Позолоченный век

      - Сдалась? Это я-то?
      Сенатор вскочил вне себя от радости:
      - Дитя мое! Неужели вы...
      - Я заставила его дать мне слово, что сегодня он обдумает условия соглашения, а завтра утром придет и скажет мне, что он решил.
      - Прекрасно. Есть еще надежда, что...
      - Чепуха, дядюшка. Я взяла с него слово ни в коем случае не препятствовать закону о землях в Теннесси!
      - Не может быть! Вы...
      - Я взяла с него обещание голосовать за нас!
      - НЕВЕРОЯТНО! Совершен...
      - Я заставила его поклясться, что он будет работать на нас.
      - НЕ... НЕСЛЫХАННО! Просто неслы... Разбейте окно, дитя, я задыхаюсь!
      - И все-таки это правда. Теперь мы можем войти в конгресс с барабанным боем и развевающимися знаменами.
      - Так... так... так... Я просто потерял голову, совсем потерял голову. Ничего не понимаю. Необыкновенная женщина, в жизни ничего подобного не видел... Это великий день, великий день! Ну, ну... Дайте я благословлю вас, золотая головка. Ах, дитя мое, бедные негры возблагодарят...
      - Да оставьте вы бедных негров в покое, дядюшка! Приберегите их для вашей речи в сенате. До свиданья, спокойной ночи... мы выстроим свои войска и выступим на рассвете!
      Потом, одна у себя в комнате, Лора поразмыслила немного - и тихонько засмеялась.
      "Все работают на меня, - говорила она себе. - Неплохо было придумано, чтоб Бакстоун надоумил Троллопа поручить кому-то написать для него речь. И еще лучше придумано - мне переписать эту речь, когда Бакстоун ее сочинил, и припрятать страничку. Мистер Бакстоун очень меня хвалил, когда Троллоп запнулся в парламенте, - тут он понял, для чего я затеяла эту загадочную историю! Наверно, он наговорит мне еще больше комплиментов, когда узнает, что благодаря этому мы выиграли сражение.
      Но какой трус Троллоп - поверил, что я могу выставить эту страницу у дверей конгресса и тем выдать себя! Впрочем, не знаю... не знаю. Надо подумать. Допустим, он проголосует против; допустим, законопроект провалится; это будет означать, что я проиграла все безвозвратно, проиграла свою отчаянную, грандиозную игру, и все станут меня жалеть... Невыносимо! А он мог бы спасти меня одним своим голосом. Да, я разоблачила бы его! Что мне за дело до сплетен, которые пойдут обо мне, когда я уеду с Селби в Европу? Пускай тогда болтают сколько хотят о моем прошлом, о моем бесчестье... В такое время будет даже приятно кому-нибудь насолить!"
      ГЛАВА XII
      ГАЗЕТЫ ПРОТИВ ЗАКОНОПРОЕКТА
      О НЕГРИТЯНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
      "Ikkake gidiamuttu Wamallitakoanti likissitu anissia
      ukunnaria ni rubu kurru naussa abbanu aboahuddunnua
      namonnua"*.
      ______________
      * И в то же время на этой дороге поднялась великая суета и движение. (На языке индейцев араваков.)
      На другой же день в конгрессе и в самом деле открылись военные действия. Все шло своим чередом, и вот председательствующий дошел до того пункта повестки дня, который именуется "уведомлением о законопроектах", затем поднялся со своего места достопочтенный мистер Бакстоун, объявил законопроект "Об основании и утверждении промышленного университета в Буграх" - и сел, не сказав больше ни слова. Деловитые джентльмены в ложе прессы намарали по строчке в своих блокнотах, кинулись к телеграфу, который помещался рядом с репортерской комнатой, - и затем помчались назад, в ложу; и к тому времени, как они снова расселись по местам, весть, переданную ими телеграфисту, уже читали в телеграфных конторах больших и малых городов за сотни миль от Вашингтона. Она была примечательна своей краткостью и откровенностью:
      "Дитя увидело свет. Бакстоун объявил о мошеннической затее с университетом в Буграх. Говорят, конгрессмены учтены поштучно и куплено достаточно голосов, чтобы протолкнуть это дело".
      Уже за некоторое время до того корреспонденты иных газет распространялись о якобы сомнительном характере законопроекта и каждый день передавали вашингтонские сплетни на этот счет. И назавтра чуть ли не все крупные газеты страны нападали на проект и щедро осыпали бранью Бакстоуна. Столичные газеты были, как всегда, более почтительны и, тоже как всегда, более мирно настроены. Обычно они, если есть малейшая возможность, поддерживают предлагаемые законопроекты; когда же это совершенно невозможно, они протестуют против чересчур резких высказываний других газет. Они всегда протестуют, когда предстоят неприятности.
      Однако вашингтонская ежедневная газета "Любовь к ближнему" горячо одобрила и приветствовала законопроект. Это была газета сенатора Валаама, вернее - "брата Валаама", как его обычно называли, потому что некогда он был священником; и сам он и все, что он делал, еще отдавало святостью и сейчас, когда он занялся журналистикой и политикой. Он был силой в молитвенном собрании конгресса и заправлял всеми начинаниями, направленными на распространение веры и трезвенности. Его газета выступила в поддержку нового закона весьма бурно и страстно: это мера благородная, мера справедливая, великодушная, чистейшая и ее необходимо всячески рекомендовать в наш развращенный век; и, наконец, если бы даже характер законопроекта вовсе не был известен, "Любовь к ближнему" все равно, не колеблясь, поддержала бы его, ибо идея проекта принадлежит сенатору Дилуорти, и уже одно это - порука, что здесь предпринят труд достойный и праведный.
      Сенатор Дилуорти сгорал от нетерпения: что скажут о законопроекте нью-йоркские газеты? Он даже распорядился, чтобы ему передавали по телеграфу обзор их передовых статей: он не мог дождаться, пока сами газеты приползут в Вашингтон с почтовым поездом, который со дня основания дороги не переехал ни одной коровы, ибо при своей скорости не мог ее нагнать. Впереди паровоза обычно прикрепляют особую решетку - "коровоуловитель", но это пустое хвастовство. Следовало бы прикреплять эту решетку к заднему вагону - тут она, пожалуй, могла бы пригодиться; зато ничего не делается для охраны пассажиров, - и нечего удивляться, что коровы нередко забираются в поезд и стесняют публику.
      Сенатор читал телеграммы вслух за завтраком. Лора была безмерно взволнована их тоном и сказала, что подобные комментарии погубят проект.
      - Совсем нет, совсем нет, детка, - возразил сенатор. - Это как раз то, что нам нужно. Нам теперь необходимы именно нападки, все остальное уже обеспечено. Пусть нас вдоволь травят газеты - и мы выиграли! Иной раз одни только ожесточенные нападки вывозят проект, моя дорогая; а когда у вас для начала есть солидное большинство, нападки дают двойной эффект. Правда, они отпугивают кое-кого из колеблющихся наших сторонников, зато убежденные становятся упрямы. И потом - от этого постепенно меняется общественное мнение. Широкая публика глупа, она чувствительна, она одержима духом противоречия; она принимается оплакивать гнусного убийцу, молится за него, тащит ему в тюрьму цветы и осаждает губернатора просьбами о помиловании - и все потому, что газеты потребовали казни преступника. Одним словом, мягкосердечная широкая публика обожает изливать свои чувства, а где же найти лучший повод для излияний, если не в защите всякого, кого преследуют.
      - Что ж, дорогой дядюшка, если ваша теория верна, мы можем быть в восторге - передовые статьи так яростно накинулись на наш проект, что большего нельзя и требовать.
      - Я не вполне уверен в этом, дочь моя. Мне не очень нравится тон некоторых замечаний. Им не хватает злости, не хватает яду. Вот здесь пишут: "сомнительное мероприятие". Нет, "сомнительное" недостаточно сильно. Вот "разбой среди бела дня" - немного лучше. Это уже кое-что. А тут довольствуются тем, что называют наш проект "беззаконием". "Беззаконие" никого не трогает, это пустяк, ребячество. Непосвященные вообразят, что нам хотели сделать комплимент. А вот, - эту телеграмму я только что прочел, это звучит как надо: "Подлую, гнусную попытку обокрасть народную казну предпринимают коршуны и стервятники, которыми кишит ныне грязное логово, именуемое конгрессом". Восхитительно! Просто восхитительно! Побольше бы в том же духе! Но такое еще будет, тут опасаться нечего. Они еще не успели войти в раж. Увидите, что будет через недельку.
      - Дядюшка, ведь вы с "братом Валаамом" закадычные друзья, - почему вы не добились, чтобы его газета тоже напала на нас?
      - В этом нет никакого смысла, дочь моя. Его поддержка не повредит законопроекту. Его передовых никто не читает, кроме него самого. Но я хотел бы, чтобы нью-йоркские газеты выражались немного яснее. Досадно, что им нужно раскачиваться целую неделю. Я ждал от них большего, нам дорог каждый час.
      В должный срок, в соответствии со своим предыдущим сообщением, мистер Бакстоун надлежащим образом внес на рассмотрение конгресса свой законопроект, озаглавленный: "Акт об основании и утверждении промышленного университета в Буграх", дал соответствующую справку и сел на свое место.
      Председательствующий протрещал без передышки:
      - Еснетвозрженпроектследуетобычнпрядкмзложным выше!
      Завсегдатаи, привычные к парламентской процедуре, уразумели, что именно кроется за этим длинным стремительным словом: если нет возражений, законопроект надлежит далее рассматривать в порядке, обычном для мер подобного рода, и передать в комиссию по благотворительным ассигнованиям, и соответственно он туда и передается. Люди посторонние и непривычные просто решили, что председательствующий простужен и полощет горло.
      Репортеры немедленно сообщили по телеграфу о внесении законопроекта, но добавляли:
      "Утверждения, что проект будет принят, преждевременны. Как говорят, многие его сторонники отступятся, когда в печати разразится буря общественного негодования".
      И буря разразилась; она бушевала десять дней кряду, становясь все неистовей день ото дня. Грандиозное "Надувательство под флагом университета для негров" стало главной темой разговоров по всей Америке. Отдельные лица обличали законопроект, газеты обличали его, на собраниях и митингах обличали его, иллюстрированные издания помещали карикатуры на его сторонников, - казалось, весь народ помешался на ненависти к нему. А тем временем вашингтонские корреспонденты рассылали по всей стране такие телеграммы:
      "Суббота. - Депутаты конгресса Джекс и Флюк колеблются; как полагают, они отступятся от гнусного законопроекта".
      "Понедельник. - Джекс и Флюк отступились!"
      "Четверг. - Таббс и Хаффи вчера вечером бежали с тонущего корабля".
      Позднее:
      "Три дезертирства. Университетские мошенники встревожены, хотя и не желают в этом признаваться".
      Позднее:
      "Вожаки становятся упрямы - они клянутся, что протащат свой проект, но теперь почти нет сомнений, что у них уже нет большинства".
      А через день или два в телеграммах нехотя и двусмысленно сообщалось:
      "Общее настроение, видимо, чуть-чуть меняется в пользу законопроекта, но только чуть-чуть".
      И еще позднее:
      "Носятся слухи, что достопочтенный мистер Троллоп перешел на сторону пиратов. Это, вероятно, утка. Мистер Троллоп всегда был наиболее деятельным и отважным поборником добродетели, защитником интересов народа от мерзкого законопроекта, и слухи эти, вне всякого сомнения, просто бесстыдная выдумка".
      На другой день:
      "Вечный предатель, трусливое и раболепное пресмыкающееся, косноязычный Троллоп переметнулся в лагерь врага. Теперь установлено, что втайне он был сторонником законопроекта еще с того дня, как проект был внесен на рассмотрение конгресса, и для этого были веские финансовые основания; но сам он заявляет, будто переменил фронт потому, что злобная травля проекта, поднятая в печати, заставила его заново с особой тщательностью изучить все обстоятельства, и доскональное изучение показало ему, что упомянутое мероприятие во всех отношениях заслуживает поддержки (объяснение шито белыми нитками!). Нельзя отрицать, что эта измена губительна. Джекс и Флюк вернулись к беззаконной защите проекта, а с ними еще шесть или восемь депутатов помельче, и, как стало известно из достоверных источников, Таббс и Хаффи также готовы повернуть вспять. Опасаются, что мошенническая затея с университетом сейчас стоит на ногах тверже, чем прежде".
      Позднее - в полночь:
      "Как говорят, комиссия завтра опять внесет законопроект на рассмотрение палаты представителей. Обе стороны собирают силы, и сражение из-за этого закона, очевидно, будет самым жарким за текущую сессию. Весь Вашингтон бурлит".
      ГЛАВА XIII
      ФИЛИП ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО ОН
      ДРУГ ГАРРИ БРАЙЕРЛИ
      Capienda rebus in malis praeceps via est.
      Seneca*.
      ______________
      * В затруднительных обстоятельствах следует действовать очертя голову. - Сенека (лат.).
      Et enim ipsi se impellunt, ubi semel a ratione discessum
      est: ipsaque sibi imbecillitas indulget, in altumque
      provehitur imprudenter: nec reperit locum consistendi.
      Cicero*.
      ______________
      * Ибо люди становятся рабами своих порывов, как только они расстанутся с разумом; и малодушные уступают своей слабости, неосторожно устремляются в глубокие воды и не находят места, где бросить якорь. - Цицерон (лат.).
      - Вчуже легко рассуждать, - уныло сказал Гарри, изложив Филипу свой взгляд на происходящее. - Тебе легко говорить: "Откажись от нее", - ведь ты ее не любишь. А что мне делать, чтоб от нее отказаться?
      Гарри казалось, что тут требуется действовать немедленно. Он не мог понять, что влюбился безнадежно, что предмет его страсти для него недосягаем и доступней не станет. Смиренно покориться и отказаться от чего-либо, что стало ему желанно, - нет, это было не в его характере. А раз уж он вообразил, будто отступиться от Лоры значит разрушить единственную преграду, которая удерживает ее от гибели - безрассудно было бы ждать, чтобы он от нее отказался.
      Гарри всегда жизнерадостно верил в осуществимость своих планов и затей; все, что его касалось, принимало в его собственных глазах размеры грандиозные и представлялось ему в розовом свете. Воображение преобладало у него над рассудком, поэтому казалось, что он вечно все преувеличивает и, рассказывая о себе, далеко не всегда говорит правду. Его знакомые уверяли, что во всем, что бы Гарри ни сказал, они половину относят за счет преувеличений, а вторая половина еще требует проверки.
      Вот почему Филип, выслушав Гарри, не мог понять, насколько Лора поощряла его ухаживания и не напрасно ли он надеется ее завоевать. Филип никогда прежде не видел друга таким подавленным. От всегдашней похвальбы не осталось и следа, былое легкомыслие лишь изредка сквозило в том, как Гарри комически изображал самого себя, каким он был прежде.
      Филипу нужно было время, чтобы оглядеться, прежде чем решить, как быть дальше. Он совсем не знал, что за город Вашингтон, и ему было не так-то легко согласовать свои чувства и представления с особенностями здешней жизни. После кроткой рассудительности, царившей в доме Боултонов, эта безумная Ярмарка Тщеславия просто ошеломляла. Филипу казалось, что самый воздух столицы нездоровый, насыщенный лихорадочным возбуждением, тут немудрено сойти с ума. Видимо, здесь каждый считает себя чрезвычайно важной персоной только потому, что живет в городе, где вершится вся политика, у источника всякой протекции, раздачи должностей, продвижения по службе и выгодных возможностей.
      Знакомясь, люди здесь говорили: я из такого-то штата (а не просто - из такого-то города или поселка), - чувствовалось, что они и впрямь представляют целый штат! Все женщины рассуждали о политике столь же непринужденно и бойко, как в других местах они рассуждают о модах и литературе. В конгрессе всегда была какая-нибудь волнующая тема для дебатов или какая-нибудь грандиозная клевета поднималась, точно зловредные испарения Потомака, угрожая осесть неведомо где. Из каждых двух встречных один уж непременно добивался доходного места, а если таковое у него было другого, получше, или прибавки жалованья; у всякого была своя претензия или корысть, всякий чего-то требовал, за что-то дрался. Женщины и те все до единой выступали адвокатами в пользу чьей-нибудь карьеры и пылко отстаивали или отвергали то или иное мероприятие, которое могло коснуться кого-то из их родных, знакомых или друзей.
      Любовь, дальнее путешествие, даже сама смерть ждали - не выпадет ли для них случай? Всякий день в двух палатах и в различных комиссиях бросают кости - что подскажут они? Если мероприятие пройдет, любовь может позволить себе завершиться браком и мечта о заграничной поездке не останется бесплодной; и должно быть, лишь вечная, не иссякающая в груди надежда поддерживает жизнь многочисленных стариков просителей, которые годами осаждают двери конгресса; лица у них такие, словно они куда больше нуждаются не в денежном пособии, а в шести футах земли. А иные успевают умереть, не дождавшись успеха, причем обычно как раз их-то требования и есть самые справедливые.
      Каждый здесь выступает от имени целого штата и обсуждает всенародные и даже международные дела так же запросто, как дома соседи говорят о плохом урожае или о причудах местного священника; на первых порах это произвело на Филипа впечатление: пожалуй, думал он, здесь и вправду собрались люди незаурядные.
      Тут был некто, в прошлом редактор небольшой газетки, выходившей в родном городе Филипа, сотрудник "Педлтонского еженедельника", ежегодно остривший по поводу "первого блина", предложенного на обсуждение; он прислуживался к каждому торговцу у себя в городке и каждому обязывался устраивать рекламу, кроме одного лишь гробовщика, чье ремесло он неутомимо вышучивал. Оказалось, что в Вашингтоне он - значительное лицо, корреспондент газет и член двух парламентских комиссий, "представитель рабочих" в политике, самоуверенно критикующий всех без исключения жителей и жительниц столицы. Со временем сей деятель, несомненно, станет консулом в каком-нибудь иностранном порту, в стране, языка которой не знает; впрочем, если для этого необходимо незнание языка, он мог бы стать консулом и у себя на родине. Занятно было смотреть, как он запросто разговаривает с великими людьми. И когда Филип узнал, каким огромным, хотя и скрытым, влиянием пользуется этот маленький невежда, он перестал удивляться странным назначениям и еще более странным законам.
      Филип быстро убедился, что жители Вашингтона мало отличаются от других людей: им присущи та же низость, и то же великодушие, и те же вкусы. И в вашингтонских меблированных комнатах стоит тот же запах, что и в меблированных комнатах в любом конце света.
      Полковник Селлерс верен себе, но разве не все люди таковы? Похоже, для него и Вашингтон - родная стихия. Его притязания - не больше, чем у любого встречного. Здешнему обществу далеко до хоукайского; и где бы Селлерс ни обедал, всюду стол куда хуже, чем у него дома! Самые грандиозные воздушные замки, возникавшие в знойном воздухе столицы, вряд ли могли сравниться с наиболее скромными его фантазиями, случайными созданиями его богатого воображения.
      - Дела в стране идут недурно, - сказал полковник Селлерс Филипу, - но наши общественные деятели чересчур робки. Нам нужны деньги, побольше денег. Я так и сказал Баутвеллу. Болтают, что наш доллар надо обеспечить золотом, - с таким же успехом можно обеспечить его свининой. Ведь золото - не единственный товар на свете. Доллар можно обеспечить чем угодно! Надо как-то помочь Западу. Как мне продавать то, что уродилось на моей земле? Нам необходимы усовершенствования. Грант высказал верную мысль. Нам нужен канал от реки Джеймс до Миссисипи. Правительство должно соорудить канал.
      Нелегко было отвлечь полковника, раз уж он заговорил на такие высокие темы, но Филип все же перевел разговор на Лору и ее репутацию в городе.
      - Нет, - сказал полковник, - я почти ничего худого не замечал. Мы тут хлопотали насчет университета для цветных. Лора на этом разбогатеет, и мы все тоже; и она действовала так энергично, как не всякий мужчина сумеет. Она - настоящий талант и сделает прекрасную партию. За нею ухаживают иностранные министры и всякий такой народ. Понятно, ходят сплетни, - о хорошенькой женщине, да еще если она у всех на виду, всегда будут сплетничать. До меня доходили некрасивые истории, но я их не слушаю. Непохоже, чтобы кто-нибудь из детей Сая Хокинса так поступал, - а Лора все равно что его дочь. Впрочем, я ей советовал быть поосмотрительнее, прибавил полковник, как будто это его туманное предостережение могло все уладить.
      - Знаете вы что-нибудь о полковнике Селби?
      - Все знаю. Отличный малый. Но он женат, и я ему сказал по-дружески, чтоб он держался от Лоры подальше. Я полагаю, он поразмыслил над моим советом и послушался.
      Однако Филип быстро дознался до истины. Хотя в определенных кругах за Лорой очень ухаживали и она еще была принята в обществе, о ней передавалось под шумок слишком много нелестного, и в глазах порядочных людей доброе имя ее погибло. О близости ее с Селби говорили открыто, и стоило нескольким мужчинам сойтись в кружок, если Лора проходила мимо, вслед ей подмигивали и отпускали шуточки. Ясно было, что заблуждение Гарри необходимо рассеять и что столь слабое препятствие, как его любовь, не отвратит Лору от ее судьбы. Филип решил повидаться с нею и узнать правду, которую он подозревал, чтобы показать другу, как безрассудно его увлечение.
      После своего последнего разговора с Гарри Лора по-новому поняла, в каком положении она очутилась. Она и прежде замечала признаки перемены в отношении к ней: быть может, мужчины стали чуть менее почтительны, а женщины старались ее избегать. Последнее она отчасти приписывала зависти: ведь никому не хочется признать, что он сам в чем-то повинен, когда можно объяснить отчуждение старых знакомых более приятным образом. Но теперь, если уж общество обратилось против нее, она бросит ему вызов. Не в ее характере отступать. Она знала, что с ней поступили несправедливо и ничего исправить все равно нельзя.
      Предполагаемый отъезд полковника Селби встревожил ее больше всего, - и она спокойно решила, что, если он снова обманул ее, этот обман будет последним. Пусть общество довершит трагедию, если ему угодно: ей безразлично, что будет дальше. При первом же удобном случае она обвинила Селби в намерении бросить ее. Он, не краснея, это отрицал. Он и не помышляет о поездке в Европу! Он только забавляется широкими планами Селлерса. И он поклялся, что, как только Лора добьется успеха своего законопроекта, он бежит с нею куда ей вздумается, хоть на край света.
      Лора не совсем поверила ему, ибо видела, что он боится ее, и начала подозревать, что все его уверения - лишь трусливая попытка выиграть время. Но она не показала ему своих сомнений. Она только изо дня в день следила за каждым его шагом и всегда была готова действовать мгновенно.
      Когда Филип пришел и увидел ее - красивую, обаятельную, - ему трудно было поверить, что это о ней ходят слышанные им скандальные сплетни. Она приняла его так же сердечно и непринужденно, как бывало в Хоукае, и сразу же вспомнила, что они были тогда хоть и не друзьями, но все же добрыми знакомыми. И Филипу показалось просто невозможным сказать ей все то, что он хотел сказать. Такие люди, как Филип, судят женщин по одной-единственной мерке.
      Лора, без сомнения, это понимала; лучшей частью души она почувствовала это. Такой человек мог бы - несколько лет назад, не теперь - сделать ее совсем другой, и жизнь ее сложилась бы совсем иначе, даже после той страшной ошибки. Лора смутно чувствовала это, и теперь ей хотелось остаться с ним в добрых отношениях. Искра правды и чести, еще уцелевшая в ней, вспыхнула ярче в его присутствии. Поэтому она и держалась с ним сейчас не так, как со всеми.
      - Я пришел от моего друга мистера Брайерли, - сказал Филип с обычной своей прямотой. - Вы знаете о его чувстве к вам?
      - Быть может.
      - Но вы привыкли к всеобщему поклонению и, возможно, не знаете, как искренне и самозабвенно любит вас Гарри.
      Филип не говорил бы так прямо, если бы им не владела безраздельно одна мысль: добиться от Лоры каких-то слов, которые положили бы конец страсти Гарри.
      - А разве искренняя любовь - такая редкость, мистер Стерлинг? - не без насмешки спросила Лора, слегка покачивая ногой.
      - В Вашингтоне, может быть, и не редкость, - тоже язвительно ответил Филип. - Простите, что я говорю без обиняков, - продолжал он, - но вот вы знаете о его любви, знаете, как он вам предан, - может ли это хоть что-нибудь изменить в вашей жизни здесь?
      - В каком смысле? - быстро спросила Лора.
      - Ну, в вашем отношении к другим людям. Я не хочу недомолвок... в отношении к полковнику Селби.
      Лицо Лоры залила краска гнева, а может быть, и стыда. Она посмотрела на Филипа в упор:
      - По какому праву, сэр...
      - По праву дружбы, - решительно прервал Филип. - Для вас это, вероятно, пустяки. Для него это - все. Как истый Дон-Кихот, он мечтает, что вы ради него свернете с пути, на который вступили. Вы не можете не знать того, о чем говорит весь город. - Филип сказал все это твердо и не без горечи.
      Долгая минута прошла в молчании. Оба встали: Филип - словно собираясь уходить, Лора - в сдержанном волнении. Когда она наконец заговорила, голос ее слегка дрожал и она не поднимала глаз.
      - Да, я знаю. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Мистер Брайерли для меня ничто... просто ничто. Он - мотылек, налетевший на свечу, вот и все... порхает вокруг женщин и воображает, будто он настоящая оса. Мне не жалко его, ничуть не жалко. Скажите ему, пускай не ставит себя в глупое положение и держится подальше. Я говорю это ради вас, не ради него. Вы не такой, как он. Для меня достаточно того, что вы этого хотите. Мистер Стерлинг, - тут она взглянула на Филипа, и на глазах у нее заблестели слезы, так не вязавшиеся с резкостью ее слов, - быть может, вы не жалели бы его, если б знали мое прошлое; и тогда, пожалуй, вы не удивлялись бы тому, что вам случается слышать. Нет, не стоит спрашивать меня, почему все должно быть так, как есть. Нельзя начать жизнь сначала - не дадут, если и захочешь, так уж устроено общество, и я должна жить, как живу. Ничего, сэр, вы не оскорбили меня, но не говорите больше ни слова, это бесполезно.
      Филип ушел с чувством облегчения за Гарри, но глубоко опечаленный тем, что мимолетно открылось ему в этой женщине, ведь она могла бы стать совсем иной, сложись иначе ее судьба. Другу он пересказал из их разговора лишь самое необходимое: Лора намерена идти своей дорогой, у Гарри нет ни тени надежды; она сказала, что он просто глуп, если воображает, будто он может на что-то надеяться.
      А Гарри принял все это очень кротко и решил про себя, что Филип совсем не понимает женщин.
      ГЛАВА XIV
      ПОЧЕМУ БАКСТОУН ПОДДЕРЖИВАЛ
      ЗАКОНОПРОЕКТ ОБ УНИВЕРСИТЕТЕ В ТЕННЕССИ
      - Nakila cu ch'y cu yao chike, chi ka togobah cu у vach,
      x-e u chax-cut?
      - Utz, chi ka ya puvak chyve, x-e cha-cu ri amag.
      "Popol Vuh"*.
      ______________
      * - А что вы нам дадите, если мы над вами сжалимся? - сказали они.
      - Ну что же, мы дадим вам серебра, - ответили просители. - "Пополь вух". (На языке киче.)
      В этот знаменательный день галереи были битком набиты - и не потому, что стоит волноваться по поводу передачи важного законопроекта из комиссии обратно в палату представителей, если далее он должен пойти обычным порядком: это все равно что волноваться из-за подбора присяжных для следствия по делу об убийстве, вместо того чтобы поберечь свои чувства для более значительного события - когда обвиняемого повесят, два года спустя, после соблюдения всех нудных формальностей, установленных законом.
      Но, допустим, вы узнаете, что следствие окажется замаскированным судом Линча и присяжные, за час выслушав свидетелей, повесят убийцу тут же на месте. Тогда дело предстанет перед вами в ином свете! Так вот, прошел слух, что обычные формальности парламентской процедуры, в соответствии с которыми рассмотрение законопроекта и его окончательное утверждение затягивается на многие дни и даже недели, в данном случае будут нарушены и с проектом расправятся в два счета; и то, что вначале было просто расследованием, может обернуться совсем по-другому.
      В ходе своей дневной работы конгресс добрался наконец до пункта "Доклады комиссий", и когда усталая публика услышала из уст председательствующего это отрадное известие, все перестали досадовать на нескончаемые отсрочки и воспрянули духом. Председатель комиссии по благотворительным ассигнованиям поднялся и прочитал свой доклад, и тут мальчик-посыльный в синей форме с медными пуговицами вручил ему записку. Записка была от сенатора Дилуорти, который на минуту появился в зале и сейчас же исчез. Она гласила:
      "Все ждут грандиозного наступления развернутыми силами; несомненно, вы, как и я, полагаете, что именно так и надо действовать; мы сильны, и все готово для решающей битвы. Переход Троллопа на нашу сторону оказал нам неоценимую помощь, и наши силы неуклонно растут. Десять человек из числа наших противников среди дня выехали по неотложным делам из города (но, как говорят, только на один день!). Еще шестеро больны, но, как сказал мне один мой друг, завтра или послезавтра вновь примут участие в заседаниях. Стоит попытаться смело перейти в наступление. Требуйте приостановки процедурных правил! Увидите, мы соберем две трети голосов - я в этом ни секунды не сомневаюсь. Истина господня восторжествует.
      Дилуорти".
      Мистер Бакстоун представил один за другим законопроекты по своей комиссии, оставляя тот законопроект на самый конец. Когда проголосовали, отклоняя или утверждая, доклады по всем проектам и осталось только разрешить так или иначе вопрос об этом пункте, мистер Бакстоун попросил у конгресса внимания: ему хотелось бы сделать несколько замечаний. Комиссия поручила ему доложить о законопроекте в благоприятном смысле; он хотел бы разъяснить существо предлагаемой меры и таким образом обосновать действия комиссии, - тогда враждебность к проекту, которую разжигали газеты, рассеется и он предстанет в своем истинном свете, во всем блеске справедливости и благородства. Обеспечить предлагаемую меру очень просто. Согласно проекту, в Буграх (Восточный Теннесси) учреждается Промышленный университет, куда открыт доступ для всех, без различия пола, цвета кожи и вероисповедания; управление им передается постоянной коллегии попечителей, с полномочиями заполнять открывшиеся в их среде вакансии. Законопроект предусматривает постройку зданий университета, общежитии, лекционных залов, музеев, библиотек, лабораторий, мастерских, домен и заводов. Он предусматривает также покупку в Буграх (Восточный Теннесси) шестидесяти пяти тысяч акров земли (следует подробное описание) для нужд университета. И он ассигнует также... долларов на покупку земли, которая будет национальной собственностью, доверенной попечителям для вышеуказанных целей.