Охранные структуры Российской империи

Это давало возможность избежать назревающего ареста, активизировать организационную деятельность, пользуясь существующими в ряде европейских стран демократическими правами и свободами (так, I и II съезды РСДРП были подготовлены и проведены за границей; партийная конференция, сыгравшая решающую роль в объединении революционных сил и выработке единой тактики и стратегии, вошла в историю, как Пражская; за границей также находились и редакция "Искры" и оргбюро, там же были организованы типографии).
      Кроме того, пребывание в эмиграции использовалось для получения образования, для организационной работы, но и положение политэмигранта не гарантировало полной безопасности, так как рост международного революционного движения приводил к консолидации полицейских сил. Органы политического сыска России, Франции, Австро-Венгрии, Германии и других стран стали искать и быстро нашли формы взаимодействия. В 1881 году за границей создается так называемая "Заграничная агентура" с центром в Париже. К тому времени в Западной Европе уже насчитывалось более 20 тысяч политэмигрантов. Важнейшим элементом партийной конспирации являлась система обеспечения личной безопасности, которая совершенствовалась по мере роста опыта работы, расширения партийных рядов и усложнения организационной структуры. Помня, что не существует такой организации, куда бы не смог пробраться провокатор, революционеры разработали и эффективно применяли сложную систему паролей, партийных псевдонимов, шифров, условностей и тайнописи в переписке. Например, в целях повышения надежности личных способов связи была введена система степенных паролей, суть которых состояла в их дифференциации по признаку доверия к лицу, которое является обладателем степенного пароля, при его появлении на явке. Так, если прибывший произносил: "Я от Вани", это означало, что он рядовой член партийной организации, присланный для решения круга вопросов его уровня. Если пароль звучал: "Я от Вани, он прислал вам поклон", то степень полномочий его была на порядок выше, соответственно повышалось и доверие к нему. Могло быть и так: "Я к вам от дяди Вани, он просил передать вам поклон", - в этом случае речь шла о полном объеме доверия, так как этот пароль означал, что его обладатель - представитель ЦК. Разумеется, тот, кто знал лишь "Я от Вани", и не догадывался о том, что существуют усложненные варианты.
      Большевики практиковали подтверждение личности вновь прибывших товарищей теми, кто хорошо знал проверяемого и мог за него поручиться. Но в обстановке строгой конспирации личные встречи были сильно затруднены, чем пользовалась охранка для засылки агентуры с различными фальшивыми рекомендациями, с поддельными печатями и подписями в подпольные организации.
      Проверка личности производилась и по фотографиям, до получения надежных рекомендаций человек мог в течении долгого времени (до года) находиться вне организации, выполнять различного рода проверочные поручения.
      Один из подпольщиков, член революционного кружка в Минске Васильев И.В. вспоминал: "Прием в кружки производился с крайними предосторожностями. До приема наводились справки. Эти справки доставлялись нашим "охранным отделом", который состоял из 20 человек обоего пола. Но обязанностью этого отдела была доставка сведений о кандидате в кружки, об образе их жизни, а также об их прошлом. На их обязанности лежала охрана конспиративных квартир. Во время занятий в кружках некоторые из охранников совершали обходы под видом прогулки по той местности. О приезжих наводили справки по месту их жительства без их ведома. Охрана совершала обходы по городу группами по разным местам для наблюдения - не следят ли за кем-нибудь из наших"1.
      Идеолог анархизма, посвященный в искусство конспирации, П. А. Кропоткин в своих воспоминания пишет: "Мы с Сердюковым решили принять в наш кружок двух новых членов и передать им все дела. Каждый вечер мы встречались в различных частях города и усердно работали. Имен и адресов мы никогда не записывали. Зашифрованы у нас были и сложены в безопасном месте только адреса по перевозке книг. Поэтому нам нужно было, чтобы новые члены заучили сотни адресов и десяток шифров. Мы до тех пор повторяли их нашим новым товарищам, покуда они не зазубрили их. Каждый вечер мы давали им наглядный урок по карте Европейской России, останавливаясь в особенности на западной границе, где жили получавшие переправленные контрабандой книги, и на поволжских губерниях, где находилось большинство наших поселений. Затем, конечно переодевшись, мы водили наших новых товарищей знакомить их с рабочими разных частей города"1.
      Тщательно анализировался каждый провал, при этом выяснению подлежали все факты. Когда тот или иной товарищ, получив конкретное задание, по неизвестной причине затягивал его исполнение (очевидно, ему надо было доложить и получить разрешение на его исполнение). Другой товарищ, при заработке 30-40 рублей в месяц, жил не по средствам, спаивал товарищей. Третий, наоборот, проявлял себя чересчур активно, пренебрегал правилами конспирации, совершал или пытался совершить действия, которые могли повлечь провал организации. Четвертый допускал факты аморального поведения в быту и т.п. Особенно тщательно проверялись лица, прибывшие в другой город без всяких рекомендаций и паролей. Перемена места жительства была возможна после уведомления русского бюро ЦК. В новом городе человек приходил на явку и имел заранее обусловленный пароль с хозяином явки; если пароль совпадал, его направляли на другую явку, откуда давали пароль для встречи с местными партийными работниками. Однако, несмотря на это, о вновь прибывшем запрашивали через бюро ЦК тот город, откуда он прибыл. В случае подозрений в провокаторстве этого лица, собранные уличающие его факты передавались в создаваемые для этого партийные следственные комиссии, которые глубоко и детально расследовали дело. Выводы и заключения комиссий обсуждались на заседании партийных комитетов, которые выносили решение об объявлении проверяемого провокатором или о его реабилитации. О результатах ставились в известность все местные партийные организации. Иногда сообщение о результатах расследования помещала и социал-демократическая печать (подробные сведения о проверяемом, его приметы, иногда фотографию), что исключало его повторное использование царской охранкой.
      В декабре 1905 года боевая организация при московском комитете РСДРП выработала инструкцию "Советы восставшим рабочим". В ней, наряду с вопросами открытых боевых действий, рассматривались и меры в отношении чинов жандармского ведомства. "В борьбе с полицией поступайте так. Всех высших чинов, до пристава включительно, при всяком удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отбирайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам".
      Ленин считал, что в условиях вооруженной борьбы допустима и даже необходима физическая расправа с врагами. Он писал: "Начинать с нападения, при благоприятных условиях, не только право, но и прямая обязанность каждого революционера. Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных... и каждый отряд революционной армии должен быть готов к таким операциям"1, но "мы должны внушить рабочим, что убийство шпионов и провокаторов и предателей может быть, конечно, иногда безусловной необходимостью, но что крайне нежелательно и ошибочно было бы возводить это в систему"2.
      Свое отношение к практике террора Ленин выражает в статье "С чего начать?": "Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора"3 и в письме в Боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете, датированном осенью 1905 года: "Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали! ...Идите к молодежи, господа! ...Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов, и у рабочих особенно, и т.д. и т.д... Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т.д.
      Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, христа ради, на все схемы, пошлите вы, бога ради, все "функции, права и привилегии" ко всем чертям.
      Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие - нападение на банк для конфискации средств для восстания...
      Пусть каждый отряд учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни новых борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч"4. Большевики создали свою Боевую техническую группу со своими динамитными мастерскими, подготовкой боевиков и другими атрибутами террористической организации.
      Опыт работы в среде пролетариата показал, что, как только "кружок без всякой организации отдельных частей революционной работы, без всякого систематического плана деятельности на сколько-нибудь значимый период, заводит связи с рабочими и берется за дело"1, немедленно наступает неизбежный и полный провал. Правительство научилось работать быстро и профессионально. Оно сумело "поставить на надлежащие места свои, вооруженные всеми усовершенствованиями, отряды провокаторов, шпионов и жандармов"2.
      В практике революционеров-подпольщиков, вооруженных идеями крайней экстремистской направленности, широко стали применяться методы партизанской войны - уничтожение выявленных агентов полицейского аппарата, совершение террористических актов и пр. В 1912 году в Миньяре "был избит полицейский Машин, который через месяц умер, а на его могиле была повешена мертвая собака, что видели много жителей, приходящих на кладбище"3.
      Организаторам становилось понятно, что без должной централизации, принятия организационных мер придать этому движению целенаправленный характер не удастся.
      Но главным образом личную безопасность члена революционной партии и живучесть организации в целом могла обеспечить только профессионально налаженная контрразведка. Ленин говорил о ней так: "Нужна специальная "борьбa с политической полицией", борьба, которую никогда не сможет активно вести столь же широкая масса, какая участвует в стачках. Эту борьбу "должны организовывать" по всем правилам искусства люди, профессионально занятые революционной деятельностью"4.
      И еще: "...рабочие, средние люди массы, способны проявить гигантскую энергию самоотверженность в стачке, в уличной борьбе с полицией и войском... - но именно борьба с политической полицией требует особых качеств, требует революционеров по профессии"5. Конечно, такая служба должна была быть узко специализирована и хорошо организованна, "перебить шпионов нельзя, а создать организацию, выслеживающую их и воспитывающую рабочую массу, можно и должно"6.
      Большую роль в организации такого рода "партийной специальности" сыграл и Ф.Э. Дзержинский. Постоянно ощущая вокруг себя и своих товарищей присутствие агентуры охранки, он, находясь в гостях у М. Горького на о. Капри, писал: "А два дня назад я сидел над кипой бумаг, разбирался в непристойных действиях людей, приносящих нам вред. В делах провокаторов, проникших к нам. Как крот, я копался в этой груде и сделал свои выводы. Отвратительно подло предавать товарищей! Они предают, и с этим должно быть покончено"1.
      И в 1910 году он окончательно предопределил свою будущую специальность, предложив: "Ясно вижу, что в теперешних условиях подполья, до тех пор, пока не удастся все же обнаружить, изолировать провокаторов, надо обязательно организовать что-то вроде следственного отдела..."2 И партия поставила его во главе комиссии, которая вела следствие по делам провокаторов.
      Большевики при штабе имели группу, которая осуществляла карательные меры. Она называлась "Политическое розыскное управление", производила обыски, аресты, вела дознание и следствие, а также приводила в исполнение приговоры. Ею руководил Вл.Фидлеровский. Был свой суд, он судил предателей, провокаторов, а приговоры приводили в исполнение члены штаба.
      Для выявления и разоблачения агентов использовалось привлечение на свою сторону лиц, состоявших в близких и родственных отношениях с офицерами полиции и жандармерии. Профессионально изучались и оценивались документы Департамента полиции, ставшие достоянием подпольщиков, в том числе и секретные, за его сотрудниками революционеры организовывали наружное наблюдение с целью выявления явочных квартир и тех, с кем на них происходят конспиративные встречи. Анализировались причины собственных провалов, допущенных ошибок. Изучалась тактика агентурно-оперативной деятельности спецслужб, откуда все ценное бралось на вооружение. Проводились тщательные проверки поступающих сведений, дающие основание подозревать кого-либо в провокаторстве. По воспоминаниям большевички Л.М. Тарасовой, на партийных собраниях давалась всесторонняя характеристика членам партии, указывалось на неудачи и упущения. При необходимости каждому вменялось в обязанность следить за товарищем, чтобы таким образом обнаружить малейшие ошибки в партийной работе. Взаимная проверка носила воспитательный характер. Расследование дела о провокаторах начиналось с зарождения подозрения. Это был чрезвычайно важный и ответственный момент, он требовал большой осторожности и такта, чтобы исключить необоснованное подозрение, а тем более обвинение. Ведь известно было коварство агентов охранки, которые нередко сами распространяли провокационные слухи с целью подорвать доверие и внести раскол в ряды1.
      В 1902 году Петербургский комитет РСДРП разоблачил проникшего в ряды социал-демократов М.И. Гуровича. Для окончательного выяснения дела и разоблачения опасного шпиона была организована комиссия из представителей Заграничной лиги русской революционной социал-демократии, "Союза русских социал-демократов за границей" и группы "Борьба". Ленину из Парижа в Лондон был переслан "Проект конфиденциального сообщения" по этому поводу. В своем ответе он писал, что нужно издать карточку с указанием звания Гуровича М.И., его возраста, примет, в которой отметить, что он состоял агентом Охранного отделения и действовал в революционных организациях С. Петербурга как провокатор. "Надо, чтобы впечатление получилось повнушительнее: я бы стоял тогда за издание приговора особым листком, с карточкой и с предисловием "Искры" о необходимости систематической борьбы с провокаторами и шпионами, об образовании дружин для изобличения их, слежения за ними, травли их и т.п." Расследование преступления Гуровича было проведено особой комиссией за границей, его вина полностью доказана и "предостережение" опубликовано "Искрой"2. Газета большевиков поместила на своих страницах такое уведомление: "В течение продолжительного и тщательного расследования дела комиссия выслушала в ряде заседаний подробные объяснения Гуровича, как отдельно, так и на очных ставках с двумя свидетелями, выслушала показания шести свидетелей и рассмотрела письменные сообщения С. - Петербургского Комитета РСДРП и отдельных товарищей. Все добытые этим следствием точные и проверенные данные вполне подтверждают предъявленные к Гуровичу обвинения, вследствие чего комиссия единогласно постановляет объявить Михаила Ивановича Гуровича агентом-провокатором"3. Уличенный в отношениях с полицией человек в революционной среде считался "грязным" и всякие отношения с ним считались недопустимыми. Вполне определенно возникает сомнение в том, что в вопросах предъявления обвинений не было характерной для революционеров, исповедующих нечаевский "Катехизис революционера", безапелляционности. Ленин признавал, что "такое преступление, как тайная служба в политической полиции, вообще говоря, за исключением совершенно единичных случаев, не может быть доказано совершенно определенными уликами и столь конкретными фактами, которые мог бы проверить всякий сторонний человек"1.
      Революционеры выделяли ответственных товарищей и специальные группы, которые осуществляли слежку за провокаторами, проникали в среду, связанную с полицией и жандармерией, получали сведения об агентах охранки и добывали данные о лицах, которые разыскивались полицией.
      Успешная деятельность "Политического розыскного управления" тревожила охранку. Она пыталась изолировать таких специалистов от революционного движения. Сведения о наиболее крупных и способных следователях докладывались руководству Департамента полиции. В 1909 году Московское охранное отделение специальным циркуляром извещало Департамент полиции о большевике Д.И. Курском: "Курский действительно носит партийную кличку Дик, одно время состоял секретарем Бутырского районного комитета РСДРП, с апреля месяца текущего года он состоит членом областного бюро Центральной промышленной области и вместе с тем членом комиссии по проверке в Москве провокации"2.
      Эффективно также работала система выявления находящихся в революционной среде провокаторов. Хорошо известна фамилия В.П.Бурцева, историка и библиографа революционного движения, социал-революционера, того самого Бурцева, который в 1907 году сообщил Борису Савинкову результаты собственного расследования, из которого неопровержимо свидетельствовало, что Евно Азеф - провокатор охранки.
      В Париже он организовал своеобразную революционную контрразведку, которая работала настолько профессионально, что начиная с 1908 года и до начала Первой мировой войны политический сыск империи её действиями был существенно скован, что вызвало панику в Департаменте полиции.
      Агентура настолько была терроризирована этими разоблачениями, в особенности тем, что они вызваны результатами деятельности Бурцева, исходную информацию для расследования он, по его же словам, получал от своего хорошо осведомленного высокопоставленного источника в самом Департаменте полиции, что, опасаясь за свою участь, почти совсем приостановила работу1. Для попыток сложить мнение об источниках его осведомленности характерна записка заведующего Заграничной агентурой Департамента полиции в 1909-19017 годах А.А. Красильникова об итогах работы в 1913 году: "1913 год в жизни заграничной агентуры ознаменовался рядом провалов секретных сотрудников, являвшихся результатом не оплошности самих сотрудников или лиц, которым были доступны по их служебному положению дела и документы, относящиеся к личному составу агентуры вообще и заграничной в особенности. Обращает на себя ещё внимание то обстоятельство, что в начале года имели место только единичные случаи провалов, как, например, разоблачение Глюкмана и Лисовского-Ципина, сотрудника С. - Петербургского охранного отделения, покончившего жизнь самоубийством.
      С осени провалы усилились, и в настоящее время они приняли эпидемический характер"2.
      Бурцев умел из ничтожных намеков мельчайших деталей выявлять провокаторов. Сам находясь под наблюдением, будучи буквально обставлен агентами охранки, он успешно противодействовал этому всесильному государственному аппарату. Безуспешными оказались и попытки выявить его "корреспондентов", тем временем он получал из Петербурга письма, в которых перечислялись лица, имеющие сношения с охранкой с указанием фамилии, места жительства, псевдонимы - старый и новый (корреспондент был крайне компетентный). А.А. Красильников узнал о полученных письмах лишь от провокатора.
      В тех же письмах сообщалось, что в окружении самого Бурцева есть провокатор. Многие провокаторы предполагали наличие у Бурцева "верных друзей в Департаменте полиции". Заведующий Особым отделом Еремин придумал целый план проверки лиц, заподозренных им в выдаче тайн Департамента полиции. Каждому из заподозренных было направлено письмо якобы от Бурцева с неразборчивой подписью с предложением доставить сведения за крупную плату. Редакция каждого письма была иной, и каждому указан для ответа свой адрес. Проверка оказалась безрезультатной, хотя Бурцев действительно имел свои источники информации.
      (Владимир Львович Бурцев прожил непростую жизнь. Еще до Февральской революции он изменил свое отношение к царизму, после же революции стал откровенным монархистом. Просидев после Октябрьского переворота в Петропавловской крепости, выпущенный на свободу, эмигрировал и сотрудничал с Врангелем и Деникиным. В Париже издавал свою газету "Общее дело", на страницах которой излагал свое резко негативное отношение к большевикам. В.Л. Бурцев умер на восьмидесятом году в 1942 году в оккупированном фашистами Париже от заражения крови, будучи уверенным, что "Россия непременно победит бошей, не может не победить".)
      В целях достижения результата по борьбе с провокаторством революционеры нередко вступали в контакт с различными официальными лицами, через которых им удавалось получить подробные сведения. Иногда с целью получения более подробных сведений о работе охранки и её дезинформации внедряли социал-демократов в агентурную сеть охранки. Но ЦК был против того, чтобы большевики шли "служить" в охранку, и предостерегали от общения с органами политического сыска. "Положительно запрещено поддерживать знакомства с людьми, - рекомендовалось "Правилами поведения революционных социал-демократов", - подозреваемых в сношениях с жандармерией; разве это только происходит с согласия организационной власти и товарищей и имеет целью расследование этого вопроса, в противном случае это можно считать преступным легкомыслием, равным измене, так как подозреваемое лицо может, во-первых, злоупотреблять доверием легкомысленного товарища, а во-вторых, пользоваться его симпатиями, как доказательством своей невиновности".
      Но не только в этом была опасность такого рода контактов. Жандармский полковник Г.П Судейкин так объяснял свою тактику: "Не хочешь - не доноси, только бери деньги", зная, что доносы рано или поздно последуют. Даже если некоторые и рассказывали о разговоре с Судейкиным и отдавали полученные от него деньги, зато исчезала всякая грань между агентом-провокатором и честным человеком и никакой контроль со стороны организации становился невозможным. Работая с арестованным за подготовку покушения на военного прокурора генерала В.С. Стрельникова Гребенчо, Судейкин обратил внимание на его бедность. Он сунул в карман арестованного пачку денег, затем помахал перед ним другой пачкой ассигнаций, давая понять, что тот может рассчитывать на большее. У него якобы и в мыслях нет вынуждать Гребенчо называть своих товарищей, но задержанный должен понять, что высокопоставленные чиновники давно вынашивают планы реформ самодержавной империи, а провокации террористов им мешают. Таким образом, Гребенчо имеет возможность, информируя о готовящихся террористических актах, предотвратить бессмысленное кровопролитие и, с другой стороны, добиться создания условий для проведения всеми желанных реформ. Задержанного отпускали "подумать"1. Результат был почти всегда ожидаемый.
      И все же интересы обеспечения безопасности требовали постоянного доступа к секретной информации Департамента полиции. Еще народовольцы осознали эффективность такого рода операций. Им удалось внедрить в охранку тридцатипятилетнего Николая Васильевича Клеточникова, который в конце 1878 года приехал в Москву по настойчивой просьбе одного из руководителей "Народной воли", А.Михайлова. Он снял комнату рядом с А.П.Кутузовой, вдовой бывшего чиновника Третьего отделения, у которой часто бывал коллега её бывшего мужа Г.Кириллов. По его заданию Кутузова тщательно изучала своих жильцов на предмет их использования на агентурной работе. Благодаря скромному поведению и каллиграфическому почерку Н.В. Клеточников получил у хозяйки доверие. Он, регулярно "проигрывая" ей в карты, попросил её "подыскать ему должность". Так Н.В. Клеточников попал в самый центр политического сыска - сначала в третью (секретную) экспедицию, а затем в Департамент полиции на должность делопроизводителя.
      До ареста в 1881 году, за 2 года службы, Н.В. Клеточников выявил свыше 385 жандармских секретных агентов, сообщив народовольцам их фамилии, конспиративные клички, приметы, адреса, задания и т.п. Он передавал сведения о лицах, состоявших под секретным надзором полиции, предупреждал о предстоящих обысках и арестах2.
      Народовольцам же принадлежит идея создания "революционной полиции". В 1881 году группа молодых людей установила посты около зданий всех полицейских служб Москвы. Конспиративными квартирами для работы с агентурой в то время полиция ещё почти не пользовалась, и через очень короткое время народовольцам удалось раскрыть большинство секретных связей офицеров полиции3.
      "Искра", в разделе "Из деятельности охранного отделения", раскрывала на своих страницах тактику борьбы "охранки с революционными организациями, знакомила революционеров с приемами борьбы противника и помогала вырабатывать, сообразуясь с ними, контрприемы, совершенствовать технику конспирации. Новая тактика Зубатова, включающая участие охранки в организации лекций для рабочих, благодаря разоблачительным публикациям в "Искре" довольно быстро стала давать сбои. Сам Зубатов вынужден был признать, что лекторская деятельность становилась все более непопулярной в массах. По его словам, революционеры "распугали лекторов", которые под разными предлогами один за другим стали устраняться от выступлений.
      Иногда публиковались и секретные документы Особого отдела Департамента полиции. "Искра" получала также секретные правительственные материалы при посредстве членов местных комитетов РСДРП и Русской организации "Искры", имевших связи в оппозиционных правительству демократических кругах общества. Их представители, занимая видное положение в земствах, неправительственных органах, имели доступ к важным правительственным документам и зачастую сами, а иногда через вторые руки передавали их искровцам для информации и возможной публикации с целью разоблачения политики царизма на страницах газеты1.
      Часто не только члены партии, но и сочувствующие ей своевременно предупреждали о подготавливаемых охранкой арестах, провокациях, о тех или иных планируемых ею операциях. Еще в конце 90-x годов XIX века в распоряжение революционных организаций попадали важнейшие секретные правительственные документы, например секретный циркуляр Министерства внутренних дел № 7587 от 12.09.1897 года2.
      Большевики добились, что информация, поступающая в революционные организации, постоянно расширялась. Даже из Особого отдела Департамента полиции приходили ценные сведения со списками разыскиваемых лиц, с намечаемыми мероприятиями и т.д. В течение одного 1907 года, когда только ещё шло организационное оформление партии, центр получал копии секретных циркуляров особого отдела, в которых были имена революционеров, раскрытых полицией. По агентурным данным ожидалось их прибытие из-за границы и за ними следовало установить наблюдение3.
      Среди сотрудников "черного кабинета" были такие, кто симпатизировал революционерам и мешал "департаменту полиции добраться до своих жертв". Социал-демократическая организация имела полные сведения о "черном кабинете" при Московском почтамте.
      Подобные сведения, поступавшие в революционные организации по различным каналам, говорили о многом, и прежде всего о том, что самоотверженная работа отважных людей, сумевших проникнуть в высшие звенья государственного аппарата или в близкие к правительственным инстанциям круги, проводилась на высоком профессиональном уровне.
      Получив сигнал о том, что данное лицо подозревается в провокаторстве, согласно установленному порядку, немедленно извещался центр и проводилась перестройка всей работы данной партийной организации. Те, над кем нависла реальная опасность, переходили на нелегальное положение или, выражаясь словами Ленина, "снимали шкуру", т.е. прекращали связь, меняли явочные адреса, пароли, шифры, псевдонимы.
      Не все, конечно, кто оказывал помощь революционерам, были убежденными коммунистами. Так называемые "сочувствующие", которые в основном были представлены интеллигенцией, считали самодержавный строй хамским, варварским, желали его уничтожения, но решительной борьбы не признавали и плыли между двух берегов, лишь отваживались на полуфилантропические одолжения революции.
      Были случаи перехода на сторону революционеров раскаявшихся охранников, раскрывавших карты полиции, и тех, кто мучился завистью, чья карьера шла на закат.
      Например, Леонид Петрович Меньшиков после 25 лет службы в Особом отделе Департамента полиции был уволен в отставку, выехал в Финляндию и в 1909 году, бежав во Францию, вошел в контакт с Бурцевым и сообщил ему имена более 350 агентов (90 - в среде социал-демократов, 20 бундовцев, 75 поляков, 25 социал-революционеров, 45 кавказцев и 20 финляндцев и др.), среди них Азеф, Татаров, Геккельман (Гартинг), Каплинский, Жученко и др. На основе его сведений было опубликовано до 80 фамилий провокаторов в печати. Со многих материалов он снимал копии и начал пересылать их за границу эсерам (анонимно, под фамилией Иванов) ещё в 1905 году с намерением "подготовить почву" для разоблачения охранки в "мировом масштабе". Копируя полицейские документы, понимая возможные последствия, он всегда держал под рукой керосин, чтобы иметь возможность уничтожить улики в случае обыска. История же, послужившая началу его службы в охранке, была характерна для того времени. В 1886 году семнадцатилетний Меньшиков был арестован по доносу Зубатова (в то время осведомителя охранки) по обвинению в преступной деятельности. И, по его же словам, недолгое тюремное заключение заставило его "пожертвовать свой честью", пойти работать в полицию, чтобы узнать её секреты (согласно сохранившимся документам, по материалам Меньшикова было "ликвидировано" 13 революционных кружков. Успешная карьера достигалась только результатами). 22 августа 1887 года он был освобожден и по совету того же Зубатова зачислен в штат Московского охранного отделения1.
      О личном составе филеров и способах осуществления наружного наблюдения стало известно от бывшего сотрудника Заграничной агентуры, француза по национальности, Леруа, который показал всех известных ему агентов в лицо, практически парализовав на долгое время работу этой службы. Леруа составил руководство для революционеров, в котором рекомендовал приемы выявления наблюдения и уход от него. Туда же был включен список пассажей, тупиков, проходных дворов, перечень зданий с несколькими выходами, которые могли быть использованы при обнаружении наблюдения. Леруа сообщил приметы и адреса своих бывших сослуживцев, передал их фотографии и подробные характеристики, вплоть до подробностей интимной жизни. После этого он, по поручению Бурцева, приступил к формированию "революционной полиции", в задачу которой входило выявление лиц, "соприкасающихся с русской политической полицией, и воспрепятствование её деятельности". Им было организовано наблюдение за зданием императорского посольства в Париже, за частной квартирой заведующего полицейской бригады Гишара2.