Дерзость

      Во время налета ребята вели себя хладнокровно, это мне очень понравилось.
      В Можайске долго искали свою часть. В комендатуре не знали, где она находится. Выручил случай: встретился знакомый старшина, он и привел нас к двухэтажному кирпичному дому у самого вокзала, здесь были наши.
      После обеда легли спать, после ужина - снова. Тюфяки, набитые соломой, после утомительного пятидневного перехода казались пуховой периной.
      На другой день, в воскресенье, встали поздно. Мы с Володей решили пройтись по городу. Мне хотелось поближе познакомиться с ним. Я ему рассказал о своих злоключениях в немецком тылу, а он о своем первом задании.
      - Мы с Сергеем, - начал он, - учились в одном классе четвертой средней школы города Смоленска, крепко дружили, вместе в 1939 году вступили в комсомол. К началу войны окончили девять классов.
      С первых же дней войны по рекомендации горкома комсомола были зачислены в 1-й истребительный батальон. Участвовали в операциях по ликвидации немецких диверсантов и сигнальщиков, обороняли город, вели бои на Соловьевской переправе и с остатками батальона добрались до Вязьмы.
      В совхозе "Александрино" с помощью областных партийных и советских организаций командиры оперативной спецгруппы Западного фронта формировали и направляли в немецкие тылы партизанские отряды и разведывательные группы. Нам с Сережей было поручено пробраться в Смоленск.
      В конце августа мы были готовы к выполнению задания. Нам ведь было всего лишь по семнадцать лет, и легенда, что мы двоюродные братья и ищем своих родителей, которых потеряли во время бомбежки, казалась нам вполне убедительной на случай встречи с немцами и допросов.
      Спецотряд пограничных войск завязал на передовой отвлекающий бой с противником, и нам удалось углубиться в тыл врага.
      В Смоленск мы въехали на легковой машине, в которую немецкий офицер взял нас как балласт - машина часто буксовала на раскисшей от дождей глинистой смоленской дороге.
      - В чем состояла ваша задача? - поинтересовался я.
      - О, нашу разведку интересовало все: номера войсковых частей, расквартированных в городе, номера частей, проходящих через него, паспортный режим, структура гражданской и военной администрации, отношение немцев к местному населению, обращение с военнопленными и т. д. и т. п.
      - Задание весьма обширное, как же вы рассчитывали выполнить его?
      - Вся надежда была на школьных товарищей, оставшихся в городе. Наши родные из Смоленска эвакуировались.
      - Расскажи, пожалуйста, как и с кем вы провели эту работу? Мне это может пригодиться.
      - Я, конечно, не могу, не имею права назвать имена этих людей, они еще там живут и работают, но кое-что все же расскажу.
      По прибытии в Смоленск мы сразу же пришли на квартиру одного из наших школьных друзей. Отец его до войны был видным человеком в городе. Теперь, при немцах, он занимал ответственную должность в русской администрации.
      Сын остался верным своей Родине, он был настоящим комсомольцем, а отец пошел на службу к немцам добровольно. Мы, разумеется, не раскрыли его отцу наших истинных намерений, попросили лишь помочь оформить документы на жительство, и он это сделал - мы легализовались.
      Раньше между отцом и сыном были некоторые разногласия, но теперь сын сделал вид, что одобряет решение отца. Тот стал ему доверять, и это позволило сыну бывать в служебном кабинете отца и добывать нужные нам сведения о структуре гражданской администрации и паспортном режиме.
      - А как военнопленные?
      - Положение их ужасно. Над ними измываются, считают за рабочий скот, морят голодом. Люди умирают десятками.
      - Вам было также поручено узнать, какие войсковые части стоят в городе?
      - Это мы узнали сами. Целыми днями, вплоть до комендантского часа, бродили по городу, но крупных танковых и артиллерийских частей в городе не обнаружили. Зенитные батареи засекли. Они располагались на возвышенных местах, их было много.
      - Скажи, а как вы думали передавать собранные сведения нашим?
      - Используя рацию одной из групп, оставленных в тылу врага. Собрав необходимые сведения, мы отправились на связь с этой группой. Недалеко от той деревни, где была назначена встреча с нашими людьми, у развилки двух дорог (на Старой Смоленской дороге) мы остановились. Здесь на деревянном щите были расклеены всевозможные приказы, предупреждения и распоряжения немецкой администрации. Возле них толпился народ. Подошли и мы. К нам приблизился незнакомый человек, сидевший до этого неподалеку, назвал условный пароль. Услышав отзыв, предложил отойти в сторону и сказал:
      - В деревню идти нельзя, да и незачем - группа погибла.
      - Как?!
      - Предатель. Предлагаю вам вернуться в город, освежить данные и возвращаться через линию фронта.
      - А вы?
      - Я остаюсь.
      После этого человек отошел от нас, а мы снова вернулись в Смоленск.
      За несколько дней уточнили разведданные, договорились со своими товарищами о дальнейшей работе, явках и направились на восток "искать своих родителей".
      В местечке Кардымово нас, "вольношатающихся", задержала немецкая полевая комендатура и направила на работу в мотоциклетную часть: рыть окопы, строить блиндажи и землянки. Охрана была слабая, и мы убежали. Ночью в прифронтовой полосе нас снова схватил патруль и вернул в Кардымово.
      Комендант поставил меня и Сережу перед строем и заявил, что за дезертирство со строительства важных для германского командования оборонительных сооружений мы будем расстреляны.
      В это время во двор комендатуры въехало несколько больших грузовиков, из кабины одного из них вышел офицер и вручил коменданту пакет. Вскрыв пакет, комендант приказал срочно погрузить рабочих на машины, а сам ушел в помещение. Мы смешались с толпой и уехали. Теперь нас, примерно триста человек, разместили в старом сарае и выводили оттуда к самой передовой убирать рожь, лен - вот где бы бежать!.. К побегу уже все было готово, когда мы заметили, что за нами упорно наблюдает один тип. Человек этот с самого начала показался нам подозрительным. Сказавшись больным, он на работу не ходил, а, как известно, у фашистов не больно-то посачкуешь - даже за опоздание на построение били по чему попало, а с больными у них разговор был вовсе короткий. Военнопленные, с которыми мы поддерживали контакт, сообщили, что тип этот все время пытается побольше разнюхать о нас. Предатель, решили мы, надо его прикончить, иначе беда...
      - Вот так просто: прикончить... как будто всю жизнь только этим и занимались.
      - У нас не было другого выхода - или мы его, или он нас.
      - Это верно, но ведь все-таки человек...
      - Нет, никакого чувства жалости к предателю я не испытывал, только ненависть и презрение.
      А убивать было противно. Сделали мы это неловко, он успел позвать на помощь. Никто из пленных не тронулся с места, но, услышав крик, вбежала охрана, нащупала нас фонариками и стала избивать. Затем всех бросили в машину и куда-то повезли.
      Кардымовский комендант нас узнал сразу. Взбешен он был до последней степени: бегал по комнате из угла в угол, часто дышал, сыпал ругательствами. Затем немного успокоился и через переводчика обратился к нам:
      - Не успел я расстрелять вас тогда и очень жалею об этом, но теперь вы от меня не уйдете. Убрать этих бандитов, - сказал комендант солдатам, - а завтра утром... - и он выразительно щелкнул пальцами.
      Нас втолкнули в пустую хатенку. За дверью загремел замок. Завтра все будет кончено, а помирать так не хочется... Стали мы знакомиться на ощупь с нашим казематом. Окна избы были забиты наглухо, потолок крепкий, из подвала выхода нет - хатенка вросла в землю А дверь? Дверь ветхая и висит на петлях. Если приподнять ее и нажать - она порвется с костылей. Вот где спасение! Это открытие несколько успокоило и подбодрило нас.
      - Давай споем, - предложил Сергей и, не дождавшись моего согласия, тихо-тихо запел нашу любимую:
      Орленок, Орленок, блесни опереньем,
      Собою затми белый свет...
      Со двора донесся громкий окрик часового:
      - Молчать, руссишь швайн!
      Мы продолжали петь. Раздался выстрел.
      - Ах, гад! - произнес я и рванулся к двери, но Сергей удержал меня. Я, конечно, погорячился. К нашему домику на выстрел прибежали еще несколько солдат, и если бы мы выскочили, то нас прикончили бы на месте.
      Глубокой ночью мы выбили дверь и выскочили из хаты. Часового, который нес охрану, я ударил по голове поленом, а Сергей выхватил у него из ножен тесак и заколол. Захватив его винтовку и пояс с патронами, мы благополучно выбрались из деревни. Помогли нам в этом кромешная тьма и густой туман.
      Дважды ощутив холодок близкой смерти, мы теперь старались избегать встречи с немцами: шли осторожно, понапрасну не рискуя. Линию фронта решили переходить ночью. Здесь снова несколько раз натыкались на немцев, попадали под обстрел, отстреливались и лишь на рассвете вышли к Днепру. В ближайшем лесу за рекой были наши. Затем без особых приключений прибыли в Вязьму, в свою часть.
      Володя закончил свой рассказ, и мы еще долго шли молча. Я думал о том, что с такими ребятами можно идти на любое дело. Эти не растеряются, не раскиснут, ничего не побоятся. И все-таки спросил:
      - А страшно было?
      - Тогда нет. Страшно теперь, когда вспоминаешь, что чуть было не погибли из-за собственной неосторожности, так и не выполнив задания до конца.
      Враг рвется к столице
      В ночь на 5 октября Государственный Комитет Обороны принял специальное решение о защите Москвы. Главным рубежом сопротивления была определена Можайская линия обороны, проходившая от Волоколамска до Калуги. В Можайск по шоссейной и железной дороге стали прибывать свежие части с Дальнего Востока. Это были хорошо укомплектованные и вооруженные пехотные и танковые дивизии. Между тем, преодолевая ожесточенное сопротивление наших войск, немцы к 10 октября захватили города Гжатск и Сычевку. Обстановка на фронте становилась все напряженнее. Для отдыха времени не оставалось.
      Уже через несколько дней после прибытия в Можайск наша группа была сформирована. Командиром группы назначили старшину милиции Григория Трофимовича Лаврова.
      В группу включили двух милиционеров, сослуживцев Лаврова, и по моей просьбе - Володю Шатрова, Сережу Гусарова, Сашу Стенина, Сашу Чеклуева. В группу вошли также четверо комсомольцев, которые вместе с Чеклуевым пришли в часть из Ярцевского района Смоленщины.
      Тринадцатого октября Лаврова и меня вызвал майор Спрогис и поставил боевую задачу: "Выйти в тыл противника и двигаться в общем направлении в сторону Вязьмы. По пути следования нарушать связь, минировать дороги, уничтожать мосты, вести разведку, в бои не ввязываться, по израсходовании боеприпасов вернуться через линию фронта. Для выполнения задания вам выдадут мины, взрывчатку, термитные шарики, карту, компасы".
      - Задача ясна?
      - Ясна, товарищ майор!
      Мы понимали, что такие небольшие группы, как наша, - а таких групп, направленных из Можайска, были десятки - могут нанести немалый ущерб наступающим немецко-фашистским войскам. Чем больше мы сделаем, тем легче будет обороняющимся частям Красной Армии.
      Поздно вечером нас отвезли на машине к Бородино. Дальше, ехать было нельзя - мост через реку взорван. Октябрь сорок первого выдался морозным, река покрылась первым тоненьким слоем льда. По кладям перебрались на другой берег и двинулись на запад. Пройдя километров десять, вошли в какую-то притихшую деревеньку. В ней не осталось ни одного жителя. В одной из пустующих изб протопили печку, погрелись и отдохнули.
      Еще до рассвета покинули деревню, лесами пошли дальше. К вечеру оказались уже в тылу врага.
      Определить это было нетрудно: до нас доносились обрывки чужой речи, слышался шум машин - по дорогам двигались немецкие части. Особенно оживленное движение наблюдалось на Минском шоссе, однако и проселочные дороги были накатаны до блеска. Ставим на них по одной или по две мины, тщательно маскируем.
      Ночь с 15 на 16 октября мы провели в деревне. Встали еще до рассвета, хозяйка покормила нас чем могла, и мы отправились дальше.
      Спустились по крутой тропинке к речке, начали переправляться. И надо же!.. Когда мы с Сашей Стениным стали переходить по кладям, они под нами рухнули, и мы очутились по горло в ледяной воде. Кое-как выбрались на берег. Переодеться нам, естественно, было не во что, поэтому ограничились тем, что с помощью товарищей просто-напросто хорошенько выжали одежду.
      На рассвете подошли к большаку Поречье - Уваровка. Лес далеко позади, за большаком - бесконечное снежное поле. По дороге беспрерывным потоком шли машины, танки, конные обозы. Перейти нельзя. Устроившись в глубокой воронке, образованной взрывом бомбы крупного калибра, стали дожидаться вечерних сумерек.
      Саша Чеклуев и Сережа Гусаров, перекинув через плечи холщовые сумки, отправились по дороге в ближайшую деревню "побираться". Они там погрелись, поели, кое-что и нам принесли из продуктов, но главное, в течение нескольких часов наблюдали за движением немецких воинских частей, запоминали знаки на машинах, количество танков и автомашин, форму, цвет одежды солдат и офицеров (нам из нашего укрытия такие подробности рассмотреть было трудно).
      Вечером, когда движение по дороге почти прекратилось, мы заминировали ее в нескольких местах и углубились в лес. В чаще быстро разожгли костер - дров было достаточно, рядом стояли поленницы, заготовленные еще до войны. Наконец-то появилась возможность согреться, обсушиться и отдохнуть.
      Костер весело трещит, часовой ходит на некотором удалении от него, но, ослепленный ярким светом, очевидно, мало что видит в окружающей густой темноте. Лавров, этот веселый, никогда не унывающий человек, которому в ту пору было около тридцати, рассказывает нам были и небылицы из своей жизни, анекдоты, а мы все, развесив уши, слушаем его. Автоматы и винтовки лежат под руками или висят на сухих сучьях могучих елей, которые обступают нас со всех сторон. Рассказчиком Лавров был прекрасным, не говоря уже о том, что обладал живым умом и чувством юмора. Увлекшись его рассказами, мы, честно говоря, на какое-то время даже забыли, где находимся, тем более что в котелках уже забулькал гороховый суп, сдобренный колбасой. И вдруг из темноты слышим громкую и повелительную команду:
      - Хальт, хенде хох!
      Кроме меня и Саши Стенина, всех моментально как ветром сдуло. Мы же, когда перед нами появились вооруженные люди, остались на месте. И не потому, что были полураздеты - сушили обмундирование, - просто прекрасно знали: немцы ни за что ночью не сунутся в лес. И в самом деле: на пилотках у солдат мы увидели звезды, а на лицах улыбки. Красноармейцы присели к костру, протянули к огню озябшие руки...
      - Сашка, Сергей, Лавров! Да это же наши, идут из окружения, - кричу я в темноту.
      Слышу ответ Чеклуева:
      - Сдались фашистам, шило вам в бок!
      В разговор вступает Саша Стенин.
      - Да вы что, ребята, очумели, что ли? Идите к костру, это же наши красноармейцы!
      - А не врешь?
      Не верят, подходят поближе, видно, все еще присматриваются.
      Наконец, чтобы развеять сомнения, прошу наших новых знакомых подать голос. Услышав чистую русскую речь, друзья мои один за другим возвращаются к костру.
      Лавров не спеша надел сапоги, в три бога и триста боженят проклиная зубную боль, которая донимала его уже несколько дней, а затем предложил нашим гостям рассказать, откуда они взялись.
      Один из них с ухмылкой заметил, что некоторые болезни проистекают от переохлаждения нижних конечностей и сердечно посоветовал не ходить босиком, тем более по снегу. Лаврова передернуло, но он смолчал. Второй красноармеец уже серьезно начал рассказывать о том, что их полк под Вязьмой попал в окружение, что они вели упорные кровопролитные бои с наседавшими фашистами. Командир полка погиб. Осталось человек триста, идут на соединение со своими. Во главе полка батальонный комиссар.
      - А что вам здесь-то понадобилось? - все еще сердито спросил Лавров.
      - Шли в разведку и наткнулись на вас, ну и решили маленько подшутить.
      - Хороши шутки!
      - Как далеко фронт? - задал вопрос один из бойцов.
      - Тринадцатого октября Можайск был в наших руках. В ночь на четырнадцатое немцы подходили к Бородино, - ответил Лавров.
      - Если бы кто-нибудь из вас взялся нас проводить...
      - Что ж, пожалуй, можно, - сказал Лавров. - Я как раз собирался послать за линию фронта нарочных с разведданными. Если хотите, они вам помогут выйти к нашим.
      - Вот за это спасибо!
      Мы поужинали вместе с красноармейцами, поделились с ними спичками, махоркой, и они с двумя проводниками, один из которых был одет в гражданскую одежду, ушли к своим.
      - В добрый путь, шутники, - произнес Лавров, и мы по очереди крепко пожали им руки.
      Красноармейцы и их провожатые ушли на восток, а наш путь по-прежнему лежал на запад. Взрывчатка еще оставалась, можно было продолжать работу.
      По пути следования минируем дороги, рвем линии связи, поджигаем мосты. Мосты в то время, как правило, были деревянными, и сжечь их не составляло большого труда. В ночное время, когда прекращалось движение, мы собирали небольшую кучку хвороста и сухостоя, клали на эту горку дров зажженный термитный шарик и преспокойно удалялись. Что касается телефонной связи между немецкими частями, то она осуществлялась с помощью кабелей, проложенных по земле. Через дорогу кабели перебрасывались с помощью высоких треножников; там, где это было возможно, вместо треножников использовались высокие деревья.
      По-прежнему ведем разведку - этим занимаются Саша Чеклуев и кто-либо из ярцевских ребят - их возраст и одежда не вызывают у немцев подозрений. Просится в разведку и Володя Шатров, но его посылать рискованно. Он рослый и выглядит старше своих лет.
      Спим чаще всего в лесу у костра. Сон этот короткий, беспокойный, почти не снимающий усталости, которая накапливается в нас с каждым днем.
      Как-то после утомительного перехода, зашли в глухую подмосковную деревушку. Немцы в деревне еще не появлялись Отыскали председателя колхоза и попросили его устроить нас на ночлег. Кто мы и зачем здесь, ему объяснять не требовалось. Отвел он нас на край деревни к одной старушке. Продукты у нас уже давно вышли, все мы чертовски хотели есть, и два чугунка мелкой неочищенной картошки, которые хозяйка варила для поросят, могли стать для нас желанным угощением. Впрочем, скуповатая бабуся не сразу поставила их на стол. Лаврову перед этим пришлось употребить все свое красноречие, и только тогда она сжалилась. Теперь оба чугунка с картошкой стояли на столе. Воду из них старушка вылила, и горьковато-сладкий запах поплыл по избенке, защекотал ноздри. Мы жадно набросились на еду, ели картошку прямо с кожурой, торопясь и обжигаясь, а хозяйка смотрела на нас и покачивала головой.
      Насытившись, мы выставили пост, мокрые шинели и сапоги побросали на печь, а сами разместились кто где.
      Под утро, еще затемно, стали собираться в дорогу. Хозяйка сходила в сенцы, принесла нам каравай хлеба и несколько кусков сырой баранины. "Это вам от председателя". Мы сердечно поблагодарили ее и тихо, огородами, ушли в лес.
      Вечером добрались до конечного пункта нашего маршрута - до дороги Вязьма-Сычевка. В нескольких местах заминировали ее и двинулись в обратный путь. Снова на дорогах ставили мины, разбрасывали колючки. Шли, как правило, лесом, стараясь избегать встреч с противником, днем на открытые места не выходили. И лишь однажды нарушили мы это правило, за что едва не поплатились жизнью...
      Вышли к кромке леса. Впереди вспаханное под зябь, припорошенное поле. Обходить его лесом очень долго. Прислушались. Осмотрелись. Ничего подозрительного. Вытянулись цепочкой: впереди Лавров, за ним все остальные, замыкающим был я. Отошли от леса метров триста. Все спокойно. И здесь откуда ни возьмись наперерез нам выехали три мотоцикла с колясками, а за ними открытая штабная машина. Не доезжая метров пятидесяти до нас, гитлеровцы остановились. Остановились и мы. Немцы о чем-то посовещались между собой, и один из них, видимо, офицер, через переводчика обратился к нам:
      - Русские солдаты! Красная Армия разбита. Доблестные германские войска вступают в Москву. От имени командования предлагаю вам сложить оружие и сдаться в плен. Жизнь гарантирую.
      Момент был крайне напряженный - отходить к лесу - расстреляют в спину, вступить в бой - слишком неравны силы. Надо пойти на какую-то хитрость. И Лавров, не теряя самообладания, произнес:
      - Предлагаем пропустить нас. Прикажите не стрелять. У нас за плечами динамит.
      Не нарушая строя, взяв оружие на изготовку, мы прошли в пятидесяти шагах мимо остолбеневших немцев. Не скажу, что спокойно. Это был, конечно, риск. Но именно такой риск и спас группу.
      Мы отошли от немцев уже на приличное расстояние, когда те развернулись и поехали в село, а мы вдоль деревни, бегом, устремились к темневшему справа лесу.
      В это время немцы на нескольких мотоциклах выехали за околицу. Штабной машины с ними теперь не было. Сначала они стали удаляться от нас, затем повернули вправо и вдоль кромки леса помчались по дороге наперерез нам. До леса оставалось совсем немного, но и немцы были рядом. Огнем из автоматов и винтовок мы вынудили их остановиться и залечь, а сами, отстреливаясь, перебежками добрались до леса. Здесь мы были в безопасности.
      Почему именно так развивались события? Вероятнее всего, в штабной машине ехал какой-то крупный гитлеровский чин, и, опасаясь за свою жизнь, он приказал охране не ввязываться в бой. Возможно и другое - немцы не сомневались в том, что нас все равно удастся перехватить. Но они допустили существенную ошибку послали на перехват мотоциклистов. Если бы к нам наперерез из деревни вышла цепь пехоты, дело могло обернуться очень плачевно. Так или иначе, но на этот раз все закончилось благополучно. Наш командир в этой критической ситуации оказался на высоте и принял единственно верное решение.
      У нас еще оставалось килограммов десять тола и три мины. Выйдя к Волоколамскому шоссе, решили заминировать дорогу. Мины поставили одну за другой, тщательно замаскировали.
      Это было уже под утро. Нам очень хотелось увидеть результаты своей работы, что, надо сказать, удавалось редко. Расположившись в лесу, невдалеке от дороги, мы по очереди выходили к шоссе и вели наблюдение. Вскоре пошли танки два проскочили, не зацепив мин, третий подорвался. Многократное эхо прокатилось по окрестным холмам. Танк, вспыхнул. Из окутанной черным дымом машины стали выползать танкисты. Вскоре сработала и вторая мина.
      В этот день мы вышли к Волоколамску. С опушки леса в бинокль были хорошо видны какие-то необычные машины с наклоненными назад кузовами, возле них суетились солдаты в серых шинелях.
      - Это же наши! - говорю я и передаю бинокль Лаврову.
      Тот посмотрел, но на всякий случай послал разведку. Двое наших ребят, одетых в гражданское, без оружия пошли к военным. Вскоре солдаты разбились на две группы - примерно по десять человек - и стали охватывать нас слева и справа. Вот они уже совсем рядом - конечно, свои.
      Дали им возможность беспрепятственно окружить себя и "сдались". Потом закурили, потолковали с солдатами о фронтовых делах, кое-что рассказали о нашем рейде в немецком тылу. Минут через пятнадцать распрощались с артиллеристами и пошли по направлению к железнодорожной станции. Те машины, которые мы видели с опушки леса, оказались знаменитыми "катюшами". Они дали залп по наступающим фашистам и сменили позиции.
      Гитлеровцы наседали. Станция несколько раз в течение дня подвергалась жестоким бомбардировкам: горели пристанционные здания, склады, элеватор, жилые дома. Быстро минуем пылающие строения и выходим на шоссе Волоколамск - Москва.
      Усталость давит на плечи непосильным грузом. Скорее бы добраться до какого-нибудь жилья, повалиться на пол и спать, спать, спать...
      Справа от нас какая-то деревянная будка. Кое-как втискиваемся в нее, валимся на пол и моментально засыпаем. Утром следующего дня снова выходим на шоссе. Ни машин, ни подвод. Впереди деревня.
      На окраине села, размахивая пистолетом, нас останавливает майор с малиновыми петлицами.
      - Кто старший?
      - Я, - отвечает Лавров.
      - Приказываю занять позицию вон там, - майор махнул пистолетом куда-то вправо, в сторону кустов.
      - На каком основании? Мы... - начал было Лавров.
      - Разговорчики! - майор поднял пистолет. - Выполнять приказ!
      Такое обращение возмутило меня. Я подошел к майору, отвел его пистолет в сторону и заявил:
      - Слушайте, товарищ майор, мы не бродяги, не окруженцы, не солдаты, потерявшие свою часть, мы разведчики штаба фронта. Вы не имеете права задерживать нас.
      - Ничего не хочу знать! Есть приказ никого не пропускать.
      - Веди нас в штаб, там разберемся, - сказал Лавров.
      Майор убрал пистолет в кобуру, и мы пошли в деревню. В штабе полка нас выслушали, дали продуктов на дорогу и посоветовали идти в сторону Москвы по железной дороге - там, мол, еще ходят поезда.
      Идем вдоль железнодорожного полотна и за каждым поворотом надеемся увидеть поезд. Но его все нет. И лишь часа через два-три на разъезде обнаружили пассажирский состав. Паровоз уж под парами. Бежим к поезду - откуда только берутся силы. Вскакиваем на подножку. Успели! Легли на лавки, отдышались, затем разулись, перевязали потертые в кровь ноги. Вечером приехали на станцию Покровское-Стрешнево.
      По знакомой дороге я привел своих товарищей в студенческое общежитие МАИ. Комендант принял нас очень радушно. Открыл пустующую теперь комнату в 4-м корпусе, в которой я жил до ухода на фронт, выдал матрацы, одеяла, постельное белье. Наконец-то мы сможем по-настоящему отдохнуть.
      На следующий день, ближе к вечеру, узнали, что наша часть теперь находится недалеко от Москвы. Быстро собрались и вскоре были уже на вокзале.
      До отхода поезда оставалось еще много времени, и я, оставив своих товарищей в зале ожидания, отправился на 3-ю Тверскую-Ямскую улицу навестить своих знакомых по работе на заводе. В это время началась воздушная тревога. Когда я возвращался на вокзал, прожекторы все еще ловили вражеские самолеты, и десятки зениток вели по ним огонь.
      Ни в зале ожидания, ни на перроне моих товарищей не оказалось. Решив, что они в поезде, я вскочил на подножку и пошел по вагонам - их нет. Это обстоятельство не очень меня огорчило. Куда и как ехать, они знают доберутся. Подумав так, я удобно устроился в полупустом вагоне и вскоре под стук колес задремал.
      И чуть не проехал нужную мне станцию. Когда вышел на перрон, была уже ночь. Зашел в комендатуру. Там меня оглядели с- головы до ног, перемигнулись и... обезоружили. После этого спросили документы. Документов у меня никаких не оказалось. Паспорт и комсомольский билет сдал еще в учебном центре. Я потребовал написать расписку на оружие. Расписку мне дали и под конвоем отправили на пересыльный пункт. Там опять все не столько спрашивали меня, кто я и откуда, сколько дивились на мои длинные волосы и полугражданскую одежду. Шпион! Надо отправить его для выяснения личности куда следует. И отправили. Ремни отобрали, отобрали расписку на оружие и даже деревянную ложку.
      На другой день начался допрос. Дело вел какой-то очень молодой и очень самоуверенный следователь.
      - А ну, говори, кто тебя послал, с каким заданием, - имея в виду немцев, начал он.
      - Спрогис, - отвечаю, - послал с боевым заданием.
      - С каким именно?
      - Взрывать машины и танки противника.
      - А где твои боеприпасы?
      - Израсходовал, - отвечаю.
      - А какой у него чин, у этого, как его...
      - Спрогиса? Майор, войсковая часть 9903.
      - Что за часть, где стоит?
      - Это войсковая часть штаба Западного фронта, - отвечаю.
      - Молчать!
      Я замолчал. Тут же он предложил подписать протокол допроса. Подписывать я не стал и потребовал свидания с прокурором.
      - Ишь чего захотел!
      - Я требую прокурора, - сказал я еще раз и, не в силах больше сдерживаться, стукнул кулаком по столу.
      На этот шум из соседней комнаты вышел прокурор. Когда я немного успокоился, он задал несколько вопросов. Я ответил и попросил отправить меня в часть. Проверить, кто я и откуда, у него, видимо, не было возможности, но он сказал, что завтра же отправит меня в военкомат для прохождения дальнейшей службы, - стало быть, поверил, по крайней мере, что свой.
      Утром мне вернули ремни, расписку на оружие и проводили в райвоенкомат. Там, к счастью своему, я встретил лейтенанта из нашей части. Он заявил военкому, что знает меня и берет с собой. На этом мои злоключения окончились.
      Обстоятельства складывались так, что нашу группу с очередным заданием могли проводить в тыл не раньше 10 ноября, поэтому командир части отпустил нас на праздники в Москву.
      С нами поехал и Геннадий Кротков, который появился в части в мое отсутствие. Геннадий, кстати говоря, тоже бывший студент, уже успел побывать на фронте, участвовал в боях, ходил в разведку. С ребятами младший политрук быстро нашел общий язык, со многими подружился.
      Приехали на фабрику "Красная оборона". Из проходной Володя Шатров куда-то позвонил, и через несколько минут к нам выбежали Шура Калистратова - секретарь комсомольской организации фабрики - и еще несколько девушек. Они отвели нас в теплую просторную комнату, быстро собрали немудреный ужин, и за чашкой чая полилась непринужденная беседа.
      - Ну, как вы тут живете, как трудитесь? - обратился к ним Геннадий.
      - Трудимся как никогда раньше - по шестнадцать часов в сутки. Мы на казарменном положении.
      - Почему?
      - Кто дежурит после работы в сандружине, кто на крыше фабрики. А домой идти далеко, да и холодно там. Вы уж лучше о себе расскажите, о своих боевых делах, - просит Шура...
      - Это можно, - ерошит волосы Саша Чеклуев и начинает рассказ. - Вышли мы как-то к лесной дороге, видим, идет конный обоз немцев. Большой обоз. Охрана сильная, нам с ней не справиться. Пропустили мы его и только хотели перейти дорогу, как вдруг увидели отставшую полевую кухню. Залегли в канаве. Смотрим. Обоз скрылся за поворотом, кухню можно захватить без большого риска.