Атон - Макроскоп

Чем больше масса, тем легче. Теперь насчет людей — вся эта технология позаимствована из главного внегалактического канала. Почему-то только этот канал передает сведения такого рода. Фактически, в этой программе нет ничего, кроме информации, связанной с перемещением в пространстве c помощью гравитационного коллапса, хотя раньше мне казалось, что охвачены и другие области знания. Кстати, известная нам деструкция — один из этапов такого путешествия. В программе говорится, что живая материя способна пережить весь цикл трансформаций, если будет подготовлена должным образом.

— В прошлый раз они нас не обманули, — заметил Гротон.

— Выкладывайте все, — мрачно сказала Афра.

— Хорошо. Сначала идет превращение в жидкость, столь хорошо нам знакомое. Затем отделяются клетки, и происходит что-то вроде испарения.

— Дело в том, что в газообразной среде легче восстановить молекулярные связи после формирования молекулярной структуры, — заботливо растолковал Гротон.

— Отвлекаясь от деталей, можно сказать, что распределение потенциала остается тем же во время компрессии, только изменяются масштабы, — продолжил Иво.

— То есть, создается специальное поле, которое фиксирует положение каждого атома и придает всей системе устойчивость, так что всевозможные флуктуации, неизбежные во время коллапса не изменяют структуру. Это похоже на то, как рисунок на шарике остается тем же, даже если шарик спустить, если, разумеется, в нем нет дырки. После прыжка и обратного расширения это поле сохраняет распределение своего потенциала, и выключается только когда все возвращается на круги своя. Для неживой материи все здорово проходит, но для живых существ необходимы некоторые усложнения. Вы ведь не можете просто включить и выключить жизнь, словно лампочку.

— Так вы говорите, чем больше сопутствующая масса, тем легче идет процесс? — спросила Афра. По всему было видно, что она заинтересовалась всерьез. После успеха деструкции и освоения Тритона сумасшедшие идеи воспринимались гораздо проще. — Не означает ли это, что вы хотите привязаться каким-то образом к Шену и пройти сжатие вместе с ним?

— Основное вы поняли. Но ведь у нас имеются объекты помассивнее Шена, и есть возможность создать необходимое оборудование. Ведь чем больше масса, тем все технически проще, так как степень сжатия меньше. Таким образом…

— Собственно Тритон? Может, это и проще, но смахивает на гигантоманию.

— Нептун.

Афра даже не удивилась.

— А вы знаете, где мы выскочим?

Иво посмотрел на Гротона и пожал плечами:

— Не знаем. За три миллиона лет карты сильно изменились, ведь расширение продолжается. Даже если петли и остались теми же, то перемещались галактики и звезды. Нам нужна современная версия карт — но в макросфере такая отсутствует.

— Значит, прыгать придется наугад?

— Да. После нескольких попыток нам, по-видимому, удастся составить собственную карту и мы будем иметь некоторое представление обо всей Вселенной.

— А если мы окажемся внутри звезды?

— Исчезающе малая вероятность. Но даже это, кажется, предусмотрено. Материя отталкивается от материи, если они встречаются после прыжка. Путь наименьшего сопротивления означает, что гораздо легче прыгнуть в незанятую точку пространства, нежели внутрь звезды, планеты или даже пылевидной туманности. Так что не следует об этом особо беспокоиться.

— А если мы заблудимся?

— Мы не заблудимся, коль скоро у нас есть макроскоп. А если и заплутаем, то не так уж далеко. Может статься, что галактика нам покажется незнакомой из другой точки пространства, но, думаю, расположение звезд будет не сильно отличаться от того, что мы имеем сейчас.

— Вы так думаете? — спросила Афра. — Неужели вы забыли о том, что прыжок на четырнадцать тысяч световых лет, а это как раз то расстояние, которое нужно преодолеть для достижения разрушителя, эквивалентен прыжку на четырнадцать тысяч лет в будущее? То, что мы сейчас видим — фрагмент истории Вселенной. А ваше «современное расположение звезд» никак не поможет вам точно определить координаты.

— Но у нас всегда будут передачи — большинство из них исходят из нашей галактики. И, разумеется, всегда будет сигнал разрушителя. Мы будем идти как бы против ветра — если мы хотим достичь разрушителя, то его сигнал будет нашим маяком.

— А почему вы думаете, что разрушитель один?

Опять Иво и Гротон переглянулись.

— Ну, в крайнем случае, мы всегда сможем сориентироваться по Солнечной системе, — сказал Гротон. — Мы хорошо умеем это делать. Расстояние мы можем определить, посмотрев, что творится на Земле, а захватив изображение Земли, мы определим направление. А зная азимут и измерив…

— При всем моем уважении к вам, джентльмены, — резко прервала Афра, — вы не представляете себе реальной ситуации. Вероятно, вам просто не удастся обнаружить старую добрую Солнечную систему с расстояния четырнадцать тысяч световых лет. Расположение объектов в галактике будет совершенно иным, а яркость Солнца не такая уж большая, я уж не говорю об ослаблении света межгалактической пылью и газом. Именно поэтому в оптические телескопы мы видим лишь одну тысячную часть звезд центра галактики, а на краях и того меньше. Конечно, используя макроскоп, можно…

— Все это означает, — сказал Гротон: — «Мужчины несут вздор, и мы вскоре просто заблудимся в дебрях галактики».

Беатрикс улыбнулась ему, но, что удивительно, улыбнулась и Афра.

— А что предлагаете вы? — обратился к ней Иво.

— Прежде всего, я выбрала бы хороший галактический ориентир, например, галактику Андромеды. Это около двух миллионов световых лет от нас, и уж если мы прыгнем дальше, то нам уже не нужно будет беспокоиться о таких мелочах, как разрушитель. Еще я бы выбрала типичную для нашей галактики конфигурацию цефеид, — скажем, в тысяче световых лет от Солнца. Если бы удалось обнаружить Полярную звезду, мы бы знали, что находимся не далее ста парсеков…

— Андромеда, это такая же галактика, как и наша, — пояснил Гротон Беатрикс. — Мы ее увидим отовсюду, так как ее плоскость параллельна плоскости нашей галактики. Переменные цефеиды…

— Я сама все объясню, спасибо, — перебила Афра. — Цефеида — это яркая звезда, которая периодически меняет свою яркость, будто у нее есть пульс. И чем больше период — то есть, чем больше времени проходит между самой яркой и самой тусклой фазой — тем больше средняя светимость звезды, то есть, ее реальная яркость. Следовательно, все что нам нужно, это измерить ее яркость в нашей исходной точке, и с учетом фазы колебаний светимости, мы сможем определить, насколько далеко мы прыгнули. Потому что чем дальше звезда, тем меньше света доходит от нее и тем более тусклой она кажется.

— Да, действительно, — радостно подтвердила Беатрикс, — теперь все понятно.

Иво ничего не сказал, так как стыдился признать, что он не имеет представления о том, что такое переменная цефеида и как с ее помощью можно определить местоположение в галактике. Он действительно способствовал технологическому прорыву на Тритоне, и с его помощью Гротон создал машины и аппараты, принципы действия которых не способны даже понять специалисты на Земле. За это время Иво познал многое, но, фактически, он выполнял функции СТОНОГРАФИСТА. Он совершенно не представлял, как все это устроено. Он СДЕЛАЛ все, но не ПОНИМАЛ ничего. Результатом явилась чрезвычайная осведомленность в одних областях на фоне полного невежества в других. Он мог рассуждать о гравитационном коллапсе и не знать, что такое переменная цефеида.

Но его осенила мысль — ведь вся земная цивилизация в этом в чем-то походит на него. Действия без понимания — даже на краю пропасти.

— Когда же мы отправимся? — спросила Беатрикс.

Это был месяц очень напряженной работы, изнуряющей как физически, так умственно и эмоционально. Но они снова были все вместе, и это уже было хорошо.

Они по-прежнему жили и работали в комфортных условиях, но темпы работы были бешеные. Никто уже не выполнял вручную работу по дому, в условиях такой спешки это было бы непозволительной роскошью. Беатрикс отвечала за аппаратуру жизнеобеспечения и остальные могли не отвлекаться от основной работы. Она так же освоила управление аппаратами по автоматической распайке и сборке электронных схем и технологию контроля качества готовой продукции.

Иво обшарил с помощью макроскопа всю галактику в поисках необходимой дополнительной информации, так как интергалактическая программа предполагала знание некоторых технологий, по этой же причине пришлось расшифровывать огромное количество записанных ранее данных.

Афра получала этот материал и проводила многие дни за компьютером макроскопа, проверяя допуски, вектора и критические индексы. Она уже смирилась с тем, что понять эту науку — выше ее возможностей, и просто использовала конкретные рецепты для их конкретных нужд, проверяя результаты с помощью вычислений.

Гротон, в свою очередь, получал ее результаты, уяснял свою задачу и выдавал соответствующие инструкции роботам. Он также тщательно исследовал весь Тритон в поисках места для постройки невиданного сооружения. Если бы планету посетил турист, он бы решил, что на ней начался индустриальный бум. В некотором смысле, это так и было.

Они вышли на уровень сверхнауки, науки цивилизации III уровня, но никто из них не представлял, что находится за его узкой областью специального знания. Первые неуклюжие роботы были заменены громадными механическим монстрами, которые, казалось, уже сами распоряжались на Тритоне, компьютеры, гораздо сложнее компьютера макроскопа, управляли теперь самыми рутинными операциями, но последнее слово все же оставалось за человеком.

Иво, Афра, Гротон — каждый был занят своим делом и они не виделись целыми днями, довольно часто их встречи выливались в ссоры, так как все были на пределе. Беатрикс, со своим неизменным дружелюбием, умудрялась примирять их, и это было далеко не последней ее обязанностью.

Проект был настолько сложен, что никто не мог взять на себя руководство, все они были простыми исполнителями. И все же Иво смотрел на работу с нескрываемой гордостью и был уверен, что остальные чувствуют то же. Он знал, что Земля уже почти забыла об их грандиозном похищении — информация об этом все-таки просочилась в прессу и они на время стали «знаменитостями». В одном он был уверен — по завершении их проекта у земных астрономов и физиков глаза полезут на лоб от удивления.

Вид работ изменился. Теперь экскаваторы вгрызались в литосферу Тритона в месте, в котором гравитационной линзой было скомпенсировано поле притяжения планеты. Шахта углублялась с каждым днем, стены ее укреплялись толстостенными металлическими трубами. Бурильный комбайн продвигался со скоростью чуть больше десяти миль в сутки, выработанная порода — куски скал, щебень, — подымались каменным гейзером в нулевой гравитации и оседали на границе с нормальной гравитацией, образуя огромный вал вокруг шахты.

Вскоре шахта, имевшая шестьдесят футов в диаметре, достигла своей предельной глубины. Металлические сплавы не выдерживали уже давления окружающей породы, к тому же, на этой глубине поле планеты было малым и гравитационная линза работала неэффективно.

Машины сделали свое дело и ушли. На некоторое время активность уменьшилась. На Тритоне наступило затишье.

Силовой экран, сохранявший земную атмосферу вокруг пирамиды, был снят. Чужеродная для Тритона атмосфера вырвалась на свободу и тут же осела легким снегом из замерзших газов на землю и на мертвые растения. Осталась одинокая пирамида. Из нее вышла фигура, облаченная в скафандр. Она остановилась возле мерзлой могилы, затем направилась к планетному модулю и забралась в него. Из сопла ракеты вырвалось пламя, она взлетела. Тритон обезлюдел.

На Шене тоже произошли перемены — к Джозефу вновь был пристыкован макроскоп. Ледяная спайка расплавилась, и корабль медленно отчалил от спутника.

Ракета вместе с макроскопом начала спускаться в колонну с нулевой гравитацией, навстречу все усиливающемуся потоку газообразного кислорода и азота атмосферы Тритона.

У поверхности Тритона их встретили сильные завихрения газа, настоящий торнадо из обломков породы, пыли и снега. Корабль двигался носом вперед, выставив шар макроскопа навстречу ветру, маршевые двигатели работали на малую мощность.

Со скоростью три фута в секунду корабль вошел в шахту, которая завершала этот колодец ветров. Газы, вытекающие в пятифутовый промежуток между ракетой и стенками шахты, поддерживали корабль и препятствовали небезопасному касанию корпуса корабля и стенок. Со скоростью четырнадцать миль в час ракета вошла в недра планеты. Через три дня она остановилась. Колонна с нулевой гравитацией исчезла, поднятые потоками газа пыль и щебень осели. Затем включились двигатели, теперь уже на полную мощность. Металлические ребра, созданные специально для этого случая, расплавились, металлическая труба потеряла устойчивость, сплющилась, часть шахты обвалилась. Волна обвала пошла вверх, и вскоре корабль был надежно захоронен в толще планеты на глубине в тысячу миль.

После этого включились мощнейшие гравитационные генераторы. Образовались три колонны с нулевой гравитацией, торчащие в стороны, как зубья трезубца Нептуна. Атмосфера Тритона, вперемежку со многими кубическими милями перетертой в пыль породы начала извергаться в космос, через десятимильные окна в гравитационном поле.

Три мощных двигателя тормозили Тритон, и он нехотя замедлял свой бег по орбите. Постепенно он перешел на спиральную траекторию и, набирая скорость, с каждым витком помчался к Нептуну.

Нептун захватил Тритон своим чудовищным притяжением и потащил его в газообразное чрево. Гравитационные возмущения, вызванные спиральными движениями спутника, породили настоящую бурю в атмосфере бога морей. Крошечная ледяная луна — Шен — пропала в этом бурлящем океане газов и больше не появлялась. Тритон утратил свой спутник незадолго до того, как исчез сам.

Прошли предел Роша, пройдя который любой спутник на стационарной орбите уже развалился бы — Тритон содрогнулся, но остался цел. Все происходило слишком быстро для того, чтобы приливная сила успела разрушить его.

Контакт. Тритон пропахал борозду во внешних слоях бурной атмосферы гиганта. На пути Тритона тепло, вызванное трением, буквально взрывало кристаллики аммиака. Сзади за ним тянулся турбулентный след, шириной в пять тысяч миль, где аммиак вновь замерзал, превращаясь в белую вьюгу.

Через пять часов Тритон прошел верхние слои атмосферы и полностью погрузился в слой водорода, на скорости четырнадцать миль в час он пробуравил атмосферу и пошел на следующий круг. На третьем витке он чиркнул ледяную поверхность Нептуна, которая тут же превратилась в пар. Фонтаны воды и аммиака мгновенно превращались в ледяные столбы в милю высотой, которые разбивал в пыль метановый ураган. Лед, пар, метан перемешались и бурлили вместе в дикой свистопляске — картина, не виданная на Нептуне никогда ранее.

На четвертом витке Тритон дошел до ядра Нептуна. На скорости три тысячи миль в час камень встретил железо, шар Тритона заскользил, покатился по ядру, за ним следовала волна кипящей лавы и драгоценных металлов.

Наконец, каменный шар остановился в озере расплавленного металла, он был шесть тысяч миль в диаметре, но оставался цел. Глубоко в его недрах, как червяк в яблоке, покоился корабль в металлической капсуле.

Но представление еще не окончилось. Из этой капсулы начало распространяться силовое поле III уровня технологии, сначала оно охватило планету и спутник, теперь уже навсегда сплавленные вместе, вскоре оно заполнило сферу диаметром в двадцать тысяч миль, проникая в каждую частичку пыли, в каждую молекулу газа, в каждый атом. Это поле надежно зафиксировало положение всех атомов по отношению к целому.

Затем включилось другое поле, начался процесс сжатия всего объема, охваченного первым полем. Подпитываемый энергией, высвобождающейся при дефляции, процесс ускорялся.

Нептун сжался, его бурная атмосфера замерла. Все начало быстро уменьшаться. Стороннему наблюдателю показалось бы, что он удаляется от планеты со скоростью сто тысяч миль в час.

Нептун был уже как Земля, затем стал размером с Луну, затем — как астероид Цера. Вот он уже не больше мили в диаметре — но масса планеты и ее спутника сохранялась все той же. Пройден гравитационный радиус. Планета сжалась так быстро, что, казалось, она просто исчезла. Пройден горизонт событий. Через долю секунды планеты уже не было.

В пяти миллионах милях крошечная Нереида — второй спутник Нептуна — стал самостоятельной планетой и получил в наследство орбиту гиганта. Но он находился в противофазе и у него не хватило скорости лечь на новую орбиту, вместо этого он потерял устойчивость и, в конце концов, обрел свой новый дом на орбите Урана.

Началось освоение Вселенной человеком.

8

Болота Глинна: сейчас они пересечены хайвеями, огромным полукругом на них наступает богатый город, впившийся в них щупальцами индустриальной плоти. Брансвик — основан в 1771 году, сейчас в нем население больше, чем во всем штате Джорджия на момент основания города. Знаменитый хлопок ушел из этих мест, также орехи-пеканы и персики, по-видимому, вняв совету поэта, который, воспев красоту этого края сделал его знаменитым. Вместо них здесь сейчас судостроительные заводы, которые строят корабли не обязательно для земного Океана, и машиностроительные заводы, создающие машины, которым не обязательно суждено стать слугами человека. Старые мельницы, после того как исчезли леса, поставлявшие им целлюлозу, были заменены современными химическими заводами, цехами по производству концентрированных протеиновых стимуляторов. Сегодня о химии в Брансвике можно узнать больше, чем знает любой человек, живущий на Земле.

— Вы уже выбрали позицию, Иво? Скоро мы будем проходить над колонной с нулевой гравитацией и начнем терять устойчивость.

— Почти, Гарольд.

Все же болота остались, их защитил закон штата Джорджия, так что виргинский дуб и, вероятно, роза Чероки смогли сохранить дом своих предков.

Он летел к городу, бестелесный, всевидящий, проходящий через любые преграды даже не моргая. Казалось, он дышал вольным воздухом природы. Вот промелькнули темные английские воробьи, за ними порхнул краснокрылый дрозд, за ним пестрый зимородок. Безобразная ворона спряталась в кроне дерева, пролетела изящная стрекоза, пробежала серая домашняя крыса, шмыгнул робкий кролик, серая белка юркнула перед блестящей головкой черной гадюки.

— Вы уже закончили, Иво? Мы спускаемся к гравитационной яме.

Болота: неужели водяные гадюки, аллигаторы, пресноводные черепахи не так прекрасны или более опасны, чем откормленный и неуклюжий домашний скот? Из окон чистой воды поднимались голые стволы кипарисов, нижняя часть их ствола величественна, хотя кто-то мог бы сказать — гротескно, раздута, толстые отростки корней почти смыкаются в воде. Чуть дальше виден редкий американский вяз, несколько грациозных магнолий с лоснящимися листьями, маленькие сассафрасы, огромные платаны, небольшое тюльпановое дерево — и, наконец, южный аристократ, знаменитый виргинский дуб, увешанный гирляндами испанского мха.

Он остановился под ним, в этом темном соборе из листвы, в котором его охватило чувство уединения и непоколебимого постоянства.

Темнота дубравы, расшитая парчой

Замысловатые тени лозы

с мириадами переплетений

Лоза взбирается по дубовым ветвям.

— Что вы сказали, Иво?

— Это поэма, которую я знаю, Беатрикс. Извините, я не хотел говорить это вслух.

— Это Сиднея Ланье? Но неужели поэзия не ПРЕДНАЗНАЧЕНА для того, чтобы ее читали вслух? Пожалуйста, продолжайте.

Он продолжил, нисколько не удивившись ее просьбе:

Робкий свет изумрудных сумерек,

В нем листья шепчут клятвы любви

Когда влюбленные проходят незримо

чрез зеленую колоннаду…

Он прервался и, задумавшись, засмотрелся на раскидистый дуб. Из этой поэмы Шен взял свое первое послание, которое и привело их к мысли о побеге. Если бы его действительно должна была прочесть и понять Афра…

Он успокоил себя. В конце концов, это была всего лишь поэма, в ней лишь косвенно упоминался его секрет. Почему тогда он должен скрывать это? Хотя все равно, Афра, скорее всего уже знает правду. Неудивительно, что она прекратила донимать его расспросами о Шене.

— Дальше поэма звучит так. Я смотрел на это дерево, и оно мне напомнило об этих стихах.

— Оно прекрасно, — согласилась Беатрикс.

Он выбрал позицию: могучий виргинский дуб в болотах Глинна. Он записал координаты в компьютер как исходную точку. Все было готово для первого прыжка.

Он готов пронзить недра Тритона, быть погребенным там, в то время, как спутник замедляется, плавится…. превращается в пар… столкновение с Нептуном… сжатие… и…

На экране появилась картина в месте установленной позиции: все тот же могучий виргинский дуб распростер свои толстые ветви, будто хотел обнять ими весь мир. Дерево мало изменилось, хотя — да, оно стало меньше, крона гуще. Все та же борода из испанского мха, но это скорее молодой человек, нежели патриарх. Овальные зеленые листья блестели ярче, а желуди казались полнее в своих чешуйчатых шапочках.

Когда влюбленные проходят незримо

чрез зеленую колоннаду

Божественных лесов, лугов,

ковром бегущих к берегу морскому.

О, обширные болота Глинна…

И, о чудо, здесь БЫЛИ влюбленные! Молодой человек, одетый, насколько понял Иво, в комбинезон фермера, и довольно симпатичная девушка. Правда, для Иво впечатление смазывалось несколько устаревшим покроем платья. Они как раз покидали этот зеленый будуар, вероятно, завершив свои ласки на сегодня.

Устаревшее платье? Иво усмехнулся. Ведь он думал в терминах конца двадцатого века. Он мало обращал внимания на моду, которую, как и во все века, диктовали предприимчивые иностранцы, но все же несовременные вещи несколько отталкивающе действовали на него. Он подумал, что был бы вполне удовлетворен ее костюмом, ели бы жил в ее время. В конце концов, платье прикрывало все те же извечные атрибуты секса.

Он прошел мимо них, мимо могучего виргинского дуба, который всего мгновение назад был гниющим пнем и вышел на подтопленную лужайку, на которой росли трехфутовые побеги спорыша с красными цветами, усеянные белыми цветами ростки иван-чая, виднелись ярко-желтые чашечки лютиков. На краю озера возвышалась стена щучьей травы, высотой в ярд, с лоснящимися остроконечными листьями, размером с растопыренную ладонь, голубые цветы только начали распускаться на верхушках, на воде лежали большие зеленые диски водяных лилий — они еще не цвели.

«Это или поздняя весна, или раннее лето», — подумал Иво. Наверное, июнь. Слишком поздно для первой щучьей травы, но рано для голденрода. Он оставил парочку продолжать их беззвучный диалог и углубился в болота. Вот аллигатор гонится за рыбой, все такой же грациозный пловец. Выйдя к городу, он прошел мимо кроликов и дятлов, выискивающих в поле жуков — удивительно, насколько природа близко подходила к цивилизации в те времена. Он пересек город, нашел креозотовый завод, ящичную фабрику, примитивный консервный цех, корабельные верфи, в конце концов отыскал газету и прочел на ней дату: 5 июня 1930 года.

Они прыгнули на сорок световых лет от Земли.

И эти влюбленные — им перевалило уже за шестьдесят, эта мысль поразила и опечалила Иво.

Еще один прыжок, другая позиция: картина изменилась. Ландшафт был еще болотистым, но от могучих дубов не осталось и следа. Вместо них Иво видел рассвет в роще белых кедров, в среднем высотой восемьдесят футов, они росли так густо, что ни один луч солнца не достигал земли.

Иво остановился и задумался. Кедры предпочитали болота с пресной водой, а болота Глинна были соленые. Как же это получилось?

Либо координаты изменились, либо произошли серьезные изменения ландшафта. Компьютер отвечал за точность координат, определяя их по магнитным и гравитационным полям планеты: метод косвенный и очень сложный, но надежный. Он сверил исходные данные с показаниями приборов — все в точности совпало, следовательно — …

«Как далеко они прыгнули?»

— Дрейф материков? — поинтересовалась Афра, ее голос, казалось, исходил из кедровой рощи. Нетрудно было представить ее там, притаившуюся за деревом.

— Дрейф? — как обычно с глупым видом переспросил Иво.

— Движение континентов в течение геологических отрезков времени. Если я правильно понимаю выражение на вашем лице, ландшафт изменился. Сейчас вы вполне можете находиться в миле или около того от предыдущей точки наблюдения, и это не ошибка скопа. Сместились сами континенты, или процесс горообразования…

— По-видимому, это пресноводное болото. Я, наверное, сдвинут в глубь материка, хотя координаты остались прежними. Но сколько времени…

— Ну… несколько миллионов лет.

Он снял окуляры и уставился на нее; как он и подозревал, Афра улыбалась.

— Вы же знаете, такой прыжок возможен, — раздраженно сказал он.

— Разумеется, но это не тот случай. Судя по расположению созвездий, мы все еще находимся в нашей галактике, Млечном Пути — так что до Земли не более семидесяти тысяч световых лет, но насколько я могу судить, это расстояние не превосходит и десяти тысяч. Кроме того, возможны изменения русел рек и береговой линии. Нескольких тысяч лет вполне достаточно для значительного изменения флоры и фауны ваших болот.

Иво с недовольным видом одел окуляры и помчался к Брансвику. Хотя, как он подозревал, Афра уже определила их местоположение астрономическими методами. Хотя в момент захвата объекта временные и пространственные координаты определялись автоматически, только исследования в наблюдаемой точке позволяли избежать большой погрешности. На макроскоп удалось установить устройство, идея которого была позаимствована из галактических передач, позволявшее просматривать большие сектора пространства, что значительно облегчало поиск малых объектов на больших расстояниях.

На месте Брансвика росли кустарники.

— В любом случае, 1771 год еще не наступил.

Он услышал шелест одежды — она наклонилась к нему. Как бы он хотел, чтобы это происходило почаще, не только во время работы. Ее сердце все еще принадлежало мертвецу, хотя живому не возбранялось желать ее. Она сказала тихо:

— Насколько я понимаю, существует некий квант времени, шаг, который не может быть уменьшен. По-видимому, его величина — сорок лет, точнее, сорок пять, — вы не можете прыгнуть с конца одной петли в середину соседней или в другое место вашей же петли. По-видимому, большие петли пространства-времени состоят из меньших петель, те, в свою очередь, из маленьких петелек — и мы не знаем точно, сколько уровней в этой структуре. Даже небольшая ошибка в определении направления прыжка может привести к тому, что мы будем перескакивать на старший уровень, а то и дальше. Если мы предположим, что расстояние при переходе на следующий уровень изменяется по квадратичному закону, и первый уровень составляет сорок лет, то второй, это уже две с половиной тысячи лет, а третий — шесть с четвертью миллионов лет. Так что не волнуйтесь понапрасну, пока мы не выясним толком, на каком же уровне находимся.

— Шесть с четвертью миллионов, — задумчиво повторил Иво, поняв теперь, почему она не хотела, чтобы еще кто-нибудь, кроме него, услышал ее слова. Так мы можем оказаться в другой галактике!

— Не обязательно. Скорее в межгалактическом пространстве. Но, как я уже сказала, судя по расположению созвездий, мы определенно еще не покинули галактику, да и Землю вы нашли там, где и ожидали. Значит, это второй уровень. По крайней мере, я так думаю.

— Две с половиной тысячи, — эта мысль ужасала, да и Афра не была уверена в столь «оптимистичных» выводах. Существовала ненулевая (хотя и малая) вероятность, что всего лишь землеподобная планета, занимающая такое же место в другой галактике, что и Земля занимает в Млечном Пути. По-видимому, все галактики создавалась по одному и тому же плану. Цефеиды, сверхновые, планеты — все раскладывалось по заранее определенным ячейкам…

Он отогнал очередную фантазию.

— Время — до нашей эры.

Она не ответила, но он чувствовал ее близость, ее возбуждение. Заглянуть в древнюю историю! Никому это раньше не удавалось.

Там, где болота встречаются с морем,

моя душа внезапно чувствует свободу….

Она подхватила:

Болота! — как вы открыты,

просты и свободны,

обращая свой взор к небесам,

отдаетесь морям…

Она прикоснулась к его руке.

Таким образом Афра призналась ему, что знакома с поэзией Сиднея Ланье, и знает, что она значит в жизни Иво, и, по-видимому, знала это с самого начала. И ее рука сжала его ладонь — неужели она вкладывала еще что-то в прочитанные стихи? Открыта, проста, свободна? Он не смел надеяться — для нее это было, скорее всего, очередная интеллектуальная игра.

Он пытался походить на Ланье, творил свой характер по образу и подобию приемного предка — но это не получалось. Иво не мог писать стихи, ему решительно не доставало того успеха у женщин, который сопровождал жизнь Ланье. Насколько было бы лучше, если бы он развивал свои природные задатки, а не подражал другому!

— Давайте в Европу, — сказала Афра.

Он переместился в Европу. На Капитолийских холмах был полдень, но человеческие поселения отсутствовали.

— Дороманская эпоха, — сделал вывод Иво.

— Попробуйте Египет.

— На месте Александрии ничего нет, — чуть помедлив, ответил Иво. — Даже суши.

— Естественно, если это дороманская эпоха. Поищите Мемфис.

Он направился на юго-восток, Мемфис не был запрограммированной позицией. Иво опять почувствовал беспокойство.

На восточном рукаве дельты Нила он обнаружил суетливый город, не такой уж и большой по современным меркам, но по всему было видно, что это столица. Мемфис?

— Не похоже, но НАЛИЧИЕ ГОРОДА — это уже неплохо. Поищите замок или дворец, если увидите какие-то надписи, сфотографируйте. По ним мы, вероятно, сможем определить эпоху.

Иво послушался ее совета и опустился на улицу возле какого-то комплекса зданий — по-видимому, это был центр города. Улочка была узкой и грязной, тянущиеся вдоль нее саманные постройки стояли тесно и, как правило, были одноэтажными. Он мог разглядеть проступающую соломенную основу размытых дождями блоков, и, казалось, ощущал окружающее его зловоние трущоб. Воистину, кварталы для бедных были впервые придуманы не в Америке.