Золотой отсвет счастья

— Почему? — спросила Бесс.

Сама она прекрасно понимала, что болтать о своих планах глупо и опасно, но ей было важно, чтобы Кинкейд продолжал говорить. Так она могла бы побольше узнать о нем, разобраться в его мыслях. Уж если она собирается доверить этому человеку свою жизнь, свое состояние, придется…

— Если ты настолько глупа, чтобы не понимать очевидных вещей, боюсь, дни твои кончатся печально, — резко сказал Кинкейд. Он потряс закованными руками. — Я повторяю, пусть меня освободят. Тогда можно будет дальше обсуждать твой безумный план.

Бесс взглянула ему в лицо.

— Вот еще что, шотландец. Я хочу, чтобы моя лошадь была возвращена. Она мне дорога, и пока ее нет в этой конюшне, я в Панаму не еду.

— Насчет лошади я уже все сказал. Спрашивай теперь у «госпожи» Поллот.

— Нет, Кинкейд, — решительно возразила Бесс. — Ты ограбил меня, ты и вернешь Джинджер.

Кинкейд сжал губы.

— Вот оно что. Испытание. Вероятно, мне следует из кожи вон вылезти. Но что я могу сделать, если ты не велела покидать поместье?

— Я поеду с тобой. — Бесс повернулась, чтобы уйти, но потом все же произнесла: — И предупреждаю, если ты предашь меня, я пристрелю тебя, как бешеную собаку.

— Хорошо сказано, красотка.

— Не хочу, чтобы ты недооценивал меня, — добавила Бесс.

Кинкейд помедлил с ответом, и Бесс вдруг услышала, что дождь все еще барабанит по крыше.

— Как можно? — иронически сказал он.

— Сегодня же охрана будет снята. Тебя освободят. Где ты будешь жить, определим утром. Весь завтрашний день можешь отдыхать. После этого мы отправимся за моей лошадью.

Кинкейд с издевкой ответил:

— Слушаюсь! Одно ваше слово, госпожа хозяйка. Кивком головы Бесс прервала его и пошла к двери.

И тут он услышал ее легкий смешок, который больно уколол его гордость.

Черт бы побрал эту бабу! Надо же, какая цаца, про себя бранился Кинкейд. Его исполосованная спина все еще болела. Такого унижения он ей никогда не простит. Он всегда платит обидчику сполна. И неважно, в штанах он или в юбке. Он ей отомстит!

Ну, дела! Кинкейд все не мог успокоиться. Конечно, сам черт не позавидовал бы такой сделке. Но отыщут они клад или нет, ясно одно: подневольным батраком он больше не будет. Никто больше не посмеет подвергнуть его телесному наказанию. Он будет свободен. Чего бы это ни стоило… А боль и унижения пусть переживают теперь другие.

Кинкейд хранил гробовое молчание, когда стража пришла снять с него оковы. Звякнули, упав на пол, цепи, Кинкейд решительно отодвинул часовых и быстро вышел из «камеры».

На улице хлестал ливень. Ворчал гром. Вспыхивали молнии. Сорванные с деревьев листья ветер хороводил по двору. Под ногами хлюпали лужи, неслись потоками грязные ручьи. Но Кинкейду не было дела до этого. Не заметил он, и как мгновенно промокла его одежда. Он поднял лицо к небу. Дождь остужал голову, приводил в порядок мысли. Кинкейд вдохнул полной грудью, вкушая терпкие и сладкие ароматы хвои, влажной земли, морского ветра.

От скотного двора тянуло навозом, домашними животными, сеном… Это вызвало целый поток бессвязных воспоминаний… Детство… Шотландия… Одиночество Ирландия… Франция… Америка… В дождь скотный двор везде пахнет одинаково. Слава Богу, что сейчас он видит только огонь небесный, слава Богу, не горят дома… Слава Богу, он слышит только звуки грозы, слава Богу, не вопит истошно скотина, не кричат в истерике женщины.

Сколько ребятишек учились складывать, прибавляя на пальчиках очередную украденную лошадь… или отнимать, не досчитавшись одного из своих близких… Все это было в его детстве! Дождь, грязь, смерть…

А потом годы наемничества… Служи тому, кто платит, шагай в палящий зной, ползай по грязи, рули направо и налево, плавай в потоках крови, продирайся сквозь джунгли… Это нельзя было назвать ни честным боем, ни справедливой войной, ни открытым поединком.

Его нанимали для участия в жестоких набегах. Что он помнит? Темные, дождливые ночи. Испуганные стада. Выстрелы. Стужа. Обмороженные ноги. И голод. Голод одуряющий, такой, что приходилось есть и крыс.

Наверное, когда-то и у него была мать. Но никто ее не знал, никто не видел. Только однажды женщина по имени Фиона была с ним добра и ласкова. Она выхаживала его, еще совсем маленького, когда; он страдал от страшной загноившейся раны на ноге. Было ему в ту зиму лет шесть… или пять.

В сильный снегопад Фиона, увидев на обочине дороги детскую фигурку, содрогнулась и остановилась. Не первой молодости, да и не красавица, была она полковой прачкой. Стоит ли говорить, скольким мужчинам она принадлежала, на скольких войнах побывала. Но именно Фиона заметила в снегу щуплое тельце. Жизнь уже едва теплилась в нем. Он был измучен лихорадкой и болью. Фиона подобрала его и принесла в лагерь. Она нянчилась с ним, кормила его с ложечки, она называла его своим малышом.

Тяжелая стояла зима. Солдатам деньги выдавали редко, а то и не выдавали вовсе, кормили скудно, частенько приходилось голодать. Кинкейд отлично: помнит ту суровую, бесконечную зиму. Но ни стужа, ни война не пугали его тогда. У него была Фиона, очаг, горячий обед.

Но проснувшись однажды утром, он увидел, что Фионы нет. Она ушла, испарилась, не оставив на прощанье ни доброго слова, ни одеяла, ни миски, ни корки хлеба.

В то утро кончилось его детство. Он больше не нуждался в женской заботе и ласке.

В семь лет он первый раз зарезал человека. Вот в такую же ночь. То был солдат, приютивший у себя в палатке голодного, оборванного мальчишку. Как же Кинкейд был сначала благодарен ему! Но вояка скоро потребовал за свою «доброту» плату «натурой». Кинкейд же готов был умереть, чем согласиться на эту мерзость. Тогда негодяй погнался за ним по дороге, догнал его, принялся рвать одежду, но мальчик сумел защитить себя, выхватив у солдата нож. Уйдут ли когда-нибудь эти воспоминания?

Вдруг молния ударила в огромный старый дуб, стоявший за околицей. Вспыхнул огонь, и тяжелая ветка в полметра толщиной грохнулась вниз. Кинкейд отвернулся и пошел прочь от жилых построек. Ему надо было все обдумать. Для этого требовалось одиночество. Черное небо рассекла еще одна вспышка, и в это мгновение Кинкейд заметил стоявшую на парадном крыльце фигуру в длинном плаще. Это была сама Элизабет Беннет, и она смотрела прямо на него.

Кинкейд тихо выругался. Станет ли нормальная женщина стоять под дождем, да еще в такую страшную грозу? Она что, не боится молний? Она что, не боится схватить воспаление легких?

— Таких я еще не видал, — пробормотал он себе под нос. — Клянусь, не встречались мне такие же отчаянные, как я сам.

Он помедлил немного, надеясь при следующей вспышке получше рассмотреть фигуру на крыльце. Но когда молния сверкнула вновь, никого уже не было.

Кинкейд двинулся навстречу дождю и ветру.

На заре он был уже в нескольких милях от поместья «Дар судьбы». Он держал путь на юг; дорога шла по высокому берегу залива. Кинкейд понимал, что ему дорого придется заплатить за этот уход, тем более что он снова «одолжил» у госпожи Беннет лошадь. Но если этой безумной англичанке так неймется получить назад свою любимую кобылу, пусть попереживает немного. Без особого, с глазу на глаз, разговора с Джоан Поллот вряд ли поиски будут успешными. А уж в присутствии «ее высокородия госпожи Беннет» бывалая Джоан будет молчать как рыба.

Искушение махнуть на все рукой и рвануть из Мэриленда куда подальше было велико. Он был уверен, что не пропадет и не попадется. Но эта чертова сделка с хозяйкой поместья тоже не давала покоя. Богатый землевладелец может смело смотреть в глаза любому аристократу. Уж если и драться насмерть за что-либо, то за землю. Кроме того… кроме того, он никогда не нарушал данного слова, ни в детстве, ни в юности, сдержит его и сейчас.

Деревушка Онэнкок находилась в южной части полуострова. Кинкейд лишь однажды бывал в этих краях, однако заблудиться он не боялся, так как полоска суши сужалась здесь всего до нескольких миль. Он не сомневался, что найдет дорогу.

Лошадь его шла проворной рысью. Кинкейд, правда, старался избегать дорог, проходивших около жилых домов. Он понимал, что весть о его очередном побеге распространится очень быстро, поэтому спешил незаметно добраться до «госпожи» Поллот, пока она не подготовилась к его визиту. Первую ночь своего путешествия Кинкейд провел в сарае на маленькой ферме, где куры обеспечили ему неплохой завтрак. Второй раз он остановился в гостинице «Петушиный гребень», заведении более чем сомнительном. Здесь, правда, ему было не до ночевки. За столом шла игра в кости. У Кинкейда в карманах было пусто, поэтому ему непременно требовалось выиграть. Начал он осторожно и в первом же круге обставил всех. Один из игроков, краснорожий фермер разорался, потребовал повторить игру. Короче, в следующие полчаса Кинкейд проиграл одну монету, но выиграл шесть. Страсти разгорались. Однако когда в карманах Кинкейда оказалась неплохая горсть серебра, он остановился, заказал себе плотный ужин, а всей братве — по кружке пива.

Хозяин гостиницы лебезил перед ним, сулил мягкую и чистую постель. Но Кинкейд знавал слишком многих, кто решился заночевать в подозрительном месте, да так и не проснулся утром. Потому покинув заведение и намеренно покружив по лесным дорогам, он нашел уютное лежбище у подножия старого кедра.

К полудню Кинкейд был уже на въезде в Онэнкок. Еще несколько минут занял путь к домику «госпожи» Поллот, стоявшему на отшибе. Привязав лошадь в густых зарослях, Кинкейд подкрался к дому и затаился в кустах прямо напротив крыльца.

Спустя час в дверях появилась заспанная Джоан. Облачена она была лишь в корсет и потрепанную юбчонку. Ее кудрявая шевелюра была неприбрана, ноги босы, а припухшие глаза красны. Она плеснула воды в ведерко и стала умываться. В этот момент Кинкейд и подошел к ней.

— Здравствуй, красавица, — протянул он. — Что-то ты заспалась сегодня, а?

Глаза Джоан округлились. Она вздрогнула, уронила ведро, вода полилась ей прямо на ноги. Однако испуг ее был недолгим. В следующую же минуту она уперла руки в свои крутые бедра и заявила решительно:

— Вали отсюда, Кинкейд.

— Ну, разве так встречают друзей, с которыми столько пережито?

Джоан метнулась к дому, но Кинкейд опередил ее. Он загнал девицу в угол, припер ее к стенке и, ухмыляясь, стал смотреть прямо в лицо.

— Чтоб ты сдох, — зашипела она. — Ты навел на меня шерифа, ты, белобрысый сукин сын.

— Нет, голубушка, этого не было. Напротив, ты подставила меня, чтобы получить награду.

Ответом ее была грязная брань.

— Ну, Джоан, так не годится, — спокойно молвил Кинкейд. — Разве дамам позволительны такие речи?

— Я думала, тебя повесят. Я так надеялась, что тебя повесят… Чего ты хочешь от меня? Зачем явился?

Кинкейд обхватил ее и привлек к себе.

— Джоан, Джоан, — заворковал он. — Ты думаешь, можно мое желание выразить словами?

— Да от тебя одни неприятности!

Он провел рукой по ее многочисленным округлостям.

— Красавица, как же больно слышать такие слова! Но разве ты позабыла, как сладко нам было с тобой?

— Я не связываюсь с пиратами и бандитами, — поджала губы девица. — Я честная проститутка.

Он медленно провел большим пальцем по ее пухлым губкам.

— Этот ротик так и просится на поцелуй, — тихо, нараспев произнес Кинкейд. — А я ведь скучал без тебя.

Джоан хмыкнула, нахмурилась, огляделась по сторонам, не видит ли их кто.

— Ладно, заходи, — неохотно бросила она. — Пока никого нет кругом.

Насмешливо поклонившись, Кинкейд вошел.

— О, какие запахи! Уж не бекон ли?

Джоан быстро задернула занавески на кухне, потом накинула платьишко, бывшее когда-то ярко-желтым.

— Мог бы и отвернуться, когда женщина одевается, — заметила она.

— А мне нравится смотреть на тебя.

На ее круглых щечках вспыхнул румянец, а в глазах появился озорной огонек.

— Да будет тебе, — отмахнулась Джоан. — Ты всегда так сладко поешь, когда тебе что-то нужно. — Она вдруг нахмурилась. — Небось, в карманах опять ветер, а ты вот беспокоишь меня, зная прекрасно, что я всего лишь бедная девушка, с трудом зарабатывающая себе на хлеб.

— А вот и нет! — возразил Кинкейд и бросил ей серебряную монетку.

Джоан на лету поймала ее, попробовала на зуб, опасаясь подделки, после чего денежка скрылась в глубинах ее корсета.

— Ну, за одну монетку не больно-то много товару купишь, — сказала она, зазывно улыбаясь.

— Для начала мне нужен завтрак. Хороший, сытный завтрак. Я умираю с голоду.

— Мужики такие ненасытные, — пропела Джоан. — То завтрак им подай, то еще что-нибудь…

Она сняла с крючка шерстяную юбку, через голову натянула ее, потом повязала бело-голубой полосатый фартук. У ног ее крутилась трехцветная кошка, но Джоан отпихнула ее. Сунув ноги в мягкие домашние мокасины, она подошла к зеркалу, где завершила утренний туалет, причесавшись с помощью пятерни и покрыв голову чепцом.

Кинкейд подошел к плите, перевернул жарившийся бекон. Приоткрыв дверцу печурки, он увидел там румяные пышные булочки. Не мешкая, он снял противень с углей.

— А не найдется ли у тебя доброго напитка, чтобы устроить настоящее пиршество? — спросил Кинкейд.

Джоан указала на бочонок, стоявший на трехногом табурете в углу кухни.

— Забыл, где что лежит?

— Не нужно было, кошечка, так тщательно одеваться ради меня, — заметил он игриво. — Ты нравишься мне и без…

— Ну-ну, разговорился! — притворно строго прервала его Джоан, поднимая на руки кошку. Почувствовав ласку, животное громко замурлыкало. — Совсем уже стыд потерял! Солнце еще высоко в небе.

— Не затевай своих игр, Джоан Поллот, — улыбнулся Кинкейд. — Сколько недель этой зимой мы провели с тобой в постели, прежде чем ты продала меня за награду?

Он говорил нарочито легкомысленным тоном. Девица бросила кошку и вытерла руки о фартук.

— Ничего подобного. Шерифу я тебя не выдавала. Он сам явился ко мне, начал задавать хитрые вопросы, запутал меня… А разве не я лечила твои раны, когда ты был едва жив? Разве не я приняла тебя ласково и щедро? Разве не я кормила-поила тебя? А ешь ты, кстати, за троих…

— Все верно. Но за это я заплатил тебе — помнишь ту гнедую кобылу? Славная скотина. За нее твой дом можно трижды купить.

— Ну-у — Джоан закусила губу. — Вообще, с тобой было не так уж плохо. Ты, правда, всех других мужиков разогнал, но… — Она улыбнулась, показав мелкие белые зубки. — Ты мужчина, созданный покорять женщин.

Кинкейд про себя усмехнулся. Джоан Поллот была точь-в-точь как ее кошка. Погладишь ее, приласкаешь — мурлычет и жмурится, встряхнешь — шипит и когти показывает.

— Нет, девочка моя. Это твоя красота и очарование разжигают во мне страсть. Придя в твой дом, я был невинным юнцом, но с тех пор…

— Ну, запел! — хихикнула Джоан. — Ну, болтливый плут! Да ты монашенку в грех похоти введешь!

Кинкейд поставил на обшарпанный стол поднос с булочками, Джоан подала жареный бекон; прихватив фартуком, чтобы не обжечься, она притащила большую миску кукурузной каши, потом достала оловянные тарелки и чашки из буфета, положила ложки, ножи. На столе уже красовались две баночки — одна с медом, другая с клубничным вареньем.

— Только масла нет, — развела руками Джоан, — два дня уж как все вышло. А в лавку к вдове Белл я так и не выбралась.

— Да все просто чудесно, — успокоил ее Кинкейд, намазывая булочки. — Ты воистину сладкая женщина, — сказал он, ласково поглаживая ей руку. — Я скучал без тебя, Джоан. И это не пустые слова. Но пришел я сюда из-за той самой гнедой кобылки.

— О ней уже все спрашивали! — вскинулась Джоан. — И я повторяю, что в глаза не видела ее.

— Ну, положим, ты ее видела и быстро смекнула, что к чему. Но я-то хочу знать, кому ты ее продала.

— А это была моя кобыла! Ты вместо денег оставил мне ее! Я не воровка. Я не стану совать голову в петлю ради…

— И не надо, — успокоил ее Кинкейд. — Ты ни в чем не виновата. Просто хозяйка той кобылки, некая Беннет, предлагает за нее неплохое вознаграждение, — слукавил он.

— Что, больше, чем стоит сама лошадь?

— Да уж не меньше, чтобы ты не один год в шелковом белье щеголяла.

— Ну и дела, — задумалась Джоан. — Нет, ей-богу, ничего я не знаю об этой скотине, в глаза ее не видела. На Библии могу перед судом поклясться. Да, я жалкая, презренная проститутка, но я работаю честно.

— Ты расчетлива и хитра, Джоан, — покачал головой Кинкейд. — Слишком расчетлива, чтобы упустить пару серебряных монет. Рано или поздно кобылка-то найдется, и тот, кто сообщит этой Беннет о том, где ее лошадь, кое-что получит. Вот и все.

— Если это буду я, шериф сразу выяснит, и меня пове…

— Вздор! — перебил ее Кинкейд. — Ты вообще ничего плохого не делала. Ты просто взяла плату за постой с проезжего джентльмена.

— Кто же это поверит, что ты — джентльмен? — фыркнула Джоан. Кинкейд усадил ее к себе на колени и звучно чмокнул.

— Думаю, такая леди, как ты, — проворковал он, стягивая фартук, прикрывавший ее грудь.

— Кажется, ты говорил, что голоден, — захихикала Джоан.

— А я голоден, ох, как голоден, худышечка ты моя, — проговорил Кинкейд, покрывая поцелуями ее шею и круглившиеся в вырезе корсажа груди.

Несмотря на вульгарные манеры, Джоан для своей профессии была необыкновенно чистоплотной особой, аромат ее тела и возбуждал, и многое обещал.

— Что же, тогда ты не зря пришел сюда, — увлажняя языком губки и игриво поводя глазами, молвила она.

— Но даром ничего не бывает. Тебе это недешево обойдется.

— Так я и думал, красавица, — глухо сказал он, — так я и думал.

5

Бесс открыла глаза и прислушалась, не понимая, что же разбудило ее. До рассвета было еще далеко. Перед восходом воздух будто оживает, и полупрозрачная дымка начинает наступать на тьму.

Бесс встала и подошла к окну.

Снаружи не было ничего, кроме мрака, сырости и безмолвия. Тишина стояла такая, что не слышался даже шелест тополя, который рос прямо перед ее окном, Бесс зевнула и широко распахнула окно. Тишина.

— Кьюти! — шепотом позвала Бесс. — Ты здесь?

Да нет, вряд ли. Приход Кьюти, даже самый неожиданный, всегда давал ощущение покоя и уверенности.

Бесс вздохнула. Вот до чего она дожила — разговаривает по ночам неведомо с кем! Скоро она будет вздрагивать от каждого стука, от каждого ночного шороха. Говорят, все старые девы такие.

Если бы она вышла лет в семнадцать замуж, как большинство ее сверстниц, сейчас бы с ней был супруг, дети… Ее жизнь была бы шумной, веселой, а главное, полной ответственности, которая не позволила бы забивать голову всякой чепухой.

Замуж… Ну, нет. Замуж она никогда не выйдет. У нее есть своя жизнь, свои радости и заботы. У нее есть «Дар судьбы». Больше ничего не нужно.

Бесс закрыла окно, села на кровать. Верно, ей просто приснился тревожный сон. В последнее время поводов для беспокойства было предостаточно. Да еще этот Кинкейд, стащив очередную лошадь, испарился как утренний туман. Собственную глупость и доверчивость Бесс переживала сейчас гораздо сильнее, чем его предательство. Три недели уже как он смылся. Теперь шериф требует, чтобы Бесс выплатила сумму залога, под который брала этого преступника на поруки.

Но коварный вор, небось, уже давно в Каролине, пьет, гуляет и насмехается над нею. Бесс снова посмотрела в окно. Нет, там что-то определенно есть… Ей показалось, что она видела какую-то вспышку, слышала приглушенный хлопок. Бесс поспешно встала, накинула уличную юбку и старую отцовскую рубаху, которую прикрыла свободной рабочей безрукавкой. Сунув ноги в мягкие, низкие мокасины, Бесс подошла к каминной полке и взяла два старых дедушкиных пистолета, которые всегда лежали заряженные.

Кромешный мрак стрельбе не помеха. Бабушка в свое время настояла, чтобы Бесс научилась пользоваться оружием, заряжать его в полной темноте. «Дьявол на своих копытах редко пробегает средь бела дня, — говаривала бабушка Лейси, — для черных дел он чаще выбирает ночь, так что ты должна быть к этому готова».

Бесс вышла из спальни и побежала вниз. У кухни она остановилась, чтобы разбудить спящего там дежурного повара.

— Поднимай людей, — приказала она, — берите оружие и смотрите в оба! Что-то неладно.

— Не выходите на улицу… — начал повар.

— Делай, что тебе говорят! — жестко оборвала его Бесс.

Сини, пятнистая гончая, нетерпеливо поскуливала, пока Бесс снимала с кухонной двери тяжелый внутренний засов.

— Тан! — позвала она кобелька, мирно дремавшего у очага. — Вперед! Ищи!

Собаки выскочили в открытую дверь. Бесс не успела спуститься с крыльца, как Сини уже загавкала где-то в кустах. Тан с лаем бросился за ней. Проснулись и другие собаки, вся свора подняла неимоверный шум, в ушах у Бесс зазвенело, но что-то подсказывало ей: идти надо к реке.

Она побежала. Сердце колотилось где-то в горле. Во рту было сухо. Ее сотрясала такая дрожь, что пришлось сжать зубы. Разумеется, она не боялась ни темноты, ни сырости. Но тревога будто все кругом заполнила собой.

Один пистолет Бесс сунула за пояс, другой держала в вытянутой руке, чтобы быть готовой к любым неожиданностям.

Внезапно Бесс замерла, не увидев, а почувствовав перед собою открытое пространство. Тьма была хоть, глаз выколи. Бесс дышала прерывисто и неровно, в висках стучало. Как же ей хотелось повернуться и бежать куда глаза глядят! Но нельзя поддаваться страху, твердила она себе, нельзя.

Бесс провела руками впереди, затем по сторонам. Ничего. Сделав шаг вперед, она едва не вскрикнула, ощутив под ногами что-то мягкое, но плотное. Вся дрожа, она опустилась на колени и пошарила пальцами вокруг себя. Это было мохнатое, еще теплое тело. Но жизнь уже оставила его.

Собака. Вслепую Бесс ощупала животное: вот живот; вот лапы, вот… Пальцы стали липкими. У собаки было перегрызано — или перерезано? — горло. Бесс нашла ошейник, стараясь по нему определить, что же это за собака. Ага, это плетеный ошейник их огромного мастифа. Собака погибла всего несколько минут назад.

Бесс выпрямилась, пытаясь сориентироваться. Где причал — впереди? Справа? Слева? Жуткая находка безумно испугала ее. Нет, не мертвой собаки она боялась. Она боялась…

И внезапный грохот будто разорвал ночь на тысячи осколков. Один за другим затрещали выстрелы, раздались женские крики, хруст ветвей. Лай собак потонул в какофонии стрельбы и воплей.

Бесс рванулась на шум. Впереди мелькали уже языки пламени. В неровном мерцающем свете она увидела, как борются две фигуры: одна высокая и могучая, другая — хрупкая и маленькая.

— Помогите! — прозвучал слабый вопль отчаяния. В испуганном этом голосе Бесс сразу уловила йоркширский акцент. Значит, в беде Мэрайа, невеста Джо Кэри. Они совсем недавно приехали из Англии.

Слышался треск разрываемой одежды, удары сыпались на бедную девушку один за другим. Крики ужаса и боли переросли в стоны, насильник уже повалил несчастную на землю. Мэрайа отбивалась из последних сил.

Бесс одним прыжком оказалась около них, приставила пистолет к широкой спине злодея и не раздумывая, выстрелила. Он дернулся, схватился за бок и медленно повалился в сторону.

Закрыв лицо руками, Мэрайа истерически рыдала. Она была обнажена до пояса, из уголка рта стекала струйка крови.

— Вставай! — приглушенным голосом приказала Бесс. — Нельзя терять ни минуты.

Мэрайа опустила руки и оцепенело уставилась на Бесс.

— Они убили Джо, — простонала она. — Убили. Они отрубили ему голову.

— Кто? Кто они? — потребовала ответа Бесс и решительно перевернула убитого. Она впервые видела это свирепое лицо.

— Пираты. Джо успел… — Мэрайа всхлипнула. — Он крикнул: «Пираты! Беги!» А его убили. Убили моего Джо.

— Сколько их было? Ты видела? — продолжала спрашивать Бесс.

Воздух уже наполнился едким запахом дыма. Со всех сторон неслись женские вопли, слышался храп и ржание испуганных лошадей. Бесс поняла, что горят оба сарая, а по звукам можно было догадаться, что стычки с нападающими идут по крайней мере в трех местах. Темноту пронизывали вспышки десятков выстрелов.

Ночь уже начинала отступать. А в огненных бликах картина страшного набега стала совсем ясна. Бесс увидела, что двое всадников вывели из загона стадо и направляются с ним к реке.

— Не знаю… Я не знаю… — бормотала Мэрайа. Она указала на убитого. — Я видела только этого.

Бесс сунула девушке в руку пистолет, где уже не было пороху, себе взяла заряженный.

— Беги, прячься в лесу, — сказала она, указывая в сторону, противоположную пожарищу. — Вон туда. В тумане тебя никто не увидит. Беги.

— Я боюсь, — залепетала Мэрайа. — Они вернутся за мной, они схватят меня…

— Делай, что я сказала, — приказала Бесс.

— Не оставляй меня! — заплакала Мэрайа.

— Последний раз говорю — иди в лес, дурья твоя голова, а то я пристрелю тебя! — Бесс угрожающе навела на нее пистолет. Мэрайа сдавленно крикнула и попятилась к зарослям кустарника. Скоро она растворилась во мгле. Бесс огляделась, услышала лай своей Сини и побежала на звук.

Около одного из сараев конюх Клайд вилами оборонялся от двух бандитов, вооруженных пиратскими саблями. Собака, вся, ощерившись, наскакивала на врагов. Морда Сини была в крови, но и ей досталось: на боку зияла рваная рана. Несмотря на это, собака отчаянно рвалась в бой.

Когда Бесс была уже совсем близко, один из бандитов опустил саблю, вытащил из-за пояса пистолет и направил его Клайду в грудь. Бесс опередила злодея. Она уложила его с первого выстрела.

Второй разбойник, волосы которого были собраны в пиратскую косицу, метнулся к Бесс и занес над ней свою кривую саблю. Девушка успела увернуться. — Сини, взять его! — скомандовала она. Собака не была натаскана на людей. Она привыкла брать медведя, могла запросто наброситься на взбесившегося быка. Но приказ хозяйки был для нее свят. С быстротой молнии Сини вцепилась разбойнику в горло, тот упал, и Клайд сразил его вилами.

Вид корчившегося в агонии человека до глубины души потряс молодого парня. Какое-то время он в оцепенении смотрел на убитого, потом провел рукой по лицу и сказал, будто очнувшись:

— Побегу. Там мать одна.

— Подбери. Пригодится, — указывая на пиратские пистолеты, посоветовала Бесс.

Клайд кивнул, поднял оружие и побежал в сторону горящих сараев. А вилы так и торчали в груди убитого.

Бесс замутило. Она зажмурилась, задержала дыхание, стараясь быстрее прийти в себя. Рядом повизгивала собака.

— Ты моя Сини, ты моя девочка, хорошая собака, хорошая, — приласкала ее Бесс.

Душевные силы были на исходе. Она устала. Устала от страха, от отвратительного сладковатого запаха крови, от дыма, от шума. С неба падали хлопья сажи.

В голове у нее все кружилось, виски ломило. А труп с торчащими в нем вилами вызвал приступ тошноты. Бесс изо всех сил боролась с инстинктивным желанием разреветься и броситься отсюда прочь. Но на такую роскошь она не имела права. Это был ее дом, ее люди, и к ним пришла беда. Насилию надо противопоставить силу, надо защитить то, что любишь, надо найти в себе смелость… или хотя бы сделать вид, что нашла.

С другого конца двора донесся отчаянный собачий лай. Сини сделала стойку и вдруг ринулась сквозь завесу серого тумана. Лай перешел в визг, затем в хрип, и Бесс поняла, что ее любимый пес в опасности. Судя по звукам, Бесс поняла, что на подмогу ему подоспела Сини. Но раздался выстрел… Если она будет медлить, собак ей уже не спасти. И забыв об опасности, Бесс побежала туда, где шла драка.

Буквально через несколько шагов в пелене предрассветного тумана Бесс вдруг попалась в чьи-то лапы, такие сильные, что ни шевельнуться, ни крикнуть она не могла.

Оцепенев от ужаса, Бесс понимала, что надо драться, но, увы… все было тщетно. Ее тащили все глубже и глубже в лес, все дальше и дальше от дома.

— Что там у тебя? — раздался совсем близко грубый окрик.

— Ищи себе свою добычу. Это моя краля.

Безликий и безымянный злодей вдруг выбросил вперед саблю. В то же мгновение Бесс оказалась на земле. Откатившись на несколько шагов, она замерла. Рядом, судя по яростным крикам и звону клинков шла драка. Затем раздался хлопок, сдавленный крик… и наступила тишина.

Бесс прислушалась. У сараев, около служебных построек шло отчаянное сражение. А здесь, в серой мгле, было тихо. Страшное безмолвие окружало ее. Один из бандитов был повержен, другой затаился, ожидая, когда она выдаст себя. Бесс понимала в то же время, что если она будет покорно ждать, ей не миновать конца.

Осторожно и по возможности тихо она начала отползать. Бесс надеялась, что она невдалеке от старой плетеной изгороди. Если удастся перебраться через нее…

Тяжелое тело неожиданно придавило ее к земле. Прежде чем Бесс успела крикнуть, прямо над ухом раздался шепот незнакомца.

— Не вздумай копошиться, красотка, — услышала она. — Я ничего тебе не сделаю. Не бойся. Я здесь, чтобы спасти твою лилейную шейку, англичаночка.

— Кинкейд! — ахнула Бесс.

— Покричи, покричи погромче. — Он распластал в стороны ее руки, прижал запястья к траве. — Меня тебе не одолеть. Даю десять секунд: или приходи в себя, или придется оглушить тебя, так будет безопаснее нам обоим.

Бесс прошептала что-то невнятное.

— Я ничего не слышу.

— Пусти меня.

— Не пущу, пока не дашь обещания делать, что я говорю. На поместье напала банда. Они хотят угнать твой скот и рабов, а также унести все, что попадется под руку.

— Никаких рабов здесь нет.

— Ну, положим, это известно только тебе.

— А что ты делаешь здесь?

— Вот этот вопрос я всю ночь себе задаю.

— Пусти меня, — настойчивее повторила Бесс.

— Я уже все сказал тебе, женщина. Спорить бесполезно.

— Ты жалкий трус! Лучше бы скрутил пару-тройку разбойников, чем меня.

— Последнее предупреждение. Идешь сама? Или поволоку.

Вместо ответа она резко ударила его коленом в пах.

Кинкейд скривился от боли, и это придало ей сил. Она извернулась и вцепилась зубами ему в руку. Хватка Кинкейда чуть ослабла, и Бесс умудрилась вывернуться из-под него. Она сразу же на четвереньках ринулась в сторону, но Кинкейд успел дернуть ее за лодыжку и подтянуть к себе. Всем своим весом он навалился на девушку, отчего дыхание у нее перехватило. Голова кружилась. Как сквозь сон услышала она треск разрываемой материи. Через секунду он сунул ей в рот кляп. Бесс охватила паника. Она отчаянно билась под его руками, но Кинкейд связал ей запястья. От ужаса Бесс покрылась холодным потом.