Хроники Томаса Кавинанта Неверующего (№5) - Первое дерево

Капитан оказался прикован совсем близко. Да и вся камера была невелика. Великан периодически напрягал мышцы и со всей своей чудовищной силой налегал на цепи. Затем недолго отдыхал, снова повторял попытки и, судя по энергичному звону, сдаваться не собирался. Однако Линден, «проникнув» в него, почувствовала острую боль в израненных кандалами запястьях и то, что каждый вдох сырого затхлого воздуха отзывается болью в лёгких.

— Хоннинскрю! Угомонись ты, ради Бога! — раздался хриплый шёпот Первой, прикованной где-то рядом с капитаном.

Но как мог он угомониться, зная, что бхратхайры собираются потопить «Звёздную Гемму»!

По голосу Первой Линден определила, что та не особо пострадала в бою, и продолжила обследование камеры: в ней она явно слышала дыхание ещё нескольких человек. Где-то между Хоннинскрю и Первой она обнаружила Красавчика и по ритму дыхания определила, что тот все ещё без сознания, а по исходившей от него боли поняла, что ему был нанесён сильный удар по голове, однако кровотечения не обнаружила. Рядом с ней тихо, размеренно дышал Кайл. Он не был ранен, и Линден чувствовала исходящую от него твёрдую уверенность в себе. Что бы ни случалось, харучай оставался крепче камня, к которому сейчас был прикован.

Бринн находился напротив Первой. По его чуть учащённому дыханию Линден определила, что он, как и Хоннинскрю, тоже пытался освободиться, но, поняв, что ему не сладить с мощными оковами, почёл за лучшее экономить силы.

Рядом с Бринном маялся Мечтатель, всем сердцем сопереживающий тщетным попыткам брата. Линден слышала его немые вопли, пронзительные в своей невысказанности. А ведь кроме физической боли его терзали ещё и видения Глаза Земли.

Тут Линден вспомнила о Кире и сразу же нашла его: он, как и все, был прикован к стене. Его поза была тверда, а дыхание ровно, как у Кайла и Бринна; но она почувствовала, что он весь в испарине от боли. Его плечо страшно болело: оковы были закреплены так, что кости сломанной ключицы снова разошлись. Но все это бледнело перед теми мучениями, которым подвергалась его раздроблённая нога.

Его боль была так сильна, что у Линден ослабели ноги, и она снова повисла на руках и висела до тех пор, пока плечи не взмолились о пощаде. Затем кое-как, с большим трудом, снова нащупала пол ногами. У Кира серьёзные травмы, а его держат в таких условиях! Весь её многолетний профессиональный опыт, все её воспитание восставало против такого чудовищного обращения с больным. Тихо зарычав, она постаралась выкинуть из головы бесполезные сейчас проклятия подло обманувшему их Касрейну и попытаться придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.

Но ей не оставалось ничего другого, как смириться. Добровольно отдать Ковенанта кемперу. Помочь Касрейну в работе над его сознанием — может, вдвоём им удастся одолеть созданную элохимами пропасть. Порвать все интимные нити, связывавшие её с Неверящим. Предать его. Нет. Этого она сделать не сможет. Даже для того, чтобы спасти агонизирующего Кира. Томас Ковенант был для неё чем-то гораздо большим… Ковенант!

В сырой мгле подземелья Линден не слышала, не ощущала его!

И в непроницаемом мраке донжона не могла его найти! Она лихорадочно шарила видением везде, куда только могла — дотянуться. Но нигде не обнаруживала ни ритма дыхания, ни стука сердца, которые могли бы принадлежать Неверящему. Вейн был здесь. Кайл был рядом. Хоннинскрю и Первая, не желающие смириться; Кир, истекающий кровью, — всех их Линден без труда опознала. Прямо за Вейном она ощутила холодный металл дверей. Но Ковенанта не было и следа. Господи Боже мой!

Очевидно, она сказали это вслух — её товарищи по несчастью обернулись к ней.

— Линден Эвери, — позвала её Первая. — Избранная, что с тобой?

Темнота вокруг Линден пошла кругом, сдавливая голову. Запах крови был везде. Если бы не кандалы, Линден рухнула бы на пол. Это она довела всех до нынешнего жалкого состояния. Имя Ковенанта кровью выступило на её устах и кануло во мрак узилища.

— Избранная, — вновь окликнула её Первая.

Линден молила в душе о громе небесном, о чём угодно, что вторглось бы сюда и отвлекло бы внимание от неё. Но вместо этого её уши заполнили глумливые вопли её матери, умоляющей о смерти. Железо и камень издевательски молчали, не пуская её взлететь и скрыться от насмешек, ранящих сердце. А ей ещё нужно было следить за здоровьем друзей!

— Его здесь нет, — еле шевеля губами, выдавила она. — Я проморгала его.

Со стороны Первой донёсся глубокий вздох. Ковенанта нет. Поиск окончен. Однако опасности, встреченные по пути, не запугали Великаншу, а лишь закалили — в её голосе не было уныния:

— В любом случае мы действовали правильно. Нам нужно было вбить клин между гаддхи и его кемпером.

Но Линден это мало успокоило, и от холода у неё разгулялась желчь:

— И кемпер заполучил его. Мы лишь сработали ему на руку. Теперь у него есть всё, что нужно.

— Так ли? — Первая была настоящей женщиной, и её не могли согнуть никакие невзгоды. — Тогда почему же мы до сих пор живы?

Линден хотела ответить: «Может, он просто хочет поиграть с нами ради развлечения», — но вдруг её пронзила мысль о том, что Первая, может, и права. Может, Касрейн и в самом деле сохранил им жизнь, чтобы развеять скуку. А может, они всё-таки ему ещё нужны… Он уже делал попытку заполучить белое золото, и у него ничего не вышло. Не исключено, что для обработки Ковенанта ему понадобится вся компания.

А если так, то он попытает судьбу ещё не раз. И это даст шанс и ей.

Вспыхнувшая надежда согрела её окоченевшее тело. Сердце забилось так, словно его подгоняли, и в ушах зашумело.

Господи Иисусе, дай мне ещё один шанс!

Но Первая заговорила вновь, и её настойчивость не давала Линден погрузиться в свои мысли:

— Избранная, ты можешь видеть то, что нам недоступно. Скажи, что с моим мужем, Красавчиком? Я слышу его дыхание совсем близко, но когда зову его, он не отвечает.

Линден чувствовала тоску Первой, словно между двумя женщинами установилась прочная духовная связь.

— Он без сознания. — Машинально она заговорила профессиональным ледяным тоном. — Кто-то нанёс ему сильный удар по голове. Но я уверена, что скоро он придёт в себя. Я не чувствую никаких серьёзных повреждений. Переломов тоже нет.

Первая что-то сказала, но лязг цепей не желающего сдаваться Хоннинскрю заглушил её ответ. Тогда, возвысив голос, она почти крикнула:

— Благодарю тебя, Избранная!

Сырая тьма не помешала Линден понять, что несгибаемая Великанша плачет.

Линден напрягла все силы, стараясь удержать состояние ясности ума до той поры, когда ей это понадобится.

Много позже Красавчик пришёл в себя. Со стонами и вздохами он попытался устроиться поудобнее, насколько позволяли оковы. На все его расспросы ответила Первая. Она говорила кратко и даже не пыталась смягчить боль в голосе.

Но Линден недолго слушала их разговор: откуда-то издалека до неё донеслись звуки, похожие на шарканье подошв. Вскоре она уже была в этом уверена.

Шли трое или четверо. Хастины. И с ними кто-то ещё.

Железный лязг отпираемой двери заставил всех затаить дыхание. В проем хлынул свет из ярко освещённого коридора, и оказалось, что дверь находится на возвышении и к ней ведёт каменная лестница. Двое стражей с пылающими факелами в руках спустились по ступенькам.

За ними вошёл Рант Абсолиан.

Линден, ослепшая от яркого света, определила его присутствие только благодаря своему видению.

Когда её глаза привыкли к свету, на полу, у своих ног, она увидела Томаса Ковенанта.

Он лежал абсолютно прямо, вытянув руки по швам, словно кто-то старательно уложил его в этой позе, но его тело было полностью расслаблено. Глаза без всякого выражения пялились в потолок. Он был словно выпотрошенная оболочка человека. Лишь слабое колыхание груди при дыхании свидетельствовало о том, что он ещё жив. Тенниска была испятнана кровью — это были метки, оставленные руками Линден.

В камере разом стало холоднее. В первую секунду Линден даже не сумела осознать то, что видит: вот лежит Ковенант, и она способна воспринимать его лишь обычными органами чувств, а для видения он недоступен. Она со страхом и надеждой прикрыла глаза — и он вновь исчез для её органов чувств. Но он был здесь. Она это знала. И могла убедиться в этом — стоило лишь поднять веки.

С содроганием она вспомнила, где уже встречалась с подобным феноменом. Ребёнок кемпера. Ковенант стал таким же, как младенец Касрейна, которого тот вечно таскает на спине.

Затем Линден заметила на его шее золотистую полоску.

Она не в состоянии была понять, что это такое, и не могла догадаться о её назначении с помощью видения. Но чисто интуитивно осознавала, что именно это и есть причина его «невидимости». Кемпер, надев на него это, словно установил для Линден непроницаемый экран. Ох уж этот ублюдок Касрейн!

Но времени на размышления уже не оставалось: стражи замерли у дверей, осветив факелами камеру, и Рант Абсолиан вступил на порог.

Линден с громадным сожалением вынудила себя оторваться от созерцания Ковенанта и взглянула на гаддхи. Он был в стельку пьян. Туника была забрызгана чем-то красным. В налитых кровью глазах светился страх.

Он тупо уставился на Хоннинскрю. А тот, невзирая на присутствие высокого гостя, продолжал попытки освободиться; его мощные руки представляли собой сплошную рану.

Линден решила воспользоваться замешательством гаддхи и быстро оглядела своих друзей.

Несмотря на внешние неподвижность и спокойствие, Кир уже изнемогал от боли, и его повязки пропитывала кровь из открывшихся ран. Состояние Красавчика было получше, но на его левом виске вздулась большая шишка.

Линден поймала себя на том, что не может оторвать глаз от Первой: Великанша потеряла в бою и щит и шлем, но новый меч по-прежнему лежал в ножнах. Она даже могла дотянуться до него. И это усугубляло её ярость от полного бессилия перед толстыми цепями. Похоже, оружие оставили специально, ради более изощрённой пытки пленницы. А может, таким образом Касрейн хотел поиздеваться над Рантом Абсолианом и преподать ему урок, который научит беспечного государя не раздавать дары направо и налево?

Но Первая держалась так, словно не замечала подобного издевательства над собой. Хоннинскрю, заметив, что Рант Абсолиан смотрит на него, отчётливо произнёс:

— О гаддхи! Мудро ли будет говорить в присутствии этих… хастинов? Они — глаза и уши Касрейна, и твой кемпер немедленно узнает о нашей беседе.

Слова капитана, похоже, привели государя в чувство, и тот, покачнувшись так, что чуть не сел на ступеньки, обернулся к стражам и отдал им какой-то приказ на бхратхайрском. Хастины мгновенно вышли, оставив, впрочем, дверь открытой.

Глаза Хоннинскрю тут же устремились на светлый прямоугольник выхода, словно ему оставалось лишь небольшое усилие, чтобы окончательно разорвать цепи.

Как только стражи вышли, Рант Абсолиан направился к пленникам, неуверенно нащупывая пол, словно двигался вслепую. По дороге он споткнулся и чуть не налетел на Первую, удержавшись на ногах лишь благодаря тому, что уцепился за её плечо. Восстановив равновесие, он упорно двинулся дальше и остановился перед Линден так близко, что она чуть не задохнулась от перегара.

Трусливо оглянувшись, он наклонился почти к самому её лицу и просипел, обдавая её сивушной волной:

— Освободи меня от этого… от кемпера!

— Ты и сам можешь это сделать, — с трудом сдерживая брезгливую жалость, так же сипло ответила она. — Это твой кемпер. Да и дел-то всего ничего — дать ему под зад коленом, и все… Прогони его.

Гаддхи ошалело заморгал и вцепился в её плечи — не то для того, чтобы умолить её, не то просто чтобы не свалиться на пол — и зашептал с пьяной сумасшедшинкой в голосе:

— Нет! Это невозможно! Я всего лишь гаддхи, а он — Касрейн-Круговрат, великий маг. Вся власть у него. И стражи у него. И песчаные горгоны… — Он затрясся, и по лбу его заструился пот. — Да вся Бхратхайрайния знает… — Абсолиан осёкся и, переменив тему, зачастил: — И наше процветание тоже зависит от него. Не от меня. Мой народ меня ни в грош не ставит. — В пьяной скорби он шмыгнул носом и чуть не разрыдался, но затем вдруг устремил на Линден стеклянный взгляд и прошептал, как заклинание: — Убей его.

Линден не ответила, и тогда, покачнувшись, он с капризной ноткой добавил:

— Ты обязана.

На секунду ей стало жалко его, но надо было ковать железо, пока горячо.

— Освободи нас, — почти приказным тоном сказала она. — Тогда мы сможем найти способ избавить тебя от него.

— Освободить?… — Поперхнулся гаддхи. — Я не смею. Он сразу узнает. А если вам не удастся… Нет, вы сами должны освободиться. А потом убить его. А я останусь в стороне. — Его губы жалобно кривились, а в глазах светилась великая жалость к самому себе. — Я должен спастись.

Наступила тишина. Линден чувствовала, что все узники с надеждой ожидают её решения, а в коридоре она уже слышала шаги и знала, как это использовать, чтобы забить последний гвоздь в гроб несчастного гаддхи. И в то же время ей было жалко несуразного государя: он — то, что он есть и другим уже не будет. Повысив голос, она заявила:

— Мы твои пленники, и приходить сюда, чтобы издеваться над нами, — низость.

И тут же в дверях возник Касрейн, кажущийся снизу, из камеры, огромным, незыблемым и твёрдо уверенным в своей власти. Голосом, разящим как удар хлыста, он бросил:

— Она права, о гаддхи. Поступая так, ты роняешь своё достоинство. Да, они убили нескольких твоих стражей, чем нанесли оскорбление и тебе лично, и всей Бхратхайрайнии. Но не к лицу государю размениваться на мелкую мстительность. Прошу тебя, уйди.

Рант Абсолиан пошатнулся, и лицо его искривилось, словно он вот-вот расплачется. Но как бы ни был он пьян, всё же где-то в глубине сознания действовал инстинкт самосохранения: подчёркнуто пошатнувшись, он обернулся к кемперу и заплетающимся языком пробормотал:

— Я хотел немного разрядить свой гнев. Я имею право.

Он спотыкаясь заковылял по ступенькам и вышел из камеры, так и не посмотрев больше ни на своего кемпера, ни на узников. Ему казалось, что таким образом он сумел сохранить свою хрупкую надежду на спасение.

Глядя на его жалкую фигуру, Линден приняла окончательное решение: Касрейну-Круговрату не будет пощады!

Кемпер небрежно склонился перед протащившимся мимо гаддхи и, убедившись, что тот ушёл, шагнул в камеру и запер за собой железную дверь. Спускаясь по лестнице, он неотрывно смотрел на Линден, словно готовил её к новой атаке флюидами.

Тем временем она попыталась проверить свои наблюдения: так и есть — как и Ковенант, ребёнок кемпера был видим для неё только физическим зрением, но стоило закрыть глаза, он словно растворялся.

— Друзья мои, — обратился Касрейн к узникам, однако по-прежнему глядя только на Линден. — С этим нельзя мешкать. Я страшно спешу. — Старческие слезы застлали его глаза. — Очень спешу, увы! — Он шагнул к Ковенанту и встал прямо над ним. — Вы, насколько могли, пытались мне помешать. Но теперь с этим покончено. Теперь я должен получить белое золото без промедления.

Линден и кемпер схлестнулись взглядами, и все остальные, кроме Хоннинскрю, который даже в присутствии Касрейна-Круговрата не оставлял попыток разбить оковы, замерли в напряжённом ожидании.

— Я не собираюсь вас долго мучить, — острый язык облизнул пересохшие губы, — хотя должен признаться, что недооценивал вас. Но это все в прошлом. Линден Эвери, ты обязана добровольно передать мне кольцо из белого золота.

— Ты просто сумасшедший! — выплюнула она. Касрейн презрительно приподнял бровь:

— Ты так думаешь? Послушай меня и рассуди сама: я пытался подчинить себе Ковенанта, чтобы он сам отдал мне в руки кольцо. Подчинять можно по-разному, но у него в сознании установлена защита, которая полностью лишает его права выбора. А когда нет права выбора, можно ли говорить о доброй воле? Для того чтобы достичь своих целей, мне необходимо сокрушить эту защиту. — Костлявый палец уткнулся Линден в грудь: — И это сделаешь ты!

Её сердце сумасшедше застучало. Но на сей раз она не позволила себе струсить и, надменно кривя губы и отчётливо выговаривая каждый слог, процедила в ответ непристойное ругательство.

Взгляд кемпера смягчился, затуманился, и он вкрадчиво спросил:

— Так ты отказываешь мне?

Линден промолчала, давая понять, что разговор окончен. Какое-то время тишину в камере нарушали лишь ритмичное лязганье оков Хоннинскрю. Она почти хотела, чтобы кемпер применил к ней свой монокль, так как была уверена, что не сможет больше войти в Ковенанта.

Но он, похоже, и сам понял, что колдовством здесь немногого добьёшься. Без предупреждения он вдруг с размаху врезал ногой по окровавленному колену Кира.

Из сжатых зубов харучая вырвался стон, тихий, но полный муки. Кир чуть не потерял сознание от боли, и впервые выдержка изменила ему.

В чудовищном усилии Первая и Мечтатель рванулись вперёд, но оковы их удержали.

Касрейн, не обращая ни на кого внимания, почти с нежностью посмотрел Линден в глаза и ласково переспросил:

— Так ты отказываешь мне?

От боли Кира и отвращения к кемперу её забила дрожь. Она не стала сдерживаться и попыталась вложить в интонацию максимум убедительности:

— Если я позволю тебе принудить меня таким способом, то Кайл и Бринн убьют меня за это.

В глубине души она молилась, чтобы Касрейн поверил ей. Ей просто не вынести ещё одного подобного удара.

— Да они тебя и пальцем не тронут, так как прежде умрут! — неожиданно заорал Касрейн. Но, тут же погасив вспышку гнева, снова ласково замурлыкал: — Впрочем, это неважно. У меня есть и другие способы.

Бочком-бочком он стал продвигаться к Вейну и вскоре уже стоял рядом с ним над распростёртым Ковенантом. Из всех присутствующих только это отродье демондимов было способно оставаться бесстрастным, следя за загадочными манёврами мага. А тот несколько минут просто молча стоял, явно наслаждаясь все возрастающим страхом и полной беспомощностью пленников. Затем медленно поднял правую руку.

Повинуясь магии жеста, Ковенант, прямой как палка, стал подниматься с пола, словно его тянули за привязанную к горлу верёвку. Его глаза были пусты. Золотой обруч, все ещё сдавливающий шею, выхолащивал его ауру. Рубашка была покрыта кровавыми пятнами, словно смерть уже поставила свою подпись. Наконец маг жестами зафиксировал его в стоячем положении.

Линден почувствовала, как мужество медленно покидает её: Ковенант — послушная игрушка в руках кемпера! В каких бы грехах его ни обвиняли, он не заслуживал подобного унижения! До сих пор он всегда находил в себе силы восстанавливаться! Ни один человек не был так жизнеспособен, как он. В Коеркри он прошёл огонь кааморы. И уже раз нанёс поражение самому Лорду Фоулу. И поступал всегда так, как Линден мечтала поступать.

Это несправедливо. Это — Зло.

Зло.

По её щекам заструились горячие слезы, жгучие, как кислота.

Лёгким движением руки Касрейн направил Ковенанта к ней.

Она забилась в оковах, пытаясь оттолкнуть его, но он механически стиснул её в объятиях и в поцелуе, похожем на поцелуй смерти, прижал к её рту ледяные губы, загасив стон, рвущийся из её груди. Затем отпустил её, отступил на шаг и со всего размаху влепил ей затрещину такой силы, что щека мгновенно вспухла и побагровела.

После этого кемпер отозвал свою марионетку. Всё это время Касрейн не отрывал глаз от лица Линден. Тонкие губы кривились в жестокой улыбке, открывая старые гнилые зубы. Сальным голосом он спросил:

— Ну как, убедилась, что он идеально слушается меня? Линден кивнула. Ей никто не сможет помочь. Она сама себе помочь не может. Вскоре Касрейн будет управлять ею так же, как Ковенантом.

— А теперь смотри… — Маг проделал несколько жестов, и кисти Ковенанта, скрючившись как когти, поднялись на уровень глаз. — Если ты не согласишься помогать мне, он по моей команде сам себя ослепит.

Это был конец. Выдержать подобное Линден уже было не по силам. С внутренним содроганием она призналась себе, что готова на все.

Но её слабое согласие заглушил боевой вопль, вырвавшийся из груди Хоннинскрю. Неимоверным усилием он разорвал цепь, приковывавшую его левую руку, и, взмахнув ею, словно цепом, захлестнул тощую шею мага и опрокинул его навзничь. С глухим шумом тот рухнул на каменный пол. И раскинулся без движения. Такая толстая цепь, да ещё брошенная с такой яростной силой, вне всякого сомнения, сломала ему шею. Линден устремила к нему видение и убедилась, что он мёртв. Всё произошло так неожиданно и так просто, что потрясло её до глубины души. Затем с ещё большим потрясением она заметила, что из-под содранной кожи у него не вытекло ни капли крови,

— Камень и море, Хоннинскрю! Отлично сработано! — вырвался из груди Первой ликующий вопль.

Но уже в следующую секунду кемпер пошевелился. Его руки и ноги слабо задёргались, а затем он с трудом поднялся на четвереньки, на колени — и вот уже снова встал в полный рост. Сердце, ещё секунду назад не бившееся, заработало с новой силой и энергией. Он повернулся к пленникам лицом, и те увидели на его лице улыбку, обещавшую смерть.

Линден в ужасе уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Со стороны Первой донеслось изумлённое проклятие.

Младенец на спине кемпера улыбнулся сквозь сон.

Касрейн перевёл взгляд на Хоннинскрю: тот висел на одной цепи, близкий к обмороку. Похоже, последний удар исчерпал все его силы. Но упрямый взгляд говорил о том, что и одной свободной рукой он сможет освободиться полностью, вот только немного отдохнёт.

— Друзья мои, — сдавленным голосом прохрипел кемпер, — смерть, которую я вам уготовил, превзойдёт даже самые кошмарные ваши сны.

Хоннинскрю ответил глухим рычанием. Но Касрейн уже стоял там, где цепь капитана не смогла бы его достичь.

Касрейн перевёл тяжёлый взгляд с Хоннинскрю на Линден и медленно, почти по слогам, произнёс:

— Если ты и теперь откажешь мне, — лишь лёгкая хрипотца свидетельствовала о том, что с ним что-то произошло, — я прикажу ему ослепить самого себя.

Ковенант всё это время стоял, подняв к глазам скрюченные пальцы.

Линден бросила на него долгий последний взгляд и позволила себе сдаться. Разве можно противостоять человеку, способному подняться из мёртвых?

— Для начала ты должен снять с него обруч. Он мне мешает.

Кайл яростно забился в оковах. Красавчик с тревогой вскинул на Линден глаза.

— Избранная! — предостерегающе выкрикнула Первая. Но Линден уже не смотрела на них. Все её внимание было устремлено на Касрейна. Злобно усмехаясь, он подошёл к Ковенанту и протянул руку к его горлу. Повинуясь магии жеста, золотое кольцо затрепетало, соскользнуло с шеи и упало в руки мага.

И в ту же секунду Ковенант снова стал самим собой: пустышкой. Пустышкой, но не зомби. Глядя в пространство, он пробормотал:

— Не прикасайтесь ко мне.

Но, прежде чем Линден в тоске и ярости нырнула в него, её остановило небывалое явление: пол вокруг Вейна вспучился, стал крошиться, и оттуда совершенно неожиданно вырвалась струя пара, тут же принявшая облик Финдейла, который, даже не успев закончить метаморфозу, набросился на Линден:

— Ты что, сдурела? Это же конец! — Никогда ещё она не слышала подобных выражений от велеречивых элохимов. — Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар? Как ты думаешь, какого рожна я потащился за вами, как не для того, чтобы это предотвратить? Солнцемудрая, очнись и внимай!

Линден не ответила, и он ещё больше заволновался:

— Я — Обречённый. Рок всей Земли я несу на своих плечах. Я взываю к тебе: не вздумай этого делать!

Но она не слушала его: Касрейн с чудовищной улыбкой стоял около Ковенанта и, по-видимому, совершенно не боялся элохима. В руках он всё ещё держал золотой обруч, приковывающий её внимание. Даже сам по себе кемпер её не так волновал. Она забыла о своих товарищах по несчастью. Она готовила себя к этому с той самой секунды, когда Первая сказала: «Тогда почему же мы до сих пор живы?» Ока стремилась к этому всеми фибрами души, пытаясь отыскать собственный, единственный ответ на этот животрепещущий вопрос. Надо снять ошейник. И тогда что-то, может быть, и получится…

Всем своим существом Линден сосредоточилась на Ковенанте. Невзирая на все протесты, она открыла свои чувства для него. С отвагой отчаяния, с горечью потери она воссоединилась с его пустотой.

Теперь ей было уже не до вопроса, насколько насильственно её вторжение. Не сомневаясь ни в чём, не противясь, она нырнула в бездну его сознания. Она понимала, что все прошлые попытки провалились потому, что она пыталась подчинить его своей воле, использовать его в собственных интересах, но теперь ей самой ничего не было нужно, она делала это не ради себя. Полностью отказавшись от себя, она, как падающая звезда, летела во мраке отчаяния, которым элохимы выжгли его душу.

И всё же забыть о Касрейне она не могла. Он жадно следил за нею, в любую секунду готовый к пробуждению воли Ковенанта. Пока тот не воспрянет, пока остаётся в бессознательном состоянии, флюиды кемпера бессильны. Линден проклинала в душе Касрейна и не находила ничего, что могло бы заставить её понять его. Падая в пучину бессознательности Ковенанта, она продолжала выкрикивать беззвучные команды, отдававшиеся эхом в пустотах его сознания.

На сей раз со дна его сознания не поднялось никаких устрашающих образов. Линден настолько воссоединилась с ним, что уже не осталось ничего, что могло бы её напугать. Наоборот, она почувствовала, как где-то в глубине его зреет протест против нынешнего состояния. Весь её профессиональный опыт, все годы муштры в медицинской школе куда-то вдруг испарились, оставив её, пятнадцатилетнюю, беззащитной перед трагедией смерти матери. Чувство вины и скорби, воспоминание о матери — все ушло, оставив шевелящий на затылке волосы холодок незабываемого ужаса от самоубийства отца. Но и это ушло, и Линден оказалась на залитом солнцем цветочном лугу, где так хотелось вволю, по-детски, поваляться, чтобы излить неизбывную радость, стремление к любви и счастью. Но для неё это было невозможно. Она сама отрезала все пути назад.

Солнце простёрло над ней золотые крылья, и ветерок ласкал лицо и теребил волосы. Она закричала от избытка счастья, наполнявшего её. И крик её был услышан. Навстречу ей по лугу шёл мальчик. Он был старше её — хоть и оставался только мальчиком. Ковенантом он станет значительно позже, но в его глазах уже горит непримиримый огонь. На его губах играла светлая улыбка. Он распахнул руки, словно желая её обнять. И она бросилась к нему навстречу, раскинув руки, жаждая объятия, которое исцелит её.

Но как только она притронулась к нему, сквозь брешь, пробитую прикосновением, в неё хлынула его пустота. Теперь она тоже все видела и слышала. Все её органы чувств функционировали нормально. Её друзья замерли в молчании, тая в душе надежду на чудо. Касрейн трясущимися от дряхлости руками уже вдел в глаз свой монокль. Но за всем, что она видела и слышала, Линден ощущала привкус своей (такой далёкой!) прежней жизни. Она была девочкой на цветущем лугу, и мальчик, которого она так любила, покинул её. Любовь растворилась в солнечном свете, и вся радость разом поблекла, словно тяжёлые тучи заволокли небо. Счастье умерло.

И вновь она увидела его, того мальчика, — в Томасе Ковенанте. Она видела, как к нему возвращается сознание, как он набирается сил, поднимает голову… Все её органы чувств функционировали нормально, но она не могла его остановить. Вот он поворачивается и… попадает под обстрел флюидов Касрейна. Он ещё не пришёл в себя настолько, чтобы выставить защиту.

Но прежде, чем кемпер успел воспользоваться моноклем, команды, которые она в отчаянии рассыпала пригоршнями в бездну его бессознательности, сработали. Ковенант посмотрел прямо в глаза Касрейну и подчинился Линден.

Он выговорил одно-единственное слово:

— Ном!

Часть третья

УТРАТА

Глава 19

Колдун

От этого имени воздух заледенел и, казалось, содрогнулись стены Удерживающей Пески.

Ковенант словно свысока, из дальней дали смотрел на отшатнувшегося Касрейна-Круговрата. В страхе кемпер уронил даже свой монокль. Его старческое лицо исказилось от ужаса и превратилось в маску смерти. Но он уже не мог вернуть назад того, кого позвал Ковенант. Страх смерти взял верх, и кемпер бросился наутёк. Железная дверь с лязгом захлопнулась за его спиной, и загремели засовы. Но все эти звуки ни о чём не говорили Ковенанту. Все его органы чувств функционировали нормально: он осознавал степень приближающейся опасности, понимал тяжёлое положение своих друзей и знал, что нужно делать. И всё же чувства его были ещё как бы затуманены. Связь между восприятием и действием, между фактом и оценкой осуществлялась пока слишком медленно. Сознание широкой волной хлынуло в брешь, пробитую Линден, но расстояние было велико, и его невозможно было пройти за одну минуту.

Поначалу воспоминания неслись галопом: детство, период полового созревания… Волна памяти захлестнула его и как очистительный, исцеляющий огонь прокатилась по мозгу. Яркой вспышкой осветилась его свадьба, годы брака и писательства. Но тут процесс замедлился. Да, тогда, когда ещё не вышел его первый роман, когда ещё не родился сын, они с Джоан были безмятежно счастливы в Небесной ферме, и ему казалось, что жизненная энергия бурлит в нём, переполняет его и всё идёт наилучшим образом. Но на поверку оказалось, что он изначально построил свою башню из слоновой кости на песке. Его бестселлер оказался не более чем пустышкой, данью его эгоизму. А брак был разрушен его безвинным преступлением, заключавшимся в том, что он подцепил проказу.

То, что было после, лучше бы вообще было забыть.

Силком навязанную изоляцию, медленно созревавшее в нём отвращение к себе, что в конечном итоге привело его к специфическому комплексу неполноценности, полусумасшествию, свойственному прокажённым. И как пик крушения всей его жизни — первый визит в Страну. Не успев там оказаться, он тут же изнасиловал первую отнёсшуюся к нему с симпатией женщину. Он изводил и мучил всех, кто пытался ему помочь.