Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Методика обольщения

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Габбер Холли / Методика обольщения - Чтение (стр. 11)
Автор: Габбер Холли
Жанр: Современные любовные романы

 

 


«А гонорар не в счет?» — скептически подумала Джессика. Она позволила ему еще немного поиграть ее пальцами и ненавязчиво их высвободила.

— Это очень приятно слышать, но я еще не закончила с вашим лицом. И спрячьте руку — мы можем ненароком испортить костюм.

Патрик продолжал улыбаться, но чертовы линзы не позволяли Джессике понять истинное выражение его глаз.

— Знаешь, Джессика, после того как твои коллеги пару часов обрабатывают мою партнершу Кейт, она и впрямь походит на ведьму. Но это наносное, нарисованное, годится только для экрана. В ней нет той истинной бесовщины, которая должна и пугать, и притягивать. Из тебя получилась бы куда более роскошная ведьма.

— Я так страшна?

— Ну что ты, это комплимент. Ты всегда так выдержанна, так спокойна, но в тебе ощущается какая-то потусторонняя энергетика… Сам не знаю, почему мне так кажется. Думаю, лет пятьсот назад любой добропорядочный мужчина при встрече с тобой обязательно бы перекрестился.

Эта мысль понравилась Джессике, и она не смогла удержать улыбку.

— Вставайте, Патрик, готово.

Он поднялся, резко раскрутив кресло, и оказался вплотную к ней. Джессика застыла на месте, но Патрик ничего не предпринял.

— А ты знаешь, Джессика, что это мой последний съемочный день?

— Неужели?

— Да. Честно говоря, я уже сыт по горло этим полоумным колдуном, но если бы ты только знала, до какой степени мне не хочется расставаться с тобой… Ты настоящее чудо. Обидно остаться в твоей памяти капризным неженкой, который боялся подпустить к себе прелестную девушку. Сегодня я еще много раз окажусь во власти твоих бархатных ручек?

— Достаточно.

— Тогда у меня есть шанс изменить представление о себе.

Пора проанализировать обстановку, резюмировала Джессика, пока съемочный процесс шел своим чередом. Очевидно, наступил решающий этап: сегодня Патрик перейдет в наступление, и ей пора определиться со своим поведением. Он не вызывал у нее никаких эмоций, ни симпатии, ни отвращения, и каждое его слово было враньем. Тем не менее, она благосклонно принимала его заигрывания. И в тот момент, когда он заявит о своих намерениях, она должна либо сразу согласиться, либо сразу отказать, потому что это не та ситуация, чтобы мычать нечто неопределенное и ломаться.

С отказом все ясно — «нет», и история закрывается. А если соглашаться, то во имя чего? Отомстить Тому? Глупо, это она уже пережила. Переключить на Патрика свои душевные силы? Еще глупее: он просто удовлетворяет охотничий инстинкт, и их связь наверняка будет одноразовой, хотя ей от этой мысли ни жарко, ни холодно. Попытаться развлечься? Без всяких чувств, надежд, последующих рефлексий… Право слово, она может обойтись без этого. Просто проверить, в состоянии ли она заниматься сексом с другим мужчиной? Пожалуй, это единственный довод в пользу того, чтобы сказать «да». Джессика поддела носком туфли один из тянущихся по полу электрокабелей и откинула его в сторону. А-а-а… Она согласится. Не носить же всю оставшуюся жизнь траур по гномику! Пора возвращать чувство уверенности в себе.

У Патрика уже не оставалось времени на то, чтобы его терять. Когда после очередной кровавой доработки его лица они вместе вышли из гримерной, он вдруг остановился и ухватил Джессику чуть повыше локтя фиолетовыми когтями.

— Джессика, — пробормотал он, предварительно бросив быстрые взгляды направо и налево, — я хочу тебя поцеловать.

— Не надо, — ответила она шепотом, — вы испортите нос.

Он еще несколько секунд удерживал ее у стенки, не разжимая когтей. Потом круговым движением с силой провел ладонью по ее руке, плечу, груди, кинул еще один прочувствованный взгляд, развернулся и как ни в чем не бывало направился на площадку. «Черт тебя возьми! — подумала Джессика. — Вообще-то так оглаживают кобыл. Подзарядился, чтобы войти в тонус и сыграть заключительную сцену поярче? А я своим молчанием фактически уже согласилась. Ладно, доиграем до конца. Интересно, почему он тянул до последнего дня? Вероятно, чтобы уже не сталкиваться со мной. А что, это удобно и для него, и для меня: никаких выяснений отношений, неловкой натянутости в последующие дни совместной работы… Он делает свое дело, а потом просто исчезает».

То ли Патрик действительно был в ударе, то ли так складывались обстоятельства, но уже к шести вечера эпизод (на который готовились потратить двое суток) был отснят. Стащив парик, Патрик в последний раз уселся в ее кресло. Пока Джессика удаляла с его лица излишки латекса и соскабливала многочисленные раны, он молча смотрел на нее, покачивая ногой.

— Устала? — спросил он наконец участливо.

— Немного. А вы?

— И я немного. Но все же славно, что мы уложились в один день, верно?

— Да, очень хорошо… Ну вот и все. Остальное можно смыть.

Джессика отвернулась, чтобы положить шпатель на столик под зеркалом, и почти сразу ощутила руки Патрика на своих плечах. Он развернул ее лицом к себе так стремительно, что она даже взвизгнула.

— Джесси… — зашептал он, торопливо целуя ее как и куда придется, — Джесси… Я умоляю тебя, поедем ко мне… Наверное, нельзя так торопить события, мне следовало бы поухаживать за тобой, ты чудесная девушка, ты этого заслуживаешь… Но все закончилось слишком быстро — мы можем больше не увидеться… А завтра я должен уехать… Я умоляю тебя…

Джессика не могла вымолвить ни слова и машинально все отпихивала и отпихивала его от себя.

— Патрик, ради бога… Вы перемазали меня красками… Я прошу вас, перестаньте, сюда могут войти!

— Джесси… Мы поедем ко мне?

— Я не… Я… Ну хорошо, поедем.


По прошествии получаса Джессика подошла к огороженному выезду с территории студии. Синий «форд» дважды мигнул ей фарами: Патрик предпочел дожидаться ее уже за рулем. Она уселась рядом с ним и с тоской проводила глазами затерявшийся вдалеке свой миленький зеленый автомобильчик, на котором могла бы сейчас спокойно катить домой, если бы сама не затеяла это идиотское приключение. Патрик проследил за ее взглядом, но истолковал его неверно.

— Это твоя машина? Не волнуйся, если хочешь, я сам завтра утром привезу тебя сюда.

— Завтра утром? — слабым голосом переспросила Джессика. Сегодняшняя перспектива обрисовывалась все четче и четче. — Нет, спасибо. Я сама доберусь.

Да, строить отвлеченные умозаключения в стенах полутемного надежного павильона было просто. А вот теперь, оказавшись с Патриком в автомобиле, она моментально протрезвела от окружающей ее реальности — яркого солнечного света, уличного шума. Зачем только она согласилась, зачем втянула себя в эту авантюру? Впрочем, еще не поздно. Может, попросить его остановиться? Сказать, что ей стало плохо, что она отравилась, и ее сейчас вырвет…

— Включить музыку? — вкрадчиво спросил Патрик.

Джессика повернулась к нему и… не решилась озвучить мысли об отравлении.

— Музыку?

— Что ты все время меня переспрашиваешь? Неужели боишься? Ну что ты, Джесси… Поверь, мне вовсе не хочется, чтобы ты считала меня каким-то пошлым волокитой. Я очарован тобой — это чистая правда. Ты похожа на фарфоровую статуэтку — такая же тоненькая, хрупкая, нежная… Я понимаю, все должно было быть по-другому, но жизнь складывается так несуразно, что мы комкаем самые лучшие ее мгновения, которые следовало бы растягивать…

«Хоть бы ты заткнулся, — тоскливо подумала Джессика, глядя в окно. — Наверное, уверен в своей неотразимости: только свистнул, и я потрусила за тобой… Фарфоровая статуэтка… Кто-то говорил мне про статуэтку… А-а, это Дорис рассказывала, как Алан расколотил ее любимую глиняную статуэтку. Приревновал… А почему я не сделала ничего подобного? Серый костюм Тома — очень дорогой! — надо было облить чернилами, диски с его любимыми фильмами исцарапать ножницами, а коньки… Что же можно сделать с коньками? Распилить? Нет, для этого нужен подходящий инструмент… Может, окунуть их в какую-нибудь отраву, чтобы они заржавели? Но они сделаны из нержавеющей стали. Неужели ее ничего не берет? Надо спросить у папы…»

— …Так мне включить музыку? Джессика!

— Включи. Только что-нибудь хорошее. Классику.

— Я не сомневался в твоем выборе. Такая девушка, как ты, непременно должна слушать классическую музыку. Каждому человеку соответствует определенный тип музыки — невозможно представить, чтобы ты слушала рок…

«И я еще называла Тома трепачом. Он просто милый разговорчивый мальчик, который рассказывал свои байки так смешно, так виртуозно… А как он здорово меня передразнивал. Вот Патрик настоящий трепач — пустой, легковесный… Мыльный пузырь. А я овца. Тупая овца. Сама себя отправила на заклание. Какое солнце… Наконец-то погода стала улучшаться, вроде бы потеплело. Самые длинные дни, сегодня будет светло еще часа два-три. Надеюсь, у этого пустозвона плотные шторы. Отдаваться ему при ярком свете — сомнительное удовольствие. А в темноте лучше?.. Ну хватит, поздно посыпать голову пеплом. Что сделано, то сделано…»

— Приехали! — провозгласил Патрик, и Джессика очнулась от своих мыслей.

Не говоря ни слова, она выбралась из машины и, прищурившись, окинула взглядом роскошный дом. Наверное, примерно в таком Том собирался снять для них квартиру. Что ж, теперь он сможет комфортно и со вкусом пожить один. Черт, почему именно сейчас ей лезут в голову мысли о Томе? Джессика посмотрела на Патрика и заставила себя улыбнуться.

— Здесь очень красиво.

— Я рад, что тебе нравится. Идем. Он взял ее за руку и подтащил к себе.

— Милая девочка… У тебя глаза как у растерянного олененка. Все будет замечательно, поверь. Ты такая прелесть, тебя просто невозможно обидеть…

— Да ну? — спросила Джессика и только потом поняла, что сказала это вслух. К счастью, ее сарказм остался незамеченным.

— Конечно… Сюда. Вот сюда.

Квартира Патрика соответствовала хозяину: вся обстановка казалась чересчур блестящей и претенциозной. Джессика, осматриваясь, позволила снять с себя пальто.

«Растерянный олененок… Неужели я действительно выгляжу так беспомощно? Надо держаться поувереннее. В конце концов, я всего лишь снисходительно согласилась. Я абсолютно самодостаточна. А если он сейчас скажет: „Ванная здесь“, — я залеплю ему по физиономии и уйду».

— Проходи сюда.

Следовало отдать Патрику должное: пока он держался по-джентльменски. Джессика не смогла точно определить функциональное назначение комнаты, в которую они вошли: вероятно, гостиная. Она скользнула взглядом по изящным ножкам мебели, дико уродливым (наверняка безумно модным и дорогим) картинам на стенах, каким-то подушкам и вазам. Неужели он намерен предаться страсти в этой кунсткамере? Может, прямо на полу, на ковре? Единственный имеющийся здесь диван слишком уж роскошен. Или они переберутся в более подходящее помещение?

— Присаживайся, дорогая.

Не рискнув приблизиться к дивану, Джессика опустилась в ближайшее кресло, оказавшееся таким мягким и глубоким, что покинуть его можно было только путем долгого выскальзывания.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Нет, совсем не хочу. — Джессика посмотрела на Патрика и улыбнулась нежно и светло — во всяком случае, так ей показалось.

Он радостно ответил на ее улыбку и осторожно примостился рядом.

— Ну вот, наконец ты начинаешь оттаивать. Я же все понимаю, девочка… Только не думай обо мне плохо. Право, все это чересчур быстро даже для меня. Но было бы ужасно тяжело, ответь ты мне отказом. Как же ты соблазнительна, Джесси…

Хотя кресло и было довольно широким, оно все же предназначалось для одного человека. Когда Патрик придвинулся к Джессике еще ближе и буквально навалился на нее, она почувствовала себя размазанной по спинке. Он снова — теперь уже неспешно — начал ее целовать, одновременно расстегивая пуговицы на ее кофточке, и Джессика прислушалась к себе, пытаясь определить, не отзовется ли на ласки какая-то часть ее существа. Прийти к сколько-нибудь определенному заключению она не успела.

— Что здесь происходит?!

Если Джессика и не упала от неожиданности, то только потому, что выпасть из кресла-ловушки было невозможно. Патрик в секунду оторвался от нее и буквально взлетел на воздух, освободив Джессике пространство для обзора. В дверях стояла довольно молодая, шикарно одетая женщина с красивым, очень злым лицом. Она так хищно поигрывала краем длинного прозрачного шарфа, словно собиралась передушить им всех присутствующих. Джессика мгновенно осознала: расстегнутая кофточка выносит ей смертный приговор, но не смогла пошевелиться — сновидческая абсурдность создавшейся ситуации заставила ее оцепенеть от ужаса.

— Та-а-ак… — выдохнула вошедшая, — стоило мне на пару дней оставить тебя одного, как ты уже приволок домой новую шлюху!

— Да откуда ты взялась, черт тебя возьми?! — заревел Патрик с такой яростью, какой позавидовал бы самый могущественный из всех черных колдунов.

— Вернулась на день раньше! Решила сделать тебе сюрприз! Ах ты, подлец! У тебя еще хватило наглости привести ее сюда!

— Это мой дом!

— Да здесь все куплено на деньги моего отца, мерзавец! Проклятый бабник! Где ты выкопал эту уродину?

— У тебя нет права мне указывать! Я делаю, что хочу!

— Ах, что хочешь? Ну, погоди… Посмотрим, как ты запоешь, если я уйду!

— Запугать меня вздумала? Убирайся хоть прямо сейчас! Ты мне не жена!

— О-о-о, не волнуйся… Мой адвокат не даром ест свой хлеб. Делать такие заявления после семи совместных лет? Да я обдеру тебя как липку! Я тебя голым оставлю!

«Боже, боже, боже… — думала Джессика, самоотверженно выползая из кресла. — Бежать, бежать, и как можно быстрее… Но эта Медея торчит прямо в дверях. Она меня убьет…» Страшась выпрямиться в полный рост, Джессика боком заскользила вдоль стены, и тут Медея поворотила к ней царственную головку:

— Ты еще здесь?! Вон отсюда!

Джессика метнулась мимо пламенеющей от гнева дамы, схватила пальто с сумкой, не помня себя вылетела из квартиры, пробежала по каким-то ступенькам и оказалась на улице. Теперь ее затрясло: вот-вот начнется истерика. Джессика широкими шагами двинулась вперед, не понимая, куда и зачем идет.

«Какой кошмар, какой ужас, какой бред, — повторяла она про себя, чуть не плача и морщась от пережитого унижения. — И ведь сама виновата! А эти вазочки и атласные подушки! Я должна была понять, что в доме обитает женщина! Какая отвратительная сцена, бог мой! Наверное, когда я выясняла отношения с Томом, это было так же отвратительно. Все вернулось ко мне, как бумеранг. Теперь меня обозвали шлюхой. А я и есть шлюха! — Джессика громко всхлипнула, вытерла нос и направилась дальше. — Она назвала меня уродиной… Богатенькая сучка! Теперь понятно, почему он тянул с обольщением: ждал, пока его красотка освободит плацдарм. Ну зачем, зачем я поехала к этому приторному хлыщу? Что я пыталась доказать? Кому? Кретинка! Какая же мерзость…»

Она притормозила, поймав удивленно-насмешливый взгляд проходившего парня, посмотрела на себя и пришла в еще большее отчаяние. Оказывается, она так и брела по улице, не удосужившись застегнуть пуговицы на груди. Джессика была готова завыть от злости. Еще и это… Сегодняшний день можно было назвать худшим в ее жизни — во всяком случае, самым позорным. Она запахнула пальто, огляделась и призвала себя успокоиться. Куда она идет? Надо возвращаться к себе. Джессика остановила такси, но почему-то назвала не свой адрес, а попросила отвезти ее на «Серендипити»: ей хотелось поехать домой в собственном автомобильчике и почувствовать, что за последние часы мир не так уж сильно изменился.

У нее так дрожали руки, что она с трудом повернула ключ зажигания. Но когда машина тронулась с места, Джессике действительно стало легче: сам процесс вождения успокаивал. Более того, вскоре она почувствовала, что умирает от голода. Она посмотрела на часы: как оказалось, уже перевалило за восемь часов вечера, а она ничего не ела с полудня. Поскольку в этот момент Джессика подъезжала к столь любимому Томом заведению на бульваре, она решила наплевать на все свои правила: если ее малыш так обожал гамбургеры и картошку с беконом, почему она не может разок-другой слопать то же самое? Джессика решила считать это своеобразным — пусть заочным и символическим — актом примирения с Томом. Удивительное дело: вся та мерзость, в которой она сегодня извалялась, почему-то очистила ее отношение к Тому, и она прямо здесь и сейчас, на углу у «Бургер-Кинга», простила его полностью и безоговорочно.

Горячий гамбургер оказался довольно вкусным. Джессика жевала, заставив себя на время выбросить из головы убийственные воспоминания о пережитых злоключениях. Услышав чириканье телефона, она поднесла трубку к уху и услышала приглушенный расстоянием, но, как всегда, бодрый голос отца:

— Джесси! Привет, милая. Как жизнь?

— Лучше не бывает, — отозвалась Джессика, откусывая еще кусок гамбургера. — Моя жизнь просто бурлит от всевозможных событий.

— Да? Знаешь, хотел тебе сказать: завтра день рождения у Дорис — ну, жены Алана. Ты бы позвонила и поздравила ее. Ей будет приятно.

— Непременно, — глухо произнесла Джессика, продолжая жевать, — поздравлю. Она еще не собралась завести ребеночка?

— Вроде нет. Делает карьеру. А что с твоим голосом? Ничего не случилось?

— Ровным счетом ничего. Просто я немножко выдохлась — много работы в последнее время…

Джессика мучительно вспоминала, что она собиралась спросить у отца. Дорис, статуэтка… А-а, чем можно испортить коньки Тома. Нет, больше ее это не интересует. Вдруг Джессику озарило другое воспоминание:

— Папа, помнишь, когда я была маленькая, ты показывал фокус со свечками? Подносил их одну к другой, и они сами загорались. Как ты это делал?

— Надо фитиль одной свечи обработать марганцем, а другой глицерином. А что? Хочешь повторить этот фокус? Не получится, милая. Технология изготовления свечей за последние годы изменилась — соотношение стеарина и парафина Другое… Так ты не забудешь позвонить Дорис?

— Позвоню, позвоню, — устало заверила Джессика, комкая измазанную соусом бумажную упаковку. — Ладно, папа, мне пора.

«Не получится, — сказала она себе, останавливаясь на перекрестке, — ничего не получится. Свечи больше не зажгутся, как по волшебству. Да и другого волшебства ждать не приходится».

Она опустила на глаза темные очки и жестом показала молодому человеку, который сидел за рулем соседнего «бьюика», что пропускает его.


Как ни странно, позорная история не стала достоянием общественности: про нее вообще никто не узнал, и Джессике оставалось только благодарить небеса за такое чудо. Когда ее душевные переживания немного улеглись, она запоздало поняла, что все закончилось наилучшим для нее образом, если у нее и есть ангел-хранитель, то он в тот вечер не бездельничал. Правда, для спасения своей подопечной он избрал шоковый метод, но, может быть, это было сделано в воспитательных целях.

Джессика ничего не рассказала даже Кайли, ограничившись коротким сообщением, что эпизод с участием Патрика Леспера в ее личной жизни можно считать завершенным и ее это нисколько не огорчает. Та в свою очередь сообщила последнюю сводку из вражеского лагеря: съемки на Кейп-Бретоне сворачиваются, вскоре вся группа вернется. Разумеется, Джессика не могла об этом не думать. Однако, наученная горьким опытом, решила ничего больше не планировать.

По прошествии двух недель на город обрушилась жара. В пятницу Джессика мечтала лишь об одном: поскорее закончить работу, добраться до дому и устроиться на диване с порцией вишневого мороженого, которое уже дожидалось ее в холодильнике. Предвкушение этой невинной радости и выходных дней заметно повысило ее настроение, когда она наконец вышла из остужаемой кондиционерами сети коридоров в жгучее уличное пекло и направилась к студийной автостоянке.

Том стоял, привалившись к ее машине, и похлопывал себя по ноге свежесломанной буйно-зеленой веткой. Он очень загорел, светлые волосы совершенно выцвели: он был вопиюще хорош собой. У Джессики чуть колени не подломились, но она взяла себя в руки и спокойно двинулась к нему, успев, однако, краем сознания отметить тот отрадный факт, что сегодня на ней незнакомая Тому кожаная мини-юбка — малыш успеет ее оценить. Тем временем Том отклеился от машины, перебросил ветку из руки в руку и улыбнулся в четверть обычной силы.

— Приветик. Я хотел купить тебе цветы…

— …Но решил, что это банально, — закончила за него Джессика.

Том несколько раз кивнул и окинул ее беглым взглядом с головы до пят:

— Классно выглядишь. Знаешь, одного моего знакомого спросили: «Ваша жена такая же хорошенькая, как и раньше?» Он ответил: «Да, но теперь у нее это занимает на полтора часа больше». Как живешь?

— Твоими молитвами. Ты проявился, чтобы порадовать меня очередным анекдотом?

Том потер кончик носа и снова переложил ветку в другую руку.

— Джесс… Я тут подумал… Может, сделаем вид, что ничего не произошло? Честно говоря, без тебя мне скверно. Не могу избавиться от ощущения, что мне чего-то не хватает. Все время ловлю себя на одном и том же: надо с тобой что-то обсудить, что-то тебе рассказать — а рассказывать некому. Четыре месяца прошло — я приехал, а куда? В другую жизнь? Где тебя нет? А кто же теперь будет меня шпынять, объяснять мне двадцать четыре часа в сутки, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя? Кто будет направлять меня по верному пути?

Джессика почувствовала, как ее кольнуло разочарование: конечно, порой ей нравилось читать Тому нотации и поучать, как неразумного младенца, но неужели ему не хватает лишь этого?

— Ты уверен, что тебе это необходимо? Живи себе беззаботно и радостно. Зачем тебе и дальше мучиться с мнительной занудой?

— Да уж, Джесси, славно мы тогда поговорили… Не знаю, что на меня нашло, все получилось само собой. Я почему-то взбесился оттого, что тебе больно, и захотел сделать еще больнее. Вообще, повел себя как осел. Ты правильно назвала меня дрянью. Я ведь сказал то, чего у меня и в мыслях не было… Ты супер, ты самая классная девочка на свете. Во всяком случае, таково мое мнение.

Джессика не могла сурово смотреть на кающегося Тома — это было выше ее сил.

— Сейчас ты говоришь правду? А почему ты не позвонил мне… потом?

А разве ты выслушала бы меня по телефону? Ведь ты просто швырнула бы трубку. Я ошибался? Ну, извини. Но я и так распсиховался, а мне надо было как-то держать себя в рабочем режиме. Боялся совсем слететь с катушек. Я действительно очень измотался. Ох, если бы только знала, каково это: три месяца просидеть на продуваемом всеми ветрами острове и каждый день вкалывать по двенадцать часов. Живешь как в кошмарном сне. Океан ревет круглосуточно: его не выключишь, звук не убавишь. Ночью лежишь и только слушаешь волны: ш-ш-ш, ш-ш-ш… Ноги болят, спина болит, перед глазами плавают разноцветные огоньки, в голове крутятся реплики… Безостановочно… А утром весь марафон заново. Когда снимали драку с матросами, мне со всего маху залепили доской по локтю — боль такая, что вообще все слова из головы вылетели. Кроме одного. Думаешь, мне дали прийти в себя? Упаковали руку в какой-то прорезиненный бандаж и сказали: «Перелома нет, давай, вперед»… Господи, а сколько ж раз приходилось падать: то на землю, то на камни, то на какие-то колючки… Я уже стал забывать, как меня зовут: даже Маккрэйн пару раз назвал меня Дэвидом… И потом, однажды я тебе позвонил. У одного парня был день рождения, наши устроили маленькую вечеринку. Я посидел, посидел, через час почему-то стало тошно, и я решился. Услышал только, как ты сняла трубку, и сразу же отключился. Я не знал, что говорить, — все мысли ветром выдуло.

— Томми, бедняжка, бедняжка… Я никогда не забуду: тебя зовут Томми…

Том коротко вздохнул.

— Я столько раз мысленно проигрывал сцену, в которой ты голосом моих вредных нянек заявляла, что говорить нам больше не о чем и я пожизненно могу быть свободен… Уже сам в нее поверил. А теперь эта идея кажется мне бредовой. Джесси, я неправильно начал этот разговор. Не туда поплыл — понес какую-то околесицу. Просто я слишком давно тебя не видел. А сейчас я смотрю, и мне кажется, что мы только вчера расстались. Помнишь, как ты раскрасила мне физиономию своей косметикой, и я разыграл сцену из «Молчания ягнят»? Как ты смеялась? А бананы помнишь? Джесси, можно к тебе вернуться? Пожалуйста… Знаешь, мне недавно приснилось, что я сижу в кресле у тебя в гримерной, а ты улыбаешься и говоришь мне: «Сиди тихо, малыш»… И я во сне догадался, что это не наяву. И если я дотронусь до тебя, то проснусь. Я сидел тихо-тихо, но все равно проснулся. И стало так паршиво… Я понял, что скоро начну выть и кусаться. И что я как любил тебя, так и люблю — ничего не изменилось. Никуда мне от тебя не деться. Просто есть ты и есть все остальные. Ты прости меня, если можешь. Я, конечно, этого не заслуживаю, но я так хочу все вернуть, так хочу снова тебя почувствовать… Очень хочу, Джесси…

Джессика молча взяла Тома за пуговицу, подтянула к себе и уткнулась в его щеку. Раздуваемые ветерком светлые волосы щекотали ее лицо, и она ощутила, как черная щель во времени сдвинулась и исчезла без следа — просто вернулся прошлый июнь, скрывшийся было за поворотом, а теперь снова вылетевший в порывах теплого ветра и в запахе только что распустившихся листьев. И еще она поняла, что лето не всегда сначала манит, а потом разочаровывает — иногда оно позволяет сорвать банк.

— Знаешь, Джесс, — пробормотал Том, гладя ее по спине, — я предлагаю перебраться в машину. И вообще, может, поедем домой? У меня есть подозрение, что мы сейчас похожи на парочку застенчивых идиотов. Обниматься, прикрываясь этой дурацкой веткой, как-то глупо.

Джессика слегка отстранилась и посмотрела в его глаза, замечательно гармонировавшие с цветом неба.

— Гадкий, гадкий мальчик, — проворковала она, преисполняясь самозабвенным ликующим блаженством, — ну зачем ты ломаешь деревья?

ФЛЕГМАТИК

Эрик всегда верил в магию чисел. Никому об этом не докладывая (чтобы не прослыть абсолютным психом), он тем не менее регулярно пересчитывал количество кнопок на пультах управления, клавиш у компьютера, ступенек на лестницах и машин одного цвета, проехавших за определенный промежуток времени. Потом он эти цифры складывал, умножал и делил, соотносил с календарной датой, числом недель, дней и часов, оставшихся до какого-либо события, и делал определенные выводы — как правило, оптимистические. Он упорно предпочитал верить в лучшее, но в итоге все получалось так, как получалось, и пророчества цифр (им же придуманные) сбывались далеко не так часто, как хотелось.

Тем не менее, придя в редакцию газеты «Торонто стар» одиннадцатого июня и обнаружив по наручным часам, что он пересек порог ровно в одиннадцать, Эрик воодушевился и молчаливо постановил: сегодняшний день его чем-нибудь порадует. Ожидания вновь обманули: первой, кого он увидел, была Лана — шустрая и бойкая малютка-кинокритикесса, недавно бросившая его самым беспардонным»образом после двух лет периодических свиданий. Впрочем, сама Лана была свято убеждена: разрыв прошел вполне цивилизованно и им просто необходимо оставаться задушевными друзьями. Эрик в этом сомневался, но покорился, ибо задним числом понимал: в течение этих двух лет вел он себя неправильно, навещая Лану исключительно по выходным и изредка выбираясь с ней в театр или в гости. Она была вправе ожидать большего и рассудила здраво — продолжать эти не шаткие, не валкие отношения просто бессмысленно.

Если признаться честно, Эрик никогда не испытывал к Лане особо страстных чувств, но привык к их встречам и был уверен: это надолго. Он вообще был человеком привычки. Когда же Лана объявила, что больше не нуждается в его услугах, у нее новый партнер (которого она, кстати, уже несколько месяцев успешно совмещала с Эриком), он не подал виду, но обиделся и в очередной раз задал себе вопрос, почему ему так не везет с женщинами. Дважды, причем с небольшим интервалом, он влюблялся во вполне привлекательных дам, обремененных маленькими сыновьями, но обе расстались с ним, потому что он не был готов стать нежным отцом их милым крошкам. Теперь его бросила Лана. Между тем через месяц Эрик собирался отметить свое тридцатилетие и очень надеялся, что его поздравит хотя бы по телефону хотя бы ласковый женский (мамин не в счет) голос, в котором будут слышаться волнующие многообещающие интонации.

— Новые очки? — поинтересовалась Лана вместо приветствия. Она не любила здороваться и прощаться. Эрик автоматически дотронулся до оправы.

— И как ты только заметила?

— Я наблюдательная. — Лана отвернулась и энергично замолотила по клавишам компьютера. После непродолжительной серии ударов ее пальцы на секунду зависли в воздухе. — А старые ты уронил на пол или случайно уселся на них?

Оставив реплику без ответа, Эрик сделал вывод: их расставание с Ланой было обоюдно верным шагом. Вообще-то очки выскользнули у него из мокрых рук и разбились в раковине (а потом он порезал ладонь, собирая осколки), но почему бы не тешить себя мыслью, что он еще встретит женщину, которая будет находить его рассеянность и вопиющую неловкость умилительными?

— А ты измышляешь очередной шедевр?

— Какой там шедевр. Очередной обзор новинок на DVD. А неделя абсолютно пустая — придется всерьез разбирать даже тупой ужастик. Как тебе такое начало: «Слова „ночь“ в названии фильма ужасов зачастую достаточно, чтобы сразу напугать до смерти. К вящей радости любителей потрястись от страха на сон грядущий на свет из тьмы явились „Ночь живых мертвецов“, „Ночь кровавого ужаса“, „Ночь зомби“, „Ночь демонов“ и еще тысяча и одна „ночь“. Хорошо?

— Гениально. Вставь в перечень еще «Ночь игуаны» и проверь, обратит ли Берт на это внимание, когда будет просматривать твой опус.

— Да ну… Берт сегодня не в духе — наверное, опять поскандалил с Джулией. Может закатить истерику.

Тридцатисемилетний литературный критик Берт, под началом которого шесть человек упражнялись в остроумии, анализируя различные аспекты культурной жизни, являлся, с точки зрения Эрика, законченным неврастеником, циником и злопыхателем, однако почему-то пользовался невероятным успехом: он трижды успел развестись с законными женами, а всевозможных интрижек (о коих Эрика своевременно оповещала Лана) у него вообще было без счета. Свою роль, разумеется, играли не внешние данные босса (кого могли прельстить практически лысый череп и водянистые глаза?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17