. ТЕПЕРЬ уже — действительно…

— Я говорил — с самого начала аэропорт надо было пасти, — удовлетворенно пробурчал второй себе под нос, меланхолично наверчивая на ствол гладкий цилиндрик глушителя. — Бегали, как бобики, — он покачал головой. — Ща бы вообще проебали… — бандит посмотрел на Вадима с тем же выражением без выражения и опустил ствол ему в лицо. — Дурная голова, — наставительно сказал он, — ногам покоя не дает.

Диаметр дула был меньше диаметра глушителя примерно на сантиметр.

18

Мне мешает гвоздь. Вымойте мне голову, пожалуйста. Побрейте меня, пожалуйста. Готово (не готово). Какой мировой рекорд у мужчин (женщин) в этом виде? Кель э ле рекорд дю монд шэ лез омм (ле фемм) дан сэ спорт? Больно. Сэ долорез. Покройте, пожалуйста, светлым (темным) лаком. Вы проехали свою остановку. Вуз авэ депасэ вотр аррэ. Вас надо госпитализировать. Какие культуры вы выращиваете? Кель культэр культивэ-ву? Какого цвета ваш зонт (плащ)? Мы хотели бы осмотреть молочную ферму (птицеферму, свиноферму). Откройте рот, покажите язык. Уврэ ля буш, тирэ ля ланж. Смилла обернулась и, высунув неожиданно длинный язык, почти коснулась острым кончиком носа.

— Грасиас… То есть это, мерси, — я перелистнул страницу.

теперь тогда сейчас давно недавно В каком году это произошло? Я пришел(-ла) вовремя Я опоздал(-а) Мы пришли… слишком рано слишком поздно секунда минута час полчаса сутки неделя месяц год век утро день полдень полночь. Вы не должны есть. Опухла десна. Ж'э юн женсив энфле. Сплюньте.

Сплюнуть действительно постоянно хотелось. Язык помимо воли ощупывал свежий скол на месте левого верхнего резца, царапался, но все равно продолжал. От этого во рту копилась настырная слюна. Алкоголь щипал разбитую десну, юн женсив — так что подсушки ради я за полчаса высмалил почти целую пачку (летели мы, естественно, в курящем салоне). Впрочем, Смилла активно помогала…

— Дай закурить, — она, по-прежнему глядя на лежащего, пощелкала пальцами свободной левой. — У тебя еще остались?

Я машинально потянулся к карману. Пистолет мешал — длинный, с глушаком. Я поискал глазами, куда бы его пристроить. Сунул в писсуар. Она беспечно, звонко кинула свою волыну на кафель, выудила из предложенной пачки стерженек Captain Black'а. Я щелкнул, она затянулась. Выдула дым в потолок, глянула cнизу, но при этом все равно сверху (из-под прикрытых век):

— Так куда ты летишь?

— На Таити… — стараясь умерить шепелявость, ответил я. Потрогал опухающий нос. М-мать…

— Там теплее, чем в Москве, — задумчиво произнесла Смилла. Решительным тягом накалила сигаретный кончик. — …I'm in that boat, — она хмыкнула. — В этом самолете, вернее. Полетели. Только умойся сначала.

Пока мы с ней — со скандалом и активным размахиванием ее американским паспортом — выбивали билет на уже объявленный к посадке рейс, соглашаясь платить любые бабки, торопливо убеждая дуру за стойкой, что да, совсем, абсолютно никакого багажа, — я все-таки слегка парился: как они поладят? Поладили прекрасно, даже к некоторому моему изумлению: вон, сидят, треплются запросто, нечувствительно перепрыгивая из рашна в аглицкий. В иллюминаторе — ничего, выключенный телек. В качестве компенсации — плоский экран поверх голов с каким-то эмтиви. Все-таки самолет — сродни телепортации. Зашел в одной точке планеты, вышел в другой. Универсальная диет-патока европопа, анатомическое кресло, стандартное дармовое бухлецо от типовых стюардесс. Оборвав очередную спайс герл, телевизор принялся выкладывать последние секунды перед последним выпуском новостей в году. Даже время тут максимально абстрагированное: нью йер встречаем по Гринвичу.

00.10.22… 00.10.21…

Астероид нового года полсуток назад врезался в Землю примерно на долготе Новой Зеландии, приливная волна один за другим накрывает часовые пояса, переводя Present Continious в Past Perfect: обнуление, count zero interrupt. Счет ноль… Двойной, один в другом, нолик пистолетного ствола с глушителем. Я зажмурился. Выстрел. Сложносоставной шум близкого обвала: тяжелый шорох, металлокерамический лязг, пластмассовое хлопанье задетого стульчака. Она распахнула дверцу и выстрелила ему в упор в висок. Голову он повернуть успел, а перенацелить руку просто не хватило пространства. Пушку она стянула у своего Tony. Я этих двоих заметила, еще когда мы в кафе сидели. Они как прилипли к тебе… Я с трудом встал на ноги, подобрал пистолет с глушителем. Второй, в смысле первый, наверняка услышал выстрел. Но о том, что ствола у него нет, вспомнил, похоже, лишь вломившись в туалет. И увидев направленные на себя два дула.

— …Знаю, что фонит, это я в самолете потому что. Че? «Бальзамка»? Какие на хуй выплаты, они охуели, что ли, вообще? Кредит? Это говно, а не кредит, пускай в жопу себе его засунут. А? Он — на нас?! Это вообще не вопрос… — этот плюгавый в соседнем ряду за полтора часа полета достал меня смертельно. Он беспрестанно разрулял, наезжал и целенаправлял в пузатенький спутниковый «глобалстар» с оттопыренным пальцом антеннки; вдобавок рожа — точно где-то виденная; вдобавок — широкоплечий молодой секретарь до аллергии знакомо фильтрует салон из соседнего кресла…

— …уводи оттуда все наши активы и сразу звони Эдвину, пусть гасит. Да, и без всяких. Ну а хули мне с ним базарить? Он вообще кто?!.

— Лада, — я перегнулся через Смиллу, — этот урод с мобилой, ну, через проход который — это не Черносвин? Из «СервеЛатБанка»?

— Он самый. Вовчик. Президент правления. Главный конкурент Эдика. Я еще сразу подумала: надо же, с кем вместе летим… Надо же.

— …да, в Сингапур. Ага. Гы-гы. Ага, срочно. Пока похороны… — господин Свин ржанул еще раз. — Так это они его и… Ну, бля. Толстый сам дурак — че залупался? — я прислушался внимательнее. — Ну вот и… С такими людьми правильно себя вести надо. Это очень серьезные люди. Ну! Ну да!… Так они теперь ко мне… Ну! Толстый, мудило, их подставил… Вот. Ну да, через нас теперь. Это очень серьезный бизнес. Чисто через нас. Ну так я и лечу, ты кого учишь? Через вас, значит? Чисто через тебя…

В ящике тасовались уже состоявшиеся Новые Годы: фейерверки, пляски, шампанское, маскарады, сугробы, геи, пальмы, дымовые шашки, пьяные счастливые девки, Мельбурн, Джакарта, Токио, Манила, Владивосток, Шанхай, Дели, Гонконг, Веллингтон, Москва. Черносвин добазарился, разрулил, наехал. Спрятал мобилу, глянул на экран, сверился с котлами. Наклонился к секретарю. Не дадут, без уверенности отозвался секретарь. А ты попроси. Секретарь встал и двинулся по проходу вперед.

— Только чтоб из холодильника, — уточнил вслед Черносвин.

Я покосился на девчонок. Смилла, гримасничая, задвигала, Лада, роняя лицо в ладонь, потухала.

Черносвин, повернувшись к проходу бежевой пиджачной спиной, в чем-то закопошился, запихал что-то в боковой карман. Повертел головой, тоже встал и направился, наоборот, в хвост.

— Я сейчас, — сказал я девчонкам…

Toilet occupied. За дверью прочистила горло самолетная канализация. Сейчас откроет. Я придвинулся ближе. Подождал несколько секунд. Ничего не происходило. Еще секунд двадцать. Чего он там делает? Зачем-то приосанившись, я встревоженно застучал костяшками:

— Это второй пилот! Откройте, пожалуйста! На борту аварийная ситуация!

— Че такое? — там недовольно шевельнулись.

— Аварийная ситуация! Откройте, пожалуйста!

Как только замок брякнул, я нажал на дверь плечом, вталкивая оккупанта в каморку. Он сел на унитаз, и я ударил его суставами напряженных пальцев правой в основание шеи. Он засипел и завалился головой на стенку. Я защелкнулся. Тойлет окьюпайд. Пиджак висел на крючке, Свин был в одной рубашке, левый рукав закатан. На краю металлической раковины белел пластиковый одноразовый шприц — заряженный. В углублении мыльницы мелко дребезжала сломанная крупная ампула. ИНСУЛИН. Вот оно что… Я взял шприц, до половины опорожнил в раковину. Отвел поршень обратно. Пара кубиков воздуха. Я подобрал бледную тощую руку — в ложбинке внтуреннего сгиба неплохо видна развилка сосудов. Я прицелился, вкололся. Воздушная эмболия. Я вытер шприц туалетной бумагой, вложил в повисшую свинову кисть, сомкнул мягкие пальцы. Шприц выпал. Пузырек воздуха доходит по вене до сердца, сердце останавливается. Я вышел, притворил дверь. Секретарь еще не вернулся.

— Ну-ка, лейдиз, раздвиньтесь, — я уселся на центральное кресло.

— Где ты ходишь? — Лада отряхнула в пепельницу тончайшую Vogue. — Минута до Нового года. Сейчас шампузо разносить будут.

В перспективе прохода стюардесса снимала с тележки продолговатые бокалы. Невнятно извинившись, мимо нее протиснулся секретарь с запотевшим темным фунфырем, узкое горлышко обернуто в фольгу. Заозирался в поисках патрона. В ящике приподнято засуетились праздничные колокола, колокольчики, колокольца. 00.00.02… 00.00.01… Ноль-ноль ноль-ноль ноль-ноль.

Я обнял их обеих, поцеловал по очереди:

— Кстати, где шампанское?

Сентябрь'2000 — февраль'2001.