Судьба Синьцзяна

В это время продолжалась и укреплялась традиция активного товарообмена по торговым артериям, проложенным в Восточном Туркестане еще в древности. К IX веку общины центрально-азиатских купцов были основаны в Сиани, Лояне, в долине Хуанхэ, в Янчжоу на Янцзы и даже в Кантоне на южной границе Китая (537). Помимо экзотических товаров и материалов купцы привозили с собой практику многих религий - манихейства, буддизма и ислама (409, с. 254). Со стороны Китая, в свою очередь, имела свое продолжение и развитие традиция паломничества через Центральную Азию к центрам буддийского вероучения. Вспомним китайского пилигрима, Танского священника Сюань Цзана, героя "Сиюй цзи" ("Путешествия на Запад"), известного даже российским школьникам, благодаря его спутникам - царю обезьян Сунь Укуну, Чжу Бацзе и Ша Хэшану. Подобные передвижения несли в оазисы Центральной Азии определенное распространение китайского влияния. Когда реальный Сюань Цзан в середине VII века отправился на восток от оазиса Комул, его сопровождали всего лишь три китайских монаха, как и в книге, а через 100 лет в монастырских общинах Кучара, Кашгара и Хотана было, по свидетельству Шаванна и Стейна, уже много китайцев, и одной из сфер их деятельности было оказание ростовщических услуг местному населению (536, с. 206; 628, т.2, с. 527). Именно при Тан Китай, действительно, завоевал два кашгарских оазиса - Комул и Турфан. История взаимодействия танского Китая с государствами, располагавшимися на северо-западных территориях весьма богата событиями и вызывает к себе широкий интерес отечественных и зарубежных исследователей. В российской синологии следует отметить труды А.Г. Малявкина, занимающегося детальным исследованием указанных сюжетов (282-285) и Л.А. Боровковой, опубликовавшей ряд работ на эту тему (140). Обрисуем вкратце историческую канву событий в рамках взаимодействия танского Китая с государствами и народами Центральной Азии, чтобы сделать выводы о причинах, толкавших Китай на завоевание определенных центров Восточного Туркестана в этот период. Подобно своей предшественнице, династии Суй, танская династия начала свое существование с однозначно позорной для Китая политической зависимости от Тюркского каганата. Однако благодаря гибкой внутренней и внешней политике двух первых танских императоров - Гао Цзу (Ли Юань, 618-627 гг. правления) и Тайцзуна (Ли Шиминь, 627-649 гг. правления), государство быстро набрало силу и к сороковым годам седьмого века даже смогло перейти от обороны к экспансии. Наиболее важными деяниями в этой связи были победа над восточными тюрками в 630 г. и завоевание в 640 г. оазисного государства Гаочан, расположенного в Турфанской котловине. Победе над восточными тюрками предшествовало заключение династийного брака с каганом западных тюрок Тон Ябгу (618-630), т.к. танская правительственная верхушка готовилась тогда к решительной борьбе с Восточно-тюркским каганатом, во главе с каганом Сели. (284, с. 112). Военный успех китайских войск в 630 г. был предварен рядом серьезных столкновений восточных тюрок с войсками сеяньтоуйгурской коалиции, в результате чего тюрки были вынуждены отойти к южным границам Китая, где и были разгромлены танской армией. Таким образом, Восточно-тюркский каганат, граничивший с танским государством, прекратил свое существование. В результате этих внешнеполитических операций Китай не только укрепил свое положение, но и стал близок к осуществлению своей давнишней цели - контролю над перевалочными пунктами Великого шелкового пути, этой важнейшей торговой артерии, соединявшей Запад и Восток со времен глубокой древности. В последующее время танские стратеги спланировали и осуществили еще одно столкновение между тюрками и сеяньто, но, на этот раз, выступили на стороне тюрок и, таким образом, совместными усилиями ликвидировали зарождавшееся кочевое государство. (284, с.113, 114). Через десять лет после разгрома восточных тюрок второй танский император Тай Цзун взялся за военные действия против независимого государства Гаочан, располагавшегося в одном из наиболее важных районов Центральной Азии Турфанской котловине. В конце 640 г. это государство было уничтожено, и на его территории вскоре было создано наместничество (духуфу) Аньси ("Умиротворенный Запад"). Территория бывшего государства Гаочан была использована танскими правителями для подчинения района Бешбалыка на северных склонах восточной оконечности Тянь-Шаня. (597, с. 115). После 640 г. экспансия Танского государства во всех направлениях достигает небывалых масштабов. В 647 г. был совершен успешный поход в Восточный Туркестан, а через десять лет танским войскам под предводительством Су Динфана удалось разрушить Западно-тюркский каганат. Борьба с тюрками отнюдь не закончилась разгромом Восточного и Западного тюркских каганатов, т.к. власть танского государства распространилась лишь на те части их территорий, где были учреждены гарнизоны и создан танский административный аппарат. Таны "учредили" на остальных землях обоих каганатов, охватывавших обширные степные, полустепные и пустынные пространства, различные административно-территориальные единицы и "назначили" должностных лиц. "Новые" административные единицы, однако, обычно совпадали с границами расселения тех или иных родоплеменных групп, а новыми должностными лицами являлись вожди племен, находившиеся лишь в номинальной вассальной зависимости от империи Тан. (284, с. 200). Тем не менее, как резонно замечает А. С. Мартынов, "распространение китайского влияния от Кореи до Ирана, и от тюркских степей до Вьетнама, бесспорно, представляет собой, наряду с историей халифата, наиболее важный феномен в... истории Азии VII века, еще ожидающий своего специального исследования". (295, с. 136). Совершенно естественно, что в рамках китайской исторической традиции военно-политическая экспансия сопровождалась активной идеологической работой, направленной на преувеличение достигнутых успехов. Первым прокомментировал события своего времени, дав им оценку, второй император Тан - Тайцзун (Ли Шиминь). В "Синь Таншу" ("Новой истории /династии/ Тан") содержатся два приводимых ниже отрывка на эту тему. Бросается в глаза то, что для первых императоров Тан, в отличие как от их предшественников, так и преемников (да и императоров других династий), сравнение Тан с древними, считавшимися всегда эталонными, правлениями, было не в пользу древности. У танских авторов присутствует идея о том, что "классическая древность" - это не более чем реальное историческое прошлое, которое рассматривается как период менее совершенный, чем современная императору эпоха. В "Синь Таншу" говорится: "В древности, объединяя Поднебесную, лишь Циньский Шихуан и Ханьский У-ди смогли добиться победы над варварами четырех стран света. Я же, подняв меч длиною в три чи, утвердил порядок в пределах четырех морей (т.е. повсеместно - Д.Д.), а далекие варвары сами пришли и покорились". (295, с. 137; 29, цз. 221 (1), 1698). А вот как прокомментировал Ли Шиминь прибытие многочисленных дипломатических миссий к танскому двору: "Вначале, когда я только занял престол, некоторые /советники/ говорили мне, Сыну Неба, что надо обнажить оружие и покорить варваров четырех сторон. И лишь один Вэй Чжэн уговаривал меня полагаться на мирные методы и благую силу дэ в установлении мира в царстве Ся (Китае - Д.Д.). /Он полагал, что/ когда в царстве Ся мир, то дальние люди покоряются /сами собой/. И вот нынче Поднебесная в великом покое, а потому вожди и старшины варваров четырех сторон явились /ко двору/ с подношениями" (29, цз. 222 (1), 1690). В этих рассуждениях Ли Шиминя проглядывают две наиболее важные для политической доктрины этих лет темы - тема превосходства династии Тан над предшествующими всекитайскими империями и тема добровольного подчинения окружающих народов. Несомненно, что сколь бы полно ни удовлетворяли подобные спекуляции танских историографов тогдашние власти, они не в очень большой мере отражают историю устремлений Тан как на Северо-Западе, так и вообще за пределами собственно Китая. Так, например, проблема статуса протекторатов-наместничеств духуфу является, пожалуй, основной для понимания степени истинного вовлечения тюркских владений эпохи Тан в Центральной Азии в мироустроительный круг китайской власти. Не ставя здесь задачи исследования этого вопроса, отметим, что административный институт духуфу создавался китайскими властителями в пограничных областях Китая при условии активизации внешнеполитических действий в этих районах. Основной целью, которой руководствовалось танское правительство при создании наместничеств, были нужды борьбы против выступлений тех или иных племен, а порой и объединений этих племен, направленных на предотвращение попыток танских властей закрепить свое влияние в регионе. Первым хронологически было создание объединенного духуфу Аньси, вобравшего прежние таримские владения, с центром в Кучаре (ок. 640 г.). В начале своего существования, оно было направлено на противодействие Западно-тюркскому каганату, помощью армии которого неоднократно пользовались кашгарские оазисные города-государства в своей борьбе с Тан. На следующем этапе главным противником, которому противостояло Аньси, стал Тибет, который, подобно Танскому правительству, ставил своей целью установление контроля над важнейшими торговыми путями региона. На территории нынешней Джунгарии гораздо позже, в 702 г. образовалось другое духуфу - Бэйтин, с центром в Бешбалыке. Бэйтин появился на политической карте, когда наместничество Аньси, связанное по рукам и ногам ожесточенной борьбой с Тибетом, государствами Кашгарии и отдельными племенами, уже было не в состоянии влиять на события, имевшие место в Джунгарии. Задачи, стоявшие перед бэйтинским наместничеством состояли в борьбе с тюргешами и подавлении выступлений западных тюрок. В середине VII века, по сведениям, приводимым Шаванном (537), Боровковой (140) и Малявкиным (284) в кочевьях тюрок существовали еще два духуфу - Куньлин и Мэнчи, духу (правители) которых были тюркскими каганами, якобы "назначенными" Тан. Вероятно, перед нами пример одного из наиболее удачных способов сосуществования вполне самостоятельных территорий с политически амбициозным соседом-Китаем, мирившимся со своим, практически, всего лишь номинальным присутствием на землях соперника. В то время обстановка на территории современного СУАР была весьма запутанной. Как известно, здесь сталкивались не только интересы Танов и местных городов-государств и отдельных кочевых народов, но и шла борьба с другой мощной силой - Тибетским государством, преследовавшим сходные с Танами цели. (283, с.10). Единственным выходом для местных квазиполисов на территории Кашгарии было политическое лавирование; зачастую, для успешной борьбы с Китаем, они прибегали к помощи Тибета. В Джунгарии обстановка была еще более осложнена борьбой за власть на территории развалившегося Западно-тюркского каганата. Эта междоусобная борьба значительно запутывалась участием в ней под чинившихся Танам правителей, с помощью которых китайские власти намеревались закрепиться на землях Западнотюркского каганата. В 692 г. войскам Тан удалось преодолеть сопротивление тибетцев и восстановить свои гарнизоны на территории Кашгарии. Однако эти успехи не могли водворить спокойствия в районе. (285). В начале VIII в. положение танского государства резко ухудшилось. Основной причиной этого было усиление второго каганата Восточных тюрок, который вел упорную борьбу с танским государством, а также со своими соседями на западе. Соответственно, все усилия танского Китая были направлены на отражение атак Каганата, войска которого приникали даже в район Великой китайской стены, а на западе вели успешную борьбу с союзниками танского государства. Еще одним серьезным противником Танского Китая был Тибет. На протяжении многих десятилетий правители Тибета предпринимали активные попытки оказывать давление на оазисы Кашгарии и территорию Ганьсуйского коридора. (284). Война с Тибетом шла с переменным успехом, т.к. на территории Джунгарии и Кашгарии постоянно шли междоусобные войны между городами-государствами, которые временами пытались ограничить рост влияния танских властей, а в идеале и вовсе выбыть из их зависимости. Противостояли Танам и войска Тюргешей, занятых в то время созданием и укреплением своего государства. Это племя воевало с тюрками на востоке, с арабами на западе и временами совершало походы в Кашгарию (в 708 г., например, они заняли Аньси). Наместничество в Аньси играло весьма значительную роль в борьбе с тибетцами в Кашгарии. Несмотря на все усилия танских войск, Тибет присоединил к своим владениям значительные территории на востоке Кашгарии (в древности на них жили цяны). (597). В VIII в. позиции Тан в Центральной Азии не укрепились. Война с Тибетом продолжалась несколько десятков лет, то затихая, то разгораясь. В начале VIII в. союзниками тибетцев стали арабы и, несмотря на проведенные Тан в 722-724 гг. походы с целью разъединить союзников, этот ход не дал ожидаемых результатов. В 730 г. Тибет и Танское государство заключили мирный договор. (135, сс. 55-57). За мирным договором последовал захват тибетцами ряда важных областей на подступах к Кашгарии, и в середине VIII в. обстановка в Центральной Азии сложилась уже совсем не в пользу Китая. Тибетское государство достигло пика своего могущества, арабы закрепились в Средней Азии, а не обломках Восточнотюркского каганата был создан Уйгурский каганат, еще более могущественное кочевое государство, почти сто лет господствовавшее в Центральной Азии (780-845 гг.). Поэтому неудивительно, что после мятежа Ань Лушаня, подорвавшего изнутри стабильность Танского государства и подавленного с уйгурской помощью (597), тибетцы уже полностью ликвидировали господство Тан в Кашгарии, а уйгуры стали контролировать гарнизоны наместничеств Аньси и Бэйтин. Последняя попытка Тан закрепиться в Центральной Азии была предпринята в 748 г., когда не запад был снаряжение поход под началом Гао Сяньчжи. Вначале разноплеменная армия добилась-таки некоторых успехов, подчинив себе мелкие владения Тянь-шаньского района, но в 751 г. она была наголову разбита войсками Арабского халифата у реки Талас (Тараз). На этом военная история династии Тан в Центральной Азии заканчивается. Взаимодействие танского Китая с государствами и народами Центральной Азии происходило на гораздо более бурном политическом фоне, чем во времена Хань или Суй. Однако внешняя историческая канва никоим образом не затемняем глубинные причины, снова и снова толкавшие теперь уже правителей танской династии на мысли об усилении влияния в северо-западных землях. Эти мотивы во многом остаются теми же, что и раньше: налицо было стремление обезопасить границы собственно Китая от посягательств кочевых народов (при Тан это были, главным образом, тюрки и уйгуры) и политическое соперничество и войны с Тибетом за влияние в Центральной Азии. Желание контролировать торговлю по Великому шелковому пути и с оазисами Тянь-шаньского региона не ослабевало, а было по прежнему насущным. Как и во времена всех остальных достаточно сильных централизованных государств на территории Китая, танские императоры, добившись усиления страны изнутри, были готовы расширить ее пределы, в частности, в северо-западном направлении. Немаловажным фактором, как всегда являлось дипломатическое и политическое маневрирование в рамках уже упоминавшегося принципа "руками варваров усмирять варваров". Умело союзничая то с одними, то с другими, танский Китай временами добивался укрепления своих ПОЗИЦИЙ В Центральной Азии, но к концу правления династии отступил перед объединенными силами тибетцев и тюрок-карлуков. При Тан не была утрачена традиция сельскохозяйственных военных поселений вдоль Великого шелкового пути, подкрепленная созданием духуфу. Эта практика говорит о стремлении китайских властей хотя бы точечно, спорадически, но укрепиться в этом районе, выдает долгосрочность планов в отношении Центральной Азии - ключевому торговому и политическому району на пути между западом и востоком, однако после завоевания в конце 80-х гг. VIII в. Тибетом Бэйтина и Аньси, даже эти форпосты Тан утратили свое значение. Ко времени Тан уже вполне ясно вырисовывается стратегическая ценность политического влияния на Джунгарию и Кашгарию: владеющее этим районом государство держит в руках нити всех политических событий и взаимодействий в Центральной Азии и сопредельных ей районах Азии вообще; вероятнее всего, что эти земли виделись танским (так же как и ханьским) политикам своеобразным опорным пунктом для организации походов в направлении, в первую очередь, нынешней Средней Азии.
      4. ЧИНГИЗИДЫ В СИ-ЮЕ. ОБЩИЙ ИТОГ ДОЦИНСКИХ СВЯЗЕЙ КИТАЯ С ЗАПАДНЫМ КРАЕМ. После Тан, во времена "У дай, ши го" ("Пяти династий, десяти государств", 907-960) и в течение IX-XII вв. влияние Китая на ход дел в Центральной Азии было сведено на нет, т.к. распавшаяся империя ослабла, а на развитие событий в Западном крае в это время гораздо большее влияние оказывало государство тангутов Си-Ся, тибетцы, кидани и другие народы. Единое китайское государство Сун (960-1279), наследовавшее Тан в Китае, было одним из сильнейших в Восточной Азии, но, в отличие от Тан, не претендовало на господство в Центральной Азии и насаждение там китайского миропорядка. Начало XIII в. стало переломным моментом в истории всей Центральной Азии, т.к. в это время консолидированные под эгидой Чингисхана монгольские племена вступили на путь войны. Закончило свое существование тангутское государство СиСя, находившееся к северо-востоку от внутреннего Китая, почти полностью было вырезано его население. (270). Подчинились монголам народы, населявшие территории между рекой Селенга и Енисеем, были покорены киргизы. Монголы не номинально, а фактически претендовали на универсальную власть и вообще не собирались терпеть одновременно со своим государством неподчиненные народы. Вероятно, нет смысла отдельно останавливаться на различиях между китайскими и монгольскими правителями Китая, отметим лишь, что прочная феодальная база, на которую опирались китайские империи и переходный период от кочевого скотоводческого общества к оседлости, характерный для монголов того времени порождали несхожесть целей, методов и последствий завоеваний. Уйгурское княжество Кочо первым в Центральной Азии подчинилось монголам. Еще в 1218 г. оно попало под их влияние, а после было присоединено к империи Чингисхана практически без сопротивления. Помощь уйгуров монголам была весьма велика. Вследствие их мирного сотрудничества с Чингисханом, они занимали политически преимущественное положение среди подчиненных монголам государств. Чингисхан даже называл уйгурского идикута (правителя) своим пятым сыном (228). Известно, что в политическом отношении "Сэму" - "цветноглазые" (немонголы) имели определенный служилый статус в государстве и, как таковые, уйгуры обладали некоторыми выгодами от своих тесных связей с монголами, но и монголы получали от этой "дружбы" немало (228). Уйгуры не только платили высокие налоги, выставляли дозор на путевых станциях, но и служили в монгольской армии, и были полезны своими административными и деловыми качествами. Монголы приняли для своего делопроизводства уйгурское письмо, а монгольские ханы и знать нередко брали уйгуров воспитателями для своих сыновей. В 1271 г. потомок Чингисхана Хубилай был провозглашен в Китае императором новой всекитайской династии Юань, объединявшей Северный Китай, часть Центрального и Монголию. Юаньский Китай, наследуя традициям Хань и Тан, также попытался распространить свои завоевания и на северо-западные земли. Подобно этим прецедентам, на пути осуществления этих попыток встали реальные трудности: так войска Хубилая потерпели поражение в Семиреченском походе, и подчинявшиеся Китаю военные поселения в Кочо были ликвидированы (211, с. 58). В конце XIII века уйгурские идикуты Кочо еще платили дань монголам и присылали в Пекин сыновей в качестве заложников, а с 40-х гг. XIV в. Княжество и вовсе переподчинилось среднеазиатским владетелям Чагатаидам (211; с. 59). Б. П. Гуревич справедливо замечает, что завоевания Хубилая, подобно другим монгольским ханам, его предшественникам, нельзя рассматривать как восстановление древней и средневековой империи времен династий Хань и Тан, "ибо Китай и сам в этот период находился под чужеземным владычеством, а китайский народ был лишь одной из первых жертв захватчиков". (184, с. 5; 404).уревича (209; 184). В своей монографии И.Я. Златкин вскрыл корни конфликта Галдана с Цинами, не сводя его лишь к особенностям его характера, личным симпатиям, антипатиям и взаимоотношениям с тем или иным монгольским правителем в качестве причины драматических событий, обусловивших войну 1688 г. и включение Халхи (Северной Монголии) в состав Цинской империи. (209 с. 157). И действительно, Галдан был не столько инициатором этих событий, сколько человеком, воплощавшим планы и замыслы других, много более значительных сил, стремившихся к созданию объединенного монгольского государства, в идеале, независимого от цинского Китая. Это гипотетическое государственное образование должно было объединить все или большинство районов, населенных людьми, говорящими на монгольском языке и исповедавшими ламаизм, а также Восточный Туркестан. Центр этих сил находился в Лхасе, среди ближайшего окружения далайламы. Основным препятствием на пути осуществления этих планов была, несомненно, Цинская империя, а нехалхаские феодалы. Представляется, что во времена Канси цинский Китай был еще не в состоянии претендовать на доминирование в Центрально-азиатском регионе, но и, а то же время, не желал допускать, чтобы на таковое претендовал его соперник, тем более, вознамерившийся создать крупное государственное объединение, сцементированное на этнической и религиозной основе. Переходя к интересующим нас проблемам времен цинского императора Цяньлуна, осуществившего захват Джунгарии и Восточного Туркестана, необходимо отметить, что попытка найти в официальных цинских источниках указания на истинные цели и мотивы той или иной маньчжурской экспансии, практически, обречены на провал. Имперские традиции, в рамках которых все сопредельные (равно как и более отдаленные) народы рассматривались как зависимые от Китая, оставались незыблемыми и при Цин. Так, например, в официальной истории династии Мин, "Мин ши", мы читаем, что причиной походов императора Юнлэ (Чэньцзу, 1403-1425 гг. правления) в центральноазиатские районы (а он отправлялся через Гоби пять раз) было намерение, чтобы "ни одно из десяти тысяч государств в отдаленных землях не осталось не покоренным". (56, 332: 18, лл. 8, 9). Другими словами, по выражению американского синолога Фэйрбэнка, император всеми силами пытался "включить весь мыслимый мир в рамки китайского даннического порядка вещей" (610, с. 332). Как указывалось во введении, и в отечественной, и в зарубежной науке имеется достаточно обширная литература о событиях, связанных с завоеванием Джунгарии и Восточного Туркестана. Что же касается вопросов, более близких к нашей теме, то для работ авторов, занимавшихся проблемами колонизации Китаем Синьцзяна и в той или иной мере затрагивавших вопрос о причинах, толкнувших Цинов на это завоевание, в основном характерен фрагментарно-прикладной подход к этой проблеме. Специального исследования, посвященного интересующей нас теме пока нет. На наш взгляд, столь серьезные события, как завоевание, колонизация и восстановление власти в столь отдаленном от центра районе как Си-юй не могут иметь своей причиной один фактор - либо лишь стремление "умиротворить" (читай усмирить) беспокойных соседей, погрязших в междоусобицах (красная нить цинского официального обоснования экспансии), - либо проводиться ради решения проблемы аграрного перенаселения внутреннего Китая (ниже этот вопрос будет рассмотрен отдельно и подробнее), либо какую-нибудь еще единственную причину. Тем не менее, для формулирования комплексных выводов по этой проблеме, рассмотрим взгляды на нее, начиная с самой цинской эпохи. Цинские документы объясняют мотивы продвижения и экспансии на Северо-Запад в едином ключе: так, в одном из указов императора Цяньлуна 1762 г. в связи с завершением военных действий в Туркестане на этот счет говорится: "Военные походы императоров Канси и Юнчжэна вызывались частыми нападениями ойратов на Халху и Тибет". (34, цз. 2, л. 5). Однако, даже допуская, что император, действительно, считал безопасность Халхи и Тибета неотделимой от безопасности собственно Китая (вслед за ним это мнение разделяли и некоторые исследователи маньчжурского завоевания Джунгарии и Кашгарии), представляется, что попытка раз и навсегда обезопасить свои границы путем присоединения тех государств и народов, которые создавали напряженную ситуацию в пограничных районах, хотя и довольно популярная, если вспомнить историю большинства империй, лишь переносит проблемы извне - вовнутрь, что и произошло в Цинском Китае XIX в., когда разразились мусульманские восстания уже покоренных народов Си-юя. Если бы проблема заключалась лишь в том, чтобы "успокоить границы", Китай мог бы и там воздвигнуть новую Стену, на этот раз не материальную, а военноадминистративную. Этого было бы вполне достаточно, чтобы оградить страну от смут во внешних территориях, тем более, не затрагивавших почти внутренний Китай, что и явствует из источника: "В прежние времена джунгары не жили в мире, грабя и притесняя монголов (подчеркнуто мной - Д.Д.). Со времен Галдана джунгары устраивали набеги, вторгались в Халху и Тибет. Вследствие этого мой дед и отец (Канси и Юнчжэн - Д.Д.) не жалели средств, в течение нескольких десятков лет неоднократно посылали войска на усмирение их. Тревожась, я полагал, что /в силу/ дикости их трудно умиротворить. Они любили драться и грабить друг друга. "Когда чэрэны со своими подданными подчинились нам, -- продолжает источник, - Я (Цяньлун - Д.Д.), использовав этот случай, специально отобрал и послал войска для уничтожения закоренелых мятежников. Армия наша обладала несокрушимой силой. И не прошло одного-двух лет, как мятеж был подавлен и границы умиротворены. Желая мирным путем управлять этим народом (ойратами Д.Д.), предоставил им спокойную жизнь. Однако им не суждено было добиться этого счастья, и судьба обрекла их на гибель. Они вновь возмутились. Поэтому снова послал особую армию для умиротворения их и усмирения Или..." (34, цз. 2, л. 6). Далее составитель "Циньдин Синьцзян шилюэ" Сун Юнь продолжает: "Канси считал Халху нашей окраиной. Если ее не защитить, чтобы предоставить возможность спокойно пасти скот в пограничных с Монголией районах, то это вредно отразится на жизни Монголии. И вот решил отправить войска". (34, цз.2, л.7).
      6. РОЛЬ "АГРАРНОГО ПЕРЕНАСЕЛЕНИЯ" ЗАСТЕННОГО КИТАЯ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ЦИНОВ. НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ. Среди еще не решенных проблем в области выяснения причин завоевания цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана в середине XVIII в. особо стоит вопрос о важности экономического, в частности, аграрного фактора, как одного из главных побудительных мотивов для овладения этими районами. Некоторые исследователи (196; 260) видят именно в острой нехватке пахотных земель во внутреннем Китае одну из основных причин движения цинских завоевателей в Западный край. А между тем, на вопрос о так называемом "земельном голоде" в период, предшествовавший цинским завоеваниям середины XVIII в. времен императора Цяньлуна до сих пор нет однозначного ответа. В этом вопросе, который, в принципе, вообще мало исследован, ученые придерживаются различных мнений. Так, Л. И. Думан в известном труде "Аграрная политика цинского (маньчжурского) правительства в Синьцзяне в конце XVIII в." (196, с.36) видел первую причину его завоевания в назревании "нового взрыва крестьянской войны, выход их которого правительство нашло в военных авантюрах, могущих отвлечь внимание масс. Представляется, что не совсем верно оперировать подобными категориями применительно к азиатскому обществу - феодальной деспотии; в отличие от буржуазного общества гражданского типа или переходного периода, для русско-японской войны мы еще как-то могли бы говорить об отвлечении внимания масс, но вряд ли для Китая середины прошлого века. По мнению Думана, за счет колонизации предполагалось и частичное решение аграрного вопроса. Мнение Л. И. Думана разделяет и В. С. Кузнецов, видящий одну из предпосылок завоеваний в том, что обладание Синьцзяном, "как мыслили при маньчжурском дворе позволяло дать выход избыточному населению Китая, поднять производительные силы в Поднебесной и, в конечном счете, упрочить господство цинского дома". (260, с. 25). Более близкую, по нашему мнению, к истине позицию занимает В. А. Моисеев, который, в отличие от упомянутых авторов, полагает, что соображения военнополитического характера в разработке и осуществлении внешнеполитических акций Цинской империи в Центральной Азии были все же главными (340, с. 45). Специально вопрос о взаимосвязи демографического и земельного факторов периода первой половины XVII в. и завоевания северо-западных земель не рассматривался. Помимо этого, уже давно пора внести ясность в вопрос о том, существовали ли в действительности в этот период перенаселенность Китая и нехватка пахотных земель, либо эти проблемы были относительно разрешены в предшествующий завоеванию период. Хотелось бы остановиться на этом последнем вопросе несколько подробнее. Для начала необходимо уяснить, было ли завоевание, действительно, средством "выброса" за пределы империи назревших противоречий и ликвидации таким образом растущего недовольства низов Цинской империи. Как показывают цифры, численность податного населения Китая с 1600 по 1683 гг. сократилась более чем в 2,5 (!) раза - со 160 млн. человек до 63 млн. человек (274, с. 150) вследствие антифеодальных восстаний первой половины XVII в. и последующей борьбы с маньчжурскими завоевателями. В результате, как и следовало ожидать, во многих провинциях оказалась масса заброшенных и пустующих земель. По сравнению с общей посевной площадью минской поры - 784 млн. му, в период Канси, т.е. к началу захватнических войн Цинской империи в Центральной Азии, в собственно Китае использовалось под посевы лишь 735 млн. му, т.е. налицо значительное количество свободной земли "под рукой" (274, с. 150). В монографии "Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина XVIII - первая половина XIX в.) (259), В. С. Кузнецов снова затрагивает интересующую нас проблему, указывая, что завоевательная война для военнофеодальной верхушки Китая была средством упрочить свое господство. Автор усматривает в состоянии Цинской империи середины XVIII в. признаки начинавшегося упадка - учащение антифеодальных восстаний, как свидетельство кризиса феодальной системы, обострение общенациональных противоречий и склонен присоединиться к мнению императора Цяньлуна, когда после покорения Джунгарии и Кашгарии тот отметил в указе от 9 декабря 1759 г.