Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Хроноагент (№1) - Хроноагент

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Добряков Владимир / Хроноагент - Чтение (стр. 7)
Автор: Добряков Владимир
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Хроноагент

 

 


— А ты видел его?

— Три дня назад. Не знаю, жив ли он теперь. Он на плацдарме со своей батареей чудеса творил. Жарко у них. Ну, вы молодцы! Помнишь, хотел я с тобой встретиться еще раз, песни твои послушать? Видишь, как встретились.

— Это ничего. Главное — живой! Сейчас отвезут тебя в госпиталь, Оля тебя подлатает, а я завтра вечером к тебе с гитарой приду, спою персонально для тебя. Разговеюсь, с начала войны гитару в руки не брал.

— Постой, это какая Оля? Колышкина? Она здесь? И что здесь делает?

— А через час, когда к ней на стол положат, увидишь. Обработает тебя в лучшем виде. Она хирург в госпитале, куда тебя сейчас повезут. Два километра отсюда…

— Невероятно!

— Товарищ командир, разрешите нести раненого?

Только сейчас я замечаю, что рядом стоят два санитара и ждут, когда мы с Климовым закончим разговор.

— Конечно, конечно! — спохватываюсь я. — Выздоравливай, Леша!

— Постараюсь. А ты приходи, буду ждать!

Свое обещание я смог выполнить только через пару дней. Свободным от полетов вечером мы с Сергеем, прихватив гитару, пошли в Большие Журавли. Ольга снова оперировала, но это не помешало нам “дать концерт” для раненых. Он мог бы продолжаться до глубокой ночи, но нас остановил дежурный врач:

— Хорошо поете, товарищ старший лейтенант, главное — по делу. Но режим есть режим. Раненым нужен покой. Я и так отбой на полчаса задержал.

Глава 11

Сережа, держись!

Нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

В.Высоцкий

На другой день большая часть “Ли-2” с ранеными у нас уже не садится, а уходит на Могилев. Мы усматриваем в этом признаки скорого отступления.

В Прибалтике немцы продвинулись далеко вперед и теперь нависают над нами с севера. Началось их наступление и на Украине. Если они ударят одновременно с севера и с востока, получится грандиозный Минский котел. Мне кажется, что в конце июля бои шли уже на подступах к Смоленску, а сейчас немцы все никак Минск не возьмут. Вот и первые результаты вмешательства в историю. Что же будет дальше, и что будет в моем мире, когда я вернусь в него? Эти мысли все чаще и чаще приходят мне в голову. Но я стараюсь особо на этом не зацикливаться. Мне надо сделать то, зачем я здесь, а с подобными мыслями такую работу не выполнишь.

На другой день нам ставят уже иную задачу: прикрытие плацдарма. Вылетаем в седьмом часу, на смену эскадрилье “медведей”. Сверху хорошо видно, как сократилось пространство, на котором ведет активные действия 39-я дивизия. Это узкая полоска вдоль берегов Птичи шириной километров десять и длиной километров тридцать пять.

Минут через пятнадцать патрулирования замечаем большую группу истребителей, идущих на нас с юго-запада. Когда они подходят поближе, различаем “Me-110” и “Хейнкели-113”. С этими нам встречаться еще не доводилось. Видимо, “мессеры” пришли на штурмовку, а “Хейнкели” их сопровождают. Их раза в три больше, чем нас, поэтому они не желают считаться с нашим присутствием. Двадцать четыре “мессера” снижаются, а двенадцать “Хейнкелей” нас атакуют. Волков быстро принимает решение;

— Андрей! С тремя парами иди на “мессеры”. Я прикрываю.

— Понял.

Мы с Сергеем пикируем на уже принявшие боевой порядок “Мессершмиты”, за нами идут еще две пары. Но “Хейнкели” тоже разделяются. Одна шестерка принимает бой с Волковым, а вторая гонится за нами. Ну и наглецы! Небитые еще, что ли?

Самое паршивое то, что скорость у “Хейнкелей” больше, чем у “Яков”, и они нагоняют нас. Но и мы быстро сближаемся с “мессерами”. Вот ведущий уже у меня в прицеле. Нажимаю на гашетку. Трасса уходит в кабину, и “мессер”, клюнув, валится вниз. Еще одного бьет Сергей.

А сзади… Сзади ребята уже ведут бой с насевшими на них “Хейнкелями”. А “мессеры” и не думают удирать. Гибель двух экипажей их не напугала. Сейчас они начнут долбить наши позиции на плацдарме. Что предпринять?

— Иван! Управитесь?

— Делай их, Андрей! Мы этих удержим.

Легко сказать “делай”. А как? Их все-таки двадцать два! И атаковать их мы сейчас можем только в лоб. Две наших пушки против их сорока четырех! Но делать нечего.

— Пошли, Серега!

“Мессеры” открывают по нам огонь с дальней дистанции. Нервы у них — ни к черту. Хотя при таком плотном огне…

Но я уже на боевом курсе и сворачивать не собираюсь. Стремительно надвигаются двухмоторные силуэты фашистов. Жму на гашетку не целясь. Их так много, что в кого-нибудь да попаду. Сейчас моя задача не сбить, а заставить их отвернуть, поломать боевой порядок. Один из “мессеров” вспыхивает, его достал Сергей. Остальные не выдерживают лобовой атаки пары “Яков” и отваливают с набором высоты. Это нам и надо! Быстро иду вверх и оглядываюсь. “Мессеры”, поломав строй и уйдя в сторону от целей, снова собираются в стаю и готовятся ко второму заходу. Теперь они как на ладони. Я снова иду в атаку.

На этот раз они не ждут, когда я открою огонь, а шарахаются в разные стороны. Так! Еще один заход сорвали. Разворачиваемся и снова атакуем, не давая им опомниться. Черт! Как их все-таки много для нас двоих! Хорошо еще, что ребята связали боем “Хейнкели” и нам никто не мешает. Впрочем… Мы с Сергеем из охотников превращаемся в дичь. “Мессеры” разделились на четыре группы и теперь уже сами атакуют нас. Достали мы их! Валяйте! Расходуйте на пару “Яков” боеприпасы и горючее.

Однако жарко! Нас атакуют с разных сторон. Куда ни кинемся, натыкаемся на пушечные трассы. “Мессершмит-110”, хоть и тяжелый, но все-таки истребитель. И они довольно квалифицированно дают нам это понять. Мы с Сергеем крутимся, как ужи под вилами. Единственное, что нас спасает, это прекрасные качества “Яка” на вертикальном маневре. Здесь “мессеры” от нас отстают. Но они быстро раскусывают нас и перестраиваются, заняв разные эшелоны по высоте.

Дело дрянь.

Неожиданно приходит помощь. Сверху пикируют три пары “Яков”. Это Волков! Он уже расправился с “Хейнкелями” и идет к нам. Загораются два “Мессершмита”, а остальные быстро чешут на юго-запад. Все. Теперь можно вытереть пот со лба. К нам пристраиваются еще четыре “Яка”, потерь нет. Дело сделано, можно идти домой.

Еще на рулежке открываю фонарь и осматриваю все, до чего могу достать взглядом. Дырки имеем. Дешево отделался. На стоянке глушу мотор, расстегиваю ремни. Крошкин забирается на плоскость, он почему-то сияет.

— Я вижу, досталось вам, командор. А у нас гости!

— Пошел ты со своими гостями, дай отдышаться! — Потом врубаюсь. — Что за гости?

— А вон сидит, вас дожидается.

Под деревом на снарядном ящике сидит Ольга! Забыв о боли в спине и ногах, я одним махом выскакиваю из кабины и, оказавшись на земле, подбегаю к ней. Она только начинает привставать, а я уже подхватываю ее за талию, и Ольга повисает на мне, обхватив за шею.

— Как ты здесь оказалась? — спрашиваю, вдоволь исцеловав ее лицо, уши и шею.

— Пришла, — просто отвечает она.

Я опускаю ее на землю и тут же ощущаю слабость в ногах. Все-таки те перегрузки, на которых мы с Сергеем мотались, уходя из-под огня “мессеров”, дают о себе знать. Опускаюсь на снарядный ящик, увлекая Ольгу за собой. Черт! Парашют мешает. Обычно я снимаю его, выйдя из кабины на плоскость, а сейчас, увидев Ольгу, забыл обо всем. Рывком расстегиваю замки подвесной системы и бросаю парашют на крыло.

— Как же ты пришла? Ведь у вас операции до утра.

— Вчера раненых было очень мало, мы к девяти часам управились.

Я вспоминаю, что вчера с “пятачка” пришли только три самолета с ранеными.

— А когда у тебя следующий полет?

Я не успеваю ответить. Слышен голос Сергея, который идет от своей машины. Его буквально качает.

— Ну, Андрюха, считай, что мы сегодня заново родились. Я уже, грешным делом, думал: все, Сережа, отлетался. Одна мысля только и была — от тебя не оторваться. Поодиночке они бы нас быстро сделали. Хорошо, что Волков подоспел, а то…

Он замолкает, трясет головой, словно отгоняя наваждение, протирает глаза.

— Олька! Здесь! Вот здорово!

— Ой, ребятки, как я рада, что вижу вас обоих целыми и невредимыми! Я тут извелась вся. Когда вы появились и начали садиться, у меня сердце замерло: а вдруг именно вы и не вернулись. Хорошо Иван успокоил, говорит: “Ну, слава богу, все!”

— О, у нас гости! — говорит Волков, подходя к нам вместе со всей эскадрильей. — Разрешите представиться, Ольга Ивановна, капитан Волков Владимир Геннадьевич. Честь имею!

Волков щелкает каблуками, как заправский гвардейский офицер.

— Позвольте узнать, надолго ли к нам? Смею надеяться, что до вечера прогостите. Очень хочу послушать, когда у Андрея голос наконец прорежется. Можете себе представить, с начала войны мы его не слышали. Раненым на днях давал концерт, а нам — ни одного куплета.

— Это когда ты у раненых был? — спрашивает Ольга.

— Позавчера, к Алексею Климову ходили. Ты оперировала, мы не стали тебя отвлекать.

— А, к Климову. Его сегодня уже эвакуировали.

Мы с Сергеем переглядываемся. Похоже, что догадка о грядущем отступлении — верная.

— Так все-таки надолго тебя отпустили?

— Да хоть на весь день. Если раненых привезут, за мной пришлют.

— А как ты не побоялась идти одна? Мало ли чего.

Ольга хлопает себя по кобуре.

— А это на что?

— Да ты стрелять-то из него умеешь ли? — спрашивает Сергей.

— Папка учил.

— Ну, тогда я молчу. Хотя это не твое оружие. Твое оружие — скальпель.

— Ладно, — прерывает нас Волков, — давайте быстренько проведем разбор полетов, и я пойду докладывать. Начнем с командиров звеньев. Кто что видел? Валяй, Андрей, первым.

Выясняется, что мы сбили три “Хейнкеля” и пять “Мессершмитов”, из них Сергей — двух.

— Ну, Николаев, тебе вечером — двойная норма! Теперь наши промахи. Зря я вас разделил, да и сами вы еще раз разделились. От этих “Хейнкелей” на скорости не уйти. А вот вертикальный маневр у них слабее. Следующий раз уведем их вниз и оторвемся на вертикаль. А если драться на одной высоте, виражи покруче. Они из-за своей скорости радиус поворота в два раза больше имеют. Теперь… Лезут в лоб на пушечные двухмоторные “мессеры” только самоубийцы. Ты понял, Злобин?

— Другого выхода не было…

— Ты его не искал! Скажешь, времени на раздумья не оставалось? Да ты сам его себе не оставил! И не спорь! Кто-кто, а ты должен воевать грамотнее. Хороша была бы картина: Ольга Ивановна стоит на пустой стоянке, а Владимир Геннадьевич ей объясняет: извиняйте, не уберегли-с… Ладно, сделайте выводы, а я — в штаб.

От той картины, что нарисовал Волков, мне становится не по себе. Ольга понимает мое состояние и пытается меня отвлечь.

— Андрей, можно мне твой самолет посмотреть?

— Да ты на него уже полчаса смотришь.

— Я имею в виду поближе.

— Пожалуйста.

Ольга обходит вокруг “Яка”.

— Красивый он у тебя. Изящный.

Она гладит машину по остывающему капоту и плоскостям.

— А дырки зачем? — показывает она на пробоины.

— Это для вентиляции, — с самым серьезным видом отвечает Иван, который в это время заправляет в магазин ленту со снарядами. — Хотите, Ольга Ивановна, в кабине посидеть? Вы на старшего лейтенанта не оглядывайтесь. Это в воздухе машина его, а на земле — моя. Давайте руку.

Ольга забирается на плоскость и считает звездочки.

— Ого! А это что за корона?

— Это — “Нибелунг”, эсэсовский ас. Я ему сейчас, за сегодняшний, еще одну звездочку нарисую.

Иван устраивает Ольгу в кабине и закрывает фонарь.

— Вань, ты дырки успеешь залатать?

— Не так уж их и много, командор. На час работы. Здесь-то я залатаю, только ты их в других местах не получай.

— Накаркаешь — башку сорву. А то, может, помочь дырки латать?

Иван кивает в сторону Ольги и бормочет вполголоса какие-то непристойности про мои извращения. Он открывает фонарь и помогает Ольге выбраться из кабины и спуститься на землю.

— Здорово! — говорит она. — Все на месте, все под руками, как у нас в операционной.

— Да ты хоть что-то там поняла?

— Андрюша, ты забываешь, что я — дочь летчика. Только я на твоем самолете все равно бы не полетела.

— Почему?

— Страшно. Он такой маленький, тоненький, его любая пуля насквозь пробьет. Мотор такой большой и ревет так громко, трясется, наверное, чуть ли не у тебя на коленях. Ну, и сидеть слишком жестко.

Я смеюсь.

— Так мы же на парашютах сидим.

— А! А я думала, прямо так. За два часа мозоли кровавые на заднице заработаешь.

Из штаба возвращается Волков.

— Готовность к четырнадцати часам. Будем сопровождать “пешек”. Баранову и Мидодашвили через час вылет на разведку.

Оля спрашивает меня тихонько:

— Это что значит?

— Это значит, что до половины второго я свободен.

— Пойдем. Я тут, когда сюда шла, хорошее место разведала.

Место оказалось лесной поляной в двухстах метрах от стоянок. На краю поляны стоит копна сена, а в лесу ласково журчит ручей…

Мы лежим на мягком сене, глядя в голубое небо с редкими облаками. Стрекочут кузнечики, щебечут птицы и журчит ручей. Можно подумать, что нет никакой войны и лежит в копне сена беззаботная влюбленная парочка, вполне довольная жизнью.

Только резкий запах авиационного бензина, которым благоухает мой комбинезон, иногда прорывается сквозь аромат сена и напоминает о суровой действительности.

Но Оля не замечает этого или не обращает внимания. Она смотрит в небо, и мысли ее где-то далеко-далеко. Внезапно с северо-запада доносится гул авиационных моторов. Оля вздрагивает и напрягается.

— Это наши, — успокаиваю я и прислушиваюсь. — “Колышки” на работу пошли.

И точно, через пару минут низко над нами проходят три девятки штурмовиков. Оля провожает их странным взглядом затравленного зверька.

— А почему — “колышки”? — спрашивает она.

— Это штурмовики “Ил-2” из дивизии, которой командует Иван Тимофеевич.

— Он тоже здесь?

— Немного подальше, в Гродзянке.

Оля замолкает, а я, вспомнив ее испуг при звуке моторов, спрашиваю:

— Досталось вам при отступлении?

Оля прячет лицо на моей груди и разражается плачем. Немного успокоившись, она рассказывает:

—Я не представляла, что это может быть так страшно, когда над головой постоянно гудят самолеты. Чужие самолеты, с крестами на крыльях. Весь день бомбы, пули, снаряды… Мы едем, а они гоняются за каждой машиной. Вся дорога до Бобруйска — это сплошной гул моторов, вой бомб и свист пуль. Вдоль дороги — сгоревшие машины и убитые, много убитых. Хоронить некому и некогда. Прыгаешь в кювет и падаешь на мертвое тело. Я всю дорогу тряслась и ревела как маленькая. Успокаивалась только со скальпелем в руке, у операционного стола.

А однажды я и у стола не могла успокоиться. В этот день мы увидели наш самолет. Это был такой же точно, как твой. Я еще в Москве его запомнила. Только у него не было молний и головы лося. Но я не знала, что у вас такие рисунки, и мне показалось, что это именно ты прилетел ко мне на помощь, и обрадовалась. Даже закричала: “Дай им, Андрей! Дай как следует!” И он дал. Но он был один, а их — пять. Одного он сбил, другого поджег, и тот улетел. Но остальные трое буквально растерзали его. Он упал в ста метрах от дороги. Мы не могли даже подойти к нему, так жарко он горел…

Оля прерывает рассказ и осыпает меня поцелуями, приговаривая сквозь слезы:

— Понимаешь… я думала, что… что это — ты… ты там горишь… у меня до сих пор… тот костер… когда я получила… твое письмо… я как снова родилась…

Я успокаиваю Олю, как могу: шепчу ей что-то на ухо, глажу плечи, грудь, покрываю ее шею поцелуями. Она успокаивается, только когда я начинаю проделывать все это активнее. Тогда она сама крепко обнимает меня, и мы снова отдаемся во власть любви.

Когда мы, отдыхая, лежим обнявшись, Оля шепотом продолжает рассказывать:

— В тот день я ревела, как никогда в жизни. Я не могла заставить себя успокоиться даже тогда, когда ночью, в каком-то поселке, мы развернули палатки и стали оперировать раненых. Дрожь в руках уняла, а слезы — нет. Представляешь, стою за столом, а слезы капают. Костя увидел это и наорал на меня: “Истеричка! Иди, вылакай миску валерьянки и не смей в таком состоянии к столу подходить! Слезы в операционное поле роняешь. Ты же человека разрезала, а не куклу!”

— Этот ваш Гучкин, наверное, зануда и бурбон?

— Вот неправда! — Оля даже привстает. — Костя — очень добрый человек и хороший товарищ. Это он только вид строгий на себя напускает. Знаешь, неделю назад я измоталась настолько, что чуть не отключилась во время операции. Ноги подкосились, перед глазами все поплыло. Как он успел заметить и подскочить ко мне? Он подхватил меня, унес в ординаторскую, напоил чаем и укрыл шинелью. А сам доделал все то, что у меня оставалось. Утром он где-то раздобыл кофе и заставил меня выпить две кружки. Потом откуда-то притащил курицу, сам ее сварил и скормил мне. А на самого смотреть страшно: худой стал как палка, глаза ввалились, нос, что у Буратино. Знаешь, он всегда бреется сидя. Однажды он заснул, выбрив только правую щеку. Так он до сих пор не знает, что это я добрила его до конца, уже спящего. А знаешь, какой он замечательный хирург! Про таких говорят: “От бога!”

— Ну, про тебя мне в госпитале тоже много хорошего наговорили.

— Куда мне до него! Костя такие чудеса творит!

—Хватит расхваливать своего Костю, а то я приревную.

— Ревнуешь — значит, любишь. А ты не ревнуй, а лучше приласкай меня.

Оля ловит мои руки и кладет одну на грудь, другую между бедер, закрывает глаза и целует меня в губы долгим страстным поцелуем.

Когда мы окончательно успокаиваемся, я смотрю на часы. Уже второй час. Как быстро пролетело время!

— Пора, Оля, — говорю я и подтягиваю к себе комбинезон.

—Уже?

Я молча киваю и начинаю одеваться. Оля вздыхает и тоже одевается. Одевшись, мы очищаем друг друга от клочков сена и идем к аэродрому.

— Не уходи одна, — говорю я ей. — Опасно ходить одной, даже с пистолетом. Дождись меня или посыльного из госпиталя.

— Хорошо. А сколько времени вы будете на задании?

— Примерно час-полтора, не больше.

— А это опасный вылет?

— Не очень.

— Не ври, ради бога. Ты что, успокоить меня хочешь? А кто нашему санитару говорил, что если уж вас в воздухе ранят, то ни один хирург не поможет?

— Болтун он старый.

— Он, по крайней мере, правду говорит, не то, что ты.

— “Не очень”, — передразнивает меня Оля. — Ты хочешь сказать, что вы с Сергеем — заговоренные? Как же! У меня таких заговоренных по несколько десятков в день через стол проходит, и все удивляются, как это именно их угораздило.

— Оля, чтобы разбиться насмерть, надо падать вместе с самолетом. А для этого надо летчика тяжело ранить. Ну а если подбит только самолет, то у нас есть парашюты. Так что у нас, как и везде на фронте, не каждая пуля в лоб.

Оля останавливается и смотрит мне в глаза, положив руки мне на плечи.

— Андрюша, я не буду тебя просить беречь себя. Знаю, беречься ты не будешь. Прошу одно: не лезь на рожон. Не подставляйся им по-глупому. Ты же — ас! Вернись, пожалуйста, живым.

— Постараюсь.

На аэродром мы приходим за пять минут до построения. Сергей вздыхает с облегчением.

— Пришли! Я уже прикидывал, в каком направлении бежать вас искать.

Задачу ставит Лосев. Он — в летном комбинезоне и сам поведет нас.

— Сопровождаем полк “пешек”. Они будут пробивать проход для выхода 39-й дивизии. Противодействие ожидается серьезное. 128-й, сопровождая “колышков”, понес потери. Наша задача — не подпустить их к “пешкам”. По возможности гнать наверх. Там будет эскадрилья “тигров”. Задачу сможем выполнить, только если будем держаться вместе, кулаком. За самовольный выход из строя отдам под трибунал. Все ясно? Комэскам уточнить со звеньями эшелоны и точку рандеву. По машинам!

Волков быстро уточняет нам задачу и тоже командует:

— По машинам!

Ольга стоит возле моего “Яка”. Иван помогает мне застегнуть парашют. Мимо пробегает Баранов.

— А ты куда? У тебя еще мотор не остыл после разведки!

Он машет рукой.

— Жарко там, лишний “Як” не помешает.

Я целую Ольгу, поднимаюсь на крыло и устраиваюсь в кабине. Она смотрит на меня своими большущими глазами. В глазах этих ясно видна смертельная тоска. Еще бы, только встретились, и вот она провожает меня в бой. Вернусь или нет, бог весть. Ее можно понять: до сих пор она встречала только тех, кому не повезло, а таких, к несчастью, немало. Машу ей рукой, чтобы она отошла подальше. Она не понимает и пожимает плечами. В этот момент взлетает зеленая ракета.

— От винта! — командую я и запускаю мотор.

Машу Ольге на прощание, Иван закрывает фонарь, спрыгивает на землю и оттаскивает Ольгу в сторону. Вижу, как она машет мне, но я не отвечаю, я уже там.

На подходе к цели видим, как с юго-запада приближается большая группа самолетов. “Мессеры”! “Пешки” уже принимают боевой порядок. А “мессеры” разделяются на две группы. Одна атакует “пешек”, а вторая идет прямо на нас.

— “Сохатые”! Я — 65-й. Идем на перехват нижней группы. Держать боевой порядок! Будем проходить сквозь строй! За мной!

Лосев пикирует, за ним идут две наши эскадрильи. А “мессеры” все ближе, они тоже идут четким строем. Вот они выходят на дистанцию прицельного огня, и совсем близко начинают мельтешить огненные трассы. Сейчас самое главное — не шарахнуться, не поломать боевой порядок эскадрилий. Это называется идти сквозь строй. Неплохое испытание для нервов. Хорошо еще, что сближаемся мы почти на встречных курсах и “мессерам” остается слишком мало времени для прицельного огня. Быстрыми тенями проскакивают они над нами, взяв чуть выше, чтобы избежать столкновения. Пронесло! Теперь все внимание — той группе, что атакует “пешек”.

Впрочем, не всем повезло. Трое наших, оставляя дымные следы, идут со снижением на юг. Они пытаются дотянуть до плацдарма. Дотянут ли?

Но беспокойство за их судьбу быстро вытесняется на второй план. Теперь наша очередь пропускать, а точнее, не пропустить немцев сквозь свой строй. Наши трассы отсекают “мессеров” от “пешек”. Загорается один “мессер”, другой. Остальные не выдерживают и отворачивают. Наша эскадрилья, развернувшись, атакует их с фланга, а первая, во главе с Лосевым, заходит на них сзади и снизу. Еще один “мессер” посыпался вниз, оставляя за собой шлейф черного дыма. Немцы не выдерживают и уходят на высоту.

— “Тиграм” в пасть полезли, — ловлю я чьи-то слова в эфире.

А где первая группа “мессеров”? Вот они! Разворачиваются для атаки. Замечаю, что на хвостах у них блестят золотые пятна. “Нибелунги”! Эти не пытаются атаковать “пешек”, знают, что мы их к ним не пустим. У них другая задача. Они пришли по наши души! Сейчас они пытаются занять выгодное для атаки положение. Но вверх не лезут. Они уже попробовали наш “бутерброд”, он им не понравился.

“Пешки” спокойно, как на полигоне, пикируют и обрабатывают свои цели, словно то, что происходит в пятистах метрах над ними, не имеет к ним никакого отношения. Молодцы! Правильно мыслят.

А мы тоже маневрируем, не даем “мессерам” атаковать нас и пытаемся атаковать сами. И Лосев, и ведущий “Нибелунгов” на ходу изобретают хитроумные “крючки”, которые повторяем и мы, и немцы. Но, видимо, противники оказались достойны друг друга. Мне это напоминает прочитанное когда-то, как в XVII-XVIII веках эскадры враждующих кораблей по несколько недель маневрировали друг вокруг друга, пытаясь “забрать ветер” у противника. Чем же закончатся наши попытки “забрать ветер”?

Кончаются они тем, что сразу два “Нибелунга”, загоревшись, идут к земле. Увлекшись нами, они не заметили пикирующих сверху “МиГов”. Честно говоря, я их тоже не заметил. А “тигры”, расправившись с теми, которых мы к ним загнали, решительно положили конец нашему хороводу. “Нибелунгов” как ветром сдуло. Мы не преследуем их. Наше дело — охранять “пешек”. А те уже закончили работу и собираются в девятки курсом на северо-восток. У них потерь нет.

Я осматриваюсь и не нахожу в строю Баранова.

— Сашок, где Иван? — спрашиваю я у его ведомого.

— Сбили. В первую же минуту, — отвечает он, тяжело вздыхая.

Вот, значит, кому не повезло. Эх, Ваня, Ваня! Остается только надеяться, что ты дотянул до плацдарма и сумел выброситься там с парашютом. Но надо еще дотянуть…

Ольга сидит на снарядном ящике вся зареванная и жалобно смотрит, как я вылезаю из кабины и освобождаюсь от парашюта.

— В чем дело, почему слезы? — интересуюсь я.

— Вернулся, — говорит она, шмыгнув носом.

— Вернулся. И по этому поводу плакать надо?

— Ох, командор, не говори, — объясняет Крошкин. — Когда вы начали заходить на посадку, она бросилась вас пересчитывать. Троих недосчиталась — и в слезы: “Это он не вернулся! Я знаю!” Я ей показываю: “Да вон он, садится уже!” Не верит. Только как ты на стоянку заруливать стал, тогда и успокоилась. А тезка мой где?

— Сбили его “Нибелунги”. Не знаю, удалось ли до своих дотянуть.

Иван мрачнеет, а я спрыгиваю на землю и подхожу к Ольге. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на груди.

— Вернулся. Живой. Слава богу!

— Нет, подруга, так не годится! Обещай, что будешь плакать только тогда, когда я действительно не вернусь.

Ольга испуганно смотрит на меня, а я говорю:

— Ну а я постараюсь сделать все, чтобы плакать тебе не пришлось.

— Обещаешь?

— Обещаю. Но и ты обещай мне, что больше не будешь встречать меня вся в слезах.

— Обещаю.

— Вот и хорошо! Думаешь, легко воевать, когда знаешь, что в этот момент на земле по тебе ревут?

На разборе полетов Волков дает всем высокую оценку.

— Так и в дальнейшем действовать надо. Баранова, конечно, жаль, но ничего не попишешь. Погиб как солдат.

— Может, он и жив еще, что ты его хоронишь? — говорю я.

Волков качает головой.

— Нет. Жучкову уже сообщили. Никто не смог дотянуть, все упали.

— А ведь я не хотел его брать в этот полет. Он только что из разведки вернулся, — говорю я, вспомнив короткий разговор с Барановым перед взлетом.

— Значит, судьба его такая. Теперь до 17.30 находимся в боевой готовности. Если за это время нас не поднимут, то больше сегодня не полетим.

Иван приносит на стоянку два котелка с борщом и макаронами с мясом.

— Пообедайте, — предлагает он мне с Ольгой.

Ну не техник у меня, а золото! И об этом позаботился. Сергей, пока мы обедаем, деликатно покуривает в сторонке, потом подсаживается.

— Ну как, наелась?

— Ну вас и кормят! Я с самого начала войны так не ела.

— А ты как думала! Мы же аристократия! Курить еще не научилась?

Ольга ошалело смотрит на него и мотает головой. А он смеется.

— Ну а как насчет спирта? Пьешь?

— Да иди ты в баню! У меня вон руки от него уже шелушатся, я запах его без содрогания вспоминать не могу, а ты — пить!

— Ну а водку принимаешь?

— Что ты привязался, Сережка?!

— Я к чему. Если ты у нас до шести задержишься, то как раз с нами поужинаешь, а водки у нас сегодня будет предостаточно.

— Откуда это?

— Ну, по сто законных, сто — Андрею, за “мессера”. Двести — мне, за двух. Это уже — пол-литра. Будет чем Ивана помянуть… да еще его сто! А вам водку выдают?

— Дают, но я свою дяде Андрею отдаю.

— Ну и зря! После тяжелого дня очень способствует, это я тебе как врачу говорю.

— Что ты пристал к ней с этой выпивкой, ей-богу! — не выдерживаю я. — Нельзя о другом поговорить?

— Тоже верно. Расскажи-ка, Олененок, как ты вырвалась от немцев из Кобрина?

Ольга снова начинает рассказ о своем страшном пути, теперь уже подробнее и спокойнее. А я слушаю вполуха, и перед моим взором встают пыльное шоссе, забитое горящими машинами, горящие поля, леса и поселки. Над головой постоянный гул моторов, вой бомб, треск очередей. Сзади, всего в нескольких километрах, ревут танки, грохочет канонада и трещит совсем близкая перестрелка. А на этой дороге — насмерть перепуганная девчонка с ужасом смотрит в небо и думает, что этому никогда уже не будет конца.

Как сказал Иван Тимофеевич? Почему молоденькая неопытная девчонка могла оказаться удачливее других, если из Кобрина сумели вырваться и добраться до Бобруйска буквально единицы? У нее не было никаких шансов. Это просто чудо, что она сейчас сидит здесь, с нами, и рассказывает о том, что уже позади.

Время идет, а нас все не поднимают. Похоже, что день должен завершиться спокойно. От этого мы уже успели отвыкнуть. Так и есть. В семнадцать тридцать мимо стоянки проходит Волков.

— Все, мужики, можете приводить себя в порядок и собираться на ужин. Дежурит сегодня четвертая.

Сергей срывается с места, догоняет Волкова и на ходу о чем-то с ним договаривается. Тот кивает, и Сергей куда-то убегает.

— Посиди здесь, — говорю я Ольге, — я пойду переоденусь.

— Значит, больше вы сегодня не полетите? — спрашивает она.

Киваю и ухожу к своей палатке. Там я сбрасываю провонявший бензином комбинезон и надеваю полевую форму. Вопреки уставу, мы сохранили свои синие довоенные пилотки. Начальство на это смотрит сквозь пальцы.

Возвращаюсь на стоянку с намерением позвать Ольгу в столовую поужинать, но застаю там странную картину. Ребята составили вместе несколько ящиков и сооружают что-то вроде импровизированного стола.

Только собираюсь спросить, что они затевают, как прибегает Сергей. Он ставит на ящики котелки с водкой.

— Здесь — сегодняшняя норма всей эскадрильи, — сообщает он. — А ты уже переоделся? Ну, тогда я тоже сбегаю.

Через несколько минут вся эскадрилья собирается за “столом”. Ольгу усаживают на почетное место. На столе — хлеб, каша с тушенкой, сало, огурцы.

Едва Сергей начинает разливать водку по кружкам, как мы слышим голос:

— Идите вдоль стоянок, товарищ военврач, ваша девушка должна быть у двадцать седьмого. Она с утра там.

Сергей замирает с котелком водки, поднесенным к кружке. Мы с Ольгой переглядываемся, и она встает. Из-за деревьев показывается долговязая фигура Гучкина.

— Двадцать седьмой, — говорит он. — Это здесь. Так и есть! Меня не обманули. Но я, кажется, не вовремя?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32