Путь начинался с Урала

      Боец предельно четко изложил свою задачу, назвал ориентиры, сигналы атаки, номер танка, вслед за которым он должен продвигаться, а в случае надобности сесть на его броню.
      - Молодец!
      Мы с командиром батальона переходили от окопа к окопу, от бойца к бойцу. В основном инженерные работы были выполнены неплохо. Однако на отдельных участках ходы сообщения оказались неглубокими.
      - Надо глубже зарываться в землю, приучить людей к этому, - посоветовал я капитану и поинтересовался, сколько дней батальон занимается в этом районе.
      - Третий.
      - Пора уж по-настоящему оборону оборудовать, - сказал я комбату. - Если такие темпы будут в бою, потерь не оберешься. Надо учиться и наступать, и обороняться.
      В разговор вступил командир второго танкового батальона капитан В. А. Федоров. Он доложил, чем занимается одна из рот автоматчиков, приданных его батальону, показал, где расположились танкисты.
      - Аппарели отрыли?
      - Так точно, - доложил капитан.
      Я взглянул на часы. Скоро учебная атака. С наблюдательного пункта хорошо просматривалась местность. Поле, местами заросшее кустарником, было изрыто окопами, траншеями.
      Раздался мощный гул танковых двигателей. По замыслу, артиллерийская подготовка уже проведена. Боевые машины вышли из леса и устремились вперед. Как только они прошли траншею, из нее проворно начали выскакивать автоматчики, пулеметчики, расчеты противотанковых ружей, или, как их называли, петеэровцы. Прокатилось дружное ура.
      Начало хорошее. Прижимаясь к танкам, пехотинцы открыли огонь из всех видов оружия. Но постепенно расстояние между автоматчиками и танками начало увеличиваться. Через минуту-другую этот разрыв составил более двухсот метров. В бою - гиблое дело. Противник немедленно отсечет пехоту, вмиг расправится с танками. Так не пойдет.
      Командир второго танкового батальона, стоявший возле меня, ликует:
      - Вот так скорость, молодцы танкисты!
      Я приказал приостановить атаку. Капитан Федоров недоуменно смотрит на меня, разводит руками: мол, не вижу причины. Но, заметив мой суровый взгляд, бросается к радисту. Что-то кричит ему в ухо, прикрытое шлемофоном.
      Танки, словно нехотя, останавливаются.
      - Товарищ Голубев, догадываетесь, почему я приостановил атаку? - обратился я к командиру батальона автоматчиков.
      - Понятно, товарищ подполковник, только тут мы ни при чем. Танкистов винить надо. Разве за ними поспеешь, рванулись, как ошалелые.
      - Совершенно верно, атаковать врага надо на высоких скоростях, но не отрываться от пехоты. Иначе успеха не добьешься.
      Припомнил, как во время боя в 1942 году на Северском Донце одна из наших танковых рот вот так же, на высоких скоростях, устремилась в контратаку, а пехота отстала. Немцы, конечно, этим воспользовались. Об этом я и рассказал командиру роты и предупредил, что риск в бою должен быть осмысленным, глубоко продуманным.
      Повторная атака прошла более удачно. На этот раз пехотинцы вплотную бежали вслед за танками, на ходу вели прицельный огонь.
      - Оборона прорвана, противник поспешно отходит. Ваши дальнейшие действия? - спросил я у командира батальона автоматчиков.
      Капитан Голубев подошел к радиостанции и отдал приказ: посадить пехоту на танки и преследовать противника.
      С первой встречи мне понравился комбат своей собранностью, умением самостоятельно принять решение. Он был подтянут, не по годам строг. Позже я узнал подробно его биографию. Родом из Сибири, перед началом войны окончил военное училище, в первых боях показал себя смелым командиром.
      Челябинцы оказались на редкость трудолюбивыми, смекалистыми, они настойчиво изучали оружие и технику, осваивали приемы ведения боя. На стрельбище и полигоне ни днем ни ночью не утихали выстрелы, на учебных полях круглосуточно рокотали танковые двигатели. Люди готовились к боям серьезно, всесторонне.
      Как-то среди ночи я возвратился с полевого занятия, зашел в штабную землянку. Кременецкий, склонившись над картой, наносил обстановку предстоящих учений. Я подсел к начальнику штаба, еще раз поинтересовался, как у нас укомплектованы отдельные роты, батареи и взводы.
      Было далеко за полночь. Неожиданно в сопровождении командира корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Г. С. Родина в землянку вошел командующий 4-й танковой армией генерал-лейтенант танковых войск В, М. Баданов. Я доложил, что все подразделения после учебных занятий возвратились в расположение бригады и личный состав отдыхает. Командарм внимательно меня выслушал, затем приказал:
      - Поднять бригаду по тревоге!
      Через несколько минут мощный рокот двигателей взорвал ночную тишину. В колонну начали вытягиваться танки, автомашины, груженные боеприпасами, продовольствием, обмундированием, загрохотали походные кухни.
      В колонне автоматчиков бойцы тихо переговаривались. До меня донесся густой бас:
      - Ясно, что выступаем на фронт, зря бы не подняли всю бригаду.
      Но прогноз автоматчика не оправдался. Командующий армией решил проверить боевую готовность бригады. Нам было приказано провести учения с боевой стрельбой. На учения привлекался батальон автоматчиков, усиленный танковой ротой, артиллерийская батарея и саперный взвод. Начало учений в 12.00.
      Утро застало меня на наблюдательном пункте. В короткие сроки была создана мишенная обстановка, дооборудованы позиции пехотинцев, артиллеристов, минометчиков, танкистов. Люди зарылись в землю.
      Закончены последние приготовления, до личного состава доведена поставленная задача, предусмотрены меры безопасности, организовано взаимодействие, техника тщательно замаскирована. Даже с небольшого расстояния нельзя обнаружить расположение огневых позиций танкистов, артиллеристов, наличие боевой техники, очертание переднего края. Постарались и командиры, и бойцы. Здорово потрудились, молодцы! На душе у меня радостно.
      Часы показывали без двадцати двенадцать. Стояла духота, нестерпимо палило июльское солнце. Было тихо-тихо. Изредка налетал легкий ветерок, шелестел листвой молодых берез, выстроившихся в ряд возле нашего наблюдательного пункта. Я присел на бруствер. Закурил.
      - Машины! - доложил штабной офицер.
      На опушке леса появились виллисы, окутанные густой пылью. На высокой скорости они двигались в сторону наблюдательного пункта. Из первой машины вышел командарм. Я поспешил к нему навстречу. Генерал В. М. Баданов, как всегда, был в хорошем настроении. Он тепло поздоровался, спокойно выслушал доклад и прильнул к стереотрубе.
      - Начинайте, - сказал командарм.
      В воздухе повисла красная ракета. Почти в ту же секунду грянули артиллерийские выстрелы, из-за укрытий вышли танки и, выбрасывая снопы огня, рванулись вперед.
      Поднялись пехотинцы. Бойцы, прижимаясь к танкам, проворно побежали по полю. Ура, ура! - неслось отовсюду. Дружный огонь достиг наивысшей плотности.
      - Приятное зрелище, - не сдержался генерал Баданов. - Молодцы, челябинцы!
      Рядом со мной стоял командир корпуса генерал-лейтенант Г. С. Родин. Я взглянул на него. Он мне казался всегда суровым, а тут его словно подменили. На лице - широкая улыбка. Вдруг он оборачивается ко мне:
      - Ну что ж, атаковали неплохо. Но, как говорится, цыплят по осени считают.
      Намек понятен. Меня неожиданно озноб прошиб: а вдруг не все мишени будут поражены?
      Скоро выяснилось: и стреляли вполне прилично. Учения закончились. Я приглашаю генералов отобедать.
      - Спасибо за приглашение, - пожимая мне руку, сказал командующий. - Но мы спешим. До встречи на фронте...
      На траве вокруг походных кухонь расселись бойцы, сержанты, офицеры. Люди с аппетитом опустошали котелки и миски.
      Едем на фронт
      У входа в палатку сидит ординарец Собко. На лице радость: получил наконец письмо от жены. Боец делится своими переживаниями.
      - Трудно им без меня. Но что поделаешь? Теперь всем нелегко.
      - Принеси-ка водички.
      Собко принес ведро с холодной водой, зачерпнул кружку.
      - Спасибо, я сам.
      После дневной духоты было приятно освежиться. Я прилег на кровать, сбитую наспех из сосновых досок, потянулся к свежим газетам. В центре внимания прессы - события на Курской дуге. Немецкое наступление на северном фасе дуги захлебнулось. Развернувшееся здесь 12 июля ожесточенное сражение характеризовалось теперь разнообразием боевых действий: на одних направлениях наши войска вели наступление, одновременно отражая контратаки противника, на других - сдерживали натиск в тяжелых оборонительных боях, на третьих - шли упорные встречные бои.
      Наметился перелом и в действиях на южном участке - в районе Белгорода. Обескровленные и измотанные гитлеровские войска переходили к обороне. Газеты сообщали об упорных боях не только на земле, но и в воздухе. Радостно было читать такие сводки. Мы понимали: Гитлер бросил к Курску свои отборные войска, возлагая на них большую надежду, ввел в действие новые танки со звериными названиями тигр и пантера. Но на орловском направлении им удалось вклиниться в нашу оборону лишь на 10-12 километров, а на белгородском - до 35 километров. Дальше - сил не хватило. Выдохся враг. И вот теперь наши войска сами перешли в контрнаступление. Как было не радоваться такому сообщению! Инициатива полностью переходила в руки советского командования.
      Не успел как следует посмотреть газеты, как ординарец протянул мне телефонограмму. Вызывали в штаб корпуса.
      Было где-то за полночь. По дорожке, усыпанной песком, направляюсь к штабу. Что бы могло быть? - думаю.
      В кабинете командира корпуса уже собрались офицеры. В углу на краешек стула присел командир 197-й Свердловской танковой бригады полковник Я. И. Троценко, рядом примостился командир 243-й Пермской танковой бригады подполковник В. И. Приходько. Вижу здесь и командира 30-й мотострелковой бригады полковника М. С. Смирнова, других командиров частей и подразделений. На длинном столе разложена большая карта, над которой склонились командир корпуса Г. С. Родин и начальник штаба полковник Б. Р. Еремеев.
      Генерал Родин, оторвавшись от карты, оглядел собравшихся.
      - Теперь, кажется, все. Пора начинать.
      Он сообщил решение Ставки Верховного Главнокомандования: 30-му Добровольческому танковому корпусу передислоцироваться к линии фронта.
      - В вашем распоряжении, - продолжил генерал, - имеется не более двух Суток. Времени, как видите, немного, но подготовиться к передислокации надо тщательно, всесторонне. В целях экономии моторесурсов марш предполагается комбинированный: танки и другие боевые машины отправляются железной дорогой, мотопехота, управление и тылы пойдут своим ходом.
      Выступивший затем начальник штаба Еремеев назвал район, куда мы должны перебазироваться, - лес восточнее Козельска. Туда от Кубинки примерно 300-350 километров. Борис Романович указал пункты, через которые пройдут бригады, и мы нанесли нужные знаки на топографические карты, которыми нас снабдили. Еремеев указывает сроки готовности для каждой бригады, дату прибытия к новому месту.
      Совещание в штабе затянулось почти до утра. Когда мы вышли на улицу, небо было затянуто тучами, моросил мелкий дождь. На небольшой высоте в сторону фронта прошли краснозвездные бомбардировщики.
      В штабе бригады я застал подполковника Богомолова.
      - Михаил Георгиевич, я уже в курсе дела, - опередил он меня. Информировал начальник политотдела корпуса полковник Шелунов.
      Вскоре в штаб прибыли Кременецкий, его заместитель капитан Пшеничнер, начальники служб, офицеры политотдела.
      На карты легли пунктиры, условные обозначения, цветным карандашом был нанесен маршрут движения. Штаб бригады составил план мероприятий, связанных с передислокацией.
      Сбор всего офицерского состава назначили на девять часов утра. Шел дождь, и пришлось собраться в летнем клубе: небольшой навес предохранял от разразившегося ливня.
      Все было решено за каких-нибудь полтора-два часа. Начальниками эшелонов были назначены мой заместитель - подполковник В. И. Панфилов и командир первого танкового батальона майор А. А. Степанов, колонну автотранспорта я взял под свое начало.
      В полдень ко мне подбежала встревоженная чем-то военврач из медсанвзвода Д. Е. Гриценко. До недавнего времени она работала в одной из больниц Челябинска. На призыв обкома партии Дора Ефимовна откликнулась одной из первых. Так она оказалась в нашей бригаде.
      Увидев взволнованную женщину, я забеспокоился:
      - Что случилось?
      - Больные услыхали о том, что выезжаем на фронт, и разбежались по подразделениям, - с тревогой сообщила она.
      Я пытался успокоить врача.
      - Как же так? Они ведь находились на лечении, у одного даже температура...
      - Возвратим всех в санчасть, - пообещал я ей.
      Перед обедом весь личный состав бригады был выстроен на плацу. Вынесли боевое Знамя. Начальник политотдела Богомолов обратился с призывом к воинам-челябинцам - бить врага беспощадно, сражаться до последней капли крови, до последнего дыхания.
      На трибуне старший лейтенант Николай Чередниченко. Он говорит о той высокой чести, которой удостоились челябинцы, призывает товарищей по оружию в жарких схватках с врагом оправдать доверие Родины, смело сражаться с ненавистными захватчиками.
      Вдохновляющую речь произнес парторг первой танковой роты Кружилин. Он сказал:
      - Родина пылает в огне. Враг еще топчет нашу священную землю. Стоны и страдания советских людей на оккупированной земле болью отзываются в наших сердцах. Мы спешим к вам, дорогие советские братья и сестры. Мы очистим нашу землю от врагов.
      Выступали бойцы, сержанты, офицеры. Они клялись быть верными военной присяге, заверяли, что наказ земляков выполнят с честью.
      Казалось, не так уж сложно совершить марш. Но мы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами: в назначенное время нам не подали железнодорожный состав. Люди начали нервничать, кто-то в темноте зло ругался.
      К двенадцати часам ночи все уладилось. Соблюдая светомаскировку, на железнодорожные платформы начали въезжать танки. Механики-водители умело орудовали рычагами управления. Четкие команды отдавали командиры экипажей.
      На платформах вскоре оказались все боевые машины. Без суеты и шума танкисты крепили боевую технику. Погрузили продовольствие, боеприпасы. Подцепили вагоны, в которых разместились экипажи. А дождь по прежнему не утихал. Ярко сверкали молнии, на миг освещая мокрые лица воинов.
      Я остановился возле экипажа лейтенанта Ивана Пупкова.
      - Порядок, - вытирая руки о мокрый комбинезон, доложил офицер. - Закрепили что надо. Теперь хоть до Берлина.
      - До Берлина в эшелоне не поедем, а воевать там наверняка придется.
      - Что ж, спасибо на добром слове, товарищ комбриг, - сказал Пупков. Будем стараться.
      Подполковник Панфилов докладывает о готовности эшелона к отправке. Жму ему на прощание руку, желаю удачи в пути.
      - Все будет хорошо, - заверяет он.
      Той же ночью мы проводили и второй эшелон.
      В темноте трудно разобрать лица танкистов, сбившихся у дверей вагонов. Они что-то кричат, на прощание машут пилотками, шлемофонами, фуражками. Взвизгнул паровозный гудок, и состав медленно растворился в ночи.
      А я все еще стою на погрузочной площадке, охваченный волнением. Стою и думаю, как эти люди поведут себя в бою...
      Подполковник Богомолов дотронулся до плеча:
      - Поехали, Михаил Георгиевич. Нас ждут.
      Начальник штаба Кременецкий за наше отсутствие успел выстроить автоколонну, проинструктировать водителей, старших машин. На рассвете тронулись в путь.
      Красива русская земля! Но любоваться природой было некогда. Вскоре свернули на лесную дорогу, и тут начались мытарства. Дорога раскисла, машины буксовали, застревали в грязи. Темп марша упал. Временами буквально на руках приходилось выносить машины.
      Размытые ливнем дороги крепко потрепали нам нервы. И все-таки мы вовремя прибыли в указанный район. Я осмотрел место, где должны рассредоточиться подразделения бригады. Лес еще хранил следы артиллерийских обстрелов и бомбежек: стволы деревьев иссечены осколками, многие ветви срезаны, словно ударом секача. Над нами пролетали краснозвездные самолеты. Они шли к линии фронта, который теперь совсем близко. Там происходили жаркие схватки.
      Не теряя времени, мы с майором Хохловым поехали на станцию Сухиничи место выгрузки танков. Было темно, сыро и зябко.
      По пути раза два застревали, пришлось плечом подталкивать виллис. На станцию приехали часов в девять утра. Отряхнули с обмундирования грязь, на ходу привели себя в порядок. Обратились к начальнику станции, чтобы узнать, где наши эшелоны. Тот недоверчиво окинул нас взглядом:
      - Кто вы такие?
      Пришлось предъявить удостоверения. Возвращая документы, начальник станции сказал:
      - Ваш эшелон прибудет через час, товарищи офицеры, - и потянулся рукой к телефонам. Мы поняли: разговор окончен.
      Попытались разыскать командира Свердловской бригады, которая уже разгружалась, но сделать это было не так-то легко. Туда-сюда сновали танки, машины, в упряжке рвались лошади, понукаемые ездовыми: на фронт прибывало все новое и новое пополнение.
      На противоположной стороне железнодорожной станции шла погрузка раненых. Кто-то стонал, кого-то громко отчитывали санитары. Словом, станция бурлила тревожной прифронтовой жизнью.
      Наш эшелон прибыл с опозданием на два часа. Подполковник Панфилов, заметив меня и Хохлова, бегом направился к нам.
      - Как доехали? - был мой первый вопрос.
      - Отставших и жертв нет. Все хорошо, - доложил Панфилов.
      Началась выгрузка. Танки с платформы уходили в лес. Дождь немного утих, ветер разогнал тучи, и небо слегка прояснилось.
      - Воздух! - неожиданно крикнул кто-то из бойцов.
      И тут до слуха донесся гул юнкерсов. Ударили зенитные орудия, и белые облачка разрывов рассыпались по небу. Ныряя в тучах, бомбардировщики шли на небольшой высоте. Скоро они перестроились в змейку. Сейчас наверняка начнут бомбить. Я плюхнулся в окоп, залитый водой, и тотчас рядом разорвалась бомба. Фашисты с яростью бомбили станцию. В упор ударили зенитные пулеметы. Загорелся один, второй самолет. Оставляя огненно-черный след дыма, они упали где-то в лесу.
      Нам повезло: личный состав танковых экипажей не пострадал, если не считать трех человек легко раненных. А вот другие части имели потери в технике. Несколько бомб угодило и в эшелон раненых. Загорелись цистерны с горючим, пристанционные постройки. Добровольцы бросились тушить пожар...
      Второй эшелон прибыл также без потерь. И вот танки рассредоточились по опушке леса. Без промедления начались тяжелые земляные работы: каждому экипажу предстояло отрыть укрытия и для танка, и для себя. И хотя мы знали, что простоим тут недолго и враг сюда уже не сможет проникнуть, существовал неписаный закон войны: остановился хоть на час - рой окоп, готовь укрытие для техники. Кто пренебрегал этим законом - расплачивался кровью.
      В короткие часы передышки агитаторы проводили беседы, изучали с воинами памятки, помогали усваивать то или иное положение Боевого устава.
      Подполковник Богомолов побывал почти во всех экипажах. Он умел вызвать воинов на откровенный разговор, вселить уверенность в успехе. Его примеру следовали майор Н. К. Онищук, старший лейтенант Чередниченко и другие офицеры политотдела.
      По инициативе Богомолова был проведен семинар с агитаторами. Я выступил с докладом, в котором рассказал о роли агитаторов по мобилизации личного состава на успешное выполнение приказа командования. Участникам семинара были розданы бланки листков-молний, вручены различные памятки.
      Мы с Богомоловым направились по подразделениям. В тени густых деревьев группа воинов. Подходим. Оказывается, идет партийное собрание первого батальона. Докладчик - замполит батальона капитан Кочерга. Повестка дня личный пример коммунистов в бою. Немногословны были танкисты. Их выступления сводились к одному: место коммуниста в бою - впереди. Тепло и просто поговорил с коммунистами Богомолов. На собрании выступил и я.
      Идем дальше. В небольшом овраге огневую позицию занял экипаж лейтенанта Павла Бучковского. Танкисты выполнили большой объем работы, расчистили сектор обстрела. Мы подошли к ним, когда они беседовали. В руках у лейтенанта была Памятка танкисту. В ней давалось краткое описание танков тигр, пантера, самоходного орудия фердинанд - новых немецких машин, появившихся во время боев на Курской дуге.
      Лейтенант поспешил нам навстречу.
      - Вольно, продолжайте, товарищи.
      - Так вот я повторяю, немецкий танк Т-VI - тяжелая машина, - продолжал командир экипажа. - Лобовая броня - сто миллиметров, калибр пушки восемьдесят восемь миллиметров, вес - шестьдесят тонн, а мотор всего лишь шестьсот лошадиных сил.
      - Для такой махины это ничто! - отозвался механик-водитель Агапов. - О какой же маневренности может идти речь?
      - Об этом и я толкую, - подхватил лейтенант. - Пока фриц развернется, мы его и подобьем. - Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку: - Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?
      - Вот оно, уязвимое место! - воскликнул башенный стрелок М. Г. Фролов. Пока он повернет башню, я его раз...
      - ...И мимо, - сострил радист-заряжающий В. И. Русанов.
      Все засмеялись.
      - Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, - запальчиво возразил башенный стрелок.
      - Верим, верим, - поддержал я Фролова.
      Танкисты рвались в бой, хотели скорее прийти на помощь тем, кто сражался с фашистами. Я разделял чувства однополчан. А на душе было неспокойно: ведь жесточайшая битва шла на земле, где я родился и вырос. В каких-нибудь тридцати километрах отсюда находилась родная деревня. Я знал, что односельчане пережили ужасы фашистской оккупации. Но живы ли родные? И если живы, то как им там сейчас, в непосредственной близости от фронта? Хотелось скорее получить боевую задачу и гнать, гнать фашистов с советской земли, из моего родного края. Грусть по дому щемила сердце.
      Задумавшись о доме, я не заметил, как к штабному автобусу подошел командир корпуса генерал Г. С. Родин. Он протянул мне руку:
      - Здравствуй, Фомичев. - И, окинув меня взглядом, тут же спросил: - Не захворал ли?
      - Да нет, товарищ генерал, не жалуюсь.
      Генерал хитро подмигнул:
      - По дому заскучал? - И, сделав паузу, добавил: - Ничего, Фомичев, изгоним врага с родной земли - и тогда поедем к родным и друзьям.
      - И я так думаю, товарищ генерал. Только больно сознавать, что враги топчут родные края. Эти места с детства близки моему сердцу.
      Комкор удивленно спросил:
      - Уж не родина ли это твоя?
      - Возле города Белева, точнее, в семи километрах от него - деревня Слобода. Там родные мои, не знаю, живы ли.
      Генерал Родин присел на ящик из-под снарядов и, положив руку мне на плечо, сказал:
      - Выходит, мы земляки. Я ведь с Орловщины... Ладно, сегодня же поедешь домой. Завтра будет поздно.
      - Товарищ генерал, - робко начал я, - в самом деле можно?
      - Поезжай, поезжай. Только в двадцать ноль-ноль быть в бригаде. Добро?
      Я рванулся с места:
      - Дорошевский! Виктор, машину скорее!
      Шофер растерянно смотрит на меня:
      - Случилось что-то?
      - Полный вперед! - крикнул я.
      Виллис, петляя среди сосен, помчался в сторону Белева.
      В родных краях
      Разбитая дорога была запружена войсками. В сторону фронта тянулись груженые студебеккеры, туда-сюда сновали юркие полуторки, шла матушка-пехота, втаптывая в грязь колосья ржи.
      Ярко светило солнце, и его лучи согревали напоенную дождями землю. Наш виллис обогнал группу раненых и проворно взобрался на косогор. Рядом колосились густые хлеба, среди которых виднелись черные полоски - следы танковых гусениц.
      Город Белев остался в стороне. Мне не терпелось туда завернуть, но время не позволяло. Машина рвалась вперед. Перед глазами открылось ровное, приглаженное поле. Стояла сенокосная пора, и я вскоре увидел у Гурового оврага косарей.
      Водитель свернул с дороги, и мы поехали напрямик. Женщины перестали косить и пристально смотрели на нас.
      Я тоже пригляделся.
      - Тетя Анна?
      Женщина несмело пошла мне навстречу.
      - Никак Миша, сын дяди Егора?
      - Он самый.
      Я хорошо знал Анну Семину, ее сына Сергея - моего однокашника. Мы вместе с ним ходили в школу, дружили.
      - Как Сережа?
      Тетя Анна в плач. Из ее сбивчивого рассказа я узнал, что Сергей погиб в боях за Родину. Как мог пытался я смягчить горе этой одинокой женщины, обещая, что отомщу за жизнь друга.
      - А как мой отец?
      Женщина вытерла глаза, успокоилась.
      - Вон дядя Егор косит сено, - показала в сторону рукой.
      ...Из-под густых бровей на меня настороженно смотрели глаза отца.
      - Не узнаешь, что ли?
      - Нет, не признаю вас, товарищ начальник. Никак комендант?
      - Батя, что же ты сына не узнаешь?
      - Миша, ты? - И отец со слезами бросился ко мне.
      На отшибе - родной дом. Во дворе расположились наши воины. Мы зашли в летнюю кухню. Отец засуетился:
      - Чем же тебя угостить?
      Он откуда-то извлек кучу сухарей, покрытых плесенью, принес кринку молока.
      Я выложил на столик несколько консервных банок. Собрались односельчане, расселись - кто на полу, кто на деревянных чурках. Разговорились. Память начала воскрешать детство, юность, те далекие и близкие годы.
      ...Деревня Слобода. Двадцать восемь домов раскинулись на косогоре неровными рядами. Перед окнами нашего дома протекает небольшая речушка, куда я часто летом бегал ловить рыбу.
      Семья наша жила впроголодь. С утра до поздней ночи родители гнули спину на богатеев, таких, как братья Бобринские. А в доме иногда и хлеба не было.
      Мать не помню - она умерла рано. Однажды отец - Георгий Кириллович вручил мне карандаш и тетрадь.
      - Пора в школу, Миша. Может, из тебя толк выйдет.
      Начальная школа располагалась в соседнем селе Березово. И вот я, полуодетый, в холодные осенние дни месил грязь.
      Окончил четыре класса, а дальше учиться не мог: школа-семилетка находилась в Белеве, да и надо было зарабатывать на хлеб. Старшие братья - Петр и Никифор - служили в армии. Мне, кормильцу, доставалось крепко.
      После Октябрьской революции получили надел.
      - Теперь будем трудиться на своей земле! - торжествовал отец.
      Я косил сено и рожь, пахал и бороновал землю, заготовлял на зиму дрова. Батя нередко говорил:
      - У тебя, Миша, хозяйская жилка. Толк из тебя будет. Земля любит работящие руки.
      Но вскоре я покинул родную деревню и ушел в Белев. Два с половиной года проработал в совхозе Союзплодоовощ. Таскал на себе двухпудовые ящики с картошкой, мешки с капустой, убирал зерновые, свеклу, морковь. Копал ямы для хранения овощей. Трудился на других подсобных работах.
      Помнится, однажды в совхоз пригнали первый колесный трактор. Видимо-невидимо собралось народу. И мне захотелось посмотреть. А потом я был приставлен помощником к трактористу - подносил воду, горючее, чистил мотор. Так определилась моя будущая специальность.
      Потом - самостоятельная работа на тракторе. То были годы коллективизации. Кулаки не раз и мне угрожали. Но трактор я не бросил, честно трудился в совхозе.
      В 1933 году вступил в комсомол, а осенью того же года был призван в ряды Красной Армии. Меня определили курсантом полковой школы. Тогда впервые я увидел бронированные гусеничные машины.
      - Это наши советские танки, - пояснил нам командир. - Будете осваивать эту боевую технику.
      Мы занимались старательно. Изучали устройство танка, обретали навыки его вождения, учились метко поражать цели из пушки и пулемета. А вечерами до хрипоты спорили по многим вопросам тактики. Вели речь и о маневре, и о ведении наступательного боя, и об искусстве побеждать.
      Как-то в мае 1934 года меня вызвал начальник полковой школы. Еще с порога услышал:
      - Повезло тебе, Фомичев! Поедешь в училище на командира учиться.
      А мне не верилось. Неужели мне, парню из бедной крестьянской семьи, предоставляется такая возможность? И правда, нас, нескольких человек, стали готовить в училище. Преподавали русский язык и математику, физику и химию в объеме неполной средней школы. Через четыре месяца я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в Орловское бронетанковое училище имени М. В. Фрунзе.
      В 1937 году после окончания училища я приехал в родную деревню Слобода. В глаза бросились перемены. Земляки стали лучше одеваться, питаться. Достаток пришел и в наш дом: на заработанные трудодни отец получил много хлеба, овощей, денег.
      Потом учеба в Академии бронетанковых и механизированных войск. Накануне войны получил назначение в один из городов Украины, а вскоре пришлось выдержать испытание огнем.
      ...За стаканом чаю о многом вспоминали. Земляки поведали страшную историю о том, как фашисты издевались над нашими советскими людьми, как глумились и над моим отцом.
      - Отомстим врагам за все, - прощаясь с земляками, заверил я их.
      На обратном пути мы попали под бомбежку. К счастью, все обошлось благополучно.
      Медленно угасал день. Солнце спряталось за верхушки сосен. Со стороны запада по-прежнему доносился гул боя, яркое зарево осветило черное небо.
      Вечером меня вызвали в штаб корпуса.
      Боевое крещение
      Штаб 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса располагался в деревне Сосенки. Я вошел в штабную землянку. И когда только саперы успели соорудить такую махину? Землянка была покрыта бревнами в несколько накатов. В ней было просторно, уютно. При свете коптилки офицеры штаба отрабатывали карты.
      - Присаживайся, Фомичев, - пригласил меня полковник Б. Р. Еремеев. Давай-ка уточним, где расположились челябинцы. Нам надо знать конкретно, где танковые батальоны, где батальон автоматчиков, артиллерия, тылы.
      Красным карандашом я обвел на карте пункты сосредоточения, огневые позиции.
      Сзади раздались чьи-то шаги. Я оглянулся. В землянку вошел генерал Г. С. Родин.
      - Ну что, повидался с родными? Вот и хорошо. Теперь будем воевать, улыбаясь, сказал он.
      В штабную землянку пришли командиры соединений и частей. Началось деловое совещание. Генерал Г. С. Родин сообщил: