Книга Слов (№1) - Ученик пекаря

Когда благородные мужи променяют честь на золото. И две великие державы сольются в одну. Храмы падут. И темная империя возникнет. И мир постигнут неисчислимые бедствия. Ты, у кого нет ни отца, ни сердечного друга, но кого связали обетом, ты избавишь мир от сего проклятия.

Тавалиск чуть заметно улыбнулся зародившейся у него мысли.

* * *

Мейбор ждал в конюшнях замка, где назначил ему встречу Трафф. Немногие стойла были заняты в этих обширных строениях. Большинство молодых лордов и дворян отправились на войну с Халькусом, взяв с собой своих людей и лошадей. Пора, пожалуй, и Кедраку отправиться туда же. Двое младших уехали десять дней назад, чтобы принять участие в битве к востоку от реки Нестор, — не вредно будет и старшему удалиться на время от двора.

Последние дни Кедрак делал вид, что не замечает отца. Недавно, случайно встретившись с Мейбором в трапезной, Кедрак прошел мимо, будто отца там и не было. Многие придворные заметили это и злорадно шушукались у Мейбора за спиной.

Да, думал Мейбор, им обоим будет лучше, если Кедрак на пару месяцев исчезнет из замка. Мальчику представится случай поостыть, а сам Мейбор избавится от постоянного напоминания о размолвке с сыном. Кедрак слишком опрометчив и упрям. Его мать, первая жена Мейбора, была не только калека, но еще и сумасшедшая — возможно, сын унаследовал эти качества от нее. Мейбор предпочитал ему двух младших сыновей и втайне надеялся, что его титул перейдет к одному из них. Но это возможно лишь в том случае, если Кедрака убьют на войне.

Приход Траффа отвлек Мейбора от размышлений. При виде его лорд почувствовал отвращение — Мейбор терпеть не мог наемников, продававших свои услуги то Четырем Королевствам, то Халькусу, да и вообще любому, кто готов платить. Мейбор имел достаточный военный опыт, чтобы знать: наемники первыми бегут с поля боя в случае поражения и первыми бросаются грабить убитых в случае победы. Всякий честный солдат люто их ненавидит.

Трафф с нарочитой тщательностью осмотрел ближние стойла, заявив:

— Там, где замешан лорд Баралис, лишняя осторожность никогда не помешает. Он способен оказаться в любом месте замка.

— Да ну? — с не менее нарочитой небрежностью бросил Мейбор, стремясь как можно больше разузнать о своем противнике.

— Весь замок пронизан тайными ходами — и один только Баралис знает, куда они ведут.

— Я знаю об этих ходах. — Мейбор и правда слышал, что Харвелл Свирепый построил какие-то тайные переходы для любовных похождений и возможного бегства, но не думал, что они столь многочисленны. Если Баралис способен проникнуть куда угодно, то он, возможно, имеет доступ в покои Мейбора — это объясняет два недавних покушения на его, Мейбора, жизнь.

— А ты бывал там? — как бы между прочим спросил он Траффа.

— Может, и бывал. — Трафф все еще не раскрывал своих карт.

— Пора нам высказаться начистоту, друг мой. Я хочу навсегда убрать Баралиса с дороги, и для этого мне нужна помощь. Ты мог бы помочь и мне, и себе.

— Ну, раз уж вы говорите прямо, то и я скажу: я готов помочь вам, но только если вы согласитесь на мои условия.

— Назови их. — Мейбор только того и ждал.

— Во-первых, я хочу получить вперед двести золотых.

— Согласен, — кивнул Мейбор.

— Во-вторых, вашим наемным убийцей я не стану, я буду помогать вам по-иному: сообщать о его планах, о его тайных убежищах, о том, что он умеет. Я не такой дурак, чтоб покушаться на его жизнь.

— Согласен, — сказал ожидавший этого Мейбор. — Чего-нибудь еще? — Трафф помедлил, прикидывая что-то в уме. — Ну, говори же. — Мейбора снедало нетерпение.

— Я подумываю о женитьбе. — Трафф снова умолк, и Мейбору оставалось лишь гадать, куда он клонит.

— Я дам приданое твоей избраннице, — сказал лорд, думая что Трафф просто хочет выжать побольше денег.

— Той девице, что у меня на примете, вы обязаны дать приданое.

Мейбор обомлел, не веря своим ушам. Единственная девушка, которой он обязан дать приданое, — это его дочь! Не может быть, чтобы этот наемник намекал на Меллиандру. Его дочь — да она была бы королевой, если бы не сбежала! Как смеет этот человек даже заикаться о подобном браке? Меллиандра — собственность отца, и он никогда не отдаст ее этой подлой свинье.

— Понимаешь ли ты, что говоришь? — молвил Мейбор, едва сдерживая себя.

— Я хочу жениться, и ваша дочь мне как раз подходит. Она хороша собой, но сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из лордов захотел теперь на ней жениться. — Трафф усмехнулся, и Мейбор, окончательно выйдя из себя, закатил ему оплеуху.

— Как ты смеешь говорить о моей дочери подобным образом?

— Полноте, лорд Мейбор, — хладнокровно, даже весело ответил Трафф. — Должны же вы понимать, что девушка, сбежавшая из дома и высеченная в Дувитте как шлюха, вряд ли может считаться завидной невестой. Радуйтесь, что можете сбыть ее с рук. Она никогда уже не вернется ко двору — а если и вернется, то покроет вас позором.

Мейбор, как ни бесился, должен был признать, что в словах Траффа есть доля правды. Весь двор уже знает, что Меллиандра сбежала. Трафф прав: ни один лорд, которому дороги его честь и достоинство, не женится на ней. На брак с ней могут польститься разве что мелкие дворянчики, которым нужны его деньги, — та самая порода, которую Мейбор всегда глубоко презирал. Меллиандра загубила свою жизнь, сбежав из замка. Она могла б стать выше всех женщин в Королевствах — а пала так низко, что простой наемник просит ее руки.

Трафф между тем ждал ответа. Но нет, этому человеку Мейбор дочь не отдаст. Пусть Меллиандра оказалась непокорной и осрамила отца — он все еще ее любил, и мысль о том, что она достанется Траффу, потрясала его до глубины души. Он скорее убьет негодяя, чем позволит этому случиться. Траффа следовало бы убить на месте — лишь за то, что он осмелился высказать свое желание. Но к чему это привело бы? Чтобы найти Меллиандру Мейбор нуждается в помощи Траффа. Придется согласиться на предложение наемника — иного выбора нет. Мейбор тяжело перевел дух, дав себе клятву, что этот человек не доживет до дня свадьбы.

— Стало быть, моя дочь жива. Когда ты видел ее в последний раз? — Мейбор не мог заставить себя произнести «я разрешаю тебе жениться на моей дочери» — эти слова жгли ему горло.

— Так вы даете свое согласие? — подозрительно спросил Трафф, и Мейбор понял, что должен сделать над собой усилие.

— Да, ты прав, мой друг. Теперь ее никто не возьмет. Теперь она все равно что жернов на моей шее. Бери ее, если отыщешь. Она все еще моя дочь — поэтому в отношении приданого можешь быть спокоен. — И Мейбор добавил в завершение: — Но если после женитьбы ты будешь обращаться с ней дурно, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты когда-то поднял на нее глаза. Пускай она осрамила меня — она остается моей дочерью, и я никому не позволю обижать ее.

Это предостережение, кажется, рассеяло наконец недоверие Траффа.

— Значит, по рукам? Когда она найдется, я на ней женюсь. Сколько вы даете за ней? Мне понадобятся немалые средства, чтобы содержать вашу дочь так, как она привыкла.

Мейбор только диву давался: да есть ли предел наглости этого человека? Он скрипнул зубами.

— Я позабочусь, чтобы она ни в чем не нуждалась. — Мейбор с трудом овладел собой. — Итак, когда ты видел ее в последний раз?

— Я уже говорил, лорд Мейбор, деньги нужны мне вперед. Я расскажу вам все, что знаю, но сначала деньги... для верности, знаете ли.

Мейбор онемел и только кивнул в ответ. Подумать только — наемник не верит ему на слово!

— Завтра в это самое время приходите сюда с деньгами. И постарайтесь сделать это незаметно — Баралис все видит. — И Трафф ушел, приведя Мейбора в бешенство своей развалистой походкой.

Лорда так и подмывало пойти к Баралису и сказать ему, что один из его людей его предал. Уж Баралис подобрал бы наемнику достойную кару — и, Бог свидетель, тот заслуживает ее.

По дороге в замок Мейбор стал испытывать некое незнакомое ему чувство, которое даже гнев не мог заглушить. Он не сразу понял, что это стыд. Что он за отец? Мало того что он вступил в сговор с насильником своей дочери, он еще и обещал ее этому человеку!

* * *

Джек и Мелли подыскивали место для ночлега. Было еще светло, но они знали по опыту, что зимой в лесу темнеет быстро. Место для лагеря всегда подбирала Мелли, а Джек обязался отыскивать воду.

Покинув дом старухи, они почти все время шли вдоль восточной дороги, предусмотрительно держась в гуще деревьев. Порой их путь пересекали ручьи или канавы, и они затрачивали немало времени, чтобы обойти эти препятствия, не отклоняясь от дороги.

Погода стала немного теплее, но Джек не ошибся, предсказав снег. Снег начал падать с утра и шел весь день. Хорошо, что они путешествовали не по дороге — там не было корней, чтобы держать землю на месте, и дорогу быстро развезло. Немногочисленные путники с трудом толкали свои тележки или понукали животных, пробираясь по грязи.

В лесу же корни не давали земле расползаться, и там было хоть и скользко, но не так грязно, как на дороге. Снег был слишком слаб, а земля слишком тепла. В канавах журчала вода, стекая в бесчисленные лесные ручьи.

Прошедшая ночь оставила у Мелли самые мирные воспоминания. Мелли была рада снова оказаться в лесу, ей нравилось шагать на вольном воздухе, любуясь строгими картинами зимы. Просидев несколько дней в тесной кладовке, она научилась ценить свободу, которую давал ей лес, и возможность самой выбирать дорогу. Решения, которые ей приходилось принимать в пути, были самыми простыми: сколько съесть, где заночевать, вовремя передохнуть. Лишь когда путешествие окончится, мирские тревоги снова дадут знать о себе.

И она, и Джек знали, что за ними гонятся, возможно, даже с собаками. Не далее как вчера они услышали знакомый стук копыт и увидели вдали всадников — но Джек мигом нырну вместе с Мелли в канаву, засыпав их обоих сверху мокрым листьями. Погоня промчалась мимо. Оба они, хотя и не признавались в этом друг другу, испытали облегчение от того, что до стычки не дошло. Мелли содрогалась при одной мысли о таком столкновении.

Джек никогда не заговаривал о происшествии у охотничьего домика, а Мелли, уважая его молчание, тоже не упоминала об этом. Однако она была уверена, что он все помнит, — временами он бледнел, и его глаза становились пустыми. Пару раз он кричал во сне, выговаривая полные муки слова, непонятные Мелли. Ей так хотелось бы утешить Джека, сказать, что все будет хорошо, — но он с каждым днем отдалялся от нее, да и она положа руку на сердце совсем не питала уверенности, что все когда-нибудь будет хорошо.

Да, Джек изменился, думала Мелли, глядя, как он обдирает с хвороста мокрую кору. Он возмужал и держится более уверенно. Гладкий прежде лоб избороздила забота. Мелли подошла и опустилась на колени рядом с ним, расстелив одеяло на сырой земле.

— Не слишком подходящая ночь для сна под открытым небом. — Она достала из котомки соленую свинину и стала резать ее.

— Потому-то я и решил развести костер. Кору я содрал — теперь авось загорится.

— А не опасно ли это? Вдруг люди Баралиса увидят дым?

— Если они где-то здесь, в лесу, то за деревьями ничего не увидят. Я знаю, это риск, но мы сейчас далеко от дороги, а тебе, по всему видно, не мешало бы согреться. — Он улыбнулся углами рта — впервые за день.

— Прошу тебя, не разжигай огонь из-за меня. Я нисколько не замерзла. Старухино платье теплое и хорошо греет меня.

— Однако нос и руки у тебя синие. На вот, закутайся. — Он подал ей свое одеяло.

Мелли завернулась в одеяло и стала смотреть, как Джек разводит костер. Дрова постепенно разгорелись и затрещали, распространяя приятный запах дыма и леса. Оба придвинулись к огню поближе, грея руки и ноги. Мелли натянула одеяло на голову, чтобы защититься от падающего снега.

— Что ты будешь делать, когда придешь в Брен? — спросила она.

— Вернее было бы сказать «если придешь», — вздохнул Джек, строгая деревяшку. — Не знаю. Пожалуй, я мог бы пойти в подмастерья к пекарю — хотя я уже староват, чтобы брать меня на испытание.

— Но ведь есть и другие способы заработать себе на жизнь? Когда мы придем в Аннис, я займу у своих родственников денег, и ты сможешь купить себе клочок земли.

— Твои родственники спят и видят, как бы ссудить денег ученику пекаря. — Джек швырнул деревяшку в огонь. — Мелли мое будущее не твоя забота. — Голос его смягчился. — Чем обо мне беспокоиться, подумай лучше о себе.

— Что ты хочешь сказать?

— Давно ли ты имела вести от своих родственников? Почем ты знаешь, примут они тебя или нет? А если они отошлют тебя прямиком к отцу?

— Это родня матери, а не отца. У моей матери была младшая сестра — Элинор, кажется, — и она вышла за мелкого аннисского лорда. Надеюсь, она или кто-то из ее семьи еще живы. Писем от нее мы никогда не получали. Я не знаю даже имени человека, за которого она вышла, но уверена, что тетка меня примет, — мать говорила, что в детстве они с сестрой очень любили друг друга.

— Твоя мать умерла? — мягко спросил Джек.

— Да, тому уж десять лет. Это отец загнал ее в могилу. Он женился на ней только из-за земель, которые за ней давали. И всю свою несчастную жизнь она просидела в замке, нелюбимая, а отец между тем спал с каждой приглянувшейся ему женщиной. Мать никогда не была сильной, и постоянная тоска иссушила ее. — Глядя в огонь, Мелли произнесла: — Уж лучше я буду мерзнуть в этом лесу нищая, чем проживу такую жизнь, как она.

Оба помолчали, погруженные каждый в свои мысли. Снег перестал идти, ветер утих, и дым столбом стоял над костром.

— А твои родители, Джек? Что с ними? — Сначала Мелли показалось, что Джек ее не расслышал, но время шло, а он все не отвечал, глядя на огонь с непроницаемым лицом. Мелли собралась уже повторить вопрос, но тут он сказал:

— Мать восемь лет как умерла, а отца у меня нет.

Мелли ждала продолжения. Огонь трещал и вспыхивал, очерчивая теплый круг в холодной ночи. Она слышала, как дышит Джек, видела, как вздымается и опадает его грудь. Он смотрел на звезды.

— Ответ лежит где-то там, под небесами.

— Ответ на что?

— Не знаю, Мелли. Я так много еще не понимаю. Как будто мне заказано знать то, что другие принимают как должное.

— Что знать?

— Самые простые вещи — например, откуда родом мать. — Джек встал, охваченный внезапным волнением. — Тебе не понять, что значит не иметь отца, не ведать, кто ты и откуда. Тебе хорошо, Мелли, — ты так спокойна, так уверена в себе. Ты не боишься, что кто-то станет спрашивать тебя о твоих родителях. — Джек посмотрел ей в глаза. — А вот я боюсь.

— Прости...

— За что? Ты не виновата — ты просто спросила меня о том же, что и все остальные. — Джек присел рядом с Мелли, ища ее руку. — А теперь еще тот случай с наемниками. Что во мне такое, Мелли? Почему я не такой, как все?

Его карие глаза смотрели с мольбой. Но что она могла ему сказать? Ей нечем было утешить его. Ей вспомнились вдруг смутные видения, посетившие ее на прошлой неделе, и Мелли сказала, нежно пожав руку Джека:

— Возможно, во всем этом есть какая-то цель.

— Если моя жизнь имеет цель, почему я ничего не решаю сам?

Ветер налетел снова, сбив пламя костра, и Мелли вдруг озябла. Вопрос Джека не нуждался в ответе: судьба никогда не спрашивает человека, хочет он танцевать с нею или нет.

Глава 27

Королева смотрелась в зеркало. Выглядела она куда спокойнее, чем чувствовала себя. Иначе нельзя: умение казаться — неотъемлемое качество королевы. Она должна всегда быть спокойна, величественна, ни при каких обстоятельствах не терять самообладания. Королева познала всю важность этого искусства в годы, прошедшие после несчастья, случившегося с королем на охоте. Она поняла, что нужно не только быть сильной, но и казаться сильной. Люди придают внешнему облику огромное значение.

Вот уже пять лет, как она правит вместо короля и без ложной скромности может сказать, что это хорошо ей удается. Она не позволяет враждебным партиям, существующим при дворе, грызться между собой, хотя часть этой заслуги следует приписать войне с Халькусом: мужчины становятся не столь бодливы, когда ведут войну. Несмотря на эту войну, она поддерживает добрые отношения с соседними державами, налоги поступают в казну исправно, если не считать восточных земель, и народ высокого мнения о своей королеве.

Однако сама она постоянно чувствует необходимость укрепить свое положение и положение своего сына. В Обитаемых Землях неспокойно. Рыцари Вальдиса сеют смуту на юге, между тем как алчность герцога Бренского вызывает тревогу на севере. Не считая этих угроз извне, поближе тоже есть такие, что зарятся на ее трон. Престол Четырех Королевств уже не раз захватывали узурпаторы. Трон без сильного короля притягивает взоры захватчиков. Поэтому королева всеми средствами привлекает ко двору самых могущественных лордов, владеющих землями и богатством, располагающих большим количеством людей. Врагов лучше держать под присмотром. Королева ведет тонкую игру, и ведет ее успешно — никто не покушается на ее власть, в Королевствах соблюдается спокойствие, и ее сын — признанный наследник престола.

Увенчать усилия королевы должен был брак ее сына с дочерью самого могущественного из лордов — Мейбора. Однако все вышло не так, как ей хотелось, — единственно из-за упрямства дочери Мейбора. Глупая девчонка взяла да и сбежала, ничуть не помышляя о судьбе королевы и государства. Королева от души надеялась, что Мейбор, если найдет когда-нибудь дочь, задаст ей хорошую трепку, а после лишит наследства: нет большего зла, чем непокорная дочь. Меллиандре за многое придется ответить: это по ее вине королева вынуждена иметь дело с человеком, к которому питает величайшее отвращение, — с лордом Баралисом, королевским советником.

Она заключила с ним пари и проиграла. Придется расплачиваться — этого требует ее гордость. К тому же она даже из проигрыша извлекла некоторую пользу — теперь Баралис даст ей лекарство, которое помогает королю, как никакое иное. Поначалу сделка казалась королеве честной — и лишь теперь она поняла, сколь наивна была, полагая, что Баралис способен вести честную игру. Она сильно подозревала, что он подтолкнул свою чашу весов — и уж наверняка послал наемников захватить девушку прежде королевской гвардии. К несчастью, королева ничего не могла доказать, и ей оставалось лишь признать свое поражение.

Какую же цену придется ей заплатить за свое стремление вылечить мужа? И за свое легковерие?

Она ожидала Баралиса с минуты на минуту. Она послала за ним, и он не заставит ее ждать. Королева поправила волосы, довольная холодным и уверенным видом своего отражения. Она не доставит удовольствия Баралису, выдав свои чувства.

Мажордом доложил с поклоном:

— Лорд Баралис ожидает ваше величество в аудиенц-зале.

Королева заранее решила не являться на аудиенцию прежде Баралиса: пусть он ждет ее, а не наоборот. Преимущество было невелико, но даже таким пренебрегать не следовало. Королева налила себе четверть кубка вина, сильно разбавив его водой: нужно было сохранить ясность мысли.

Она потягивала питье, выгадывая время. Наконец, решив, что Баралис дожидается ее достаточно долго, она встала и в последний раз взглянула в зеркало. Она облачилась в самый свой торжественный наряд, и на груди у нее сверкали драгоценности короны. Королева глубоко вздохнула и отправилась на встречу с противником.

Баралис, стоявший у окна, бросился ей навстречу и отвесил низкий поклон.

— Счастлив лицезреть ваше величество. Надеюсь, вы в добром здравии? — В его голосе проскальзывали резкие нотки — он не любил, когда его заставляли ждать.

— Я здорова, лорд Баралис, чего, к сожалению, нельзя сказать о моем муже. Ваше вторжение к нему возмутительно, и больше я не потерплю подобных выходок.

— Ваше величество можете быть спокойны — это больше не повторится. — Как он галантен, как уверен в себе! Королева, не намереваясь облегчать Баралису его задачу, повернулась к нему спиной и отошла к окну. — Вашему величеству должно быть известно, что срок нашего маленького пари истек. — Баралис сделал паузу. — Но быть может, девушка нашлась?

Королева усилием воли сдержала гнев. Подумать только — «нашлась»!

— Полноте, лорд Баралис, вы прекрасно знаете, что ее не нашли, — спокойно, но с тенью угрозы ответила она. — Не нужно играть со мной, сударь, не то это обернется вам же во вред.

Баралис хотел что-то сказать, но королева знаком остановила его. Паж, приблизясь, налил ей бокал вина, и на сей раз она не стала подливать воду. Пусть Баралис думает, что она пьет неразбавленное вино, — напиток по ее приказу разбавили заранее. Баралису вина она не предложила. Жестом велела пажу уйти и оба собеседника молчали, пока дверь за ним не затворилась.

— Если девушку не нашли, я, целиком полагаясь на слово вашего величества, осмелюсь напомнить, что выиграл пари.

— К чему эти околичности, лорд Баралис? Перейдем лучше к делу.

— Прямота вашего величества обезоруживает.

— Того же я потребую и от вас.

Баралис старался держать свои руки за спиной или прятать под плащом, но королева все же заметила, как скрючены его пальцы, и это зрелище, как ни странно, придало ей сил.

— Тем лучше, ваше величество, я буду откровенен. Принц Кайлок вступил в брачный возраст, и дочь лорда Мейбора, Меллиандра, не является более для него достойной невестой. Согласны ли вы в этом со мною, ваше величество?

— Продолжайте.

— Мне кажется, я понимаю, отчего вы желали этого брака. Вам хотелось укрепить положение своего сына путем союза с могущественным лордом.

— А что, если и так? — бросила королева, чувствуя, что Баралис добивается первенства в разговоре.

— Это весьма мудрая политика, которую я поддерживаю целиком и полностью. Я восхищаюсь усилиями вашего величества, направленными на укрепление государства, но ваше величество могли бы метить чуть повыше.

— Что вы имеете в виду? — чрезвычайно холодно осведомилась королева.

— Только то, ваше величество, что есть лучшие пути укрепить положение трона и его наследника, чем брак принца Кайлока с дочерью собственного придворного.

— На ком же, по-вашему, следует женить принца, Баралис? — Королева в гневе отбросила показную учтивость.

— На Катерине Бренской, единственной дочери герцога Бренского. — Королева лишилась дара речи, и Баралис, пользуясь этим, продолжил: — Мне нет нужды говорить вам, как могуч Брен: численность его армий баснословна. Это государство именуется герцогством, но оно богаче и населено гуще, чем Четыре Королевства. Союз с ним оказал бы великое благодеяние нашей стране, а вы, моя королева, прославились бы в веках, заключив столь славный брак.

Королеву, внешне сохранявшую спокойствие, охватило смятение. Союз с Бреном! Такая возможность никогда не приходила ей в голову: она думала, что Баралис прочит за Кайлока дочь другого лорда. Брен так далек, так чужд и так мало известен. Она слышала слова Баралиса и отметила его попытку польстить ей: кто же не хочет прославиться в веках? О, Баралис мудр как змий: он нарисовал перед ней ослепительную картину, очарованию которой трудно противиться.

— Вы уже обращались к герцогу Бренскому с предложением? — с деланным безразличием спросила она.

— Я взял на себя эту смелость, не давая, впрочем, никаких обещаний.

Королева была уверена, что Баралис лжет, — он явно вынашивал этот план много месяцев, если не лет.

— И герцог, не получивший никаких обещаний, согласен на этот брак?

— Мало сказать «согласен», ваше величество. Он жаждет его. Он тоже хочет укрепить свой трон — ведь у него нет сына. — Баралис сделал многозначительную паузу. — Если этот брак состоится, ваш сын станет наследником двух величайших держав севера. — Королева никогда не видела Баралиса в таком волнении. — Подумайте об этом, ваше величество! Брен и Четыре Королевства — какой блистательный союз!

— Герцог, возможно, и согласен, но я не могу дать согласие на брак моего сына, не видя невесты. — Это было первое возражение, пришедшее в голову королеве. — Мой сын может жениться лишь на достойнейшей из достойных, между тем я не имею никакого представления о Катерине Бренской.

К удивлению королевы, Баралис просиял улыбкой. Он извлек из-под плаща какой-то предмет и подал его ей.

— Представляю вам Катерину Бренскую, ваше величество.

Королева взяла из его рук миниатюрный, не больше своей ладони, потрет — изображение юной девушки. Ангельское личико с восхитительными розовыми губками, невинными голубыми глазами, с золотыми локонами, напоминающими нимб.

— Откуда мне знать, похож портрет или нет?

— У меня имеются верительные письма от герцога и его архиепископа.

— Давно ли он написан?

— Не более полугода назад. Катерине еще не минуло восемнадцати.

— Согласна ли она на этот брак?

— Я взял на себя смелость послать герцогу портрет принца Кайлока, и герцог заверил, что его дочь самым благосклонным образом отозвалась о будущем женихе.

— Как я вижу, вы взяли на себя немало смелости, лорд Баралис.

— Позвольте смиреннейше напомнить вашему величеству что я все еще именуюсь королевским советником.

Они оценивающе посмотрели друг другу в глаза.

— Лорд Баралис, — с величайшим достоинством молвила королева, — вы сделали ваше предложение весьма убедительно. Однако в столь важном деле я не могу принимать скоропалительных решений. Я должна очень внимательно обдумать то, от чего зависит будущее моего сына. Я понимаю, что у меня есть определенные обязательства перед вами, однако я могу обещать вам только рассмотреть ваше предложение, не более. Даю вам слово, что отнесусь к нему со всем вниманием. — Королева сознавала, что несколько нарушает условия их договора, но вряд ли Баралис будет чересчур придирчив в этот переломный момент.

— Покорнейше благодарю ваше величество, — ответил он с легким поклоном. — О большем я и не прошу.

— Прекрасно, лорд Баралис. Вы можете удалиться. — Она оставила портрет у себя и думала, что он попросит его обратно, но Баралис не попросил. Он раскланялся и вышел.

Королева вздохнула с облегчением и велела подать себе неразбавленного вина. Потом села и стала рассматривать портрет Катерины Бренской. Никогда еще королева не видела столь красивой девушки. Она понимала, почему Баралис оставил портрет ей: разве может кто-нибудь устоять против такой красавицы? Королева рассмеялась, но невесел был ее смех. Надо отдать Баралису должное — он мастер управлять людьми.

* * *

Хотя Таул долгих пять лет не бывал на северо-восточных равнинах, они хорошо помнились ему: слегка холмистая почва, просторное небо над головой, свежий ветер и плодородные поля. Природа щедро одарила эту землю, сделав ее тучной и оросив чистыми текучими водами.

Снег, покрывший равнину, только усиливал ее красоту, и у Таула впервые за много дней посветлело на душе. Он вырос на Великих Болотах, топких и бесплодных. Если у крестьян на той почве и вырастало что-либо, урожай зачастую сгнивал на корню, загубленный болотной сыростью. Таул, как и все жители болот, превыше всего ценил здоровую почву, а северо-восточные равнины считались одним их самых плодородных мест в Обитаемых Землях.

Таул с Хватом неуклонно ехали на север, и Таул уже узнавал знакомые приметы: рощицы, ручьи и склоны. Путники приближались к хижине Бевлина. За весь день им не встретилось ни деревушки, ни усадьбы. Мудрец жил в разумном уединении, не отвергая мир, но удаляясь от него.

Чем ближе они подъезжали, тем сильнее волновался Таул. Он сам не знал, отчего эта встреча так важна для него. Да, Хват нуждался в помощи — за последний день ему стало хуже, и Таул опасался гнилой горячки. Но дело было не только в мальчике, но и в самом Тауле — Таул надеялся что Бевлин поможет ему. Поможет стереть из памяти слова пьяницы: «Ларн! У тебя в глазах печать Ларна».

Всадники приближались к большому перелеску, который вскоре превратился в настоящий лес: здесь стояли огромные кряжистые дубы с могучими ветвями, увитые плющом. Таул узнал это место — по ту сторону леса стоял дом Бевлина. Таул помнил, как шел через этот лес ночью пять лет назад. Как уязвим он тогда был, как жаждал дела, которое придало бы смысл его жизни! Тирен обещал ему славу, и жажда славы переполняла его.

Таул улыбнулся уголками губ. Эта жажда славы была не чем иным, как попыткой поквитаться с прошлым. Оправдаться за то, что он оставил своих сестер на человека, у которого на уме была одна выпивка. Он должен был добиться успеха — неудача означала бы, что он бросил семью зря, а с этой мыслью Таул не смог бы жить. Свершение подвига и третье кольцо сделались символами его успеха. Все остальное не имело смысла — так судил он тогда. Исцелить свою душу он не мог, но мог еще совершить нечто, чтобы его жизнь не прошла напрасно.

Ему снова вспомнились слова Меган: «Не достижение цели, а любовь избавит тебя от твоих демонов». Она заблуждалась. Он не способен любить, и демоны всегда будут висеть у него за плечами. Самое большее, на что он может надеяться, — это заставить на время умолкнуть их обвиняющие голоса.

Деревья впереди стали редеть, и Таул поторопил лошадь. Выехав из леса, они увидели домик с огородом в палисаднике и обнесенным изгородью задним двором. Соломенная кровля нуждалась в починке. Дверь открылась, и на порог вышел старик в ветхом буром одеянии.

— Добро пожаловать. Я рад видеть тебя снова, Таул, к тому же не одного, а с другом. — Бевлин улыбнулся Хвату. — Мне кажется, ты не прочь отведать жареной утки.

— Жареной утки? — с сомнением повторил Хват.

— Ты, наверное, никогда ее не пробовал? Тогда тебя ждет истинное наслаждение. Я только утром поставил жариться свеженькую — словно чувствовал, что у меня будут гости. — Через низкую дверь они прошли в теплую, тесно заставленную кухню и мудрец сжал руку Таула: — Хорошо, что ты приехал, Таул. Я рад тебе. Здоров ли ты? Ты немного бледен.

— Я здоров, Бевлин, а вот у мальчика жар. Он из Рорна и не привык к холодам.

Таул отвернулся, чувствуя себя неловко под испытующим взглядом старика.

— Так ты из Рорна? Любопытно. И как же тебя зовут?