Коршун и горлица

      Сарита в ужасе посмотрела на Абула.
      Минуту он выглядел озадаченным, но лотом усмехнулся.
      - Глупости, - сказал он, - я не говорил, что их ослепили. Они слепые, потому что уродились такими.
      Сарита закусила губу, чувствуя себя виноватой.
      На какое-то мгновенье она подумала, что эти люди способны на такое варварство. Она не понимала их, и в своем невежественном высокомерии пришла к этому пугающему выводу.
      - Извини, - прошептала она, глядя в пол, - не знаю, почему мне вдруг такое пришло в голову.
      - Ничего, ты еще научишься понимать нас.
      Конечно, мы кажемся тебе странными.
      - Но я ведь не кажусь странной тебе, - она знала, что это правда, ведь мой народ не кажется тебе странным.
      - Нет, не кажется, - согласился он, - но я много путешествовал и занимался тоже многим. Я знаю много такого, чего ты не знаешь.
      Он улыбнулся ей. Она выглядела такой унылой, эйфория, которая владела ею еще минуту назад, теперь улетучилась.
      - Дорогая, но я совсем не хотел, чтобы ты так расстраивалась. Я чувствую, что ты звенишь, как натянутая струна. Дай Лейле расслабить тебя.
      Он легонько подтолкнул ее к кушетке.
      - Мы поговорим об этом в другой обстановке.
      Сарита не нашла в себе сил для ответа и послушно легла. Абул лег неподалеку на такую же кушетку. Лейла подержала слегка потряхивая, маленькую кастрюльку над свечой. Воздух наполнился изысканным ароматом. Сарита расслабилась и вместе с мышечной свободой к ней пришло и забвение своего смущения. Лейла размазала содержимое кастрюльки по ладоням и начала втирать теплое и душистое масло в Саритин позвоночник. Глаза ее закрылись сами собой. Может быть, в этих банных ритуалах и есть что-то, - подумала она, - может быть, она сможет привыкнуть к ним...
      - Аллах! - воскликнула Лейла в ужасе, дойдя до ступней Сариты.
      Абул что-то лениво произнес по-арабски.
      - Что ты говоришь? - открыла Сарита один глаз, - я не поняла.
      - Сейчас поймешь, - пробормотал Абул.
      И она действительно поняла, потому что минутой позже Лейла подняла ее ступню и начала чем-то скрести по ороговевшей подошве. Сарита с негодующим воплем отдернула ногу. И почему эти люди не оставят все как есть? Неужели они не могут понять, что ступни служат ей для ходьбы без обуви? Но они-таки не понимают этого, у нее было уже достаточно оснований для того, чтобы осознать это.
      - Мои ноги принадлежат мне, - заявила она, и я не желаю, чтобы их трогали. Будьте любезны перевести это, господин калиф.
      - Нет, - сказал Абул, - это преступление - портить красоту. Кроме того, для этого больше уже нет необходимости.
      О, но она есть. Сарита прикусила язык, и снова отдернула ногу. В следующую секунду Абул уже сидел на ее ягодицах. Ощущение его тела, прижимающегося к ней в столь интимном месте заставило Сариту зарыться лицом в подушку. Она чувствовала, что Лейла снова занимается ее ногами так, как будто бы не случилось ничего, выходящего за рамки обыденного. Но, может быть, у калифа вошло в привычку сидеть голышом на женщинах, с тем чтобы заставить их не двигаться. В этом месте, когда дело касалось калифа и женщин, все казалось обыденным.
      - Такое маленькое создание ничего не стоит удержать!
      - Ты дашь Лейле делать то, что она должна делать, или я должен оставаться там, где я есть?
      - Я не буду двигаться, - пробормотала Сарита в подушку.
      - Не понял, - вежливо сказал Абул, склоняясь к ее уху, - скажи немного громче.
      - Я сказала, что буду лежать неподвижно, - выдохнула Сарита.
      - Жаль, - Абул соскочил с нее, - я наслаждался своим положением.
      - Вы нечестно играете.
      - А я и не обещал играть честно, я говорил только, что не буду принуждать тебя, - - он снова растянулся на своем диване.
      - Ты отлично знаешь, что я намерен использовать каждую возможность для того, чтобы совратить тебя, - глаза его стали озорными, а это, моя упрямица, включает в себя и долгие совместные ночные часы, которые мы с тобой будем делить.
      - Еще одна такая ночь? Нет, это будет непереносимо. Я откажусь прийти к вам, - заявила она с бравадой. - Вы не можете принуждать меня к тому, чтобы делить с вами ложе.
      - Ты путаешь "не могу" и "не буду", - сказал он задумчиво. - В этом месте я могу все, но не вижу в этом необходимости. Я просто приду к тебе сам.
      "И не найдешь меня", - подумала Сарита.
      Решительность - это, видимо, все, что у нее осталось для того, чтобы бороться с собой в этой ситуации.
      Лейла начала водить чем-то по ее спине.
      - Что она делает? - Сарита попыталась вытянуть шею.
      - Удаляет грязь с твоего тела, - сказал Абул, - она сходит вместе с маслом.
      - Но не может быть, чтобы я была грязной, - после всех этих ванн, заявила Сарита.
      Абул рассмеялся.
      - Обычная вода не может так очистить тело.
      Пар отправляет нечистоты на поверхность, а удаляет их масло и стригиль.
      Сарита удивилась, как случилось, что она столь поразительно невежественна в том, что касается такой важной вещи, как чистота? Или они просто пытаются объяснить с помощью науки то, что и без нее понятно каждому. Она представила себе, как усмехнулись бы мужчины ее племени, услышав подобные рассуждения. Они наверняка сочли бы их признаками слабости и упадка. Но в Абуле Хассане не было ничего упадочного, не было даже намека на слабость.
      - Перевернись, - сказал Абул сонным голосом, - Лейле надо обработать тебя до конца.
      Глядя на своего компаньона, Сарита послушалась. В то время как Заида применяла свои очищающие средства, тело его было совершенно расслаблено, а глаза закрыты. Как он может быть столь недвижным, сознавая, что рядом, совершенно нагая, лежит она? Он все еще хочет ее, иначе не стал бы обещать ей перенести арену их сражения на другую сцену. Самое ужасное было то, что она, в отличие от него, не могла так спокойно относиться к его обнаженному телу. На самом деле ей безумно хотелось провести рукой по его золотому телу, почувствовать его мускулы, дотронуться до его живота и ниже...
      Она подавила стон и прикрыла глаза, надеясь на то, что Лейла не заметила того, как набухли ее груди и напряглись соски. До нее дошло, что с ней происходит в точности то, чего хочет Абул, что все это является частью дьявольского сценария. С прошлой ночи он знал, что она далеко не безразлична к нему. А в этих чувственных, благоуханных залах, где все подчинено наслаждениям тела, где нагое тело так естественно, никто не смог бы противиться возбуждению. Тут все предназначено для искусного совращения - вдруг осознала Сарита, и оно - это совращение - не прекращалось ни на минуту. Только в бегстве лежит путь к ее спасению... Бегство от чего? Что было спасением? Она пробудилась от сна, вопросы эти роились в ее голове. Взгляд упал на пустую кушетку и она почувствовала разочарование.
      - А где господин Абул? - вырвалось у Сариты; она совсем забыла о том, что здешние служительницы не знают испанского.
      - Он со своим сыном. Он всегда проводит это время дня с ним.
      Голос принадлежал женщине, и раньше Сарита его не слышала. Он раздавался откуда-то сзади.
      Сарита села. Женщина была очень красивой - ее волосы были чернее ночи, глаза аккуратно подведены; кожа - цвета зрелых абрикосов, роскошное тело.
      - Кто вы?
      - Госпожа Айка, жена калифа, - женщина слегка наклонила голову. - А как зовут тебя, христианка?
      - Сарита из племени Рафаэля, - почему-то Сарита полностью назвала себя, как будто подвергалась формальному допросу. Она оглянулась в поисках чего-то, чем можно было прикрыть свою наготу перед этой женщиной в богатом уборе, показывающем ее высокое положение.
      - Позвони в колокольчик, и Лейла придет к тебе, - сказала женщина, они ушли, когда ты заснула.
      Сарита позвонила, неожиданно почувствовав досаду на Абула, который оставил ее здесь одну, тем самым предоставив возможность любому жителю Альгамбры найти ее здесь.
      - Как случилось, что ты оказалась здесь?
      Айка украдкой изучала женщину. Что нашел в ней Абул? Она была худенькой, несформировавшейся.., нет, с этими грудями, похожими на маленькие лимоны и тощими бедрами, - ребенком. Но по мере того как Айка смотрела на нее, она понимала, что в ней не было ничего детского.
      Тело ее было совершенно зрелым, прекрасно сформировавшимся и пропорциональным. Талия - тонкой, а Айка уже видела складки жира на своем теле. Перед этим тонкокостным, стройным созданием она почувствовала себя тяжелой и громоздкой. Возможно, Абул тоже заметил эти следы ее излишней снисходительности к себе. "Я должна отказаться от шербетов и пирожных", решила Айка.
      - Я узница вашего мужа, - ответила Сарита, не видя смысла в том, чтобы таиться. Кроме того, она совсем не хотела, чтобы у жены калифа создалось впечатление, что она увлечена ее мужем. Сарита с облегчением увидела, что в комнату входит Лейла, неся ее платье.
      - Он купил или пленил тебя? - по-видимому, султанше не показался странным ответ Сариты.
      - Наверно, пленил, - она прикрылась платьем, отчего ей сразу стало легче.
      - А по какой причине?
      Сарита пожала плечами:
      - Из прихоти.
      Айка нахмурилась. Похоже, женщина возмущена своим положением. Перед калифом не могла устоять ни одна женщина, а Айка достаточно хорошо знала своего мужа (или думала, что знает) и была уверена в том, что он не станет принуждать женщину, если она станет противиться. Но Айка засомневалась в том, что Абул когда-либо встречал женщину, не пожелавшую принять его благосклонность и защиту.
      Неужели он встретил подобную женщину в лице этого миниатюрного зеленоглазого создания с копной непослушных огненно-рыжих волос?
      Кадига и Зулема подтвердили, что девушка вернулась в башню только на рассвете, но Фатима сказала Нафиссе, что Абул был очень распален.
      Может быть, в этом и крылось объяснение происшедшему?
      - Ты не желаешь быть с моим мужем?
      Сарита услышала оттенок удивления в ее вопросе. Она хотела было уже утвердительно ответить на него, но слова застряли у нее в горле.
      Это было совсем не так просто. Она знала, что в глубине души вовсе не желает.., а совсем даже наоборот. Но, конечно, она не собиралась признаваться в этом жене Абула, даже если, как ей казалось, Айка совсем не была смущена, услышав это признание. Женщина, делившая своего мужа, по крайней мере, с четырьмя другими женами, вероятно, отнесется к еще одной сопернице безо всякого гнева, но у Сариты была причина для сопротивления Абулу.
      - А кто отнесся бы к этому иначе? - сказала она, наконец, - если бы его схватили на дороге и привезли в.., в... - она показала рукой на окружающее их великолепие, не находя слов для его описания, - в некое фантастическое место, как будто у этого человека нет другой, своей жизни, семьи, личных привязанностей, прошлого, будущего, а есть только то, что ему навязывают извне.
      Айка медленно наклонила голову:
      - Ты не принадлежишь нашему народу - это сразу видно. Наши женщины принимают все это как должное. А женщины племени Рафаэля - нет?
      Сарита задумалась. Нет, в племени Рафаэля решения принимали мужчины, редкая женщина позволила бы себе подвергнуть это решение сомнению, и редкий мужчина прислушался бы к доводам женщины, но они тем не менее были необходимы для организации тамошнего быта. У них были свои функции и ни один мужчина не стал бы вмешиваться в те сферы жизни, которыми управляли женщины. Однако у Сариты сложилось впечатление, что в этом месте все было не так и женщины здесь не имели никаких других функций, кроме как быть зависимыми от мужского каприза.
      - Наши женщины все же оказывают влияние на собственную жизнь, но недостаточное, что правда, то правда.
      - И ты не согласна с этим?
      Сарита покачала головой. Ведь, в конце концов, именно потому она и оказалась здесь.
      - Нет.
      Да, на Абула все это непохоже. Он так настойчив с этой женщиной. Иначе зачем ему понадобилось приводить девушку в бани после ночи, которая, вероятно, для него была крайне неудовлетворительной? Айка почувствовала, что в душу ей заползает тревога. Имеет ли она другую, нефизическую привлекательность для Абула.
      Здесь, и только здесь могла таиться угроза для нее.
      - Возможно, я могу поговорить с ним, - сказала она, - я имею на него некоторое влияние и, может быть, смогу убедить его освободить тебя.
      Сарита не знала, хочет ли она ее вмешательства. Но если она откажется, то это будет невежливо с ее стороны. Жена Абула мило ей улыбалась и не проявляла никакой враждебности. На секунду Сариту охватило беспокойство, но она быстро избавилась от него, женщина была сама любезность. Она знает здешние порядки, будет просто глупо, если Сарита отвергнет ее предложение.
      - Благодарю вас, - сказала она. - Я буду вам весьма признательна за помощь.
      - Я отведу тебя в башню. Ты должна рассказать мне о себе. Не так-то часто наше уединение нарушает пришелец из такого отличного от нас мира.
      Идя рядом с ней, Сарита не видела расчетливого блеска в ее глазах.
      Глава 7
      - Ты никак не сосредоточишься, Бобдил, - мягко сказал Абул, пряча свое раздражение, вызванное тем, что мальчик уже в который раз сделал одну и ту же ошибку в одних и тех же вычислениях.
      Репетитор мальчика нервно подергал бороду и снова попытался объяснить ему математическое правило. Бобдил угрюмо уставился на грифельную доску, стоящую перед ним. Он не понимал, что говорил ему Ахмед Эбен, и что хуже, не очень-то хотел понять. Когда-нибудь он станет калифом и все это уже не будет иметь никакого значения. Его отец не проводил дней за математическими вычислениями или за изучением Корана, поэтому Бобдил не видел смысла в том, чтобы утруждать себя такими вещами. Калиф ходил на войну и управлял королевством Гранады и все, включая визиря, делали то, что он хотел.
      Бобдил украдкой взглянул на человека, неподвижно сидящего перед ним. Отец, как и обычно в эти дни, выглядел необычайно серьезным. Бобдил ненавидел это время дня. Для него всегда было большим облегчением, когда калиф уезжал из Альгамбры по делам и не участвовал, таким образом, в его занятиях. Бобдил плохо учился, даже, когда старался и знал, что это не нравится отцу. Вот мать, та его понимала. Она всегда говорила ему, чтобы он не волновался по поводу вещей, которые плохо ему даются, потому что, когда он станет взрослым и будет калифом, то всегда найдутся люди, которые выполнят за него то, что ему не хочется или то, что он не умеет делать. И что она всегда будет рядом и будет следить за тем, чтобы все шло так, как оно и должно идти. Когда Бобдил жил с матерью и другими детьми, все было прекрасно. Дети всегда делали то, что он им велел, потому что он был старшим сыном калифа, а учителя никогда не заставляли его заниматься тем, что ему не нравилось.
      А если им хотелось вместо учебы поиграть в конюшнях или в садах, то Бобдилу было достаточно попросить об этом мать. Теперь же весь его день был расписан по минутам. Вокруг него были только мужчины и он скучал по благоуханию, мягкости гарема и по матери, которая потчевала его фаршированными финиками, миндалем и апельсинами.
      К его глазам внезапно прилили слезы и он всхлипнул. Если он заплачет, то отец рассердится и скажет, что он уже не маленький. Мать - та всегда вытирала ему слезы и целовала его. Слеза поползла по носу. Бобдил поспешно вытер ее, в тревоге взглянув на отца.
      Абул видел слезу, но гораздо больше его смутил встревоженный взгляд сына. Не было причин, по которым мальчик должен был бы бояться его, но, по-видимому, он все-таки его боялся. Хотя Абул и старался обуздать свое нетерпение в тех случаях, когда мальчик проявлял удивительную тупость и жаловался на то, что не все получается так, как он хочет, но не всегда преуспевал в этом. И все же он не сделал ничего такого, что могло бы вызвать у мальчика страх, за исключением того, что отобрал его у матери.
      Само по себе это было совершенно нормально и не должно было бы вызвать трудности. Мальчик вырос и не мог больше жить в гареме; он должен был научиться жить жизнью мужчин. Но Абул знал о существовании особо прочных связей между Айкой и ее сыном. Это беспокоило его, но он знал, что не сделал никаких попыток ослабить эти связи, пока не стало уже слишком поздно. Поначалу он думал, что когда придет время, он сможет исправить промахи в воспитании Бобдила, но все оказалось не так-то просто. Материнское влияние на мальчика не уменьшилось, несмотря на то, что Абул ограничил время, которое они могли проводить вместе. Бобдил сумел разглядеть в этом только недоброту, в то время как ограничения эти были вызваны глубокой озабоченностью отца о том, чтобы приготовить сына к жизни в том мире, который его ожидал.
      Повинуясь внутреннему порыву, Абул наклонился и вытер слезу с лица мальчика.
      - Не плачь, Бобдил. День слишком хорош для математики, так что остаток его у тебя будет свободным.
      Мальчик просиял, успокоив тем самым Абула, который уже начал думать, что видит в его глазах страх и враждебность. Бобдил вскочил и побежал к дверям.
      Отец позвал его. - Куда ты идешь?
      - К матери.
      Исполненный сожаления, Абул покачал головой. - Нет, ты пойдешь к ней только вечером, Бобдил, ты ведь знаешь об этом.
      Глаза мальчика погрустнели, затем в них опять появились страх и враждебность. Абул попробовал, как ни в чем не бывало, улыбнуться.
      - Давай проведем день вместе. Ты не хочешь поохотиться на ястребов? Или поехать в горы?
      Может быть, на рыбную ловлю?
      Бобдил покачал головой и снова сел за стол.
      Абул почувствовал, как в нем закипают злость и обида на мальчика. Когда его отец неожиданно предлагал ему это, он бывал на седьмом небе от счастья и теперь с радостью вспоминал каждую их совместную поездку. Неужели уже слишком поздно для того, чтобы наладить подобные взаимоотношения с Бобдилом? Но, задавая себе этот вопрос, он уже знал на него ответ.
      Абул резко встал.
      - Хорошо, если ты не хочешь отдыхать, то я могу порекомендовать тебе только продолжить учебу. Пожалуйста, вникни в те расчеты, которые предлагает тебе Ахмед. Я хотел бы, чтобы завтра ты уже не повторил тех же самых ошибок. - И он вышел из комнаты.
      Бобдил сквозь слезы смотрел на колонку цифр, написанных на доске. Мать сказала, что отец поступил жестоко, разлучив их. Она сказала ему, что его отец - грубый человек и его нельзя злить, чтобы он не проявил еще большей жестокости. Калиф был в жизни Бобдила второстепенной фигурой до тех пор, пока его не забрали из гарема и не поместили в собственные апартаменты, Только здесь Бобдил почувствовал присутствие в его жизни отца. Все, что происходило с ним, происходило по его приказу. Он, и только он, принимал теперь решения, касающиеся его жизни, решения, делающие его жизнь невыносимой... Может быть, ею отец когда-нибудь уедет в одно из своих путешествий и не вернется.
      Его укололо чувство вины за то, что эта мысль пришла ему в голову. Но если отец все же уедет, то он, Бобдил, станет калифом, и не будет никого, кто скажет ему, что он может проводить с матерью только два часа в день. Ахмед Эбен снова стал объяснять ему и Бобдил постарался сосредоточиться.
      Завтра он не должен повторить своих ошибок, он и так уже рассердил отца.
      Абул шествовал по дворцу. Его обычная безмятежность была нарушена из-за стычки с сыном.
      Абулу было больно, но он был еще и зол, и злость его была направлена на Айку. Похоже на то, что она настраивает Бобдила против отца, каждый раз внушая ему страх и недоверие к нему. Единственный способ прекратить это это полностью удалить мальчика от сферы влияния матери, но Абул страшился сделать такой решительный шаг.
      Он вряд ли улучшит его отношения с сыном. Но почему Айка настраивает сына против отца? Ведь оба они, конечно же, должны понимать, что от подобных взаимоотношений не может выиграть никто - ни Айка, ни Бобдил, ни Абул. Или таким образом Айка добивается власти? Власти, которая в конце концов, позволит ей сделать нечто большее, нежели просто удалить неугодного советника.
      Мысль эта, сама по себе неприятная, приводила Абула к еще более неприятному выводу. Если Айка - его внутренний враг, то ее следует удалить. Это не предвещало ничего хорошего, так как ее отец, всемогущий эмир, был настороже и готов был защищать интересы семьи. В то же время внутри Альгамбры также начались бы склоки и раздоры, не говоря уже о том, что потеря им равновесия не способствовала бы ясности его мыслей и, следовательно, повредила бы тем, кого он, как судья, должен был судить. Сегодня же, как на зло, был один из дней, когда он должен был надеть свою судейскую мантию. Абул вошел в небольшую мечеть, позволив душе успокоиться в этом месте.
      Он должен найти путь к сердцу Бобдила и дать ему то, без чего человек не может достичь ничего - некий внутренний стержень. Он просто обязан сделать так, чтобы сын предстал перед миром не как комок нервов и эмоций, а как мужчина. Без этого он не сможет управлять не только другими, но и собой. Абул услышал шум, свидетельствующий о том, что кади, советники и защитники уже пришли на дневную сессию. Обновленный, с миром в душе, Абул Хассан вернулся к управлению королевством.
      Сарита и султанша пришли, наконец, в башню.
      Тревога Сариты рассеялась - так дружелюбна и открыта была с ней жена Абула. Девушка рассказала ей о жизни ее племени, умолчав все же о событиях, приведших ее в Альгамбру. Она не захотела говорить о Сандро - слишком сильно было ее горе, но в остальном поддалась очарованию султанши. Так как во дворце царила тишина, Сарита решила, что наступил час отдыха. Утренние работы по уборке были давно уже завершены, а дневные дела отложены до вечера.
      - Вы не соблюдаете сиесту?
      Айка улыбнулась:
      - Соблюдаю, конечно. До заката, пока мой сын не возвращается ко мне.
      - Откуда возвращается? - озадаченно взглянула на нее Сарита.
      - От отца, конечно, - Айка небрежно пожала плечами, но Сарита почувствовала ее недовольство. - Отец забрал его от меня и теперь он может проводить со мной только два часа в день.
      - Но это ужасно! - воскликнула Сарита, - почему он забрал ребенка от матери?
      - Он желает, чтобы ребенок был предан только ему, - сказала Айка, - он ревнует его ко мне.
      Сарита нахмурилась, почувствовав, что что-то здесь не так. Айка же улыбнулась, сказав, что мужчины всегда плохо понимают, насколько глубоки взаимоотношения матери и ребенка, что Абул видит в мальчике только своего наследника и хочет от него слишком многого в то время, как он еще так мал. Но я, должно быть, уже надоела тебе, Сарита, с моими проблемами, касающимися только меня самой и мужа.
      - Да, - медленно ответила Сарита, - да, думаю, что это касается только вас двоих.
      Она не могла себе представить, чтобы Абул, такой мягкий, мудрый и наделенный чувством юмора, мог не правильно обращаться с ребенком.
      В то же время Сарита понимала, что он наделен огромной властью, а значит, и ответственностью, и в отличие от Тарика, не считает необходимым постоянно демонстрировать и доказывать свою силу. Она является его неотъемлемой частью, и в этом все дело. Такой человек никогда не станет плохо относиться к ребенку. Она протянула Айке руку:
      - Спасибо за компанию, госпожа.
      Айка поняла, что ее речи подвергли сомнению.
      Может быть, она ошиблась, решив, что из женщины, не воспринимающей с радостью власть мужа, легко может сделать союзника, имеющего доступ в мысли и планы Абула. Похоже на то, что женщина не только не хотела больше ничего слышать, но даже и не поверила в то, что ей сказала Айка. Она все еще хотела сделать из этой женщины союзницу, не зная даже почему. Если Абул желает ее, а она не отвечает ему взаимностью, она может быть очень полезной - только об этом думала Айка. Поэтому она улыбнулась.
      - Спасибо, что выслушала меня. Не хочется, чтобы ты плохо думала о моем муже. Он сделал только то, что обычно делают мужчины, когда их наследник достигает определенного возраста, но...
      - она приложила палец к глазам, - но он не понял глубины моей близости с Бобдилом. Видишь ли, он был болезненным мальчиком.
      - - Понимаю, - серьезно сказала Сарита. Она знала, что в их племени женщины были очень близки к детям, что их никогда не ограждали от материнского внимания. Просто, вырастая, сыновья больше тяготели к мужчинам.
      Так что, то, что Бобдила отняли у матери, показалось Сарите странным.
      - Я поговорю с господином Абулом о тебе, если ты все еще этого хочешь, - сказала Айка. - Ты желаешь вернуться в свое племя?
      - Нет, - ваш муж сказал, что не будет препятствовать, если я захочу вернуться туда, но не позволит мне уйти из-под его защиты, если я не вернусь к своему народу.
      Айка почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Так Абул предложил вернуть ее в племя, что очевидно, было для нее совершенно неприемлемым! Происходило что-то такое, до чего Айке просто необходимо докопаться.
      - Я пойду отдыхать, - сказала Айка, - мы скоро снова встретимся.
      - Да, конечно, счастливого пути, - и Сарита, перед тем, как вернуться в прохладу своей башни, проследила взглядом за ней, повернувшей на тропинку, обсаженную кипарисами.
      После сна в зале отдыха у Сариты не было никакого желания погружаться в дремоту и она пошла на верхнюю галерею. С одной стороны окна галереи выходили на ущелье и на горные пики, возвышающиеся позади Дженералайфа, а с другой - на сады и парки дворца. Сарита встала у окна, выходящего в сад и, дотронувшись до своего платья, убедилась, что оно уже совершенно высохло. В Альгамбре царила сонная атмосфера, пожалуй, такая же сонная, как и в лагере накануне, когда она ускользнула из него на свидание с Сандро. К Сарите снова вернулось ощущение боли и горя, которое и не покидало ее со вчерашнего дня, но на этот раз к нему добавилось еще и чувство бесповоротности ее судьбы. Со смертью Сандро в жизни Сариты закончился целый период. Теперь она должна плыть дальше по реке жизни, плыть, обогатившись тем опытом, что дали ей ее любовь и ненависть.
      И тут ей пришло в голову - а что если просто выйти отсюда в этот тихий и сонный час?
      Дворцовые двери незаперты, охранников не видно, сторожевых псов тоже. Ее узелок - с ней, одежда - вот она, висит. Никто и внимания на нее не обратил, когда она ходила тут в прошлый раз, так почему она должна думать, что на этот раз все будет не так? Ведь все видели, что калиф и его жена обращались с ней не как с узницей, а как с другом.
      Эта мысль была такой простой и такой великолепной в своей простоте. Сарита сбросила вычурный наряд и со вздохом облегчения надела рубаху и платье. К счастью, здешние мастерицы еще не успели нанести непоправимый вред ее ступням, и она сбросила эти ужасные шлепанцы и ступила на землю, снова почувствовав под ногами знакомую почву и обретя истинное равновесие.
      Сарита распустила все еще завязанные на макушке волосы и прошлась расческой по непослушным кудрям. Волосы, как всегда, сопротивлялись попыткам укоротить их, но оттого, что она попыталась это сделать, Сарита почувствовала себя уверенней.
      Бросив последний взгляд на окружающее ее великолепие золоченой клетки, она вышла навстречу знойному дню.
      А где же Абул? Почему-то ей казалось, что нехорошо вот так уйти, не сказав ему ни слова прощания. Но если она пойдет к нему проститься, то он не отпустит ее. Поэтому она вышла из сада и зашагала через дворики к воротам. Сейчас, при свете дня, все выглядело не так, как вчера, когда она въехала сюда на спине лошади.
      Вокруг было мало людей, а те, что были, едва смотрели на нее. Но вот Сарита вошла во двор, полный солдат в круглых шлемах, и поняла, что в крепости Альгамбры сиесту отнюдь не соблюдали.
      Здесь ее заметили. Некоторые мужчины при виде ее отвели взгляды, а другие - с отвращением сплюнули. Сарите стало не по себе. Может, женщинам не разрешалось входить в эту часть дворца?
      Или это оттого, что она отличалась по внешнему виду от их женщин.., из-за того, что шла с непокрытым лицом?
      Но что бы там ни было, она чувствовала себя все хуже и хуже, и ей пришлось побороть в себе желание без оглядки побежать к открытым подковообразным воротам. Вместо этого она пошла с опущенной головой через толпу вооруженных людей.
      Это случилось в тот момент, когда она уже дошла до ворот. Внезапно ноги ее подкосились и она уткнулась в массивную грудь, одетую в кожаный камзол. Ее крики смешались с неистовой арабской речью. Сарита попыталась бороться, но почувствовала себя бабочкой в руках гиганта.., он схватил ее и понес назад, мимо ухмыляющихся солдат. Он явно не сомневался в том, куда ему следует идти.
      Мысли об этом успокоила Сариту, утихомирив яростное биение сердца. Ее несли не к похотливым солдатам, а во дворец. Но по мере того как утихал страх, жестокая ярость закипала в ней. Они пересекли маленький дворик, в котором находилось много мужчин. У Сариты возникло ощущение, что это была своего рода приемная. Гнев ее утих, потому что она почувствовала ужасное смущение оттого, что все они уставились на солдата и его ношу.
      Он вошел в приоткрытые двери и они оказались в зале, полном народу.
      Сначала Абул не заметил их. Он был поглощен речью гражданина Гранады, защищавшегося от обвинений соседа в порче воды в цистерне. Но гул обычно молчащего зала заставил его отвлечься.
      Увидев солдата и его ношу, Абул подумал, что ему, пожалуй, не стоит удивляться происшедшему.
      Конечно, он не ожидал неповиновения от кого бы то ни было, поскольку раньше никто никогда не смел его ослушаться. Но из того, что он знал об этой христианке, он вполне мог бы допустить такую возможность.
      Солдат скинул Сариту на землю. Она тут же вскочила на ноги и ударила его по лицу. Все присутствующие затаили дыхание. И тут солдат подскочил к ней. Голова Сариты оказалась в сгибе его локтя. Черные глаза воина блеснули, лезвие его сабли уткнулось ей в горло. Смерть смотрела ей прямо в лицо. Перед ее глазами замелькали черные точки, и она почувствовала, что задыхается.
      Но тут тишину разорвал голос калифа. Солдат дернулся, но не выпустил ее шею. Тогда приказ был повторен, на этот раз чуть-чуть громче. Солдат снова дернулся, и руки его разжались, после чего она упала на пол. На этот раз Сарита не сделала попытки встать. Сердце ее стучало так сильно, что она подумала, что сейчас потеряет сознание. Она чувствовала у щеки прохладный мрамор и изо всех сил сдерживалась, чтобы не застонать.