Книга Слов (№1) - Ученик пекаря

Вальдисский рыцарь стремился в жизни лишь к одному — быть достойным. Этому его учили, к этому вели его искания.

Таул вспоминал годы своего ученичества со смешанными чувствами. Первое кольцо он получил со славой. Его мастерское владение мечом поражало всех, хотя до прихода в Вальдис он ни разу не брал меча в руки. До святыни он добрался за два месяца, а не за три, как большинство других. Он принес на себе с Молочных Равнин тело мертвого рыцаря, чтобы похоронить его по обычаю в стенах Вальдиса.

Но слава не достается безнаказанно, и после первой ступени своего посвящения Таул стал ощущать легкую неприязнь со стороны других. Говорили, что он слишком молод, слишком прост и что ему покровительствуют.

Чтобы заслужить второе кольцо, ему пришлось стерпеть множество насмешек. Ученостью он не мог похвалиться, и единственной книгой, которую он прочел, была Книга Марода. Между тем, получив первое кольцо, он попал в среду людей образованных. Здесь требовалось знать классические тексты, историю, иностранные языки. Ему постоянно напоминали, что он простой мужик, вылезший из болота. Большинство рыцарей происходили из благородных семей; их изящные манеры и изысканная речь не позволяли Таулу забыть, что он к ним не принадлежит.

Таул прошел через тысячу унижений: он не умел ни кланяться, ни одеваться, ни вести беседу со знатными господами. Тем крепче становилась его решимость обучиться всему этому — Не для того, чтобы стать таким, как они, а чтобы доказать им, что рыцарем может сделаться любой человек. Если бы не их насмешки, он не получил бы так скоро второе кольцо — ему оставалось только благодарить их.

Были у него, однако, и друзья — славные ребята, близкие ему, как братья. Когда он приобрел второе кольцо, а с ним и право отправиться в странствия, они собирались все вместе предпринять путешествие через Сухие Степи на поиски священных сокровищ. Но вышло по-другому. Для него все переменилось, когда он съездил домой навестить своих. Жизнь его совершила крутой поворот, и теперь для него существовало одно: его цель.

Таул брел наугад по улицам Рорна, желая отвлечься. Каждый раз, вспоминая о своей семье, он отчаянно стремился направить мысли в другое русло. В этом могли помочь женщины — его тело всегда охотно откликалось на их нежные чары, а за телом следовал и ум. Будь Таул в другом городе, он, возможно, и поискал бы такого утешения, но здесь была Меган. Она так много давала ему и так мало требовала взамен, что он почитал своим долгом по меньшей мере оставаться верным ей.

Он выбирал самые людные, веселые улицы и вскоре увидел, что направляется к гавани. Запахло морем — остро, но приятно, и Таул стал оживать с каждым новым глотком соленого воздуха.

Рорн был самым большим торговым портом на востоке: сюда доставлялись редкостные специи, роскошные шелка, великолепные драгоценные камни и всевозможные дары моря. Рорн жил в основном торговлей. К северу от города лежали голые каменистые земли, поэтому ни земледелием, ни скотоводством народ прокормиться не мог. Ветра удачи, сгонявшие корабли со всех Обитаемых Земель в его безопасную гавань, — вот что обеспечивало Рорну благосостояние.

Большой порт занимал несколько лиг берегового пространства. Таул с наслаждением вдыхал свежий соленый воздух, столь отличный от смрада квартала продажной любви.

Он шел, пока не поравнялся с уютной на вид таверной. На древней облупившейся вывеске значилось «Роза и корона». Таул вошел, чтобы отдохнуть от ветра.

Таверна, как видно, процветала. Посетители горланили вовсю — кто требовал эля, кто провозглашал тост за знаменитых местных Красоток, кто заключал пари о прибытии в порт того или иного корабля. Одни сидели большими компаниями, оживленно беседуя, другие пили в одиночку. Это была морская таверна, и собирались здесь моряки.

К Таулу приблизилась дородная статная женщина.

— Чего изволите, сударь? — спросила она с улыбкой, выставляя напоказ свою пышную грудью. Таул почти помимо воли поддался правилам привычной игры. Обмена улыбками достаточно, чтобы открыть дорогу ко всему остальному. Таула одолевало искушение дойти до конца, испытать наслаждение, хотя бы и животное, слившись с другим существом. Женщина ждала только его знака, уверенная в своей прелести. Таул опустил глаза.

— Кружку эля, с вашего позволения, — более ничего.

Женщина вскинула бровь, удивленная его холодностью, но нисколько не обескураженная.

— Разумеется, сударь, — ответила она, слегка скривив свои полные губы. — Надеюсь, эль немного разогреет вашу кровь. — И отплыла прочь, предоставив Таулу сожалеть об отказе от столь обильных сокровищ.

Вскоре она вернулась, сопровождаемая горящими взглядами посетителей: немногие женщины могли похвалиться подобными формами.

— Вот, сударь. Дайте мне знать, ежели передумаете и захотите чего-нибудь еще. — Таул грустно улыбнулся в ответ, и она отошла, зазывно колыхнув бедрами напоследок.

Таул уселся поудобнее и пригубил эль — отменный, холодный, с обильной пеной и приятным ореховым вкусом.

— Здешний хозяин сам его варит. — Таул поднял глаза и увидел над собой краснолицего старика. — Не возражаете, если присяду с вами?

— Сделайте одолжение — почту за честь.

Учтивые слова Таула доставили старику явное удовольствие.

— Хорошие у вас манеры, молодой человек, а вот выговор странный — не пойму, откуда вы будете.

— Вырос я на Низменных Землях. — Таул не желал вдаваться в дальнейшие подробности, и старик, чувствуя это, довольствовался сказанным.

— Меня кличут Йемом. — Старик ласково улыбнулся. — А ваше имя позволите узнать?

— Я Таул. — Собственное имя показалось ему коротким без обычного продолжения.

— За приятное знакомство, Таул. — Старик допил свой эль и со стуком поставил кружку на стол. Таул предложил угостить его, старик с благодарностью согласился, и вскоре оба блаженно прихлебывали из кружек.

— Чем изволите заниматься, Йем?

— Спросите лучше, чем я занимался прежде. — Старик тяжело вздохнул, глядя в стол. — Я был моряком и лучшие годы своей жизни провел в открытом море. И теперь был бы там, кабы не больная нога, — суша слишком тверда на мой вкус.

— Так вы много мест повидали? — спросил Таул как бы между прочим.

— Как же, повидал — и на том берегу, и на этом.

— А не знаете ли вы места, называемого Ларн?

У старика перехватило дыхание. Он помолчал и сказал изменившимся голосом:

— Почему вы спрашиваете об этом месте?

Таул решил рискнуть.

— Хочу обратиться к тамошним оракулам.

— Не стал бы я этого делать на вашем месте, — покачал головой Йем. — Нет, не стал бы.

— Вы знаете, где это?

— Какой же моряк не знает? — буркнул старик и продолжил уже помягче: — Ларн не так уж далеко отсюда. В паре суток к юго-востоку, если идти на паруснике. Это крохотный остров, до того маленький, что ни на одной карте его нет. Но моряки хорошо его знают, потому что место это гиблое. На много миль вокруг острова простираются мели и рифы. Горе мореходу, который собьется с курса и попадет в эти воды.

— Но есть ведь какой-то способ добраться туда? — Таул, чтобы скрыть свое нетерпение, отхлебнул эля.

— Ни один капитан, дорожащий своим судном, не повезет тебя туда. Лучше всего доплыть до границы опасных вод, а остаток пути проделать на шлюпке.

— Далеко ли придется грести?

— Любой капитан в здравом уме не подойдет к острову ближе чем на двадцать лиг.

— Но ведь ездят же туда люди, чтобы посоветоваться с оракулами?

— Никто, если он не спятил окончательно, не станет советоваться с оракулами Ларна, юноша.

— Что вам известно о них?

Йем, хлебнув эля, оглядел комнату и продолжал шепотом:

— Такое о них рассказывают, что даже такому старику, как я неохота это повторять.

— Давайте я поставлю вам еще эля, а вы расскажете мне все, что знаете.

— Ладно, парень. Это будет честная мена.

Таул заказал еще эля; оба в молчании дождались новой порции, и ни один на сей раз даже не взглянул на прелести подавальщицы.

— Оракулы Ларна существуют испокон веков, — заговорил старик. — О них знали задолго до основания города Рорна. Говорят, они появились на острове сразу после Великой Чистки. Во что они верят и каким богам поклоняются, я тебе сказать не могу. Знаю только, каким страшным способом их создают.

Правители Ларна ищут повсюду малых детей — мальчиков, у которых, по слухам, есть зачатки пророческого дара. Родителям таких детей они платят сотню золотых — и тем никогда уж больше не видать своих сыновей. Мальчиков везут на остров и целый год держат в темной комнате, чтобы очистить их души и умы. Дают им только хлеб и воду — другая пища будто бы мешает развиваться дару прорицания.

После года в темноте рост мальчиков измеряется, и для каждого вытесывается громадный тяжелый камень. Эти камни укладывают в Зале Предсказаний, и каждого мальчика привязывают к своему камню.

Их привязывают самыми крепкими веревками, как можно туже, с широко раскинутыми руками и ногами. Мальчик в таком положении даже пальцем шевельнуть не может. Он только смотрит и дышит, больше ничего. И так, в полной неподвижности, он проводит всю свою жизнь. Через несколько месяцев все его члены отсыхают, превращаясь в бездействующие плети, и тайное зрение оракула становится еще острее. Худшей судьбы я не могу придумать для человека.

Оракулов исправно кормят и обмывают. Правители Ларна утверждают, что оракулы стоят ближе к Богу, чем мы, и ценой своего самопожертвования способны узнать его волю. Они проводят свои дни в размышлениях о смысле жизни — и наконец умирают все на том же камне во власти своих безумных видений.

Старик умолк. Таулу с трудом верилось в то, что он услышал. Он содрогался при мысли о судьбе оракулов и думал, в какой же крайности должна находиться семья, чтобы продать своего сына на такие муки. Не в силах молчать дальше, он сказал:

— Старик, от твоего рассказа у меня кровь застыла в жилах Боюсь, что выпивка — чересчур малая награда за это.

Старик ответил сразу, будто заранее обдумал ответ:

— Ты ничего мне не должен. Обещай только держаться подальше от этого проклятого места.

— Этого я не могу обещать тебе. Боюсь, мне на роду написано там побывать. — Старик встал, и Таул удержал его за руку: — Скажи, какую цену они берут за предсказание?

Старик оглянулся.

— Они сами назначают цену. Смотри, как бы они не потребовали взамен твою душу.

Таул посмотрел Йему вслед. Становилось поздно, и ему захотелось к Меган, в кольцо ее теплых рук.

* * *

В самой роскошной опочивальне замка королева наблюдала, как купают короля. Этим вечером он не мог вспомнить, как ее зовут. Баралис прав: королю становится хуже. Весной он еще мог сесть на коня, а теперь почти не встает с постели.

Ее супруг перестал быть мужчиной с того самого случая на охоте. Поначалу его рана не казалась столь уж тяжелой. Она быстро зажила, оставив, правда, уродливый шрам на теле, и лекари не проявляли особой тревоги. Но вскоре началась жестокая горячка, совершенно обессилившая короля. Недели превращались в месяцы, и лекари качали головами, предполагая заразу, воспаление мозга, отравленную стрелу, но помочь ничем не могли.

Сначала они ставили горячие припарки, чтобы вытянуть из тела заразу. Потом — пиявок, чтобы очистить дурную кровь. Пытались избавить короля от злокачественной желчи, проколов ему желудок. Ему обрили голову, вырвали зубы, пускали ему кровь — и все напрасно.

Королева, понаблюдав за этими ужасающими мерами, пришла к заключению, что муж ее только слабеет от них, и в конце концов прогнала прочь всех лекарей. Она решила сама ухаживать за королем и призвала себе в помощь знахарку, умеющую лечить травами.

С изгнанием лекарей королю и вправду сделалось лучше. Знахарка заваривала сбитень с можжевельником, давала дышать парами отваров и втирала в тело лечебные масла. К несчастью, ее лечение лишь задержало болезнь, не искоренив ее окончательно. Годы шли, и король делался все немощнее телом и рассудком. Несчетное число раз королева плакала всю ночь напролет лежа в своей одинокой постели. Она была гордая женщина и никому не показывала своих страданий.

Слуга вытер слюну с подбородка короля, и сердце королевы сжалось от этого привычного жеста. Что сталось с ее мужем? Горделивого некогда короля Лескета кормят с ложечки и нянчат, как младенца. А ведь он еще не старик, другие мужчины в его годы находятся в самом расцвете сил.

Королева думала о Баралисе. Он намекал, что обладает средством, которое может помочь королю. Как ни противен ей советник, придется поговорить с ним еще раз. Она готова на все, лишь бы облегчить состояние мужа. Надо встретиться с Баралисом и выяснить, что он имел в виду и чего он от нее хочет. Она не дура и знает, что даром ничего не дают.

Глава 6

Очнувшись, Джек еще некоторое время лежал с закрытыми глазами. Пахло листвой, папоротником и дымом костра. А еще стряпней — не то супом, не то жарким. Под конец нос Джека уловил аромат горячего сбитня.

Букет заманчивых запахов заставил Джека открыть глаза. Мягкий зеленый свет сочился сквозь древесный свод над его головой. Джек лежал в чем-то вроде шалаша, сплетенного из ветвей и листьев, на мягкой подстилке из папоротника и бархатистого мха. Больше в шалаше никого не было.

Посредине хижины Джек заметил сложенную из кирпича печурку. В зеленом своде над ней было оставлено дымовое отверстие. Джек осторожно спустил одну ногу на пол и с удивлением обнаружил, что мох на ощупь теплый. Когда он спустил вниз обе ноги, его замутило и голова закружилась. Он подумал, не лучше ли ему остаться в постели, но манящие запахи горячей еды и сбитня пересилили.

Джек встал и, пошатываясь, доплелся до печки. В открытом горшке грелось темное густое варево. Оглядевшись, Джек увидел на низком деревянном столе множество чашек и тарелок Он положил на тарелку ароматной смеси и налил чашку сбитня. Блюдо оказалось восхитительным: там были грибы, кроличье мясо, морковка и лук, щедро сдобренные травами. Джек уловил еще слабый, но узнаваемый вкус яблок и сидра. Съев внушительную порцию, он положил себе еще — ему казалось, что он не ел давным-давно. Он пока что не задавался вопросом, где находится и как сюда попал. Еда и тепло — этого было достаточно в настоящую минуту.

Поев, он почувствовал потребность облегчиться и стал искать выход из шалаша, но найти не сумел. На счастье, Джек заметил в ногах своей постели ночной горшок. Справив нужду, он улегся и тут же уснул глубоким, возвращающим силы сном.

Какое-то время спустя он проснулся от звуков чьих-то шагов, открыл глаза и увидел над собой высокого длиннобородого человека.

— Я вижу, ты хорошо поел, молодой человек, — сказал тот, странно певуче выговаривая слова. Джек только кивнул, чувствуя легкую вину, — он взял еду без приглашения. Незнакомец, по-видимому, понял это. — Вот и славно — еда приготовлена для тебя. Надеюсь, моя стряпня пришлась тебе по вкусу?

Джек энергично закивал:

— Лучшего жаркого я еще не едал. — Поколебавшись, он добавил: — Благодарю вас, сударь.

Джек не мог понять, что за человек перед ним: не молодой и не старый, а одет в шкуры и какую-то дерюгу. Главным украшением его внешности была великолепная длинная борода пепельного цвета.

— Не называйте меня сударем, молодой человек. Я давно уж перестал им быть и не хочу опять становиться, — с полуулыбкой произнес незнакомец.

— Прошу простить меня, если я невольно вас обидел. — Джек отнес улыбку на свой счет.

— Ничего, ничего. Мне, пожалуй, следовало бы представиться. — Если вам этого не хочется, то и не нужно — я вполне вас понимаю. А меня зовут Джек.

Незнакомец, казалось, остался доволен этими словами.

— Ты пристыдил меня, Джек, назвав свое имя незнакомцу, который не открывает тебе своего. Многие полагают, что, узнав имя человека, тем самым приобретают над ним какую-то власть. А ты какого мнения на сей счет? — Джеку было трудновато уследить за смыслом речи хозяина хижины — тот говорил, будто пел — Я представлюсь тебе, Джек, но только наполовину. Меня уже много лет никто не называет по имени. Деревьям, птицам и ручьям мое имя ни к чему — они и без него живут, поют и журчат как ни в чем не бывало. Но тебе я назовусь, Джек, ибо человек в отличие от иных созданий природы нуждается в именах. Люди не напрасно опасаются называть себя другому — у имени и вправду есть власть. Если я даю имя дереву, я делаю его моим _ но ни один человек не должен иметь подобных прав ни на дерево, ни на ручей, ни на самую малую травинку. — Горячо высказав все это, незнакомец устало перевел дух. Джек, чтобы не молчать, сказал:

— Если птицы не спрашивают вашего имени, то и я не стану. Мне даже и половина не нужна.

Незнакомец с грустной улыбкой покачал головой:

— Зови меня Фальк — это и есть половина моего имени.

Джек почувствовал себя посвященным в великую тайну и хотел высказать свою признательность, но не нашел слов.

— Ты был очень болен, Джек, — продолжал Фальк. — Ты подхватил гнилую горячку — теперь тебе надо отдыхать и восстанавливать силы. А я должен идти. Скоро я вернусь и принесу еще воды. А пока что выпей лекарство. — Фальк подал Джеку чашу пряно пахнущего напитка. Джек послушно проглотил содержимое, хотя оно ему не очень-то понравилось. Интересно, из чего оно сделано, это лекарство? Джек вопросительно взглянул на Фалька, и тот ласково улыбнулся в ответ. — Я и так открыл тебе половину моего имени — уж не хочешь ли ты заодно узнать и все прочие мои тайны?

Джек, устыдившись, вернул чашку хозяину. Фальк подошел к стене, осторожно развел руками переплетение веток и прутьев. Выйдя наружу, он вернул гибкие ветви на место, снова закрыв вход в шалаш.

* * *

Баралис с трудом скрыл свою радость, когда королева прислала за ним пажа. Она не только попалась на приманку — она проглотила наживку целиком. Теперь она на крючке, и остается только вытянуть ее на берег.

Все прочее — пустяки, в том числе и Меллиандра: в следующий раз он будет умнее, и она от него не уйдет. Что до Джека — далеко ли он мог уйти пешком за пару дней? Скоро Баралис отыщет и его.

Баралис достал из ящика белый порошок, который принимал от боли, и хотел уже проглотить дурно пахнущие кристаллики, но передумал. Голова должна остаться ясной. С лекарством лучше потерпеть до конца аудиенции — это не столь уж дорогая цена.

Он опять оделся с большим тщанием, не забыв выбрать другое платье. Не то, что было на нем в прошлый раз. Обычаи двора следовало соблюдать.

На сей раз королева не заставила его ждать за дверью, пригласив войти, как только он постучал, но тон ее остался холодным, как и прежде.

— Добрый день, лорд Баралис. — Она предстала перед ним в роскошном туалете, расшитом рубинами и жемчугом; такие же камни украшали ее шею и запястья.

— Примите мои наилучшие пожелания, ваше величество.

— Я ненадолго задержу вас, лорд Баралис. Перейдем сразу к делу. — Королева беспокойно поправила волосы, и Баралис с удовлетворением отметил, что рука ее дрожит.

— Как будет угодно вашему величеству.

— При прошлой нашей встрече вы намекнули, что обладаете неким средством, которое может помочь королю. Верно ли я вас поняла?

— Точно так, ваше величество. — Баралис решил отвечать кратко, предоставив ей вести разговор.

— Верно ли я в таком случае полагаю, что речь шла о лекарстве, способном облегчить страдания короля?

— Да, ваше величество. — Он заметил, что королева начинает терять терпение, слыша его односложные ответы.

— Лорд Баралис, что это за лекарство и каким образом могу я узнать, поможет оно или нет?

— На первый ваш вопрос отвечу, что природу этого средства я не могу вам раскрыть. На второй скажу, что вы не можете этого узнать, пока не попробуете.

— Но я должна быть уверена, что оно не опасно. Вдруг это яд или еще того хуже? — Королева с вызовом взглянула прямо в глаза Баралису.

— Клятвенно ручаюсь вам, ваше величество, что это лекарство не причинит вреда королю.

— А если я не верю вашему ручательству?

— Ваше величество, предлагаю вам следующее. — Баралис извлек из складок своего плаща пузырек с питьем, поднес его к свету и темная жидкость заманчиво заискрилась. — В этом флаконе заключена надежда. Этого количества хватит на десять дней.

Возьмите лекарство и попробуйте дать его королю. В случае, если вы заметите значительное улучшение, я буду счастлив снабдить вас любым потребным количеством этого средства.

Королева смотрела на Баралиса бесстрастно, но он подозревал что под маской спокойствия бушуют сильные чувства.

— Повторяю, лорд Баралис, у меня нет уверенности, что это средство не опасно.

Баралис не дрогнул. Он ожидал этого и был готов. Он подошел к королеве, заметив при этом легкую гримасу на ее лице. Медленно, из-за боли в руках, которую он не желал обнаружить перед королевой, Баралис вынул пробку из флакона и отпил глоток густой бурой жидкости. Потом снова заткнул флакон и подал его королеве.

Ему казалось, что он стоит с протянутой рукой целую вечность, хотя на самом деле это длилось всего несколько мгновений. Королева ступила вперед и взяла флакон. На долю мгновения их пальцы соприкоснулись.

— Чего вы ожидаете взамен, если средство подействует?

— Ваше величество, уверимся сначала, желаете ли вы купить, а потом уж поговорим о цене.

— Можете идти, лорд Баралис, — с каменным лицом произнесла королева.

Он послушно удалился. Все прошло великолепно. Лекарство подействует наилучшим образом — ведь в нем содержится противоядие от зелья, которым была смазана стрела. Король, конечно, никогда уже не станет таким, как прежде, но лекарство приостановит дальнейшее развитие болезни: он будет помнить, кого как зовут, и понемногу начнет ходить. Может, даже слюни пускать перестанет. Никаких чудесных исцелений — это не входит в планы Баралиса.

Не пройдет и нескольких дней, как королева обратится к нему за новой дозой. И так велико будет ее стремление получить лекарство, что она согласится на любые его условия. Не забыть бы сделать вторую порцию послабее: слишком здоровый король ему ни к чему.

Когда Баралис возвращался к себе, ему показалось, что за ним следят. Он оглянулся — никого. Он покачал головой. Мерещится, должно быть, это побочное действие королевского лекарства. Баралис улыбнулся краем рта. Если у короля и появится легкая мания преследования, никто не заметит этого среди его прочих хворей.

* * *

Убийца наблюдал, как Баралис входит в свои покои. К двери Скарл не приближался — он и раньше видел такие знаки как на ней, и знал, что они служат для защиты от посторонних. Мейбор смеялся над властью Баралиса — но он, Скарл, не такой дурак. Он знает, что ему грозит, — отчасти потому он и взялся за это дело. Убийство Баралиса станет наивысшим его достижением, достойно увенчает долгий танец со смертью. Скарла возбуждала сама мысль о том, как он прервет столь тщательно охраняемую жизнь.

Уже несколько дней он следил за Баралисом и стал подозревать, что королевский советник имеет доступ к секретным ходам. Не раз бывало, что убийца караулил у комнат Баралиса, и советник не выходил из них — а потом вдруг являлся в другой части замка. Сам Скарл мало знал о секретных ходах и задался целью узнать о них побольше.

Он не скрывал от себя, что слегка побаивается Баралиса. Тот, по всей видимости, был способен на многое, хотя Мейбор это и отрицал. Убить колдуна можно, лишь захватив его врасплох, чтобы он не успел прибегнуть к своей магической силе. Охотнее всего Скарл убил бы Баралиса во сне, но ход в покои советника был закрыт — порукой тому служили Кроп и знаки на двери. Придется ждать случая, когда Баралиса отвлечет что-то другое — столь же надежное, как и сон.

Стоит ему утратить бдительность хотя бы на миг — и нож окончит его дни. Скарл не встречал еще человека, заговоренного от ножа. Всякий, если ему перерезать гортань, умирает — и быстро. Именно так любил работать Скарл: один чистый глубокий разрез острым ножом. В прошлом этот способ ни разу его не подвел — не подведет и теперь.

Такой способ убийства удобен по многим причинам: жертва не издаст ни звука, умрет сразу, не станет бороться, и, наконец, при известном мастерстве, которым Скарл владел, на тебя самого не попадет ни капли крови.

Есть, конечно, более красивые приемы — например, вонзить кинжал в глаз или в сердце, — но с хорошо перерезанным горлом ничто не сравнится.

Скарл знал, что момент будет выбрать не так просто. В коридорах замка слишком людно — того и гляди появится стража или кто-нибудь еще и испортит всю музыку. Так рисковать не годится.Скарл был человек осторожный и терпеливый. Когда-нибудь Баралис да окажется уязвим — и в тот же миг он почувствует у горла острую сталь ножа.

* * *

После ухода Баралиса королева долго еще сидела, вертя в пуках бутылочку, где переливалась темная жидкость. Повинуясь внезапному порыву, она раскупорила флакон и отшатнулась от резкого неприятного запаха. Капнув лекарство на палец, она попробовала его — уж лучше пожертвовать собой, чем королем. Вкус был горький.

Она ждала еще много часов, отказываясь от еды и питья, но ничего худого с ней не случилось. Она приняла, правда, только каплю, но все-таки успокоилась и решилась дать лекарство королю.

По дороге в королевскую опочивальню она встретила своего сына Кайлока и внезапно поняла, как редко видит его. Он ей совсем чужой. Она не знает, чем он занят целыми днями. В свои покои он никого не пускает и ни разу не приглашал ее к себе. Несколько месяцев назад королева, узнав, что Кайлок уехал на охоту, прокралась в его комнаты. Такой поступок был недостоин ее, но любопытство победило гордость, и она направилась в восточное крыло. Она хорошо выбрала время, и по дороге ей никто не встретился. Первое чувство, которое она испытала, войдя к сыну, было облегчение. Все чисто, опрятно, каждый сундук на своем месте, каждая складочка расправлена. Потом ей пришло в голову, что такой порядок настораживает. Ковры выровнены, как по линейке, ни пылинки на полках, ни горсти пепла в очаге. Слишком все аккуратно для семнадцатилетнего юноши — словно он здесь и не живет. Ее внимание привлек один ковер редкостного густо-багрового цвета. Королева присела и провела пальцами по шелку. На руке осталось что-то, и королева, еще до того как взглянуть, уже поняла, что это кровь. Липкая, почти высохшая — не прошло и дня, как ее пролили.

Самым тревожным была даже не кровь, а ее присутствие в столь опрятном покое. От этого кровь, точно красивая девица в компании старых вдов, еще больше поражала глаз.

На следующий день королева встретила Кайлока на конюшне. Он осведомился о ее здоровье, а потом спросил: «Как вам понравились мои комнаты, матушка?» В его тоне слышалась насмешка. Не дожидаясь ответа, он улыбнулся и пошел прочь.

Она всегда чувствовала неловкость в его присутствии. Он так не похож ни на нее, ни на короля, и не только внешне, хотя он настолько же темен, насколько они белокуры. У него и характер совсем иной. Он такой скрытный, так погружен в себя. Даже ребенком он предпочитал одиночество, отказываясь играть с другими детьми. Баралис — вот его единственный друг.

Кайлок подошел к матери с иронической улыбкой на губах.

— Добрый вечер, матушка. — Его тихий вкрадчивый голос напомнил королеве кого-то еще, но она не могла разобрать кого.

— И тебе добрый вечер, Кайлок.

Сын смотрел на нее, и она не знала, что бы еще сказать.

— Что это у вас? — указал он на бутылочку у нее в руке.

— Лекарство для твоего отца.

— Вот как. И вы полагаете, оно поможет?

Королеву покоробил его небрежный тон.

— Его приготовил лорд Баралис.

— Что ж, в таком случае оно как-нибудь да подействует.

Королева не совсем поняла, что сын хотел этим сказать.

Напрасно она обмолвилась, что лекарство от Баралиса. Сын всегда действовал на нее подобным образом: она или молчала как рыба, или говорила то, что не следует. Не успела она подобрать ответ, как он уже ушел.

Хотелось бы ей никогда не быть королевой — мало радости принес ей ее сан. А в последнее время она была еще и королем — во всем, кроме имени. Бросить бы все это, увезти больного мужа в их замок на севере и зажить мирной, спокойной жизнью. Но что-то удерживало ее. Не только гордость — что-то восставало в ней при мысли о том, что ее сын станет королем.

Она никогда не любила его истинной материнской любовью. Она вспоминала день, когда он родился и его положили ей на руки — бледненького, тихого, пахнущего гвоздикой. В ее груди тогда не возникло тепла, не шевельнулось никакого чувства. Повитуха, понимающе покивав, сказала, что любовь придет со временем. И она в каком-то смысле пришла — королева любила сына с ревнивым пылом, но нежности к нему не питала.

О годах своего бесплодия королева вспоминала с тоской. Неугасающая жажда иметь дитя, постоянные разочарования, беспрестанные унижения. Десять долгих лет она пробыла замужем за королем, прежде чем зачала.

Первые годы король нежно ободрял и успокаивал ее. «Ничего, любовь моя, — говорил он при каждых очередных месячных. — Время терпит. Ты молода и создана для материнства — это боги велят нам ждать. Время ведомо только им». Он улыбался, жал ей руку и звал в постель, чтобы попытаться снова.

Но государственные соображения брали свое, и король со все растущим нетерпением ждал сына — наследника, столь необходимого для устойчивости и будущего страны. До его ушей доходили перешептывания: «Государь без наследника — повод к войне... Ваш священный долг — подарить королевству наследника... Королева бесплодна. Этот брак следует расторгнуть... Нужна другая королева, способная рожать...»

Король нежно любил ее и не хотел даже слышать о разлуке. Но ядовитые речи придворных делали свое дело. Королева едва ли могла упрекать шептунов, они были правы — страна нуждалась в наследнике.