Больше чем блондинка

      – Конечно! Этот мальчик – просто чудо, к нему записываются за месяц, но сошлитесь на меня, и он обслужит вас вне очереди.
      Исполняя функцию живого зажима, я могла наблюдать за тем, что происходит в салоне. Возможно, Ришар не в курсе, что на банкетке сидят четырнадцать человек, но я-то все вижу! Мы с Патриком незаметно переглянулись. Едва начав работать, мой друг прослыл лучшим специалистом по укладке: посетительницы справлялись о нем каждый день. Младшим стилистам самостоятельно делать укладку не полагается, но, видя, какой популярностью пользуется парень, Жан-Люк сделал исключение. Сегодня Патрик нервничает. Ясно, у него тоже цейтнот.
      – Это не салон, а конвейер какой-то, – пожаловалась проходящему мимо Жан-Люку одна из посетительниц. Маэстро медленно, будто нехотя обернулся и разгневанно взглянул на даму.
      – Мадам, – с бесконечным достоинством начал он, – это не фабрика. Здесь работают художники, которые создают красоту.
      Жан-Люк окликнул одну из румынок. В салоне их человек десять: они делают маникюр, педикюр и дизайн бровей. Сегодняшняя преподавала химию в Бухарестском университете, но по первому зову маэстро бросила все и примчалась в Нью-Йорк.
      – Пожалуйста, сделайте мадам маникюр за счет салона.
      – Ой, Жан-Люк, как мило! Мерси, мерси! – радовалась дама, кокетливо убирая со лба влажную прядь.
      Ассистируя Ришару, я украдкой следила за Фейт Хоником. Ее рабочее место как раз за Ришаром: свой столик на колесиках, персональная банкетка для клиентов. Я частенько следила за Фейт. Она казалась островком невозмутимости и спокойствия в бешеном море «Жан-Люка». Цейтнотов для нее не существовало: Фейт работала с бешеной скоростью и никогда не нервничала. Как же ей это удается? В «Жан-Люке» ходили разные слухи. Может, она занимается йогой, проповедует созерцание, как буддисты, или валиум принимает? Со временем я разгадала секрет ей непоколебимого спокойствия: Фейт сосредоточена только на работе. Другие стилисты и колористы то и дело стреляют глазами по салону, стараясь привлечь внимание звезды или очередной подружки известного политика. Для Фейт существовали только те, кто сидел в ее кресле. В результате никаких ошибок и неизменно превосходный результат. Глядя на нее, я вспоминала маму.
      Фейт не сводила глаз с длинных каштановых прядей сидящей у нее девушки. Действия доведены до автоматизма, стопроцентная концентрация внимания: ни дать ни взять машина.
      Ришар – совсем другое дело. Таймер миссис Эн сработал пять минут назад, а он до сих пор ничего не заметил. Вместо этого чирикает с миссис Эл: оказывается, у них один и тот же инструктор по фитнесу.
      – Дункан – самый лучший! – потряхивая платиновым хвостом, верещал Ришар. – Сколько вы с ним качаете пресс?
      – По часу ежедневно, – простонала миссис Эл, – зато живот потом идеально плоский. В конце тренировки он делает такой массаж, что каждый позвонок…
      – Ришар, можно вас на минуточку? – робко позвала миссис Эн.
      – Что, милая?
      – Я… это… кажется, у меня таймер сработал.
      – Не может быть!
      – Простите, но я абсолютно уверена, что…
      Ришар наконец удосужился взглянуть на миссис Эн. Гель явно передержали. Волосы у миссис Эн будут на пару тонов темнее, чем ей бы хотелось. Тонкие ноздри Ришара нервно затрепетали.
      – Джорджия, – елейным голоском позвал старший колорист, – будь любезна, смой с миссис Эн краску, а потом на пару секунд нанеси золотой гель с блеском.
      – Но, Ришар… – Миссис Эн многозначительно постучала по инкрустированному бриллиантами хронометру. – Я, знаете ли, спешу!
      – Доверьтесь мне, милая, – ослепительно улыбнулся колорист. – Результат вам понравится, обещаю! – Вырвав локон миссис Эл, он подтолкнул меня к раковине. По опыту знаю: чем добрее Ришар с клиентами, тем стервознее с персоналом, в данном случае со мной. Стараясь не дышать, я шагнула к миссис Эн. Как бы сейчас повела себя Фейт Хоником?
      Накинув на шею клиентки свежее полотенце, я стала быстро смывать темнеющий гель.
      – Все в порядке? – спросила миссис Эн.
      Глядя на нее сверху вниз, я заметила, как напряглось разглаженное подтяжками лицо.
      – Да, конечно, – с фальшивым оптимизмом сказала я. На самом деле ее волосы вместо золотисто-ореховых стали фиолетовыми. – Через секунду приготовлю новый состав…
      Я понеслась в подсобку, молясь всем богам, чтобы дама не посмотрела в зеркало.
      Золотой блеск не поможет, дело зашло слишком далеко. Чем же мне насолить Ришару? Сделать, как он сказал, и злорадно ждать скандала? А ведь миссис Эн, если память мне не изменяет, жена известного адвоката… Пытаясь взять себя в руки, я покачала головой. Нет, ситуацию нужно исправлять.
      Итак, профессионализм одержал верх над стервозностью, в конце концов, я ведь дочь Дорин! Быстро смешав несколько оттенков, я приготовила состав, единственный, который спасет миссис Эн, и аккуратно нанесла на волосы. Через три минуты проявились терракотовые тона. Отправив миссис Эн на бесплатную укладку, я вернулась к Ришару, который, закончив с миссис Эл и разговорами о шелковых цветах и фитнесе, занялся свежепостриженной пожилой дамой.
      Ришар заговорил со мной минут через пять. Не общался он и с клиенткой, милой на вид старушкой: аляповатые полиэстровые брюки, фальшивая сумочка от Гуччи и часы «Таймекс» в качестве аксессуаров. Раз носит «Гуччи», то Ришара недостойна!
      Наконец старший колорист повернулся ко мне.
      – Почему бы тебе не сходить пообедать? – старательно имитируя французский акцент, предложил он. – Да, еще купи себе что-нибудь из одежды, а то похожа, – он взмахнул рукой, изображая аппетитные округлости, – на официантку…
      Из зеркала на меня смотрели круглые как блюдца глаза старушки с «Гуччи». Только бы не разреветься и не надерзить! Нет, не доставлю ему такого удовольствия! Я медленно кивнула, будто смакуя мудрость Ришара, а потом критически посмотрела на себя в зеркало, оценивая то, что считала удачной вариацией на тему «Дресс-код “Жан-Люка”». Черные обтягивающие брюки, туфли с квадратными носами и золотой пряжкой, а сверху – белая туника. Утром я казалась себе соблазнительной и сексуальной, а сейчас – дешевой провинциалкой с полным отсутствием вкуса. Может, Ришар прав и я не умею одеваться так, как подобает служащей салона «Жан-Люк»?
      – Хорошо, – пролепетала я, – как скажете.
      – Подождите, милая! – засуетилась старушка и зачем-то полезла в сумочку.
      – Не стоит давать чаевые Джорджии. – Мое имя Ришар произнес так, будто я была конченой идиоткой. Нужно направить на него луч теплого света… Нет, не помогает…
      – Отчего же… – Пожилая дама продолжала рыться в сумочке. Господи, пусть ее кошелек окажется не фальшивым «Гуччи»!
      – Нет, я настаиваю! – издевался Ришар. – Наши ассистенты получают более чем достаточно.
      Старший колорист игриво подмигнул старушке, а потом посмотрел в зеркало, ожидая моей реакции. Я словно окаменела. Ложь, грязная ложь! Ассистенты только за счет чаевых и живут, Жан-Люк нам сущие гроши платит. Даже визитки заказываем сами! Это ведь далеко не впервые: Ришар постоянно говорит посетителям, чтобы не давали мне на чай. Интересно, зачем? Что ему мои жалкие гроши! «Это потому, что ты по-настоящему талантлива и он это знает! – утешал Патрик. – У тебя талант, а у него – только дерьмо…»
      Я шла по Пятой авеню, чувствуя себя жалкой козявкой. Даже меньше, чем козявкой – сине-зеленой водорослью, амебой, которых мы рассматривали под микроскопом на биологии. У таксофона автоматически остановилась и стала искать в кошельке мелочь. Сейчас мне поможет только один голос на свете… Я бросала в автомат десятицентовики, чтобы дозвониться до Википими, их нужно десять.
      – Салон «У Дорин», здравствуйте!
      – Мама? С каких пор ты сама берешь трубку?
      – С недавних! – засмеялась она. – Жду следующую посетительницу!
      – Ясно… – выдохнула я. Как же мне хотелось домой! Пришлось сжать зубы, чтобы не разреветься. Что я делаю в Нью-Йорке? Те крохи, что зарабатываю, Дорин не спасут, так ради чего мучиться?
      – Джорджия? – взволнованно спросила мама. Ну почему она так далеко? – Доченька? С тобой все в порядке?
      – Да, конечно, просто очень соскучилась!
      – Милая, я тоже скучаю.
      Нужно срочно взять себя в руки.
      – Скоро пришлю тебе пятьсот долларов. Это, конечно, немного, с чаевыми получится гораздо больше…
      – Доченька, за меня не беспокойся, – попросила Дорин. – Главное, береги себя.
      – Я тебя люблю.
      Завыла сирена, мимо пронеслись пожарные.
      – И я тебя, – отозвалась мама.
      На противоположном конце провода стояла тишина, какая бывает лишь в Википими: если выключить сушилки и фены, слышно, о чем говорят на улице прохожие…
      Губы предательски задрожали, и я поняла, что сейчас разревусь.
      – Все, мне пора, – буркнула я и повесила трубку.
      На Пятьдесят восьмой улице, на востоке граничащей с Пятой авеню, целая галерея дорогих бутиков. В витринах искрятся драгоценные камни, переливаются меха, кожа, даже хлопок, который здесь тоньше и нежнее шелка. Мимо проходят клиенты «Жан-Люка». Я приветливо улыбаюсь, но меня не узнают…
      Вот из «мерседеса» осторожно выбирается высокая блондинка. Она была у нас только вчера, ее постриг сам маэстро, а Фейт сделала мелирование. Когда девица ушла, мы всем салонам смотрели «Вог», где опубликовали ее фотосессию: на одном развороте она нежилась в гамаке на португальской вилле своих родителей, на другом каталась на вороном коне.
      Я помахала ей рукой, о чем тотчас же пожалела. Конечно же, мисс Совершенство меня не узнала! На красивом лице застыл вопрос: «Откуда я вас знаю?» Наверное, не может вспомнить: массажистка я, парикмахерша или маникюрша.
      Подул сильный ветер, и я низко опустила голову. И в каком же можно купить себе форму? Есть тут один, салон Энн Тейлор, но в него и заходить стыдно. Что делать, Гуччи явно не по карману. В «Гермес» я уже заглядывала в первый же день после приезда в Нью-Йорк. Хотелось послать маме подарок непременно в знаменитой оранжево-коричневой упаковке. Я долго приценивалась к шарфам, ручкам, кошелькам, а смогла позволить себе только мыло…
      – Чем могу вам помочь? – вежливо спросила продавщица.
      Я посмотрела на часы: до конца перерыва пятнадцать минут.
      – Пожалуйста, нужны черные брюки самого простого покроя, классическая белая рубашка и черные туфли.
      – Вы работаете в «Жан-Люке»? – тут же догадалась девушка.
      Мне стало легче. Интересно, кто из наших одевается у Энн Тейлор? Или разница между брюками за девяносто долларов и за пятьсот не так уж и очевидна? Может, если брюки за девяносто наденет красавица блондинка, все решат, что они стоят целый миллион? От Энн Тейлор я ушла пятнадцать минут спустя в неплохом настроении с двумя комплектами, которые прекрасно подойдут в качестве формы.
      Вернувшись в «Жан-Люк», я закрылась в туалете, переоделась в новенький костюм, сложила свою одежду в пластиковый пакет и вышла в зал. Пора заказывать ленч для Ришара. Вообще-то другие старшие стилисты и колористы приносили ленч с собой или заказывали доставку, но Ришару нравилось быть оригиналом, поэтому, как подчиненная, его питанием занималась я: звонила в ресторан «Нелло» и заказывала моцареллу, булочки и капуччино на двадцать долларов, расплачивалась с курьером собственными деньгами, а потом неделями выпрашивала у Ришара долг.
      Подсобка, она же курилка и столовая – сердце салона «Жан-Люк». Это наши кулуары, если хотите. Настоящие драмы развертываются в зале, зато в подсобке все натуральное, без бутафории и масок. Сюда из местных кафе и кофеен приносили заказанный посетителями ленч, который наш официант Пако перекладывал из пластиковой и бумажной посуды в изящный фарфор. Вместо подносов – плетеные корзинки, застланные белоснежными хрустящими полотенцами. Наши клиенты в восторге, мы тоже. Браво, Пако и Жан-Люк, который все это придумал.
      Патрик был уже в курилке, попивая кофе вместе со своей старшей колористкой Луизой. Везет же некоторым! Луиза – высокая худая блондинка, обожает кашемировые свитера и мужского покроя брюки. А самое главное – никакой звездной болезни.
      – Эй! – весело окликнул меня Патрик. – Где это ты была?
      – Не спрашивай…
      – Ну-ка иди сюда! – Луиза пододвинула мне стул.
      Нынешняя шефиня Патрика – «лиловая лесби», именно так называл ее мой приятель. На бледном, лишенном иного макияжа лице яркая лиловая помада. Говорят, такой образ придумала нынешняя пассия Луизы, известная актриса…
      – Не могу, – вздохнула я. – Нужно заказать Ришару обед.
      Луиза закатила глаза:
      – Это уже слишком…
      – Подожди секунду! – попросил Патрик. – В чем это ты?
      – Я…
      – Разве ты так сегодня пришла?
      – Ришар сказал, что я…
      – Ришар, снова этот Ришар! – раздраженно закричал Патрик.
      – …похожа на официантку.
      – Официантку моей мечты, – улыбнулась Луиза.
      Открылась дверь, и в подсобку вошел Жан-Люк вместе с Массимо, старшим стилистом. До того как француз открыл собственное заведение, они работали в одном салоне. Ходили слухи, что Массимо: а) намного талантливее Жан-Люка и б) завидует, что вся слава досталась не ему. Как бы то ни было, со мной итальянец держался подчеркнуто вежливо, не пытаясь подавить опытом или авторитетом. А глаза у него добрые, золотисто-карие.
      – Так! – закричал Жан-Люк. – Заканчивайте обед! Время – деньги, magnia, magnia!
      Массимо нахмурился, раздраженный, что Жан-Люк юродствует на итальянском.
      – Вы сегодня стригли Сигурни Уивер? – поинтересовалась у маэстро Луиза. – Видела ее в книге записей.
      – Она подругу прислала, – раздраженно махнул рукой Жан-Люк. – Обманщица эта Сигурни! А я, дурак, все дела отложил, надеялся…
      Наш хозяин был явно расстроен.
      – А кто та девушка с каштановыми кудрями? – спросил хитрый Патрик. – Вы так здорово ее постригли!
      – Мерси! – криво улыбнулся Жан-Люк. – Даже не помню… Какая мне, собственно, разница?
      Я посмотрела на Луизу. Интересно, о чем она думает? Верит в цинизм француза, или все это искусный фарс? В глянцевых журналах маэстро называют «самым обходительным мужчиной города». Никогда не позволит себе грубость по отношению к клиентам, прекрасно понимая, что именно они его кормят. В Нью-Йорке найдется с десяток салонов, где мастера поталантливее Жан-Люка и Массимо, но по качеству обслуживания им до нас далеко. Полчашки капуччино без кофеина с обезжиренным молоком и тростниковым сахаром? Нет проблем! Маникюр и педикюр во время укладки? Как пожелаете! Телефон и Интернет у каждого кресла? Бронирование ресторанов и билетов в театр? Конечно! Кто-то из посетительниц приводит маленьких собачек, кто-то детей с нянями. Тут согласны на все, что угодно, только бы она превратилась в постоянную клиентку.
      Кофеварка стояла на небольшом столике, к нему я и подошла, чтобы переложить на фарфоровую тарелку ленч Ришара. Что бы ни стряслось, сколько клиентов ни стояло бы в очереди, мой шеф всегда ест в час дня. Другие стилисты перекусывают, когда появится свободная минутка.
      Жан-Люк залпом выпил двойной эспрессо и тяжело вздохнул.
      – А сейчас ко мне придет миссис Зет!
      Миссис Зет – как бы сказать поделикатнее – одна из самых верных и щедрых клиенток салона. Сколько ей лет? Сорок семь? Пятьдесят пять? Еще больше? Точно определить невозможно. Она столько раз делала подтяжки, что за ушами образовались наросты, как на коже крокодила. В «Жан-Люк» она приходит, словно новоиспеченный олигарх в бордель: пятидесятидолларовые купюры летят направо и налево. Гардеробщица Эсмеральда получает пятьдесят за то, что вешает на плечики пальто и выдает накидку, ассистентка Чинсу получает пятьдесят за то, что моет голову, всякий, кто поздоровается с миссис Зет, тоже получает пятьдесят.
      Массимо тяжело опустился на диванчик рядом с Луизой и Патриком, а Жан-Люк вернулся в зал. Главный стилист достал из холодильника пластиковый контейнер с чем-то зеленым, очень напоминающим водоросли. М-м-м, на вид не слишком аппетитно.
      – Это диетолог насоветовал, – словно прочитав мои мысли, произнес Массимо. – Якобы способствует самоочищению организма.
      За три месяца работы в «Жан-Люке» я не переставала удивляться, как все пекутся о своем здоровье: настойки, витамины, тоники, разговоры о раздельном питании… А вечером все разбегались по ресторанам и барам пить мартини, курить, а в уборных вообще неизвестно что творилось… Хотя никто не знает, как проводит свободное время Массимо. Может, у него пунктик насчет здоровья?
      Патрик и Луиза споласкивали чашки, когда в курилку ворвался Ришар.
      – Где мой ленч? – набросился на меня он.
      – Я… время-то без десяти час, – проблеяла я. – К часу как раз успею…
      Распустив платиновый хвост, он стал похож на своеобразный гибрид калифорнийского отдыхающего и еврея-хасида. Глаза покраснели от ярости.
      – Извини, – прогремел по-французски старший колорист. – Разве я спросил, сколько времени? Где, черт возьми, мой ленч?
      В курилке воцарилась жуткая тишина. Луиза, Патрик и официант Пако в немом ужасе смотрели на Ришара.
      – Его уже принесли, – проговорила я, стараясь не сорваться. – Через минуту можно будет есть.
      – Знаешь, в чем твоя проблема? – загрохотал Ришар.
      Я покачала головой. Щеки зарделись, кровь жарко стучала в ушах. Неужели мне здесь не место? Неужели стоило остаться дома и продолжать строить из себя самую большую чудачку в Википими?
      – Что ты собой представляешь? – не унимался мой шеф. Он явно ослабил самоконтроль, так что вместо французского акцента появился джерсийский. – Ноль, пустое место!
      – Извините… – пробормотала я.
      – Прошу прощения! – неожиданно вмешался Патрик. «Молчи, пожалуйста!» – умолял мой взгляд. Нельзя, чтобы он из-за меня пострадал. Патрик – единственная родная душа в огромном чужом Нью-Йорке.
      Изумленный Ришар повернулся к Патрику:
      – Да, милый?
      – Отстань от нее!
      – Почему? Сам хочешь к ней пристать? Вот бы не подумал…
      – Заткнись, Рикки! – Сказано негромко, но очень выразительно.
      Ришар отступил, на красивом лице отразилось изумление. В курилке было так тихо, что слышался шум работающего холодильника.
      – Мне пора, – холодно сказал старший колорист. – Клиенты ждут.
      Луиза скорчила выразительную гримаску, а едва закрылась дверь за Ришаром, бросилась ко мне и порывисто обняла:
      – Бедная девочка!
      – Все в порядке…
      – Черта с два! Какое право он имеет так с тобой разговаривать?!
      – Он настоящее ничтожество! – возмутился Патрик. – Джорджия, ты как?
      – Нормально! – Мне хотелось поскорее обо всем забыть.
      – Пойдемте сегодня куда-нибудь! – предложил Патрик. – Я угощаю.
      – Нет, я! – закричала Луиза.
      – Давайте, ребята, еще из-за этого поругайтесь!
      – Кстати, почему ты назвал его Рикки?
      – Потому что он действительно… – Поймав мной многозначительный взгляд, Патрик запнулся.
      Ришар, конечно, высокомерный кретин, но я уважала его желание создать себе новое амплуа и не хотела ничего портить. Кто знает, сколько лет он потратил на что, чтобы овладеть французским как родным, разобраться в шелковых цветах и научиться носить одежду от «Гермес». Иногда, глядя на него, я видела паренька с севера Нью-Джерси, каким он когда-то был. Наверное, в «Жан-Люке» коренных ньюйоркцев нет…
      – Мне пора в зал, – проговорила я.
      – Я с тобой! – заторопился Патрик. – Дамочка на тринадцать сорок пять, наверное, заждалась.
      – Погоди! – вскинулась Луиза. – Ты ведь так и не рассказал, почему…
      – Как-нибудь в другой раз, – заюлил мой приятель.
      Он ненавидел Ришара так же сильно, как и я, но, кажется, понял, что выдавать его нельзя.
 
      В три часа к нам пришла девушка из агентства «Клик». «Клик», «Форд», «Элит» и «Вильгельмина» часто посылают своих моделей, особенно начинающих, только что прибывших откуда-нибудь из Исландии или Китая. Высоченные, худющие, они держатся очень надменно, рассчитывая, что мы будем восторгаться их неземной красотой. Хотя восторгаться было чем: пухлые губки, миндалевидные глаза с поволокой или шапка золотистых кудрей, как у сегодняшней модели.
      – Думаю, нужно добавить каштановый! – заявил Ришар, положив руки на ее худенькие плечи. – Он сделает ваши глаза ярче и выразительнее.
      Девушка отрицательно покачала головой:
      – В агентстве сказали, основной цвет не менять, только высветлить несколько прядей.
      – Доверьтесь мне! – по-отечески проговорил Ришар. – Это изменит ваше будущее: из рядовой красавицы превратитесь в супермодель! Эль Макферсон, Синди Кроуфорд, вы будете следующей.
      Красавица нахмурилась и снова покачала головой:
      – Я сказала «нет». В агентстве меня убьют!
      – Джорджия, – повернулся ко мне Ришар, – будь добра, смешай красновато-каштановый и золотистый!
      – Вы даже не слушаете! – возмутилась девушка.
      Решив не создавать себе проблем, я безропотно выполняла указания Ришара. Старшие стилисты и колористы в нашем салоне начинали с нуля и всего, что сейчас имеют, добились лишь благодаря дисциплине. Конечно, можно пойти к менеджеру по кадрам и попросить перевести меня к другому колористу. Но это очень рискованно: могут просто попросить уйти.
      В той же самой подсобке я отмерила по полфлакона красновато-каштановой и золотистой краски, затем добавила проявитель. Теперь все нужно как следует перемешать. Наверное, красно-каштановые пряди сделают девушку ярче. Хотя она и так очень мила.
      Внезапно из складского помещения послышался голос Жан-Люка. Склад и подсобку разделяет лишь прозрачная ширма.
      – Ты понимаешь, что творишь? – выговаривал он Ришару.
      – Эта девчонка учит меня, как…
      – Эта девчонка – клиент! – напомнил Жан-Люк. Маэстро говорил очень спокойно, но нетрудно было догадаться, что он взбешен.
      – Она модель, не платит ни цента… Мне что, задницу ей целовать?
      Жан-Люк склонился над ухом Ришара. Интересно, они знают, что я их слышу? Надеюсь, что нет. По виску маэстро текла струйка пота.
      – Если нужно, я сам поцелую ей задницу. – Не добавив ни слова, он вернулся в зал.
      Ришар вытер лоб и тяжело вздохнул. Казалось, он сейчас заплачет. На секунду стало его жаль, но тут старший колорист увидел за ширмой меня, влетел в подсобку и вылил свежеприготовленную краску в раковину.
      – Что стоишь?! – рявкнул он. – Иди работай!
 
      – Думаю, тебе стоит поговорить с Жан-Люком, – посоветовала Луиза.
      Приближалась полночь, и мы были уже навеселе. В заведении «У Пэдди» не протолкнуться, впрочем, как и всегда. Конечно, Таймс-сквер в двух шагах. В основном сюда ходят «золотая молодежь» и театралы, естественно, состоятельные.
      Патрик, Луиза, Кэтрин и я сидели у окна. Кэтрин, молодая ассистентка, присоединилась к нам в последнюю минуту. Сначала я даже расстроилась, но после пяти «Бейлисов» со льдом девушка показалась мне очень даже ничего.
      – Не могу, – мрачно ответила я.
      – Она не может, – эхом повторил Патрик.
      – Почему? – удивилась лиловая лесби.
      – Ты что, забыла, что к чему? – язвительно спросил парень. – Мы для Жан-Люка как бумажные носовые платки: использовал и выбросил. Он нас не ценит. – Патрик повернулся к Кэтрин, пригубившей кофе по-ирландски. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам, молочно-белая кожа сияет в ярком свете электрических ламп. – К тебе это, конечно, не относится.
      Девушка подняла зеленые русалочьи глаза. Она так красива, что мужчины только на нее и смотрят.
      – Это неправда, – густо краснея, оправдывалась Кэтрин. – Я для него значу не больше, чем любой из вас.
      – Да-да, конечно, – усмехнулась Луиза.
      О том, что наш маэстро без ума от Кэтрин, знали все. Она ассистировала ему со дня открытия салона. «Катрин, – курлыкал Жан-Люк, ловко филируя асимметричную челку, – еще раз посмотри, как это делается!» Легко догадаться, кто первый станет старшим стилистом, получит отдельное кресло и право принимать собственных клиентов.
      – Что собираешься делать? – Достав пачку «Мальборо», Луиза закурила. – Нельзя же терпеть этого козла!
      – Придется, – отозвалась я, закрывая глаза. Похоже, пятый «Бейлис» был лишним. Как же я завтра встану? А что, если Ришар заметит, что у меня руки дрожат?
      – Ты в порядке? – заботливо спросил Патрик.
      – Да, – пискнула я, стараясь ровно дышать, – голова немного закружилась. Пойду умоюсь…
      – Я с тобой, – вызвалась Кэтрин.
      Пришлось идти мимо столика, где сидели парни в одинаковых толстовках с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Даже пять «Бейлисов» не помешали заметить, как они смотрят на Кэтрин. В Википими я считалась одной из первых красавиц, а здесь таких миллионы.
      – Вот, нам сюда, – проговорила Кэтрин, подталкивая меня к нужной двери. Включив свет, она отмотала от большого рулона туалетной бумаги, смочила водой и приложила мне ко лбу. – От сладкого всегда тошнит, – сказала она.
      – Не каркай!
      – Ой, прости!
      – Как завтра встану? – простонала я, прижимаясь щекой к выложенной кафелем стене.
      – Позвони и скажи, что заболела, – предложила Кэтрин.
      – Сама понимаешь: нельзя.
      – Слушай, хочешь, я поговорю с Жан-Люком? Пусть узнает, что за птица этот Ришар!
      – Очень мило с твоей стороны, но…
      – Буду рада тебе помочь. Никаких неприятностей, обещаю! Жан-Люк меня послушает…
      Значит, это правда: Кэтрин и Жан-Люк не просто коллеги.
      Словно прочитав мои мысли, девушка нахмурилась и отступила на шаг.
      – За три месяца можно изучить любого человека, даже такого, как наш маэстро, – спокойно проговорила она.
      – Подумаю, ладно? – Я порывисто обняла Кэтрин. Мы можем стать подругами. В конце концов, разве она виновата, что так красива и талантлива? Наверняка ее ждет блестящее будущее. Радоваться нужно, а не завидовать!
      – Патрик – такой милый парень, – чтобы сменить тему, сказала Кэтрин.
      – Да, конечно, – с чувством отозвалась я.
      – Даже жалко становится…
      – Почему жалко?
      – А то сама не знаешь? Потому что он гей.
      – О чем это ты?
      Кэтрин внимательно посмотрела на меня и покачала головой:
      – Нет, даже не надейся… Бедная моя девочка!
 
      Мы возвращались к столику у окна, за которым, озаренные огнями Таймс-сквер, сидели Патрик и Луиза. От злости я даже протрезвела. Патрик – гей… Ну конечно же, как я раньше не догадалась?! В Википими об этом вообще не думают… Он ведь говорил, что меня любит! Наверное, как подругу, как сестру. А я-то мечтала… Те ночи, когда мы, прижавшись друг к другу, смотрели телевизор, – максимум, что могло между нами быть. Неудивительно, что Патрик ничего мне не сказал, он вообще молчун.
      Пытаясь привести в порядок мысли, я набрала полную грудь воздуха. Да, я пьяна, но разве это главное? Главное – то, что я люблю парня, который никогда не ответит мне взаимностью, и не потому, что не хочет – он просто не может.
      Готовая разреветься, я подняла полупустой бокал:
      – Я люблю тебя, Патрик!
      – А я тебя.
      Кэтрин смотрела на нас во все глаза.
      – Предлагаю тост, – проговорила Луиза. – За вас, дети мои! Вы будете звездами, все трое.
      – Прекрати, – поморщился Патрик.
      – Будете-будете, ставлю сто долларов, что к концу года каждый из вас получит повышение.

Ришар преподносит сюрприз

      Хэмптонс, Хэмптонс… Что это за место такое? С точки зрения географии – фешенебельный загородный район в восточной части Лонг-Айленда, но это не главное. Насколько я поняла, слово «Хэмптонс» употребляют только те, кто никогда там не бывал. Так говорят только неотесанные нувориши, малограмотные парвеню. «Парвеню» в переводе с языка наших клиентов – почти что блоха, которой среди приличных людей не место.
      Те, кто действительно там бывал, называют его Ист-Энд или просто «пляж». Итак, «на пляж» мы отправились на маршрутном такси, которое пустили для тех несчастных, у кого нет ни личного самолета, ни вертолета, ни на худой конец новенького кабриолета. Хотя в таком такси я никогда раньше не ездила: вокруг сияющая чистота, а в стоимость проезда входят апельсиновый сок, минералка и иллюстрированный журнал «Хэмптонс».
      Итак, Патрик, Кэтрин и я ехали в Южный Хэмптонс. По словам наших клиентов, у каждой части Хэмптонса свой неповторимый облик. На востоке отдыхают кинозвезды, Сагопонак облюбовали телевизионные магнаты и крупные издатели, отсюда и название – СМИ-пляж, далее Бриджхэмптон, где на картофельных полях строятся тридцать пять частных домов, отражающих самые модные архитектурные течения. Кое-кто из наших клиентов называет эти дома уродцами. Южный Хэмптонс стоит особняком. Здесь принято носить рубашки «Лакоста», говорить по-французски, а на вечеринку пустят, только если вы и ваши предки учились в Принстоне… В общем, понятно.
      В «Жан-Люке» все лето только о Хэмптонсе и говорили. (Я ни на что не претендую, так что буду называть этот район «Хэмптонс», можно?)
      – В эти выходные Келли Сингер с Понд-лейн устраивает вечеринку, – по секрету сообщила одна из клиенток. Я заинтересованно кивнула, хотя понятия не имела, кто такая эта Келли Сингер. – Это будет «белая» вечеринка.
      Загадки на каждом шагу. Неужели «белые» вечеринки только для белых?
      – Может, надеть мини-юбку от Дольче и Габбана с простым белым топом? – задумчиво произнесла дама. – У меня есть белые брюки от Гуччи, но, боюсь, на них останутся пятна от травы…
      Билет на маршрутку стоит двадцать шесть долларов, которые в эти выходные будут нашими единственными расходами. Нас пригласила Роксана Мидлбери, третья жена Эдгара Мидлбери, чью сияющую лысину я часто видела на страницах «Нью-Йорк таймс» в разделе светской хроники. Роксана считалась нашей общей клиенткой: Кэтрин делала короткую многослойную стрижку, я красила в золотисто-медовый цвет, ну а после укладки Патрика ее волосы приобретали объем и казались шелковыми.
      Предсказания Луизы начали сбываться: Патрик, Кэтрин и я явно приживались в «Жан-Люке». «Вог» назвал Патрика «лучшим специалистом по укладке в городе», а Кэтрин окрестили «многообещающим молодым специалистом». Обо мне пока не писали, зато случилось нечто не менее замечательное: Фейт Хоником взяла меня под свое крыло. Ей нравился мой стиль и чувство цвета, и потихоньку она начала пересылать ко мне посетителей, которых не успевала обслужить сама. Как-то раз я случайно услышала, как Голубчик говорил обо мне с кем-то из клиентов, называя протеже Фейт.