Дух любви

Наконец однажды утром прибыл документ внушительного вида, и Джозеф сразу бросился к Джанет, ведь они должны увидеть его вместе.

«Ввиду того что нами получено уведомление о том, что Вас сочли должным образом подготовленным для исполнения обязанностей капитана Торгового Флота, мы во исполнение Акта, регламентирующего торговое судоходство от 1854 года, сим жалуем Вам Сертификат Соответствия. Каковой скреплен печатью Министерства торговли августа 9 дня, 1863 года».

Джанет вскрикнула и протянула руки к Джозефу – он выдержал!

Джозеф, ее сын, которому нет еще и двадцати девяти лет, капитан Торгового Флота, ровня заслуженным людям вроде капитана Коллинза. В тот день в Доме под Плющом царило ликование. Джанет с Джозефом по правую руку сидела во главе стола, за которым собрались ее взрослые сыновья и дочери, а также внуки: две дочери Сэмюэля, его младший сын и малыш Герберта. Следующим событием будет спуск корабля на воду. Томас и его сыновья, включая Джозефа, держали тайный совет – Джанет на нем не присутствовала, – решая дело чрезвычайной важности, а именно вопрос о носовом украшении корабля.

Они сошлись на том, что это должна быть фигура самой Джанет, но в Плине не нашлось достаточно умелого мастера, который взялся бы за такую задачу. Поэтому для работы над носовым украшением обратились к одному знаменитому резчику по дереву в Бристоле и послали ему портрет Джанет в молодости.

Отец и сыновья в душе радовались своей тайне, поскольку Джанет должна была узнать о ней не раньше дня спуска корабля на воду, а носовое украшение решено было установить накануне вечером.

Наступили последние недели августа, в обшивку судна вбивались последние гвозди Настилали палубы, красили корпус. Мачты и такелаж установят, когда судно сойдет со стапеля и будет готово к выходу в море.

«Джанет Кумбе» была готова к спуску. Позади остались два года ожидания, огромный черный корабль стоял в доке, дожидаясь высокого осеннего прилива, и казалось, что сам строевой лес, из которого он сделан, торопит первые объятия морских волн с тем, чтобы уже никогда с ними не расставаться.

Спуск был назначен на вечер первого сентября перед самым закатом солнца, когда прилив наиболее высок. Весь Плин жил в лихорадочном ожидании, ведь при спуске нового корабля работники автоматически получали короткий отпуск, да к тому же этот корабль будет носить имя Кумбе.

Накануне вечером, в воскресенье, вся семья собралась в гостиной. Вечер был теплый, и Джанет (она слишком устала и с трудом отдавала себе отчет в том, что великий день наступит завтра) сидела в своем кресле у ярко пылающего камина. Прохладный ветерок овевал ее лицо. Если бы у нее достало сил, она поднялась бы на холм к развалинам Замка, но она была слишком слаба. Откинувшись на спинку кресла, она смотрела на гавань, и мысли ее блуждали помимо ее воли.

Ей казалось, что всю жизнь она ждала этого момента. Сравниться с ним могли, пожалуй, только два других. Ночь на корабле, плывущем из Плимута, и утро, когда она впервые взяла на руки Джозефа. Но завтра ее корабль, корабль, построенный ради нее, сойдет на воду, она ступит на его палубу и даст ему свое благословение. Жизнь не сулит ей ничего большего, чем красота этого мгновения. Над Плином, над маленьким городом и спящей гаванью сгущались сумерки. За Домом под Плющом густая тень окутывала холмы и долины, которые она так любила. Несказанный покой и довольство снизошли на нее, душа ее полнилась любовью ко всем вещам, людям и местам, к Томасу, ее мужу, к ее детям и, прежде всего, к Джозефу.

Из гостиной донеслись звуки фисгармонии. Вся семья, как годы и годы до этого, собралась вокруг Мэри, чтобы спеть воскресный псалом. Опускалась ночь, звездный свет заливал обращенное вверх лицо Джанет, а ее дети возносили свои голоса к Богу: «Пребудь со мной! Близка вечерняя пора; тьма покрывает землю; Господь, со мной пребудь! Когда другие доброхоты отступают и утешение бежит, Помощь беспомощных, О пребудь со мной. Дни краткой жизни стремятся к концу; Земные радости тускнеют, и слава проходит; вокруг меня одни перемены и запустение; О Ты Единственно Неизменный, пребудь со мной!»

Джанет слушала, и над остальными голосами светло и чисто звучал голос Джозефа: «Пребудь со мной!»

Приближался закат, прилив достиг предела. На домах играли яркие отсветы багряного неба, прощальная улыбка солнца медлила на гладкой воде. Весь Плин собрался у дока посмотреть на спуск корабля. Толпы народа запрудили украшенную флагами верфь. Джанет сидела на принесенном для нее кресле, держась за руку Джозефа. Ее взгляд был устремлен на носовое украшение. То была сама Джанет – ее темные волосы, ее глаза и решительный подбородок. Вся в белом, с прижатой к груди рукой.

Как только она взглянула на деревянную фигуру, сердце гулко забилось у нее в груди, руки и ноги охватила дрожь. То была она, ее сбывшаяся мечта, помещенная на носу судна, носившего ее имя. Она забыла обо всем, кроме того, что ее миг настал, миг, когда она станет частью корабля, частью моря – станет навсегда. Туман застилал ей глаза. Она не видела ни Плина, ни людей вокруг себя – ничего, кроме корабля, парящего над краем стапеля и ждущего спуска на воду.

Она не слышала радостных возгласов; в ее ушах стоял зов ветра, призыв волн. За холмом на какое-то мгновение огненным шаром блеснуло солнце. Толпа издала оглушительный крик. «Идет, идет!» Гавань зазвенела от радостных возгласов и мощного всплеска, когда днище судна ударилось о воду. При этом звуке тело Джанет содрогнулось, и она распростерла руки. Ее глаза загорелись дивной красотой, подобной свету звезды, и душа, отлетев от тела, слилась с дышащим жизнью кораблем. Джанет Кумбе была мертва.

КНИГА ВТОРАЯ

Джозеф Кумбе

1863-1900

Угасло небо. Тщетно жду рассвета.

В полночной тьме не вспыхнет свет дневной.

В тебе была вся радость жизни этой;

Вся радость жизни умерла с тобой.

Эмили Бронте

Глава первая

После смерти Джанет Кумбе Томас в поисках заботы и утешения обратился к своей старшей дочери Мэри. Она, как могла, помогала ему нежным взглядом и ласковым словом, и мало-помалу он вновь обрел веру, а его любовь к дочери возросла еще больше. Сэмюэль и Герберт приняли на себя основные заботы о верфи, их собственные семьи увеличивались, да и жили они отдельными домами, так что у них не оставалось времени на то, чтобы слишком горевать о потере любящей матери.

Филипп покинул родительский дом и поселился в меблированных комнатах поблизости от фирмы Хогга и Вильямса. Здесь он мог пользоваться полной независимостью и не обременять себя общением с многочисленными докучливыми родственниками. Лиззи остро переживала утрату матери, на какое-то время здоровье ее пошатнулось, но с началом выздоровления совпало появление в узком кругу ее знакомых некоего Николаса Стивенса; этот славный человек, фермер из Труана, лет на пятнадцать старше ее, помог ей окончательно оправиться: ей суждено было, потеряв мать, найти преданного и верного мужа.

Не таков был Джозеф. Его братья и сестры остались жить без матери, отец без жены; но душа. Джозефа будто омертвела с уходом Джанет.

Отныне он должен идти по жизни ясно сознавая, что его существование лишено смысла и что, куда бы он ни направил свои стопы, в какой бы сомнительной компании ни оказался, он всегда и неизбежно будет один. Святая любовь, его единственное спасение, угасла.

В те первые недели он изнурял себя работой, не позволяя себе ни минуты передышки.

А дел было много. Корабль только что спустили на воду, и Джозефу, как его будущему капитану, требовалось пройти через массу формальностей. К тому же судно было еще не совсем готово к плаванию, и на доделки требовалось не менее четырех месяцев. Томас Кумбе был слишком подавлен горем, чтобы принимать участие в работе, и вся ее тяжесть легла на плечи Сэмюэля и Герберта. Джозеф с готовностью им помогал, предлагал те или иные усовершенствования, на что приобретенный в море опыт давал ему полное право.

В тот мягкий сентябрьский день, когда хоронили Джанет, солнце светило в окна церкви и высокая трава слегка колыхалась под свежим западным ветром. В воздухе не было грусти. На вершине вяза радостно пел дрозд, с прилегавших к кладбищу полей долетали веселые крики играющих школьников. На дамбе, как всегда, работали грузчики; из гавани, направляясь в дальние страны, выходило судно, груженое глиной. По городскому причалу сновали похожие на черные точки люди; из труб поднимался дым, а перед входом в гавань рыбаки в разбросанных одна от другой маленьких лодках ловили скумбрию.

Отныне Джанет Кумбе будет коротким именем, высеченным на сером надгробном камне, пока ветры и дожди бесчисленной череды лет не сотрут его, пока мох и переплетенные стебли плюща не скроют буквы. Тогда и о ней забудут, как о сухих опавших листьях ушедшего лета, как о растаявшем снеге минувшей зимы.

Семья стояла над открытой могилой, Мэри и Сэмюэль поддерживали Томаса, остальные плакали рядом.

Джозеф, спокойный, с сухими глазами, смотрел на них; он видел развевающийся на ветру белый стихарь пастора, смотрел на плывущие по небу редкие облака, слышал взволнованные голоса играющих в соседнем поле ребятишек.

Из праха и во прах[15]. Так к чему же жить – жизнь не более чем миг между рождением и смертью, движение на поверхности воды и затем ровная гладь, покой. Джанет любила и страдала, познала красоту и боль, и вот ее нет – засыпана равнодушной землей, остались лишь унылые буквы на камне.

Джозеф смотрел, как каменистая земля падает на гроб, постепенно скрывая его из глаз, и вот маленький холмик уже покрыт венками из ярких осенних цветов.

Когда небольшая группа людей отошла от могилы, Джозеф высоко закинул голову и громко рассмеялся. Кое-кто оглянулся, чтобы посмотреть на его одинокую фигуру, на сына, предающегося буйному веселью над трупом матери.

Лишь когда «Джанет Кумбе» отправилась в свое первое плавание, дано было ему испытать хоть малую толику утешения.

Опустевший Плин – ибо там не было больше Джанет – лежал за кормой, как отброшенная мечта, впереди же раскинулось пустынное море, любовь к которому горела в его крови еще до того, как он родился. В море была опасность, великая красота и бесконечная неуловимая тайна неведомого; возможно, здесь, когда завоют ветры и высокие волны помчат его вдаль, хоть на краткий миг придет к нему забвение, а с ним вернется и желание жить. Этот корабль – ее тезка, мечта ее жизни; они вместе задумали его как способ побега к вечной свободе. И вот Джанет мертва. Корабль жив, беззаботной чайкой мчится он по поверхности воды, и Плин остался далеко за его кормой темной линией у самого горизонта. Но Джанет мертва. Сейчас она была бы рядом с ним, ступала бы по покатой палубе, смотрела бы на могучий размах парусов, ловила бы поцелуи водных брызг, когда корабль зарывается носом в волны.

Но Джанет покоилась на Лэнокском кладбище. Она не могла видеть, не могла чувствовать; все ее обещания растаяли в воздухе.

«Я никогда тебя не покину». Не она ли произнесла эти слова? Если бы в красоте была хоть крупица истины, а в любви хоть немного силы, разве не стояла бы она сейчас рядом с ним, шепча ему на ухо, держа его руки призрачными пальцами?

Но он один, если не считать вахтенных матросов да рулевого.

Итак, Джанет ошибалась; нет силы сильнее смерти, и спасение не более чем очередная ложь в общей системе явлений, сказка для пугливых детей, которые так и не научились ходить в темноте. Значит, он одинок, у него есть только этоткорабль, доставшийся ему в наследство от нее. Ради ее священной памяти он всегда будет ее достоин.

Джозеф огляделся, поднял глаза на широкое небо, усеянное печальными, спокойными звездами, посмотрел на темную, быструю воду и, сказав несколько слов рулевому, спустился в свою каюту, где на узком столике его ждал ужин и раскачивалась зажженная лампа. К нему присоединился первый помощник, они поужинали, и Джозеф лег спать. Каюта погрузилась в тишину. На палубе, занятые своими собственными мыслями, переговаривались вахтенные. Рулевой сверялся с компасом, рядом с ним прохаживался помощник капитана, и искры от его трубки разлетались по воздуху.

И не видимая никому, кроме ветра да моря, овеваемая свежим ветром улыбалась про себя во тьме Джанет Кумбе – носовое украшение названного в ее честь корабля.

Глава вторая

Первое плавание «Джанет Кумбе» продолжалось несколько месяцев. Сперва, груженная плинской фарфоровой глиной, она отплыла в Сент-Джонс на Ньюфаундленде, оттуда с грузом рыбы проследовала в Средиземное море – фрахт очень важный в то время года, когда у католического населения южных портов наступает Великий пост. Затем с трюмами, полными фруктов, судно направилось в Лондон, приняв участие в своеобразном соревновании шхун, баркентин и бригантин, каждая из которых стремилась первая доставить свой скоропортящийся груз. Первой пришла «Джанет Кумбе», она в двух милях от Грейвсенда затребовала лоцмана, тогда как остальным соперникам до Ла-Манша оставалось еще с полдня пути.

Из Лондона она порожняком поднялась до Ньюкасла, там загрузилась углем и отправилась на Мадейру, затем в Сен-Мишель за фруктами и снова в Лондон и далее через Северное море в Гамбург. Прошел почти год, как судно покинуло Плинскую гавань, но время теперь мало что значило для Джозефа.

Мир его душа обретала только на палубе его корабля, качествами и скоростью коего он справедливо гордился, и он плавал от одного порта к другому, одержимый единственной мыслью, единственным желанием: так или иначе избавиться от призрака одиночества, который преследовал его в свободные минуты.

Во время стоянки в Гулле он получил от Сэмюэля нижеследующее письмо:

Плин, 13 ноября 1864 г.

«Дорогой брат!

Исполняя просьбу всех наших близких, я с удовольствием пишу тебе эти несколько строчек, чтобы сказать, что вчера мы собирались всей семьей, было много народа, и все мы, как мужчины, так и женщины, очень довольны твоими успехами, кораблем и первым годом твоей работы. Я уверен, что все от души желают, чтобы удача и в будущем улыбалась тебе. Мне остается только добавить, что и о тебе, и о корабле все говорят с большим одобрением, и я верю, что ты постараешься, чтобы так было и дальше. „Фрэнсис Хоуп" ждет в Фалмутедальнейших распоряжений, очень может быть, что ее пошлют в Гамбург, и вы окажетесь там вместе. Все мы здоровы и надеемся вскоре получить от тебя письмо. Желаем тебе удачного плавания и скорого возвращения, верь мне.

Твой любящий брат Сэмюэль».

Джозеф улыбался, складывая и пряча письмо брата. Он ясно представил себе оставшихся в Плине родственников, ни на йоту не изменившихся, все таких же важных, изо дня в день занимающихся своей работой, не знающих особых тревог и волнений; они понятия не имеют о его постоянных страданиях, о том, что временами его обуревает желание пуститься во все тяжкие.

Воскресными вечерами они собираются в Доме под Плющом и под аккомпанемент сидящей за фисгармонией Мэри возносят хвалу Богу, которого не существует. В глубине души он не знал, жалеть их или завидовать им.

В их жизни была надежность, неизменность цели, чего он никогда не узнает. Зато им были неведомы поднимающая дух мощь корабля, вой штормового ветра в разорванных парусах, сила разбушевавшегося моря, устоять перед которой дано не каждому смертному.

Итак, Джозеф положил письмо брата в карман и поплыл в Гамбург, куда прибывают люди со всех концов света, где богатейшие купцы не гнушаются встреч с нищими обитателями трущоб, где жажда приключений реет над высокими мачтами переполненных людьми кораблей и находит удовлетворение в зловещих домах, окружающих порт.

Он не знал возбуждения более острого, чем то, которое испытываешь, входя в незнакомую гавань. Далекие очертания непривычной береговой линии, оклик лоцмана, который прибыл, чтобы взять на себя управление судном, устье широкой реки, ведущей к расположенному там, в глубине, порту. Если время темное, тебя встречают смутные очертания стоящих на якоре кораблей, грубые голоса людей, окликающих друг друга на иностранных языках; затем внезапно возникают сверкающие огни и силуэты высоких зданий на фоне неба. Топот ног, резкий крик лоцмана и лязг тяжелой цепи. И вот «Джанет Кумбе» на якоре в незнакомых водах.

Убедившись, что все в порядке, Джозеф оглядывался, и взгляд его устремлялся в сторону манящих огней, которые торопили его покинуть палубу судна. Среди этих огней бродили опасность и романтика, под крышами этих темных зданий обитали нищета и страдание, любовь и смерть.

Джозеф закинул голову и полной грудью вдохнул воздух, в котором запах кораблей, смолы и воды смешивался с запахом пищи, спиртного, табака, трущихся друг о друга людей и, прежде всего, с волнующим запахом женщин. Так Джозеф впервые в жизни смотрел на Гамбург, и вместе с ним на город, лежащий за водной гладью, гордо смотрело носовое украшение «Джанет Кумбе».

В Гамбурге Джозеф провел месяц. В промежутках между визитами к своему брокеру и улаживанием обычных дел, связанных с грузом, он обследовал в городе все, что мог, а интересовал его, прежде всего, порт. Джозеф любил затеряться в толпе, ловить отдельные слова языка, на котором говорили эти люди, пить вместе с ними в душных, жарких пивных.

Ему не было нужды произносить целые предложения или подыскивать фразы. Одно всем понятное чувство объединяло собравшихся здесь мужчин, одна тема для разговоров, одна цель свела их вместе. Женщины, и только женщины.

Улыбка, кивок головы, жест руки, звон денег – вот что устанавливало между ними связь, пока их беспокойные глаза рыскали по переполненному залу, а беспокойные ноги двигались в такт мелодии, которую подвыпивший музыкант исполнял на визгливой скрипке. В свой последний вечер в Гамбурге (на следующее утро они отплывали в Дублин) Джозеф вышел из маклерской конторы и направился в ту часть порта, где стояла «Джанет Кумбе». Лоцман должен был подняться на борт в шесть утра, и впереди его ждали долгие часы в море. Самым разумным было бы сразу пойти на корабль, лечь в койку и проспать последние, драгоценные часы перед отплытием.

Но Джозеф так же не находил отдыха в сне, как и утешения в доводах рассудка. Здесь, в Гамбурге, в открытых дверях пивных горели огни, на темных углах улиц, словно поджидая кого-то, стояли мужские фигуры. Вот проходившая мимо женщина что-то шепнула ему, нарочито задев его подолом юбки. Внизу был порт и стоявшие на якоре корабли. Возможно, этим вечером он уловит в воздухе что-то особенное… возможно, ответ на нераскрытую тайну. Джозеф улыбнулся и, отбросив всяческое благоразумие, затерялся на ярко освещенных улицах в поисках приключения, неизбежного приключения, которое заключается в упоительном, опьяняющем миге запретного наслаждения, но наслаждения такого неменяющегося и всегда одинакового.

Джозеф стоял в толпе перед открытыми дверями кабачка и разглядывал собравшихся внутри людей. В углу комнаты помещалась небольшая сцена, на которой танцевала девушка-негритянка; вдоль стен теснились столики, вокруг которых сидели мужчины. Середина комнаты предназначалась для танцев, но сейчас она была заполнена женщинами, которые прохаживались из стороны в сторону, как выставочные животные. Джозеф протолкался в конец комнаты, сел к столику, и к нему тут же подошел услужливый официант. Задумчиво потягивая пиво, Джозеф разглядывал толпу женщин в середине комнаты. За соседним столиком сидели два португальца. У одного было белое одутловатое лицо, глаза навыкате и грязная бородка клинышком. Сжимая стакан опухшими, дрожащими руками, он что-то взволнованно шептал своему спутнику. Джозеф с явной неприязнью смотрел, как он пьет пиво; португалец ему сразу не понравился.

Девушка-негритянка закончила выступление. Раздались крики, несколько равнодушных хлопков, и мужчины, толкаясь, поспешили к женщинам в центре комнаты. В углу грянул оркестр, и начались танцы. Танцующие плотно прижимались друг к другу, не ведая о своем уродстве, своих блестящих от жира лицах, застывших, бессмысленных улыбках. Мужчины знали лишь одно: под ворохом развевающихся юбок скрывается женщина. Остальное для них не имело значения.

Джозеф отодвинул стакан. Из-за плеча одного из танцующих мужчин на него пристально смотрели глаза девушки. Девушки с темными волосами и глазами и соблазнительным вздернутым носом. Она хорошо двигалась, и Джозефу не составило труда представить себе линии ее тела. Неожиданно она передернула плечами и, рассмеявшись, что-то крикнула по-немецки проходившей мимо женщине. На долю секунды эта девушка вдруг напомнила ему кого-то или что-то, показалась ключом к некоей неразгаданной загадке… но это чувство сразу исчезло. На ее полной груди он заметил тесный корсаж.

И тут Джозеф понял, что хочет эту девушку. Когда она и ее партнер приблизились к соседнему столику, он узнал в мужчине португальца.

Джозеф встал и положил руку на плечо девушки. Если огни слегка и закружились над его головой, а пол под ногами качнулся, словно палуба, это не имело значения. Португалец выкрикнул проклятье и схватился за нож. Джозеф рассмеялся и ударил его кулаком в лицо. Португалец рухнул ему под ноги, его лицо заливала кровь.

– Ну что, тебе еще мало? – проревел Джозеф.

Ему хотелось драться, расшвырять по комнате столы и стулья, переломать руки и ноги всем собравшимся здесь мужчинам, проломить им головы каблуками. Девушка взяла его за руку и рассмеялась, глядя ему в лицо. Люди угрожающе обступили их плотным кольцом. Джозеф пробился сквозь него и выбрался на улицу, девушка, как собака, следовала за ним. Слегка покачиваясь, он остановился на тротуаре и посмотрел ей в лицо.

Было пять часов утра. Девушка зажгла газовый рожок, он слабо потрескивал, освещая комнату болезненным желтым светом. Свет падал на ковер, на грязный подоконник, на лицо девушки, которая, тяжело ступая, ходила по полу. Она налила в таз немного воды. Джозеф сидел на краешке стула, уронив голову на руки. Он протянул руку к куртке и, пошарив в кармане, достал трубку, кисет и пригоршню мелких монет. Деньги он положил кучкой на каминной доске рядом с фотографией ребенка. Девушка стояла к нему спиной и натягивала черные чулки; он видел только ее согнутую фигуру в уродливом тугом корсете. Джозеф раскурил трубку и направился к двери.

Он ощупью спустился по полутемной лестнице, отворил дверь и вышел на улицу.

Джозеф почувствовал, что в сердце его начинает расти тоска по Плину. Ему захотелось взглянуть на тихие воды гавани, на лепящиеся к склону холма маленькие домики, на вьющийся из труб дым. Захотелось ощутить под ногами камни старого порта, где на солнце сушатся рыболовные сети и стоят, прислонившись к ограде, рыбаки в синих робах. Захотелось услышать шум волн, разбивающихся о скалы под развалинами Замка, шум деревьев Труанского леса, топот овец и коров в притихших полях, шуршание кроличьих лапок в высоких живых изгородях, окаймляющих извилистые дорожки. В нем проснулась тоска по лицам простых людей, по белокрылым, горластым чайкам, по призывному звону колоколов Лэнокской церкви. Джозеф остановился у края причала и увидел четкий силуэт своего корабля с двумя устремленными к небу мачтами. Он поднял фонарь и осветил им носовое украшение судна. Свет упал на лицо. Белое одеяние фигуры оставалось в тени, как и маленькие руки, скрещенные на груди.

Джозеф смотрел, и ему казалось, что она улыбается ему и в безмолвном воздухе звучит ее шепот: «Неужели ты думал, что я тебя покинула? Неужели ты думал, что я рассыпаюсь в прах на кладбище? Мой сын, мой любимый, я всегда была здесь, рядом с тобой, ведь я – часть корабля и часть тебя самого, а ты этого не понимал. Открой свое сердце, Джозеф, и приди ко мне. Нет ни страха, ни уродства, ни смерти – есть только свет мужества, красоты и истины. Я жива, свободна и, как прежде, люблю тебя, Джозеф… Джозеф…»

Он чувствовал, как теплеет его холодное сердце, как дух его вновь обретает силу. Мрачный призрак одиночества отлетел прочь.

В один краткий миг Джозеф вырвался к свету, что сияет за гранью добра и зла, презрев плоть, вознесся в высшие сферы – он открыл свои ослепленные глаза и увидел полную жизни Джанет.

Проходивший мимо моряк увидел, как какой-то мужчина, высоко подняв фонарь, внимательно всматривается в пустое лицо побитого непогодой носового украшения корабля.

Глава третья

– Ну, Джо, после всех твоих странствий ты не слишком изменился, и мы действительно рады снова видеть тебя дома.

Сэмюэль улыбался брату, а Мэри тем временем разжигала в гостиной камин. Томас Кумбе, как обычно, сидел в своем кресле с неизменной Библией на коленях. Остальные братья и их жены тоже собрались в гостиной и с гордостью смотрели на родственника-моряка.

Портьеры были задернуты, остатки ужина убраны, псалмы спеты, и на стене, как всегда, медленно тикали часы.

Джозеф вытянул ноги и вздохнул. Как хорошо вернуться домой. Он посмотрел на дорогие, знакомые лица и попросил рассказать ему последние городские сплетни.

– Близняшки Сэмми так и пышут здоровьем, – не без тайной зависти сказала Мэри, по-прежнему преданная Поузи. – Ты ведь знаешь, им уже почти десять, и в школе на них не нахвалятся. Пошли в отца, это просто поразительно.

Сэмюэль залился краской гордости.

– А вот малыш Том немного слабоват, но при этом чудный ребенок, а его брат Дик уже перерос старшего.

Странно, что у славного, серьезного Сэмюэля четверо детей, а вот трудяга Герберт – сейчас он вместе с женой сидел возле фисгармонии и лучезарно улыбался Джозефу, – хоть и женился всего каких-то семь лет назад, уже обзавелся тремя мальчиками и двумя девочками, и к тому же темноволосая Элси, его жена, похоже, опять на сносях.

Филипп заглянул в Дом под Плющом посмотреть на Джозефа и обсудить счета, связанные с «Джанет Кумбе». Теперь он занимал должность второго клерка у Хогга и Вильямса и был склонен взять дела, связанные с семейным кораблем, в свои руки. Братья и сестры несколько побаивались его, он «совсем джентльмен», говорили они между собой.

За Лиззи ухаживал Николас Стивене, и Джозеф с первого взгляда проникся симпатией к этому добродушному фермеру с голубыми глазами и крепким рукопожатием.

Почему он когда-то недолюбливал этих людей, считая их ограниченными и глупыми? В конце концов, они такая же часть Джанет, как и он. Всем им она была матерью. Правда, ни один из них на нее не похож, разве что Лиззи, у которой такие же темные волосы и большие глаза. Он любил Лиззи и радовался, что она выходит за своего красивого фермера, несмотря на разницу в возрасте.

– После твоего возвращения все девушки Плина словно обезумели, – Мэри рассмеялась. – Если ты не остережешься, они будут преследовать тебя по всему городу, куда бы ты ни пошел.

– Полагаю, Джо следует воспользоваться возвращением, чтобы отдохнуть от женщин, – сухо заметил Филипп. – К тому же по сравнению с женщинами континента они, должно быть, не слишком соблазнительны.

Джозеф бросил взгляд на своего русоволосого, узкоглазого брата. Странный он малый, и сколько в нем яда. Хоть бы что-нибудь взял от Джанет.

– Почему бы тебе не угомониться, Джо? – предложил Сэмюэль. – Тебе уже не так мало лет, чтобы думать только о развлечениях. На твоем месте я нашел бы в Плине какую-нибудь славную девушку и обзавелся семьей, как мы с Герби. Тебе пошло бы на пользу иметь жену и детей.

Томас поднял глаза над Библией и поверх очков уставился на Джозефа.

– Что посеешь, то и пожнешь, – твердо сказал он. Никто не понял, что он имеет в виду, но они уже успели привыкнуть к странностям отца.

– Тебе вовсе не надо бросать море, Джо, – вставила Мэри, в которой всегда были задатки прирожденной свахи. – Ты можешь по-прежнему оставаться капитаном «Джанет Кумбе», но Сэмюэль прав, тебе надо жениться. Чтобы окончательно остепениться, тебе нужна жена и чистый уютный дом, который ты мог бы назвать своим.

Джозеф улыбнулся и покачал головой.

– По-моему, женитьба не для меня, – сказал он. Однако эта мысль запала ему в голову и, делая вид, что предложение брата может вызвать у него только смех, оставаясь один, он часто над ним задумывался. Что, собственно, мешает этому? Он знал, что никогда не сможет полюбить женщину. Его сердце и душа принадлежат Джанет – Джанет и кораблю. Но он способен на нежность и привязанность, способен испытать эти теплые чувства, если будет знать, что кто-то ждет его в светлом доме, что он кому-то нужен, что кто-то, возможно, готов дать ему уют и домашний очаг – кто-то добрый и преданный. А как прекрасно было бы видеть, что вокруг него подрастают мальчики, его мальчики. Мальчики Джанет. Смешно… странно. Да, об этом стоит подумать.

Эти первые дни в Плине Джозеф провел довольно спокойно. Он совершал долгие прогулки по окрестностям, отыскивая любимые места, где он гулял ребенком, когда рядом с ним была Джанет. Стояла тихая зима, и в воздухе еще не чувствовалось приближения весны. Он любил бродить по мокрым полям и опустевшим холмам; ласковый дождь омывал его лицо, густая жижа хлюпала под ногами. Часто стоял он в углу Лэнокского кладбища, где между колючей изгородью и развесистым вязом в высокой траве скрывалась могила Джанет. В чем истина? В том, что она лежит под этой пропитанной влагой землей, не ведая, что он рядом, что он нуждается в ней? Или в том видении красоты и истины, что явилось ему, когда он стоял в гамбургском порту и всматривался в ее лицо? Он оставался верным поразительному величию этой мысли. Между тем впереди у него была жизнь, его жизнь, дни и ночи, а их надо встречать с мужеством, которое, и он это хорошо знал, не раз изменит ему. Джозеф отходил от безмолвной могилы и спускался в занятый делами мир Плина, наполненный шумом воды и кораблей, голосами людей, которые окликали его из дверей своих домов. Мэри встречала его улыбкой и придвигала для него к камину кресло напротив кресла отца. И все же Джозеф все чаще задумывался о жене и собственном доме, где, возвращаясь из плавания, он мог бы чувствовать себя совершенно спокойно.