Ксанф (№13) - Взрослые тайны

Бултых туда — и поминай, как звали.

Только сейчас Дженни, которую Че сделал легкой на плоту, осознала, что именно благодаря этому она смогла выдержать утомительный марш. Но сейчас к ней вернулся настоящий вес, и это усугубляло усталость.

— Ничего себе — бултых, — возразила девочка. — А ты как же? Положим, если ты развяжешь меня, то я попробую развязать тебя. Но дальше-то что, ты ведь сам говорил, что летать еще не умеешь.

— Увы. Ты, полегчавши, можешь запросто удрать от них по деревьям: знай прыгай с ветки на ветку. Но мне, с крыльями да копытами, туда и соваться нечего: все едино застряну. Я останусь здесь.

— Как же так? — ужаснулась Дженни. — Они тебя сварят!

— Хм.., видимо, так. Но пусть лучше сварят меня одного, чем нас обоих.

— Но я здесь совершенно не ориентируюсь, — выдвинула свой довод девочка. — Мне даже Сэмми, и того не найти.

— Зато твой Сэмми ищет помощь. Она найдет ее, 3 помощь найдет тебя: главное, чтобы ты сбежала и держалась подальше от гоблинов.

В его рассуждениях имелся некий резон, тем паче, что освободившись, она могла поискать способ освободить и его. Вдруг где-нибудь неподалеку растет еще одна вишня?

— Ладно, попробуй. Вдруг все-таки удастся убежать вместе.

Дженни повернулась, подставив Че связанные руки, и он попытался развязать узел, но спустя мгновение тяжело вздохнул.

— Боюсь, такой узел мне не под силу, — сказал кентавр. — Он магический. Говорят, вязать такие узлы гоблинов научил какой-то обыкновенский царь; кажется, его звали Гордей. Они называют этот узел гордеев и очень им гордятся. Распутать его под силу только самим гоблинам.

После всего, на что насмотрелась Дженни в этом мире, удивляться волшебному узлу особо не приходилось. Тем паче, что гоблины даже не караулили пленников: либо не сомневались, что те не сбегут, либо являлись круглыми дураками. На последнее походило мало: с виду этот народ был скорее угловатым.

Неожиданно гоблинский вожак повернулся к пленникам и, тяжело шлепая большими ступнями, направился к ним.

— Ну-ка, посмотрим, кто это у нас тут, — проговорил он, ехидно хихикая и потирая руки. — Ой, надо же: потешный маленький кентавр и эльфийская девчонка. Ха, ха, ха! Разрешите представиться — Гротеск, здешний генерал-гоблинатор. Я хочу, чтобы вы знали, как мы намерены с вами позабавиться.

— Спасибо, но мы это уже знаем, — натянуто ответила Дженни, с неохотой взглянув на противный котел.

— О, это не для вас! — рассмеялся гоблинатор.

— Не для нас?

— Ну, не то, чтобы вовсе не для вас.., но в очереди вы не первые. Придется подождать. К тому же перед котлом у нас принято.., ха, ха, ха.., купаться.

Хотя Дженни перепачкалась с головы до ног, перспектива выкупаться ее почему-то не обрадовала.

— Спасибо за предложение. Надеюсь, с этим можно повременить?

— Пока можно.., ха, ха, ха!

Чему так смеялся гоблин, Дженни решительно не понимала, однако предпочитала не заострять на этом внимание.

— Начинаем забаву! — возгласил между тем Гротеск. — Тащите участников!

Гоблины бросились к ближайшей землянке и выволокли оттуда двух пленников: молодую женщину в плотно облегающем зеленовато-буром трико и волосатого мужчину в меховых штанах и сапогах, удивительно напоминавших по форме копыта. Оба были связаны, но стоило гоблинам коснуться узлов, как те распались сами собой. Ростом и мужчина, и женщина заметно превосходили гоблинов, но для людей выглядели странновато.

Особенно мужчина.

— Кто они? — спросила Дженни.

— Вроде бы грязная нимфа и фавн, — ответил, присмотревшись, Че. — Я о таких существах только слышал, но эти вроде бы подходят под описание.

— Нимфа и фавн? А по-моему, это женщина в трико и мужчина в меховых штанах и смешных сапогах.

— Нимфы и фавны — это такая разновидность живых существ, очень похожих на людей, — пояснил кентавр. — Они совершенно беззаботны: эти фавны только и делают, что гоняются за нимфами. Еще я знаю, что одежды ни те, ни другие не носят. То, что ты приняла за трико, — просто налипшая грязь, мех у фавна свой собственный, а на ногах никакие не сапоги, а взаправдашние копыта.

Дженни опустила взгляд на свои облепленные грязью ноги и поняла, как это могло произойти.

— Видать, эту парочку гоблины собираются сварить сегодня, а нас оставят на потом, — сказала она, удивляясь своему спокойствию.

— Боюсь, они придумают что-нибудь похуже.

— Что может быть хуже, чем быть сваренными живьем? — удивилась девочка.

— Не знаю, — промолвил кентавр. — Но мама отказывалась рассказывать мне, что еще делают гоблины со своими пленниками. Значит, бывает и хуже.

Не будь Дженни такой усталой, она непременно бы задрожала. Все-таки Сэмми стоило бы найти помощь поскорее.

— Так вот, сладкая парочка, — обратился Гротеск к нимфе и фавну. — Сейчас мы начнем забаву и вот по каким правилам. Ежели ты, мохнолапый, поймаешь свою дуреху прежде, чем она добежит до пруда, — ты свободен, а ее ждет котел. Не поймаешь — наоборот: ей гулять, а тебе в кипяточке булькать. А откажетесь нас потешить — сварим обоих. Все ясно?

— Какая жестокость! — воскликнула Дженни. — Их заставляют обрекать на гибель друг друга.

— Завтра эти злыдни наверняка захотят проделать то же самое с нами, — сказал Че. — Жаль, потому что ты добрая, хорошая и мне нравишься.

— Нас выручат! — возразила Дженни. — Сэмми побежал за помощью, да и твоя мама наверняка тебя ищет.

Может быть, она поспеет вовремя.

— Хотелось бы верить.

— А если дело дойдет до такого же состязания, надо будет, чтобы ты выиграл. За мной-то мама не явится.

— Это очень великодушно с твоей стороны, Дженни, — откликнулся кентавр, — но было бы нечестно с моей. Ты попала в плен, пытаясь выручить меня, и я считаю недопустимым…

— Может быть, нас успеют спасти обоих, — прекратила Дженни этот не слишком вдохновляющий спор.

Между тем гоблинская забава началась. Первой освободили нимфу, а за ней фавна. Нимфа резво помчалась прочь, испуская призывные — так уж у них, нимф, заведено — крики. Фавн гнался за ней. Прыти у них было примерно одинаково, но нимфа имела фору. Правда, она теряла время, пытаясь вырваться из полукруга не выпускавших ее гоблинов. Они перекрывали все пути, кроме одного, — к воде.

— Почему она не бежит к пруду? — спросила Дженни.

— Сам в толк не возьму, — отозвался Че.

Несколько раз нимфе удалось увернуться от фавна, но тот не отставал. Убедившись, что сквозь цепочку гоблинов ей не прорваться, она — почему-то с видимой неохотой — повернула к воде и прыгнула в пруд. Фавн замер у берега. Он не бросился за ней, что, учитывая ожидавшую его участь, не могло не удивлять.

— Что бы им обоим не переплыть озерцо да не удрать? — с недоумением промолвила девочка. — Там ведь нет никакой стражи.

— Да, это загадка.

Разгадка нашлась быстро. Едва плюхнувшись в воду, нимфа выскочила на берег: теперь она ополоснулась, и Дженни убедилась, что Че не ошибся. Эта особа была совершенно голая; смывши грязь, она оказалась очень хорошенькой. Только вот выражение на ее прелестном личике появилось вовсе не прелестное и крик она издала не зазывный, а очень даже наоборот. Зарычав как чудовище, нимфа бросилась на фавна.

Тот повернулся и пустился наутек. Все повторилось, только теперь преследуемая превратилась в преследовательницу. Вместо того, чтобы перебраться через пруд и уйти на свободу, нимфа яростно гонялась за фавном. А гоблины покатывались со смеху.

— Не понимаю, — пробормотала Дженни. — Почему она не бежит?

— А вот я, кажется, понимаю, — вздохнул Че. — В Ксанфе есть источники Любви, так что логично предположить и существование источников Ненависти. Видать, один из них питает это озерцо.

— Ты хочешь сказать?.. — Она не договорила, потому что ответ был ясен. Искупавшись, нимфа возненавидела фавна так, что не думала ни о спасении, ни о свободе — лишь о том, как навредить ему. Гоблины же знали о свойствах источника, поэтому остерегались подходить к воде. Но забава их была по-настоящему страшной.

Точно так же, как недавно нимфа, фавн пытался вырваться из полукольца отталкивавших его назад гоблинов, а бывшая подруга гналась за ним со свирепыми завываниями, скрежеща зубами и норовя вцепиться в него искривившимися как когти пальцами.

Но в конечном итоге фавн тоже оказался загнанным в воду — и тоже выскочил оттуда совершенно преображенным. Он прыгнул на нимфу, и они сцепились в безумной схватке, силясь утопить друг друга.

Чем это кончилось, Дженни не видела: просто не могла смотреть. Она плохо осознавала происходящее до тех пор, пока гоблины не отвязали их с Че от столба и не отвели в освободившуюся после нимфы и фавна хижину.

Внутри было темно: только луна заглядывала в круглое дымовое отверстие на крыше да сквозь щели по краям неплотно пригнанной двери пробивались отблески костра. Пахло мочой и чем-то еще более гадким. Когда глаза Дженни приспособились к сумраку, она увидела, что никакой мебели в лачуге нет.

И взаперти пленники оставались связанными: заботиться об их удобстве гоблины не собирались. Усталость брала свое, и они устроились отдыхать как смогли: Че прилег в центре лачуги, а Дженни примостилась с краешку, опершись о твердую, обмазанную глиной стену. Она проголодалась, но из всех своих проблем эту считала наименее существенной. Если ее спасут, так наверное и накормят, а нет — едва ли то, ела ли она перед смертью, будет иметь большое значение. К тому же трудно было надеяться предпринять что-то толковое, валясь с ног от усталости: так или иначе, ей следовало отдохнуть.

Че склонил свой человеческий торс на лошадиный, слегка расправил крылышки и закрыл глаза. Дышал кентавр ровно, и Дженни позавидовала его способности расслабляться вопреки обстоятельствам. Самой ей это не удавалось: слишком уж много всего обрушилось на нее за прошедший день.

Девочке казалось, что обычной, нормальной, жизнью она жила невероятно давно, а как далеко отсюда находится ее родная Двухлуния, даже не могла себе представить. Как страшно жить под одной-единственной луной, да еще такой огромной!

«Впрочем, — подумала Дженни, — сосредоточиваться на этом бессмысленно, а значит, не нужно». Вот если они убегут, Сэмми вернется к ней, а Че к своей матушке, можно будет подумать о том, как найти путь на родину.

А сейчас, среди всего этого ужаса и всей этой грязи такие мысли лучше выкинуть из головы. Ну, как она могла, например, не думать о своих домашних, которые сейчас наверняка тревожатся, гадая, куда она могла запропасть.

Ах, если бы можно было направить в свою рощу послание. Все ее родное племя умело обмениваться мысленными посланиями, позволявшими находить друг друга или предупреждать об опасности, не поднимая крика. Но когда девочка, сконцентрировавшись, направила мысленный импульс, отклика не последовало. Она находилась в чужом мире, а здешние обитатели, при всей своей магии, видимо, не могли ни принимать, ни отправлять послания. Неудачная попытка лишь заставила ее почувствовать себя еще более одинокой.

Ей оставалось лишь одно — то, к чему она могла прибегнуть только в одиночестве. Впрочем, Че спал, а стало быть, Дженни могла считать, что она одна.

Девочка начала мурлыкать, а потом напевать. Она никогда не пела при посторонних: было бы слишком трудно объяснить, что это для нее значило. Но оставаясь в одиночестве или с близкими друзьями — к каковым относились Сэмми, цветы и красивые камушки близ ее родного лесистого холма, — Дженни напевала.

Порой она делала это, выполняя какую-нибудь работу по дому. Стоило запеть, и все окружающее делалось как-то светлее и милее. Пусть Дженни знала, что это не на самом деле, — что это так только для нее самой и ни для кого другого, — ей все равно становилось легче.

Она пела, и в ее воображении возникли замок на вершине горы и принцесса, незнакомый, очень красивый принц и дракон, который каким-то образом являлся тем самым принцем. Вообще-то, Дженни отроду не видала Драконов и даже не догадывалась об их существовании, но природу этого существа почему-то поняла сразу. Дракон был принцем и, одновременно, огромным крылатым змеем, с огнем в животе. А принцесса очень любила принца-дракона, но…

За дверью послышались тяжелые шаги. Песня Дженни оборвалась, и все образы тотчас растаяли.

Дверь распахнулась.

— Еда, — хрипло буркнул гоблин и бросил на пол большой лист с двумя кусками вареного мяса.

— Мы не можем есть со связанными руками, — сказал ему Че.

Гоблин нехотя коснулся веревок — сначала на руках кентавра, а потом и на запястьях девочки, — и путы тотчас упали на землю.

— Но не вздумайте дурить, недоумки, а то хуже будет, — предупредил он, пятясь к двери. Потом она закрылась, и снаружи клацнул засов.

— Я не могу это есть! — воскликнула Дженни.

— Я тоже, — промолвил Че. — Может, хоть лист съедобный.

— О, ты тоже не ешь мяса? — спросила девочка.

— Такого мяса точно не ем. Ты не догадываешься…

— Ой! — в ужасе воскликнула она. — Неужели это…

— Фавн, — закончил за ней Че. — И нимфа.

Дженни не вырвало лишь потому, что желудок ее был совершенно пуст.

— Прости, — сказал Че, глядя на нее. — Я думал, ты поняла.

— Нет, просто я вообще не ем мяса, потому что не хочу обижать животных, — пролепетала Дженни, и на глаза ее, мешая видеть, навернулись слезы. — Но мне следовало сообразить…

Эту фразу прервал очередной приступ тошноты.

— И то ладно, что мы больше не связаны, — сказал Че. — Я могу сделать тебя легкой, и ты попробуешь удрать через дырку в крыше.

— Удрать и оставить тебя здесь, чтобы… — Договорить ей помешал вставший в горле комок слез. — Нет, я тебя не брошу.

— Ценю твое великодушие, но это неразумно. Тебе следует попытаться спастись.

— Я никогда и не выдавала себя за великую разумницу, — пробормотала Дженни, стараясь не смотреть в сторону двери, где валялось отвратительное мясо.

— Ладно, давай немножко отдохнем.

— Давай.

Девочка хотела надеяться, что хоть это у нее получится.

Некоторое время в лачуге царила тишина, и все это время девочка пыталась заставить себя не думать о мясе.

Но ничего не получалось.

— Дженни, — тихонько позвал ее Че.

— Что, тебе тоже не по себе? — спросила она, зная ответ.

— Да. Может быть, если бы ты спела…

Девочка похолодела. Ей казалось, что кентавр спит, а он, оказывается, слышал!

— Ой, да я не могу! — пролепетала она, чувствуя, как лицо делается пунцовым.

— Прости, если моя просьба не совсем учтива, — извинился он.

Дженни была настолько смущена, что некоторое время даже не могла ответить.

А потом он услышала, как Че тихонько шмыгает носом. Совсем тихонько, но, присмотревшись, она увидела, что он закрыл лицо руками и плечи его трясутся. Маленький крылатый кентавр пытался сдержать слезы!

Похищенный, попавший в лапы жестоких врагов, он был почти так же одинок, как она сама.

«А ведь ему, — вспомнила Дженни, — всего пять лет.

Пусть он говорит совсем как взрослый, наверное у кентавров так бывает, но в действительности еще детеныш.

Ребенок».

А еще она вспомнила, какая ужасная участь ждет их обоих. Так каково же сейчас несчастному малышу!

— Прости, Че, — прошептала она. — Дело в том, что я пою только.., животным и неодушевленным предметам.

— Может быть, если ты подумаешь обо мне, как о животном… — неуверенно промолвил он.

— Ой, но ты же не… — начала было девочка и осеклась. А и правда, кто он, если не животное? Во всяком случае не человек и не эльф. Но славный и добрый друг — это точно!

Друг, который нуждается в утешении. Так неужели она не поделится с ним тем, чем делилась со своим котом?

— Я.., попробую, — сказала Дженни и начала безо всякой уверенности в том, что у нее получится. Ей никогда не доводилось петь никому, кто мог бы понять, что слышит песню. Цветы и зверюшки — другое дело: они никогда не скажут и даже не подумают, что мелодия фальшива, или голос плох, или слова нелепы. Они просто принимают то, что слышат таким, каким слышат. А Че, хоть он и дитя, имеет разум, несопоставимый с разумом зверька или цветочка, и, скорее всего, это помешает. Ум у него наверняка критический.

Сначала Дженни не удавалось произнести ни звука, как будто сама мысль о том, что ее слышит разумное существо, сдавила ей горло. Потом, убеждая себя в том, что Че всего лишь пятилетний малыш, она стала мурлыкать мелодию. Затем вернулся и голос, а за ним образы: принцесса, замок и дракон, похожий на принца.

Снаружи послышался шум, и Че повернул голову к двери, ожидая появления гоблина, но Дженни продолжала петь, надеясь, что стражник пройдет мимо.

Так и вышло: шаги удалились и стихли. Девочка пела, и образы становились все приятнее и светлее.

Сейчас в песне не было ничего дурного: лишь ясный солнечный день и чудесные милые цветы. Одно-единственное темное облачко выглядело раздосадованным, но оно висело далеко и не могло закрыть ласковое теплое солнышко.

Но тут произошло нечто ужасное, нечто, напомнившее о валявшемся у двери мясе.

Дракон хотел съесть принцессу! Хотел, чтобы она сама явилась к нему, а он, приняв свой естественный облик, пожрал ее и стал королем драконов. Что же ей было делать?

Дженни пела, и слова приходили сами собой, словно следуя за менявшимися совершенно независимо от нее образами. Казалось, будто кто-то направляет ей мысленное послание: она вовсе не сочиняла эту историю, просто воспринимала ее. В каком-то смысле, даже участвовала в ней, отчасти отождествляя себя с принцессой.

Присутствовал в этой истории и Че — он соотносился с принцем-драконом, возможно потому, что и тот, и другой относились к крылатым чудовищам. Несмотря на весь ужас ситуации, девочка чувствовала, что дракон любит принцессу, и, хотя находила предложенный им способ выразить свои чувства слишком уж своеобразным, понимала, что для столь буйного, хищного и неукротимого по своей сути существа, как дракон, он может казаться вполне естественным.

А принцесса решила пойти к дракону, ибо, искренне любя его, полагала, что вполне может претерпеть некоторые неудобства ради того, чтобы ее возлюбленный исполнил свое высокое предназначение. Подобно девочке, готовой ради утешения друга спеть ему глубоко личную, не предназначенную для посторонних ушей песню.

Потом злые люди и гадкая туча попытались напасть на дракона, но принцесса предостерегла его. Он уничтожил нехороших людей, а принцессу унес на далекий и прекрасный остров. А поскольку обстоятельства сложились так, что возвращаться домой ни она, ни он не могли, они воспользовались магией, превратились в единорога с единорожицей (весьма смазливой), после чего жили вместе долго и счастливо. Надо сказать, что единорогов Дженни тоже никогда не видела, но в песне это почему-то не имело значения. Стоило ей увидеть образ, и сразу стало ясно, кто это такой. Без труда узнала девочка и тучу: кого-кого, а эту каверзницу Тучную Королеву знает всякий.

Фантазия вышла славная: у Дженни полегчало на сердце, и она точно знала, что песня утешила и Че, хотя происходившего в ней он знать не мог. «А может, и мог, — неожиданно подумалось девочке, — может, и мог, если в известном смысле сам в этом участвовал. И оказался при этом хорошим — вовсе не съел принцессу, а женился на ней. Конечно, все это было не взаправду, но все-таки…»

Дженни вжилась в песню, и та лилась, и лилась. Че, слушая ее, успокоился, а потом и уснул. Следом уснула и Дженни: собственная песня убаюкала ее, несмотря на весь ужас происходящего.

Пробудил девочку звук шагов: к хижине кто-то приближался, и на сей раз этот кто-то не прошел мимо.

Дверь рывком распахнулась, и на фоне зарева угасающего костра на пороге возникла темная фигура.

— Вам что, есть неохота? — гаркнул гоблин, увидев нетронутое мясо. — Ну и ладно, нам больше достанется.

Он подхватил с пола оба куска и захлопнул за собой дверь.

Дженни расслабилась, обрадовавшись тому, что мясо забрали: она очень любила животных и вообще не ела мясного. Но не успела она заснуть снова, как послышались тяжелые шаги, и в дверном проеме появился сам Гротеск.

— Так, от еды, стало быть, носы воротим, — прорычал гоблинатор. — Ишь, какие привереды нашлись. А ну, вылезайте, сейчас мы с вами разберемся!

Сердце Дженни упало. Минула полночь, подмога к ним не подоспела, а если гоблины устроят сейчас свою отвратительную забаву, то уже и не поспеет. И все потому, что они не притронулись к этому противному мясу.

Их вывели к догорающему костру. Видимо, они провели взаперти несколько часов: большая часть валежника превратилась в уголья, а огромный круг сыра перебрался на другую половину неба. Неужели за это время гоблины съели все, что осталось от нимфы с фавном, и решили снова разжиться мясом?

— Значит, так, — заявил гоблинатор, — мы собирались продержать вас несколько дней и как следует откормить. Но если вы будете отказываться от пищи, то, наоборот, похудеете: станете тощими и невкусными.

Он выдержал паузу, позволив всем присутствующим оценить его железную логику. После чего скорчил гримасу, которую, видимо, считал улыбкой, и продолжил:

— Итак, предлагаю вам выбор. Или вы едите, — он указал на два куска мяса, один из которых был надкушен, — или мы начинаем забаву прямо сейчас.

Дженни посмотрела на Че. Она-то не собиралась прикасаться к этому мясу ни при каких условиях, но он должен был решать сам.

Кентавр покосился на мясо, потом на пруд, перевел взгляд на Дженни и неожиданно пробормотал:

— Может быть, ты споешь?

— Правильно, жеребенок, скажи ей, чтобы не кочевряжилась. — Промолвил гоблинатор, видимо, не расслышав фразу и приняв слово «споешь» за «съешь». — Тогда вам не придется гоняться друг за другом прямо сейчас. И вам лучше — дольше проживете, — и нам.

Сейчас мы сыты и предпочтем съесть вас, когда проголодаемся.

— Мы умрем раньше, — промолвил Че.

Таков был его ответ: прикасаться к мясу он не собирался. Но это значило, что им придется участвовать в жестокой гоблинской потехе — возненавидеть друг друга, а потом угодить в котел. И если перед таким страшным концом Че хотел послушать ее песню, как могла она отказать? Но, с другой стороны, ей было нелегко петь и перед одним Че, что же говорить про целую ораву злобных Уродцев?

— Ну, давайте, решайте, дурачье несчастное! — рявкнул гоблинатор, и вся его шайка глумливо загоготала.

Дженни решила, что она просто обязана дать маленькому кентавру хотя бы малую толику утешения: другой возможности ей уже не представится. И пусть песня станет памятью об их дружбе, памятью, которая, возможно, сохранится даже когда ими овладеет ненависть.

Подойдя к Че, девочка обняла его голову обеими руками (она просто не могла петь для гоблинов) и постаралась представить себе, что здесь нет никого, кроме них двоих. Приникнув к уху кентавра, девочка закрыла глаза и стала напевать — сначала тихонько, а потом и громче.

И снова за словами последовали образы: чудесный замок на вершине горы и принцесса, собирающая цветы у ее подножия…

Откуда-то, словно издалека, донесся грубый гоблинский голос:

— Эй, парни, а ну бегом за валежником. Нужно, чтобы было на чем разжечь костер, если эта парочка не раздумает кобениться.

Чтобы не слышать этих ужасных слов, Дженни запела еще громче. Образы стали отчетливее и живее: дракон появился в своем истинном обличье, но оно не пугало. Девочка поняла, что Че каким-то образом участвует в действии, что он и есть дракон, который, умей он летать, унес бы ее отсюда в безопасное место. Злая туча находилась неподалеку, но и она, похоже, не грозила бурей. Не иначе, как решила пролиться дождиком в другом месте.

— Господин гоблинатор, — подал зычный голос кто-то из гоблинов, — мы как, забавляться будем или смотреть на эту парочку?

Тучка подпрыгнула. Потом на плечо Дженни легла тяжелая рука, и образы исчезли.

— Ты что это делаешь, эльфийское отродье? — прорычал Гротеск, выглядевший потрясенным. — И как? У эльфов не бывает такой магии!

— Точно! — воскликнул Че. — Без магии тут не обошлось!

— Хватит тянуть, начнем забаву, — крикнул кто-то из гоблинов.

— Отставить! — рявкнул генерал-гоблинатор. — Забава откладывается, надо разобраться, что к чему. Эта не обычная девчонка, она использует какие-то чары. И потом — вы только гляньте на ее уши.

Гоблины сбились в кучу и принялись галдеть, тараща глаза и показывая на нее пальцами: до сего момента они, видимо, просто не обращали внимания на ее уши. А уж сама-то она никак не могла предположить, что форма ушей может уберечь ее от жестокой расправы.

Пленников затолкали обратно в хижину, и как только дверь за ними захлопнулась, Дженни повернулась к Че.

— Знаешь, — сказала она, — на самом деле я не только не владею никакой магией, но даже не представляю себе, что это такое. Там, где я живу, волшебство доступно только Верховным.

— Представлять ты, может быть, и вправду не представляешь, но магический талант у тебя, похоже, все равно есть. Когда ты пела, я оказался в твоей песне, где были принцесса, дракон и замок Ругна — совсем как всамделишный, только тот стоит не на горе, а в лесу. И даже Гротеск был там, в виде черной тучи. Это какое-то сонное волшебство.

— Ничего подобного, — возразила Дженни, — мы с тобой вовсе не спали, а уж гоблинский вожак и подавно.

Эти картинки возникали в моем воображении, и… — Еще не закончив фразу, девочка поняла, что дело обстоит не так просто. Как они могли оказаться в ее песне, в ее сне наяву. Она никому о нем не рассказывала, но они — и Че, и даже Гротеск — оказались там. И знали, что оказались там.

— Ночные кобылицы разносят спящим дурные сны, а дневные, вроде Ромашки, доставляют светлые грезы бодрствующим. Может быть, твой талант в чем-то сродни их способностям.

— Я вообще о них никогда не слышала.

— Так ты ведь и в Ксанфе совсем недавно.

— Ладно. А эти дневные грезы — разве бывает, чтобы разные существа одновременно грезили одним и тем же?

— По-моему, нет, — ответил Че, наморщив лобик. — К тому же кобылицы не умеют петь. Но

без чар точно не обошлось: Гротеск это почувствовал, потому и решил не варить нас, пока не поймет, в чем дело. Думаю, перед тем как съесть любого пленника, он старается извлечь из него всю возможную пользу.

— Но если это и магия, то не больно сильная, — вздохнула Дженни. — Иначе я продолжала бы петь, а мы, оказавшись в песне, просто ушли бы отсюда.

— Мысль интересная, — заметил Че. — Песня меня так» и затягивала. А почему ты замолчала?

— Гротеск положил мне на плечо свою лапищу.

— Хм.., но если он сам пребывал в песне в виде темной тучи, так как ему удалось разрушить видение? Оно такое приятное: мне совсем не хотелось его покидать, да и ему, по-моему, тоже.

— Не знаю. Правда, я слышала, как другой гоблин окликнул гоблинатора, и,.. — Девочка задумалась… — Ага, туча подпрыгнула. А потом он вышел из видения.

— Потому что другой гоблин пробудил его, вырвал из сна. Не крикни он, Гротеск бы нас не прервал.

— Пожалуй, так. Жаль, что тот, другой, гоблин сам не попал в сон.

— Это, наверное, из-за того, что он тебя не слышал, — возбужденно заговорил Че. — Возможно, будь твое пение громче, мы выбрались бы из стойбища!

Сама мысль о том, чтобы даже мурлыкать в такой компании под нос (не то, что петь во весь голос), вызывала у Дженни ужас, но коль скоро на кону стояли их жизни, тут было о чем подумать.

— Наверное, нам самим нужно получше разобраться в этом явлении, — сказала девочка. — Если это не то, что ты думаешь, пение не помешает им нас сварить.

— Правильно. Спой прямо сейчас, а я попробую выйти из видения. Если смогу, то смогут наверное, и гоблины, но коли нет…

— Да! — воскликнула Дженни, воодушевленная появившейся надеждой освободиться без посторонней помощи. — Сейчас попробуем.

Здесь, в хижине, запеть было легче, чем снаружи, ибо слушателем являлся только Че. А он слушал внимательно, готовясь погрузиться в видение и попробовать из него выйти.

Но как Дженни ни старалась, на сей раз видение ограничилось образом собиравшей цветы принцессы. Че (или принц-дракон) там напрочь отсутствовал!

Потом снаружи донесся звук, и Че отвлекся на него, опасаясь появления гоблина. Дженни продолжала петь, готовая умолкнуть, если злобный надсмотрщик войдет в темницу.

И тут в ее видении появился дракон, а следом и маленькая темная тучка; как она поняла, стоявший за дверью гоблин.

Теперь Че должен был попробовать выйти. Дженни, разумеется, продолжала петь, ведь им следовало выяснить, можно ли покинуть сон, пока он продолжается.

Че не вышел. Правда, похоже, и не пробовал. Не дождавшись от него каких-либо действий, Дженни, в конце концов, у молкла, позволив видению исчезнуть.

— Что случилось? — спросила она. — По-моему, ты даже не пытался выйти.

— Правда, — сконфуженно признался Че. — Сначала я не мог попасть в песню, а когда, неожиданно оказался там, то и помыслить не мог о выходе. Мне было так хорошо.

— Но ведь мы хотели узнать, может ли это видение Удержать гоблинов.

— Ага. Только стоило мне оказаться там, как я потерял к этому всякий интерес.

— Ладно, попробуем еще разок, — строго сказала она. — Но ты уж постарайся.

— Еще как постараюсь! — пылко заверил кентавр.

Дженни запела снова. Появился замок, цветы, принцесса.., потом облако. Гоблин вошел в видение, но не Че!

«Как такое могло случиться? — изумилась девочка, — ведь гоблину-то на нас наплевать!»

И тут ее осенило. И она умолкла.

— Эй, я туда так и не попал, — сказал Че.

— Знаю. Зато гоблин попал, тот, что за дверью торчит.

— Но…

— Ты прислушивался специально, а он нет. И раньше.., ты попал туда, когда отвлекся.

— Когда отвлекся, — эхом повторил он. — А ведь точно: я что-то увидел, посмотрел в сторону, а оказался там.

— Вот видишь, попасть в видение можно только не обращая на песню внимания, — заключила Дженни. — А может быть, то же самое требуется и чтобы его покинуть.