Лестинца

      В руках блеснул широкий жертвенный нож, он шагнул к мальчику.
      - Нет! - распахнулись его глаза от ужаса, - Я же раскаялся, вы же говорили!!! А-а-а!!!
      Но жрец в пылающем кругу света сделал еще один неумолимый шаг, рука метнулась вперед.
      - Отдайте его тело огню, - повернулся он спиной к трупу.
      И ушел прочь, сопровождаемый двумя безмолвными послушниками.
      22
      Они оказались в глубокой земляной яме, узкой наверху и расширяющейся книзу. Верх ямы перекрывала решетка из толстых надежных брусьев.
      Навалилась усталость и безысходность. Все еще болели руки от пут, после вчерашнего подъема ныли ноги. Казалось, никаких сил уже не осталось.
      Только спутники освоились с темнотой ямы, как откуда-то издалека донесся полный отчаяния крик.
      - Что это? - испуганно спросил Кан-Тун.
      - Да кто его знает, - пожал плечами Итернир, растирая пальцы.
      - Вроде, - предположил Ригг, - это на Торока уж очень похоже.
      - Да-а, - протянул Итернир, - видать, его путь уже все.
      - Что значит все? - вздрогнул Кан-Тун.
      - К богам, наверное, его отправили, - мрачно веселился Итернир, - с докладом о проделанной работе.
      - Но он же предал нас, - удивился Кан-Тун, - и ты говорил что нас... в общем, мы им для... э-э... для развода. На племя то есть. Так, зачем же его было убивать?
      - Ты что, хотел бы, чтобы он остался жив? - изумился Итернир, вот дожили!
      - Нет, - возвращалась к принцу былая уверенность, - я хочу понять.
      - А-а, - протянул Итернир, - тогда понятно, если так, то даже конечно. Ну, выходит, я ошибался.
      - Что-то ты слишком много ошибался, - упрекнул принц, - и как же ты, позволь узнать, собираешься выбираться отсюда?
      - Сейчас узнаем, - обнадежил Итернир, вставая.
      - Эй! Наверху! - заорал он, подняв голову, - Я в сортир хочу!!!
      - Ты уже в нем, - донесся спокойный и рассудительный голос сверху.
      - Ну, и что же ты предложишь нам делать теперь? - гневно спросил принц у Итернира, - мы по твоей милости сидим в этой помойной яме!
      - Да не надо так горячиться-то, - посоветовал Итернир.
      - Я горячусь, когда мне это угодно! - вскипел Кан-Тун, - и не тебе указывать мне. Если бы не ты, мы бы сейчас были наверху. Надо было всего лишь раскаяться! Но такие, как ты!.. Еретик!!!
      - Ага, - подхватил Итернир, - а утром нас бы прирезали как свиней! Как этого мальчишку!!!
      - Собаке собачья смерть!!! - яростно ответил принц, вскочив на ноги.
      - Да что же вы?! - возмутился Ригг, - человек же умер. Мы же с ним вместе...
      - Пусть он... - упер палец в Итернира принц, задыхаясь от ярости, - пусть...
      - Оставь, - послышался голос Ланса, хотя его самого видно не было, - они хотели убить. Все равно.
      Принц проглотил подготовленную реплику, Итернир сдержался и теперь, когда смолки голоса стало даже как будто темнее.
      Они сидели, прислонившись спиной к сырым стенкам подземелья, погруженные в свои мысли. И в темноте и тишине, поглотившей их, все казалось еще более безысходным. Все кончилось. Кончилось Восхождение. Кончилась Лестница. Они дошли дальше, чем другие, но не дошли до конца.
      Медленно тянулась ночь. В ожидании утра пытались спать, но тревожное ожидание казни гнало прочь усталость и боль. Было мрачно и тоскливо.
      - Ты, Итернир, - попросил Ригг, - спел бы. Уж на диво хорошо у тебя это выходит.
      - Спеть? - спросил Итернир, тепло улыбаясь, хотя его улыбку и скрала темнота, - может, кто против?
      Никто не ответил.
      - Ладно, - решил Итернир, - Тогда спою. Я слышал давно одну легенду. Говорят, что где-то далеко. Очень далеко. Ночью на небе тоже светит что-то вроде солнца.
      Услышав это, Ланс удивленно повел бровью, но смолчал.
      - Сам-то я не видел, - сознался Итернир, - но говорят, что эта штука, ее "луной" называют. Так вот, что она бледнее солнца, хотя и больше. Свету от нее не много, но все же больше, чем от звезд. И еще, она, луна эта, каждую ночь разная. Сначала круглая, как солнце, потом истоньшается с одного боку, и превращается день за днем сначала в полукруг, а потом в серп. И в следующую ночь ее и вовсе нет. Потом появляется тоненьким серпом и снова растет. Пока полный круг не выйдет. А потом снова уменьшается и так все время. Они даже время так меряют. Полную смену луны месяцем называют. И год на месяцы делят. Вот. И они мне легенду рассказывали, откуда она, луна эта на небе взялась. В общем, я песню из этого сложил.
      Помолчав, Итернир обнял руками колени, поднял взгляд к чуть светлому кругу неба над ними и запел.
      Шел из города в город он
      Она с рынка в деревню шла.
      Он среди бескрайних полей
      Окунулся в ее глаза.
      Еще долго стояли они
      Не могли отвести своих глаз.
      Посреди дороги одни,
      Во всем мире одни сейчас.
      И разжались пальцы руки,
      Что корзина для них и для нас?
      Оказался в дорожной пыли
      Нераспроданный ею запас.
      Укатились яблоки прочь,
      Не нужны стали ей никогда.
      Позабыв родительский кров
      С ним уйдет она навсегда.
      Если яблоко ты в пыли
      У дороги нежданно найдешь,
      Если ты одинок - подними,
      Коли с милой вдвоем - обойдешь.
      Если плод ты смело поднял,
      То с избранницей раздели,
      И беззвучный тогда грянет гром,
      Взвоют ветры в бескрайней степи.
      Неразлучны вы станете с ней,
      И на вечность обречены,
      Вместе будут два сердца петь,
      Как у Мастера и Луны.
      Он Небесным Мастером был,
      Он богам должен строить дворцы.
      Только ночь раз месяц они
      Своей песне были творцы.
      В небесах он построил дворец,
      Чтобы домом тот стал для нее,
      Но уюта в стенах его
      Не бывало, как Мастера с ней.
      И считала она скорбно дни,
      Что остались до радости дня,
      Занавеску каждый тот день,
      Понемногу сдвигала она.
      И на небе в месяц лишь раз
      Не найдете вы света Луны,
      Знайте, с Мастером та сейчас,
      Одну ночь лишь вместе они.
      И смотря на то, что внизу,
      В ожидании милых шагов,
      Помогает она молодым,
      Свое счастье найти средь цветов.
      Лишь одну ночь среди тридцати
      Предоставлены сами себе
      Те, что счастья безумьем полны,
      Для кого нет гор и морей.
      Если яблоко ты в пыли
      У дороги нежданно найдешь,
      Если ты одинок - подними,
      Если с милой ты - обойдешь.
      Он пел все так же, без особых изысков, но ему хотелось верить.
      Когда закончил, некоторое время висела тишина. Спутники, полностью поглощенные миром песни, потрясенно молчали, осознавая ее конец.
      - Как про себя пел, - ошарашено прошептал Ригг.
      - А? - вынырнул Итернир из забытья песни, - Да. Наверное...
      Вновь повисла тишина, обнимая мохнатой лапой.
      - Неужто, - нерешительно спросил Ригг в пустоту, - это все? Может, Лестница и правда здесь кончается?
      - Тогда тут боги, - сказал Кан-Тун, уставившись в землю, - а нам к богам и надо.
      - А если жрецы... - задумался Итернир, подыскивая слово, ошибаются? И это конец Лестницы и богов никаких нет?
      - Тогда эта... - подал голос Крын, - домой бы...
      - Я вот никак не пойму, - задумчиво сказал Ригг, - как же это жрецы ошибаться-то могут?
      - Это что же, - усмехнулся Итернир, - они, по-твоему, не такие люди, как мы?
      - Не такие... - убежденно ответил Ригг, - они же с богами...
      - Да что вы все "такие", "не такие" заладили, - возмущенно повысил голос принц, - в один голос все твердят, что бежать надо, а вы про жрецов! Как быть нам? Думайте!
      - Раскомандовался, - недовольно проворчал Итернир.
      - Сейчас-то что мы можем сделать, - вздохнул Ригг, - утром разве что, тот-то, который жрец у стопы... он же говорил, что оружие дадут.
      - Ага, когда подпалят нас, тогда и дадут, вместо дров кинут, добавил Итернир.
      - Не след щас говорить-то, - пробасил Крын, - все одно - не надумаем... завтра, видать... эта... виднее будет.
      - Да, - покачал головой Итернир, - это, наверное, самая трезвая мысль и есть на сегодня.
      - Да вы что? - громко изумился принц, - как же? Столько прошли и теперь сдаться? Сложить руки и ждать казни?
      - А что делать? - спросил Итернир, тоже повышая голос, помнишь, тогда, в лесу, когда нас дикари те поймали? Тоже ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Только Ригг нас и спас, углубившись в воспоминания, Итернир расхохотался, - помнишь, как мы с тобой ругались, когда он развязывал нас?
      - Да, - ответил принц, неохотно отступая, - помню. Помню еще как в замке, в бочке мылся, а принцы эти дружбу предлагали...
      - Нам есть, что вспомнить, - кивнул Ригг, - помнишь, Крын, как на скале-то, на уступе посреди Стены сидели?
      - А как Крын косил?
      - Как за обоз бились?
      - И мальчик этот с нами тогда стоял. Кто бы мог подумать...
      - Как же это, все-таки, - спросил Ригг, - как же это так можно - предать?
      - Видать - обманулся, - пожал плечами Итернир, - а вообще, такое часто бывает. Может, пообещали они ему что-нибудь, а может, еще как? Из-за государственных интересов часто приходится идти на предательство. Верно, принц?
      Кан-Тун ничего не ответил.
      - Все равно, - мотал головой Ригг, - никак в толк не возьму, как же так можно?..
      Крын, слушая перебор воспоминаний, попытался и сам вспомнить, что же сделал для общего дела. Он уже давно стал считать это Восхождение общим делом. И готов был отдать жизнь за этих людей. Из своего вклада, напрягшись, вспомнил только, как держал мост. Строили все-таки, вместе.
      Улыбнулся. Если бы не его сила, не дойти бы сюда. Хотя, из-за силы, этой проклятой он здесь и оказался. Даже самое далекое воспоминание о детстве было связано с силой. Сейчас ему уже четырнадцать, почти пятнадцать, потому далекое детство помнил мало, одну только картинку.
      Он совсем маленький стоит в одной рубашонке до пят посреди двора, а в руке желтый пушистый цыпленок.
      - Мама! Мама! - кричит он, - гляди! Какой маленький!
      Мать подходит и смотрит на зажатого в кулаке мальчика цыпленка. Охает и качает головой.
      - Что же ты, - говорит она, - гляди, он уж мертвый, все нутро наружу. Что же ты сжал-то его так...
      - Как же, мама?! - бросается в плач мальчик, всхлипы дергают грудь, душат слезы, - как же?! Он же... Я же только погладить. Мама!..
      Проклятие силы преследовало всю жизнь. Только один раз она послужила добру. Тогда, как помнил Крын, из стойла Рушни Корявого сбежал бык. Здоровый черный, как смоль, в самом соку. Его и держали отдельно, потому как был совсем дурной и рвал и других быков и коров. Года два назад это было, как помнилось Крыну. Подросток шел по деревне, а вокруг слышались крики, вопли, и только он безмятежно не придавал им значения. Когда прямо перед ним появился бык, мальчик даже не успел испугаться, просто сунул кулаком прямо в широкий лоб, промеж рогов. Потом все радовались, ходили вокруг него, сам старейшина, Нишок Костлявый хвалил.
      Но во всех остальных случаях, сила приносила одно несчастие. Он редко думал, и к родителям то и дело приходили, кто за поломанную руку сына, кто за задушенную скотину, кто за развороченный амбар али плетень. Отец ругал его дурнем и нещадно порол.
      Так Крын и попал сюда. Деревню давно беспокоила его удаль. Он, хотя никогда не задирал других, и редко понимал, когда задирают его, в играх способен был перегнуть палку по недомыслию. И однажды, когда сошлись стенка на стенку с другой деревней, вышиб из соседского парня дух. Мать долго убивалась над телом. Отец отвел на тризну своего бычка, но старейшины порешили при первом удобном случае отправить его из деревни. А к этому году Костлявый и предложил, чтобы послужил дурень деревне.
      Большую часть своей жизни Крын вместе со старшими братьями ходил с отцом на работы. Отец был знатным плотником и его приглашали и из дальних деревень то мосты ладить, то избы рубить. Однажды даже ставили терем наместнику. Там-то Крын и давал выход силе, попутно трудолюбиво стараясь уяснить уроки отца. Совсем еще пацаном он один поднимал бревна, которые таскали два взрослых мужика. Зато с ремеслом было тяжелее. Вроде все поймет, и, получив лесину, правильно определял волокно и видел, к чему та сама тяготит, но, работая, постоянно делал что-нибудь на свой лад. Отец ругался. Поминал не одно поколение мастеров, которые, знать, не дураки были, что так всегда делали. И порол. Крын сам очень печалился от своей непутевости. Старался делать, как все, но нет-нет да сбивался.
      Еще одно воспоминание почему-то упорно лезло на глаза. Он сам не понимал, почему так цепляется за это воспоминание, упорно гнал его прочь, но оно неизменно возвращалось.
      Помнил, как еще маленьким заметил среди поленьев сосновую щепку. И так запала она ему в душу, так заворожило то, что увидел в глубине дерева, что схватил топор, подвернувшийся под руку, и где стоял, принялся резать из этой деревяшки то, что видел в ней.
      - Папка! - позвал он, когда закончил, просидев над деревяшкой не вставая до заката, - гляди! Папка.
      На протянутой руке лежал березовый листок. Точь-в-точь, как с дерева. Крохотные зубчики по краю, рисунок жил с обеих сторон. Нежно и терпеливо выглаженное, отполированное дерево, тонкое, как настоящий листок словно светилось янтарным светом изнутри.
      Тяжелый подзатыльник бросил к земле...
      Отец сурово посмотрел.
      - Я тебе сколько раз говорил, - пророкотал он, заметив в руке топор, - топором летягу не вырубить!
      После чего распоясался и принялся пороть сына. Он говорил, что он плотник и сын его будет плотником, и нечего глупостями заниматься. На то других дурней полно. Закончив, грозно пообещал, что, заметив еще раз за таким безобразием, и вовсе прибьет. Сын с искренней старательностью пообещал, что больше не будет. И больше такими делами не занимался. А отец еще часто повторял, что топором не вырубить летяги. Хотя что он называл летягой, Крын так и не понял.
      Пока Крын предавался воспоминаниям, спутники коротали ночь за неспешным разговором. И разговор то затихал, то вновь вспыхивал, перебирая воспоминания пройденного пути. Так длилась ночь, пока не исчезли звезды на зарешеченном небе, и само оно не стало из темно-синего серым.
      Сверху спустили веревку, и подняли их по одному наверх, где уже ждали плотные ряды молодых, румяных и одинаковых послушников.
      Безмолвно послушники выстроились в два ряда, образуя коридор, по которому и направились спутники навстречу своей судьбе. Послушники действовали столь слаженно, что казались единым целым, монолитом, отбивающим всякое желание сопротивляться. Напротив, хотелось подчиняться этой силе, слиться с ней, выполнять повеления и желания этого бога.
      Так, шагая в ногу, полусотня послушников в белых длинных одеждах, провела их на круглую площадь. Которая вся была заполнена людьми. Сама площадь и вокруг. После немноголюдья земель принцев и Ватаги было как-то непривычно смотреть на эту толпу. Здесь были все. В центре площади возвышалась гора дров и хвороста, которую венчал помост с пятью столбами. Будущий костер окружало двойное кольцо жрецов, старше, чем те молодцеватые послушники, которые привели сюда пленников. За ними колыхались ряды жрецов, очевидно, привыкших к более мирным занятиям. А уже за этим кольцом стояли женщины и дети. Все эти люди были одинаковы до умопомрачения. Они и стояли одинаково с мрачно осуждающей маской на лицах. Даже дети, как и все взрослые, одетые в длинные белые жреческие одежды, смотрели не по-детски серьезно.
      - По-моему, - мрачно заметил Итернир, - кругом многовато зеркал.
      Их подвели к помосту, и молодые послушники разошлись, образуя еще одно, внутреннее, кольцо вокруг площади.
      - Что-то сейчас будет, - жизнерадостно заявил вполголоса Итернир.
      - Молчи, - осек Кан-Тун, - накаркаешь.
      - Точно, - согласился Итернир, - а то, и правда, людям праздник испорчу.
      Вдруг все головы, словно колосья под ветром, повернулись в одну сторону, стройные, идеально ровные ряды разошлись и к помосту вынесли паланкин Великого, сопровождаемый, кроме носильщиков, дюжиной послушников, с дубинами и дюжиной жрецов, среди которых был и Растерри.
      Все люди, кроме тех, что держали дубины наперевес, не отрывая напряженного взгляда от пленников, повернулись к Великому и пали на колени, троекратно склоняя голову к земле.
      - Встаньте, дети мои, - пронесся над толпой сильный и глубокий голос, Великий встал на ноги, но несмотря на малый уже рост, казался на голову выше любого из своего народа, - сегодня мы свершим то, ради чего боги привели нас сюда! Нарушившие волю богов погибнут!
      Все люди общины жадно ловили каждое слово Великого.
      - Возведите их на костер! - приказал Великий, взмахивая рукой.
      Тотчас, словно ниоткуда появилось шестеро послушников, несущих лестницу. Они прислонили ее к помосту и пленников подтолкнули наверх.
      Те поднялись, не сопротивляясь, хотя и без всякой охоты. Правда, Крын наотрез отказался идти, но его подхватили на руки и доставили против желания.
      - Отдайте им все, с чем они пришли на эту землю! - приказал Великий, и голос его с каждой фразой, с каждым вздохом благоговейно внимающих каждому слову людей, становился все сильнее и властней.
      Появилось пятеро жрецов, несущих дорожные мешки и оружие. Поднявшись на помост, они сложили все перед пленниками.
      Никто не мешал поднять оружие, и они сделали это, хотя и преследовало постоянное ощущение подвоха.
      - Этого Великого надо бы в заложники, - предложил Итернир, мы, Ланс с тобой, остальные прикроют. Идет?
      Вооружившись, они встали спина к спине, напряженно глядя на окружавших людей. Итерниру не ответили молчаливо одобряя.
      - Смиритесь и раскайтесь в свой смертный час! - возвестил голос Великого, взвиваясь до недоступной человеку звучности и силы, прощайте!
      Перед помостом появился жрец с факелом.
      - Ага, - кивнул головой Итернир, сжимая меч, - сейчас смиримся!
      И прыгнул с помоста прямо к Великому. Сделав в воздухе эффектное сальто, он упруго приземлился и приставил меч к узкой груди Великого.
      В это самое время Ланс спрыгнув с помоста, появился рядом, одним неуловимым ударом копья заколов послушника, замахнувшегося на Итернира. И встал, тая угрозу для живых.
      - Назад! - закричал Итернир, - всем назад, а то вашему Великому крышка!
      По рядам собравшихся прокатился ропот, метнувшиеся, было, на помощь телохранители откатились назад. Воспользовавшись этим замешательством, успели спуститься вниз и встать рядом с Лансом остальные пленники.
      - Вперед! Дети мои! - призвал вдруг голос Великого, - жизнь смертного достойна исполнения воли богов!!!
      На глазах изумленного Итернира Великий подался всем телом вперед, насаживаясь на меч. Черные глаза его блистали нечеловеческим огнем.
      В тот же миг, словно один человек, вся толпа ринулась на них.
      И было ясно вставшим спина к спине спутникам, что сейчас будет...
      В тесноте нападавшие потеряли стройность рядов, но одинаковые недвижимые маски застывших лиц пугали пуще закованной в сталь фаланги. Без колебаний заработало копье Ланса. Кровь хлынула на белые одежды.
      Крын, широко размахиваясь, своим чудовищным топором отбрасывал по несколько противников сразу. Принц вертелся ужом, успевая достать тонким мечом сердца невозмутимых противников. Ригг, заливаясь слезами, резал ножом человеческую плоть, хотя и стараясь не убивать, не взирая ни на что. Все пятеро встали спина к спине над телом убитого жреца, сражаясь в последний раз.
      - Хрен вам, а не Итернира, - обещал жонглер, уходя от сокрушительных ударов дубин.
      Принц с каждым выдохом направлял меч в цель, а Крын, покряхтывая от натуги, разрубал жрецов вместе с дубинами.
      - Умру, а на костер не пойду! - зарекался Итернир, - заберем с собой этих святош побольше, чтоб не скучно было! Им!!!
      Уже копье Ланса глубоко засело в каком-то жреце, что исступленно обняв руками древко, всадил его в себя так глубоко, чтобы не вынуть, и Ланс пришлось высвободить из ножен свой широкий меч.
      Их окружал уже вал мертвых тел, копошащийся ранеными и сочащийся кровью, но жрецы все прибывали, храня все такое же молчание все с таким же выражением лиц.
      Уходили силы из рук. Не хватало духа. Впечатление было такое, будто они сражались с туманом, сколько ни размахивай руками, он все равно окружает тебя.
      Но все равно они бились и бились не каждый только за себя, а и за того, кто стоял рядом. Вот Итернир принимает на свой меч удар, предназначенный голове принца, а Ригг всаживает нож под ребра замахнувшемуся на Итернира. Вот в молодецком ударе Крын открывает врагу всю правую половину, но противник уже пронзен мечом Кан-Туна. Так сплоченно они не бились, даже когда сражались за обоз с лесом.
      - Не ссилим, одолеют, - крикнул Ригг, чувствуя, что нож выскальзывает из мокрой от крови руки.
      - Прорваться бы надо! - призвал Итернир.
      - Вперед! - звонко скомандовал Кан-Тун, - Смерти нет!!!
      И рванулся сам. Все силы свои вкладывая в этот рывок. Его поддержали Крын, словно бык, отбросивший врагов. Итернир.
      Но, сделав лишь пару шагов, поняли, что это конец. Уже у Крына выбили из рук топор, и лишь каким-то чудом удавалось пока избегать ударов дубин, хотя его богатырские удары превращали маски лиц врагов в кровавую кашу, ломали кости, отбрасывали назад. И спутники уже приготовились к смерти, ожидая лишь того момента, когда волна тел, живых и мертвых захлестнет их, погребая под собой. И та не заставила себя ждать, единым порывом навалились послушники, погребая под белой грудой и своих и чужих...
      Мара...
      Молча надвигалась на них толпа в белых одеждах. И пламенным огнем горели их глаза. Больше не было жизни пятерым людям, ставших спина к спине, не было дальше пути.
      - Стойте! Дети мои! - вдруг пронесся над площадью голос Великого, хотя тело его все так же лежало без признаков жизни.
      И послушно встала волна людей, словно замерло море. В шаге от своих врагов. Тяжело дыша, спутники опустили оружие.
      - Эти грешники сами выбрали свою смерть! - продолжал голос, все набирая силу, - Боги сами покарают их!!! Боги накажут за нарушение их покоя!!!
      И когда смолк голос Великого, отступили прочь люди в белых одеждах. Даже взгляда не уделяя грешникам. Большая часть из них заспешили по каким-то своим делам. Кто-то стал разбирать не зажженный костер. Кто-то, выстроившись почтительной процессией, забрал тело Великого. И все это в полнейшей тишине.
      - Эй! - возмущенно крикнул Итернир, - а убивать нас кто станет?
      Но никто не посмотрел в их сторону.
      - Так мы что же? - удивился Итернир, - живы и свободны? И не подраться? Ну вот, - хлопнул он по плечу Кан-Туна, отчего тот закачался, - а ты боялась! Даже юбка не помялась!
      Ланс молча опустил свое копье. Крын глубоко вздохнул и заткнул за пояс топор.
      Ригг оглядел своих спутников, пятно крови в пыли, толпы безразличных людей, словно непрожитые жизни, словно не умершие смерти, и сел на землю, обхватив голову.
      - Как знать, - сказал Кан-Тун, - может быть, и правда, дальше нас ждет кара богов, и тогда жаль, что нас не убили сегодня.
      Уходили с этой площади с подавленным настроением. Ощущение нереальности происходящего тяготило. Даже Ланс непривычно сутулился. Эта площадь, отказав им в смерти, заставила, пригибая голову, ждать кары богов.
      23
      Прошло около трети дня, когда трава стала не такой густой, как прежде, истаяла в чахлые кустики. Земля пошла трещинами, и понемногу ее сменил голый истресканый камень. Еще десяток шагов и он обрел молочно-белую гладкую поверхность и начал подниматься ступенями вверх.
      - Выходит, - произнес Ригг, глядя на устремленную ввысь Лестницу, - жрецы все-таки ошибались.
      Они прошли еще четверть дня, поднимаясь вверх. Ступени становились все уже, хотя и не увеличивали крутизны подъема. Небо над их головами закрыло большое клубатое облако.
      - Дошли! - радостно воскликнул Крын, - это же!.. Эх!!!
      - Облако, как облако, - пожал плечами Итернир, хотя глаза его растянулись в непрошеной улыбке, - чего дергаться-то.
      - Конец, - облегченно вздохнул Ригг, - успел ли?
      Принц молча поглядел вверх, глаза его загорелись огнем, и он сосредоточенно продолжил подъем.
      - А мы не того? - озадаченно спросил Крын, - не стукнемся?
      - Обо что? - уточнил Итернир.
      - Ну... - смущенно прогудел Крын, - об это... об облако.
      Итернир рассмеялся, потом сказал:
      - Нет, я бывал в горах. Там, где облака опускаются к скалам. Так облака эти - всего лишь туман.
      - А может... - не сдавался Крын, - у вас там какие-то неправильные облака.
      - Сам ты неправильный! - объяснил Итернир, - пойдем! Или вы тоже боитесь об облако голову расшибить?
      Никто не подал виду, что боится, однако в глубине души, Ригг с принцем все же опасались.
      Однако, когда они поднялись повыше, действительно стало заметно, что облако не было твердым. Оно раскинулось над головами косматыми языками тумана, и Лестница исчезала в его глубине.
      Спутники обвязались веревкой, и продолжили подъем. Белые клубы окружили со всех сторон. В густых этих серых сумерках терялось ощущение пространства и времени. Мир казался маленьким и тесным. Все что существовало это человек, на узкой ступени и веревка, охватывающая его и уходящая вверх и вниз.
      Когда вышли из облака, то увидели необычайно глубокое небо. Темно-синее в зените и нежно голубое к горизонту. А спустя еще несколько ступней их лица тронула кровь заходящего солнца, тонущего в пелене облаков.
      Ступени Лестницы стали совсем узкими, и продолжали сужаться. Ланс, шедший впереди, сделал еще несколько шагов и остановился. Ступень, на которой он стоял, сужалась в узкую молочно-белую нить. Такую тонкую, что казалась прозрачной. Она тянулась над пеленой облаков и где-то вдали вновь превращалась в Лестницу. Лучи заходящего солнца играли в перламутровой глубине нити, окрашивая ее в цвета от нежно розового к алому и от утонченности и элегантности линий Лестницы, сужавшейся в нить и вновь поднимающейся вверх, захватывало дух.
      Лестница была чужда этому миру. Недоступна человеку. И слишком материальна для бога.
      - Что там? - спросил Итернир, насладившись панорамой.
      - Нешто не видишь? - удивился Ригг.
      - Вижу, вижу, - утешил его тот, - это я так, для порядка. Ладно, надо бы мне вперед, мне все-таки жонглером бывать приходилось, так что это, видать, по моей части.
      Отступив вниз, удалось пропустить его вперед.
      Он нерешительно ступил на сужающуюся ступень, опасаясь, что тонкий материал Лестницы не выдержит и обломится. Но тот даже не шелохнулся.
      Его обвязали веревкой, которую предполагали протянуть на ту сторону.
      - Только вы привязали бы ее лучше к Лестнице, - посоветовал он.
      Подумав, действительно пропустили веревку под ступенью и привязали к самой Лестнице. Отступив вниз, где ступени были не такими узкими, они с ожиданием и надеждой смотрели на Итернира.
      - Удачи! - пожелал Ригг.
      - С тобой боги! - напутствовал Кан-Тун.
      - Ты это... - замялся Крын, - давай... ты ж вон каковский ловкой.
      Ланс молча кивнул.
      Как и раньше.
      Как и всегда.
      Прежде чем шагнуть вперед, Итернир еще раз посмотрел на Лестницу. Он уже успел убедиться, что даже каленая сталь не оставляет на гладкой поверхности Лестницы и царапины, но столь тонкая нить вызывала заслуженные опасения. Камень давно бы обломился под ним.
      Нить протянулась над пеленой облаков, и казалось, что оступившись, он просто погрузится в мягкую пену. Казалось, что по облакам можно бесстрашно ходить. И, хотя Итернир знал, обманчивость этого впечатления, ощущение не проходило.
      Еще раз вздохнув, и, понадеявшись на крепость веревки, Итернир раскинул руки и шагнул вперед. Нить становилась все тоньше, и он с ужасом ожидал, что та обломится, не выдержав веса, и он полетит вниз. Как не выдержит веревка, и он будет падать до далекой земли.
      Но нить держала. Становясь все тоньше, она даже не прогибалась. Это сильно упрощает дело, подумалось Итерниру. Незыблемость нити под ногами вселила в него уверенность, и он все тверже ставил ногу, все меньше переживая.
      Он успел заметить, что конец пути заметно приблизился, как почувствовал, что ногу ставить все больнее. Нить стала столь тонка, что резала ступню даже сквозь толстую кожу подметки. Итернир поморщился, но, решив терпеть, шел вперед.
      А боль все усиливалась. Казалось, что он идет по лезвию ножа. Который становится все острее и острее. Стопа не желала становиться на нить, но и стоять на одной ноге было невозможно.
      При очередном шаге показалось, что он почувствовал кожей нить под ногами. От неожиданности потерял равновесие, замахал руками, пытаясь вернуть все назад, завалился набок и рухнул вниз.
      Мигом забылось, что он надежно привязан. Сердце прыгнуло в пятки, и, затаив дыхание, смотрел, как приближается туман облаков, превращаясь из мягкой перины в косматые полосы. А полет все длился и длился. Целую вечность он летел сквозь облака. Даже не чувствовал ветра, бьющего в лицо. Краем ускользающего сознания он ухватил меркнущий свет в глазах.
      Сильный рывок, чуть не разорвавший пополам, вернул к жизни. Осознав способность видеть, он понял, что висит прямо под пеленой облаков, сильно раскачиваясь. Висит на тоненькой веревке, впившейся в бока.
      В стороне утыкалась в пелену облаков лестница, а внизу расстилалась земля. Она казалась огромной. Поля, реки, зелень лесов, ничтожность городов. Все было далеким и нереальным. Края горизонта терялись вдали, лишь солнце виделось непривычно большим.
      Но самым необычным было то, что он висел под самым брюхом облаков и совершенно один.
      Один посреди неба.
      Смесь странных чувств охватила его. Хотелось плакать и смеяться. Хотелось взмахнуть руками и взмыть в небо. Хотелось быть богом. И хотелось сжаться в маленький комочек, полный страха и собственной ничтожности.
      Нерешительный рывок веревки вывел из этого странного состояния. Немного погодя, спутники вытянули его наверх, но он все еще видел перед собой далекие горизонты.