Шторм времени

Я выключил свет. В неожиданно наступившей темноте и при свете звезд я почувствовал, что дрожу крупной мучительной дрожью. Оказывается, стоя во дворе прохладным весенним вечером в одной футболке с короткими рукавами, я промерз до костей. Я вернулся в теплые объятия дворца, прошел через холл и оказался у двери в лабораторию Порнярска.

Когда я вошел, он был там вместе со Стариком, тихо сидевшим на корточках у стены и наблюдавшим за аватарой, который стоял возле своей установки и глядел в нее. Когда я вошел, они оба взглянули на меня.

— Решил зайти, — сказал я, и эти самые обычные слова, произнесенные в лаборатории, где никогда не прекращалась работа, вдруг показались мне ужасно глупыми, особенно учитывая то, что обращены они были к пришельцу-аватаре и экспериментальному получеловеку-полуживотному. Я решил, что нужно срочно добавить что-нибудь еще, дабы замаскировать первую дурацкую фразу. — Ну как, выяснил что-нибудь новенькое?

— Я не совершил каких-либо серьезных прорывов в области познания или восприятия, — ответил Порнярск так, словно я разговаривал с ним всего какой-нибудь час или два, а не несколько месяцев назад.

— Думаешь, удастся? — спросил я.

— На этот счет у меня есть определенные сомнения, — ответил он. — Мои возможности ограничены тем, чем я являюсь, равно как и он, — Порнярск указал на Старика, который на секунду перевел взгляд на него, а потом снова уставился на меня, — ограничен тем, чем является он. Сам Порнярск мог бы добиться несравненно больших результатов. Или даже ты.

— Нет никакой надежды завлечь сюда Порнярска? — спросил я, наверное, в сотый уже раз, потому что не мог удержаться, надеясь, что на сей раз ответ окажется иным.

— Уверен. Конечно, существует возможность, что и здесь удастся добиться каких-либо результатов. Но в то же время практически определенно будет достигнуто нечто возможное, не столь большое, но тем не менее весьма важное там, где Порнярск находится сейчас. И он ни в коем случае не променяет эту определенность на возможность.

— И ты даже не можешь объяснить, где он находится?

— Нет, — сказал аватара. — Во всяком случае, в понятных тебе терминах.

— Что, если ситуация изменится? Тогда сможешь?

— Если что-либо изменится, то все возможно. — Да, — кивнул я и почувствовал, что позади длинный, наполненный событиями день. Я бы с удовольствием присел, если бы рядом был стул. Но поскольку ни Порнярск, ни Старик стульями не пользовались, ближайший сейчас находился на противоположном конце комнаты и не стоило идти туда и приносить его. — Боюсь, и мне пока ничего не удалось достичь, — признался я и, едва договорив, вспомнил, что это не совсем так. Я засомневался, вспоминая о происшедшем несколько дней назад, когда на кормушку прилетел подкормиться кардинал, и о том, что последовало за этим. Интересно, придаст ли этому какое-нибудь значение аватара. — Впрочем, нет, кое-что было.

Он ждал. Старик тоже ждал. Если бы они оба были просто двумя людьми, по крайней мере один из них наверняка спросил бы меня, что означает это кое-что.

— Все это время я довольно много читал... — через несколько секунд снова заговорил я и принялся рассказывать Порнярску о том, как Старик помог мне выбраться из умственного тумана, в котором я находился с момента гибели Санди, и как я пустился в свои поиски, жадно поглощая все, что находил между книжными корешками. До этого я никогда ему об этом не рассказывал, и сейчас, слыша, как слова срываются с моих губ, я сам недоумевал, почему я этого не сделал раньше.

Порнярск молча слушал меня, и Старик тоже слушал. Сколько из сказанного мной понимал Старик, я не знал. Но из того, о чем говорили между собой мы, люди, он определенно понимал довольно много, очевидно, будучи ограничен не столько скудностью словаря, сколько недостаточными возможностями восприятия абстрактных понятий.

Он явно сознавал, что часть времени я говорю о нем, и почти наверняка понимал, о чем идет речь, когда я рассказывал о том моменте на склоне горы, о своей решимости убить его и о том, как меня остановило прикосновение его руки.

Порнярск дал мне рассказать все до конца, до того места, где я стал описывать золотистый свет и то, как помогал Оррину Элшеру разгружать пикап. Рассказав все до конца, я ждал, что он что-нибудь скажет, но он по-прежнему молчал.

— Ну, — не выдержал я. — Что ты обо всем этом думаешь? Я действительно прорвался к чему-то или нет?

— Не располагаю возможностью ответить на вопрос, — сказал Порнярск. — Любое открытие может представлять ценность. Я не знаю, представляет ли это какую-нибудь ценность для нас в плане того, чем мы занимаемся, поможет ли это нам приблизиться к пониманию, как контролировать шторм времени. Но, в принципе, могу сказать тебе, что все, расширяющее границы знаний, рано или поздно окажется полезным.

Я был сильно огорчен его словами. Для меня тот эпизод с кардиналом, золотистым светом и встречей с Элшером явился великим откровением, и то, что аватара отнесся к нему столь прохладно, оставило у меня в душе неприятный осадок. Я едва не рявкнул на него, но потом вдруг понял, что испытываю одно из самых сомнительных чувств — гнев.

Итак — почему я рассердился? Я задал себе этот вопрос, и ответ пришел мне в голову очень быстро, причем совершенно недвусмысленный. Я рассердился, поскольку ожидал, что меня ободряюще похлопают по спине. Подсознательно я все это время готовился к небольшому спокойному разговору с Порнярском по поводу того, что я сумел совершить этот серьезный прорыв вперед, работая совершенно самостоятельно, поэтому мой отъезд с Полой никак не будет потерей времени, поскольку и будучи в отъезде я смогу продолжать работать и продвигаться вперед. А Порнярск походя нарушил все мои планы, не выказывая ожидаемого восторга и восхищения моими достижениями и оставляя меня таким образом без необходимого трамплина.

Что ж, ладно. Значит, мне предстоит начинать все сызнова, только на сей раз совершенно честно.

— Ситуация складывается следующим образом: скорее всего мне придется на время уехать. На какой именно срок — не знаю.

— Уехать? — спросил Порнярск.

Я рассказал ему о Поле.

— Понимаешь? — спросил я, закончив рассказ. — Единственный безопасный выход для живущих здесь людей, и если уж на то пошло, то и возможность сохранить все то, что находится в этой лаборатории, и продолжать работу со штормом времени — отправиться с ней, хотя бы на некоторое время. Ненадолго. Я скоро вернусь. И хочу, чтобы ты это знал.

— Я могу понять твои намерения, — сказал Порнярск. — Могу ли я спросить тебя, хорошо ли ты взвесил ценность того, что ты собираешься защитить, и сравнима ли она с ценностью того, чего ты со временем мог бы достичь в борьбе со штормом времени? Ведь помимо всего прочего с тобой может произойти и просто несчастный случай.

— Но несчастный случай может уничтожить меня и здесь.

— Согласись, что здесь — куда как менее вероятно. А с этой Полой ты оказываешься в области более высокого физического риска.

— Скорее всего, ты прав. Впрочем, почти наверняка это так и есть. Ты, конечно же, прав.

— Тогда, возможно, тебе не следует уезжать.

— Помоги мне Бог, Порнярск! — воскликнул я. — Я должен ехать! Как ты не понимаешь. Мы не можем начать с ней войну и уцелеть. А нам прежде всего надо выжить, а уже потом продолжить работу со штормом времени, поскольку другого пути у нас просто нет.

— А ты уверен, что мы не сможем выжить, если ты останешься?

— Абсолютно уверен.

Он встал, и с секунду его тяжелая массивная маска лица пристально смотрела на меня.

— Сделай, пожалуйста, одну вещь, — попросил он. — Ты уже довольно давно не смотрел в контейнер. Посмотри в него сейчас и скажи мне, будет ли увиденное сейчас отличаться от того, что ты видел в первый раз.

— Конечно...

Я подошел к установке и заглянул в прозрачный контейнер. Сосредоточившись, я снова увидел мириады перемещающихся в нем крошечных огоньков. Глядя на них, я испытывал какое-то странное разочарование и лишь через секунду или две понял его причину. Я подсознательно купился на собственную же историю насчет совершенного мной прорыва в понимании взаимосвязанности всего сущего, о том моменте с кардиналом. Я искренне ожидал, что, когда снова загляну в контейнер, увижу гораздо больше, чем раньше, и сейчас был разочарован.

Теперь, когда я осознал причину своего разочарования, оно перешло в мучительную душевную боль. Непонятно почему. Я совершенно не хотел обнаруживать что-либо, могущее воспрепятствовать моему отъезду с Полой. Напротив, я хотел получить подтверждение необходимости поездки, и именно его я и получил. Но в то же время я понимал, что на самом деле хочу вовсе не этого — мое сердце жаждало совсем другого.

Я порылся в памяти, пытаясь восстановить момент с кардиналом и заливающим все вокруг золотистым светом. Но у меня ничего не получалось. Я не мог восстановить его. Во мне начала закипать горечь. Мой разум принялся колотиться о железные прутья собственного бессилия. То, к чему я так стремился, уходило от меня все дальше и дальше.

Возможно, я что-то сказал. Возможно, проворчал что-то, выругался или издал еще какой-то звук. Точно не помню. Но тут кто-то внезапно коснулся моей левой руки. Мой разум мгновенно очистился. Я оглянулся и увидел рядом с собой Старика. Он держал меня за пальцы и смотрел на меня.

В голове у меня прояснилось. Внезапно и Санди, и кардинал, и все остальное снова слилось воедино. Горечь и гнев на самого себя куда-то испарились, и я вспомнил, что смог нащупать это связавшее меня со всем сущим нечто, именно стараясь не охватить все это внешне, а, наоборот, впитать в себя и сделать частью своего естества. Тут я сдался, распахнул свой разум настежь и еще раз заглянул в контейнер.

Там, как и раньше, мелькали огоньки. Но теперь, глядя на них, я начал улавливать ритм их движений и подмечать закономерности. Их движения вызывались некими силами, и теперь я мог следить за этими силами по расположению огоньков. Чем отчетливее я их видел, тем больше становилось их число и усложнялось взаимодействие, и наконец все большие и большие скопления огоньков также начали взаимосвязанное движение. На сей раз вокруг меня не было золотистого света, но была какая-то сила — не напряжение, а именно сила, которая нарастала, как становящаяся все громче музыка, до тех пор пока не достигла какого-то пика, и тут я прорвался. Я мгновенно оказался там, где хотел.

***

Я больше не стоял, глядя в обзорное устройство. Я плавал в реальной вселенной. Я был одной бескрайней точкой зрения — настолько необъятной, что мог охватить взглядом всю вселенную сразу, но в то же время мог и сосредоточиться на отдельных звездах, отдельных планетах. Сейчас передо мной была не картинка, а реальность, и впервые я воспринимал ее как единое работающее целое. От частицы до атома, до звезды, до галактики, до целой вселенной — я видел все части, работающие сообща, как один большой живой организм, реагирующий на давление энтропии...

— Боже мой! — воскликнул я и услышал собственный голос лишь через кости черепа, он казался очень слабым и далеким, потому что я еще пребывал во вселенной. — Боже мой, она рушится! Она сжимается!

Поскольку так оно и было. То, на что я смотрел, было картиной вселенной, которая равномерно расширялась, ее галактики разбегались во все стороны, создавая плавно уменьшающуюся энтропию. Теперь же расширение зашло слишком далеко. Ткань вселенной чрезмерно растянулась, стала слишком тонкой и кое-где начала рваться. Тут и там галактики начинали спадаться обратно к центру, сближаясь друг с другом, и там, где это происходило, процесс энтропии повернул вспять. Эти районы возрастающей энтропии граничили и соответственно вступали в коллизию с теми по-прежнему расширяющимися участками, где энтропия продолжала уменьшаться.

Результатом являлось все усиливающееся напряжение, хаос вступивших в противоречие законов природы, распространяющийся подобно прорезающим кристалл трещинам, распространяющимся по всему пространству вселенной, подгоняемыми приливными волнами движения космических тел. Это напряжение концентрировалось и порождало все новые и новые трещины пространства в точках с наибольшей массой, и прежде всего в центрах галактик. В тех местах, где проходили эти линии трещин, изменялось состояние времени, и оно начинало двигаться вперед или назад, туда или обратно.

Первая трещина пробежала через нашу галактику четыре миллиарда лет назад. Мое сознание развернуло время вспять, к тому моменту, и я увидел, как это случилось. Нарастание энтропической коллизии около центра галактики. Массивная звезда, которая стала новой, но, в отличие от обычной новой, она не взорвалась, а стала спадаться внутрь себя.

Происходил коллапс огромной массы. Коллапс пространства и времени, за которым последовал шквал распространяющихся во все стороны провалов во времени, и наконец шторм времени достиг самых отдаленных рукавов Галактики и затронул нашу Солнечную систему.

Таким образом, пошло вразнос буквально все. Распадалась не только Галактика, но и сама вселенная. Не было на что опереться, не оставалось места, на котором бы можно было закрепиться до тех пор, пока не удалось бы остановить этот процесс и восполнить ущерб. Уж слишком непомерны были масштабы происходящего. Это было всеобъемлюще, и притом буквально все в этом процессе было взаимосвязано — от частиц, составляющих мое тело, до всеохватывающей вселенной. Ни я, ни кто-либо еще просто не располагали возможностями остановить такое. Тут ничем не мог помочь ни я, ни все человечество, ни все разумные обитатели вселенной сообща. По сравнению с этим мы были меньше пылинок, угодивших в торнадо, мы не могли даже мечтать обуздать то, что бушевало вокруг нас и могло уничтожить нас в мгновение ока...

Глава 27

Проснулся я в своей постели с таким чувством, будто когда-то уже проходил через подобное. Несколько мгновений я никак не мог сообразить, когда это было, но потом вспомнил о своем первом опыте с установкой Порнярска и о том, как потерял сознание, потрясенный увиденным. Я испытал мгновенный приступ раздражения. Если я буду вот так отключаться каждый раз, когда загляну в этот аквариум...

Но стоило мне вспомнить, что я видел, раздражение угасло. Сейчас, лежа в знакомой постели, в знакомой комнате, окруженный самыми простыми и обычными вещами, то, что я пережил, казалось просто невозможным, похожим на какой-то дурной сон. Но это был вовсе не сон. Это была реальность, и, несмотря на уютную безопасность привычной обстановки, картина шторма времени, какой я ее видел, казалась мне чем-то вроде гигантской безразличной нависшей над нами горы, которая может в любой момент обрушиться и погрести нас под собой, а может и позволить нам спокойно прожить еще тысячу лет.

И все-таки.., несмотря на нависшую над всеми нами грозную темную тень шторма, я был вовсе не так раздавлен, как в тот раз, когда я впервые осознал ее масштабы. Это была реакция моего разума, упрямый рефлекс, в очередной раз восставший против отчаяния и безнадежности. Я не мог даже мечтать, как мечтал давно, одолеть шторм. И все же.., и все же.., что-то во мне отказывалось сдаваться. Какая-то странная потаенная часть моего естества продолжала настаивать, что положение все еще можно попытаться исправить и даже, не исключено, преодолеть все препятствия.

Это было просто нереально. Разве что тысяча подобных мне людей, обладающих могуществом, превосходящим могущество богов, и имела бы шанс, но ведь я был один и такими силами не располагал. И все же упрямство не давало так просто сдаться. Что-то во мне не позволяло мне этого сделать.

Вошла Эллен, неся стакан воды.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— В порядке, — ответил я.

Единственное окно спальни было задернуто шторой, и в спальне горел свет. Но, бросив взгляд в сторону окна, я увидел, что из-за шторы пробивается бледноватый, но более резкий свет дня.

— Сколько я уже здесь? — спросил я, когда она подошла ко мне.

Вместо ответа она протянула мне стакан воды и две белые таблетки.

— Прими, — настойчиво произнесла она.

— Что это? — спросил я, глядя на лежащие у меня на ладони таблетки.

— Не знаю, но Мэри сказала, что ты должен принять их, когда проснешься.

— Черт побери, не собираюсь я пить невесть какое лекарство только потому, что так велела Мэри.

— Думаю, это самый обычный аспирин.

— Аспирин?

Я присмотрелся к таблеткам повнимательнее. И точно, с одной стороны на них были выдавлены маленькие крестики, бывшие отличительным признаком аспирина, видимо, в свое время производившегося в этих краях, а поднеся их к носу, я почувствовал слабый кисловатый характерный запах. Просроченные лекарства были одной из наших серьезных проблем, поскольку мы располагали лишь медикаментами, произведенными еще до шторма времени. Эти две таблетки были явно свежее, чем большинство им подобных, которые мне приходилось видеть в последние полгода. Должно быть, Мэри приберегала их на крайний случай. Мне стало стыдно за себя. Мне не нужны были эти таблетки, но если я сейчас не приму их, то они и дальше будут просто стареть, в то время как проглотив их, я не причиню себе вреда и дам Мэри почувствовать, что ее усилия не пропали понапрасну.

И я проглотил их.

— Если ты в состоянии, то Порнярск хотел бы поговорить с тобой.

— Вполне.

Я отбросил одеяло и сел на краю кровати. Оказалось, я был раздет.

— Где мои брюки?

— В шкафу, — ответила Эллен. — Думаю, тебе лучше пока не вставать.

— Да нет же, все в порядке, — начал спорить я. Но, по-моему, она мне не поверила, и тогда я решился на маленькую ложь:

— У меня болела голова, но, кажется, уже проходит.

— Ну, если ты так уверен, я пойду позову его. Она вышла, и я успел одеться до того, как в комнату притрусил Порнярск.

— Хорошо ли ты себя чувствуешь? — спросил он меня.

— Прекрасно, — ответил я. — Никаких проблем. Даже ничуть не устал.

— Я рад это слышать. Помнишь, что ты сказал перед тем, как потерял сознание?

— Не совсем уверен...

— Ты воскликнул: «Боже мой...», а потом сказал: «Это невозможно. Мне такое не под силу. Это невозможно сделать...» Ты можешь мне объяснить, что имел в виду, что заставило тебя сказать это?

— То, что я увидел, — ответил я.

Я рассказал ему обо всем. Когда я закончил, он с секунду постоял молча, а затем со скрипом совершил один из своих неуклюжих кивков головой.

— Следовательно, теперь ты уверен, что дальнейшие попытки справиться со штормом бесполезны? — спросил он.

— Во всяком случае, так все это выглядело, — подтвердил я. — Но теперь.., нет, я не уверен. Кажется, никакой надежды нет, и в то же время я вроде бы так и не смог заставить себя сдаться.

— Меня это радует, — сказал аватара. — Не имея желания продолжать, ты бы потерпел неудачу, даже если бы можно было ожидать успеха. А при наличии желания всегда остается надежда. Сам Порнярск всегда считал, что очевидное — это всего лишь возможное. Поэтому неудача, как и успех, всегда могут оказаться лишь возможностью, а не определенностью.

— Что нам делать дальше?

— Вот это-то я и хотел у тебя спросить, — сказал Порнярск. — Мое прежнее предположение оказалось верным. Твои возможности намного превосходят мои. Так что ответ предстоит найти тебе.

На протяжении следующих трех дней я тем и занимался, одновременно в меру своих способностей пудря мозги Поле, чтобы протянуть время. Но вечером четвертого дня ее нетерпение наконец прорвалось наружу.

— Ответ нужен мне завтра, Марк, — настойчиво произнесла она, удаляясь в свои комнаты. — Я провела здесь гораздо больше времени, чем планировала.

Был одиннадцатый час. Я прикинул, не собрать ли мне вместе Порнярска, Эллен и Мэри для мозгового штурма, но потом отказался от этой идеи. Они ничем не смогут мне помочь. Как и сказал Порнярск, найти ответ предстояло именно мне.

Я отправился в библиотеку, походил из угла в угол, но абсолютно ничего не придумал. Мысли продолжали соскальзывать с проблемы, как жук с оконного стекла. В конце концов я сдался и отправился спать, надеясь, что придумаю что-нибудь во сне.

Проснулся я часа через три, так и не найдя решения.

Что станется с Эллен и Мэри, да и со всей нашей общиной, если я, покинув их в качестве полупленника-полуслуги Полы, либо погибну, либо не вернусь обратно в обозначенные сроки или в случае крайней необходимости? Что станет с миром, если локальные силы шторма снова выйдут из равновесия? Но ответа я не находил. Оставалось лишь надеяться, что мне удастся что-то сделать со штормом и, пользуясь его силами, каким-то образом лишить Полу превосходства, которое давала ее армия.

Но и такой надежды практически не было. Любая возможность казалась выцветшей, сухой и изношенной. Оставался только один способ: отпереть «ключом» дверь, преграждавшую мне путь. Но ключа-то как раз и не было. Мои мысли мчались кругами так долго, что запас их сил истощился. Я накинул плащ, который использовал вместо халата, и отправился обратно в библиотеку, чтобы вырваться из пустопорожнего коловращения утомленных мыслей.

В искусственном свете ламп библиотека показалась мне пустой и неуютной. Я плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Мысли перескакивали с одного на другое, в голове всплывали образы всех тех, за кого я чувствовал себя ответственным... Мэри, Уэнди, Эллен, аватара...

Их лица проносились одно за другим, как в кинофильме. Вспоминались даже те, кого не было рядом. Я видел Тека, падающего под ударами пуль из автомата Эллен, Сэмуэлсона, с его гранатометом, расстреливающего игрушки-переростки, атакующие его родной городок, Санди, таким, каким я увидел его впервые, снова Санди, с Эллен, еще в те времена, когда я называл ее девчонкой, Санди...

Санди.

При мысли о нем все встало на свои места. Мой разум раскрылся как цветок на рассвете, и жизнь хлынула обратно в мое тело. Свет и вся обстановка комнаты, секунду назад казавшаяся совершенно безжизненной, стала совершенно иной. Я снова испытал чувство единения со всеми и сразу понял, что принципиально можно будет сделать, если только хватит времени. Окрыленный прозрением, я вскочил и бросился в лабораторию Порнярска.

Я включил свет в темном помещении и увидел, что Порнярск неподвижно стоит около установки, а взгляд его устремлен куда-то в пространство. Невозможно было сказать, спит ли он в подобные моменты, да и вообще неизвестно было, спит он когда-нибудь или нет. Мы все не раз спрашивали его об этом, но он всегда отвечал, что в его терминах вопрос не имеет смысла, а в наших не имеет ответа. И сейчас, когда зажегся свет, он еще с секунду пребывал в неподвижности, а потом повернул голову и посмотрел на меня.

— Что такое, Марк? — спросил он.

— Кажется, я знаю, что делать! — воскликнул я. — Мне только сейчас пришло в голову. Послушай, ты ведь можешь использовать установку в качестве компьютера, да? Я имею в виду, ты можешь экстраполировать картину шторма в прошлое и в будущее?

— Конечно.

— Как далеко в будущее?

— До момента, пока экстраполяция не перестанет быть возможной, — сказал он. — До тех пор, пока шторм времени не уничтожит вселенную или не будут исчерпаны возможности установки строить логические последовательности.

— Послушай, — голос мой эхом отражался от голых, выкрашенных белой краской бетонных стен. — Всегда имелся шанс, что мы сможем получить помощь в борьбе со штормом времени в будущем, но я никогда не задумывался об этом в плане достаточно отдаленного будущего. Теперь я вспоминаю, что, глядя в контейнер, подумал: вот если бы нашлась еще тысяча подобных мне! Тогда кое-что, возможно, только возможно, и удалось бы сделать. Нам никогда не найти ничего подобного в недалеком будущем, но если бы мы продвинулись в будущее насколько это возможно, может, там и нашлась бы тысяча таких, как я. Там — далеко в грядущем. Так далеко, насколько нам удастся проникнуть.

— Но если они даже и существуют, — сказал Порнярск, — то как нам вступить с ними в контакт?

— Возможно, мы могли бы отправиться к ним. — Слова буквально лились из меня, и у меня было ощущение, будто мозг мой объят пламенем. — Если бы только мне удалось увидеть, какой станет картина шторма в те времена, как он воздействует на наш район — территорию вокруг дворца, а то и вокруг одной только лаборатории, — думаю, я смог бы снова разбалансировать силы шторма. И тогда мне, возможно, удалось бы создать линию сдвига времени, всего одну туманную стену, которая перенесла бы нас к ним в будущее.

Он не шевелился и не издавал ни звука, должно быть, секунд пять или шесть, и все это время мое сердце гулко билось внутри грудной клетки, поднимая и опуская грудь.

— Да, такое возможно, — сказал он.

— Дыхание, которое, как выяснилось, я все это время сдерживал, вырвалось из меня со звуком, похожим на ворчание.

— Мы можем сделать это?

— Я могу показать тебе самую последнюю из доступных этому устройству картин шторма, — сказал он. — Если я сделаю это, ты уверен, что сможешь?

— Нет, но могу попытаться.

— Да, — сказал он. Его голова приподнялась, а потом опустилась в одном из редких кивков. — Чтобы получить столь отдаленные картины шторма, мне потребуется время.

— Сколько?

Он пристально посмотрел на меня.

— Не знаю. Возможно, несколько дней, а может быть и лет.

— Лет! — повторил я вслед за ними. Но потом до меня наконец дошло. Ведь самая отдаленная из доступных картин шторма в будущем может быть получена только в результате последовательного прохождения через все предыдущие.

— Когда я доберусь до предела возможностей устройства, — сказал он, — то позову тебя посмотреть.

— Значит, мы должны купить себе столько времени, сколько его потребуется. Решено. Я скажу Поле, что отправляюсь с ней.

— Возможно, это самое разумное. Но учти, ты должен будешь иметь возможность вернуться, когда я получу окончательную картину.

— Вернусь, — пообещал я. — Уж об этом не беспокойся. Я чувствовал себя просто великолепно. Угнетенное состояние, сметенное всплеском энергии и уверенности в собственных силах, исчезло как по волшебству. Я не вернулся бы в постель, даже если бы и чувствовал себя в состоянии заснуть. Я взглянул на часы — была уже половина шестого утра.

— Пойду разбужу всех, кто должен об этом узнать, и все им расскажу. Прямо сейчас. Ты со мной?

— Я тебе не нужен, — сказал он. — К тому же любая напрасная трата времени сейчас будет оттягивать момент достижения цели.

— Хорошо.

Я отправился будить остальных. Чуть меньше чем через час все они сидели в столовой летнего дворца с чашками кофе, продирая глаза и ожидая разъяснений. Я созвал на совет всех, кто, по моему мнению, должен был знать, что нам предстоит. За столом были Эллен, Мэри, Билл, Док и Уэнди. Последняя выглядела особенно мрачной. Она была уже достаточно взрослой, чтобы завести четырнадцатилетнего приятеля. Мне лично казалось, что десять лет слишком мало для подобных дел, но она действительно уже начинала физически развиваться. Более того, она попросила, чтобы к участию в этом совете допустили и ее дружка. Естественно, я ей отказал. Это была очередная, из целой серии ее попыток, заставить мать и всех нас принять ее возлюбленного в нашу внутреннюю семью.

Что до остальных, то Док выглядел совершенно невозмутимым, будто из всех присутствующих только у нас с ним сна не было ни в одном глазу. Эллен выглядела озабоченной, Мэри — усталой и как будто постаревшей, а Билл все еще был бледен — он явно никак не мог прийти в себя из-за внезапно прерванного сна.

— Я намерен сегодня сообщить Поле, что готов последовать за ней, — без всякого вступления сообщил я. — Возможно, мы улетим прямо сегодня.

Я рассказал им о вспыхнувшей во мне надежде, о своем разговоре с Порнярском, о том, что он уже принялся за работу.

— Главное, — подытожил я, — что Порнярск и вы, скорее всего, пока Пола считает меня другом и соратником, будете здесь в полной безопасности. Если положение изменится, она может взять кого-нибудь из вас в заложники, чтобы удерживать меня под контролем или чтобы я хорошо себя вел. Поэтому, если наши с ней отношения вдруг ухудшатся, я немедленно извещу вас об этом, и в этом случае вы все должны немедленно убраться отсюда и рассеяться по округе. Рассеяться на как можно большей территории, причем каждый сам по себе. И самое главное, чтобы никто не знал, кто и куда собирается исчезнуть и где осесть.

Уэнди явно помрачнела.

— Я не шучу, — сурово произнес я, глядя на нее в упор. — Никто. Уэнди, ты можешь оставаться с матерью, но все остальные должны скрываться поодиночке.

— Марк, — спросила Мэри, — неужели так необходимо, чтобы, если у тебя получится, все остальные тоже отправлялись с тобой в будущее? Разве ты не можешь отправиться туда один, рассказать тамошним людям то, что собирался, а потом вернуться?

— Как же я смогу? — возразил я. — Ты же знаешь, что для контроля сил шторма мне необходим гештальт монад, а для него потребуетесь все вы. Поэтому слушайте. Что я сделаю, так это возьму с собой Старика. Если я отошлю его обратно или он каким угодно образом вернется сюда, знайте — это сигнал. Тут же уходите.

— Марк, — сказал Док, — вам обязательно потребуется какой-нибудь способ быстро получить от нас сообщение, когда Порнярск найдет то, что ищет. Как насчет того, чтобы я регулярно навещал вас просто якобы для того, чтобы передать письма от друзей, коробочку печенья и все такое прочее? В этом случае, когда я привезу вам известие, люди Полы ничего не заподозрят.

Я с благодарностью посмотрел на него. В такое утро, как сегодня, и за этим столом было так приятно видеть хоть одну голову за работой.

— Правильно, — согласилась Эллен. — Тогда, если для побега тебе потребуется помощь, Док заодно сможет тебе помочь. Еще одна умная головушка.