Затворник из горной твердыни

      В любом случае война, "Операция "Одуванчик" уничтожит нас всех, независимо от того, чем мы будем в это время заниматься. Наш противник, плечом к плечу с которым мы сражались в минувшей войне. Какие блага нам это принесло? Нам, возможно, следовало бы сражаться против него. Или позволить ему потерпеть поражение, помогая его противникам, Соединенным Штатам, Британии, России.
      Куда не глянешь - сплошная безысходность.
      Да и Оракул заговорил загадками, Наверное, он в своей печали отшатнулся от мира людей. Оставил их без своей мудрости.
      Мы вошли в такой момент, когда мы одни. Мы не можем рассчитывать на помощь, как раньше. Что ж, подумал Тагоми, возможно, это не так уж плохо. Из этого еще может возникнуть новое добро. Нужно не прекращать попытки разыскать все же выход.
      Он взобрался в вагон в кабельного трамвая - фуникулера на Калифорния-стрит и доехал до самого конца линии. Он даже выскочил наружу, чтобы помочь развернуть кабельный вагончик на его деревянном поворотном круге. Из всех переживаний, что можно было испытать в городе, это, обычно, для него имело наибольший смысл. Сейчас этот эффект ослабел - он еще больше ощущал открывшуюся перед ним бездну благодаря тому, что их всех мест здесь наиболее остро ощущалось завершение чего-то.
      Естественно, он поехал назад. Но... уже не испытывал, понял он, как прежде, той необычности ощущений, когда все - улицы, здания, пешеходные переходные мостики - проплывали перед ним в обратном порядке.
      Возле Стоктона он поднялся с места, чтобы выйти. Но когда начал спускаться по ступенькам на остановке, его окликнул кондуктор:
      - Ваш портфель, сэр.
      - Спасибо. - Он забыл его в вагончике. Протянув руку, подхватил его, затем, когда кабельный вагончик с лязгом начал двигаться, поклонился. Было очень ценным содержимое этого портфеля. Бесценный кольт-44, предмет особой гордости коллекционера, лежал внутри. Теперь он держал его под рукой постоянно, на тот случай, если мстительные бандиты из СД попытаются отплатить ему персонально. Никто не знает, что его ждет, понял Тагоми. И тем не менее, он остро ощущал, что эта новая для него привычка, несмотря на все то, что с ним произошло, какого-то невротического свойства, свидетельство его душевной надломленности. Мне не следовало бы слишком уж потворствовать этой привычке, напомнил он себе в который раз, шагая с портфелем в руке и памятуя о зловещей цепи: решение, принятое по нужде навязчивая идея - фобия, панический страх.
      Я крепко сжимаю его ручку, подумал Тагоми, он столь же крепко держит меня.
      Неужели я лишился своего восторженного к нему отношения? Вот таким вопросом неожиданно для самого себя задался Тагоми. И это инстинктивное чувство изменилось на прямо противоположное вследствие памяти о том, что я совершил? Пострадала вся эта моя одержимость коллекционированием, как любимым занятием, а не просто отношением к этому отдельно взятому предмету? Одна из опор моей жизни... сфере, где я, увы, обретался с таким наслаждением.
      Окликнув велокэб, он велел водителю отвезти его на Монтегоми-стрит, к магазину Роберта Чилдэна. Нужно решить хотя бы это. Ухватиться за одну оставшуюся нить, сделать то, что я еще в состоянии сделать по своей доброй воле. Может быть, мне еще удастся все-таки справиться с этой тревожной мыслью, вычеркнуть из жизни целую сферу интересов, поменяв с помощью какой-нибудь уловки этот злополучный револьвер на что-либо другое, обладающее не меньшей засвидетельствованной историчностью. Слишком уж сильно переплетается судьба револьвера с моей личной судьбой... притом как-то очень нехорошо. А ведь дело-то здесь только во мне, никто другой не будет испытывать подобных неприятных ощущений, имея дело с этим оружием. Дело только в моем личном душевном мире.
      Надо высвободиться их этого плена, взволнованно решил он. Когда не станет револьвера, уйдут и все остальные тревоги, как тучи прошлого. Потому что это не просто в моей психике; это - как всегда говорят об этом, теоретизируя об историчности - в равной мере и в этом револьвере. В связывающем нас уравнении.
      Он подъехал к магазину. Здесь я часто бывал, подумал он, расплачиваясь с водителем. Как по сугубо личным вопросам, так и по делам. Он быстро вошел в магазин, не забыв прихватить с собой портфель.
      У кассы стоял мистер Чилдэн, протирая тряпкой какое-то изделие.
      - Мистер Тагоми, - произнес Чилдэн, поклонившись.
      - Мистер Чилдэн, - он тоже поклонился.
      - Какой сюрприз, я тронут. - Чилдэн отложил изделие и тряпку. Обошел угол возле кассы, выходя навстречу. Последовал обычный ритуал, дружественные приветствия и все прочее. Да, Тагоми почувствовал, что сегодня этот человек какой-то не такой, как обычно. Какой-то менее суетливый, менее речистый. И это понравилось ему. Чилдэн всегда был немного шумным, назойливым, возбужденно заискивающим. Но это в такой же степени могло быть и весьма нехорошим признаком.
      - Мистер Чилдэн, - начал Тагоми, выложив портфель на прилавок и расстегивая его, - я бы желал вернуть один предмет, купленный мною у вас несколько лет назад. Я это точно помню.
      - Пожалуйста, - ответил Чилдэн. - Все зависит от его состояния. - Он напряженно следил за Тагоми.
      - Кольт 44-го калибра, - произнес Тагоми.
      Они оба долго не решались заговорить, глядя на револьвер, покоившийся в открытом футляре из тикового дерева вместе с частично израсходованными боеприпасами к нему.
      Лицо мистера Чилдэна выражало мрачное безразличие.
      - Вас, значит, это не заинтересовало? - произнес Тагоми.
      - Нет, сэр, - сдавленно вымолвил Чилдэн.
      - Не буду настаивать. - Он и не чувствовал в себе должных сил, чтобы настаивать. Я уступаю. "Инь", податливость, уступчивость, боюсь, овладели мною в очередном качании маятника...
      - Извините меня, мистер Тагоми.
      Тагоми поклонился, аккуратно положил назад в портфель револьвер, боеприпасы, футляр. Судьба. Мне придется не расставаться с ним. - Вы, кажется, несколько разочарованы? - спросил Чилдэн.
      - Вы это заметили. - Тагоми был явно расстроен. Позволяя своему внутреннему миру раскрыться для всеобщего обозрения? Определенно, именно так. Он пожал плечами.
      - У вас имеется особая причина, по которой вы хотели бы его сдать? спросил Чилдэн.
      - Нет, - ответил он, снова пряча свой личный мир - как и подобало.
      Чилдэн, несколько поколебавшись, спросил:
      - Мне... захотелось узнать, в самом ли деле этот предмет был продан в моем магазине? Я не держу подобные предметы...
      - Я в этом уверен, - ответил Тагоми. - Но это не имеет ровно никакого значения. Я не возражаю против вашего решения. Меня оно нисколько не задело.
      - Сэр, - вдруг обратился к нему Чилдэн, - позвольте мне показать новые поступления. У вас есть свободная минута?
      Тагоми почувствовал, как что-то прежнее зашевелилось в нем.
      - Что-то, представляющее особый интерес?
      - Пройдемте, сэр. - Чилдэн провел его через весь магазин.
      Внутри запертой прямоугольной стеклянной витрины на плоских дощечках, обитых черным бархатом, лежали маленькие металлические спирали и другие, несколько абстрактные геометрические фигуры, каждая из которых была скорее намеком на нечто, чем чем-то реально существующим. При виде их у Тагоми возникло какое-то странное ощущение, и он приостановился, чтобы лучше их рассмотреть.
      - Я показываю их всем, без малейшего исключения своим заказчикам, сказал Роберт Чилдэн. - Сэр, вы догадываетесь, что это такое?
      - Напоминает ювелирные украшения, - произнес Тагоми, заметив булавку.
      - Это все, разумеется, американской работы. - Однако, сэр, это не старинные украшения.
      Тагоми поднял взор.
      - Сэр, все это новое, - обычно бледное, бесцветное лицо Чилдэна сейчас едва ли не пылало энтузиазмом. - Это новая жизнь моей родины, сэр. Начало ее в форме крохотных непереходящих зерен. Красоты.
      С подобающим данному случаю интересом Тагоми осмотрел в руках несколько таких предметов. Да, в них есть что-то такое новое, что одухотворяет их, решил он. Здесь подтверждается главный закон Тао. Когда всюду простирается "инь", вдруг в самых темных глубинах зарождаются первые проблески нарождающегося света... мы все с этим хорошо знакомы, мы уже видели, как это случалось прежде, как я вижу это сейчас здесь. И все же это для меня всего лишь простые капли металла, металлический лом. Я не в состоянии прийти в такой же восторг, которым сейчас охвачен мистер Чилдэн. К превеликому огорчению - для обоих нас. Вот так.
      - Весьма прелестны, - пробормотал он, кладя на место украшения.
      - Сэр, - произнес чилдэн с уверенностью в голосе, - такое не возникает просто так, сразу.
      - Простите?
      - Вы обращены в новую веру, - заметил Тагоми. - Я тоже очень бы хотел стать таким же неофитом. Но не могу. - Он склонил голову.
      - Как-нибудь в другой раз, - произнес Чилдэн, провожая его к выходу из магазина. От внимания мистера Тагоми не ускользнуло, что он уже больше не пытался, как раньше, демонстрировать перед ним другие предметы взамен отвергнутых.
      - Ваша уверенность весьма сомнительного свойства, - заметил Тагоми. Она может завести вас в неблагоприятном направлении.
      Чилдэн не проявил при этих словах какого-либо раболепного страха.
      - Простите меня, - сказал он, - но правота на моей стороне. Я безошибочно распознаю в этих изделиях сконцентрированные ростки будущего.
      - Да будет так, - произнес Тагоми. - Но ваш англо-саксонский фанатизм не находит во мне ответного отклика. - Тем не менее, где-то в глубине души он ощущал возрождение надежды. Его собственной надежды. - До свидания. Он низко поклонился. - Я непременно встречусь с вами еще в ближайшие же дни. Мы, возможно, тогда и обсудим ваше пророчество.
      Чилдэн низко поклонился, ничего не сказав на прощанье.
      Забрав свой портфель с кольтом-44 внутри, Тагоми вышел из магазина. Я ухожу с тем же, что и пришел сюда, размышлял он на ходу. Все еще ищу, не располагая тем, в чем я нуждаюсь, если и суждено мне вернуться в мир.
      Что, если бы я приобрел один из этих странных, непонятных мне предметов? Подержал бы его у себя, вновь внимательно бы рассмотрел, поразмышлял... отыскал бы я, в результате этого, свой путь назад? Сомневаюсь.
      Такие предметы пригодны для него, но не для меня.
      И все же, даже если кто-то один в состоянии найти свою дорогу... это означает, что выход существует. Даже если мне лично не удастся его достичь.
      Завидую я ему.
      Круто развернувшись, Тагоми направился назад, в покинутый им только что магазин. У дверей стоял Чилдэн, внимательно за ним наблюдая. Он так до сих пор и не вернулся в магазин.
      - Сэр, - произнес Тагоми, - я куплю один и этих предметов, любой по вашему усмотрению. Нет у меня веры, но в настоящее время я рад схватиться и за соломинку. - Он прошел вслед за мистером Чилдэном еще раз вглубь магазина, к застекленной витрине. - Я не верю. Но я унесу с собой этот предмет, время от времени стану регулярно на него поглядывать. Например, по разу каждый день. Если через два месяца я так и не увижу...
      - Вы сможете всегда мне его вернуть за полную стоимость, - произнес Чилдэн.
      - Спасибо, - согласился Тагоми. Теперь он чувствовал себя получше. Иногда нужно попробовать все, что угодно, решил он. В этом нет ничего постыдного. Наоборот, это признак мудрости, распознание ситуации.
      - Вот это успокоит вас, - сказал Чилдэн. Он предложил маленький серебряный треугольничек, украшенный полыми капельками. Черными внизу, ярко-сверкающими, наполненными светом вверху.
      - Благодарю вас, - ответил Тагоми.
      Наняв велокэб, Тагоми добрался до Портмуд-сквера, небольшого открытого парка на косогоре над Кэрни-стрит, прямо напротив расположенного по другую сторону улицы полицейского участка, присел на скамейку на солнышке. По мощеным дорожкам в поисках пищи бродили голуби. На других скамейках плохо одетые люди читали газеты или просто дремали. Некоторые лежали прямо на траве, чуть ли не спали.
      Вынув из кармана небольшую фирменную картонку магазина Чилдэна, Тагоми сидел какое-то время, держа ее в руках, как бы пытаясь ее отогреть. Затем, вскрыв картонку, он извлек из нее свое новое приобретение, чтобы пристально изучить его здесь, в уединении небольшого парка, образованного травянистыми газонами и дорожками между ними, места, облюбованного пожилыми людьми.
      В руках он держал аккуратную серебряную безделушку. От ее полированных поверхностей ярко отражалось полуденное солнце, как от вогнутого увеличительного зеркала Джека Армстронга, собирающего все попадающие в него лучи. Или - он снова бросил на нее испытующий взгляд это, как говорят брамины, "ом", то есть то место, куда увлекается все, что имеется вокруг. По крайней мере, размеры и форма безделушки позволяли сделать подобное суждение. После этого, проникнувшись сознанием исполненного долга, тщательно продолжал рассматривать эту штуковину.
      Сбудется ли предположение мистера Чилдэна? Прошло пять минут. Десять. Сидеть дальше стало невмоготу. Время, увы, заставляет нас торопиться, тем самым обманывая и себя, и его. Ну что стоит еще подержать в руках эту вещицу немного, а вдруг все-таки удастся проникнуть в ее сокровенный смысл?
      Прости меня, подумал Тагоми, обращаясь к безделушке. Время всегда вынуждает нас в конце концов что-то предпринимать. Вздохнув огорченно, он начал укладывать треугольник в картонку. Один последний, исполненный надежды взгляд - и он еще раз сосредоточил все свое внимание на серебряной безделице. Как ребенок, мелькнуло у него в голове. Изображаю простодушную веру в чудо. Когда загадав что-нибудь, прижимал к уху найденную на берегу моря раковину.
      Здесь вместо уха он прибегнул к помощи глаз. Ну, войди же в меня и скажи, что же все-таки произошло, что оно означает, почему так случилось. Открой понимание, сконцентрированное в этой одной конечных размеров штучке.
      Слишком много спрашиваешь, оттого ничего и не получаешь в ответ.
      - Послушай, - шепотом обратился он к безделушке, - ты же ведь продана с гарантией. Это многое обещает.
      Что если я потрясу ее яростно, как старые, не желающие идти часы? Он так и сделал, вверх, вниз, еще раз. Как трясут кости в ладони перед решающим броском. Чтобы разбудить божество внутри, которое, может быть, задремало. Или куда-то отлучилось, гоняясь за кем-то. Сжав серебряный треугольник в кулаке, Тагоми неистово потряс его; вверх-вниз, вверх-вниз, все громче взывая к этому непослушному божеству. Затем снова тщательно обследовал безделушку.
      Да ведь ты пуста, эта крохотная штуковинка, подумал он.
      Ну-ка, потрогай ее, сказал он себе. Расшевели. Устраши.
      - Моему терпению приходит конец, - сказал он шепотом.
      А что потом? Швырнуть в сточную канаву? Давай подышим на тебя, встряхнем, еще раз подышим. Ты принесешь мне выигрыш в этой игре или нет?
      Тут он не выдержал и рассмеялся. Он же ведет себя просто как какой-то болван, здесь, на подогретой солнцем скамье. Спектакль для всех проходящих мимо. Он виновато осмотрелся. Нет, никто не видит этого. Старики мирно посапывают. На душе в какой-то мере стало легче.
      Я уже испробовал все, подумал Тагоми. Умолял, смиренно созерцал, угрожал, наконец, каких только догадок не строил. Что еще можно сделать?
      Ну что, вот так здесь и оставаться? Этого я никак не могу себе позволить. Хотя такая возможность не исключена в будущем. Но, с другой стороны, подобная благоприятная возможность больше уже просто не может выпасть. Разве не так? Я чувствую, что именно так оно и есть.
      Когда я был ребенком, то и мыслил, как ребенок. Но теперь я уже давно расстался со всем, что свойственно детству. И теперь должен искать поддержку совершенно другими способами. К этой вещице нужен совсем иной подход.
      Подход научный. Подвергнуть исчерпывающему логическому анализу каждый аспект. Систематически, прибегнув к традиционному исследовательскому методу, опирающемуся на аристотелеву логику.
      Он заткнул пальцем правое ухо, чтобы не слышать шума уличного движения и других отвлекающих внимание звуков. Затем плотно приложил серебряный треугольник, как морскую раковину, к своему левому уху.
      Никаких звуков. Ни шума воображаемого океана, в действительности внутренних звуков, сопровождающих ток крови в сосудах - ни даже этого.
      Тогда какое другое чувство может способствовать постижению тайны, заключенной в этой безделице? От слуха, очевидно, нет ни малейшей пользы. Тагоми закрыл глаза и стал прощупывать кончиками пальцев каждый кусочек поверхности треугольника. От осязания тоже никакого толка - пальцы ему ни о чем не говорили. Запах. Он поднес серебро как можно ближе к ноздрям и глубоко вдохнул. Слабый, типично металлический запах, ничего собой не выражающий сокровенного. Вкус. Открыв рот, он украдкой притронулся языком к серебряному треугольнику, просунул его между зубами, как бисквит, но, разумеется, не стал жевать. Тоже никакого внутреннего значения обнаружить ему не удалось, только горький привкус холодного, твердого вещества.
      Он снова разложил треугольник у себя на ладони.
      Вот только теперь наконец можно воспользоваться и зрением. Высшим из всех органов чувств. По шкале главенства, которой придерживались древние греки. Он вертел в руках безделушку, обозревая ее со всех точек.
      Что я вижу в результате усердного терпеливого изучения? Спросил он у себя. В чем ключ к истине, которую скрывает от меня этот предмет? Поддайся, раскройся, упрашивал он серебряный треугольник. Поведай мне свою волшебную тайну.
      Как лягушка, извлеченная из глубины пруда, подумал он. Зажатая в кулаке. Которой велено назвать то, что лежит внизу, в водной бездне. Зажатая в кулаке. Которой велено назвать то, что лежит внизу, в водяной бездне. Но здесь лягушке не до смеха, здесь ей не оправдать возлагаемых на нее надежд. Она просто задыхается, превращаясь в камень или глину. В нечто неодушевленное. Став снова неподатливой субстанцией: свойственной ее миру безумия.
      Металл, извлеченный из земли, рассуждал Тагоми, продолжая внимательно разглядывать серебряный треугольник. Из глубины стихии, что расположена под всеми остальными, что плотнее всех. Из той стихии, где в пещерах обитают тролли, где затхлая сырость и полный мрак. Из мира "иня" в его наиболее темном аспекте. Мира трупов, гниения, мира, куда уходят испражнения. Все, что уже отжило, отмерло, и теперь осаждается там, внизу, и разлагается, один слой под другим. Демонический мир неизменного. Времени - которое было.
      Но, тем не менее, при ярком свете солнца серебряный треугольник сверкает всеми красками. Он отражает свет. Огонь, подумал Тагоми. Он вообще совсем не мокрый или темный предмет. И не тяжелый, как бы уставший, но пульсирующий жизнью. Он скорее присущ высокой стихии, аспекту "яня" небесам, эфиру. Как и подобает произведению искусства. Да, это работа художника - извлечь кусок инертного вещества из темной, безмолвной земли и придать ему такую форму, чтобы он засверкал, отражая небесный свет, воскрешая к жизни мертвое. Устраивая красочный парад трупов - это прошлое пролагает дорогу будущему.
      Тело из "иня", душа из "яня". Сочетание металла и огня. Внешнего и внутреннего. Целый микрокосм у меня на ладони.
      И что это за пространство, о котором говорит мне эта вещица? Восхождения ввысь. К небесам. А время? Светлого мира перемен. Да, этот кусочек металла извергнул свой дух - свет. И мое внимание приковано к нему - я не в состоянии отвести взор. Он приворожил меня, гипнотически очертив вокруг себя мерцающую сферу, мне уже неподвластную. И мне уже не отделаться от этой вещицы, как и не избавиться и от гипноза.
      А вот скажи мне теперь всю правду, обратился он к вещице. Теперь, когда завлекла меня ты в свою западню. Я хочу услышать твой голос, источающий ослепительно яркий белый свет, такой, какой мы предполагаем увидеть только в "чистилище" загробного существования на своем пути к нирване. Но я не хочу дожидаться смерти, отторжения своей души от тела, когда она начинает скитаться в поисках нового для себя вместилища. Среди устрашающих и милосердных божеств. Мы пройдем мимо них, так же, как и пройдем мимо дымящихся огней. И совокупляющихся пар. Пройдем мимо всего, кроме этого света. Я готов без всякого страха увидеть этот свет. Ты видишь - я даже и не думаю закрывать глаза.
      Я ощущаю, как горячие ветры кармы подхватили меня. И все же я остаюсь здесь. Значит, правильным было мое воспитание и вся подготовка в течение жизни: я не должен в страхе отпрянуть от чистого белого света, ибо если я это сделаю, мне не достигнуть нирваны, я снова попаду в цикл рождения и смерти, никогда не познаю свободы, никогда не получу избавления. Покрывало Майи - богини обольщения и иллюзий индуистов - падет на меня еще раз, если...
      Свет пропал.
      В руке у него был всего лишь тусклый серебряный треугольник. Чья-то тень отсекла солнце. Тагоми поднял глаза.
      Рядом со скамьей стоял, улыбаясь, высокий полисмен в синем мундире.
      - А? - вздрогнув от испуга, спросил Тагоми.
      - Я просто смотрю, как вы трудитесь над этой головоломкой. - Полисмен двинулся было дальше.
      - Головоломка? - повторил, как эхо, Тагоми. - Нет, это не головоломка.
      - Разве это не одна из тех проволочных головоломок, где нужно разъединить отдельные части? У моего парня их целая куча. Некоторые очень трудные, - сказал полисмен и пошел по дорожке прочь.
      Все испорчено, подумал Тагоми. Пропал. Мой шанс достичь нирваны. Из-за вмешательства белого варвара, этого неандертальца-"янки". Этот недочеловек предположил, что я убиваю время над пустой детской забавой.
      Поднявшись со скамьи, он нетвердо прошел несколько шагов. Надо успокоиться. Ведь это же самый мерзкий расизм, характерный больше для представителей низших классов, этот агрессивно шовинистический выпад, недостойный меня.
      Немыслимые, совершенно неизбывные страсти схлестнулись у меня в груди. Он медленно брел через парк. Надо двигаться, не останавливаясь. Очищение в движении.
      Парк кончился. Он стоял на тротуаре Кэрни-стрит. Вокруг грохот уличного движения. Тагоми приостановился у бордюра.
      Что-то не видно велокэбов. Он побрел по тротуару, слился с потоком пешеходов. Никогда их нельзя поймать, когда остро нуждаешься.
      Боже, а что это такое? Он замер, открыв рот от изумления при виде чудовищно уродливого видения на фоне ясного неба. Нечто подобное кошмарным американским горкам, повисшим в воздухе и уничтожившим всю перспективу. Грандиозное сооружение из металла и бетона, вздыбившееся высоко в воздух.
      Тагоми обратился к одному из прохожих, худощавому мужчине в мягком костюме.
      - Что это? - спросил он, показывая на странное сооружение.
      Мужчина ухмыльнулся.
      - Жуть, не правда ли? Это портовый путепровод. Очень многие считают, что он испортил пейзаж.
      - Я никогда не видел его раньше, - заметил Тагоми.
      - Вам повезло, - сказал мужчина и поспешил дальше.
      Безумный сон, надо скорее проснуться. И куда это сегодня подевались велокэбы? Он пошел быстрее. Все вокруг было каким-то унылым, в темно-сизой дымке, будто порождение загробного мира. Запах гари. Тусклые серые здания, такие же тротуары, бешеный ритм толпы куда-то спешащих пешеходов. И до сих пор ни единого велокэба.
      - Кэб! - громко крикнул он, пробираясь сквозь толпу дальше. Безнадежно. Одни машины и автобусы. Автомобили, больше напоминающие к кие-то отвратительные огромные машины уничтожения, все какой-то непривычной формы. Он старался не смотреть на них. Это искажение моих зрительных восприятий особо зловещего свойства. Мои тревоги поразили мои чувства восприятия пространства. Горизонт, искривившись, перестал представлять из себя ровную линию. Подобно неизлечимому астигматизму, нагрянувшему без упреждающих симптомов.
      Надо обрести передышку. Впереди - грязная забегаловка. Внутри только белые, все что-то пьют. Тагоми толкнул деревянные створки. Запах кофе. Громко надрывается в углу нелепый музыкальный ящик. Он весь съежился и стал проталкиваться к стойке. Все места заняты белыми. Тагоми громко окликнул присутствующих. Несколько белых подняли голову. Но никто не поднялся с своего места. Никто не уступил ему свой стул. Они просто продолжали пить.
      - Я настаиваю! - громко потребовал Тагоми от первого же белого. Он кричал ему прямо в ухо.
      Мужчина отложил в сторону чашку кофе и произнес:
      - Поосторожнее, Тодзио.
      Тагоми посмотрел на других белых. Все наблюдали за происходящим с враждебным выражением на лицах. И никто даже не пошевелился.
      Вот оно, царство мертвых, подумал Тагоми. Горячие ветры занесли меня кто знает куда. Это видение - чего? Способна ли душа выдержать это? Да, "Книга Мертвых" готовит нас к этому; после смерти, мы, похоже, увидим многих других, но все они покажутся враждебными нам. Каждый сам по себе. Никто никому не придет на помощь. Ужасное путешествие - и всегда второе рождение сопровождается страданиями, которые готов вынести мятущийся, надломленный дух. Это все иллюзия.
      Он поспешил прочь от стойки. Створки дверей захлопнулись за ним - он снова стоял на тротуаре. Где я? Вне моего мира, моего пространства и времени. Это серебряный треугольник завел меня сюда, выбив из колеи. Порвались мои якорные цепи, и теперь ничто меня не удерживает. Вот расплата за мои попытки. Урок навечно. Почему это так всегда хочется видеть обратное тому, что на самом деле воспринимаешь? Почему не хочешь верить своим органам чувств? В результате чего можно совсем заблудиться и ходить потерянным, без всяких указателей и ориентиров.
      Это гипнотическое состояние. Внимание, как способность разума, настолько ослабляется, что наступает сумеречное состояние; мир воспринимается единственно в символическом, обобщенном виде вперемежку с подсознательными, идущими изнутри видениями. Типичное для гипноза внушенный сомнамбулизм. Нужно прекратить это страшное соскальзывание в царство теней и тем самым обрести снова ощущение своей индивидуальности.
      Он стал ощупывать карманы в поисках серебряного треугольника. Исчез. Забыл на скамейке в парке, вместе с портфелем. Катастрофа.
      Втянув голову низко в плечи, он побежал по тротуару назад, к парку.
      Полудремлющие бездельники с удивлением смотрели на него, когда он бежал по парковым дорожкам. Вот, эта скамья. И все так же прислоненный к спинке его портфель. Никаких следов серебряного треугольника. Он стал искать. Вот он. Упал в траву. И лежал там незаметно. Там, куда в ярости он его зашвырнул.
      Он сел на скамью, чтобы перевести дух.
      Сосредоточься снова на серебряном треугольнике, повелел он себе, когда дыхание успокоилось. Не своди с него глаз и считай. При счете "десять" издай какой-нибудь неожиданный звук. "Проснись!", например.
      Дурацкие фантазии эскапистского толка. Подражание скорее более пагубным аспектам юности, чем изначальному наивному простодушию детства. Как раз то, что я так или иначе заслуживаю.
      Во всем этом моя собственная вина. Тут не было умысла со стороны мистера Чилдэна или мастеровых, изготовивших эту безделушку. Достойно порицания мое собственное неуемное нетерпение. Понимания нельзя достичь принуждением.
      Он сосчитал до десяти, медленно, громко, затем резко вскочил на ноги.
      - Проклятая глупость, - раздраженно произнес Тагоми.
      Туман прояснился.
      Он осторожно осмотрелся. Расплывчатость, как будто, прошла. Только теперь он по достоинству ценит слова Святого Павла в своем послании к коринфянам о том, что мы смотрим как бы сквозь тусклое стекло. Это не метафора, это проницательный намек на свойственное нам искажение зрения. Астигматизм изначально нам присущ; наше пространство и наше время - это творения нашего собственного душевного мира, и они частенько нас подводят - сродни острому воспалению среднего уха.
      Время от времени нас куда-то странным образом кренит, нарушается чувство равновесия.
      Он снова опустился на скамью, спрятал серебряную безделицу в карман пальто и так сидел с портфелем на коленях. Что я должен сделать теперь, решил он, пойти и проверить это чудовищное сооружение - как его назвал тот человек - портовый путепровод. Просматривается ли оно все еще?
      Но ведь ему боязно это сделать.
      Ведь я, подумал он, не могу же так просто сидеть здесь. Мне ведь надо и мешок тащить, как говорит старинная американская народная пословица. Обязанности, которые надо выполнять.
      Положение весьма затруднительное.
      По дорожке шумно пробежали вприпрыжку два маленьких китайчонка. Стайка голубей вспорхнула из-под их ног. Мальчики приостановились.
      - Эй, молодые люди, - окликнул их Тагоми и стал рыться в кармане. Подойдите сюда.
      Мальчишки осторожно подошли к нему.
      - Вот десять центов, - Тагоми швырнул им монету, которую они стали вырывать друг у друга. - Спуститесь-ка к Кэрни-стрит и гляньте, есть ли там велокэбы. Возвращайтесь и скажете мне.
      - А вы еще дадите нам десять центов? - спросил один из мальчиков, когда мы вернемся?
      - Да, - ответил Тагоми, - но скажите мне правду.
      Мальчики помчались по дорожке.
      Если их там не окажется, подумал Тагоми, то это предсказание, что мне остается только удалиться в уединенное место и покончить с собой. Он крепче сжал свой портфель. Оружие у меня есть, с этим затруднений не будет.
      К нему стремглав бежали мальчишки.
      - Шесть! - вопил один из них. - Я насчитал шесть.
      - Я насчитал пять, - тяжело дыша, произнес второй.
      - Вы уверены в том, что это велокэбы? - спросил Тагоми. - Вы отчетливо видели, что водители вертят педали.
      - Да, сэр, - хором ответили мальчики.
      Он дал каждому из них по десять центов. Они поблагодарили и побежали прочь.
      Назад, в контору, к своей работе, решил Тагоми, поднялся, сжимая в пальцах ручку портфеля. Долг зовет. Текущие обязанности очередного рабочего дня.
      Он снова прошел по дорожке до края парка, вышел на тротуар.
      - Кэб! - позвал он.
      Тотчас же из потока транспорта по Кэрни-стрит отделился один велокэб. Водитель остановился у самого бордюра, его худое загорелое лицо лоснилось от пота, тяжело вздымалась грудь.
      - Слушаю, сэр.
      - Отвези меня к "Ниппон Таймс Билдинг", - приказал Тагоми, опускаясь на сиденье и устроившись поудобнее.