Звездный скиталец

      Дехкане в лохматых папахах-чугурмах рассуждали иначе: "Год тигра, - быть беде", - боязливо перешептывались одни. "Год тигра - наш год!" - возражали другие. И добавляли многозначительно: "Тигр еще проснется!" От таких разговорчиков кое у кого холодные мурашки бегали по спине.
      Только военные предпочитали отмалчиваться. Год Хивинского похода - 1873 - был годом курицы, однако свежи еще были в памяти бои у переправ через Амударью и под Хазараспом.
      Дюммелю год тигра, судя по всему, ничего доброго не сулил. Поскорее бы сплавить кому-то проклятую гостниицу, да унести ноги подобру-поздорову!
      За две недели, прошедшие после злополучной сделки, герр Дюммель заметно сдал: сизые щеки обвисли, в окаймленных бесцветными ресницами серых глазах появилось собачье-скорбное выражение и коротенькая глиняная трубка-носогрейка попыхивала далеко не так воинственно, как прежде, а скорее тоскливо.
      Потомок рыцарей Ливонского ордена потерянно бродил по единственной улице Ново-Ургенча, заглядывал от нечего делать на биржу, в кабак, не ощущая вкуса, выпивал по привычке несколько кружек прокисшего пива, возвращался в гостиницу и, заперев дверь на ключ, хотя красть в ней было решительно нечего, с горя заваливался спать, изнывая от духоты, мух и москитов.
      В этот день он, как обычно, проснулся в шестом часу, сполоснул лицо теплой водой из рукомойника, вытерся полотенцем не первой свежести, сменил рубаху и вышел на крыльцо, лениво позевывая и прикидывая, где ему убить оставшееся до ночи время.
      Ничего путного на ум не шло, да и не могло прийти: знакомых - почти никого, казино Дюммель с некоторых пор обходил стороной, о публичном доме и думать не хотелось, - какие уж тут бабы, того и гляди по миру с протянутой рукой пойдешь! а больше в Ново-Ургенче идти ему было попросту некуда.
      - Хо-хо-о-о-о! - сладко зажмурившись, протяжно зевнул герр Дюммель, открыл глаза и остолбенел: прямо перед крыльцом на каком-то дурацком коврике стояли мужчина и женщина. Он - поджарый, широкоплечий, с резкими чертами лица и коротко остриженными черными волосами, она - вылитая курляндская баронесса, белолицая, золотоволосая. Позади незнакомцев медленно оседало белесое облачко пыли. Герр Дюммель мог поклясться всеми святыми, что еще минуту назад на улице не было ни души.
      Мужчина наклонился к стоявшему у ног чемодану, отсоединил какие-то провода и захлопнул крышку.
      "Кто бы это мог быть? - медленно шевеля мозга* ми, соображал Дюммель. - Одеты, как иностранцы".
      - Добрый вечер! - произнес он неуверенным, сиплым от удивления голосом. - Гутен абенд.
      Мужчина бросил на Дюммеля насмешливый (как тому показалось) взгляд и тронул женщину за руку. Женщина вздрогнула, поспешно шагнула с коврика. Мужчина аккуратно стряхнул с него пыль, сунул под мышку и произнес, наконец, на плохом немецком (у Дюммеля от души отлегло) языке:
      - Добрый вечер, сударь. Помогите, пожалуйста, внести чемодан.
      "Вот это да! - Дюммель чуть не подпрыгнул от радости. Постояльцы! Наконец-то!". Он с неожиданным для самого себя проворством сбежал с крыльца и схватился за ручку чемодана.
      Оставив приезжих в зальце, середину которого занимал биллиард в сером полотняном чехле, а вдоль стен стояли кожаные кресла, герр Дюммель извинился и сбегал за Реей - жившей неподалеку одноглазой уральской казачкой лет сорока с хвостиком. Сунул ей сгоряча двугривенный и, дыша пивным перегаром, зашептал на ухо, хотя поблизости никого не было:
      - Генеральские апартаменты убирать... Мигом! Чтобы все блестело! Иностранцы приехали!
      - Бона че?! - изумилась казачка. - Чичас, батюшка, чичас-чичас...
      "Апартаментами" именовались комнаты, в которых якобы останавливался когда-то проездом генерал Кауфман. Через час они были приведены в порядок, а пока Рея, косясь единственным глазом на необычных гостей, наводила в них чистоту, Дюммель развлекал приезжих разговорами: описал местное общество, не скупясь на едкие эпитеты, обрисовал картину делового мирка, прошелся по адресу интендантов от инфантерии, с горькой иронией упомянул о пресловутом "годе тигра".
      В самый разгар его монолога женщина что-то сказала спутнику. Тот кивнул и положил ладонь ей на руку.
      - Фрау чего-то изволят? - галантно осведомился герр Дюммель.
      - Фрау спрашивает, не найдется ли у вас бутылки минеральной воды.
      - Ми... - захлопал глазами хозяин. - Никак нет-с, минеральной не держим-с.
      - Тогда просто воды из холодильника.
      - Холодильника? - еще больше удивился хозяин. - Из ледника, вы хотели сказать? Это другое дело. Рэйя! - обернулся он к казачке, которая, закончив уборку, выжимала над ведром тряпку у порога. - Сбегай, голубчик, принеси куфшин холодной воды с этот, ну как его, лет, лет!
      - Со льдом штоль?
      - Й-а, со льдом. И пифа, пифа! На, фосьми деньги.
      Как всегда, волнуясь, он начинал путать русские обороты с немецкими и говорить с диким акцентом.
      Немного погодя гостям понадобилась ванная. Дюммель чуть не взвыл от отчаянья. К счастью, все уладилось и супруги Симмонс обошлись сколоченной из досок душевой кабиной во дворе, куда Дюммель, чертыхаясь и охая, натаскал из колодца сорок ведер воды.
      Деловая часть разговора состоялась поздно вечером, когда после ужина при свечах фрау Симмонс ушла наконец в свою комнату, а мужчины закурили, удобно развалившись в широких кожаных креслах. Герр Дюммель курил неизменную носогрейку, господин Симмонс - странную папиросу с коротеньким коричневым мундштучком. "Европа", - вздохнул Зигфрид Дюммель.
      - Послушайте, герр Дюммель, - спросил вдруг ни с того ни с сего приезжий. - Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами?
      "Вот оно! - пронеслось в голове немца. - Начинается! Чуяло мое сердце: что-то тут нечисто!". Однако вида не подал, ответил, важно кивнув:
      - О да. На Зигфрида Дюммеля можно положиться.
      - Я так и думал. И излишним любопытством вы тоже не страдаете?
      - Зигфрид Дюммель уважает суверенитет.
      - Похвально. Так вот, герр Дюммель, мне предстоят сегодня кое-какие деловые встречи. Не могли бы вы ссудить мне немного денег? Русских, разумеется. Иностранная валюта у меня есть. Завтра я обменяю в банке и верну вам долг.
      Видя, что Дюммель колеблется, господин Симмонс достал из кармана два золотых соверена и положил на стол перед немцем:
      - Хотите залог?
      Герр Дюммель взял монету, поднес близко к свече, даже на зуб попробовал, настоящая ли. Осклабился.
      - Дело есть дело, а, господин Симмонс? Сколько вам надо денег?
      - Рублей двадцать. Золотом. А эти, - он кивнул на стол, можете взять себе. В задаток.
      Дюммель кивнул, сгреб со стола монета и отправился за деньгами. Возвратившись, выложил на скатерть двадцать золотых рублей, столбиком, как в казино. Подмигнул, ухмыляясь:
      - Хотите попытать счастья?
      - Там видно будет, - беззаботно ответил гость, ссыпая монеты в портмоне.
      Час спустя, когда уже совсем стемнело, Дюммель из своей комнаты слышал, как он, весело насвистывая, прошел по коридору к выходу. "Обдерут, как липку, беднягу", - подумал немец. Но постоялец вернулся неожиданно скоро и потом долго плескался в душевой, фыркая и напевая вполголоса.
      Утром Дюммеля ожидал сюрприз: улыбаясь, как ни в чем не бывало, Симмонс высыпал ему на ладонь двадцать золотых монет.
      - Не понадобились, - лаконично объяснил он. - Распорядились бы насчет завтрака, герр Дюммель. И пусть заменят скатерть. Вчерашняя была вся в пятнах.
      - Слушаюсь, - почему-то по-военному ответил Зигфрид и еще некоторое время глядел, разинув рот, вслед уходящему по коридору иностранцу. - Дела-а!!.
      После завтрака Симмонс опять куда-то исчез и вернулся только к ужину, потный, запыленный, но довольно улыбающийся. Дюммелю пришлось таскать ведрами воду в бочку над душевой кабиной, а когда он попытался принять душ после супругов, оказалось, что воды в бочке почти нет.
      - Послушайте, Дюммель, - неожиданно спросил Симмонс после ужина, когда они опять остались тет-а-тет за бутылкой мозеля. - Почему бы, собственно, вам не нанять прислугу? Жалко смотреть, как вы надрываетесь.
      Герр Дюммель насупился и густо побагровел.
      - Стесненные материальные обстоятельства... - сипло забормотал он.
      - Полно вам прибедняться.
      Симмонс поднялся из-за стола, сходил в свою комнату и положил перед владельцем гостиницы тяжелый сверток. В свертке что-то глухо звякнуло.
      - Здесь пятьсот рублей, - буднично сообщил Симмонс. Распоряжайтесь по своему усмотрению. Наймите прислугу. Постройте новую душевую. К этой не проберешься - целое озеро вокруг. Туалет оборудуйте, наконец. Кстати, почему бы вам не поступить ко мне на службу, герр Дюммель? Неплохое жалованье положу, а? Пятьдесят рубликов в месяц устроит?
      - Золотом? - хрипло спросил отпрыск крестоносцев.
      - Золотом, ассигнациями, монетой хивинской чеканки - чем вам заблагорассудится.
      - Согласен, - поспешно кивнул немец.
      - Ну вот и прекрасно. - Симмонс отечески похлопал его по плечу. - Все и устроилось. А то вы совсем приуныли, я смотрю. С сегодняшнего дня вы мой главный поверенный в делах. Или управляющий - как вам удобнее.
      - Все равно, - прохрипел герр Дюммель.
      - Мне тоже. Да вы пейте вино, Зигфрид. Хотите на брудершафт?
      Было от чего закружиться непривычной к сумасшедшим симмонсовским зигзагам медлительной немецкой башке!
      "Вот тебе и год тигра! - соображал он ночью, впервые за много дней нежась на свежей крахмальной простыне. - Я-то, положим, не тигр, зато герр Симмонс... Нет, за него надо обеими руками держаться. Этот своего не упустит и меня в обиду не даст!" Какую роль отводит он себе при тигре-Симмонсе, - Дюммель не уточнял. Задул свечу и повернулся лицом к стене.
      На следующее утро, одетый по-дорожному, Симмонс заглянул в комнату Дюммеля. Оглядел обшарпанные стены, покрутил носом.
      - Скверно живете, Зигфрид. Так и опуститься недолго. Проветривали бы что ли?
      - Куда уж больше? - удивился немец. - И так день и ночь окно настежь.
      - А вот это зря. Человек вы теперь денежный. Не дай бог воры заберутся.
      До Дюммеля вдруг дошло, что Симмонс разговаривает с ним по-русски, причем вполне сносно. Открытие это так ошеломило немца, что минуты две он не мог произнести ни слова.
      - Ну что вы на меня таращитесь? Обдерут за милую душу. Сами говорили - год тигра. Распорядитесь, пусть решетки на окна поставят. Сторожа заведите, а то и двух. Но я не за этим. Я уезжаю, Дюммель. По делу, разумеется. - Симмонс усмехнулся. - Денька на два. Мадам останется на ваше попечение. Чему вы улыбаетесь?
      У Дюммеля и в мыслях не было улыбаться.
      - Вы мне эти штучки забудьте!
      - Либер готт! - вырвалось у немца.
      - То-то же. Я вам не следить за ней поручаю. Она в этом не нуждается. Смотрите, чтобы подавали кушать вовремя, чтобы в душевой постоянно была вода, ну и прочее.
      Дюммель с готовностью кивнул.
      - Эх, Зигфрид, Зигфрид! - Симмонс присел на ручку кресла, залихватски сдвинул шляпу набок. - Вернусь, - такие дела с вами завернем, ахнете! Штопайте амуницию, барон. Сушите порох! А теперь - рысью в город. Сделайте покупки к завтраку. Меня не ждите, завтракайте одни. Да, кстати, есть у вас запасной ключ от входной двери? Давайте сюда.
      Симмонс отсутствовал двое суток, на третьи, как ни в чем не бывало, вышел к завтраку в новенькой голубой в полоску пижаме. На фрау Симмонс всеми цветами радуги переливалось японское кимоно.
      - Не скучали без меня?
      Дюммель кинулся было докладывать, но Симмонс остановил его жестом.
      - Потом, дорогой Зигфрид, попозже. Спешить некуда.
      Настроен он был благодушно и после завтрака даже угостил Дюммеля папиросой (тот забыл трубку в своей комнате). Зигфрид долго вертел папиросу, не зная, каким концом сунуть в рот: с одной стороны табак, с другой, вроде бы, мундштук, только почему-то сплошной.
      - Барон! - укоризненно покачал головой Симмонс. - Как можно? Приобщайтесь наконец к цивилизяции!
      И, щелкнув перед самым его носом какой-то коробочкой, высек язычок пламени. Фрау наблюдала с улыбкой, но в разговор не вмешивалась.
      - Чудная папироса какая-то! - пробормотал Дюммель, оправдываясь.
      - Не папироса, а сигарета, - поправил Спммонс. - Хотя вам-то какая разница? Так с чего начнем, барон?
      - Вы о чем?
      - О деле, о чем же еще? Учтите, у нас с вами теперь денег куры не клюют. Есть какие-то соображения?
      Соображений было множество, но Симмонс отверг их одно за другим.
      - Создадим акционерное общество "Строительство и эксплуатация хлопкоочистительных заводов. Дюммель и компания".
      - Это кто же такие? - угрюмо осведомился немец.
      - Дюммель - это вы, а компания - я и моя супруга. Или такая компания вас уже не устраивает?
      Зигфрид обалдело заморгал поросячьими ресницами.
      - Вот вам мои документы, Зигфрид. А это, - он насмешливо подмигнул, - высочайшее разрешение и рекомендательные письма. Полистайте на досуге. Если чегото там не хватает, - ваш покорный слуга. Только намекните, из-под земли достану.
      "Этот достанет! - с восхищением и каким-то мистическим трепетом думал Дюммель, удаляясь в свою комнату с бумагами под мышкой. - Нет, старина Зигфрид, если кому и повезло, то этот человек - ты!"
      Ознакомившись с содержанием бумаг, он изумился еще больше: составленные по всей форме - одни в Санкт-Петербурге, другие в Ташкенте, - все они были датированы одним и тем же - позавчерашним днем. Даже с помощью воздушного шара Монгольфье Симмонс не мог за это время покрыть такое расстояние, да еще вернуться в Хивинское ханство. Чем дольше Дюммель ломал голову над этой загадкой, тем больше запутывался. Глаза лезли на лоб, и седые прядки давно не стриженных волос торчком становились вокруг широкой проплешины.
      И вдруг Дюммеля осенило. "Фикция! И как он сразу не догадался? Обыкновенная фальшивка, другого и объяснения быть не может! Однако каков ловкач, а?"
      Дюммель на мгновенье представил себе улыбающееся лицо Симмонса. "Вот это авантюрист! Здешние, - Дюммель презрительно фыркнул, - мелкота по сравнению с ним! Карманники!"
      Он еще раз внимательно просмотрел бумаги и окончательно уверился, что имеет дело с авантюристом высочайшего класса. Документы - комар носа не подточит: гербовая бумага; печати, подписи - все настоящее. Одного не учел Симмонс: сунься сейчас с этими бумагами в любую контору, - тотчас заподозрят неладное.
      "Старина Зигфрид не так уж прост! - подумал он со злорадным удовлетворением. - Старина Зигфрид сразу тебя раскусил, голубчик!"
      Симмонс, к которому он сунулся после обеда, вначале досадливо морщился, слушая его, потом задумчиво почесал в затылке и вдруг весело расхохотался:
      - А вы молодчина, Зигфрид! Ей-богу, молодчина! Пожалуй, недельку-другую следует обождать. Ну, а что бумаги в один и тот же день подписаны, так это же здорово! Пусть знают, какая у нас фирма солидная. Что вы на это скажете, барон?
      Барон не возражал. Барона интересовало кое-что другое, но спрашивать язык не поворачивался. Симмонс словно прочел его мысли:
      - Барон! Уж не думаете ли вы, что бумаги фиктивные?
      Дюммель хмыкнул и пожал плечами.
      - Барон! - укоризненно покачал головой Симмонс. - Право же, я был о вас лучшего мнения! Ну так зарубите себе на носу: с первой же почтой поступит официальное подтверждение. Что же касается банка, то они уже получили его по телеграфу. Не исключено, что завтра пришлют за вами рассыльного. Они в таких случаях не тянут - дело-то миллионами пахнет. Так что готовьте парадный мундир, господин поверенный.
      Ни одному слову шефа не поверил Дюммель. И зря: утром следующего дня мальчишка-рассыльный вручил ему официальное приглашение посетить управляющего банком по делу, "представляющему обоюдный интерес". Ошарашенный немец только руками развел.
      Не прошло и недели, как слух о новом акционерном обществе прокатился по всему Хивинскому ханству. О нем заговорили в правлениях банков, конторах, купеческом собрании, в казино, судачили в лавках и магазинах, поговаривали на заводах. Говорили с удивлением и завистью, со скептической улыбочкой, с опасением и злобой. Шепотом передавали, будто хивинский хан Мухаммадрахим назначил Дюммелю день аудиенции.
      Ведолага-немец, над которым еще вчера потешались все, кому ни лень, на глазах становился фигурой, и было в этом что-то неожиданное, непонятное и потому пугающее.
      Симмонс оставался в тени. Во всяком случле жжому не приходило в голову провести параллель между появлением в Ново-Ургенче четы иностранцем и головокружительным взлетом Зигфрида Дюммеля.
      - Не пойму, на черта вам акционеры?
      Симмонс прохаживался взад-вперед по свежепобеленному сыроватому кабинету Дюммеля, оборудованному в одной из комнат бывшей гостиницы. "Бывшей" потому, что старую вывеску вот уже несколько дней как выкинули на свалку, а вместо нее на оштукатуренном фасаде повесили другую, черную с золотом: "Дюммель и компания. Строительство и эксплуатация хлопкоочистительных заводов".
      - Что у вас - денег мало? Или банк в кредитах отказывает?
      - Акционерное общество без акционеров? - Дюммель надул толстые сизые от ежедневного бритья щеки. От Дюммеля пахло дорогим одеколоном. Дюммель выглядел весьма внушительно за огромным письменным столом темного дерева. Сдержанных расцветок текинский ковер на полу. Бюро и плоский, во всю стену книжный шкаф темного дерева, окрашенный в тот же цвет массивный несгораемый шкаф. "Есть вкус у стервеца!" - заключил Симмонс, оглядев кабинет.
      - Нельзя без акционеров, говорите? Ну что же, воля ваша. Только не увлекайтесь, Зигфрид. Смотрите, с кем имеете дело.
      - Можете на меня положиться, шеф.
      - Вот как? "Шеф!" - Симмонс хмыкнул. - Что-то новенькое. Откуда у вас этот полицейский жаргон, хотел бы я знать?
      Дюммель смущенно отвел взгляд.
      - Я думал...
      - Он думал! Вы только взгляните на него! Он думал, видите ли!
      Симмонс был явно не в духе, и Дюммель счел за благо прикусить язык.
      - О чем, позвольте полюбопытствовать? О каких мировых проблемах? Или о судьбе того интендантишки, что вас облапошил?
      Дюммель сидел, низко опустив лицо, одна малиновая плешь поблескивала. Симмонс глянул на эту плешь и вдруг смешливо фыркнул. Гнев как рукой сняло. Заговорил уже проще, дружелюбнее:
      - Вот что, Зигфрид. Учтите, я вас насквозь вижу. Так что бросьте темнить. Со мной не пройдет.
      - Простите, сударь.
      - То-то. А теперь к делу. Даю вам неделю сроку. Максимум две. Подыщите нужных людей. Какое у нас сегодня число?
      - Двадцать первое мая.
      - Пятого июня положите на этот стол проект строительства железной дороги.
      - Чего-о? - привстал с места Дюммель.
      - Вы что - оглохли? Узкоколейной железной дороги Ново-Ургенч - Чалыш.
      - Но...
      - Никаких "но". Заводы строить думаете?
      - Так я...
      - Думаете, спрашиваю?
      - Думаю.
      - Плохо думаете, Зигфрид. До каких пор я вам буду подсказывать? Строительные материалы, оборудование, всякая прочая канитель прибудет по Амударье. Так?
      - Так.
      - А от пристани? Пятнадцать верст, как ни говори.
      - На арбах, на каюках по Шахабаду.
      - Чушь. По железной дороге, любезнейший. Прямым сообщением до самого места назначения.
      - К каждому заводу - железнодорожную ветку?
      - Именно, дорогой барон. К каждому заводу. А когда закончите строительство, по этим же рельсам повезете обратно тюки с хлопком, семена, масло. Ну чего вы на меня уставились?
      - Господин Симмонс, вы - гений. Позвольте засвидетельствовать.
      - Бросьте. Могли бы и сами догадаться. А то "я думал, я думал...". Кстати, когда вам хан рандеву назначил?
      - Десятого июня.
      - Вот и отлично. Подсуньте ему проектец. Пусть раскошелится на строительство. У российского императора денег на это дело не выпросишь. Ну и последнее. Мы с мадам Симмонс уедем на несколько дней. Ключи от комнат забираем с собой. Вздумаете совать нос, - на себя пеняйте!
      - Помилуйте, господин Симмонс!
      - Бросьте, милейший. Я вас насквозь вижу. Хотите, скажу, чем вы завтра без меня заниматься будете?
      - Боже упаси!
      - Не хотите, не надо. А насчет комнат зарубите на носу: чтобы ни одна живая душа близко не подходила.
      - Запомню, господин Симмонс. Далеко едете, осмелюсь спросить?
      Симмонс обернулся от самой двери, недобро сверкнул глазами.
      - А вот это уж совсем не ваше дело, Дюммель. Помните английскую пословицу: "Любопытство погубило кошку". Займитесь лучше делами.
      Предупреждая Дюммеля о своих комнатах, Симмонс попал в самую точку. Зигфрид Дюммель буквально сгорал от желания хоть одним глазком заглянуть в запретную дверь. Не имея ни малейшего представления о том, что происходит за ее окрашенными белой масляной краской створками, он мог лишь строить догадки, и догадки эти были одна неправдоподобнее другой. Как это ни странно, виною всему были факты. А с фактами герр Дюммель привык считаться.
      Начать хотя бы с того, что Симмонс сам руководил ремонтом четырех смежных комнат, облюбованных им под супружеские апартаменты. Велел забрать окна толстыми железными решетками, прорубить двери между комнатами, а те, что выходили в коридор, снять и заложить проемы кирпичом. Затем в доме две недели работали русские слесари с завода и ремонтных мастерских, - угрюмые, немногословные, вечно чем-то недовольные люди. Что они там делали, - одному богу известно. Дюммель однажды подслушал их разговор, да и то случайно.
      - Золотая голова у человека, даром что барин. Нам бы на завод такого.
      - Не говори, - откликнулся другой. - Самим бы нам все енто ни в жисть не смонтировать. И где он только раздобыл все? Сколько живу, а такого добротного материалу не видывал.
      - Говорю - голова-человек!
      После слесарей работала артель маляров-штукатуров. Потом за дело взялись плотники. Потом опять слесари с токарями.
      По городу циркулировали самые невероятные слухи. Знакомые извели Дюммеля расспросами, но тот только плечами пожимал в ответ. Он и в самом деле не знал ничего: ни одной души, кроме рабочих, Симмонс близко не подпускал к своим апартаментам.
      Прибиралась в комнатах Симмонсов все та же придурковатая Рея, возведенная в ранг горничной. Ходила она теперь опрятно одетая и благоухала, как парфюмерная лавка. Дюммель подкатился было к ней с расспросами, но та дико воззрилась на него единственным глазом и пригрозила "пожалиться барину". Пришлось отстать. А потом у Реи вдруг объявился второй глаз! Стеклянный, правда, но точь-в-точь, как настоящий.
      - Барин подарил, - лаконично отвечала она на вопросы любопытствующих, и больше у нее ничего выудить не удавалось.
      Как-то в полдень, когда в доме буквально нечем было дышать от духоты, а столбик термометра за окном показывал в тени сорок шесть градусов по Цельсию, Симмонс притащил в кабинет Дюммеля бутылку холодного, как лед, шампанского.
      - Майи готт! - изумился немец. - Можно подумать, что вы его прямо из ледника принесли, герр Симмонс.
      Тот усмехнулся, разливая шампанское в мгновенно запотевшие бокалы:
      - Ешь виноград и не спрашивай, из чьего он сада. Так, кажется, говорят у вас на Востоке?
      Ну и наконец эти пугающие, прямо-таки уму непостижимые поездки Симмонса. Дюммель мог поклясться, что по крайней мере во время некоторых таких "поездок" шеф не выходил из дома. Дьявольщина какая-то! Однажды во время разговора в своем кабинете Зигфрид осторожно потянул воздух ноздрями: нет, несло от Симмонса обыкновенно - одеколоном, табаком, чуть-чуть винцом. Серой не пахло.
      - Чего вы вынюхиваете, Зигфрид? - усмехнулся Симмонс.
      Дюммель растерялся и стал зачем-то переставлять гроссбухи в стенном шкафу.
      Была во всем этом какая-то жгучая тайна. Дюммель изо всех сил старался ее понять, не мог понять н напрочь утрачивал душевное равновесие.
      К обеду Симмонсы не вышли. Дюммель поклевал принесенную из ресторана отбивную. Плеснул в стакан приторно теплого квасу из кувшина. Увидев шкандылявшую по улице Рею, крикнул в окно:
      - Чего убирать не идешь?
      - Ан не ведено! - огрызнулась бабенка, не останавливаясь. "Не нелено, не велено", - ворчливо передразкнл Дюммель и вдруг точно с цепи сорвался, заорал на принятого недавно лакея - долговязого рязанского парня с лошадиной челюстью: Чего зубы скашшь, стервец?!
      Тот шарахнулся, выронил с испугу грязную тарелку из рук. Хорошо хоть не разбилась.
      Дюммель отхлебнул из стакана. Поморщился. Взял шляпу со стула.
      - Спросят, - по делам пошел! - буркнул, уходя, корпевшим над конторскими книгами служащим. Те согласно закивали, как заведенные.
      Послонявшись по пыльной раскаленной добела улице, барон нанял за двугривенный фаэтонщика и покатил на озеро купаться. Когда выехали за город, извозчик - загорелый до эфиопской черноты малый в домотканной холщовой рубахе, таких же портках и меховом несмотря на жару малахае, подхлестнул лошаденку и затянул что-то тоскливо-протяжное.
      - Не вой! - строго сказал герр Дюммель.
      - А? - обернулся тот.
      - Малахай зачем напялил, спрашиваю?
      - Жару жара режет, - непонятно ответил сарт. - Летом горячий чай пей, одевайся тепло - хорошо!
      - Азият! - с чувством сказал Дюммель. Хотелпрезрительно, получилось наоборот: вроде бы восхищается. Расплачиваясь возле полосатой купальни, наказал:
      - Вечерком, как солнце садиться начнет, обратно за мной приедешь.
      - Деньги вперед давай - приеду, - озорно сверкнул раскосыми глазами малый.
      - А это не видел? - Дюммель сложил пальцы кукишем, поднес к приплюснутому фаэтонщикову носу. - И так прискачешь как миленький.
      Сарт сплюнул и стал разворачивать фаэтон. Немец заковылял по песку к досчатой раздевалке.
      - Эй, баткя!
      Дюммель оглянулся. Стоя в фаэтоне извозчик издали показывал ему дулю.
      - Это себе возьми! У меня ба-алшой есть!
      Герр Дюммель даже присел от такого неслыханного оскорбления.
      - Я т-тебе!
      Но фаэтонщика уже микиткой звали. Чертыхаясь по-русски и по-немецки, барон разделся и полез в теплую, как парное молоко, воду.
      - Дурака нашел, - бормотал он, имея в виду Симмонса, и блаженно сощурил глазки. - Он отдыхать будет, а я - работай? Нет уж, отдыхать, так всем отдыхать,
      Он вспомнил усердно склоненные над конторскими книгами белобрысые головы служащих и с удовлетворением произнес вслух:
      - Пусть дураки пашут.
      Откуда ему было знать, что тотчас после его ухода работнички захлопнули книги и отправились в кабак пить пиво.
      Поздно вечером, добравшись наконец пешком (не приехал-таки паршивец-фаэтонщик) до своей конторы, герр Дюммель ткнул ногой дремавшего на крылечке сторожа, а когда тот вскочил, испуганно моргая спросонья, спросил, свирепо выпячивая челюсть:
      - Спрашивали?
      - Так точно, спрашивали.
      - Кто?
      - Из обчества Рязано-Уральской железной дороги.
      - Опять спишь, сукин сын?
      - Никак нет-с, ваше благородие. Бдю-с...
      - Ну, Ванька, смотри у меня!
      Сторож поспешно подобрал с крыльца старое одноствольное ружье, вытянулся, выпятив грудь, и гаркнул во всю глотку:
      - Слушаюсь, ваше благородие!
      - Тише ты, черт!
      - Есть, тише! - еще громче заорал сторож. Дюммель махнул рукой и вошел в дом. В столовой, возле прикрытого салфеткой ужина белела какая-то бумажка. Дюммель засветил свечу в бронзовом подсвечнике.
      Предприятие "Караванный путь Хива - Уральск "Общества Рязанско-Уральской железной дороги" предлагало свои услуги по перевозке грузов для строящихся хлопкозаводов.
      - Опоздали, голубчики! - герр Дюммель скомкал записку, швырнул в темный угол комнаты. - Сами дорогу построим. Да еще вас, глядишь, по ветру пустим.
      Он снял салфетку и, придвинув стул, принялся за ужин. Холодная курица застревала в глотке. "Могли бы догадаться, черти! - подумал немец. - До каких пор все надо подсказывать?" Сам того не замечая, он даже в мыслях старался подражать шефу.
      Бутылка смирновской отыскалась в буфете на кухне. Дюммель налил полный стакан, выпил и закусил огурцом. Проклятый фаэтонщик не шел из головы, вертел, окаянный, смугло-чумазым кукишем, скалил зубы.
      "Встречу на улице, все бока обломаю, - мрачно решил немец. - Попадись только!".
      После второго стакана мягко закружилась голова, все вокруг стало простым и доступным, лишь где-то на задворках сознания маячил Симмонс - строгий, в щегольском сером костюме.
      - Подумаешь, вундеркинд! - громко сказал repp Дюммель, и голос его задрожал от обиды. - За людей никого не считает. Я кто ему - ломовая лошадь? Зигфрид то, Зигфрид другое! А сам пальцем о палец не стукнет!
      Он плеснул в стакан оставшуюся водку и, зажмурясь, опрокинул в рот. И тут его осенило: "Какой же он, Дюммель, дурак! Какой идиот! Да Симмонс просто-напросто ревнует его к своей супруге! Конечно, ревнует! Разве он ей... Разве она ему пара? Конечно, нет! Вот он, Дюммель, - совсем другое дело! Мужчина солидный, в теле. А что Симмонс? Стрекотун-кузнечик! Таких женщины не любят. И что она - такая красивая в нем нашла?
      Стоп-стоп-стоп!.. А почему она? Почему не он? Ну, конечно же! Это он воспользовался ее слабостью и... Ах, негодяй! Ах, пройдоха!.."
      Кровь строптивых ливонских предков ударила Дюммелю в голову.
      "Может быть, она и сейчас там, за дверью. Томится в одиночестве, тоскует, душой рвется к нему, Зигфриду Дюммелю!"
      Дюммель вскочил, опрокинув стул. Дюммель спешил на зов дамы сердца.
      - Я иду, Эльсинора! - хрипло прозвучало в ночной тишине. Зигфрид Дюммель ринулся к заветной двери...
      Часа два спустя герр Дюммель с удивлением обнаружил, что лежит на полу в конце коридора, возле распахнутой настежь двери в покои Симмонса.
      Лоб саднило. Проведя по нему рукой, Дюммель нащупал огромную шишку. С трудом, морщась от дикой головной боли, вспомнил, словно увидел со стороны: вот он, клокочущий справедливым негодованием, страшный в своей решимости, несется по коридору. Хватает ручку проклятой двери, изо всех сил рвет ее на себя! Дверь неожиданно легко распахивается и ударяет его по лбу...