Путешествия Николаса Сифорта (№1) - Надежда гардемарина

– Войдите.

Он робко вошел и встал по стойке «смирно» в двух шагах от моего кресла.

– Гардемарин Тамаров явился, сэр, – почти прошептал он. – Главный инженер с почтением сообщает, что по первому же вашему требованию может прислать вам гардемаринов. – Выглядел Алекс несчастным и потерянным.

– Спасибо, мистер Тамаров. Освобождаю вас от вахты.

– Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр. – Он отдал честь, повернулся и вышел в коридор. Мне стало стыдно. Я оказался ничуть не лучше Вакса. И, что хуже всего, нажил себе еще одного врага. Ведь Алекс был мне другом и не хотел ничего плохого.

Я не торопясь подошел к люку, выглянул наружу. Алекс стоял у переборки, держась за зад, и всхлипывал. Я унизил его достоинство. И теперь единственное, что мог сделать, это оставить парня в покое. Сэнди между тем прилежно стучал по клавишам.

Чтобы не вызвать протеста со стороны мистера Вышинского, я пошел на гауптвахту вместе с матросом, вооруженным дубинкой. В камере не было ни стула, ни стола. Только матрас, лежавший прямо на палубе. Я приказал принести стул, но матрос остался стоять у люка, сжимая в руках дубинку.

– Мистер Герни, я теперь командир.

– Знаю, сэр, мистер Сифорт. – Передо мной был худой, изможденный человек лет пятидесяти, с копной темных волос.

– У меня к вам несколько вопросов по… гм… по поводу инцидента. Как все произошло?

– Мистер Таук и остальные вцепились друг в друга, – начал он подобострастным тоном. – А я о наркотиках понятия не имел, честно вам говорю.

Если он и дальше собирается врать, лучше сразу уйти.

– Слушайте меня внимательно, мистер Герни. Через несколько дней на вас наденут наручники, заткнут рот кляпом и повесят. А потом выбросят ваше тело из воздушного шлюза. – Он задохнулся, – Только я могу остановить это. Говорить с вами я больше не буду. Еще одно слово лжи – и уйду.

– Простите, командир, сэр, – пробормотал он. – Клянусь говорить только правду!

– Начинайте сначала.

– Я знал о гуфджусе. Многие знали. Простите, командир. Нам давал его Таук. Я только разочек попробовал. Только разочек. Клянусь, командир! Ну и дерьмо этот гуфджус! А цена сумасшедшая. Дернул меня черт в это ввязаться. Так вот, значит, попробовал я разок и больше не стал. А им не мешал. А этот Венжинский нажрался, схватил кайф и чуть не отправил на тот свет двух ребят, живого места на них не оставил. Мы накинулись на него, а тут Фрезер влез, он тоже под кайфом был. Стал Таук отнимать у них этот наркотик проклятый, да не тут-то было. Такой бардак начался. – Он почесал в затылке и продолжал: – Пришел мистер Терил, приказал растащить их. Не хотел я в это встревать. Но приказ есть приказ. Стал я их за руки хватать, и вдруг – бум! Кто-то врезал мне по башке. Я и взбеленился. Кто врезал – не знаю. И давай крушить кулаками. Сами знаете, как это бывает! Всех, без разбору, в кого попаду.

Только бы отбиться. Потом все. Темнота. Очнулся, смотрю – наручники. Оказывается, я мистера Вышинского обидел, ну влепил ему разок-другой. – Он захныкал, по лицу потекли слезы. – Ничего я толком не помню, сэр командир. Может, и влепил. Я не отказываюсь. Но только не нарочно я! Неувязочка вышла. Неувязочка, что же еще. – Он снова захныкал. – Так и считайте командир, неувязочка. Вызволите меня отсюда, я буду смирно себя вести. Клянусь, я…

Он так вопил, что я постучал в люк, желая лишь одного: поскорее убраться восвояси.

– Умоляю вас, сэр! Я никогда больше не буду драться. Мне так страшно! И с гуфджусом тоже, если вы…

Его вопли были слышны, пока я не дошел до середины коридора.

Рики Фуэнтес поставил на стол поднос с завтраком и вытянулся по стойке «смирно», ожидая, когда его отпустят.

– Доброе утро, Рики.

– Доброе утро, сэр командир! – Этот обычно озорной, смешливый парень у меня в каюте был напряжен, как натянутая струна.

– Рикардо, мне бы хотелось, чтобы ты кое о чем подумал.

– Так точно, сэр командир! – Он не шевельнулся, уставившись на переборку.

Я почувствовал раздражение. Рики замкнулся и был не в состоянии слушать.

– Рики, оставь это. Будь таким, каким я знал тебя раньше.

– Слушаюсь, сэр! – Голос его все еще звучал напряженно. Я заорал:

– Черт тебя подери, прекратишь ты вести себя, как самый распроклятый идиот! – Рики разинул рот и затрясся.

– Вольно! – рявкнул я. – Веди себя нормально, парень!

У Рики задрожали губы. По щеке медленно поползла слеза. Он перестал наконец тянуться, смахнул рукавом слезу.

– Что я такого сделал? – спросил он с отчаянием в голосе. – Я не хотел вас сердить, командир!

– Господи, Рики! Садись же! – Я толкнул его на стул, подождал, пока он соберется с мыслями, и, видя, что он успокоился, сказал более мягко:

– А теперь послушай меня. Держись свободно, как у нас в кубрике. Давай поговорим. Ладно?

– Да, сэр. – Он во все глаза смотрел на меня.

– Ты видел мое объявление о наборе гардемаринов?

– Да, сэр! – Ему не удалось уйти от разговора.

– Ты все знаешь о нашем кубрике. Хочешь там жить?

– Я, сэр? Но я простой матрос.

– А хочешь стать кадетом?

– Значит, я буду жить в кубрике, а потом стану офицером? – Он боролся с соблазном.

– Да.

– И буду чистить ботинки мистеру Хольцеру, зубрить устав, стоять под ледяным душем и мало ли еще что? Пусть узнает все сразу.

– Да, Рики. И это тоже.

– Вот клево!

Господи, ему это нравилось! Нравилось быть взрослым. Мне захотелось остановить его ради его же блага.

– Я должен сказать «да» прямо сейчас, сэр командир? Или можно подумать?

– Подумай.

Юнга подпрыгнул и отдал честь.

– Благодарю вас, командир! Знаете, – сказал он доверительно, – я сам читал объявление, ей-богу. Я умею читать! Только не думал, что это меня тоже касается. Я могу идти? А можно рассказать об этом друзьям?

– Идите, мистер Фуэнтес. – Сейчас наверняка побежит к начальнику интендантской службы или к старшине, спросит, стоит ли отказаться от нижней палубы ради пьянящего воздуха офицерских покоев. Они скажут, что стоит. Но не потому, что нам нужны офицеры, а чтобы увидеть, как один из них поднимается наверх.

На мостике все было в порядке. Впрочем, я в этом не сомневался, иначе мне сообщили бы. Я должен был заступить на вахту в полдень и, возможно, пробыть там весь вечер. А мне очень хотелось встретиться с Амандой. Поэтому я решил пойти к ней прямо сейчас.

Она читала в своей каюте головид, люк был открыт, и, когда я постучался, сразу подошла к двери.

– Заходи, Ники. – Она была единственной на корабле, кто продолжал называть меня так.

Мы сели на койку. Я рассказал ей про несчастного Алекса. Она никак не отреагировала. Потом про малыша Рики, как напугал его, а затем обрадовал. Аманда слегка улыбнулась, но ничего не сказала. Она вообще больше молчала.

Потом встала, закрыла люк, легла на кровать и привлекла меня к себе, заставив лечь рядом. Она была нежной и милой, но мысли ее витали где-то далеко. Мы занимались любовью не торопясь, стараясь насладиться друг другом. Когда все было кончено, она осталась лежать, иногда открывая глаза, чтобы взглянуть мне в лицо.

– Что с тобой, милая? – Я погладил ее по волосам.

– Ты мне нравишься, Ники. – Она положила голову мне на плечо и, немного помолчав, добавила; – Ты такой нежный, внимательный, так добр ко мне. Мне с тобой хорошо.

– А мне с тобой, – сказал я.

– Ты прекрасный любовник. Отличный друг. Но, прости, Ники. Если этих людей казнят, ты мне больше не друг и не любовник. Я вообще не захочу тебя видеть. Никогда. Ты сам должен принять правильное решение, но моим долгом было тебя предупредить.

– Как ты можешь…

Она закрыла мне рот рукой.

– Я могу ошибаться в тебе. Но хотелось бы думать, что ты не способен на такую жестокость. А если способен, если я ошибалась, между нами все кончено. – Она запечатлела на моем лбу поцелуй, – Я должна была сказать тебе. – Она снова спрятала голову у меня под мышкой.

Я не знал, что ей ответить. Мы лежали так, счастливые и несчастные, до тех пор, пока мне не пришло время заступать на вахту.

Я сменил Вакса и пилота, и Вакс передал мне головидный чип.

– Это то, о чем вы просили, сэр. Я сунул чип в ящик стола.

– Очень хорошо, мистер Хольцер. – Я придирчиво осмотрел его. – Поправьте галстук, пока я не поставил вам на вид.

– Есть, сэр! – Побледнев, он быстро поправил галстук, одернул китель и бросил взгляд на туфли. – Разрешите идти, сэр?

– Идите. – В голову мне вдруг пришла поистине невероятная мысль. – Встретимся в полночь в ангаре баркаса.

– Есть… в ангаре, сэр! – Он повернулся на каблуках и вышел.

Я остался на вахте один и в полной тишине предался размышлениям. Таук и Рогов. Осужденные. Еще одного визита на гауптвахту мне просто не выдержать. Но необходимо поговорить с ними. Разговор с Амандой не прошел бесследно. Я понимал, что она права, что надо отменить казнь.

Связался с Вышинским:

– Старшина, доставьте на мостик мистера Таука.

– Есть, сэр. Только Таука или…

– Только Таука.

Последовало молчание, после чего я услышал:

– Есть, сэр. Но в целях личной безопасности командира я протестую…

– Протест отклоняется. Давайте его сюда – Я отключил связь.

Через несколько минут привели Таука. Он шел, держа перед собой руки в наручниках. Вышинский впился ему пальцами в плечо. Потом подтолкнул вперед так, что тот едва удержался на ногах.

– Снимите с него наручники. Вышинский посмотрел на меня с явным неодобрением, но приказ выполнил.

– Подождите в коридоре, – бросил я ему, захлопнул люк и повернулся к матросу, нервно потиравшему запястья. – Я хочу вас спасти. Расскажите о том, что тогда произошло. Только правду.

– Есть, сэр. – Таук сглотнул. Он был высокий, худой, изможденный, с нездоровым цветом лица и бегающими глазами.

То, что он рассказал, не представляло ни малейшего интереса Заявил, что прятал гуфджус на корабле, а перегонный куб доставили двое его дружков. А еще раньше, под наркотиками, признался, что сам принес куб на борт и сам его установил. Я проигнорировал данный факт. Главное заключалось в другом.

– С чего началась драка?

– Драку начал Венжинский, командир. А мы старались остановить его.

– Говорите правду, мистер Таук.

– Это правда, командир, сэр. – Он посмотрел мне в глаза. – Я собирался завязать с джусом; ведь мы запустили куб шутки ради. Не думая о плохом. А потом меня заставляли гнать джус. – Он снова посмотрел мне в глаза. – Венжинский совсем озверел, и ребята запаниковали. Хотели уничтожить куб, пока его не обнаружили.

– Значит, вы пытались им помешать.

– Нет, нет, сэр. Не я, другие. Я помогал. – Он снова заврался.

– Потом появился мистер Терил.

– Да, сэр. Он приказал прекратить драку, но они и слушать не стали, вошли в раж.

– А вы держали мистера Терила, когда Рогов его бил.

– Нет! Я только хотел помочь мистеру Терилу. Чтобы он не упал.

– Но мистер Терил утверждает, что вы схватили его за шею.

– Нет, сэр. Нет, командир. Мистер Терил все перепутал. Его сбили бы с ног, не удержи я его. Вот и все.

Теперь, пожалуй, он вполне мог пройти тест на детекторе лжи с наркотиками Он так часто повторял свою историю, что сам стал в нее верить. И старался меня убедить в своих наилучших побуждениях.

Случай с Тауком лишний раз доказывал уязвимость гарантированного зачисления на службу. Если бы членов экипажа подвергали столь же строгому отбору, как офицеров, Таук никогда не оказался бы на борту корабля. Но вербовать матросов на негарантированную службу было трудно, особенно если учесть политику Правительства, установившего десятилетний предел службы, считая со дня совершеннолетия, из-за боязни меланомы Т.

Правительство, промышленность и Академия испытывали постоянную нужду в квалифицированной рабочей силе, но колонии непрерывно ее поглощали. Наш прорыв в космос вынуждал Академию экипировать огромное количество кораблей, а на межзвездные рейсы уходили годы. Обитатели нижней палубы постоянно жили в тесноте. Были лишены возможности уединения и годами несли тяжелую службу, подчиняясь суровой дисциплине. Платили им много, но приходилось ждать годы, прежде чем появлялась возможность потратить заработанное.

Гарантированное зачисление помогало заполнить кубрики экипажа. Поэтому такие, как Таук, и попадали к нам, хотя, как говорится, еще с дерева не слезли. Их привлекали гарантированная работа и аванс, равный половине годовой зарплаты, который им выдавали при подписании контракта.

Практически Таук был замешан только в драке… Но было за ним и еще кое-что. Он контрабандой протащил на корабль перегонный куб, послуживший причиной скандала. Дрался с теми, кто хотел его уничтожить. Но являлось ли это достаточным основанием для казни?

– Мистер Таук. – Я ждал, когда иссякнет поток его просьб о помиловании. – Мистер Таук, старшина корабельной полиции уведет вас назад на гауптвахту. Вам сообщат о моем решении. – Я распахнул люк.

– Я не хотел ничего плохого, командир. Послушайте, командир, у меня дома мать и две парализованные сестры. Спросите кассира, ведь заработок я отсылаю им, весь до единого цента. Я им нужен. Послушайте, ничего подобного больше не повторится, командир! Обещаю!

Вышинский, прежде чем вывести его в коридор, защелкнул наручники.

– Я больше не буду драться! – вопил Таук. – Клянусь! Я был так же далек от решения, как и до разговора с ним.

После обеда, когда я выходил из столовой, интендант подал мне запечатанный конверт. Странно, в наше время для записок обычно используют головидные чипы. Придя на мостик, я распечатал конверт и извлек из него написанное от руки и явно не раз переписанное письмо.

«С уважением Николасу Сифорту, командиру судна Флота Объединенных Наций „Гиберния“.

Уважаемый сэр!

Прошу извинить меня за мое поведение во время вашего визита. Вы представляете власть на борту корабля, но я не выказал вам должного уважения. Мало того. Был непозволительно груб».

Я не знал, что и думать, и стал читать дальше.

«Неудивительно, что вы сочли меня непригодным к военной службе. Еще раз прошу простить меня. И заверяю, что способен вести себя пристойно и никогда больше не оскорблю вас ни словом, ни делом.

С уважением, Дерек Кэрр».

Это было уже слишком. Допустим, Дерек Кэрр осознал, что вел себя грубо. Допустим, решил извиниться. Но он унизил себя, и это трудно было переварить. Любопытно, зачем ему это понадобилось? Я запер письмо в ящике стола под моим терминалом.

Через несколько часов в пустом, слабо освещенном ангаре баркаса открылся люк и в него просунулась голова.

– Мистер Хольцер, сюда, – сказал я. Вакс обвел взглядом огромную каверну и, увидев меня, быстро встал по стойке «смирно»:

– Гардемарин Хольцер явился, сэр!

– Очень хорошо, – Я жестом указал на окружающее нас пространство. – Что это, Вакс?

Он озадаченно ответил:

– Ангар корабельного баркаса, сэр.

– Правильно. Теперь, пока он пустой, самое время навести здесь порядок. – Я достал из кармана кителя небольшую тряпку и брусок полировальной пасты для алюмалоя. – У меня есть для вас работа. Почистите и отполируйте стены ангара, мистер Хольцер. Все.

Вакс посмотрел на меня с беспокойством и недоверием. Ангар был огромным. Чтобы отполировать его, потребуется не меньше года. Работа совершенно бесполезная. Стены ангара вручную не полируют.

– Вы ничем больше не будете заниматься, пока не закончите. Освобождаю вас от вахт и запрещаю заходить на мостик. Приступайте. – Я сунул ему тряпку и пасту.

Я был беспощаден. Даже лишил его возможности протестовать или сетовать, освободив от вахт и запретив появляться на мостике. Я отдал ему приказ, поставив перед необходимостью выполнять его и надеясь, что он выдержит это испытание.

– Есть, сэр. – Голос его звучал неуверенно, и все же он повернулся, потер стену бруском и взялся за тряпку. Алюмалой полировать нелегко, работа эта тяжелая. Через несколько минут он отполировал небольшой кусок в несколько квадратных дюймов. Затем намазал пастой соседний участок и сложил тряпку, чтобы чистая ее часть оказалась сверху. Напрягая мышцы, он стал тереть тряпкой неподатливую алюмалоевую поверхность.

Я понаблюдал за ним какое-то время и сказал:

– Явитесь за следующим заданием, когда закончите все четыре стены. – Я повернулся и направился к люку в двадцати метрах от того места, где он начал работать. Оглянулся. Он трудился с таким же усердием. Я распахнул люк, пригнулся, чтобы пройти. Он продолжал работать.

Я вернулся в ангар:

– Отставить, мистер Хольцер.

– Есть, сэр. – Глаза его растерянно забегали – он не верил в избавление.

– Вакс, что я только что продемонстрировал вам? Он подумал, прежде чем ответить:

– Командир обладает абсолютной властью над судном и людьми на нем, сэр. Гардемарин обязан выполнить любой приказ командира.

– Это вы и раньше знали.

– Да, сэр. – Он заколебался. – Но теперь понимаю гораздо лучше.

Слава Богу. Я услышал именно то, что хотел.

– Вам больше не надо являться каждые четыре часа для личной проверки. Можете приступить к исполнению ваших обязанностей в кубрике. Знаете, чего я от вас жду?

– Да, сэр. Никаких издевательств над другими ни при каких обстоятельствах.

– Не смешите меня! – Я разозлился. Если это все, что он понял, то я просто потерял время.

– Я думал, вы добиваетесь именно этого, сэр. Чтобы я научился контролировать себя. – Он был в замешательстве.

– Да, этого. И еще. кое-чего. Пошли, сделаем налет на камбуз.

Он улыбнулся. В начале круиза мы, все четверо, часто совершали ночные набеги на камбуз и шарили по холодильникам. Плохо бы нам пришлось, если бы нас застукали. Но в этом риске была своя прелесть.

Сейчас я зашел на камбуз безо всякой опаски. Металлические полки сверкали чистотой. Еда была надежно завернута и разложена. Я открыл холодильник, нашел молоко. Разумеется, синтетическое. В хлебнице – остатки кекса для завтрашнего обеда. Ладно, завтра о нем и не вспомнят. Я взял кусок себе, второй дал гардемарину и указал ему на стул. Мы прикончили кекс.

– Раньше было вкуснее, – заметил я.

– Да, сэр, но сейчас тоже неплохо, – вежливо ответил он. Наш Вакс прошел долгий путь.

– А теперь, Вакс, относительно шуток. Ты старший гардемарин. Раньше у тебя не оставалось достаточного времени на кубрик, поэтому ты там не командовал. А теперь можешь командовать. И со сменой командира все должно уладиться. Пусть они поймут, кто у них главный.

– Да, сэр. – Вакс внимательно слушал.

– Так что используй свою власть. Или шутки, как мы это называем. Запугивать не надо, а строго спрашивать, даже придираться, просто необходимо. Ты так любишь издеваться, что теряешь над собой контроль. А этого делать нельзя. Не следует перегибать палку, проявлять жестокость. Когда-то ты сказал мне, что ничего не можешь с собой поделать. Если это так, возвращайся в ангар и полируй стены, пока не изменишься. Я подожду.

Он сглотнул. Думаю, никто еще не говорил ему ничего подобного.

– Вакс, – продолжал я, – если ты все еще такой, как был, полируй стены. Я правда подожду. Но если подведешь меня, сорвешься, я тебя уничтожу. Превращу твою жизнь в ад, пока власть у меня. Достану тебя! Такое с тобой сотворю, что ты и представить не можешь! Клянусь Господом Богом!

Вакс был в отчаянии:

– Позвольте мне немного подумать, сэр.

Я не стал торопить его с ответом. Он сосредоточенно изучал свои кулаки, лежавшие на металлической стойке. Вакс был медлительным. Но не тупым, не заторможенным. Решения принимал не сразу, и я относился к этому с пониманием. Потому что решив что-либо, Вакс уже не отступал.

– Командир Сифорт, сэр, надеюсь, что не подведу вас, но лишь при одном условии.

– Выставляй свое условие. – Сейчас не время было торговаться.

– Всем известно, что старший гардемарин обязан сам разбираться с подчиненными в кубрике, не обращаясь за помощью к командиру. Но я не уверен в себе. И хотел бы с вами советоваться. Особенно по части придирок. Вы разрешите?

Я едва не бросился его обнимать. Огромная тяжесть свалилась с души.

– Думаю, да, – ответил я после минуты молчания. – Да, разрешаю.

– Спасибо, сэр. Обещаю себя контролировать. Муштра тогда хороша, когда способствует дисциплине. Я не позволю себе заходить слишком далеко, сэр.

– Вакс, кубрик твой. Шпионить за тобой не собираюсь. Верю на слово. Тебе надо заняться работой, ее невпроворот. Бедный Алекс попал из-за тебя на бочку, в то время как заслужил всего лишь строгое внушение и несколько часов упражнений, – Напрасно я упрекнул Вакса. Это была скорее моя, а не его вина.

– Мне очень жаль, командир. Но теперь можете на меня рассчитывать.

Мне надо было отдать ему честь и отпустить, но в нарушение всех правил и традиций я медленно протянул ему руку. Он так же медленно взял ее в свою огромную лапу и слегка пожал.

13

– Отец наш Небесный, сегодня на корабле Флота Объединенных Наций «Гиберния» 30 марта 2195 года. Благослови нас, наше путешествие и пошли здоровье и благополучие всем на борту. – Я сел, кивнув двум своим соседям по столу. Прошло немало недель с тех пор, как я принял командование, но за столом со мной по-прежнему сидели только миссис Донхаузер и мистер Каа Лоа. Подошел главный интендант, наклонился к моему уху:

– Сэр, один из пассажиров спрашивает, нельзя ли ему пересесть за капитанский столик.

Моя популярность возросла ровно наполовину.

– Это очень приятно, мистер Браунинг. Кто он?

– Молодой мистер Кэрр, сэр. Я ни разу не разговаривал с Дереком с того самого момента, как получил от него письмо. Любопытно.

– Спросите, не хочет ли он сделать это прямо сейчас? Через минуту к столу нерешительно подошел Дерек:

– Добрый вечер, командир. Миссис Донхаузер. И вы, сэр. – Он, очевидно, не знал Каа Лоа.

– Садитесь, пожалуйста, мистер Кэрр. – Я представил юношу микронезийцу.

Сказав тому несколько вежливых слов, Дерек повернулся ко мне:

– Сэр, еще раз прошу прощения за свою невежливость тогда, в моей каюте. Обешаю, что такое больше не повторится.

Куда он клонит?

– Ерунда, мистер Кэрр. Все прошло и забыто.

Дерек сел, а я продолжал беседовать с миссис Донхаузер на религиозную тему, всегда нелегкую на борту корабля. К ее религиозным анабаптистским доктринам относились терпимо, как и к другим культам, но Военно-Космический Флот, подобно остальным правительственным службам, придерживался религии Великого Христианского Иеговистского Воссоединения. Будучи командиром, я являлся представителем единственно верного Бога. Миссис Донхаузер это прекрасно знала, и ей не следовало меня искушать. Видимо, она просто была не в духе. Обычно мне доставляло удовольствие беседовать с миссис Донхаузер, хотя она и любила подискутировать, и сейчас, чтобы избежать спора, я повернулся к Дереку:

– Чем вы занимались последнее время, мистер Кэрр?

– Науками, сэр. И физическими упражнениями. Его манера поведения явно изменилась. Я дал ему еще один шанс:

– Вы посещали школу до круиза?

– Нет, сэр. Со мной занимались частные учителя. Отец предпочитал индивидуальное обучение.

– Надо возобновить обязательное обучение, – проворчала миссис Донхаузер. – Система добровольного обучения не оправдала себя. Нам не хватает людей с техническим образованием для работы в правительственных органах и промышленности. И вообще мы постоянно нуждаемся в образованных людях.

– Система обязательного обучения также не оправдала себя, – сказал я. – Уровень грамотности регулярно падал до тех пор, пока от нее не отказались.

Миссис Донхаузер бросилась в контратаку и, умело аргументируя, попыталась доказать, по крайней мере себе самой, что спасти общество может только обязательное образование.

– Разве вы не согласны со мной? – обратилась она в конце своей тирады к мистеру Кэрру.

– Да, мадам, согласен в том смысле, что низкий уровень образованности опасен для общества. Что же касается всего остального… – Он повернулся ко мне. – А вы как полагаете, сэр?

Этого я уже никак не ожидал. Куда девался тот заносчивый юноша, который когда-то ступил на борт корабля? В то же время я был уверен, что он не мог измениться в корне. За этим что-то стояло. Я уклонился от ответа и до конца обеда наблюдал за ним.

Возвращаясь в тот вечер с вахты в свою каюту, я понял, что нельзя больше откладывать решение о трех несчастных, осужденных на смерть. Времени осталось совсем немного. Подойти к этому вопросу формально нельзя. Ведь речь идет о жизни людей. Короче говоря, я должен либо освободить их, либо позволить… точнее, подтвердить смертный приговор.

С Тауком и Герни я поговорил. Остался Рогов. Как ни тяжело, тянуть больше нельзя, надо встретиться с ним после утренней вахты.

Я сбросил одежду, забрался в койку и уснул как убитый. Однако среди ночи проснулся, долго ворочался с боку на бок, в конце концов включил головид и стал читать корабельные уставы. Они действовали, как снотворное. Но в этот раз не помогли. Хотя в кубрике я не страдал бессонницей.

В три часа утра я включил настольную лампу и почувствовал, когда одевался, как свело от напряжения живот.

По пустынным коридорам я прошел на третий уровень. На гауптвахте дежурил один из матросов Вышинского. Он смотрел головид, положив ноги на стол, что было запрещено. Увидев меня в проеме люка, он испуганно вскочил и встал по стойке «смирно».

Я проигнорировал его нарушение. В такой час никто не обязан ждать командирской проверки.

– Я хочу поговорить с мистером Роговым.

– Слушаюсь, сэр. Он в камере номер четыре. С вашего разрешения, командир, я надену на него наручники…

– Нет необходимости. Откройте люк. И дайте мне ваш стул. На дежурстве сидеть не положено.

– Есть, сэр. Да, сэр. – Он бросился выполнять приказ.

Когда вспыхнул свет, я увидел Рогова. Голый до пояса, он лежал на грязном матрасе, глядя на меня затуманенными глазами. Я сел на стул.

– Мистер Рогов.

– Мистер Сифорт? Я хочу сказать, командир, сэр? Это… О Господи, как же? Вы пришли, чтобы… – Он не мог говорить.

– Нет. Впереди еще несколько дней. Я просто хочу поговорить с вами.

– Да, сэр! – Он вскочил на ноги. – Все, что прикажете, командир. Все, что прикажете. Я повернул стул и сел на него верхом:

– Вас повесят, если я не отменю приговор. Как, по-вашему, должен я это сделать?

Он стоял передо мной растерянный, тер глаза:

– Командир, ради Бога, спасите меня! Посадите на гауптвахту до конца рейса, делайте что хотите, только не убивайте. Я не преступник.

– Не преступник? Но вы избили младшего офицера до потери сознания, пока мистер Таук держал его за руки.

– Это сгоряча, сэр. Мы дрались. Все.

– Вы не имеете права пререкаться со старшим, даже со старшиной.

– Да, сэр. Вы правы, сэр. Но во время драки вскипает кровь, и уже не соображаешь, офицер перед тобой или просто матрос. Я бил мистера Терила, забыв, что он офицер. Но я не хотел никакого мятежа, сэр!

Он коротко объяснил, почему следовало ограничиться капитанской мачтой. Черт бы побрал командира Мальстрема, оставил мне этот бардак! Но я тут же устыдился своих мыслей и буквально возненавидел себя.

– Первый удар, мистер Рогов, еще можно оправдать таким образом. Но вы несколько раз ударили мистера Терила по лицу. И наверняка знали, кого бьете.

– Простите, командир, не обижайтесь, но скажите, сами вы когда-нибудь дрались?

– Да.

– И, замахнувшись, думали о последствиях? И о том, как бить? Изо всех сил или потихоньку?

– Я ни разу не поднял руку на старшего офицера, мистер Рогов. – Если не считать старшего гардемарина, когда меня командировали в Хельсинки. Он тогда подбил мне оба глаза и так надавал коленом, что я долго ходил согнувшись. Но то совсем другой случай. Бросать вызов старшему гардемарину принято. А Рогов напал на старшего офицера. – Вы били его по лицу. Мистера Терила. Старшего по званию.

– Сэр, представьте себя на моем месте. Вы подрались, и вас за это собираются повесить. Пожалуйста, смягчите приговор!

– Все не так просто, – решительно возразил я. – Вы дрались из-за этого чертова перегонного куба. Боялись, что его обнаружат. Пытались скрыть от мистера Терила свое преступление.

Рогов обхватил себя руками и, уставившись в пол, качал головой. Босые ноги вздрагивали.

– Командир, я не ангел, могу и согрешить. В каких только переделках не был! Но куб – это гауптвахта или увольнение. Знай я, к чему это приведет, никогда до него не дотронулся бы, поверьте.

– Допускаю, мистер Рогов, что о военном трибунале вы не думали. Но хорошо знали, кого бьете. И в данном случае состояние аффекта не основание для помилования.

– Командир, прошу вас, умоляю сохранить мне жизнь.

– Прекратите, пожалуйста, – Моя власть сейчас тяготила меня.

– Взгляните на меня! – Он опустился на колени. – Пожалуйста, сэр. Умоляю вас! Не убивайте меня! Сохраните мне жизнь, дайте еще один шанс!

Я поднялся, весь мокрый от пота:

– Часовой!

– Сэр, я не преступник! – Он склонился в унизительной позе, опустив ладони на палубу. – Пожалуйста, сохраните мне жизнь! Пожалуйста!

Я не выбежал из камеры, вышел. И из дежурки тоже. Но когда дошел до поворота, бросился бежать, будто за мной гнались черти. Я взлетел по лестнице вверх мимо второго уровня на офицерскую половину, миновал капитанский мостик и примчался в свою каюту. Нащупав люк, захлопнул его за собой, едва добежал до туалета и спустил в унитаз весь свой непереваренный обед. Меня трясло от страха и отвращения. Наконец я обнаружил, что стою на четвереньках на полу, и заплакал.