Афера

— Вы познакомитесь с этими людьми, и довольно скоро. Но сейчас мне не хотелось бы называть имен. Таково указание Бормана. Вам следует это понять.

— Ну что ж. — Все это Фэлкону не нравилось, и скрыть ему это не удалось: голос выдал его раздражение.

— Слушайте, я не вправе нарушать прямой приказ Бормана.

— Ладно. Итак, эта группа намерена приобрести здесь, в Соединенных Штатах, некое предприятие. Скорее всего, какой-нибудь завод-изготовитель. Запчасти для автомобилей, металлических изделий, химикатов. Что-нибудь в этом роде. Угадал?

— Угадали, — не сразу ответил Барксдейл. — Но как?

— Немецкая марка в сравнении с американским долларом в последнее время сильно укрепилась, поэтому немцам выгодно совершать сделки в Америке, особенно если расплачиваться марками. Что же касается предприятий, то они в Германии традиционно одни и те же. Базисные производства. Итак, в кого метим?

— «Пенн-мар кемиклз».

— Что-о-о? — Фэлкон так и воззрился на Барксдейла.

— Что слышали. — Барксдейл отхлебнул немного кофе.

— «Пенн-мар кемиклз»? «Пенн-мар кемиклз» со штаб-квартирой в Толедо, Огайо?

— Вот именно.

— «Пенн-мар» — вторая по величине химическая компания в США, Фил. Это настоящий монстр. — Фэлкон поднялся, подошел к монитору, стоявшему на столе у хозяина кабинета, и пробежался пальцами по клавиатуре. Почти сразу на экране замелькали цифры. — Боже, в наличии у «Пенн-мар» больше четырех миллионов акций стоимостью по тридцать долларов пятьдесят центов каждая. Таким образом, совокупная рыночная цена компании составляет более двенадцати миллиардов. — Фэлкон подозрительно посмотрел на Барксдейла. — А когда покупаешь компанию, любую общественную компанию, ведь не просто приходишь на торги и берешь акции по текущей продажной цене. Чтобы получить контрольный пакет, надо еще надбавку заплатить. Словом, покупателям каждая акция обойдется в сумму от шестидесяти до семидесяти пяти долларов. — Как некогда, Фэлкон по ходу разговора быстро производил подсчеты в уме. — Таким образом, общая цена «Пенн-мар» вырастает до двадцати пяти — тридцати миллиардов. А отсюда следует, что руководство компании могут обвинить в афере, на что оно вряд ли пойдет. К тому же, если это самое руководство проявит строптивость, сумма поднимется еще выше.

— Господи, надеюсь немцам не придется платить тридцать миллионов! — Барксдейл едва не опрокинул чашку с кофе.

— Еще как придется. Не сомневайтесь. Надеюсь, у них хватит денег, чтобы вложиться в это дело. — Эндрю вернулся на место.

— Миллиард. За «Пенн-мар» они готовы заплатить один миллиард долларов.

Фэлкон опустил глаза на ковер и покачал головой:

— Право, Фил, мне меньше всего хотелось бы портить собственную премьеру, но этого не хватит даже на то, чтобы начать торги. Немцы, если, конечно, это серьезные люди и если у них на самом деле есть деньги, чтобы затеять эту игру, могут занять какую-то часть необходимой суммы. Но едва ли нам удастся собрать двадцать, а то и все тридцать миллиардов, имея в наличии только один. Банки нынче рисковать не любят. В восьмидесятые они сильно погорели на таких делах, и, на тот случай, если это вам неизвестно, директор Федеральной резервной системы Картер Филипелли не в восторге от практики крупных банковских вложений в сделки повышенного риска. Заметьте, «не в восторге» — это очень мягкое выражение. Выступая, он постоянно повторяет, что не позволит банкам снова заниматься выкупами за счет привлеченного капитала. И они с президентом не допустят, чтобы на рынке вновь воцарилась бойкая атмосфера восьмидесятых.

— То есть вы хотите сказать, что его не особенно порадует, если Южный Национальный привлечет капитал для покупки «Пенн-мар»?

— Именно это я и хочу сказать, а что же еще? — Фэлкон покачал головой. — А впрочем, какое это имеет значение? У нас так или иначе не хватит горючего, если все, что имеется у немцев, — один миллиард.

— Южный Национальный приложит все усилия для того, чтобы эта сделка состоялась, — тихо, едва слышно проговорил Барксдейл.

— Что? Что вы сказали? — Фэлкон вскинул взгляд на Барксдейла.

— Я сказал, — медленно, не отводя глаз от собеседника, повторил Барксдейл, — что Южный Национальный намерен вложить в эту сделку значительную сумму.

— Значительная сумма — это сколько? О чем речь?

— Сколько понадобится.

Фэлкон помолчал, переваривая услышанное.

— Уверен, вам известно, что закон ограничивает пределы банковских кредитов.

— Большое спасибо, что просветили, и, главное, как раз вовремя. Подумать только, проработав в этом бизнесе сорок лет, я наконец-то узнаю, что закон ограничивает банковские кредиты.

Эти саркастические фразы Фэлкон пропустил мимо ушей.

— Серьезно, Южный Национальный имеет право кредитовать покупателя не более чем пятнадцатью процентами от общей суммы своего капитала. Сколько всего у нас сейчас денег?

— Около пятнадцати миллиардов долларов.

— Таким образом, речь может идти о двух миллиардах или чуть больше. В любом случае этого далеко не достаточно.

— Я же сказал, мы готовы заплатить сколько потребуется. Прежде всего у нас есть «дочки», они разместят облигации с высокой степенью риска. По моим расчетам, это принесет от пяти до шести миллиардов. Я уже говорил по этому поводу с Хеннингсом из фондовой биржи, он тоже полагает, что речь может идти примерно о такой сумме. — Барксдейл видел, что Фэлкон все еще колеблется. — Кроме того, благодаря тому, что государство в последнее время немного ослабило хватку, нам удалось создать несколько фондов за счет собственных средств. Здесь можно наскрести еще миллиарда три. И наконец, Уоллес Борман и Картер Филипелли не так уж любят друг друга, и если мы немного превысим свои кредитные лимиты, вряд ли это сильно расстроит Бормана. К тому же, власти не располагают большими возможностями. Мы для них слишком крупная рыба.

— Ничего, задницу вполне могут надрать.

— Только если докопаются. — Барксдейл снова отхлебнул кофе. — А теперь займемся сложением: Допустим, всего лишь допустим, что мы выдали банковский кредит на четыре миллиарда, на шесть выпустили облигации с высокой степенью риска и еще три нашли в своих фондах. На круг выходит тринадцать миллиардов долларов. Добавляем к этому немецкий миллиард — и получаем четырнадцать. Этого недостаточно, и не забывайте к тому же, что механизм приобретения новой компании включает в себя четыре миллиарда акционерного капитала и шесть миллиардов, принадлежащих «дочкам». Таким образом, сверх десяти миллиардов основного капитала нам придется погашать банковскую задолженность, а это еще куча денег.

— Вы что, все это всерьез? — Фэлкон недоверчиво посмотрел на Барксдейла. Даже «Уинтроп» такая сумма была бы не по карману. — И неужели Борман представил эти цифры совету директоров Южного Национального? Ведь, насколько я понимаю, такого рода сделка должна получить всеобщее одобрение.

— Разумеется.

— И вы были на этом заседании? — изумился Фэлкон.

— Конечно. — Барксдейл лгал, и Фэлкон знал это.

— Вы отдаете себе отчет в том, что, если «Пенн-мар» по каким-то причинам обанкротится и вместе с ней ухнут тринадцать миллиардов наших денежек, Южный Национальный немедленно пойдет на дно? Очередь жаждущих снять свои вклады растянется на несколько миль. А платить банку будет нечем. Далее — падение Южного Национального вызовет хаос на всех финансовых рынках. На фондовой бирже. На рынке ценных бумаг. На валютном рынке. Всех затянет в воронку.

— В дело вмешается ФРС, — спокойно сказал хозяин кабинета, допивая свой кофе. — Система в любом случае удержит банк на плаву. Кризис сберегательных и ссудных банков стоил в свое время американскому правительству триста миллиардов долларов. Что такое какие-то тринадцать в сравнении с этой суммой?

— Да, но тогда речь шла о тысячах банков, и зашатались они отнюдь не одновременно, — возразил Фэлкон. — К тому же, в отличие от Южного Национального, ни один из них не был крупным игроком на валютных и иных рынках. Южный Национальный связан контрактами буквально с тысячами финансовых организаций по всему миру и должен направлять им валюту в строго обусловленные сроки. Опять-таки возникают тысячи ситуаций, в которых банк является партнером в опционах либо разного рода обменных операциях. Если пройдет слух, что Южный Национальный сталкивается с трудностями, в результате чего на нас хлынет толпа вкладчиков, ФРС придется принимать меры в считанные секунды, и это не метафора. И случись хоть малейшая отсрочка в платежах — любая, какая угодно, — рухнет вся система. Вся банковская система. Невозможность выполнить свои обязательства приведет к тому, что другие финансовые учреждения, связанные с нами партнерскими отношениями, сразу же столкнутся с проблемами ликвидности. Инвесторы начнут снимать огромные суммы со своих счетов, и банки посыпятся один за другим. И цена вопроса будет уже не тринадцать миллиардов долларов. Разразится всеобщая катастрофа.

— Вы преувеличиваете.

— Ничуть. Просто эта страна еще не знает, что такое настоящий банковский кризис. Да, согласен, в начале восьмидесятых Чикагский Континентальный столкнулся с некоторыми проблемами, но ФРС была готова к ним — сигналы поступали заранее. Ситуация набухала на протяжении довольно длительного периода, и система имела время подготовиться и в нужный момент вмешаться. К тому же, тогда обстановка не носила такого взрывоопасного характера, как сейчас. Финансовые учреждения были не так тесно взаимосвязаны. А ныне система подобна карточному домику. Все зависят от всех, и цепь, фигурально выражаясь, прочна настолько, насколько прочно ее слабейшее звено. Поверьте мне, Фил, если мы вложим в «Пенн-мар» тринадцать миллионов, а компания почему-либо рухнет, на финансовых рынках США воцарится хаос. Банк, любой банк, не может позволить себе вложить весь свой капитал в какую-то одну сделку. Даже в самую привлекательную.

— Слушайте, Фэлкон, я ведь и не предлагаю, чтобы Южный Национальный вложил тринадцать миллиардов. Мы сделаем первоначальный взнос, а потом продадим большую часть страховых полисов другим учреждениям, распределив тем самым риски и в то же время неплохо заработав.

— Таким образом, речь идет о предпродаже?

— Что вы имеете в виду под «предпродажей»? — осведомился Барксдейл.

— То есть мы дадим понять, что готовы платить за акции, но тогда эти самые другие учреждения должны перевести нам деньги немедленно. Иными словами, мы подключаем сотни других банков и страховых компаний и, перед тем как начать скупать акции, убеждаемся, что они — в деле. Таким образом мы соскакиваем с крючка стоимостью в тринадцать миллиардов.

— Нет, об этом не может быть и речи. Кое с кем мы переговорим, но лишь затем, чтобы заручиться суммой, которой нам самим не хватает. Немцы и Борман четко обозначили этот пункт. Они не хотят огласки до того, как о покупке объявят официально, а пока о ней будут знать только те, кому это абсолютно необходимо. Они панически боятся того, что, если слухи о сделке просочатся, их опередит кто-нибудь вроде «Дюпон» или «Хехст». Желание немцев таково, чтобы к моменту объявления приобретение было бы полностью обеспечено финансово. А уж потом можно продавать бумаги другим.

— Таким образом, мы рискуем. Колоссально рискуем. Процесс продажи бумаг займет не менее тридцати дней, и это еще в лучшем случае. А ну как за это время что-нибудь случится? Что, если «Пенн-мар» сляжет от тяжелого приступа пневмонии и нам вообще не удастся продать бумаги, а денежки-то уже ушли?

— А вот затем-то, Фэлкон, вы нам и нужны. Чтобы убедиться в полном здравии «Пенн-мар». Не должно возникнуть никаких сомнений в том, что мы с немцами не переплачиваем. И что в течение максимум шестидесяти дней после заключения сделки у Южного Национального останется акций меньше чем на два миллиарда. Продавайте банковский долг, акции с высокой степенью риска, акционерный капитал. После того, как выиграем тендер, вступайте в любые переговоры — с кем угодно. У Хеннингса тоже карт-бланш. Хотите — работайте вместе, хотите — каждый сам по себе. Привлекайте наших людей из отдела синдикатов. Я в это вмешиваться не буду. Главное — продать. Нам надо избавиться от этих акций, и побыстрее!

— Это нелегко, весьма нелегко.

— Хотите сказать, что не справитесь? Вам предлагают действительно настоящее дело, а вы ведете себя так, будто все слухи о ваших доблестях — пустая болтовня.

— Не запугивайте меня, Фил, это бесполезно.

— Играйте на грани фола. Разве во время собеседования с Мэлли вы сами не говорили ему, что именно этим занимались в «Уинтроп»? — Барксдейл упорно гнул свое. — Так покажите же, на что вы способны, мистер Фэлкон.

— Понадобится адвокат высшего класса. У меня есть добрый приятель из конторы «Дэвис и Полк», лучше его не найти...

— Не пойдет. Мы работаем с другой конторой — «Данлоп и Лейтем». — Барксдейл отодвинул чашку и достал пачку «Салема». — Курите? — Он подтолкнул пачку к Фэлкону.

Тот не обратил на нее ни малейшего внимания.

— «Данлоп и Лейтем»? Надеюсь, вы шутите? Поймите меня правильно, Фил, эти ребята отлично разбираются в трудовых спорах, но не способны отличить документов по продаже компании от дешевого чтива. — Внешне Фэлкон держался спокойно, хотя начинал закипать. Без надежной юридической помощи ему с таким грандиозным делом не справиться.

Барксдейл вытащил сигарету, закурил и бросил пачку на стол. Она не долетела до места. Несколько сигарет вывалились из пачки и упали на ковер.

— Не шучу. Это вопрос решенный. Кстати, они тоже подключатся только в самый последний момент. Когда придется оформлять заявку на покупку. Перед самым объявлением тендера. Дальше.

— Надо будет подобрать бумаги, связанные с антитрестовским законом Харта — Скотта — Родино.

— Этим тоже займутся «Данлоп и Лейтем».

— Говорю же вам, они не разбираются в этих делах. — Фэлкон терял терпение. — Позвольте задать вам вопрос. Вы действительно хотите победить? Вам действительно нужно, чтобы эти немцы заполучили «Пенн-мар»? Коли так, то вы идете к цели каким-то странным путем. Это большая игра. Я — передний защитник. А вы даете мне второсортных партнеров и еще требуете победы.

— Дальше. — Барксдейл выпустил струйку дыма, который поплыл по кабинету.

— Не выношу табачного дыма.

— Это мой кабинет. Дальше.

— Мне понадобится помощь аналитика. Человека, занимающегося подсчетами и готовящего материалы.

— Исключено. Повторяю, круг людей, посвященных в это дело, должен быть максимально узок. Вообще-то говоря, работать вам предстоит дома. У вас будет все необходимое. Завтра к полудню у вас на квартире установят персональный компьютер и лазерный принтер. Если вам понадобятся документы по ценным бумагам и бирже, свяжитесь с отделом информации и вам их доставят на дом.

Этого Фэлкон не ожидал.

— И где же я якобы пребываю?

— На каком-нибудь семинаре.

— Не думаете же вы, что этим делом можно заниматься без тесной связи с людьми из дочерних компаний? Вы же сами говорили о шести миллиардах в облигациях повышенного риска.

— Если вам придется обратиться к Хеннингсу, действуйте через меня. Не обижайтесь, Фэлкон, но мы с Борманом хотим сохранить это дело в секрете до момента официального объявления. Нам надо быть в курсе всего, чтобы, если возникнет какая-либо утечка, мы поняли, откуда уши торчат. Вы работаете в Южном Национальном не слишком уж давно. И мы еще не очень хорошо вас знаем. — Барксдейл выпустил еще одну струйку дыма. — Добьетесь удачи в этом деле — и мы узнаем вас ближе. Совсем близко. Для вас лично стоимость работы выражается суммой в пять миллионов долларов. Пять миллионов, звание директора-распорядителя и должность руководителя группы по слияниям. Разве плохо будет помахать всем этим букетом перед носом Грэнвилла Уинтропа? — Видя, что стрела попала в цель, Барксдейл на мгновение умолк. — Компьютер и все остальное доставят вам домой завтра в полдень. Адрес: Восемьдесят вторая улица, 232, квартира 1004, верно?

Фэлкон поднял брови. Эти люди основательно покопались в его жизни. Весьма основательно. Они знают, на какие кнопки нажимать и когда. Он, Фэлкон, недооценил их, и это не радовало его. Чего не скажешь о пяти миллионах. А равно — о возможности вернуться в игру.

* * *

Туалеты для высшего эшелона Южного Национального были поистине великолепны — души, сауна, плитка с мозаикой и, в придачу ко всему — седовласый господин, который весь день только тем и занят, что выдает полотенца да собирает долларовые банкноты. Фэлкон пустил горячую воду и подставил ладони. Он тянул время. Ему не хотелось возвращаться в прокуренный кабинет Барксдейла. Но оставалась еще куча дел.

В зеркале Фэлкон заметил, как в туалет открывается мраморная дверь. Вошел высокий темноволосый мужчина с сильно загорелым лицом. На мужчине была сорочка в голубую полоску с белым воротничком и туго затянутый галстук. Уоллес Борман. Фэлкон узнал его по фотографии на второй обложке брошюры, содержащей годовой отчет о деятельности Южного Национального.

Борман едва заметно кивнул Фэлкону, но не вымолвил ни слова. Не меняя бесстрастного выражения лица, он встал рядом, закатал рукава и подставил ладони под струю воды.

Фэлкон украдкой посмотрел в зеркало на левую руку Бормана — есть ли обручальное кольцо? Он знал, что Борман женат, но по тому, как мужчина носит обручальное кольцо, о нем многое можно узнать, и еще больше — если не носит. Но, не успев добраться до цели, взгляд Фэлкона задержался на правом предплечье Бормана. Там было явно нечто необычное. Поначалу показалось — небольшая родинка. Эндрю присмотрелся. Нет, не родинка. Слишком четко очерчена и практически впечатана в кожу. Что-то другое. Татуировка? Клеймо? Тут Фэлкон заметил, что и Борман наблюдает за ним в зеркало. Он поспешно отвел взгляд. И где-то глубоко в тайниках мозга зашелестел едва различимый, отдаленный голос, выговаривающий пока невнятные слова.

Глава 11

Шэрон Крус незаметно присела у края длинного стола в конференц-зале. Совсем скоро к ней будет приковано внимание всех присутствующих, и это не приводило Шэрон в восторг. Для адвоката подобное необычно, ведь участники судебного действа по определению неизменно находятся в центре внимания. И действительно, ей удавалось спокойно стоять перед незнакомым судьей, враждебным жюри присяжных, прессой, предубежденной публикой и упрямо, без тени сомнения в своей правоте отстаивать невиновность своего клиента или утверждать виновность клиента противоположной стороны. Но перспектива выступления перед партнерами юридической конторы так нервировала Шэрон, что, услышав, как называют ее имя, она едва не потеряла дар речи.

Дело в том, что Шэрон было далеко не безразлично их мнение. Она хотела признания. Если присяжные объявят, что ее клиент виновен, значит, так тому и быть. Шэрон сделала все от нее зависящее, а чего еще можно ожидать от адвоката? Но если Шэрон не удастся сразу же произвести впечатление на партнеров, ей конец.

Со своего места она видела, как блестят на полуденном солнце воды Балтиморской гавани. Гавань располагалась тридцатью одним этажом ниже конференц-зала известной юридической конторы «Кливленд, Миллер и Прескотт». Шэрон вдруг очень захотелось оказаться внизу, погреться на солнышке. И напротив, совсем не хотелось выступать перед этими людьми.

Даже проработав в конторе девять лет, она не знала точно, как они к ней на самом деле относятся. Шэрон латиноамериканка, они, кроме Гровера Типтона, все белые. Ее вдруг неудержимо потянуло в Нью-Йорк, где люди осваиваются куда быстрее, чем здесь. Но удерживают деньги, которые Шэрон получает, как партнер с трехлетним стажем. Еще два-три года, и у нее хватит средств, чтобы открыть собственное дело. Она обещала себе, что по крайней мере половину своего времени будет тратить за защиту представителей меньшинств, не имеющих средств на хорошего адвоката.

Шэрон перевела взгляд вниз, на зелено-голубую поверхность гавани. Кого она обманывает? Еще два или три года открывающийся отсюда, из этого самого окна, вид ей не придется обозревать только в одном случае — если за это время «Кливленд, Миллер и Прескотт» переменят местожительство.

— Мисс Крус? — Прозвучавший с противоположной стороны стола ровный голос Тернера Прескотта разрезал зал, как ножом.

— Да, сэр. — Зелено-голубая гавань куда-то исчезла. Прескотт строго смотрел на Шэрон сквозь очки в стальной оправе, едва держащиеся на кончике носа. — Да, сэр, — медленно, отчетливо выговаривая каждый слог, повторила она. В первые годы работы на фирме партнеры сетовали, будто Шэрон так частит, что понять ничего невозможно. Она начала посещать логопеда, и тот устранил недостатки речи, по крайней мере, большую их часть. Но порой, забываясь, Шэрон говорила по-английски так же быстро, как на родном испанском.

— Пожалуйста, что у нас по делу Брэдли?

Каждую пятницу партнеры собирались на общую встречу обсудить ход дел, которыми занимается контора. Таково преимущество небольших фирм, считала Шэрон, — можно встречаться в одном и том же конференц-зале. Последние пять минут выступал кто-то другой. Теперь настала ее очередь.

На мгновение Шэрон задержала взгляд на Прескотте. Ему было шестьдесят четыре, но выглядел он значительно моложе своих лет и казался в галстуке-бабочке и подтяжках едва ли не щеголем. Как старший партнер и один из директоров фирмы, он отвечал за стратегическое планирование и управленческие дела. Несмотря на другие обязанности, ему удавалось обеспечивать фирме больше заказов, чем всем остальным, и вместе с тем довольно часто появляться в зале заседаний суда. Исключительно способный, неутомимый, в меру требовательный руководитель, Прескотт за последние двадцать лет вывел контору в число ведущих юридических учреждений страны. К Шэрон он относился с симпатией и, что еще важнее, ценил ее и постоянно поручал ей серьезные задания.

Шэрон почувствовала на себе взгляды коллег.

— Одну минуту, — послышался чей-то голос.

Шэрон оторвалась от своих записей. Голос принадлежал Лайлу Фреймзу, грузному лысеющему мужчине. На вид он был старше своих сорока четырех лет. Хнычущая манера говорить и другие особенности не внушали симпатии к нему остальных компаньонов. Вместе с тем, отличаясь большой въедливостью, Фреймз приносил фирме солидные доходы.

— Да, Лайл, что там у вас? — Прескотт вопросительно посмотрел на него.

— Не припомню, Тернер, чтобы мы обсуждали на наших совещаниях дело Брэдли.

— А мы и не обсуждали. Это было мое единоличное решение. Дело исключительно важное и требующее полной конфиденциальности — до нынешнего момента. У кого-нибудь есть претензии? — Прескотт обежал взглядом присутствующих.

Но от Фреймза было не так-то просто отделаться.

— Но уж о том, кому заниматься этим делом, мы могли бы посоветоваться, особенно если оно такое, как вы говорите, серьезное.

— Вы что, сомневаетесь в моем выборе и не доверяете мисс Крус? — В спокойном голосе Прескотта появились металлические нотки.

От Фреймза это не ускользнуло. При всей своей въедливости он был не так глуп, чтобы раздражать Прескотта. Кливленд и Миллер — просто имена, никакого товарищества на самом деле не существует — чистой воды диктатура, по преимуществу либеральная. Фреймз покачал головой — какие, мол, могут быть сомнения.

— Прошу вас, мисс Крус. — Металлические нотки исчезли. Прескотт вежливо улыбнулся ей.

Шэрон ответила ему улыбкой и заговорила:

— «Брэдли компани» попросила нас представлять ее интересы в разбирательстве, связанном с проблемами охраны окружающей среды. — Выступивший на ладонях у Шэрон пот постепенно просыхал.

Она оторвалась от бумаг. Присутствующие не сводили с нее глаз, что вовсе не удивляло Шэрон. Да что там не сводили — поедали глазами. Шэрон была привлекательной женщиной. Невысокого роста, стройная, с темными волосами и отличной фигурой, она пробуждала сладкие грезы и сознавала это. Половина присутствующих, пожалуй, больше смотрели на нее, чем слушали. Мужчины так предсказуемы.

Шэрон вернулась к своим записям.

— «Брэдли компани» расположена в восточной части Мэриленда. До недавнего времени это была просто молочная ферма — небольшое хозяйство, всего пятьсот голов, вели его муж и жена.

— Помнится, я что-то читала об этом, — прервала ее Энн Пайфер, еще одна женщина — партнер фирмы. — Весь скот отравили, и никто не мог понять, как это случилось. Ферма находится невдалеке от Сентервиля, в двадцати милях к югу от Честертауна. Я ничего не путаю?

— Нет-нет, все правильно, — улыбнулась Шэрон. Они с Энн дружили, в чем, впрочем, нет ничего удивительного — женщины в мужском обществе.

— Продолжайте, пожалуйста, — нетерпеливо проговорил Прескотт.

— Как справедливо отметила Энн, весь скот пал в течение двух-трех дней. С помощью местных властей семейству Брэдли удалось установить, что была отравлена питьевая вода, которая подается в хлев. К счастью, в дом вода поступает из другого источника. Так или иначе, власти выяснили, каким образом отравленная вода попадает в колодец. Но причину заразы так и не выявили. Хозяйство рухнуло. Брэдли имел страховку на случай, если производство прервется из-за стихийного бедствия, но, как выяснилось, страховая компания давно обанкротилась и агент попросту прикарманил ее чеки. Он и словом не обмолвился о том, что компании давно нет. Страховой агент угодил в тюрьму, но Брэдли от этого не легче — выудить у него ничего не удалось, и им самим пришлось объявить себя банкротами. Так они оказались у разбитого корыта. — Шэрон умолкла и посмотрела на коллег.

В зале стояла мертвая тишина. Присутствующие доверяли Прескотту. Они догадывались, что речь идет не просто о банкротстве какой-то молочной фермы. Они чуяли: есть где-то некий просторный карман, из которого Брэдли могут извлечь кучу денег и, что еще более важно, где «Кливленд, Миллер и Прескотт» могут отхватить свой фунт мяса.

— Через несколько месяцев после падежа, — продолжала Шэрон, — Роджеру Брэдли кто-то позвонил. Звонок был ночной, и разговор продолжался всего полминуты. Аноним посоветовал раскопать землю в определенном месте на соседней ферме. Там, мол, и содержится ответ на все их вопросы. — В зале стало тихо, как на кладбище. — Прихватив штыковые лопаты, Брэдли с двумя сыновьями немедленно отправился в указанное место, благо, координаты ему сообщили с предельной точностью. Он даже не позвонил Паркерам — владельцам фермы, опасался, что, если раскроет им содержание ночного разговора, тайник загадочным образом опустеет. Как выяснилось, беспокоился он напрасно. Не прошло и четверти часа, как отец с сыновьями обнаружили то, за чем пришли. — Шэрон снова осмотрела зал. Компаньоны сдерживались из последних сил. — Пятидесятипятигаллонные контейнеры с токсичными отходами. — По залу пробежал ропот. — Едва показались первые несколько контейнеров, Роджер Брэдли благоразумно решил, что дальнейшие раскопки надо прекратить. Одного из сыновей он послал в Сентервиль за властями, другого — домой за дробовиком и двустволкой. Скорее всего сообразил, что обнаружили они нечто очень серьезное и очень скверное. Нечто такое, за чем стоят многие и что чрезвычайно хотелось бы скрыть. Смекнул он также, что здесь, возможно, кроется спасение семьи, и такого шанса ему ни в коем случае не хотелось упускать. Место, где они копали, находилось в дальнем углу паркеровского хозяйства, поэтому никто их не видел.

В половине четвертого утра появился местный шериф. Еще дома он решил, что это дело заслуживает дальнейшего расследования, и тут же, хотя было три часа ночи, получил у местного судьи ордер на обыск. После этого шериф начал звонить сотрудникам агентства по охране окружающей среды. Поднял их с постели. В пять утра они были на месте, а к четырем пополудни обнаружили более пятисот пятидесятипятигаллонных контейнеров, набитых той же дрянью — самым мерзким веществом из тех, что известны человечеству.

— Что же получается, — перебил ее Гровер Типтон, — Паркеры использовали по крайней мере часть своей земли под склады опасных отходов?

— Быть может, не они сами, но кто-то, конечно, использовал. В тех краях это нынче вошло в обыкновение. Места там все еще более или менее пустынные, разве что фермы встречаются, где разводят крупный рогатый скот, кур, также сеют. Местный люд решил, что, если закопать у себя пару контейнеров с отходами, за сутки можно заработать больше, чем за целый год. Не говоря уж о том, что усилий куда меньше прилагать приходится.

— Итак, — заговорил Лайл Фреймз, — Паркеры позволили кому-то за вознаграждение закопать у себя токсичные отходы?

— Паркеры владеют здесь землей, а это около четырех тысяч акров, уже многие годы. Они утверждают, будто ничего не знают об этом тайнике, подозревают, что, скорее всего, кто-то направил грузовики в это место и использовал землю без их ведома. Звучит, конечно, не слишком правдоподобно, ведь сколько машин надо, чтобы перевезти пятьсот цистерн. Но в одном они правы — это действительно самый дальний угол всего хозяйства, так что место для сомнений остается. Я съездила на ферму. Люди из агентства по охране окружающей среды, разумеется, не верят, что хозяева ничего не знали. Они всю ферму обшарили с металлоискателем, но так ничего и не нашли. Прошлись и по другому владению Паркеров — у них еще две тысячи акров южнее, недалеко от Кембриджа. Но и там пусто. Международный Красный Крест проводит аудиторскую проверку банковских счетов Паркеров за последние несколько лет. Ищут, нет ли необычно крупных вкладов.

— Так, ясно, яд в системе водоснабжения на ферме Брэдли. А откуда он там появился — из этих цистерн? — осведомился Фреймз.

— Экспертиза, проведенная специалистами агентства, убедительно показала, что отходы, оказавшиеся в питьевой воде для скота, и содержимое цистерн у Паркеров идентичны. Более того. Этим ребятам удалось найти источник, откуда вода поступала в хлев на ферме Брэдли. Он находится прямо под местом незаконного захоронения отходов, на глубине менее ста футов.

— А из контейнеров утечка идет?

— Да.

— Так как же все-таки попали отходы к Паркерам? — Этот главный вопрос задал Типтон.