Коршун и горлица

      Он небрежно ответил на их приветствия. Сарита с любопытством осматривала вновь пришедших.
      Они были молодыми, как ей показалось, не старше ее самой. Одна из них имела довольно заурядную внешность, лицо ее было изрыто оспой, но ее простоту целиком искупало приветливое выражение лица и мягкие темные глаза. Глаза другой, веселые и умные, встретили внимательный взгляд Сариты с неприкрытым интересом. Сарите она очень понравилась, и ее неожиданно потянуло к ней, как бывает иногда, когда в незнакомце распознаешь человека, с которым возможны глубокие и длительные дружеские отношения.
      - Как вас зовут? - спросил их Абул по-испански.
      - Зулема, мой господин, - ответила простушка.
      - Кадига, господин Абул, - произнесла другая, косясь на Сариту.
      - Вы знаете испанский?
      - Немного, - ответили они скромно.
      Абул кивнул. Он поручил Юсуфу, проконсультировавшись с визирем, выбрать двух, свободно говорящих на испанском, молодых служащих. Похоже было на то, что визирь и Юсуф поработали на славу. Эти девушки были молоды, и если и не очень свободно говорили по-испански, то, несомненно, могли найти способы общения с испанской девушкой.
      - Приготовьте ванну, - приказал он, повернувшись к все еще молчащей Сарите. Он улыбнулся и коснулся ее щеки там, где на нее налипла грязь.
      - Ты очень нуждаешься в ванне, милая. Завтра я расскажу тебе все о них, но сегодня тебе помогут эти женщины.
      Не успела Сарита осознать значение его слов, как он исчез из ее поля зрения. Она перегнулась через перила - внизу стояла круглая ванна, из которой поднимался пар.
      Вокруг нее суетились обе женщины: они прыскали чем-то в воду и раскладывали плотные полотенца. Увидев своего господина, они застыли в благоговейном молчании. Он заговорил с ними по-арабски.
      - Юсуф придет за ней через час.
      К счастью для Сариты она не могла понять сказанное им.
      - Госпожа, не соизволите ли вы спуститься? - позвала Кадига Сариту, все еще стоящую на галерее. - Ваша ванна готова.
      - Но я не хочу мыться в ванне, - заявила Сарита, спустившись во дворик, - а если б даже хотела, то и сама могла бы в ней помыться.
      - О, но вам понравится, моя госпожа, - увещевала ее Зулема. - Вы, должно быть, долго были в пути и поэтому запачкались.
      Сарита посмотрела на свои босые ноги. Они были ужасно грязными, под ногтями тоже был чернозем, вероятно, она так запачкалась, когда вынимала ту доску в фургоне.., неужели это было сегодня? Неожиданно Сарита почувствовала, как на нее навалилась чудовищная усталость, она редко ощущала подобное. Вероятно, она чувствовала себя такой измотанной из-за огромного эмоционального напряжения, выпавшего сегодня на ее долю. Пар, поднимавшийся из ванны, приятно щекотал ноздри Сарите, и перспектива оказаться в ней неожиданно показалась ей заманчивой.
      Она стала было расстегивать лиф, но Кадига оказалась проворнее, и, не успела Сарита и глазом моргнуть, как женщины сняли с нее платье и нательную рубаху. Больше на ней, как и всегда в летнюю пору, ничего не было.
      - Нет, оставьте мне мою одежду, - запротестовала Сарита, так как они, похоже, собирались выбросить те единственные вещи, которые связывали ее с прошлым.
      Кадига с сомнением подняла ее платье и рубаху.
      - Но их надо выстирать, госпожа, и зашить.
      И она показала на большую дырку, зиявшую на спине. Должно быть, я порвала платье, когда выбиралась из повозки, - подумала Сарита, выхватывая одежду из рук девушки.
      - Так я и постираю. И не зовите меня госпожой.
      Меня зовут Сарита, - она бережно положила одежду на стол.
      - Но мы ведь ваши служанки, - тихо сказала Зулема, - пожалуйста, примите ванну.
      - Но только недолго, - твердо заявила Сарита, ступая в воду, - а если вы собираетесь прислуживать мне, пока я буду здесь, то настаиваю на том, чтоб вы звали меня по имени.
      Она окунулась в воду и тихонько застонала от удовольствия.
      Зулема склонилась над Саритой, выливая ей на голову воду. Сарита прикрыла глаза от удовольствия - никогда раньше ей вот так не мыли волосы. В жизни она мылась обычно в ручьях и реках, используя грубое мыло, которое мать делала из топленого животного жира. Зимой же она мылась редко, подогревая для этого воду на огне. Роскошная ванна еще больше усилила в ней ощущение нереальности происходящего и она подумала о том, что еще неизвестно, где бы она оказалась сейчас, если бы ее не нашел Мули Абул Хассан... вероятно, в каких-нибудь грязных кварталах Гранады...
      - Почему вы говорите, что пробудете здесь недолго? - спросила Кадига. Она подняла ступню Сариты и в ужасе воскликнула:
      - Аллах! Посмотрите только на свои бедные ножки!
      - А что с ними? - Сарита в тревоге уставилась на свои ноги. По ее мнению, все с ними было в порядке.
      - Но они такие жесткие, - сказала Кадига, - только потрогай, Зулема. Они как гладильные доски.
      - С ними все в порядке! - Сарита с негодованием сунула ноги обратно в воду.
      - Мы должны потереть кожу маслом и пемзой, - сказала Зулема, понадобится не один день, чтобы вернуть им мягкость.
      - Но я не собираюсь пробыть здесь несколько дней, - прервала их Сарита, мои ступни вполне меня устраивают и такими. Если они будут мягкими, как, интересно, я смогу ходить?
      - Вы не носите туфель? - удивилась Кадига, - это не христианский обычай - носить туфли?
      Сарита подумала о тех дамах, с которыми ей приходилось иногда сталкиваться; ведь племя их вело кочевой образ жизни. Она пожала плечами.
      - Некоторые носят, если они живут в домах и в городах. Но мы, живущие у дороги, нуждаемся в них только зимой, когда земля замерзает или покрывается снегом. Тогда я надеваю деревянные башмаки.
      Служанки смотрели на нее так, словно она была каким-то заморским варваром. Осматривая убранство дворика, Сарита подумала, что, возможно, тоже так подумала бы, будь она на их месте. Но как объяснить им, птичкам, живущим в золотой клетке, романтику кочевой жизни? Она решила, что не будет даже пытаться этого делать. Все равно она пробудет здесь недолго и не успеет наладить дружеские отношения с этими женщинами, так что к чему беспокоиться?
      Зулема покончила с мытьем ее волос и теперь намыливала ее руки и шею, в то время как Кадига занималась ее ногами. Все это было довольно странно для Сариты, но она не знала, как остановить их и в любом случае все это не было неприятно ей. Когда Зулема попросила ее встать на колени, то она, не подумав, сделала это и тут же протестующе завизжала, отодвигая руки, проникающие в самое интимное место ее тела.
      - Не трогай меня! - воскликнула она, лицо ее выражало крайнее замешательство.
      - Но почему? - спросила женщина, - мы ведь ваши слуги.
      Сарита выхватила мыло из рук Зулемы и мрачно намылила себя. Молодые женщины смотрели на нее, явно ничего не понимая.
      - Христиане не касаются в этих местах друг друга, - сказала Сарита, вставая, - передайте мне полотенце.
      - Даже мужчины у женщины? - удивилась Кадига. - Ну и странная же у вас раса. - Она проказливо рассмеялась, Зулема тоже издала смешок.
      Сарита вспыхнула.
      - Между мужчиной и женщиной все совсем по-другому.
      - Ну, конечно же! - воскликнула Кадига и обе мавританки покатились со смеху.
      Сарита почувствовала, что внутри нее также закипает смех. То, как они смеялись, было так похоже на то, как она смеялась со своими подружками в племени! Через мгновение они смеялись уже втроем и она перестала замечать, как тщательно вытирают они ее кожу для того, чтобы смазать ее благовонным маслом.
      После всех этих омовений и помазаний ее поношенная одежда показалась Сарите совершенно неуместной и она ничуть не удивилась, когда Кадига достала изумрудное шелковое платье, богато расшитое цветами и павлинами. Оно застегивалось на пуговицы, раскрашенные под жемчуг. Через секунду Сарита поняла, что то были настоящие жемчужины и ее снова затопило чувство нереальности происходящего. Что она здесь, в конце-то концов, делает? После комментариев относительно ее ступней она не стала возражать против шлепанцев, хотя их острые носы выглядели чересчур большими, и Сарита не могла себе представить, как будет в них ходить. Но ведь, в конце концов, ей придется дойти всего лишь до постели. А утром, выйдя из транса, она сможет решить, что ей делать дальше.
      - Вы желаете поесть, прежде чем пойдете к господину Абулу?
      Вопрос Кадиги вернул ее к реальности.
      - Пойду куда?
      - К господину Абулу. Через полчаса за вами придет Юсуф. Мы должны расчесать вам волосы, но, если вы хотите сначала поесть, то вот фрукты и пирожки, - Зулема подошла к столику, на котором стояло блюдо с пирожками. Тут есть медовый шербет, или апельсиновая вода - что хотите.
      Внезапно Сарита почувствовала, что ей дурно, весь сон сняло с нее, как рукой. Но, впрочем, чему удивляться? Для чего еще ее могли привезти сюда?
      Его поцелуй сказал об этом яснее ясного, но в своей дремоте она утратила всякое чувство реальности.
      Ее просто готовили к постели господина Абула, причем столь же тщательно, как делала бы это мать, готовя ее к постели Тарика, в той, другой жизни. Но с этими женщинами она явно не могла об этом говорить, обсудить это Сарита могла только с мужчиной, который являлся их хозяином.
      - Да, я голодна, - сказала она удивительно спокойным голосом, поняв, что действительно очень хочет есть, так как с полудня у нее не было во рту и маковой росинки.
      А силы ей понадобятся, это Сарита понимала, силы для того, чтобы справиться с тем, что ожидает ее в покоях калифа Альгамбры.
      Глава 4
      Женщины вытерли и расчесали Сарите волосы, пока она ела: вкуснейшие пирожки были начинены мясом, рисом и фешками. Она запила бы их красным вином, как делала это всегда, но похоже было на то, что ей придется довольствоваться странным, хотя и довольно вкусным, шербетом.
      Волосы ее горели огнем в свете масляных фонарей.
      У нее было такое чувство, что ее готовят для того, чтобы принести на алтарь в качестве жертвы. Становиться жертвой ей не очень-то хотелось.
      Но мысль эта была чересчур смелой - ведь она не имела ни малейшего представления о том, был ли у нее хоть какой-нибудь выбор. Сегодня она уже избежала одного жертвоприношения. Избежать второго она не сможет, по крайней мере, сегодня.
      Ей придется изыскать более утонченный способ для того, чтобы отсрочить его. Она коснулась пальцем губы и снова почувствовала, что воздух вокруг нее как бы насыщен желанием. Этого человека она не должна бояться. Но тут на Сариту накатила волна воспоминания - воспоминания об этом позоре; дикой страсти, которую они с Сандро испытывали, об отчаянии, которое всегда сопровождало их любовь и об отчаянности, которая привела в конечном счете к смерти Сандро. Может быть, ей и не стоит бояться Абула Хассана, но не исключено, что ей придется бороться с ним до смерти за то, чтобы не дать ему получить то, что по праву принадлежало только ее любовнику. Она с негодованием откинула голову.
      Кадига перестала расчесывать ей волосы, озадаченно спросив, - хватит? Но они еще недостаточно сухие.
      - Хватит ли? - Сарита в своей задумчивости совсем забыла о своих служанках. В свете ее мыслей эти приготовления были совершенно бессмысленными. - Да, достаточно.
      - Тогда, если вы уже покончили с едой, я приготовлю ваше лицо, Зулема подошла к ней, и Сарита увидела в ее руках поднос с различными баночками и кисточками.
      - Нет! - крикнула она, в ужасе осознав, что собирается делать эта женщина. Она отскочила к оттоманке, - я не допущу, чтобы меня раскрашивали.., как шлюху!
      - Но, госпожа, этого ведь требует обычай, - в голосе Зулемы опять появился признак замешательства. - Вы должны зачернить глаза, чтобы больше понравиться.
      - Я не шлюха, - прошипела Сарита. - Мне нет нужды совращать мужчин.
      Во дворике установилось молчание - женщины были ошеломлены. Слышался только плеск фонтана и шипение лампы, возникшее от порыва ветра, донесшегося из окна.
      - Вас отдали господину Абулу против вашей воли? - наконец рискнула спросить Кадига.
      - Нет, нет, не отдали, - начала Сарита.
      - Значит, продали? - вмешалась Зулема.
      Сарита покачала головой, - нет не продали и не отдали. Я никому не принадлежу, - они явно ничего не поняли и она продолжала, - я покинула свое племя потому что.., о, мне пришлось, а ваш господин Абул, видевший меня в этот день раньше, решил... - Она замолкла. Они все еще смотрели на нее, изо всех сила стараясь понять. - Ваш господин Абул решил, что я нужна ему, смело произнесла Сарита, - и поэтому взял меня. - Интересно, - подумала она, - всегда ли он просто берет то, что хочет? Определенно у него был вид человека, которому никто никогда не прекословил. Она сразу заметила в нем это.
      Женщины с облегчением закивали - наконец, им все стало ясно, - так вы пленница калифа. Вы теперь - его.
      - Нет, - воскликнула Сарита, - это не совсем так. Я, может быть, и пленница, но при этом вовсе не его. Я принадлежу только самой себе.
      Сарита увидела, что они снова не понимают ее, но не успела начать свои объяснения, как в дверь решительно постучали.
      - Это Юсуф, - сказала Кадига, - он пришел за тобой. Она натянула на лицо шарф. Перед тем как открыть дверь, Зулема сделала то же самое. Во дворик вошел человек, сопровождавший сегодня калифа. Он положил узелок на скамью, стоящую около двери.
      Сарита признала в нем свои пожитки. Она помнила, что, когда калиф схватил ее, узелок упал, и она уже решила, что навсегда потеряла его.
      Теперь она кинулась к нему с радостным восклицанием.
      Все было на месте: деревянные расчески для волос, серебряный браслет, подаренный отцом на ее 12-летие, кружевная мантилья, принадлежащая ее бабушке, чистая сорочка, деревянные башмаки на зиму и, что лучше всего, 12 серебряных монеток.
      Все то, что возвращало ее в привычный мир, было там. Сказочный мир, окружающий ее теперь, отступил, и Сарита почувствовала, что вновь обрела себя.
      Человек по имени Юсуф сказал ей что-то по-арабски. Она покачала головой, показывая тем самым свое непонимание, и увидела, что лицо его потемнело. Он заговорил снова, на этот раз грубо, и она догадалась, что он решил, что она отказывается сделать то, что он хочет.
      Кадига быстро заговорила на арабском, объясняя Юсуфу, что Сарита не понимает их языка. Лицо мужчины прояснилось.
      - Вы должны пойти с ним, - сказала Кадига по-испански, - но ему не нравится то, что вы не закрыли свое лицо. Это не скромно и не богобоязненно для женщины показывать лицо мужчине, который не является членом ее семьи.., конечно, это не относится к господину Абулу, - добавила она, - это совсем другое. Он наш верховный господин, и мы все принадлежим его семье.
      Отвечая, Сарита посмотрела прямо в глаза Юсуфу.
      - Я готова пойти с вами, но я не принадлежу к вашему народу и не прячу свое лицо.
      Кадига быстро перевела ее слова и Юсуф пожал плечами, как будто это больше не интересовало его.
      Он повернулся к двери, жестом предложив Сарите следовать за собой. Мальчик, стоящий у двери, держал в руках фонарь. Сарите показалось, что дополнительное освещение совсем не необходимо, так как аллея, обсаженная кипарисами, ярко освещалась факелами. Альгамбра была освещена так же ярко, как рыночная площадь во время гуляний, там и сям люди спешили по своим делам так, как будто сейчас была не ночь, а самый разгар дня.
      Юсуф свернул в аркаду, окружающую двор, посреди которого находился прямоугольник бассейна. На поверхности воды плавали лилии, из дверей, мимо которых они проходили, доносились звуки музыки. Сарита остановилась было, чтобы заглянуть в один из сводчатых проходов, но ее провожатый сердито что-то ей сказал, значения чего она не поняла, но по тому догадалась. Из принципа она замешкалась еще на несколько секунд, и увидела там мужчин, лежащих на оттоманках, некоторые из которых были погружены в беседу, а некоторые - заняты игрой в шахматы. Слух их услаждала мягкая музыка. Женщин видно не было. Но подобное сборище в их племени они тоже не допускались бы. Правда, в их племени мужчины сидели бы вокруг костров, а не в окружении шелков, фресок и фонтанов. Кто-то играл бы на гитаре, кто-то бы пел, так что по сути своей эта сцена была Сарите очень знакома.
      Юсуф схватил ее за руку. Она сбросила ее и отвернулась, жестом показав, что они могут продолжить путь. Выражение лица Юсуфа было устрашающим, и она на секунду затаила дыхание, надеясь на то, что интерес со стороны Абула Хассана обеспечит ей некий защитный покров.
      Очевидно, она не напрасно надеялась на это, потому что Юсуф резко повернулся и зашагал дальше.
      В конце концов они пришли в тихий, освещенный фонарями, холл, где по обеим сторонам двери стояли стражники. То, что это были именно они, Сарита заключила по их внешнему виду и военным причиндалам. Похоже было на то, что они вошли в святая святых - дворцовые звуки угасли и остались позади.
      Подойдя к двери, Юсуф тихонько постучал, подождал, а затем открыл дверь и помахал Сарите, чтобы она вошла к калифу.
      Абул считал полигамность добродетелью, и, хотя ради спокойствия домашнего мира ясно давал понять всем, что жена является его фавориткой, регулярно звал и других женщин из своего гарема.
      Все его четыре наложницы были свободными женщинами, красивейшими дочерьми из знатных семей, подаренными ему для того, чтобы скрепить альянс или купить его дружбу. Они не представляли собой угрозы для Айки и, казалось, были довольны тем, что живут в альгамбрском гареме, с удовольствием приходя к своему господину и соревнуясь за то, чтобы больше ему понравиться. Он знал об этом соревновании и забавлялся им, позволяя себе иногда замутить воду, приглашая одну и ту же женщину несколько ночей подряд. Но по правде говоря, относился он к ним одинаково. Все они родили ему детей, обретя тем самым постоянный статус. Материнство давало женщине определенные права, хотя и на некоторое время отделяло ее от ее господина, который на время ее беременности целиком препоручал ее заботам других женщин, а если она рожала здорового ребенка, дарил ей много одежды и драгоценностей. Эти подарки также служили причиной конкуренции между ними.
      Кроме этих второстепенных жен, Абул иногда покупал себе женщину-рабыню, почему-либо пленившую его фантазию, или брал в плен женщину как награду за успешное сражение. У этих женщин не было законного статуса наложниц и, если они больше ему не нравились, то становились обычными членами дворцовой челяди. Они могли рассчитывать на защиту калифа на протяжении всей своей жизни, но сверх того он мало беспокоился о них. У женщин таким образом было только две задачи - понравиться господину и подарить ему потомство, если он этого желал. Он не обременял своих рабынь детьми, и они могли выходить замуж, будучи отлученными от постели господина.
      Абул считал себя хорошим хозяином.
      Теперь, ожидая, когда Юсуф приведет ему девушку, он чувствовал необычное волнение. Ему нравилось заниматься любовью, нравились женщины, делившие с ним ложе, но он не мог вспомнить, когда в последний раз был столь взволнован из-за них и когда в последний раз ощущал желание определенного тела. Но он возжелал ее, когда увидел стоящей у дороги, босую, с дикими зелеными глазами, с облаком огненных волос, окружающих маленькое личико. Он не спрашивал себя о причине своего желания, и постольку поскольку привык добиваться желаемого, устроил все так, чтобы заполучить девушку. Она не была ни наложницей, ни рабыней, ни пленницей в прямом смысле этого слова. Он выхватил ее из ее мира, чтобы осуществить свое навязчивое желание, поразившее его, как гром с ясного неба.., но еще не победил ее.
      Нет, не победил. И, вероятно, в этом была причина его волнения. Судя по тому, что он видел до сих пор, она не достанется ему легко.
      Женщина, которая отказывалась говорить даже тогда, когда слова возмущения так и срывались с ее губ, безусловно, не достанется ему так просто.
      Абул находился под впечатлением того, что его новое приобретение было женщиной с характером.
      Только такая променяет жизнь в племени, лишившись тем самым защиты, на полную опасностей жизнь на чужой земле, обитатели которой с предубеждением относятся к представителям ее расы и определенно склонны посчитать одинокую женщину легкой добычей.
      И она была женщиной, имевшей любовника, в этом он был убежден. Была не робкой девушкой, а женщиной, знакомой с взлетами и падениями страсти, женщиной, из-за которой мужчины вступили в смертельную схватку. Он не знал в точности, что произошло в тот день в лагере, но догадывался о том, что ее любовник был убит, и что она убежала, несмотря на последствия, которые неминуемо должны были последовать за этим побегом. Как глубоки ее чувства к этому мужчине? Он уже видел горе в ее глазах. Если она будет верна его памяти, значит, перед ним появится еще одно препятствие.
      Ведь она принадлежит народу, ведущему моногамный образ жизни, прямолинейно рассматривающему отношения между мужчиной и женщиной.
      Или, может быть, усложняющему эти отношения?
      В любом случае этот тезис мог представлять для Абула потенциальную помеху.
      До этого у Абула никогда не было никаких осложнений с женщинами. Они приходили, когда бы он не послал за ними, говорили ему только нежные слова, всячески выражали свою покорность, и делали все, что могли, чтобы угодить ему.
      Когда она вошла в комнату, он сразу увидел, что в своих ожиданиях оказался прав.
      В ней не было никакой покорности. Она стояла в дверном проеме с высоко поднятой головой, глядя ему прямо в глаза, одетая в одежду, традиционную для его народа. Такой наряд не носили девушки с огненно-рыжими волосами, распущенными по плечам, девушки с зелеными глазами, глядящие на мужчину сверху вниз, гордо поднимая при этом подбородок. Босоногая беспризорница исчезла, перед ним стояла женщина, которая вызвала бурление в его крови, подобное тому, которое он испытывал только в юности.
      - Как тебя зовут? - спросил он ее уже в четвертый раз.
      Сарита снова не ответила, но подбородок ее поднялся чуть выше и Абул подошел к ней, вытянув руку в приглашающем жесте.
      - Если ты не хочешь сказать мне свое имя, тогда я должен буду сам как-нибудь назвать тебя, - он улыбнулся, дотронувшись до нее.
      Сарита обнаружила, что не может вздохнуть.
      Он был уже не в вышитой тунике, а в простом темном бурнусе, голова его была непокрыта, и над его глазами нависали роскошные черные волосы.
      Белоснежные зубы сверкали, он широко улыбался.
      Никогда раньше она не видела столь чудесный образец мужской власти. О ней она никогда не думала, будучи с Сандро. Они были абсолютно равны в своей любви и страсти, и оба были совершенно бессильны в своем желании утолить ее. У Тарика была сила и власть, и Сарита часто находила этому подтверждения, но то была власть вождя, а не власть мужчины. А сегодня у нее была возможность увидеть в Тарике мужчину, и то, что он продемонстрировал ей, было совершенно иным, нежели то, что она видела сейчас в этом человеке. Это она знала точно. Она знала, что Тарик использовал бы ее тело, как мстя за то унижение, которое испытал из-за нее так и за то, что свою девственность она отдала не ему. Сила же Абула Хассана исходила вовсе не от его выигрышного положения. Но если не от него.., то откуда? Из какого такого внутреннего колодца? Она медленно вздохнула, все еще глядя на него с молчаливым вызовом. Руки его взяли ее лицо.
      Зорайа, - сказал он, - это имя означает Утренняя звезда. Ты будешь моей Утренней звездой до тех пор, пока не захочешь открыть свое имя. - Он отпустил ее лицо и отступил на шаг назад, - ты снимешь платье, Зорайа?
      Этот вопрос вывел ее из равновесия. Но все произошло так быстро, без каких-либо предварительных разговоров, как будто его желания были - ее, и никаких других мнений на этот счет быть не могло. Она покачала головой, жалея о том, что не прошла в комнату подальше. Спина Сариты упиралась в дверь, калиф находился прямо перед ней и у нее не было никакого пространства для маневра.
      Он снова приблизился к ней и спокойно расстегнул первую жемчужину на воротнике ее платья. Она попыталась оттолкнуть его, но он перешел к другой, не обращая на это внимания.
      - Что вы делаете? - в первый раз заговорила она, и собственный голос показался ей чужим, таким низким и хриплым от долгого молчания он стал.
      Абул скрыл радость оттого, что она заговорила и просто поднял бровь.
      - Расстегиваю пуговицы, - с этими словами он освободил от петли третью пуговицу.
      - И вы возьмете меня силой? - она постаралась расслабиться, сознавая, что не сможет остановить его, если он принял такое решение.
      Она видела, что по какой-то причине ее вопрос удивил его; в его черных глазах появилась тень недовольства.
      - Нет. Разве тогда кто-нибудь из нас сможет получить удовольствие? Кроме того, - добавил он, - в этом не будет необходимости.
      На своей груди, теперь почти обнаженной, Сарита ощущала теплый ночной воздух. Почему в том не будет необходимости? Что он хотел этим сказать?
      Но в глубине души она все-таки знала, что он хотел этим сказать и это знание заставило ее ощущать холод внизу живота. Сарита снова попыталась оттолкнуть его руки, она могла избавиться от подозрения, что ее тело способно на предательство.
      - Если вы не собираетесь принуждать меня, то зачем же делаете это?
      - Потому что хочу посмотреть на твое тело, - он сказал это так спокойно, как будто говорил совершенно очевидную вещь. И она поняла, что для него это и было очевидным, также как и то, что он считал себя вправе делать это. Он хотел ее, поэтому собирался взять, и это было для него совершенно естественно - он ведь всегда делал то, что хотел.
      Во дворце Альгамбры не было никого, кто посмел бы противоречить калифу Гранады.
      Может быть, только испанская девушка-странница могла это сделать?!
      Эта мысль придала ей сил; он стащил с ее плеч расстегнутое платье и она постаралась перенестись мысленно из залитой светом комнаты в лагерь, где под ногами была грубая трава, в лицо светило яркое солнце, а ароматы майорана и дикого тимьяна смешивались с густым запахом мяса, жарящегося над походными кострами. Никогда раньше она не стояла перед мужчиной обнаженной. С Сандро у них не было ни места, ни времени для такой роскоши; они познали тела друг друга с помощью рук, а не глаз. Она прикрыла глаза, уязвленная тем, что ей приходится позволять мужчине видеть то, что он не должен был видеть. Он может смотреть на ее тело, но в душу свою она не позволит ему заглянуть.
      - Откуда у тебя эта царапина? - спросил Абул, его шепот прошелестел в тихой комнате, как осенний листок на ветру.
      Он дотронулся до красной отметины на ее правой груди. На ее левом бедре была точно такая же.
      Сарита вспомнила, что расцарапала себя, пролезая через отверстие в фургоне. От его прикосновений ноги у нее подкосились, а в животе запенилась знакомая теплота.
      - Ты должна быть осторожнее, - сказал он так, как будто она ответила на его вопрос, - у тебя слишком нежная кожа, чтобы обращаться с ней подобным образом.
      - Я живу не в золоченой клетке, - сказала она, обретя одновременно и голос и твердость, - женщинам моего племени приходится выносить не только царапины, когда они работают.
      - Ну, теперь уж с тобой такое не случится, - сказал Абул, - а эти царапины заживут скоро. - Он взял ее за руки и втянул вглубь комнаты, - нет никакой необходимости стоять всю ночь у двери. Садись, - он показал на оттоманку и слегка нажал на ее плечо, - тебе хочется выпить бокал вина, - с его стороны это был не вопрос, а утверждение.
      Сарита пила вино и иногда пиво с 12-летнего возраста. Как правило, альтернативы этому и не было - вода часто вызывала боль в желудке, а молоко предназначалось, как правило, маленьким детям. Она приняла бокал малаги с заметным облегчением и на минуту забыла о своей наготе, почувствовав почву под ногами и обретя спокойствие, благодаря волшебному напитку. Абул тоже сделал глоток вина из своего бокала и вытянулся на диване напротив Сариты.
      - Так я должен звать тебя Зорайой или ты откроешь мне свое имя.., теперь, когда ты вновь обрела дар речи.
      Мягкая обивка дивана заставила девушку снова затрепетать от своей наготы. Легкий ветерок приподнял оконную занавеску и она коснулась ее грудей. Соски Сариты напряглись и она поняла, что не только от ветра. Она все больше возбуждалась от сознания своей наготы перед этим мужчиной.
      - Я хочу одеть свое платье, - сказала Сарита, вставая.
      - В этом нет никакой нужды. Если тебе холодно, я закрою окно.
      - Нет, я хочу одеться, - упрямо возразила она, - почему я должна быть обнаженной в то время, как вы - нет?
      Она сразу поняла свою ошибку. Мули Абул Хассан встал и стащил с себя бурнус. Под ним у него, также как и у нее, ничего не было. Она захотела отвести от него глаза, но обнаружила, что не может. У него было гибкое, смуглое тело, налитое мускулами, без единого грамма жира. Сарита подумала о Тарике, мускулы которого казались холмами. Подобное сравнение не приходило в голову при взгляде на мускулы Абула, но у Сариты создалось впечатление, что его тело было крепким, как скала и не менее сильным, чем тело Тарика. Глаза ее сами собой скользнули вниз и она почувствовала, как щеки ей заливает румянец. Калиф был крайне возбужден. Она снова резко села.
      - Иди же, моя Утренняя звезда, - сказал он, без труда заметив ее румянец и находя его очень забавным, - а чего же ты ожидала? Ты должна знать, какое действие на мужчину оказывает такая красота.
      - Меня зовут Сарита, - сказала она, стараясь вжаться в подушки и прикрывая грудь руками. То, что она сказала ему свое имя было поступком, посредством которого она пыталась утвердить себя, а вовсе не капитуляцией, но Сарита была чересчур смущена, чтобы заботиться о том, как он истолковал ее поведение.
      - Сарита, - медленно произнес он, как бы пробуя звуки ее имени на вкус, - похоже, мы несколько продвинулись, Сарита.
      - К чему, мой господин? - она обрадовалась тому, что вопрос прозвучал несколько Иронично, несмотря на то, что она находилась не в очень-то выигрышном положении.