Дерзость

      Забракованным сказали, что их отправят домой. Поддавшись на обман, многие заключенные, чтобы заболеть, стали курить табак с тонко изрезанными кусочками шелка, пить табачный отвар. Людей со штампами на лбу стали грузить в машины и вывозить. Многие догадались, что везут на смерть. Валя стерла свой штамп. Немцы это заметили и жестоко избили девочку.
      Пока готовили следующую партию на уничтожение, Валя сумела убежать. Помог ей в этом пожилой немецкий солдат. Валю приютила польская семья. Лечил ее польский врач. После освобождения Белоруссии в 1944 году Валя вернулась в свою родную деревню Побоковичи...
      Мы никак не могли забыть неудачную операцию по захвату аэродрома. Нам стало известно, что от аэродрома в сторону Поплавов регулярно ходит легковая машина, возможно, с важными документами. Об этом можно было судить по тому, что дорога эта патрулировалась. Правда, за Поплавы немцы редко осмеливались выезжать - там начиналась партизанская зона, но и мы до сих пор особенно близко не подходили к Осиповичам, если не считать попытки захватить аэродром.
      На этот раз решено было небольшой, хорошо вооруженной группой выйти на шоссе восточнее Репищ и устроить засаду на легковую машину. Мы залегли возле шляха, замаскировались и стали ждать. Как всегда нестерпимо донимали комары, и вести себя абсолютно тихо было очень трудно. Машина так и не появилась, зато со стороны Поплавов к нам стал приближаться патруль. Его надо было пропустить, но кто-то из бойцов нечаянно бряцнул оружием, немцы мгновенно среагировали на это, и ничего уже не оставалось делать, как ударить по ним из автоматов.
      Все четверо патрульных упали на асфальт. Лева и Костя, не дожидаясь команды, выскочили на шлях, подобрали винтовки, сняли с убитых ремни с подсумками и тесаками, взяли документы. В это время охрана с блок-поста на железной дороге открыла беспорядочный огонь вдоль шоссе. Надо уходить, пока немцы не отрезали нам пути отхода. Быстрым шагом, а кое-где и перебежками миновали Репищи. Теперь мы были в относительной безопасности, можно и отдохнуть. Надо бы зайти в деревню, попросить у местных жителей соли, но я опасался, что туда вот-вот нагрянут немцы.
      Прошло не менее получаса, а гитлеровцы все еще не появились. Неужели не приедут? Может быть, рискнуть? В Репище вызвались идти Валентин Гуськов, парнишка из Репищ, недавно принятый в отряд, Курышев и Сысой. Ребята по заболоченному кустарнику напрямую зашагали в сторону деревни.
      Мы разожгли небольшой костер и, положив под голову вещевые мешки, легли отдохнуть. Минут через двадцать в тишину, нарушаемую только гудением комаров, вторглись другие звуки. В деревне застучал ручной пулемет Дегтярева, и сразу же, как эхо, откликнулись немецкие МГ - значит, завязался бой. Мы вскочили на ноги, углубились в густые заросли кустарника Через некоторое время вернулись трое наших бойцов - Гуськова среди них не было. Запыхавшийся Игорь Курышев рассказал о том, что произошло:
      - Когда мы уже собирались возвращаться, в деревне появились два бронетранспортера с солдатами. Гуськов, который был оставлен в охранении, первым заметил гитлеровцев и открыл по ним огонь из пулемета Мы втроем начали отходить через огороды к болоту. Один из бронетранспортеров выехал на конец деревни, развернулся и двинулся нам наперерез. На краю болота он остановился. Преследовать немцы нас не стали.
      Когда стрельба прекратилась и шум машин начал удаляться, наша группа пошла в деревню. Там жители нам рассказали, что Валя Гуськов сражался до последнего патрона, уничтожил из своего пулемета не менее десятка вражеских солдат и погиб в неравном бою Война вырвала из наших рядов еще одного испытанного боевого товарища.
      Во второй половине июня мы получили приказ вместе с партизанами участвовать в "рельсовой войне" Стало ясно, что готовится наступление советских войск.
      Подрывники нашего отряда взорвали на большом протяжении полотно железной дороги, во многих местах нарушили телефонную связь между городами. Три дня и три ночи взлетали в воздух обломки рельсов и шпал, железная дорога Минск Осиповичи была парализована.
      В девятом томе "Истории второй мировой войны" так говорится о действиях белорусских партизан во второй половине июня 1944 года: "Выдающимся примером непосредственной партизанской помощи наступающим войскам Красной Армии явилась операция белорусских партизан по массовому подрыву рельсов, осуществленная накануне наступления войск 1-го, 2-го и 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов против группы армий "Центр". Ее разработал и согласовал с командованием фронтов Белорусский штаб партизанского движения...
      Партизаны в ночь на 20 июня осуществили одновременную массовую диверсию на железных дорогах Белоруссии. В результате они подорвали 40 775 рельсов, полностью вывели из строя железнодорожные линии Орша - Могилев, Орша Борисов, парализовали перевозки противника на участках Полоцк - Молодечно, Крупевщина - Воропаево - Вильнюс, Минск - Барановичи, Осиповичи - Барановичи, Пинск - Брест и других. До конца месяца было подорвано еще 20 тысяч рельсов"{2}.
      О том, как отразился этот удар белорусских партизан на состоянии немецко-фашистских войск, довольно выразительно написал бывший начальник транспортного управления группы армий "Центр" полковник Т. Теске: "В ночь перед общим наступлением русских на участке группы армий "Центр", в конце июня 1944 года, мощный отвлекающий партизанский налет на все важные дороги на несколько дней лишил немецкие войска всякого управления. За одну ночь партизаны установили около 10,5 тысячи мин и зарядов, из которых удалось обнаружить и обезвредить только 3,5 тысячи.
      Сообщение по многим шоссейным дорогам из-за налетов партизан могло осуществляться только днем и только в сопровождении вооруженного конвоя"{3}.
      ...2 июля танки и самоходные орудия с родными звездами на броне были уже в Марьиной Горке и в совхозе "Велень". Невозможно описать, каким радостным для нас стал этот день!
      Согласно приказу командования, полученному по рации, наш отряд в полном составе прибыл в деревню Поплавы. На окраине деревни нас ожидала штабная машина. Из нее вышел какой-то майор, подошел к Шарому, отдал честь и представился:
      - Уполномоченный штаба фронта майор Медведевский.
      Шарый ответил на приветствие, представил Медведовскому бойцов и командиров отряда, после чего все разошлись по хатам.
      В Поплавах мне пришлось целых два дня потратить на занятия "литературной работой" - писал отчет. Затем мы выехали в Осиповичи. Наши разведчики в Осиповичах - Кондратенко Мария Яковлевна, ее муж Иосиф Максимович, Скрипов Константин Васильевич и другие получили соответствующие документы и небольшую материальную помощь. Получили помощь и малолетние дети Ушакевич, кроме того, им была выдана справка о том, что их мать, Софья Ивановна Ушакевич, 1906 года рождения, погибла смертью храбрых при выполнении специального задания штаба 2-го Белорусского фронта.
      Из Побоковичей мы никого не встретили и решили съездить туда, проведать Марию Викентьевну Лиходиевскую. Майор Медведовский предоставил в наше распоряжение трофейный мотоцикл с коляской. Я немножко потренировался в езде и предложил Никольскому и Чеклуеву ехать со мной. Стоял теплый, солнечный день. На большой скорости мы проехали по шляху и свернули на пыльную проселочную дорогу в Побоковичи. Деревня была полностью разрушена, возле голых печных труб, сиротливо тянувшихся к небу, копошились одетые во что попало люди.
      Нашли землянку Лиходиевских. За столом - Бронислава, Мария, Толя и Зина. Что-то едят, видно, щи из крапивы. Леву узнали сразу, узнают ли меня?
      - Да это же наш командир! - бросается мне нашею Зина, маленькая, худенькая, большеглазая девочка.
      - Лева, давай вещмешок, - говорю Никольскому. Мы выкладываем на стол буханку черного хлеба, американские мясные консервы, наши российские концентраты.
      - Это вам для начала. А сейчас, Мария, езжайте с Толиком в Осиповичи. Вот адрес. Там вас встретит Суралев, вам окажут всяческую помощь. А нам пора возвращаться.
      Когда выехали из деревни, я повернул налево, решил попрощаться со Стениным. Вот и небольшой песчаный холмик, заросший редкой травой, с низенькой деревянной оградой. На затесе короткая надпись: СТЕНИН АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ. Вместе со мной ребята выхватили пистолеты, и пятикратный залп огласил притихшие окрестности.
      - Прощай, друг Сашка, ты отдал все, что мог, ради победы. Клянемся тебе: мы дойдем до Берлина, клянемся!
      В Осиповичах отряд стоял всего лишь несколько дней, но самое важное мы успели сделать - наши отважные разведчики и связные получили документы, подтверждающие их участие в борьбе против фашистов.
      Меня интересовал еще один вопрос. Я напомнил Медведовскому о том, что перед наступлением наших войск мы передали Хозяину уточненный план наземной и противовоздушной обороны Осиповичей и координаты складов "Остланд", расположенных неподалеку от города.
      - Пригодились ли эти данные? - спросил я его.
      - А как же! Этими данными воспользовался штаб фронта. Результаты? Поедем посмотрим.
      Захватив с собой Константина Васильевича Скрипова, мы проехали по местам, где совсем недавно были немецкие подземные склады. Теперь там зияли огромные воронки от авиабомб. Их взрывами разметало снаряды, гранаты, разбило зенитные установки.
      - Видите, - кивнул головой в сторону воронок Медведовский, - это сделано по вашим данным. Это результаты разведки.
      Мы переглянулись со Скриповым.
      Перед самым отъездом из города мне удалось встретиться с партизанами-королевцами. И вот что я узнал.
      После ухода отряда из Полядок в конце 1942 года хозяин нашего дома недолго оставался в деревне. Своими подозрениями мы поделились с партизанами, и тот, почувствовав, вероятно, что за ним наблюдают, ушел в Лапичи, поступив там в полицию. Его жена и четверо детей остались в деревне. Партизаны семью не трогали - жена и дети не могли отвечать за мужа и отца.
      Весной 1944 года гитлеровцы начали против партизан крупномасштабные боевые действия. Под натиском превосходящих сил противника партизаны с боями были вынуждены отойти на северо-восток. Предатель вернулся с карательным отрядом и вывел фашистов к землянкам, в которых скрывались жители деревень Полядки, Погорелое и Лозовое. Каратели учинили жестокую расправу. Они убили восемнадцать человек, а оставшихся в живых повели в Полядки. Там штыками и прикладами ни в чем не повинных людей загнали в хаты, забили окна и двери и сожгли заживо.
      Лишь немногие жители, по разным причинам оказавшиеся далеко от дома, остались в живых. В их числе - отец Андрея Гришановича и две его сестры. Сам Андрей погиб в бою с карателями.
      Предатель собственноручно запалил свой дом, забрал семью и уехал в Лапичи. К сожалению, дальше его следы теряются. По-видимому, он ушел на запад вместе с гитлеровцами.
      Фашисты сожгли деревню, построили там укрепления, но продержались недолго. Через полтора месяца, в июле сорок четвертого, их вышибли наши войска.
      В 1974 году, спустя тридцать лет после этих событий, мы с Игорем Курышевым посетили деревню Полядки, встретились с отцом Андрея Гришановича, с его дочерьми и еще с несколькими уцелевшими в 1944 году старожилами. Деревня возродилась, но никто из жителей не захотел ставить свое жилище на том месте, где стоял дом предателя, - там пустырь. На окраине деревни установлен памятник. На нем надпись: "Обнажите головы. Здесь похоронены более ста мирных советских граждан, замученных фашистами 9 мая 1944 года".
      Из Осиповичей наш отряд в полном составе выехал в Минск. Проезжали мимо Марьиной Горки, но не было возможности остановиться, повидаться с Владимиром Антоновичем Бондариком, который успешно выполнял наши задания вплоть до самого освобождения района. В течение последнего года он регулярно передавал в отряд сведения о железнодорожных перевозках немцев, а в сентябре 1943-го, когда у нас кончилось питание к рации, достал новый полный комплект. От него мы узнавали об изменениях в гитлеровском гарнизоне, численности и вооружении воинских частей, останавливавшихся в Марьиной Горке. Перед началом последней крупной операции немцев он успел нам передать, что в Марьину Горку, Дричиц, Тальку прибыли регулярные немецкие войска, которые будут участвовать в блокировке партизанских соединений. На встречу с Марией Григорьевной Кудиной, санитаркой Марьино-горской поликлиники, - от нее мы через Луцевич получали медикаменты и перевязочный материал, - рассчитывать нам не приходилось: в начале 1944 года она была арестована гестапо и вывезена в Германию.
      Но вот и Минск. Остановились на окраине в частных домах - центр города был почти полностью разрушен. Через некоторое время поступил приказ о расформировании отряда.
      Валя и Рая одними из первых уехали в Москву. Подполковник Шарый был направлен в запасной офицерский полк. Остальные товарищи, кроме Чеклуева, который остался в части, и Максимука (он был направлен работать в Осиповичи), получили месячный отпуск с предписанием: после его окончания явиться в военкоматы по месту жительства.
      Двадцатипятимесячная белорусская эпопея закончилась. В жизни каждого из нас началась новая полоса. Мы обменялись адресами и поклялись не забывать нашу боевую дружбу.
      В Польше
      Мне очень хотелось еще раз посмотреть Москву, побывать на Красной площади, постоять у Мавзолея В. И. Ленина, послушать бой Кремлевских курантов. И вот я снова в столице. В кармане гимнастерки лежит боевая характеристика с рекомендацией направить меня на учебу в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. В самые тяжелые для Родины дни, с первых месяцев войны, я находился в действующей армии и, наверное, заслужил право сменить землянку на учебные аудитории. Но я поступил иначе. Война пока не закончилась, и хотя победа наша была уже предрешена, впереди нас еще ждали нелегкие бои. Я не мог оставаться в тылу, я должен был выполнить свою клятву, которую дал на могиле Саши Стенина.
      Приняв такое решение, я уже не мог поехать к своим родным, хотя времени для этого оставалось вполне достаточно. Не видели они меня три года, и мне казалось, случись что со мной в дальнейшем, им легче будет так справиться со своим горем. А повидать отца, мать, братишку мне хотелось до боли в сердце.
      Мои товарищи по отряду москвичи Арлетинов, Никольский, Корзилов тоже стояли на перепутье. Я предложил им ехать снова в свою часть, и друзья с радостью согласились. Они тоже не хотели прятаться за спиной тех, кто сражался на фронте. С нами пошел и Николай Гришин, опытный, испытанный радист, самый старший из нас по возрасту, уже семейный человек. Другой на его месте десять раз подумал бы, прежде чем принять такое решение, а Николай согласился на мое предложение сразу, не колеблясь.
      Единственное, что нам хотелось, - это быть вместе. А раз так, то надо попросить направить нас снова в распоряжение штаба 2-го Белорусского фронта, тогда на очередное задание мы сможем выйти в составе одной группы. Мы хорошо знали друг друга - достоинства, недостатки, сильные и слабые стороны каждого, были уверены один в другом. А такая уверенность особенно нужна для опасной, хотя и привычной работы за линией фронта.
      Я сказал - "опасной работы". Это, конечно, так. Но вот что интересно. Со временем у всех нас, разведчиков, выработалась своеобразная потребность в риске, риске во вражеском тылу, там где опасность подстерегает тебя на каждом шагу. Вот где ты можешь проявить себя! Здесь нужны и смелость, и осторожность, и хитрость, и трезвый расчет, большое мужество и терпение. Иначе ничего не сумеешь сделать и пропадешь ни за грош. Но зато разве можно с чем-либо сравнить то чувство гордости и радости, когда тебе удается перехитрить врага и выполнить поставленную задачу?
      Еще одно обстоятельство было притягательным в нашей службе самостоятельность. Приказы, распоряжения командования, то есть то, что надо сделать, - это закон, ты их принимаешь к исполнению, но ты волен в том, как это сделать, то есть в методах и способах выполнения задания. Если с умом, то и дело сделаешь, и уцелеешь, а нет - пеняй только на себя.
      Получив в Генштабе направление, на другой же день с Белорусского вокзала мы отправились в свою часть. Придется теперь лететь в Польшу или даже в Германию, это очевидно. Фронт стремительно откатывается на запад.
      Прощай, столица, прощай, Москва! Повезет, и мы снова вернемся к тебе, снова услышим бой Кремлевских курантов и ранним утром на восходе солнца с Большого Каменного моста увидим золоченые маковки кремлевских церквей, разноцветное сияние куполов собора Василия Блаженного.
      В начале сентября 1944 года мы прибыли в Щучин - небольшой городок на западе Белоруссии. Майор Медведовский встретил нас очень приветливо. Вскоре боевая группа была сформирована. Я был назначен командиром, Николай Макаревич моим заместителем и радистом, Николай Гришин радистом, Лемар Корзилов, Лева Никольский, Костя Арлетинов и Миша Козич стали бойцами группы.
      Николая Макаревича я хорошо знал по работе в Белоруссии, да и остальные ребята были с ним знакомы. Единственным среди нас неопытным в военном деле человеком был Миша Козич из Гродно, мобилизованный в армию после освобождения города.
      Сразу после приезда началась упорная систематическая учеба. Знакомились с историей и географией Польши и Германии. Узнали о создании народного Люблинского правительства и его декретах, о Лондонском правительстве Польши и его неприглядной роли в Варшавском восстании, о польских военных формированиях. Изучали польский и немецкий языки и, конечно же, совершенствовали боевую выучку.
      Тем временем наши войска успешно продвигались вперед. Вслед за наступающими частями переехал и штаб 2-го Белорусского фронта - сначала в Гродно, а затем в Белосток.
      К концу ноября группа была готова к выполнению задания, но погода стояла нелетная, а когда она установилась, случилось непредвиденное - я заболел.
      Появился насморк, озноб, болела голова. Мне казалось, что это обычная простуда, и, превозмогая все усиливающуюся слабость, я решил провести еще одно занятие. Отправились на окраину Белостока в песчаные карьеры, глухое и безлюдное место.
      Здесь радисты Гришин и Макаревич развернули рации, быстро связались друг с другом и так же быстро свернули аппаратуру. С радистами нам повезло, они были специалистами высшего класса с большим опытом работы в немецком тылу. Гришин мог передать в минуту 14 групп слов и 15 групп цифр, а Макаревич, соответственно - 14 и 12. Для нас это было немаловажным обстоятельством. Я, как командир, должен уметь составить до предела сжатую радиограмму, а радист быстро ее передать, настолько быстро, чтобы вражеские пеленгаторы не успели засечь место нашего расположения.
      Потом мы с ребятами потренировались в стрельбе из автоматов и пистолетов Причем отрабатывали молниеносное применение оружия - автоматизм в применении оружия, огневая уверенность очень нужны в нашем деле. Костя Арлетинов, этот очень живой, порывистый боец, стрелял навскидку, пожалуй, лучше всех.
      В конце занятия бросили по одной-две гранаты, и опять не так, как обычно, а с выдержкой: выдернул чеку, отпустил рычаг, и начинается отсчет... Граната разрывается в 15-20 шагах от тебя, на земле или в воздухе, - так, как тебе может понадобиться по обстоятельствам боя. Миша Козич обрадовал нас, показав в этом упражнении большое самообладание. Но ценность парня заключалась в другом - он владел польским и немецким языками, три года был на территории, оккупированной немцами, хорошо знал их повадки, сильные и слабые стороны.
      Отличная у нас сформировалась группа, дружная, всесторонне подготовленная к выполнению задания. Это вселяло уверенность, что мы оправдаем доверие командования.
      Занятие окончилось, мы вернулись на свою квартиру. И здесь мне стало хуже, настолько, что пришлось лечь в постель. Наша хозяйка, пожилая уже женщина, полька, подробно расспросила о моем самочувствии и, тоже, видно, решив, что я сильно простудился, отварила сухие стебли малины и напоила меня этим отваром. Я накрылся с головой одеялом и попытался заснуть. Не удалось. К вечеру мне стало хуже, а ночью я уже метался в бреду. Утром Медведовский привез врача. Когда тот закончил осмотр, Лева, заикаясь, как это обычно бывало с ним, когда он волновался, спросил:
      - Что с ним, доктор?
      - Воспаление легких, немедленно в госпиталь!
      - Товарищ майор, разрешите сопровождать, - в один голос обратились к Медведовскому мои товарищи, но места в машине оказалось только на двоих. Поехали Никольский и Арлетинов.
      По дороге в госпиталь Лева шепнул Косте: "Боюсь, придется лететь без него". Костя - он сидел впереди - повернулся к Медведовскому:
      - Товарищ майор, мы вместе прошли почти всю войну и хотим ее вместе закончить. Передайте генералу нашу просьбу - отложить полет до его выздоровления.
      С Медведовским можно было говорить запросто, по-товарищески. К этому располагал его мягкий, добродушный характер. Из-под сросшихся черных бровей всегда спокойно и приветливо смотрели большие миндалевидные глаза. Человек он был умный, хорошо разбирался в людях. Майор неопределенно хмыкнул, потом улыбнулся и сказал, что просьбу нашу поддержит.
      - Спасибо, товарищ майор, - с чувством произнес Лева, - а как только он выздоровеет, посылайте хоть к черту на рога.
      - Зачем же? Пошлем куда надо.
      В дороге я, видимо, снова потерял сознание и очнулся уже на носилках. Чьи-то руки заботливо подоткнули под меня одеяло. Я увидел лицо медсестры: ласковые, полные сочувствия глаза, тонко очерченные черные брови вразлет, нос с еле уловимой горбинкой, пухлые губы...
      Болезнь оказалась тяжелой, я часто впадал в беспамятство, а когда вновь приходил в себя, всегда встречал ее нежный взгляд. Три дня и три ночи она не отходила от моей постели, подносила лекарства, делала уколы. И болезнь стала отступать. Я уже не терял больше сознания, температура упала, дыхание стало ровным и глубоким, теперь я спал спокойным сном выздоравливающего человека.
      Силы ко мне быстро возвращались, ребята навещали часто. И с первого же их посещения я понял - генерал разрешил дожидаться моего выздоровления. Во всем теле еще была слабость, то и дело возвращались приступы головокружения, но я уже не мог больше оставаться в госпитальной палате, меня неудержимо тянуло к своим товарищам, к работе, и я попросил врача выписать меня.
      Близился к концу декабрь 1944 года. Наши войска успешно продвигались вперед. Советское командование готовило Восточно-Прусскую стратегическую наступательную операцию силами 2-го и 3-го Белорусских фронтов и левого крыла 1-го Прибалтийского фронта.
      В один из этих дней в штабе 2-го Белорусского фронта, находившемся в Белостоке, произошел разговор между начальником разведывательного отдела фронта генералом И. В. Виноградовым и нашим непосредственным начальником майором М. Г. Медведовским.
      Илья Васильевич Виноградов, склонившись над картой, снова и снова перечитывал названия населенных пунктов в полосе предстоящего наступления и приговаривал вполголоса:
      - Ясно... И здесь вполне ясно... Здесь тоже... А вот тут пока ясного мало. - И подчеркнул название города, стоявшего на пересечении железных и шоссейных дорог. Это был город Мышенец.
      Медведовский доложил, что группа для заброски в район Мышенца к вылету готова.
      - Возглавляет группу младший лейтенант Фазлиахметов, - сказал майор. Вызвать к вам?
      - Нет, пожалуй, я сам к ним схожу, - ответил генерал.
      Об этом разговоре я узнал гораздо позже. А тогда...
      Установилась хорошая погода, и как-то незаметно наступил день отлета. Группа собралась на прощальный ужин. Душой нашего небольшого общества, как всегда, был Костя Арлетинов. Его живые шутки, остроты, сопровождаемые комическими жестами и мимикой, поддерживали веселое настроение. Лева взял гитару, и под ее аккомпанемент мы спели несколько песен. А потом как-то сама собой наступила тишина. Торжественно и твердо прозвучал в ней голос майора Медведовского:
      - Слушай боевой приказ!
      Содержание приказа сводилось к следующему. Нам предстояло в ночь на 24 декабря 1944 года на самолете Ли-2 вылететь в тыл противника и на парашютах приземлиться на поляне в одном километре восточнее деревни Цык и в 10 километрах западнее города Мышенца. Задача: освещать работу узла шоссейных и железных дорог станции Мышенец, следить за расположением войск и боевой техники в районе действия группы, разведать систему оборонительных сооружений на границе Польши и Восточной Пруссии. Обратить особое внимание на переброску мотомеханизированных частей. Работу продолжать до прихода частей Красной Армии или до особого на то указания. Связь с Центром осуществлять при помощи раций, согласно программам, полученным Ногиным (Гришин) и Николаем (Макаревич).
      Радиограммы адресовать Хозяину, подписывать "Матросов". При неустановлении радиосвязи выслать связника.
      Сразу вспомнилось: Мышенец, Мышенецкая пуща входят в Цеханувский округ, присоединенный после оккупации Польши к Восточной Пруссии.
      Значит, действовать в Восточной Пруссии.
      Было уже далеко за полночь, когда группа на открытом грузовике выехала на аэродром. Стояла морозная светлая ночь. Доехали благополучно, спрыгнули с машины и зашли в жарко натопленный барак. Здесь подогнали и надели парашюты, укрепили вещевые мешки и оружие. Все это делалось спокойно, без суеты, как дело хорошо знакомое. Неожиданно в дверях появился генерал - Илья Васильевич Виноградов. Мы встали.
      Майор Медведовский доложил:
      - Товарищ генерал, группа к вылету во вражеский тыл готова!
      - А к выполнению задания?
      - Тем более, товарищ генерал, - ответил я. Илья Васильевич поздоровался со всеми за руку и сказал:
      - Там, куда вы летите, наших нет, вы первые. Наступление советских войск будет развиваться тем успешнее, чем больше мы будем знать о противнике: оборонительные рубежи, маневр войсками, резервы. Верю, не подкачаете!
      Генерал еще раз обменялся со всеми крепким рукопожатием, пожелал успехов и проводил нас к самолету. Мы по четыре человека сели друг против друга на металлические откидные сиденья возле пилотской кабины. Моторы взревели, машина плавно тронулась и покатилась по взлетной полосе. Самолет оторвался от земли, набирая высоту, сделал круг над затемненным городом и взял курс на запад.
      Разговаривать из-за шума двигателей было трудно, поэтому все молчали. Каждый думал о чем-то своем. У меня же из головы не выходил псевдоним, который выбрал для меня генерал. Мне вспомнилась первая встреча с ним на нашей квартире у гостеприимных поляков. В тот вечер мы отдыхали, слушали невесть как попавший к нам патефон и тихо подпевали:
      На позицию девушка
      Провожала бойца.
      В это-то время и появился генерал Виноградов. Все тут же вскочили со своих мест. Я шагнул вперед для доклада. Кто-то потянулся к патефону, чтобы снять пластинку. Но генерал остановил:
      - Не надо. Хорошо поет, послушаем. - Илья Васильевич повесил шинель и весело спросил: - Чайком угостите?
      И я, и мои товарищи думали, что генерал начнет проверять нас, экзаменовать. А он присел к столу, прислушался к песне и стал подпевать. Затем пили чай. Генерал расспрашивал про наших родных, близких...
      В тот вечер начальник разведывательного отдела фронта только один раз коснулся предстоящего нам задания. Он спросил меня:
      - Какой псевдоним выбрали?
      Я назвал теперь уже не помню какую фамилию с окончанием на "ский".
      - Не очень нравится, - сказал генерал. - Люблю, когда псевдоним у разведчика имеет какой-то смысл. А то недавно докладывает один товарищ: старший разведгруппы Щукарь. Нелепо! Так и видишь шолоховского деда, который в детстве на крючок попался. Вроде бы недобрый намек получается. Заменил! Я бы на вашем месте вот чью фамилию взял. - И генерал указал на висевший плакат с портретом Александра Матросова, подвиг которого был известен всей стране.
      Я признался, что сам ни за что не решился бы взять фамилию героя.
      - А ты решайся! - положив руку на мой погон, проговорил Илья Васильевич. Так и затвердим - Матросов. - И, круто меняя тему, обратился ко всем: Какие-либо личные просьбы, вопросы ко мне есть?
      Я решил спросить о судьбе Александра Чеклуева, с которым мы трижды забрасывались в тыл и о котором я уже больше месяца ничего не слышал.
      - Встревожился, значит? Это хорошо, что о товарищах думаешь. Все в порядке у твоего Чеклуева. Ведь это ему псевдоним Щукаря прочили. Заменили хорошим именем, и дела идут преотлично, - пошутил генерал. - Молодец твой Чеклуев! И в тебя верю, Матросов!
      "Люблю, когда псевдоним у разведчика имеет какой-то смысл", - эти слова генерала я не забыл. Матросов ценой своей жизни спас жизнь многих бойцов и обеспечил выполнение задачи, поставленной подразделению. Так и мы своими данными о противнике должны помочь командованию спланировать и провести операцию фронтового масштаба с наименьшими потерями.
      Думы, думы... Я прильнул к иллюминатору. Там, внизу, залитые лунным светом, просматривались запорошенные снегом поля и луга. Вдруг с земли густым роем в нашу сторону понеслись трассирующие пули Пилот начал кидать машину то в одну, то в другую сторону и сумел выйти из-под огня - линию фронта мы пересекли. До места десантирования осталось совсем немного. Пилот время от времени резко менял направление полета - на тот случай, если противник поднимет в воздух истребители. Наконец штурман подал команду: "Приготовиться!"
      Как положено, по этой команде цепляем к тросам, протянутым вдоль бортов самолета, карабины вытяжных фалов парашютов и становимся у открытых люков. Грузовой мешок подвинут к самому люку и даже немного высовывается наружу. Я становлюсь возле него у правого люка, Макаревич - у левого. За грузовым мешком прыгать опасно. Нельзя сразу - могут схлестнуться парашюты, в то же время и медлить опасно - не найдешь груз.
      Время 3 часа 30 минут. Команда: "Пошел!" Кричу ребятам что-то ободряющее и, выбросив грузовой мешок, ныряю вслед за ним в ночную бездну. После сильного рывка смотрю вверх. Все в порядке, купол раскрылся. Парашют осторожно, как бы нехотя несет меня к земле.